Откуда она? Он не знает, лишь предполагает, что родилась она из слёзы Творца. Кристалл чистоты и непорочности, что так легко пленил его, пожалуй, самого воинственного из богов.

Могучий и безжалостный Бог Пустынь, победивший несметное количество небесных королей сидел, словно дитя, познающие мир – другой. Тот манил не хуже прелестных наложниц в тонких прозрачных тканях нежнейших оттенков и терпких благовоний – очищающих разум от скверных мыслей и наваждений – с человеческих базарных улиц.

Рассматривая прекрасную танцовщицу, окутанную невесомым ароматом цветов, он смело мечтал о бесконечном счастье, которое мог бы с ней создать. Ещё большее, чем сейчас. Оазис вечности, где люди бы больше не знали бед.

Богиня Цветов творила чудеса в его царстве бесконечных песков, где даже сердитые и стойкие цабары¹ борются за жизнь изо всех сил. Теперь же в безжизненных землях по её скромному капризу расцвели сияющие по ночам лотосы, укрывавшие флёром синеватого блёклого света прохладные воды в оазисах; от её смеха в знойных септах² раскинулись зелёные благоухающие сады, а чистая вода заструилась по пересохшим руслам из подземных источников, наполняя царские фонтаны свежей чистой водой.

Из благодарности и собственной прихоти Богиня благословила джиннов и людей, напоила вином немощных, отдала звон монет небу и пролила слёзы детей на сады, не оставив им повода для грусти, а самое главное – заставила самого воинственного из богов застыть в изумлении и счастье.

От мыслей о благополучии своего народа мужчина слегка улыбался самому себе, а в сияющих чистым золотом сокольих глазах, обрамлённых чёрными длинными ресницами, плескалось пламя грёз о земле Ханаа́н³.

И всё же, главной его мечтой была она — прекрасная фея. С какой лёгкостью и непринуждённостью она вышагивала по жгучим пескам босыми ногами и оставляла бескрайние чистейшие источники там, куда махнёт её изящная рука. С какой кротостью девушка обращалась к рабам, целуя их в лоб пухлыми губами. Для Бога пустынь это была дерзкая и несбыточная грёза – получить поцелуй Богини, под чьими шагами расцветали вьюнки.

Чуждая этой земле Богиня способна укротить песчаные бури одной лишь улыбкой и взмахом светлых массивных кос с вплетением бутонов белых лилий. Способна исполнить все желания повелителя песков. Даже самые странные и затейливые, гнусные и эгоистичные. Такие, которые самые смелые не решаются произносить вслух. Лишь проказливые джинны имели наглость шептать эти желания – читая их с губ своих возлюбленных – в уши простых людей, и те благоговели под перезвон хрустальных голосов. Соглашались на любой рай и даже ад, если таково будет желание прекрасных духов из кристальных бутылок.

Но Богиня не была джинном и голос её не был перезвоном. Он словно густая патока — сладкая — лился из уст прекрасной феи, заполняя уши, тело, саму голову тяжёстью драгоценных камней. После встречи с ней божественный царь больше не находил утешения в объятиях жгучих наложниц и джиннов. Всякую красотку во дворце он оставлял без внимания, даже кроткого взгляда не удостаивал и лишь на танцовщицу мог смотреть часами. Даже если она просто праздно спит у фонтана или читает лохматым детям с улиц сказки о волшебстве, сидя на вымощенной песчаником улице под тенью палатки с фруктами.

Нет, его любви к Богине Цветов пределов не было. Нескончаемым источником чувства бились в нём, заполняя тело. Боги любили сильно, страстно и навсегда. У них для этого была вечность. Он будто терял рассудок, ощущая, как его – менее божественную – человеческую форму наполняет муть ревности, когда бедняки тянут к ней жилистые костлявые руки; как в мышцах появляется слабость, когда по прозрачной белой коже скользит шёлк, оголяя ключицы во время танца, как робеет перед ней его эго – необъятное, неукротимое. Небесный Царь, в чьих белых одеждах поселился первородный грех, снял тяжёлый военный головной убор, напоминающий собой клюв хищной птицы.

