— Какого тебе бога? – повторил детский голос.

— А какой есть? – изумился человек.

— Никакого. Никого нет.

— Я просто сказал «господи» и услышал тебя. Кто ты?

— Не знаю. Не помню. Я давно ни с кем не разговаривал.

— Где твои родители?

— Однажды я проснулся, а их не было, — голос мальчика дрогнул. – Я не знаю, что мне делать.

— Что ты, только не плачь! Где ты живешь?

— На Митикасе. Это самая высокая гора.

 

* * *

Его работа была разгадывать загадки.

На столе перед человеком лежала монета. Больше похожая по размеру на медаль, эта монета была совершенна, как все, что выходит из рук гениальных мастеров. Тонкая детальная работа резчика восхищала.

На аверсе была изображена богиня победы Ника, летящая навстречу мчащейся квадриге, на ее крыльях, казалось, можно было различить каждое перышко. Внизу, не менее детально, была вырезана паноплия — экипировка греческого воина. Латы, меч, щит, шлем, копье. Человек перевернул монету — на реверсе из металла проступала голова Аретузы, нимфы, именем которой был назван сиракузский источник. Сиракузская декадрахма была крупнее любой другой монеты, а видел он их немало.

Человек положил декадрахму на одну чашечку весов, а на другую – несколько крошечных разновесов. Он задумался, глядя, как покачиваются блестящие медные чашечки и добавил еще одну еле видную гирьку. Коромысло весов замерло, вертикальная морщина между бровей человека разгладилась, и он начал что-то яростно рассчитывать на листе бумаги. Он вытащил справочник из стопки книг, громоздившихся на столе, и сверил цифры, которые он написал с тем, что написано в справочнике. Наконец он воскликнул:

— Неужели я допишу диссертацию! Господи!

 

Мальчик сидел у обрыва. Внизу покачивалась бездна, наполненная сывороткой тумана. Сегодня не было видно долину, все скрывал туман. Вершины других гор, поменьше, чем та, на которой он находился, были похожи на блестящие головки овечьего сыра, плавающие в рассоле. Мальчик погладил перья ласточки, которая сидела на его плече, и сказал:

— Иногда я думаю, что все они там, внизу, ненастоящие.

Птица наклонила голову. Мальчик встал и пошел наверх, по пологому склону через виноградник и фруктовый сад. Он увидел на фиговом дереве новые плоды и сорвал один. Разломив фиолетовый, почти черный плод, он залюбовался розовой сердцевиной. Мальчик съел фрукт, чувствуя, как сладость заполняет рот. Птица царапнула его плечо коготками и улетела.

Он посмотрел ей вслед и направился к дворцу, чувствуя босыми ногами утреннюю прохладу травы. Дворец слепил белизной мрамора, а где-то высоко, там, где белые колонны портика подпирали крышу, гнездились ласточки.

 

* * *

Мальчик отдыхал после жаркого дня на прохладных белоснежных простынях. В его глазах вспыхнула радость, когда он услышал знакомый голос.

— Кажется, я понял, кто ты. Но сперва скажи — ты правда живешь на Олимпе?

— Да. Во дворце. А где живешь ты?

Человек задумался.

— В квартире. Это вроде дворца, только гораздо меньше. Послушай, у тебя есть имя?

— Я его не помню. Но я думал об этом. Мне нравится имя Телефтеос. Но ты не грек, откуда ты знаешь греческий?

— Это моя работа, я же ученый. Думал, ты и сам это знаешь, — человек засмеялся. — Я буду звать тебя Тео.

Мальчик смутился:

— Я не знаю. Если бы все было как раньше, сейчас я бы бегал по дворцу от десятка учителей, которые обучали бы меня таким вещам. Но я один.

— Тео, — медленно сказал человек, — раз уж я до тебя достучался. Нам тут, на Земле, не помешала бы твоя помощь.

Мальчик сел на ложе по-турецки. Он хотел посмотреть на человека и попробовал дотянуться до него, но ничего не увидел.

— Да, мои родители были богами. Они говорили, что в жизнь людей вмешиваться не стоит. В любом случае, — было почти слышно, как мальчик пожал плечами, — я еще ничего не умею. И не могу спуститься вниз, пока не вырасту.

— Насколько я знаю, — спросил человек задумчиво, — у вас существовала специализация. Каким богом должен стать ты?

— Я не знаю. Это должно было стать понятно, когда я повзрослею и впервые выпью нектара. Но источник пуст.

