Монстры обычно приходят ночью. Поэтому мы издревна боимся темноты. Нам кажется, что-то непременно кроется, таится в ней. Что-то готовое наброситься, растерзать, замучить, умертвить. Поэтому иногда, лежа ночью в темноте, мы страдаем от страха. Или страшимся страданий. И, в общем-то, зря. Ведь страх и страдания — любимый фастфуд чудовищ.

***

Вопреки негласной традиции этот монстр пришёл на рассвете.

Агата открыла глаза и поняла, что не может встать. Вообще не может пошевелиться. Это было неприятно, но ничуть Агату не удивило. Она всегда знала, что это случится. Так вышло когда-то с её бабушкой, затем с мамой. И Агата понимала, что так однажды выйдет и с ней. Только вот не ожидала, что настолько скоро. Бабушка слегла в восемьдесят семь, мама — в семьдесят девять, но ей-то… ей-то неполных шестьдесят три. Слишком рано. Слишком нечестно.

— Обидно, правда? — спросил вкрадчивый голос в изножье кровати.

Агата задержала дыхание. Она жила одна, и поэтому хорошо знала, что никто не придёт на помощь. Когда случится то самое, неизбежное, никто не найдёт её в этом ужасном состоянии. Не вызовет врача. Никто не заговорит в пустой квартире.

Она попыталась приподнять голову, но ничего не вышло. Тогда Агата, как могла, скосила глаза вниз, к ногам.

В серых рассветных сумерках на кровати виднелась ещё более серая бесформенная груда, в которой лишь при желании можно было угадать смутные человеческие очертания. Туловище, непропорционально большая голова, длинные руки. Лапы? Щупальца? Груда помещалась прямо на ногах Агаты, но та не ощущала веса странного существа. Может потому, что груда, несмотря на внешнюю массивность, просвечивала насквозь, а может просто потому, что ноги Агаты совершенно утратили чувствительность.

— Несправедливо? — груда цыкнула невидимым зубом и покачала головой. — Шестьдесят три — уж слишком рано.

Конечно рано. Конечно, она надеялась протянуть по крайней мере до семидесяти. Конечно, она не думала, что проглядит, не заметит за собой первые симптомы. Да, вставать по утрам сделалось тяжеловато, двигалась Агата чуть медленнее, самую малость неувереннее… Но ведь это такие мелочи! Она ведь должна была сперва почувствовать эту деревянность, непослушность мышц, сообразить, что собственное тело ей больше неподвластно, по крайней мере, не в той же степени, что прежде. Должна была вовремя начать корректирующую терапию, которая оттянула бы неизбежное.

— Все так думают, — груда сделала плавное движение отдаленно похожее на пожимание плечами, — могу успокоить: не ты одна такая дура. Даже не представляешь, сколько народу регулярно страдает от собственной глупости и надежды на пресловутый «авось».

Агата вновь скосила глаза и какое-то время разглядывала странного гостя, а затем попробовала разлепить непослушные губы.

— Ой, можешь не стараться! — мгновенно отозвалась груда. — Во-первых, всё равно не получится, во-вторых, я тебя и так прекрасно слышу — ты очень выразительно думаешь.

Отлично, вздохнула Агата. Ты вообще кто?

— Ммм, сходу сложный вопрос. Кто-то, кто проходил мимо, застал тебя в затруднительном положении и решил скрасить последние… хотелось бы сказать часы, но, боюсь, всё-таки дни. По всему выходит, что пару-тройку дней ты протянешь. И это будет мучительно.

Груда развела полупрозрачными конечностями.

Тебе нравится, что я буду страдать. Ты пришёл именно ради этого. Сама идея страдания доставляет тебе удовольствие.

— Подловила, — груда хмыкнула, — но знаешь, терпеть предсмертные муки в полном одиночестве как-то совсем грустно, так что, в конечном счёте, я делаю доброе дело.

Допустим. Но ты — настоящий, или всё происходит в моей голове?

— И снова сложный вопрос. Скажу так: одно другое не исключает.

Ладно, хорошо. Я поняла. И что теперь?

— Ну, ты ещё не успела испугаться того, что произошло. В полной мере осознать. Это что-то вроде шока. Защитная реакция. Так что пока не пришла паника…

— От улыбки хмурый день светлей, от улыбки в небе радуга проснётся!

Правой ладонью Агата ощутила слабую вибрацию. Лёгкую щекотку в непослушных пальцах.

— Поделись улыбкою своей, и она к тебе не раз ещё вернётся!

Телефон у Агаты был кнопочный. Старенькая Нокиа, увесистый маленький кирпичик. Простенький и надёжный. Агата всегда старалась держать его под рукой. В прямом смысле. Как раз на всякий такой случай.

— И тогда наверняка вдруг запляшут облака, и кузнечик запиликает на скрипке!

Всего одно движение пальцем. Нужно только нажать кнопку приёма. И всё будет хорошо. Кошмар развеется.

— С голубого ручейка начинается река, ну а дружба начинается с улыбки!

Если как следует сосредоточиться, то может получиться.

Агата закрыла глаза. И сконцентрировалась на своей руке. На одном единственном пальце. Указательном.

Я его чувствую. Я его контролирую. Это мой палец, и я его контролирую.

