Небеса пышут жаром, от асфальта – как от хорошо разогретой плиты. Ни облачка. Ни ветерка. Но Дарби любит такую погоду. В такую погоду люди сидят в теньке, а не тащатся в отцовскую автомастерскую, и значит, можно не мыть полы в торговом зале, да и в ремонтной зоне бывает почище. Сегодня, впрочем, ей не пришлось бы мыть, даже если бы разверзлись хляби небесные. Сегодня ей стукнуло девятнадцать, а следовательно начинается её ежегодный долговой цикл.

В Церковь Приумножения её заводит пожилая, сухая как жердь служительница.

Коридор, поворот.

Снова коридор, снова поворот.

– Ты на месте, Дарби. Заходи.

«На месте» – это в небольшой комнатке, больше похожей на каменный мешок. Узкое окошко под самым потолком, подстилка на полу, больше ничего. Да, вид у «мешка» нежилой, но Дарби нужно пробыть здесь всего девять дней. Только почему-то эта девяточка кажется чем-то неподъёмно-огромным. Ходят слухи, что можно и не вернуться, но вряд ли в этом дело. Кто же верит в слухи в девятнадцать?

Служительница разворачивается с явным намерением уйти, но Дарби её останавливает:

– Подождите! А вы знаете, что конкретно мне… у меня… Ну, вы понимаете.

– Понимаю. Но откуда же мне знать? Смотря кого из микаэлятни задействуют. Просто жди. Да, и проведи время ожидания с пользой. – Служительница вынимает из огромного отвисшего кармана длинной юбки маленький программер. – Прочти-ка вот это… Вот, я тебе включила. Предродовой дневник Первоматери Новейшего Уклада. Очень полезно. И учит стойкости.

Служительница уходит, а Дарби некоторое время изучает подстилку (вроде довольно чистая), располагается и принимается за чтение. Сказали же – полезно. И как раз стойкости ей сейчас и не хватает.

 

 

25.08.ХХХ12

 

Здравствуй, дорогая <Эпистолярная программа «Напиши в эпистолярную программу!»>. Пишу тебе в один из самых удивительных дней моей жизни. Сегодня мы зачали нашего малыша, а родится он уже через девять дней!

Постараюсь прямо с сегодня записывать всё самое интересное. Интересного теперь будет много. Вся наша жизнь на пороге больших изменений. Вот мои стихи по этому поводу:

 

Преобразится жизнь – и не напрасно!

Нас будет трое, это так прекрасно!

 

Показала Регине, но она сказала, что я совсем свихнулась. За голову хватается, не понимает, как так можно. Как можно связаться с приумноженщиками, как нас угораздило зачать ребёнка, если мы знакомы только две недели и ничего ни с чем у нас ещё непонятно, например – с жильём. Это Регина так сказала, «например – с жильём», и таким осуждающим тоном, что я, видимо, должна была провалиться сквозь землю. А вот нет. Я устояла. Тем более, что насчёт жилья она уж точно ошибается. Но всё по порядку.

Мы с Микаэлом гуляли в Старом Городе. Так себе райончик для прогулок, но Микаэл – художник, и он считает, что там красиво. А уж в красоте он разбирается. В прошлом году он победил на городском конкурсе эмблем для Центрального рынка, а ещё у него самая прекрасная на свете татуха по его собственному эскизу (что-то техническое, но не суть, там важно именно как). И вот, идём мы, значит, разглядываем отжившие своё старо-городские здания, проходим мимо Церкви Приумножения (тоже красота, хоть и мрачноватая), и нас окликает служитель. В длинной такой серой одежде, белоснежно седой, – в целом довольно приятный старичок. Я удивилась. Не тому, конечно, что он приятный, а тому, что он вообще там. Я считала, что не только Церковь давно заброшена, а и все эти чудеса с превращением девяти месяцев в девять дней где-то в далёком прошлом. Но тем не менее. Двери открыты, служитель перед нами. И предлагает нам… Ну, а что он может предложить? Обрядовое зачатие, конечно. Мы отказываемся, я смущённо так поясняю, что сегодня у меня никакого зачатия не получится, но он говорит – получается всегда. А потом произносит главное. То, что изменило наше решение. Он говорит: вы хотите жить вместе, но вам совершенно негде. Угадывает то есть! И предлагает жить при Церкви. Мол, пара, которая родит обрядового малыша, может поселиться при Церкви на целых три года! И я смотрю на Микаэла. А он смотрит на меня. Это было какое-то озарение! Мы даже не обсуждали. Просто взяли – и согласились. Спрашиваем служителя: когда? Он говорит: прямо сейчас. И повёл нас внутрь, в Зал Прироста.