Усех⁴, похожий на цветное оперение птицы, тяжелел на его плечах, и он расстегнул замок негнущимися пальцами. Тяжёлый атрибут его власти с шорохом по одежде скользнул с плеч, с лязгом приземлившись на роскошный ковёр.

Стало немного легче дышать.

Божественная танцовщица будто порхала по расшитым золотыми нитями коврам. Монетки на белом лифе звонко бились друг о друга, стоило ей плавно дёрнуться в сторону или выгнуться. Она взмахнула синей прозрачной вуалью, прикреплённой к серебряным кольцам на пальцах, и та блеснула искусно вышитыми звёздами. С улыбкой обернувшись к Царю на пальцах ног, девушка плавными движениями рук поманила его к себе под мелодию флейты и напев одной из раб.

Бог пустынь слегка поддался вперёд, желая немедленно заключить девушку в объятия, но тут же застыл, вспоминая что он – всего лишь зритель, а её приглашение не более, чем часть истории, которую она разыгрывала своим танцем.

В горле запершило, суть движений феи витала вокруг, но никак не хотела оформиться в мысль, и Бог залпом выпил гранатовое вино из золотого кубка, пока многочисленные воины стояли у каждой двери его дворца, а горделивые слуги, навсегда покрывшие грешные глаза шёлком, подносили ему новые изыски, подливая больше вина.

Живые люди, касающиеся обжигающего солнца без страха быть сожжёнными истинным ликом своего божества не имели права даже украдкой бросить взор на своего повелителя.

Хмель разгорячил нутро Бога Пустынь; он качнулся, моргнул, пытаясь сосредоточить взгляд. Однако Богиня будто бы нарочно завертелась и прыгала из стороны в стороны, став ещё более неуловимой; подкинула свою невесомую накидку к украшеному балдахинами потолку и изобразила изворотливый росток, втянув и так ровный живот.

Оголив плечи и голову своей хозяйки, шифоновая ткань лёгко скользнула по холодному сквозняку, пробравшемуся через полые окна в песчаных стенах дворца. Огонь в факелах заплясал вместе с Богиней Цветов, отбрасывая беспокойные тени всего изобилия фигур и яств.

К сожалению, танец приближался к своему завершению. Танцовщица припала к земле и вскинула руки к небу, пустив одинокую слезу. По её шеи покатились капельки пота, грудь тяжело вздымалась, и на секунду бог испугался, что она умрёт от изнеможения и исчезнет, как белый дым на рассвете.

Невесомая увенчанная звёздами ткань ночной прохладой упала к его ногам и машинально царь сжал материю в руках, прикладывая её к смуглой щеке. Пахло отнюдь не небом и звёздами. Пахло сладкими цветами, лотосами и всплесками чистой воды. Он вдохнул глубже, желая запутаться в танцевальных одеждах загадочной Богини, несущей почти выветрившийся аромат родных, позабытых давным-давно, небес.

Самообладание медленно угасало в его золотых глазах, как и всякая кровавая жестокость. Он протянул руку к танцовщице, как вдруг дерзкие самодовольные жрецы за его спиной зааплодировали.

Чудесный хрусталь мечтаний разбился о чужое восторженное дыхание. Флейта замолчала. Богиня подняла голову, растерянно взглянув на мужчин позади своего главного зрителя.

Бог Пустынь. В народе великий завоеватель, идущий на всё ради победы, словно капризный ребёнок задрожал, разглядывая людей вокруг: всех этих подхалимов, жалких рабов и жнецов, несущих его имя в массы простых смертных. Внезапно захотелось спрятать прекрасную Богиню от посторонних глаз. Как птицу запереть в саду с золотыми сводами. Чтобы только ему она пела, чтобы только ему порхала по ветвям и шебетала по ночам.

