1

Рыжий пес сидел на пустыре и увлеченно вылизывал себе лапу. Лапу подрали в минувшей драке, от нее даже отошел шматок кожи, но Рыжему это было не страшно. Были у него раны и хуже, и больше, и ничего — жив же до сих пор. Главное было не забывать ее вовремя вылизывать. Даже если дело предстояло такое важное.

Смеркалось. Над видневшейся с пустыря насыпью, где пролегали присыпанные галькой железнодорожные пути, начинали сгущаться тени. Рыжий понуро вильнул хвостом; значит, скоро.

Почему-то вожак не любил светлое время суток, и для каждой встречи приходилось выбираться на место почти что ночью. Рыжий из-за этого даже иногда думал, что вожак — существо навроде летучей мыши, которому солнечный свет выжигает сетчатку глаз. Недаром же он носил все время темные очки. Или, может, ночью ему просто легче было охотиться. Черт его знает. Узнавать Рыжему не хотелось.

Вдалеке прогудела электричка. Сначала разок, коротко, потом еще два раза, каждый — длиннее другого. То, что надо, подумал Рыжий. Он медленно поднялся на лапы, отряхнулся и, прихрамывая, поковылял к пригорку.

Возможно, сегодня вожак спрыгнет на насыпь прямо с крыши поезда, думал Рыжий. Прямо как те парни, любившие зацепляться за поезда, чьи кишки зачастую можно было потом найти на контактных проводах или железнодорожных тоннелях. Вожак бы, конечно, никогда не оказался бы в такой передряге, пусть Рыжий иногда подобного ему и желал.

Или, может, он прогулочным шагом выйдет прямо из окна проезжающей мимо «Ласточки», не поведя и ухом, а затем подойдет к Рыжему и потреплет его за шею, как всегда любит делать. Еще в первый раз Рыжий за такое немедля перегрыз бы вожаку глотку, если бы тот был простым человеком. Но вожак был вожаком, поэтому приходилось терпеть его выходки.

Электричка показалась на повороте как раз к тому моменту, когда Рыжий все же доковылял до насыпи. Проезжавший мимо поезд был как поезд, ничего необычного. Обычно вожак выбирал для своих выходок полупустые электрички, любил мигать в них лампочками и шевелить багаж пассажиров. Однако в этот раз электричка полнилась людьми, чего вожак совершенно не выносил, поэтому сегодня Рыжему на спецэффекты надеяться не стоило. Пару раз он уныло гавкнул на проносившийся мимо поезд, после чего, проводив его взглядом, спустился обратно на пустырь.

Темнота сгустилась над пустырем, спрятав в своем лоне битые бутылки и проколотые автомобильные покрышки. Со стороны автострады замелькали зажженные фонари, затренькали ночные птицы. Ночь вступила в свои права. Но вожака все еще не было.

Иной раз Рыжий обратил бы на это внимание. Несмотря на все свои выходки, вожак обычно был пунктуален, и отклонение от устоявшегося порядка должно было заставить Рыжего понервничать. Но сегодня Рыжий слишком вымотался, поэтому, поняв, что ждать придется еще какое-то время, он лег недалеко от перевернутой покрышки и довольно быстро уснул.

 

***

Ему снилась стая в их лучшие дни. Снилась Лайла, хаски, выкинутая из дома совсем недавно, и то, как он учил ее искать еду.

Она была умной, умнее многих других собак, с которыми Рыжему довелось иметь дело. Она научилась выживать на улице даже быстрее, чем он в первые месяцы. Иногда он даже боялся, что из-за своей проворности она может начать подрывать его авторитет среди прочих стайников, но Лайла была верной. Наверное, можно даже сказать, что Рыжий любил ее.

Правда, уберечь ее от переехавшей ее фуры это ему не помогло.

Еще ему снилась первая серьезная драка — первая и самая важная, после которой он наконец перестал быть для стайников слюнявым сбежавшим из дома щенком. Его противником был черный старый пес, которого боялись все прочие. Он едва не перекусил Рыжему горло; на шее у него до сих пор остались следы от его клыков.

Рыжий содрал кожу с его бедра — от плеча до самого запястья, — и после этого старый пес понял, что ему не победить. Он покинул стаю сам, поджав хвост, и с тех пор еще много лет никто не порывался оспаривать авторитет Рыжего.

До того самого дня, пока Рыжий впервые не услышал над своим ухом тихий перезвон цепей.

 

***

Было даже хорошо, что Рыжий проснулся так скоро. Досматривать до конца последний сон ему совершенно не хотелось, да и представать перед вожаком в таком состоянии было делом пропащим. Поэтому в какой-то мере Рыжий был даже рад тому, что из сна его вырвал привычный неприятный звук.

О своем появлении вожак всегда предупреждал заблаговременно. Рыжий не знал наверняка, выходило это у него преднамеренно или же непроизвольно, было это связано с желанием вожака повыпендриваться или же с самой его природой. Рыжий и не пытался угадывать. Что Рыжий знал точно, так это то, что любой другой пес на его месте из-за этого чертового заблаговременного предупреждения непременно бы дал деру. Рыжий в первый раз тоже едва не бросился убегать. Удержало его от этого лишь осознание того, что убежать у него не выйдет.

Самым неприятным звуком, который когда-либо слышал Рыжий, был звук работающего токарного станка. В самом звуке ничего примечательного по большому счету не было; звук как звук, неприятный, конечно, но ничего критичного. На промзонах и пустырях звуки и похуже бывают. Дело было в том, что в щенячьи годы Рыжий жил на сталелитейном заводе, и теперь каждый раз, когда краем уха он улавливал звук работающего станка, то его непроизвольно передергивало.