По дороге я, как бы это сказать… застеснялась. Почему-то представила, что служитель будет присутствовать на самом зачатии. Представится же такое! На самом деле было так. Он подвёл нас к обрядовому ложу (чем-то похоже на каменную ванну) и начал рисовать на нём знаки. Прямо пальцем – макал палец в синюю такую, маслянистую водичку и рисовал. Потом что-то выкрикнул, знаки вспыхнули синим пламенем, немножко подымились, он нам кивнул и вышел. И… и всё. И мы с Микаэлом наедине. Дальше всё проходило в атмосфере любви и нежности. Даже без всяких там пламенных страстей. Причём мы даже не сговаривались об этом, просто синхронно предпочли, как бы это сказать… сосредоточенность. Может, ещё и каменная ванна поспособствовала, как-то не располагает она к страсти, честно-то говоря. Да там ничего не располагает – серые каменные стены, какое-то подобие алтаря с двумя каменными девятками, одна большая, вытянутая, а другая приплюснутая, гораздо меньше, и между ними прозрачная гранёная стрелочка. Как я поняла, символ того, что длинные девять месяцев превращаются в короткие девять дней… Никогда я раньше не готовилась к такому. Но решилась. Ради нашей любви я готова на всё. Вот об этом я и думала, разглядывая грани на стрелочке во время нашей сосредоточенности…

На выходе из Церкви служитель поводил по моему животу опахалом (было щекотно, но я даже не улыбнулась, дело серьёзное) и сообщил, что зачатие произошло.

Я предложила Микаэлу: «Давай придумаем имя прямо сейчас! А если тебе всё равно, то я уже придумала». Придумала-то я давным-давно, ещё в седьмом классе. А Микаэл промолчал. Так что теперь – Жиль!

Я просто на седьмом небе от счастья! Правда, вечером предстоит разговор с родителями. Боюсь, что это вернёт меня с седьмого неба на землю. Напишу завтра.

 

 

26.08. ХХХ12

 

Здравствуй, дорогая <Эпистолярная программа «Напиши в эпистолярную программу!»>. Настроение у меня не очень. Всё-таки родителям удалось его сбить, хоть их реакция и не была для меня чем-то неожиданным. Они устроили настоящую истерику. Двойную! Сначала истерила мать – что на подобные обряды идут психически неполноценные люди, что это огромный риск для меня и ребёнка, что такие вещи дикая архаика и всё вот в этом духе. Потом отец, и примерно то же самое. Я старалась не выходить из себя, но… но стою под подъездом Микаэла. Думала, что до родов поживу дома, но просто не смогу. Прямо сейчас поедем заселяться в Церковь.

Пришли такие стихи:

 

Любовь как вода, любовь как вода,

В том смысле, что выход находит всегда!

 

Регине я их показывать уже не буду. Никому не буду. Только Микаэлу.

 

 

31.08.ХХХ12

 

Прости, дорогая <Эпистолярная программа «Напиши в эпистолярную программу!»>, что не писала целых четыре дня. Время было, но не было настроения. Не хотелось формулировать происходящее, как будто это может сделать его ещё более настоящим. А мне ещё более уже не надо. И так хватает. Что-то идёт не так! Причём сразу со всем. И с моей беременностью, и с нашими отношениями.

Понятия не имею, как могло это всё так быстро надоесть Микаэлу, только не вижу я его здесь ни днём, ни ночью. В последний раз был позавчера, крутанулся и опять пропал. Сказал, что тут тоскливо! Странный он всё-таки. Оооооочень странный. Я тоже не в восторге от этой церковной комнатки, но всё необходимое здесь есть, да плюс ещё и шкаф с продуктами – не прямо в комнатке, а напротив. А ем я сейчас просто зверски много! И адски много сплю. Тоскливо или не тоскливо, но ведь надо же где-то жить. Ой… Прихватило что-то…