Они помолчали.

— У нас уже ночь, Тео.

— Да. У меня тоже. Мне немного страшно. Расскажешь мне сказку?

 

* * *

Мальчик кормил овец клевером и разговаривал с человеком.

— О какой загадке ты говоришь?

— Тема моей диссертации. Как раз тогда, когда ты меня услышал, я нашел ответ. Мои коллеги считали, что сиракузскую декадрахму чеканили то ли в честь очередной победы, то ли в честь ассинарийских игр, как другие подобные монеты. О, как мы спорили! Для меня была честь разгадать эту загадку. Я понял, что вес монеты слишком велик, скорее всего, декадрахма использовалась в качестве платы воинам. Стоимость греческой паноплии в те годы равнялась стоимости этой серебряной монеты.

— Верно. Ты был разочарован? Твою монету делал великий мастер Эвинет. Таких монет было немного, и в моей сокровищнице тоже есть эта декадрахма.

— Эвинет! Я так и знал! — воскликнул человек и рассмеялся. — Нет, что ты, разочарования не было, значение имеет сам процесс поисков. Сейчас на эту монету можно купить небольшую армию. Она слишком красива и ценна.

— Мои родные любили искусство. Поэтому здесь у нас… у меня, — поправился мальчик, — есть и прекрасные амфоры, и скульптуры, и ковры. И монеты, достойные восхищения. Прекрасное создают люди. Боги умеют только наслаждаться красотой.

 

Тео шёл по залам, где стояли драгоценные амфоры, а изваянные из белого мрамора тела богинь и богов сверкали в солнечных лучах. Белоснежный лён словно только что сотканных занавесей чуть колебался в окнах от дуновений ветра.

На столике, среди украшений и утвари, искусно отлитых из золота и серебра и инкрустированных слоновой костью, мальчик нашёл большую монету, такую же как та, которую взвешивал человек.

Он провел пальцем по крыльям богини, улыбнулся, и положил монету в карман — складку кольпоса.

 

Тео раскинулся на ложе, глядя на серебряную монету луны в темном окне. Ему казалось, что на ее поверхности был ясно различим профиль Аретузы. Он думал о человеке.

— Ты расскажешь мне, что случилось с твоими родителями? Если тебе будет слишком грустно, не рассказывай.

Мальчик ждал этого вопроса.

— Когда я проснулся, я вошёл в пиршественный зал. Они все были мертвы. Я не увидел следов сражения, родители выглядели так, будто спали. Их тела истаяли без следа через несколько дней. С тех пор я не захожу туда. Мне было грустно первые годы, особенно я скучал по маме. Сейчас уже не так.

— Наверное, боги бессмертны только по нашим меркам. Возможно, нектар на том пиру был отравлен. Во всяком случае, я не могу представить себе другого способа убить бессмертных. Как там было? «Нектар замешала багряный…». Интересно, кто это сделал. Кто разливал вино, тьфу, нектар?

— Геба не могла отравить их! — вспыхнул мальчик. — Она была самая добрая!

— Может, Геба ничего и не знала, — человек задумался. — А что с источником?

— Он иссяк. Эту загадку уже никто не сможет разгадать. Ни ты, ни я. — тихо сказал Тео.

 

Тео пытался читать на лужайке перед дворцом. От его волнения повалились оливковые деревья в саду, и всё утро он приводил их в порядок. Когда послышался голос человека, он сразу спросил:

— Как твой малыш? Я знаю — он будет великим человеком. Если доживет до тридцати лет. В его будущем туман.

— Только привезли из роддома. Спасибо, Тео, звучит жизнеутверждающе. Тогда, думаю, мы его оставим.

Мальчик засмеялся, упав в траву.

— Сейчас он спит. — по голосу человека было понятно, что он счастлив.

— Что такое роддом? — спросил Тео.

Человек вздохнул.

 

Почти плоская вершина горы, будто обезглавленная огромным тесаком, некогда служила троном одному из Титанов. На ней, среди серебристых олив и стремящихся ввысь кипарисов, на крыше дворца, сидел мальчик. Здесь, наверху, ветер дул ему в затылок, путая волосы и мысли. Сверху он видел, как внизу, в саду, бегают кролики и прыгает форель в ручье.

Тео закрыл глаза, представляя, как обрадуется человек:

— Теперь я могу сам начинать беседу!

— Тео, ужасно рад тебя слышать!