Когда Рыжий впервые услышал звук, возвещавший о приближении вожака, ему показалось, что где-то рядом заработал проклятый токарный станок. Причем не лишь бы какой, а тот самый станок. Рыжий и до сих пор помнил это дрянное ощущение. Ощущение, словно это был очередной кошмарный сон, словно Рыжий был сейчас не огромным взрослым псом, а мелким дворовым щенком, словно из-за поворота сейчас выйдет тот лохматый пропахший спиртом ублюдок, и опять заставит его...

Но из-за поворота в тот раз вышел не он. И даже не проклятый токарный станок собственной персоной во всем своем стальном великолепии. Из-за поворота вышел человек в драной кожанке, от которого несло падалью, а на его шее позвякивала тяжелая металлическая цепь. И чем ближе к Рыжему он подходил, тем тише становился звук работающего станка, тем больше сгущались над ним тени, тем сильнее разгорались рыжие огни у человека в глазах.

Человека звали Визг, и в тот день он стал для Рыжего вожаком.

Сегодня токарный станок был едва слышен, и в походке Визга, приближающегося к пустырю, было что-то для него нетипичное. Темные очки в этот раз были у него на лице, и за их стеклами цвет его глаз был едва различим. Рыжий поднялся с места, отряхнулся и пошел к нему навстречу.

На пустыре стояла глубокая ночь. Окружавшие железнодорожную насыпь фонарные столбы с появлением Визга погасли, и теперь единственными светлыми пятнами были маячившие вдалеке огни Города. Стояла тишина. Тяжелая ночная тишина, какая обычно бывает только на спрятанном в гуще леса кладбище.

— Здравствуй, — сказал Визг. Голос у него сегодня тоже был странный. Словно бы не такой скрипучий, как обычно.

Рыжий неуверенно тявкнул, вильнул пару раз хвостом. Визг удовлетворенно улыбнулся, сел на ближайший от него шлакоблок, закинул ногу на ногу.

— Слышал, в муниципалитете снова вздумали вас травить, — выдохнул он, выуживая из кармана куртки сигареты. — Если ты переживал из-за этого, то можешь забить. Я разберусь.

Рыжий сел перед ним, расставив передние лапы. Склонил набок голову.

— Нет? — усмехнулся Визг. — Что тогда? Не поделили сучку с другим кобелем? На вашу территорию повадились соваться медведи? Что? Что могло такого случиться, что я снова тебе понадобился?

Он будто бы раздражался, хотя по его виду сказать наверняка было невозможно. Эмоции на его лице никогда не задерживались надолго. Рыжий злостно тявкнул, вытянул перед Визгом передние лапы, медленно лег. Вспомнил ту странную стаю и их вожака. Огромного, словно волк, пахнувшего землей и корнями. Вспомнил промзону дальше по железке, которую они вынуждены были уступить. Вспомнил, как часть их молодняка неделей раньше отравилась водой из заводи...

— Ясно, — прервал его Визг. — Я понял.

Над насыпью снова замигали фонари. Рыжий повел ухом; вдалеке послышался человеческий смех, звон болтающихся в целлофановом пакете бутылок. Визг закурил.

— Я разберусь с этой стаей. Расслабься, старина.

Если бы Рыжий мог усмехнуться, то сейчас непременно сделал бы это.

Все и правда началось с чужой стаи. На самом деле такой уж редкостью появление чужаков на территории Рыжего не было; кто-нибудь часто забредал в окрестности лесов, где жила его стая. Чаще всего появлявшиеся в его лесу группы были малочисленны, воевать с ними долго не приходилось, и в итоге, как правило, численность стаи Рыжего лишь увеличивалась.

Пришедшая в этот раз стая была другой. Их вожак был вдвое больше Рыжего, даже больше, чем сам Визг. И псы в его стае были такие же — больше волки, чем собаки. Они не пытались обкрадывать угодья Рыжего или нападать на его стайников. Они просто заняли границу между промзоной и лесом и ждали, пока стайники Рыжего придут к ним. Пасть и лапа Рыжего до сих пор саднили от одного только воспоминания о том, что случилось, когда его стая все же пришла на промзону.

Это была настоящая угроза. В последний раз нечто подобное происходило лет двадцать назад, когда люди объявили на бродячих псов охоту. Визг тогда не смог помочь им сразу, и в тот раз люди перебили едва ли не всю стаю Рыжего. Как Визг собирался решать нынешнюю проблему, Рыжий даже не представлял.

Вряд ли бы у Визга и в этот раз что-нибудь вышло. Но Рыжий надеялся хотя бы на забавное зрелище.

Визг улыбнулся.

— Вот как, — сказал он, отбросив в сторону потухший окурок. — Давно ты мне клыки свои не показывал, Рыжий. Что, терять вдруг оказалось нечего?

В ушах у Рыжего зазвенело. Визг, приспустив темные очки, взглянул на него, но Рыжий не повел и ухом. Привык.

На насыпи показалась нетрезвая человеческая парочка, с пригорка на пустырь покатилась мелкая галька. Визг отвлекся от Рыжего, взглянул наверх. Несколько мгновений смотрел на прогуливающуюся сверху парочку, затем надел очки.

— Ладно уж, — выдохнул он. — Не будем… собачиться, ага? Я разберусь, старина. Будешь во мне сомневаться — найду альфу посговорчивее. Ты понял?

Рыжий пару раз лениво вильнул хвостом, лизнул раненую лапу.

— Вот и славно.

Он пригладил рукой черные волосы, затем в несколько прыжков забрался на насыпь. Парочка все еще была неподалеку; Визг, последний раз бросив взгляд на Рыжего, направился за ней. Вероятно, собирался ими сегодня поужинать.

Рыжий поднялся, потянулся. Несколько мгновений смотрел на удаляющегося Визга, затем пошел своей дорогой.