— Довольно! уйдите все прочь, — строго приказал царь, махнув сильной рукой куда-то в сторону. И те самые жрецы и слуги, учтиво склонив головы, исчезли без следа, будто пыль от дуновения жаркого ветра. Танцовщица тоже поднялась, подхватывая свою накидку, однако забрать её не вышло – Бог крепко вцепился, не желая упускать нечто прекрасное так просто.

Наступила абсолютная тишина. Лишь ветер и песок по его незримому приказу нашёптывали мелодию, чтобы Богини Цветов было не так одиноко без музыки.

Отражение покорности блеснуло в золоте и драгоценностях убранств его покоев. Вопреки всему покорность эта принадлежала тому, кто никогда не преклонял головы. Золотые кубки, тарелки наполненные сладкими фруктами и оставленные рабами сосуды, в которых пьянящее вино походило на жидкие рубины, стояли неподвижно вокруг него, ожидая желаний и решений.

Но он оставил эту роскошь без внимания. Покачнувшись, мужчина встал и направился к прекрасному созданию небес. С трудом переставляя ноги, словно заново учась ходить, он остановился в шаге от любимой.

Богиня цветов усмехнулась. Вблизи она была ещё красивее. Под тонкой белой кожей струился лунный свет, в глазах сияли огоньки непокорности и озорства, улыбка нежнее, чем руки самых преданных наложниц. Бог почувствовал, как сводит мышцы. Захотелось взвыть от беспомощности, заплакать от великого счастья. Он сделал ещё один шаг, подобравшись руками по накидке ближе к чужим пальцам. Материя была некой нитью, связывающей их сейчас. Уронишь – и больше никогда не сможешь вернуть всё назад.

— Умоляю, останься, — прошептал Бог, заглядывая в чужие глаза. Богиня не дрогнула. Никогда прежде он не умолял никого в этом мире, однако перед ней был готов преклонить колено и расцеловать её следы на песке. Руки правителя неуверенно сжали её изящные кисти, избегая побрякивающих золотых браслетов с витражными вставками.

— Хм? А я думала, когда повелитель говорит «все» это значит – «абсолютно все». — Богиня игриво хихикнула, задорно прикрывая веки. Её взгляд пурпурно-розовых глаз исчез в сиянии золотых ресниц. Внутренности мужчины свело и закрутило.

— Перестань…

От властного голоса Бога не осталось и следа. Лишь бесконечный трепет и любовь пьянящей музыкой коснулась ушей.

Только вот он не возымел на неё никакого влияния. Богиня Цветов продолжала неподвижно стоять, смотря на него с вершины своего великолепия, будто вся власть сосредоточилась сейчас в её руках, и если бы она захотела, то все его любимые джинны и жнецы разом обрушили на него свою кару.

Она – Богиня. Даже больше, чем он – синоним власти. Нет. Богиней она была для простых людей и Джиннов. Для него же она – ангел, которого чувства земные не достигали. Если Боги ещё имели неосторожность испытывать земные чувства, то ангелам их было не понять вовсе. Сколько не умоляй их полюбить, возненавидеть, проявить безразличие. Те жили исключительно ради цели, для которой были созданы.

Богиня цветов же явно была создана для праздности и расточительства. Она дарила людям лёгкость и безмятежность, из которых так легко распускались цветы надежды. А Бог пустынь наверняка для того, чтобы создать почву для её вечных праздников. Так он теперь думал. Мысли о войне и борьбе более не тревожили его. Если для её расположения надо раздать всё царство – он это сделает.

Единственное, о чём он изредка задумывался, так это о том, когда же столь человеческое чувство, как любовь, успело пустить в нём – божественном сыне – столь запутанные корни? Цветочная Богиня где-то там, высоко летает, а он с земли смотрит и лишь грезит дотянуться до неё хотя бы пальцем.

Девушка снова улыбнулась и где-то в мире расцвели пышные сады среди снегов.