— От улыбки солнечной одной…

Агата представила себе кнопки. Гладкие, наполированные многочисленными касаниями её старческих рук. Представила, как палец удобно ложится на одну, самую главную сейчас кнопку, и придавливает. Движение плавное, почти без усилия.

Это моё тело, и я его, чёрт побери, контролирую!

— …перестанет плакать самый грустный дождик…

Палец слабо дёрнулся.

Контролирую!

— Добрый лес простится… ¹

Звонок оборвался.

На целую минуту комната погрузилась в тишину. А потом в изножье кто-то деликатно кашлянул.

— Крошка Енот ². Очень трогательно, — медленно проговорила груда. — Особенно для такой, кхм, большой девочки.

Заткнись.

Ещё минута тишины.

— Интересно, кто звонил? — как будто ни к кому особенно не обращаясь, задумчиво протянула груда.

Аля, конечно. Мы всегда набираем друг друга по утрам. Кто первый встанет, тот и звонит. Бессмысленное соревнование старух-жаворонков.

Агата была бы счастлива не общаться с непрошеным гостем, но мысли в голове летели вперёд помимо её желания.

— Ага, значит, шанс на спасение всё же есть? Призрачный, но тем не менее. Умирать без надежды очень страшно. Эта твоя Аля ведь ещё позвонит?

Непременно. А если не дозвонится…

— Когда не дозвонится. Что же она сделает?

Приедет. Позвонит в полицию, «скорую», спасателям. Всем позвонит.

— Отлично. Звучит очень обнадёживающе.

Груда поёрзала на своём месте, словно устраиваясь поудобнее. Агате на миг почудилось, будто щиколотки её ощущают движения этого странного существа. А ещё, не смотря на то, что за окном уже рассвело, и комнату заполнили яркие солнечные лучи, груда не сделалась прозрачнее, не стала казаться менее реальной. Нет, она, напротив, уплотнилась, утратила прежнюю расплывчатость. И как будто… затвердела, закрепилась на своём месте.

— День сегодня будет жарким, — как бы между прочим заметила груда. — Тебе скоро захочется пить.

Об этом Агата старалась не думать.

— Ну ладно, пока мы ждём второго звонка твоей Али, можем продолжить коротать время за разговором. Скажи, почему всё-таки Крошка Енот?

Это очень милый, добрый мультфильм. Он всегда мне нравился. Он мог бы нравиться моим детям.

— Ааа, светлая грусть о несбывшемся. Понимаю.

Но…

— Там есть «но»? Ого! Крайне интригует.

Тот, кто сидит в пруду.

— Что с ним не так?

В принципе, ничего. Но сама история всегда казалась мне слишком простой.

— Это же детский мультик!

Да, но как ты правильно заметил, я уже большая девочка. Так что, скажем, у меня на этот счёт есть своя версия.

— Вот как? Ну ладно. Мне представлялось, что мы скорее станем вспоминать твою жизнь, ностальгировать, страдать о несбывшемся, упущенных возможностях и всё такое прочее. Но так, наверно, тоже сойдёт. Для начала. Так что давай, я слушаю.

Отлично. В общем, жила-была королева.

— Погоди-ка! Мы же говорили про Крошку Енота.

Не совсем. Мы говорили о Том, кто сидит в пруду. А с ним ведь наверняка сталкивались не только Крошка Енот и Обезьяна.

— Возможно.

Нет, точно. Я это знаю точно. И могу рассказать, как оно было на самом деле.

— Эй, мы всё ещё про детский мультик! Сказку. Выдумку.

Да-да. Конечно. Так ты будешь слушать или нет?

— Рассказывай уже! — в голосе груды первый раз проскользнуло нетерпение. И любопытство.

Это хорошо, подумала Агата. Подумала так быстро, что мысль эта даже не успела оформиться. Просто одобрение. Ощущение тепла. Как лёгкая волна, омывшая непослушное кукольное тело и схлынувшая.

Так вот… Жила-была королева. Совсем ещё юная и прекрасная. Королевство, которым она правила, было небольшим, но земли его оказались плодородны и щедры, а люди добры и трудолюбивы. Все подданные обожали свою молодую королеву, так как правила она ими мудро и справедливо.

— Ты уж извини, но как-то пока слишком сахарно.

Но имелось у королевы одно горе: возлюбленный её король погиб от нелепой случайности на охоте вскоре после свадьбы, даже не успев подарить ей дитя. Сердце прекрасной правительницы было безутешно, о новом замужестве она и подумать не могла. Но вот мысль о ребёнке, о чудесном сыне или милой дочери никак не шла у неё из головы. Тем более, что королевству нужен был наследник или наследница. Только, разумеется, законные. Но как обрести дитя от погибшего супруга?

Агата вдруг почувствовала, что у неё тяжелеют веки. Удивительно, она ведь и так совсем недавно проснулась.

Мысль эта мучила юную королеву, да так сильно, что начала она худеть, бледнеть и усыхать, пока одна старая служанка из дворца не шепнула своей госпоже о Том, кто сидит в пруду.