Если она была права, зрелище и правда должно было быть выдающееся.

 

2

Мысль о том, что Визг был здесь совсем один, была большим заблуждением.

В самом начале их было много — таких, как он. Они пришли сюда по разным причинам и решили остаться, невзирая на мнение тех, кто жил здесь до них. Можно сказать, что это была завоевательная экспансия. Вот только завоеватели были слишком слабы, а на завоевываемых землях не осталось никого, кто мог бы толком дать им отпор.

У Визга была конкретная причина на то, чтобы покинуть родные места. Ради нее он преодолел океан и сотни подземных троп и шел бы еще дальше, если бы остались силы. Он остался здесь только за тем, чтобы передохнуть, и не собирался пускать здесь корни. Однако изменилось все довольно быстро.

Он не был таким один. Визг знал многих из своего рода, кому местные края приглянулись, или у кого не было сил идти дальше. Не то, чтобы они были ему друзьями, или чтобы у них было между собой хоть что-то общее. Но по одиночке они бы долго здесь не продержались, а потому волей-неволей были обязаны помогать друг другу, если от этого зависел вопрос выживания.

Сегодня был как раз такой случай.

По крайней мере, было у Визга такое предчувствие. Рыжий был не первым, кто сообщил ему дурные вести. Две стаи на севере бесследно исчезли, а на западе часть его псов переловили люди. Где-то в произошедшем были виноваты местные духи, последующая драка с которыми знатно подпортила Визгу кровь; где-то каких-либо следов виновников не нашлось и вовсе. Так что Рыжий еще легко отделался. Хотя, если так поразмыслить, именно его стая вызывала наибольшие опасения.

Как бы то ни было, Визгу казалось очевидным, что кто-то пытался с ним воевать. И если кто мог знать об этом больше, то только Стезя.

Визг толком не знал, откуда Стезя здесь взялась. Кто-то рассказывал, что она, как и многие прочие, бежала сюда от какой-то напасти. Кто-то утверждал, что ее привез человек из дальних краев, и сам не знавший, что она такое. А кто-то и вовсе думал, что все россказни о чужеземном происхождении Стези — просто сказки, призванные добавить ее образу значимости. Визг относился к последним, однако мнение свое всегда держал при себе.

Стезя была полезной союзницей. Из всей округи она самая первая узнавала главные новости и придумывала способы борьбы с напастями. Не то, чтобы в местном «сообществе» она была главной. Просто все остальные были либо слишком юны и глупы, либо слишком своенравны, чтобы брать на себя ответственность за чужую судьбу. А Стезе это было только в радость. Ну, по крайней мере, в этом она старалась убедить всех остальных.

В какой-то мере Визг ей даже завидовал. У него командовать получалось разве что собаками, и то — с переменным успехом. А у Стези даже в отношении сородичей все ладилось, будто для этого она на свете и появилась. Нечестно это было, но в мире вообще было много нечестного. Визг уже давно перестал переживать на этот счет.

 

***

Обычно уже на подходе к Городу в глазах начинало пестреть от всевозможной инфернальной мелочи. В местах, где жили люди, от духов обычно не было отбоя. Кто-то зарождался там сам по себе, из человечьих страхов или фантазий; кто-то приходил сюда сам в поисках, чем поживиться. Визга что от людей, что от сородичей большей частью воротило, поэтому от городов и других человеческих обиталищ он старался держаться подальше.

Но сегодня в Городе было что-то не так. Визг почувствовал это еще на въезде. Было… Тихо. Необычайно тихо для мест, подобных этому. Словно вся городская мелочь разом попряталась в страхе перед чем-то. Или перед кем-то.

Визг поначалу этому даже обрадовался. Приятно было думать, что всю местную погань мог разом сожрать какой-нибудь кровожадный Вальравн. Впрочем, если так оно и случилось, ничего притягательного во встречи с ним все равно не было. Поэтому радовался Визг недолго.

Нужно было поскорее найти Стезю и смыться отсюда.

В Город Визг проник без происшествий, даже сумел купить по пути пачку сигарет. Со временем он хорошо научился сливаться с людьми. Если раньше, каких-нибудь лет сорок назад, его вид вызывал у прохожих подозрения почти сразу же, то сейчас он мало чем отличался от стандартного обывателя. Разве что цвет глаз иногда выдавал его, но кого сейчас волновали чужие глаза?

Вообще в Городе было хорошо, особенно сейчас, когда прочие духи поутихли. Местные просторы, конечно, не шли ни в какое сравнение с ландшафтами родного Сальвадора, но в какой-то мере тоже казались Визгу притягательными. Особенными. Здесь по-особому пахло едой, по-особому были разрисованы стены домов, и музыка тоже была здесь особая, не похожая на ту, что обычно играла в кабаках на его родине. Все здесь было чужое, но вместе с тем — невыносимо привлекательное. Именно что невыносимо.

Невыносимо иногда хотелось осесть здесь, стать частью всего этого, застрять в умах живших здесь людей. Стать "не почудившимся на дороге чудовищем", а конкретным образом, городской легендой, имеющей вес и свою неповторимую силу. И столь же невыносимо было осознавать, что никогда у Визга ничего подобного не выйдет.

Бродячие псы и заправки на окраинах дорог — вот и все, на что он теперь годился. Когда-то Визг думал, что это нечестно, после всего того, что у него было. Но жизнь быстро разъяснила ему, почему он ошибался в этом, и столь же быстро Визг сумел с этим смириться.

Он дошел до обиталища Стези неожиданно скоро. Стезя кочевала из одного подвала многоквартирного дома в другой и всегда жила в окружении бесхозных кошек. Может, они помогали ей скрываться от людей, или, может, ей тоже нравилось покровительствовать себе подобным, Визг не знал и никогда не интересовался. Но ему нравилось думать, что между ними есть что-то общее.

