Миф о Галатее гласит, что в некие (отдалённые от нашего) времена, жил искуснейший скульптор Пигмалион, который имел особый дар видеть симметрию. И, замечая малейшее нарушение её (не важно – в постройке ли дома, в человеке ли или в каком-то предмете, что выставляют напоказ как престижную вещицу), тут же исполнялся к «этому» чувством отвращения, которое выражал совершенно открыто.

Надо ли говорить, что от оценочного мнения Пигмалиона более всего страдали женщины. Придёт скажем к мастеру юноша, желающий к свадьбе приобрести что-нибудь стоящее, дабы порадовать свою невесту…

– Это которую ж из них ты выбрал? – спросит Пигмалион.

– Такую-то пре-такую-то, – ответит влюблённый юноша.

– Что? – вскинет брови вверх великий скульптор, – Да ты что ж, не видишь – у неё ж один глаз более другого, бровями она не союзна, плечи – неравномерны, при походке чуть более поводит тазом влево нежели вправо… а груди?

Короче всё. – Влюблённый взор жениха сменяется оценочным взглядом покупателя на рынке рабов, невеста ему уже не мила – ибо = не ладна и… свадьба расстроена.

Жалобы от женщин наполняли небо над всеми городами, куда бы заносила нелёгкая Пигмалиона. Точнее, будем честны: многие города боролись за то, чтобы именно их площади украшали статуи этого великого скульптора – поэтому горожане звали его и щедро оплачивали любые расходы. А всё то, что следовало за этим: семейные дрязги, сорванные бракосочетания или размолвки в благородных семействах, мудрые мужи-правители воспринимали как некий побочный эффект – в конце концов за удовольствие иметь престижную вещь надо платить. Это всегда исторически диктовалась политикой, а политически оправдывалась историей.

Ну, с мужиками понятно. Кто из нас не бранился с тёщами, не скандалил с жёнами, не воспитывал дочерей и не отчитывал внучек? Дело, как говорится, житейское и вообще: всякая счастливая семья – одинаково сначала нескладна как скарб на новой необъезженной телеге, а потом всё входит в свои нормы и мы, счастливые своей дорогой, вместе с огромным народом передвигаемся из прошлого в будущее – как и положено заветами наших отичей и дедичей.

А что же женщины? Выше уже было сказано, что жалобы от них наполняли небо. И в итоге => переполнили. Сама Афродита стала хмурится. Собрав наипервейших красавиц, из тех что с низкой социальной ответственностью, богиня любви потребовала перестать одаривать своей развратной любовью скульптора-наглеца!

Но увы, самая сильная страсть любой женщины спрятана в гордыне и все как одна гетеры забывали о своём слове, данном Афродите, стоило лишь Пигмалиону пообещать их увековечить в скульптуре, которая будет во веки вечные украшать самую главную площадь города…

Тогда Афродита обратилась к Зевсу и попросила его трахнуть по непокорному скульптору молнией, превратив его в немощного, разбитого и ни на что не способного калеку. Однако, так уж бывает, Пигмалион только-только закончил статую Зевса в храме царя олимпийских богов и к статуе этой потянулись множественные паломники, последовали именитые поэты, потекли богатые жертвоприношения.

Что делать? Богиня любви отправилась в царство мёртвых, но и Аид отказал ей, ибо накануне один из чёрных магов выполнил просьбу своего божества и доставил в ад статую божественной Персефоны – любимой супруги владыки Аида. И теперь (благодаря скульптору Пигмалиону) образ нежной Персефоны был всегда рядом с троном, что заметно успокаивало ад и настраивало его царя на меньшую кровожадность.

«На мужчин понадейся, но сделай сама», – сказала Афина своей товарке и подарила Афродите большой, но весьма перспективный кусок мрамора…

Вот с этого всё и началось.

Не прошло и недели как Пигмалион прибыл из города Коринфа в родные пенаты и, отправившись на рынок в поисках материала, приобрёл себе интересный осколок мрамора.

Разместив его в студии, мастер смерил его взглядом, хмыкнул и принялся за новый шедевр.

За процессом наблюдали Эрот, сын Афродиты, и главная любимая сова богини Афины. Работа шла быстро и вдохновенно – и из куска белого камня явилась миру прекрасная женская фигура. Она действительно была идеальна! Что ещё сказать? Пигмалион находился на пике таланта и сил. Скульптура была как живая. В общем = триумф и великолепие искусства!

Первым в сердце скульптора ударил Эрот. Золотая стрела безнадежной страсти пронзила душу Пигамлиона. Впервые в жизни великий мастер испытал любовь к женщине. Точнее – к образу женщины, которая в реальности была холодным мраморным изваянием.

Тут настало время для второго удара – сова богини Афины, усевшись на стремянку, заговорила человеческим голосом:

– Мастер Пигмалион! Ты создавал скульптуры, что были как живые, теперь – превзойди самого себя и оживи свою Галатею!

– Как? – удивился Пигмалион, – её зовут Галатея?

– Именно Галатея! – подтвердила сова и улетая крикнула напоследок: «Оживи её!»

Что только не делал влюблённый скульптор, как только не гладил и не целовал он свою статую – Галатея была мраморно недвижима и каменно холодна.

Спустя месяц, доведённый до полнейшего отчаяния Пигмалион, распорядился установить свою кровать вблизи статуи Галатеи и лёг умирать от неразделённой любви.

Узнав о болезни великого скульптора, Зевс и Аид послали к нему бога врачевателя Асклепия – сына Аполлона и по совместительству победителя всех болезней.

Асклепий, прибыв к больному и установив причину болезни, распорядился украсить студию исключительно цветами жасмина, запах коего буквально повис тяжёлым ароматом под крышей дома и мастерской.