Был возле дворца старый сад, а в самой глубине его — пруд. Очень древний и заросший. Никто давным-давно к пруду не ходил. Молодые — потому что было там полно бурьяна, столько, что даже водной глади не видать, а больше вовсе ничего интересного. А кто постарше, те помнили, как рассказывали им родители, а родителям в своё время — их родители, что ходить к пруду не стоит. Если, конечно, не хочешь встретить того, кто там сидит. Говорили, что он хитёр и многое умеет. Только вот договориться с ним сложно, а обхитрить — нельзя. Но если кто придётся по нраву Тому, кто сидит в пруду, тогда он может искренне помочь.

В сон клонило всё сильнее, но груда в изножье глядела с любопытством, и Агата продолжила.

И только если уж кто совсем отчаялся, и иного пути у него нет, если готов человек рискнуть всем, что имеет, тогда должен он набраться храбрости, выйти на берег пруда, взглянуть в его воды и увидеть… увидеть…

Агате страшно хотелось зевнуть, но лицо было словно восковое, потому она только глубоко вздохнула.

— Увидеть что? — нетерпеливо переспросила груда.

Увидеть…

Сознание соскальзывало, уплывало. Комната с солнцем, неподвижным телом на кровати и странным существом в изножье казалась теперь такой неинтересной, неправильной и совершенно нездешней. Оставаться в ней далее было невозможно.

Так что Агата снова вздохнула и закрыла глаза.

***

День выдался чудовищно жаркий. Но вообще-то Василиса такие дни любила. Когда всё вокруг медленное, словно залитое жидким мёдом. Когда нет сил куда-то торопиться, и дела делаются неспешно, немного лениво, но от этого доставляют даже больше радости и удовольствия, чем обычно. Жизнь и так мчится слишком быстро, так пусть хоть летний зной немного поумерит её бег.

Над поросшей клевером поляной басовито гудели сонные шмели. Сочная зелень пружинила под ногами, словно подбадривая шагать веселей, и Василисе хотелось пуститься вприпрыжку, как в детстве, не думая о том, что в подол наверняка набьются репьяхи, а пляшущая в такт прыжкам коса растреплется, рассыплется длинными русыми локонами, которые после замучаешься вычёсывать.

Всё вокруг понемногу дичало, мало-помалу переставая напоминать сад, пусть даже и запущенный. Давно уже исчезли клумбы, истаяли намёки на дорожки, а затем и на тропки. Василиса шла по буйному разнотравью, среди которого то тут, то там вставали плодовые деревца, щетинились и топорщились разросшиеся кусты роз и крыжовника.

Внезапно откуда-то пахнуло свежестью. Совсем рядом, задев крыльями ухо Василисы, пронеслась стрекоза. Крупная, сочно-зелёная, как всё вокруг. И так же внезапно заросли кустарника расступились, открывая стену камыша и рогоза. Стена была высокая, частая, сухая и хрусткая, говорливая — жесткие листья безостановочно шептались и шушукались, словно меж стеблей гулял ветерок.

Продраться сквозь эту преграду оказалось задачей непростой. Василиса изодрала платье, изрезала руки острыми кромками листьев и вконец истрепала косу, потеряв где-то ленту. И всё же пробралась кое-как к воде, сходу провалившись в неё по пояс. Обещанный пруд сильно смахивал на болото. Маленький, заросший, сплошь покрытый ряской — не так Василиса представляла себе обиталище того неведомого, у чего или кого собиралась просить помощи. И всё же она погрузила в цветущую воду израненные пальцы и расчистила оконце.

Из зеленоватых глубин на Василису смотрело её собственное отражение, и только лёгкая рябь на поверхности правила прекрасное лицо королевы по собственному разумению: вытягивало безупречный овал, морщило лоб, кривило губы, горбило нос. Долго глядела в воду Василиса, но ничего не происходило. Наконец, когда собралась уже уходить, отражение её разлепило кривые губы и позвало:

— Ну, куда же ты, королева? Разве не просить меня о чём пришла? Или только на себя любоваться?

Василиса вздрогнула и попятилась, оскальзываясь на илистом дне.

— Кто ты?

— Тот, кто сидит в пруду, известное дело.

— Отчего же на меня похож?

— Оттого, что в некотором смысле я — это ты и есть.

— Как же так?

— Очень просто: поймал твоё отражение и на себя примерил. Гляди, разве не похож?

Василиса замотала головой.

— Ну так многое кажется иным, если взглянуть на него под другим углом или хотя бы со стороны, — хохотнул Тот, кто сидит в пруду.

Василиса невольно провела рукой по лицу. Разве у неё уже такой морщинистый лоб? И волосы как будто выцвели… Или поседели?

— Я знаю, ты меня морочишь! — возмутилась королева и ладонью по отражению — плюх! И тут же дёрнулась от неожиданной боли — щёку как оплеухой обожгло.

— Ну-ну, давай не будем драться, королева. Я умею давать сдачи. Могу быть добрым или злым. Зависит от того, кто на меня смотрит. И как смотрит, — отражение Василисы нахмурилось, а потом улыбнулось.

Василиса подумала и улыбнулась в ответ.

— Так-то лучше!

— Отчего же ты сидишь именно в этом пруду? Он старый и заросший.

— О, я могу бывать где угодно, если захочу. Ну, или почти где угодно. По правде сказать, есть одно местечко, куда я никак не доберусь. Пока что. Но этот пруд особенный — его наплакала мне в подарок одна благодарная принцесса.