Отпустило, но это было сильно. Сильнее, чем два предыдущие раза. Какой-то приступ – внутри всё завибрировало, а кругом замелькало, как будто я несусь на огромной скорости, бензином запахло, раскалённым металлом… Да и кроме этих приступов есть о чём волноваться. Не знаю, что за монстр растёт внутри меня, но я так прибавила в весе, что мне трудно передвигаться. Живот тянет вниз так, что ноги подгибаются! В Церкви нет весов, но я же ощущаю, что прибавка просто сумасшедшая. Служители (их тут всего двое, молодой и тот, белоснежнобородый) не проявляют ко мне никакого интереса, иногда мне кажется, что если я умру, они просто вынесут меня и положат где-нибудь неподалёку от Церкви (далеко не потащат всё из-за того же безразличия). Вчера, когда я добралась до старичка, он сказал, что обряд потеряет силу, если хоть кто-то хоть как-то вмешается. Теперь вот думаю, что это значит – потеряет силу? Я потеряю ребёнка? Я, хоть и говорю «монстр», но потерять… нет, только не это. Когда я ем (когда я снова и снова опустошаю их шкаф и ничего не могу с собой поделать), я говорю: кушай, малыш, кушай, Жиль. Как после этого думать про какое-то там «потерять»? С родителями я не связываюсь и Микаэла связаться с ними не прошу по этой же причине. Чтобы они не вмешались. Чтобы не дай бог… Мне нужно продержаться всего два денька.

ВСЕГО

ДВА

ДЕНЬКА…

 

 

– Это всё? – Дарби погоняла бегунок и нажала на «Историческую справку» под текстом.

 

 

Историческая справка:

 

3.09.ХХХ12 Первоматерь Новейшего Уклада родила v-образный двухцилиндровый двигатель. Это произошло как непрогнозируемое взаимодействие ускоряющей ход беременности церковно-приумноженсческой системы знаков с образом данного двигателя, запечатлённым на кожных покровах грудной клетки Первоотца Новейшего Уклада. Событие продемонстрировало возможность использования мистико-физиологических методов для производства техники и других материальных ценностей в чрезвычайно короткие сроки, при задействовании минимума ресурсного потенциала, что привело к переориентированию промышленных мощностей и смену уклада на новейший.

 

 

– Двигатель… – прошептала Дарби, уронила программер на подстилку и так, замерев, просидела неизвестно сколько, пока за нею не зашла сухо-жердевая.

– Вставай, Дарби. Пойдём.

– А если я не хочу?

– Чего не хочешь? – уставилась на неё служительница. Она как раз нагнулась, чтобы забрать программер, и теперь её взгляд столкнулся со взглядом упрямицы в упор. И обеим это не понравилось. И обе это поняли.

– Идти не хочу.

– Но это твой долг, – выпрямилась служительница. – Выполнишь его, родишь какой-нибудь движочек – и свободна до следующего года. Все мы равняемся на Первоматерь.

– Но она это всё по глупости натворила! От влюблённости! А мне зачем?

Дарби упрямилась и сама не верила, что упрямится. За спиной служительницы замаячил охранник, но остановиться никак не получалось.

– Куда делась Первоматерь? Что с ней стало?

– Это дела давно минувших дней, – не моргнув глазом, выдала служительница. – Она безвременно нас покинула.

– Это дело трёхлетней давности. Покинула, да? Проще родить коня, чем такой двигатель! Во всех канонических описаниях указан не он, а поршень!

– Послушай, Дарби. Тебе вполне может повезти. Микаэлятня полна юношей с татуировками совсем небольших механизмов.

– Повезти?!

– Конечно. Тебе уже повезло. Ты попала в ежегодницы. А могла в конвейерницы.

– В… куда?

– Вот что я тебе скажу, и ты уж меня послушай. Нужно верить в свою звезду. А во всей этой технике разбираться не нужно.

– Почему?

– Потому что это только путает. И всё, достаточно разговоров. Тебе просто нужно пойти со мной.

– ПО! ЧЕ! МУ?!

– Потому что ты – как Первоматерь. Влюблена.

– Я?!

– Конечно. Только она была влюблена в своего Микаэла, а ты – в наш Новейший Уклад. Но чувства твои не менее сильны и прекрасны. Ради этой любви ты готова на всё. Поверь.

И служительница дала отмашку охраннику, не слишком-то интересуясь, поверила ли ей Дарби. Да – и лучше больше никому не давать программер. Это только путает!