— Почитай мне Илиаду.

— Снова? Когда тебе надоест?

— Пожалуйста.

— Хорошо, подожди, я найду очки.

Вот наилучшим какое ему показалось решенье:

С Нестором, сыном Нелея, как можно скорей повидаться

И сообща с ним придумать какое-нибудь понадежней

Средство, которое всем бы данайцам дало избавленье.¹

 

* * *

— Твой голос дрожит. Почему?

— У нас очень холодно. Больше нет отопления в домах. Началась война.

— Я всё видел. И я бы хотел помочь.

— Тео, — ответил человек, — нечестно взваливать на твои плечи ответственность за целый мир. Люди устраивают себе проблемы совершенно самостоятельно. Я думаю, никто кроме нас самих нам не поможет. Но очень похоже, что нам недолго осталось. Пока мы старались выжить, мы научились быть очень изобретательными. Глупыми, жестокими, но изобретательными детьми. Возможно, нам тоже был нужен кто-то взрослый, кто читал бы нам на ночь истории.

Тео нашарил в кольпосе декадрахму и сжал в кулаке. Над пустыней Сахара взвилась новая пылевая буря.

 

Тео лежал, уткнувшись лицом в подушку. Ему было стыдно, ведь он обещал больше не устраивать стихийных бедствий! Он думал, что человек больше не позовет его. Но он позвал. Его учитель и друг был терпелив долгие годы. Но жизнь смертного столь быстротечна.

 

* * *

«Ты стал похож на меня», — голос человека был усталым, но мальчик почувствовал его тепло. Мальчик засмеялся: «Не совсем. Тебе не нравятся истории про супергероев и космические путешествия, а мне нравятся!»

«Все родители портят своих детей по-своему. Я научил тебя любить истории и людей. А, возможно, нужно было учить иному».

«Я сам учусь управлять своей силой. Пока я всего лишь бессмысленный источник стихийных бедствий».

«Я буду ждать столько, сколько будет нужно».

«Если среди людей есть такие как ты, я тоже буду любить их».

«Возможно, нас не за что любить».

 

* * *

«Моей семьи больше нет», — сказал человек.

«Мне очень жаль», — ответил мальчик.

Он всё-таки не сдержался и заплакал, и на Земле хлынул небывалый ливень.

 

* * *

Пытаясь избыть, усмирить свой гнев, Тео лупил палкой по густой стене плюща и кричал, кричал. Палка в его руке превратилась в кривую саблю, затем в меч, и воздух заполнился разрубленными стеблями и листьями. Вращающийся меч стал сверкающим коконом вокруг фигуры мальчика.

Стальное яйцо, внутри которого бесновался Тео, росло, пока он не бросил меч. Вихрь искромсанного плюща упал на землю. Тео замер.

Он увидел то, что скрывали заросли плюща, и вошел в образовавшуюся прореху. Среди камней пробивал себе русло алый ручей, драгоценнее, чем древнее вино, и темнее, чем кровь. Новый источник, которого там никогда раньше не было.

 

* * *

«Сегодня историй не будет, Тео. Когда иссякает источник, сердце Сиракуз перестает биться.»

Старик лежал у обочины, на сожженной летним солнцем земле. Дома на улице были разрушены, и асфальт рядом с лежащим стариком был разворочен страшной раной, совсем как его грудь. Его бесцветные, как небелёный лён, волосы слиплись от крови.

Рядом с ним на землю опустился юноша. Старик улыбнулся, трещины морщин на его лице наполнились слезами, и сердце юноши раскололось на куски. В его руках появился золотой кубок, он поднес его к губам старика: «Пей!».

Старик с трудом сделал глоток, и его глаза удивленно распахнулись. Рана затянулась, на лице появился румянец. Юноша легко поднял его тело и вместе с ним на руках взбежал по воздуху, как по лестнице, куда-то высоко, и пропал из вида.

 

В тот день все на Земле видели это. С неба, в столбе ревущего пламени, спустился аппарат, похожий на космический корабль, каким его рисуют дети. Он коснулся земли множеством металлических сочлененных ног, и замер, найдя равновесие. Лязгнув, открылся шлюз, похожий на округлую дверь, и из машины вышел юноша, одетый в хитон и серебряную кирасу. В руке его был меч. И в каждом уголке Земли люди услышали запредельно низкий, взывающий из пропасти времён, Глас Бога:

— Вы больше не будете одни.

1. Гомер «Илиада»