— Наплакала? В подарок?! — воскликнула королева.

— Представь себе. То были слёзы счастья от того, что я ей помог. Но, как видишь, счастье быстро утекает или испаряется. Или поростает — быльём ли, травой ли. Вот озеро горьких слёз просто так не иссушить. Но это долгий разговор, давай лучше к делу. Я знаю, зачем ты здесь. И скажу сразу: супруга твоего вернуть не смогу. Другое дело — дочь.

— Дочь? — изумилась Василиса.

— Верно. Нерождённая. Даже не зачатая. Но она должна была явиться на свет. И душа её ждёт своего часа.

— Дочь… — повторила Василиса. Что-то шевельнулось у королевы в груди, отозвалось на это простое слово. — Что ты хочешь? Что мне сделать, чтобы…

— Погоди, — оборвал Василису Тот, кто сидит в пруду. — Не торопись. Штука в том, что душа твоей дочери сейчас в плену. У одного очень нехорошего, злого существа. И для того, чтобы обрести дочь, тебе сперва нужно вызволить её душу. Я подскажу, где искать. Но спасать тебе придётся самой. Готова ли ты?

— Конечно! — с трепетом отозвалась Василиса. — Я никого не побоюсь! Я…

— Хорошо. А теперь давай про плату.

— Чего же ты хочешь?

— Это.

Рябь на пруду вдруг улеглась, и на гладкой поверхности королева увидела своё отражение чётко и ясно, как в зеркале: красивое юное лицо в обрамлении русых кудрей.

— Забирай, — сказала она, не колеблясь.

— Прекрасно. Плата вперёд.

Тот, кто сидит в пруду улыбнулся нежными губами королевы.

***

— От улыбки хмурый день светлей!

Агата с трудом разлепила веки и попыталась понять, что происходит.

В комнате сгущались ранние сумерки: солнце уже ушло, и мир сделался сизовато-серым, блёклым.

Под правой ладонью настойчиво вибрировало.

— Ну ты горазд спать! — сказал голос в изножье с ноткой восхищения. — Это был, конечно, чрезвычайно увлекательный сон, но что, скажи пожалуйста, ты собираешься делать ночью? Таращиться в потолок в темноте далеко не так весело.

Цыц!

Телефон продолжал звонить, и времени у Агаты было мало. Она вновь попыталась сосредоточиться на своей руке, на указательном пальце.

Нужно просто нажать кнопку. Просто нажать. Просто…

Палец слабо шевельнулся. Но в этот момент груда быстро склонилась к Агате и сгребла, припечатала своей лапой безвольную старческую руку. Рука конвульсивно дёрнулась, телефон выскользнул из-под ладони и с глухим стуком упал на пол. Звонок прекратился.

Сердце Агаты пропустило удар.

Что ты творишь!!! Да как ты!..

— Алло, Агаточка? Алло! Ты тут?

Знакомый старушечий голос задребезжал снизу, почти что из-под кровати.

Агату накрыло волной радости и паники одновременно. В висках стучала кровь. Неужели получилось? Нужно теперь собраться, выдавить из себя хоть слово, позвать на помощь.

Вдох через приоткрытые губы. Глубокий, со свистом, во все лёгкие. И выдох.

Помоги!

— Пммммффф!

— Алло, Агаточка! Не слышу!

Ещё раз.

— Пммммффф!!!

— Алло! Что ты говоришь? Понос?

Агата напряглась изо всех сил. Почувствовала, как ноют задеревеневшие мышцы в непослушном теле, как болит до рези переполненный мочевой пузырь.

— ПММММФФФ!!!

— Всё-всё, поняла, прости дорогая, не буду тебя отвлекать! Давай до завтра.

Короткий мелодичный пилик — конец разговора.

Агате хотелось закричать. Заорать во все лёгкие. Так, чтобы зашаталась люстра. Задребезжали стёкла в старых деревянных рамах. Чтобы заложило уши. У неё самой и у всех соседей. Но как Агата ни старалась, крик вышел не громче шёпота — последние силы уже ушли на «разговор» с Алей. И только расслабился, наконец, в облегчении многострадальный мочевой пузырь.

Простынь сделалась противно мокрой.

— Упс! Неприятно, — прокомментировала груда. Теперь она снова сидела в изножье прямо и неподвижно. Агата даже не заметила, когда та отпустила её руку и вернулась к своему бдению. — Но совершенно неизбежно в твоём положении. А кушала ты накануне плотно?

Ты!!! Да как ты!.. Из-за тебя я больше не смогу ответить на звонок!

— Ну так ведь и хорошо. Разве не ты говорила, что если твоя Аля не сможет дозвониться, то тут же примчится на крыльях ветра со всеми «скорыми» и быстрыми, и сверхскоростными, ммм?

Агата не ответила. Внутри неприятно шевелился и гложил душу червячок злости на Алю. На старую, глуховатую и уже вовсе не такую сообразительную, как раньше, но милую и добрую, и совершенно теперь бесполезную Алю.

Она не приедет, с обречённостью сообразила Агата, а если и приедет, то будет уже слишком поздно.

Так и будет. В любом случае, утром Аля снова позвонит.