Сегодня она сидела в подвале, хотя обычно ночью прохаживалась по своим владениям. Когда Визг показался в продухе, оба хвоста Стези недовольно затрепетали, но она не сказала ни слова. Прочие кошки, сидевшие в подвале, сперва зашипели на Визга, но, взглянув на Стезю, успокоились и разошлись по углам.

— Будь здорова, — поприветствовал ее Визг, спрыгнув на пол.

Стезя долго смотрела на него, сощурив желтые глаза.

— Я слышала обо всем, — недовольно сказала она, не отводя от него взгляд. — Зря ты пришел.

Стезя, конечно, никогда не славилась гостеприимством, но сегодня даже для себя самой она обращалась с ним слишком враждебно.

— Я скоро уйду, не имею намерения тревожить ваше высочество дольше положенного, — осклабился Визг. — Я лишь хотел...

— Я ничего тебе не скажу. Уходи.

Визг глядел на нее, потупившись. Несколько мгновений он размышлял над тем, чем мог успеть ей насолить, но на ум ему так ничего и не пришло. Бродячих кошек его подопечные не трогали, за этим он всегда усердно следил, да и сам он никогда не стал бы посягать на ее владения.

— Что? — непонимающе спросил Визг. — Что я сделал? Почему ты гонишь меня?

— Так нужно, — равнодушно ответила Стезя, отведя взгляд. — Я не хочу, чтобы ты накликал на меня или на моих детенышей беду. Так что сделай мне одолжение.

Визг снял темные очки, грубо запихал их в карман куртки. Цепь на его шее всколыхнулась, и кошки Стези зашипели на него, выгнув спины.

— Так не пойдет, Стезя. Я не хочу враждовать с тобой, но не стану терпеть такого с собой обращения. Говори, что здесь делается, иначе это очень скоро тебе аукнется.

Стезя была умной кошкой, должна была осознавать, с чем ей предстоит столкнуться, если она наживет себе врага в его лице. Несмотря на свое влияние, несмотря на свой возраст и силу, ей было не тягаться с ним. Если только...

— Убегай отсюда, Визг, — тихо сказала она, вновь к нему обернувшись. — Возвращайся домой. Нам с тобой теперь здесь не место. Большим я тебе помочь не могу.

В ее словах уже не было враждебности, но Визг сразу почувствовал, насколько неправильным было то, что она сказала. Стезе, одному из сильнейших духов здешних мест, было страшно. Так не должно было быть.

Но он мог повлиять на это.

— Стезя, послушай, — сказал Визг настолько мягко, насколько мог. — Я ведь могу помочь. Я ведь все еще...

— Это было последнее предупреждение, — прорычала Стезя, поднимаясь с места. — Убирайся отсюда, черный кадехо. Ты на моей земле.

Нападать на нее в ее же владениях и правда было бессмысленно. Визг очень быстро почувствовал, как все окружающее пространство словно ощетинилось против него, как в воздухе запахло угрозой. Стезя не шутила. Ему тоже не было больше нужды шутить.

— Как пожелаешь, ёкай. Однако знай, что впредь мы встретимся уже врагами.

Он покинул Город быстро, не успели еще наступить предрассветные сумерки. Больше появляться в городе у Визга причин не было.

 

3

Солнце Визг не любил. Не то, чтобы оно причиняло ему какой-то особый вред, как полагали люди на его родине, или делало его совершенно беззащитным. Просто на солнце было гораздо сложнее прятаться. А Визг по большому счету только и умел, что прятаться. По крайней мере теперь.

В начале осени рассветало рано. Уже часам к четырем над городскими крышами забрезжила светлая полоска, вынудив остатки беснующихся в городе духов прятаться по своим норам. День был временем людей, и даже самые безбашенные из сородичей уважали это. Визг тоже уважал. По-хорошему сейчас он бы уже давно должен был отсиживаться в какой-нибудь дыре в ожидании наступления ночи, но обстоятельства сегодня были иными.

Визг сидел на крыше сварочного цеха в одной из промзон недалеко от Города и курил, глядя на то, как занимался день. Почему-то в голову уперто лезли мысли о брате. С ним ведь получилось почти так же, как со Стезей. Вот так же просто, одним днем. Он тоже забыл обо всем, как будто ничего не было, как будто они и вправду больше не были братьями. Как люди сказали, так и будет, и другой правды для брата больше не существовало.

Будто бы люди могли хоть что-нибудь о них понимать.

Визг затянулся в последний раз, выкинул потухший окурок, соскользнул с крыши следом за ним. Нечего было ему рассиживаться. В конце концов, хоть одна стая у него еще была, и за нее Визг был обязан держаться до последнего. Иначе его брат оказался бы прав на его счет.

Если Рыжий не врал, твари, имевшие отношение к происходящему со стаями Визга (и, вероятно, с происходящим и в Городе), должны были ждать на пустыре у границы городской промзоны и леса. Туда Визг и направился.

Учитывая его положение, ему, пожалуй, стоило бы для начала хорошенько выспаться и набраться сил, но Визг не собирался тратить время на подобные глупости. За сегодняшний день случиться могло все, что угодно. Визг едва не физически ощущал, как предчувствие чего-то дурного витало в воздухе. Поспишь тут еще.

Когда он добрался до леса, солнце уже заискрилось на еловых верхушках. Стаи в окрестностях леса было не видать, но Визг особо не переживал на этот счет. Стайникам помойки были милее, чем старая добрая охота, поэтому в ближайшее время ждать их появления в лесу и не стоило.