Что-то с болью дрогнуло в его груди. Ему снова стало тяжело дышать. Она могла сколько угодно танцевать на роскоши ковров и подливать безумцам вино, но перед его взором она всё ещё заплаканная, грустная, брошенная слеза создателя. Среди посеребрённых лунным светом песков пустыни, на дрожащих, обожённых горячими песками, ногах она когда-то так мечтала найти дорогу домой. На небеса. И сейчас в тени прекрасной улыбки таилась такая тоска, что была способна собой застелить весь мир одиночеством.

Он поднёс чужую руку к своим сухим губам; невесомо поцеловал бледные костяшки и взглянул золотистыми сокольими глазами в её, надеясь отыскать там хоть крупицу чувств. Однако там лишь искры бесконечного веселья и горечь пережитых предательств плещутся цветными огнями далёких кристаллов.

Было ещё что-то, более тёмное, коварное и непростительное. Божественное чутьё в нём взыграло на секунду, ледяная волна сомнения окатила его, а потом его разум снова застелил флёр бесконечной страсти по ней.

— Повелитель пустыни, я совсем тебя не понимаю, — она выдохнула. Свободной рукой стянула с себя одну за другой лямки лифа и до него донёсся отрезвляющий перезвон пришитых монеток.

Он не мог ей помешать. Не хотел. Но и взглянуть почему-то не хватало решимости. Богиня Цветов коснулась его лица и взгляд невольно скользнул по до сих пор румяным от танца щекам и ниже.

Хотелось плакать и умереть во имя её красоты. Почему-то только сейчас он осознал, что была сила куда более разрушительная и беспощадная, чем власть. Их негласный договор точно был замыслом главнейших из божеств.

— Не понимаю твоих чувств, но и смотреть на твои страдания совсем не хочу.

— Это твоё желание или бесконечная жажда к расточительству и непотребству? — спросил он слабо, шёпотом почти что в малодушной надежде услышать неправду.

Губ Богини Цветов коснулась понимающая, но тоскливая улыбка. Светлые пряди липли к вспотевшей от танцев коже. Она приблизилась к нему сама, в нос ударил стойкий аромат лилий.

Бог шумно выдохнул ей в висок, не веря себе. Не веря ей. Её сострадание ему было ядом ещё большим, чем осознание, что она никогда его так же сильно не полюбит.

— Хочешь уличить меня? Разве не ты говорил, что твоя мудрость не уступает мудрости Творца? Так ответь сам на свой вопрос.

Пахло цветами и мёдом, сладкими реками и удовольствием, бессмертным раем, в котором каждый мог получить то, что желает больше всего на свете. Он не хотел отвечать на вопросы, ни на свои, ни на чьи-либо ещё. Сейчас – нет. Он хотел лишь бесконечного рая с ней. Даже если бесконечность – это ложь.

Царь всех царей прикрыл позолочённые райским золотом веки, внимая сонному соловьиному шёпоту в пышных садах. Факелы потухли и луна пролила на них свой безразличный серебряный взор, очерняя свет солнца, живший под его кожей.

— Твои чувства никогда не достигнут моего сердца, Повелитель пустыни, — с грустью напомнила она, а потом коснулась руками сильных плеч; поцеловала его. Невесомо, как будто бабочка порхнула по губам.

Всего мгновение, сладкое, пряное и болезненное. Он хотел схватить его в кулак и спрятать от глаз подальше. Но не в его силах закупоривать бутылки с мечтами и приторными вечностями. Богиня отстранилась. На губах отпечатался привкус мёда и горечь гранатового вина. Прозрачной звёздная вуаль – их глупая связь – укрыла их головы. Он без сил рухнул на колени под тяжестью собственного тела и необъятной воли неба; прижался телом к ногам Богини, чувствуя щекой холод её молочно-белой кожи. Почти что взвыл от бесконечной любви по ней.

И она села рядом, нашёптывая ему грёзы о рае, который он так страстно желал с ней разделить.

1. Цабар – кактус, а также его плод.
2. Септ – административная единица в Древнем Египте
3. Ханаа́н – Земля обетованная.
4. Древнеегипетское широкое ожерелье-воротник с несколькими рядами бусин и иногда с фигурными изображениями-символами по краям.