— Славно. Ну а пока ты ждёшь помощи и чудесного спасения, наверняка уже настало время для воспоминаний о молодости, сожалений, рефлексии и всего вот этого вот. Так что…

Погоди. Скажи, зачем тебе понадобилось хватать меня за руку?

— Хм, пусть будет так — из жалости, чтобы помочь тебе нажать кнопку.

Вранье. Нет в тебе жалости. К тому же я помню — твоя лапища просто прижала мою руку к кровати. Не давала ею шевельнуть.

Груда в изножье молчала. Агате показалось, что та сделалась совсем плотной. По крайней мере, больше не просвечивала. А может, просто так виделось в сумерках. Ещё Агате чудилось, что груда как будто стала ближе, пересела куда-то в область коленей, придавила, обездвижила ещё сильнее, если только это было возможно.

И тут Агату осенило.

Погоди-ка, ты… Ты ведь и есть она?

— Кто — она? — переспросила груда невинным тоном.

Моя болезнь. Так сказать, воплоти.

— Гм?

Ты приходила к моей бабушке, затем к маме. А теперь пришла ко мне.

— Ну, я много к кому прихожу. Не все меня видят так, как ты, — груда хмыкнула. — К тому же, твои бабушка и мама не умирали в одиночестве. А вот тебе помочь некому.

Это не так…

— Ну да, прости, запамятовалось — у тебя же есть великолепная всемогущая подруга Аля, которая ещё позвонит. Ну, а пока мы ждём от неё очередной весточки, я посижу рядом и подержу тебя за ручку, хе-хе. Извини, профессиональный юмор. Так что там с воспоминаниями?

Я не закончила свой рассказ про королеву.

— А, точно. Трогательная история. Пленённая душа нерождённого ребёнка и всё такое. Чувствую, в этом есть что-то автобиографическое. В королеве угадываются твои черты. Даже внешне. Это такая завуалированная рефлексия?

Так ты будешь слушать или нет?

— Валяй! Но смотри осторожнее — дорожка-то скользкая. Выдуманные истории, эскапизм, а там и кукухой поехать недалеко. Ты ведь не хочешь ещё и разума лишиться напоследок?

Я в своём уме. Но могу не продолжать, если тебе не интересно.

— Нет уж, давай. Послушаем.

Когда королева вышла из глубин старого сада, никто не узнал её. И не мудрено — уходила ведь юная девушка, а вернулась старуха. Ни слуги, ни придворные не поняли, что произошло. Так и прошла меж ними королева, словно чужая. И потихоньку покинула дворец. Никто не попытался её остановить. Или предложить помощь.

В этот раз в сон потянуло сразу. И Агата, не сопротивляясь, послушно закрыла глаза.

***

Какое-то время она разглядывала своё отражение в полированной поверхности медной чаши в руках одной из статуй, украшавших сад. В этой чаше всегда была свежая вода для птиц, во множестве населявших окрестности и радовавших своим пением королеву и всех вокруг. Но теперь даже птицы молчали, словно сражённые произошедшей переменой.

Королева потрогала обвисшую морщинистую щёку и с удивлением поняла, что не чувствует ничего. Ни горечи, ни сожаления о вмиг утраченной молодости. Только бы Тот, кто сидит в пруду не обманул, не соврал о спасении дочери.

Отвернувшись от чаши, королева решительно зашагала прочь из сада. Жаль, правда, что ноги теперь не так быстры, а ведь дорога предстоит дальняя.

— Ищи логово монстра там, где всё живое заканчивает свой путь, — поведал Тот, кто сидит в пруду.

И Василиса пустилась на поиски. Загадка не казалось сложной: путь живых заканчивается в могиле. Значит, монстра, пленившего душу дочери, следовало искать на кладбище.

Обошла королева все кладбища, заглянула во все склепы и усыпальницы в королевстве, но того, что искала, так и не нашла. Пока, наконец, не вышла к окраине своих земель. Самой дикой и безлюдной. С этой стороны королевство Василисы ни с кем не граничило, но упиралось в горы, такие высокие и непроходимые, что никому не удалось через них перебраться, и никто не мог сказать, что находится по ту сторону.

Предгорье покрывал редкий лес и… могилы. То тут, то там встречались Василисе замшелые валуны, венчавшие невысокие холмы меж деревьев. По валунам шли письмена — разные, непохожие друг на друга, словно множество народов прошли, оставили здесь свой посмертный след. Меж холмов случались низины полные костей животных, как если бы кто-то приносил сюда их мёртвые тела в качестве подношения, дара могучему богу смерти или кому-то пострашнее. А может, чуя близкий конец, они сами приходили в это место умирать. Забредали так далеко, как могли. К самым подошвам неприступных гор. И тут, в конце концов, обретали покой и последнее пристанище.

Василиса осторожно пробиралась вглубь мёртвого царства. Под ногами похрустывали косточки мелких животных и птиц. Рассыпались в прах иссохшие тельца насекомых. Местность понемногу забирала вверх, становясь всё более каменистой. На королеву надвинулись два ряда узких изогнутых скал. Они клонились над неким подобием дороги, напоминали диковинную колоннаду к воротам в мир мёртвых. И лишь почти полностью миновав странное сооружение, Василиса сообразила, что то были не рукотворные колонны и не скалы, но кости. Рёбра исполинского существа, чей хребет давно ушёл в землю.