Подходя к лесной границе, Визг начал раздумывать над тем, что, возможно, стоило все же прийти на пустырь еще ночью, чтобы не тратить время зря. Но потом он подумал о том, что, может, будет даже лучше потомить своих врагов ожиданием, и дальше шел уже медленнее.

Может, Визг и сам оттягивал время, сам того не желая. Может, на самом деле Визгу было страшно. Сказать наверняка Визг не мог. Он уже давно забыл, как ощущается страх.

На пустыре было солнечно. Здесь давно уже ничего не росло из-за количества токсичного мусора, который выкидывали сюда люди, поэтому в какой-то момент между забором промзоны и лесом образовалась ровная полоса голой земли. На этой полосе и сидела стая, принятая Рыжим за собачью.

Никакими собаками существа, сидевшие на пустыре, конечно, не были. Были они то ли нежитью, то ли какими-то не особо сильными призраками. Особой роли это не играло, все равно Визгу они были на один укус. Визг даже несколько этому обрадовался, потому как к чему-то подобному и готовился. Однако, чего он точно не ожидал, так это того, что вожаком этой своры окажется человек.

В своем человеческом облике она представать перед Визгом, видимо, постеснялась. Однако даже сквозь толщу ее звериной формы он прекрасно видел, кем она была на самом деле. Нужно, впрочем, сказать, что зверь из нее даже несмотря на этот досадный факт выходил впечатляющий.

Псина и правда была больше любой виденной Визгом собаки. Ее лимонно-желтая шкура искрилась на солнце, а глаза были ярко-красные, будто у самого Визга. Вот только в глазах ее не отражалось никакой силы. Может, в первую очередь это ее перед Визгом и выдало.

Визг не стал представать перед ней в своем естественном обличье. Посудил, что больно уж много будет чести. Потому, когда он вышел на границу в человеческом облике, сидевшая во главе духов человеческая девушка долго не могла понять, что он такое.

— Подойди сюда, демон, — сказала спустя несколько мгновений она, все же перекинувшись человеком. — Не бойся.

— Буду я еще бояться какого-то жалкого подобия нагваля, — ухмыльнулся Визг, приспустив темные очки, — который и сам боится приходить ко мне без своей своры.

Глаза у нее были золотые и смеющиеся, волосы — рыжие, заплетенные в косу, в которую были вплетены всякие безделицы. Исходившей от нее силы Визг совсем не чувствовал, словно она и впрямь была обычной человеческой девчонкой. Было в этом что-то странное, однако Визг решил пока что не обращать на это внимания.

— Ну, допустим, до нагваля мне и правда далеко, — улыбнулась девчонка, обходя его. — Как и тебе до демона.

— Чего ж ты тогда меня так боишься?

— А я и не боюсь.

Волчьи призраки за ее спиной пропали, будто их и не было никогда. Визг хмыкнул. Девчонка обошла его кругом, обнюхала его, будто и впрямь была собакой. Визг терпеливо выжидал, пусть и был готов в любой момент на нее наброситься.

— Я тебя ждала еще вечером, — сказала она, остановившись позади него. — Кошечка одна мне напела, что ты в Городе что-то вынюхивал. Много чего она мне про тебя напела, надо сказать... Например, что ты людей на проселочных дорогах со свету сживаешь. Так это или не так?

Визг прыснул со смеху.

Кошечка, значит. Хороша была подружка, нечего сказать.

— Так это перед тобой, что ли, городские теперь пресмыкаются?

Девушка криво улыбнулась.

— Да нет. Ну, не совсем. Ты на вопрос-то мне лучше ответь.

— Буду я еще перед человеком отчитываться, — огрызнулся Визг. — Ты на моей земле, девчонка, и тебе я ее так просто не уступлю. Если драться хочешь, то нечего мне зубы заговаривать.

— Да ну, — усмехнулась девушка, — драться-то нам зачем? Есть ведь способы и попроще.

Ни спросить, ни осознать, что за способы она имела в виду, Визг не успел. Потому что в следующее мгновение она дотронулась рукой до его шеи.

Давным-давно, когда Визг еще только шел в эти края, он путешествовал под землей, потому как из-за ран боялся показаться перед враждебными ему сущностями, что ходили поверху. Тогда он не знал, что некоторые подземные тропы были заселены ничуть не меньше, чем наземные, и наткнулся там однажды на одну огромную тварь.

Неизвестно, сколько лет она спала в своей глубокой норе и почему пряталась там. Не было у нее ни формы, ни имени, и напоминала она скорее огромное скопление гнили, чем живого духа. Будь Визг поумнее, он просто пробрался бы мимо, оставив ее гнить дальше в ее спрятанной от мира могиле. Но Визг был слаб и страшно голоден, а потому не придумал ничего лучше, чем попробовать отщипнуть от этой твари кусок.

Он почти полностью сточил оба своих копыта и разодрал себе в кровь всю пасть, пока пытался продраться сквозь слой запекшегося гноя. Визг не знал, сколько ушло на это времени по человеческим меркам, но был уверен, что умер бы, если бы продолжил прогрызаться сквозь эту тварь дальше. Когда он все же сумел добраться до ее бесформенного тела, до сочной слепящей мякоти, то существо, очнувшись на мгновение, обожгло его. Обожгло так, что на несколько мгновений Визг перестал существовать.

Ощущение, которое испытал Визг, когда девчонка дотронулась до него, было точно такое же, как в тот раз, на подземных тропах. Ее прикосновение не убило его, да и боли он почти не почувствовал, но из-за нахлынувшего на него ужаса не сумел даже пошевелиться. Несколько мгновений он был полностью во власти этой человечьей девчонки, но подумать о том, насколько это было унизительно, у него не было ни сил, ни возможности.