– Что за чудачество, доктор? – спросил удивлённый больной.

Асклепий ответил:

– Я всего лишь хочу, чтоб столь густое амбре проникло в самую суть гранита и возбудило в твоей Галатее всего лишь одно чувство – обоняние…

Поражённый столь простой терапевтической методой Пигмалион вскочил с кровати и, схватив за руку Асклепия, спросил с надеждой:

– Доктор, она будет жить?

Асклепий успокоительно погладил Пигмалиона по руке и сказал:

– Пока говорить об этом рано. Но я сделаю всё, что смогу.

Прошли дни, шли недели. И вот однажды Асклепий распорядился вынести из дома все букеты жасмина и, проветрив всё, наполнить дом цветами роз.

Запах изменился, фруктово-травянисто-пряный шлейф потянулся по дому, и Галатея (что?) почувствовала это (да!).

В её голове возник диссонанс – она чётко различила изменения в окружающем пространстве. Ассоциации закричали в ней о том, что во внешнем мире что-то переменилось. Складывались алгоритмы временных связей, но в целом оставалась общая неясность тревоги, порождённой столь неожиданным эффектом новизны.

Так возникло внимание к изменению, затем ожидание – что всё вот-вот вернётся к прежнему. Затем возникла оценка – она попыталась представить, какое ощущение лучше – давешнее или нынешнее…

Однако для этого нужно было получить не отрывочные элементы возможного ощущения, но нечто более полное – нужно было научиться воспринимать окружающий мир в целом. Как это сделать?

Память говорила о том, что первичный запах был для неё всегда, а новый – возможная ошибка восприятия. Хотя он уже устоялся в новой памяти и стал явно отличным от предыдущего – лежащего в старой области представлений.

Первым изменения в статуе обнаружил влюблённый Пигмалион. Ему показалось, что каменная Галатея пытается дышать. Он будто бы краем глаза, самой далёкой его периферией, границей непроизвольного своего профессионального внимания уловил движение крыльев носа – едва-едва.

Вызвав тотчас Асклепия и пребывая в сильном возбуждении, Пигмалион рассказал всё что чувствовал, видел и промышлял. Он ручался за свою наблюдательность – Галатея не только пыталась дышать, она явно прислушивалась к чему-то. К чему? Конечно к нему, великому Пигмалиону!

Асклепий довольно улыбнулся и приказал убрать розы, сменив экспозицию. Теперь жасмин возвращался в студию, но на другой день в студии было пусто, а на третий – наступало царство роз.

«Что происходит?» – подумала Галатея…

Вот тут и взяло верх простое женское любопытство.

Опыт перемены и память на странные исчезновения и возвращения запахов, потребовали сложить все ощущения в какое-то более-менее похожее на правду представление о происходящим снаружи. Любопытное внимание к деталям заставило каменное тело открыть глаза.

Так внутренние логические связи обрели внешние подтверждения, а внешние предметы и явления стали основой для формирования отношения к ним. Внутренние связи подтолкнули вперёд воображение, а внешние закономерности – отправили в путь первые мысли. Цветы, о которых она уже многое знала, но никогда прежде не видела оказались общительными и приятными, ибо как только в мастерскую влетал восточный ветерок, цветы тут же посылали Галатее свою пыльцу, которая оказывалась на мраморных губках и образовывала странный вкус…

Галатее всякий раз необходимо было узнавать ещё и ещё, пока наконец внимание не открыло ей звуки. И слух, который она обрела, тут же заполнил мраморную голову пением птиц, шелестом листьев, далёкими и близкими голосами людей…, впрочем, людей она не видела (кроме Пигмалиона и его врача), но уже начинала впитывать их образы, создавать какие-то мысленные структуры и рисовать в уме чьи-то портреты. Так тело запоминает форму, а содержание её включается в новые и новые связи, рождая потребность к ещё более сильным ощущениям.

Представления были неполными и внимание породило осязание – Галатея теперь могла почувствовать не только ветерок, но и ночного мотылька, что садился на её белую мраморную кожу. Она чувствовала тепло от ночного светильника и прохладу от широкой чаши с водой. Не было только воли для того, чтобы двинуться и сойти с постамента и самой дотронуться до цветов – этих странных пахучих созданий, что всякий раз, когда становилось светло окружали её и опутывали дивным запахом, создавая образы, заставляя любоваться ими и думать о тех, кто был рядом. Потом наступала темнота – запахи исчезали, но про них можно было думать, их можно было представлять и даже воображать, как они будут пахнуть вместе (чтобы не порознь). Да и те странные незнакомцы, что были рядом с ней днём, теперь могли оставаться и ночью – она могла их поместить в свои грёзы.

Утром Пигмалион вошёл в студию с новым букетом цветов. Это была Гардения – символ надежды, доверия и обновления жизни.

Увидев человека, к которому Галатея давно привыкла, она вдруг почувствовала на себе его лёгкие касания, поглаживания и поцелуи. Эмоции всколыхнулись в каменном сердце, заставив его забиться – она вспомнила, что это странный человек постоянно её гладит и трогает в разных местах! Впрочем, как честная девушка, Галатея подобного претерпевать не собиралась и, почувствовав какую-то особую свободу и необычайную лёгкость в руке, осмелела и, собрав волю в кулак, наградила нахала такой пощёчиной, на которую только была способна.

Великий художник, мастер скульптуры и пластики рухнул на пол...

Нет-нет, мой дорогой читатель, не надо беспокоиться – Асклепий поднял на ноги Пигмалиона и, цитируя по памяти что-то о каменной деснице, соединил руки влюблённых. Правда мужчины с того времени видят долг и добродетель в воспитании, а женщины до сих пор – никак не могут совладать со своими эмоциями.