Королева вышла к черепу гиганта. Макушкой своей он упирался в гору. Василиса представила, как когда-то забредший сюда нефилим устал и прилёг отдохнуть. Как долго и покойно глядел он в лазурь над горами, как сонно протягивал руку, желая коснуться пальцами облаков. Как проснувшись вдруг понял, что не может встать. Сон не вернул былые силы, скорее отнял их остатки. Так исполин остался лежать, и дожди поили его, а животные, кому приходил час умирать, кормили своими телами. Гигант продолжал существование и был не то чтобы жив, но и не вполне мёртв. Могучее туловище понемногу уходило в землю под собственной тяжестью, становилось неотъемлемой частью мира вокруг. И со временем исполин не умер, но скорее растворился, окончательно слился с горами и лесом, и небом.

Василиса осторожно шагнула под своды гигантского черепа. Изнутри он, в самом деле, был наполнен костьми поменьше. Как если бы другие существа добровольно набивались исполину в рот, из последних сил заползали в глотку, тщась насытить могучее создание. Королева какое-то время пробиралась меж этих останков, неловко и осторожно, стараясь сильно их не тревожить. Ничего иного внутри черепа не было, и королева уже хотела повернуть и выбраться наружу, когда вдруг обнаружила, что выхода два. Вернее, второй выход больше напоминал вход. В том месте, где череп примыкал к горе, зияла огромная дыра. А за дырой — провал, тьма и пустота. Широкий лаз, уходивший под гору. Василиса подобралась ближе и невольно поёжилась. Не только от холода и сырости, которыми сквозило из лаза. Но ещё и оттого, что история нефилима теперь представилась ей в ином свете. Королева вообразила, как гора или что-то в её недрах медленно, час за часом, день за днём, год за годом тянет из гиганта его мысли, страхи, воспоминания, выпивает, иссушает мозг. Исполин медленно чахнет, утрачивает самое себя, пока сознание его питает гору. А неведомое зло гонит, заставляет своей крепнущей волей существ поменьше поддерживать жизнь нефилима, чтобы он не угас слишком быстро. Чтобы чудовище могло растянуть удовольствие от его смерти. Смерти в беспомощности. Медленной и мучительной.

Долго стояла Василиса в нерешительности у входа в лаз. Её переполнял ужас от того, что может ждать внизу. Страх не найти ничего, кроме собственной страшной смерти. Но в то же время сердце подсказывало королеве: то, что она ищет, находится именно тут. И иного пути нет.

Я теперь всего лишь старая женщина в поисках утраченного, вернее, необретённого, сказала себе Василиса. Мне ли, в конце концов, бояться смерти?

***

— От улыбки хмурый день светлей!

Сознание возвращалось к Агате неохотно. И это было, пожалуй, хорошо. Так и должно быть.

Агата лениво плыла сквозь мутные воды на зов весёлой детской песенки, а мысли всё норовили повернуть обратно к королеве и её тяжким поискам.

— Эй, соня, просыпайся! Тебе тут звонят.

Яркий свет резанул по глазам, и Агата болезненно зажмурилась.

Звонко вибрировал по паркету телефон, разливая вокруг себя волны добра и позитива из милого детского мультфильма. Зудела, упорно шмякаясь о стекло, назойливая муха. В комнате стояла страшная духота, и слабые старушечьи лёгкие горели огнём, неохотно принимая в себя раскалённый воздух.

Во рту было сухо. Агата с трудом шевельнула распухшим неповоротливым языком. Сильно хотелось пить.

Телефон под кроватью затих, но только для того, чтобы тут же зазвонить снова.

— Кажется, это уже раз седьмой или восьмой за сегодня, пока ты наслаждалась сном, — доверительно сообщила груда. Она выглядела куда массивнее, чем вчера. И, кажется, снова пересела ближе, куда-то на бёдра. — Похоже, Аля всерьёз разволновалась. Того и гляди, в самом деле примчится. Вдруг и правда спасёт?

Может быть.

— Мне нравится твой неизбывный оптимизм! Не все так хорошо держатся. Но вот что будет, если Аля не соберётся ехать прямо сегодня? Кстати, она далеко живёт?

На другом конце города.

— Ого! Для пожилого человека такая поездка — целое испытание. Общественный транспорт, вирусы, сквозняки, жара, наглая молодёжь — столько препятствий! На это ещё нужно морально настроиться. Да и тут на месте будет столько сложностей. Найти кого-то, чтобы выломать дверь, всё объяснить.

У Али есть ключи. Она справится.

— Завтра — возможно. Но ты-то до завтра можешь и не дотянуть. Ты и сейчас уже неважно выглядишь.

Ничего. На этот случай у меня есть план «б».

— Ты о чём?

Груда подалась вперёд, упёрлась тяжёлой лапой Агате в грудь — аж перехватило дыхание — нависла, вглядываясь. Агата в свою очередь жадно всматривалась слезящимися глазами в странное существо. У её болезни не было лица. И в то же время их было тысячи, сотни тысяч, миллионы. Бесконечное число лиц людей, угодивших, как Агата, в западню. Умиравших в беспомощности, каждый один на один со своим монстром.