Страх был горячим, пах корнями и солнечным светом. А еще поглощал его. Медленно, медленнее некуда, кусок за куском.

Наверное, легко забыть о каком-то ощущении, когда носишь его в себе всегда. Вот Визг и забыл.

— Ясно, — выдохнула девчонка, отняв от него руку. — Как-то так я и думала.

Визг упал перед ней на колени, затем завалился набок, не в силах пошевелиться. Темные очки упали с его лба, откатились в сторону и разбились. Его перебрасывало из одного воплощения в другое, от человека — к собаке, туда и обратно, по несколько раз за одно мгновение. В нем больше не было сил для того, чтобы остановиться на чем-то одном. Мир был где-то далеко от него, как и его псы, как и его старые обещания, как и он сам. Все, что осталось с ним сейчас — это огромное гниющее тело, зажатое меж пластами земли. И резкий выплеск света, который Визг вызвал сам.

Он сам был во всем виноват. По-другому случиться и не могло.

— Бежал бы ты отсюда, волчок, — сказала девчонка, присев рядом с ним на корточки. — Она все правильно тебе сказала. Здесь больше нет места для таких, как вы.

Какое-то время она молча смотрела на него, затем встала, собираясь уходить. Визг схватил ее рукой за лодыжку.

— Нет, — прохрипел он. — Давай. Добивай.

Девчонка пнула его подмышку, заставив разжать ладонь.

— Извини, Визг. Не могу.

— Добей. Добивай уже, — сказал он громче. — Добей меня, иначе... Не уйду, не уйду никуда, буду здесь... Здесь. Останусь, прорасту. Пущу корни. И тебе, и Ему назло, и всем вам, чтоб вас всех...

Она вздохнула. Нагнулась над ним, схватила его за руку, притянула к себе. Близко, настолько, что он почувствовал ее запах невзирая на застилавший все белый шум.

Запах корней.

— Нет, волчок, ты побежишь отсюда, поджав хвост, и не вернешься, потому что не хочешь, чтобы тебя сожгли заживо. Или мне засунуть тебя в свинцовый ящик и отправить твоему брату, чтоб наверняка? То-то он рад будет, небось весь уже тебя обыскался. Что скажешь? На родной-то земле помирать поприятнее будет, а?

Визг хотел обратиться в пса, хорошенько боднуть ее рогами, насадить на них и пить ее кровь, пить и пить, выпить всю досуха, чтобы Ему ничего не осталось. Хотел сожрать ее целиком, разорвать ей клыками живот, раздробить копытами ребра, выесть все ее внутренности, чтобы найти, где Он в ней прятался. Но она держала его за руку, и пусть это было не страшно и не больно, однако пошевелиться Визг все равно не мог.

— Что тебя держит здесь, волчок? Ты устал? Тебе страшно, что где-то там — еще хуже? Пусть, только вот если останешься, Он сделает так, что хуже уже не будет. Ты Ему не нравишься, из всех тебе подобных ты — особенно, и нет, Он не позволит тебе здесь остаться, сколько ни умоляй, сколько ни раскаивайся. И нет, ты Его не убьешь. Если б тварь вроде тебя была на это способна, Он бы был уже мертв. Можешь мне поверить, я очень старалась.

Он был где-то здесь прямо сейчас, Визг чувствовал Его, но не мог разглядеть, сколько ни старался. Может, это Он сжимал сейчас Визгу руку, может, это Он был в кончиках ее пальцев, или на кончике ее языка, или в ее лимонно-желтых глазах, от которых отдавало гнилью. Визг хотел найти Его, найти и сожрать, чтобы все стало по-прежнему, пусть и пришлось бы за это поплатиться собственной жизнью.

Но она держала его за руку. И в какой-то момент он почувствовал, что ему стало плевать.

— Вот и хорошо, — сказала она. — Прощай, волчок.

И исчезла.

А Он остался. Совсем рядом, практически в поле зрения Визга, но вместе с тем — далеко, далеко настолько, что не хватило бы целой жизни, чтобы до Него добраться. Остался, чтобы подтачивать его изнутри. До тех пор, пока кто-нибудь из них не отдаст концы.

Проще говоря, навсегда.

 

4

— Крушинница, расскажи сказку.

— Сказку?.. С каких это пор тебе стали интересны сказки?

— Расскажи, говорю. А не то папе пожалуюсь.

— Ладно, эм… Про что тебе сказку?

— Про серого волка.

— Хм… Нет про серого, есть про черного. И не то, чтобы про волка, но все-таки. Рассказывать?

— Рассказывай уже, ну!

— Ладно-ладно, помолчи. Сказка, значит…

Где-то далеко-далеко, не так, чтобы очень, но и не так, чтобы рукой подать, жили-поживали два брата. Так вышло, уж не знаю, из-за войны или же из-за засухи, из-за чумы или еще из-за чего, да вот только есть однажды братьям стало нечего, и пошли они из дому искать себе пропитание.

Шли они и шли, а вокруг — ничегошеньки, ни городов, ни сел, сплошная черная пустошь. Долго ли шли, коротко ли, думали уж назад поворачивать, как вдруг посреди черной пустоши нарисовался перед ними чье-то хозяйство. Все, как полагается, значит: домик, хлев, огород с тепличкой, ну и еще чего-нибудь, чтобы пустовато не было…

— Собака?

— Ну, пусть собака, ладно уж.

Увидали, значит, братья хозяйство, обрадовались, побежали скорее к ограде, но тут на них хозяйская собака залаяла. Не пускала.

«Пусти, — говорят братья собаке, — мы три дня и три ночи не ели ничего, с голоду помираем! Дай хоть косточку свою погрызть, сжалься!»