Лапа переместилась ближе к горлу.

Хочешь сократить мои мучения?

Груда неохотно отодвинулась.

— Что за план? Рассказывай.

Расскажу совсем скоро. Но, сперва, всё-таки закончу историю королевы.

Груда какое-то время раздумывала, склонив голову набок. А затем кивнула.

Агата закрыла глаза.

***

Она пробиралась медленно, ощупью — вокруг стояла непроглядная тьма. От лаза вёл длинный, почти бесконечный ход, земляной коридор, постепенно опускавшийся вглубь под гору. Под ногами продолжало похрустывать — путь королевы устилали кости.

Василиса шла долго. Несколько часов, а может быть дней. А может — только несколько минут. Время в темноте течёт иначе.

Несколько раз она останавливалась отдохнуть. Опускалась прямо на земляной пол и ощупывала лежащие вокруг останки. Иной раз под руку попадались черепа — и животные, и человеческие. Эти последние Василиса осторожно гладила, бормоча бессмысленные слова утешения. Было ли кому оплакать тех, кто сгинул в этом ужасном месте? Есть ли кому их вспомнить?

Отдохнув, королева продолжала свой путь. Всё дальше, глубже в толщу земли.

Наконец, впереди забрезжил слабый разреженный свет. Коридор закончился, и Василиса вышла в большую пещеру. Свод её терялся в вышине, венчаясь маленьким световым пятном, оконцем наружу, в мир живых. Под ногами плеснула вода — почти всю пещеру занимало огромное озеро, а на его берегу…

На берегу сидело существо. Большое, грузное, многолапое. Бесформенная груда. Существо было поглощено работой — неторопливо, вдумчиво перебирало наваленные вокруг него кости, но заслышав шаги Василисы, обернулось.

Королева слабо вскрикнула. Скорее в изумлении, чем от страха. Существо оказалось безлико. И одновременно имело множество лиц. Они проходили, сменяли друг друга, как рябь на поверхности озера. И ни одно не умело задержаться надолго.

— А, новая гостья, — сказала груда. — Заходи, располагайся. Твой путь теперь окончен.

Существо одним стремительным движением оттолкнуло, разметало старые кости, освобождая место для Василисы. Гостеприимно похлопало по земле рядом с собой.

Королева невольно попятилась, мотнула головой.

— Нет, я… я не останусь.

— Все так говорят, — отозвалась груда. — Но, в конце концов, никто не находит в себе сил уйти, хе-хе. Даже те, кто помладше. А ты, я вижу, уже достаточно стара.

— Да, но… Это не совсем так. И я пришла сюда не умирать. Я ищу свою дочь.

— Дочь? Как так вышло, что она досталась мне вперёд тебя?

— Я не знаю. На самом деле у меня ещё не было дочери. Она не родилась.

— Пока не очень тебя понимаю. Но звучит интересно. Круговорот жизни и смерти. Что-то в этом духе. Давай ты всё-таки присядешь, и мы вместе подумаем, как же так вышло. Всё обсудим, поговорим по душам.

Груда вновь приглашающе похлопала по земле подле себя, и королева повиновалась как-то помимо собственной воли. Шаг, ещё один. И вот Василиса уже сидит на берегу. Существо протянуло лапу, опустило королеве на плечи, и та вдруг поняла, что больше не сможет встать. Тело утратило последние силы, руки и ноги — подвижность. Путь действительно был окончен. Не вернуться, не сбежать из-под горы от странного безымянного существа.

Из глаз Василисы потекли слёзы.

— Ну-ну, поплачь, дорогая. Что ещё тебе остаётся? — с ласковой безжалостностью проворковала груда. — Пожалей о несбывшемся. Об утраченном и необретённом.

Слёзы медленно скатывались по щекам, падали в озеро. Как прежде — слёзы множества других людей и животных. Оно должно быть горько и солоно, это озеро, подумала королева, полно страданий и излитой печали.

— Поплачь о том, что было.

— Мой любимый умер, оставил меня одну, даже не успев подарить дитя, — королева всхлипнула, зажмурилась, и слёзы из-под век хлынули ручьём.

— И о том, что никогда не свершится, — увещевала груда.

— У меня должна была родиться дочь! — закричала королева, захлёбываясь рыданиями. Дикая, невыносимая боль сдавила ей сердце. — Покажи! Покажи мне мою дочь! Я знаю, что она у тебя! Дай хоть раз её увидеть!

— Это ведь принесёт тебе ещё больше боли? — вкрадчиво спросила груда.

Королева кивнула, не в силах вымолвить больше ни слова от горя.

Груда раздулась, как напившаяся крови пиявка. Лики её замелькали быстрее — на какое-то время стало и вовсе ничего не разобрать. А потом всё замерло.

— Гляди!

На гладкой, как болванка, голове существа проступало лицо. Смутно похожее на саму Василису, знакомое, хоть никогда и не виденное. И такое же старое.

— Доченька? — неуверенно позвала королева.

***

В этот раз Агата проснулась быстро. Резко вынырнула из пучины сна, как пловец выныривает на поверхность со дна озера, когда в лёгких закончится воздух. Некоторое время она лежала, не пытаясь открыть глаза, только вслушиваясь — что же её разбудило? Но в квартире стояла тишина — телефон больше не напевал голосом Крошки Енота. Возможно, разрядился. Или просто Аля устала звонить.