Собака смотрит на них, смотрит, да тут и заговорит:

«Не могу вас пустить, не велено. Ежели пущу кого, так хозяин мне шейку перекусит да за ограду голову мою и выкинет».

«А мы его умаслим, — отвечают ей братья, переглянувшись. — Мы тебя у него выкупим, не станет он тебе голову сносить. Ты только нас пусти».

Подумала собака, подумала, да и согласилась. Делать-то все равно нечего, скучно на дворе. Пустила она к себе братьев. Братья обрадовались, через ограду перелезли, да и давай хозяйский огород разорять…

— А волки-то когда будут?

— Да погоди ты, погоди, дальше слушай.

Наелись, значит, братья досыта, улеглись во дворе довольные, огляделись по сторонам и давай спать. Собака смотрит: хозяина все нет и нет, ну, тоже легла да задремала.

День проходит, другой, тут и хозяин наконец вернулся. А хозяин непростой был, а колдовской науке обученный. По своим колдовским делам уходил, значит. Возвращается, а тут гости незваные, да еще и переполох такой устроили. Ну, разозлился он, конечно, решил собаку свою зарубить за ненадобностью, а потом и за братьев приняться.

Братья с жизнью своей расставаться не хотели, да и собаку жалко им стало, поэтому взяли они, да и сказали колдуну:

«Хозяин, ты уж смилостивься, возьми нас к себе на работу. Мы и то, что попортили возместим, и собаку твою выкупим, только не убивай ее».

Колдун посмотрел на них, подумал и ответил:

«Хорошо, возьму. С тем условием, что работать у меня будете до тех пор, пока в небе полная луна не поднимется. А если сбежите, то на том жизнь свою и закончите. Согласны вы на такое?»

Делать братьям было нечего, они и согласились. Да и не печалились тем особо: полная луна-то всего через месяц подняться должна была, значит, не так уж долго работать им придется.

Только вот колдун был хитер и так скоро братьев отпускать совсем не собирался. Работы у него в хозяйстве был непочатый край, да и сам он все время в разъездах был, потому решил он оставить у себя братьев навсегда, на веки вечные, значит. А для того украл с неба луну и выкинул ее в глубокое море, чтобы никто ее оттуда больше не достал.

Шло время, братья жили у колдуна и работали, не зная устали, а собака им помогала. Прошел так один месяц, второй, третий, и неизвестно, сколько еще утекло времени, да вот только в какой-то момент поняли братья, что так оно не годится. Вроде бы не собирались они у колдуна надолго задерживаться, а полной луны на небе все не было да не было.

Почуяли они неладное, да и стали собаку хозяйскую расспрашивать, знает ли она, куда луна запропастилась. А собака все знала, конечно, потому что видела все и слышала. Да вот только правду рассказывать ей совсем не хотелось, потому что помнила она уговор и понимала, что с ней тогда приключится. Но и братьев ей было жалко, потому как слово ей данное они все же сдержали и в беде ее не оставили. Потому однажды она братьям и рассказала, что видела и что слышала.

И решили тогда братья бежать, потому как ни рабами колдуна быть не хотели, ни луну со дна океанского достать не могли. Дождались они дня, когда колдун по делам уехал, собрали себе продовольствия из погреба, да и пустились в путь. А собака дома осталась, потому как была к ограде колдовской цепью привязана и уйти с ними не могла.

Смотрела собака на то, как братья уходили, смотрела, да и так ей горько стало, что не стерпела она и начала их обратно звать. Причем жалобно так звать стала, что слезы сами собой на глаза наворачивались.

Шли братья, шли, не оборачиваясь, потому как знали, что ничем хорошим для них это не кончится. Да вот только младший брат больно уж жалостливый был, и потому, услышав, как собака звала их обратно, в какой-то момент не вытерпел и все же к ней обернулся.

Чего братья не знали, так это того, что собака была хозяйским нагвалем, и что в момент, когда младший брат обернулся на ее зов, ловушка колдуна и захлопнулась. Нарушили братья данное колдуну слово, сбежали, и потому проклял их колдун. Старшего брата превратил в белого пса, а младшего — в черного, и обрек их на вечные странствия.

— И что дальше было?

— Да ничего особенного. Странствовали братья и дальше по черной пустоши, пытаясь путь домой отыскать, да так и заплутали насовсем.

И все бы ничего, так бы они и бродили дальше, если б только старший на младшего обиду глубокую не затаил за то, что тот на зов нагваля ответил. И вот однажды подвернулся старшему брату удобный случай, потому как пустил кто-то из людей слух о том, будто бы младший брат Дьяволу служит.

— И старший брат поверил?

— Поверил, конечно, куда ему было деваться. Задал он за то младшему большую трепку, едва ли его не убил, и младший решил от него сбежать, куда глаза глядят. Шел он тропами подводными, и как-то раз нашел на самом-самом дне луну, которую когда-то давно колдун в море забросил…

— И что же?

— Да ничего. Не понял он, что это луна была, глупый был. Да и сказке на том конец.

— Хм… Дурацкие у тебя сказки, Крушинница.

— Это еще почему?

— Да кончаются черт-те как, вот почему. А скажи, кем ты из братьев в сказке была?

— А я не ими была. Я была луной.

 

5

Сегодня Рыжий пришел на пустырь для того, чтобы умереть.

Ему приятно было думать о том, что всего этого можно было избежать. Что он мог быть умнее, ловчее, быстрее, что мог заметить странное поведение стайников раньше и так далее. Что он мог быть вожаком получше, в конце концов. Мысли о чем угодно были для Рыжего лучше, чем простое осознание того, что через пару часов он уже будет мертв.

На пустырь оседали сумерки. Недавно здесь пировали люди, и теперь повсюду валялись пустые пивные бутылки, окурки и набитые какой-то вонючей дрянью мусорные пакеты. Посреди всего этого мусора, словно свалочный король, восседал Визг. И если бы Рыжий мог рассмеяться, завидев его, он бы рассмеялся.

Сегодня Визг был похож на обычного человечьего наркомана, которых иногда можно было найти мертвыми на таких же пустырях. Его кожаная куртка была испачкана грязью и порвана, будто бы он полз сюда по земле, а стекла темных очков — разбиты, словно кто-то хорошенько по ним вдарил. Словом, выглядел Визг жалко. И это было смешно.

Он страшно походил на того вечно пьяного токаря, который давным-давно нашел Рыжего в лесу и забрал к себе. У него тоже все время был такой потерянный вид, и измывался он над Рыжим, пожалуй, только от собственной же ничтожности. Не сказать, чтобы в этом отношении Визг много чем от него отличался.

Наверное, подумалось Рыжему, зря он все же согласился с той девчонкой. Если это и было то самое зрелище, которое она ему обещала, то Рыжему оно не понравилось.

— Иди сюда, Рыжий, — хрипло позвал его Визг.

Рыжий вильнул пару раз хвостом по привычке, доковылял до него и упал рядом, привалившись спиной к его бедру. Больше Рыжий подниматься не собирался. Визг выдохнул, провел рукой Рыжему по животу, пальцами растормошил начавшую подсыхать рану. Затем поднес пальцы к губам, слизнул с них кровь.

— Глупо получилось, старина, — сказал Визг, потрепав Рыжего за шею. — Прав ты был на мой счет, ничего у меня не вышло.

Как будто кто-то сомневался, подумалось Рыжему. Если уж Рыжий был плохим вожаком, то Визг был и того хуже. Рыжий-то хоть силы свои всегда трезво оценивал.

Визг услышал его мысли, но ничего не ответил. Рыжий вздохнул.

Он подумал о стае, о том, что с ней теперь станется. Новый вожак пусть и сильный, но с поголовьем в сто с лишним собак ему не совладать. Не будет он жить на свете, вдвое дольше положенного, и не будет у него духа-покровителя, что станет помогать ему править. Больше года он не продержится, посудил Рыжий. Ну, да так ему и надо.

Жаль Рыжему было только своих щенков. Но раз уж скоро зима, то они бы и так, и так долго не продержались.

— Разве так уж было все плохо? — спросил вдруг Визг. — Разве были у тебя причины так меня не любить, старина?

Нет, подумал Рыжий. Визг всегда честно исполнял свою часть уговора, как и Рыжий — свою. Сорок с лишним лет все было хорошо. А если уж что и было плохо, то на это Визг бы и так, и так не сумел бы повлиять. Как бы он ни старался.

И Рыжий знал это. Рыжий всегда знал это.

— Почему ж тогда ты меня предал, старина? Чего ты мне так и не простил?

Рыжий подумал о Лайле. О его щенках, которых сожрали медведи. Об охоте, которую как-то раз открыли на них люди. О голоде, о заморозках, о непогоде и черт знает еще о чем, в правдивости чего Рыжий и сам уже не был уверен.

Все это было глупостью, и Рыжий знал это. То, чего Рыжий на самом деле так этому миру и не простил и не простит никогда, не имело к Визгу совершенно никакого отношения. Визг не был богом, ничего бы он с этим не сделал. И, может, поэтому…

— Я понял.

Рыжий заскулил.

— Раз уж такое дело, я бы, наверное, себя тоже предал.

Стемнело, в траве затренькали сверчки. Становилось все холоднее, но Рыжего успокаивало осознание того, что больше холодных ночей у него уже не будет.

Он не знал, сколько они с Визгом просидели рядом в молчании, сколько прошло мимо них поездов и сколько времени оставалось до того, как все кончится. Боли в ране Рыжий уже почти не чувствовал, чувствовал только холодную руку, которой Визг гладил его по шее. Почему-то сейчас это не вызывало у Рыжего отвращения. Почему-то сегодня ему хотелось лишь того, чтобы Визг не останавливался.

— Знаешь, старина, — глухо заговорил Визг, когда мимо прошла очередная электричка, — я уже и забыл, как выглядела моя родина. Забыл и родной язык, и лицо брата. Наверное, он тоже уже меня забыл. Как и то, что я ему когда-то давно обещал.

Рыжий слушал его вполуха. Его одолевал сон, и все последние силы Рыжий отдавал на то, чтобы с ним бороться. Но с каждым новым мгновением сил у него оставалось все меньше.

— Ни одного живого существа я не убил за всю свою жизнь. Ни одного, никогда, как бы мне ни было больно и голодно. Знаешь, это даже смешно, учитывая, какой славой меня наделили что здесь, что на родине. И все равно. Ни одного, никогда…

Пожалуй, Рыжий понимал, к чему он клонил. Но на то, чтобы убежать, у Рыжего больше не было ни сил, ни желания.

— Разве я так много просил, а, старина? Разве так уж это неправильно — хотеть иметь свое место? Разве это честно, Рыжий? Черт возьми. Скажи, чем я это заслужил? Чем я все это заслужил?

Визг горько усмехнулся, вцепился еще крепче Рыжему в шерсть на шее. Рыжий хотел было завыть, но сил на это у него больше не было.

Вдалеке прогудела электричка. Сначала разок, коротко, потом еще два раза, каждый — длиннее другого. Визг в последний раз провел Рыжему рукой по шее, а затем поднялся.

— Не серчай, старина, но мне придется убить тебя и съесть. Потому что я хочу спросить обо всем этом у Него лично.

У вожака изменился запах, понял Рыжий, когда над ним нависла огромная собачья тень. И если раньше от него несло падалью, то теперь Визг пах землей и корнями.