Комната вокруг опять погрузилась в сизость и серость. Агата силилась сообразить — может ли это быть вечер того же дня, когда она последний раз уснула, или уже настало утро следующего. Хотя, в общем-то, разве это важно?

Несмотря на то, что вокруг стало прохладнее, дышалось тяжело. Воздух с хрипом выходил из лёгких, а заходил неохотно, с натугой. Кое-как сфокусировав расплывающееся зрение, Агата обнаружила, что груда перебралась ей на грудь. Ещё больше выросла, раздулась и теперь давила совершенно невыносимо.

— Ты что задумала? — прошипела груда. — Что это я вдруг делаю в твоей истории про королеву?

Откуда мне знать? Я за твои действия не отвечаю.

Агата попыталась вдохнуть поглубже — воздуха катастрофически не хватало.

Из коридора, от входной двери послышалась какая-то возня. Будто в замке пытались провернуть ключ.

Аля!

— Да, кажется, тебя всё-таки пришли спасать, — констатировала груда. — Но поздновато.

Грудь придавило сильнее. Слева противно и резко кольнуло.

Агата опять с силой потянула в себя воздух, но его почему-то было мало. Куда он мог деться из комнаты?

— Так что ты задумала? — не отставала груда.

Да ничего… Всё как ты любишь — обычная рефлексия, только завуалированная. Завёрнутая в сказку.

— Да ну?

Да. Знаешь… Мою маму звали Василиса. Её любимый человек умер молодым, и она так больше уже и не вышла замуж. Меня родила очень поздно. Искусственное оплодотворение. И всегда считала, что я дочь её рано погибшего мужа. Такая вот грустная история.

— Мммм, понятно, — груда как будто успокоилась, однако тяжесть на груди не сделалась меньше.

Возня в коридоре продолжалась. Что-то щёлкало, клацало, но замок не поддавался.

— Должно быть, заклинило, — удовлетворённо сказала груда.

Возня стихла.

Агате почудилось, что её зовут по имени. Из-за входной двери или откуда-то ещё дальше.

Слева в груди снова кольнуло. Сильно. На глаза навернулись слёзы. Воздух теперь давался только крошечными глотками, но они не приносили никакого облегчения.

— Ну, уже почти всё, — промурлыкала груда. Она развалилась на груди Агаты во всю ширь, нависла над искажённым мукой старушечьим лицом. На лишённой черт голове существа со страшной скоростью сменяли друг друга чужие лики.

В дверь с силой грохнули. Раз и второй, и третий. Видимо, Аля позвала кого-то на помощь.

— Выломают, — задумчиво сообщила груда. — Но не успеют.

Пожалуйста…

— Ммм?

По… кажи мне её… лицо…

— Кого, душечка? — голос груды лучился благожелательностью.

Ма…му…

— Глоточек грусти напоследочек? Ну, так и быть.

Бег ликов на голове-болванке замер. Остановился на одном лице. Родном и хорошо знакомом.

Ма…ма?..

— Доченька?

На единственное мгновение мир замер. Или может целых два мира. Словно что-то в них выровнялось, соединилось и синхронизировалось.

— Ах ты дриаааань!!! — завопила груда, вдавливая тщедушное старое тело в кровать.

Воздух у Агаты закончился. Совсем. Зато она вдруг сделалась лёгкой-прелёгкой, невесомой. Свободной. Зачем ей теперь оставаться здесь, если можно полететь куда угодно?

Где-то далеко-далеко, в другой реальности грохнула о стену сорванная с петель дверь. Но это уже было не важно.

Агата улыбнулась и в последний раз закрыла глаза.

***

— Эй! — тихонько позвали откуда-то рядом.

Василиса оторвала взгляд от лица дочери — измученного, усталого, почти лишённого надежды — всего на миг, чтобы глянуть в озеро. На своё отражение. Из пруда на Василису смотрела прекрасная юная девушка.

— Ну, наконец-то! — вздохнул Тот, кто сидит в пруду и шёпотом добавил: — Давненько хотел сюда наведаться. Но никто, знаешь ли, не желает глядеться в озеро слёз. Все только таращатся на это чучело и ревут, добавляя водицы. Что скажешь, мой пруд поскромнее будет?

И Василиса вдруг всё поняла. Антиподы. Чудовище, живущее подле озера горьких слёз, и существо из пруда слёз счастья. Оба многолики, оба вездесущи. Как смерть и жизнь. Что станется, когда они встретятся?

— Теперь забирай! — весело сказал Тот, кто сидит в пруду. — Я уже получил свою плату сполна.

Отражение улыбнулось и подмигнуло королеве, и она вдруг ощутила прилив сил. Сковать оцепенением юное здоровое тело куда труднее, чем старое.

Василиса подскочила, бросилась вперёд, вскидывая руки. Обхватила лицо дочери ладонями и потянула.

Странное существо взвыло, замотало головой, но королева не отпускала.

— Прекрати! Отстань! — вопила груда. — Отпусти!

Но королева тянула и тянула, пока не почувствовала, как от груды отделилось что-то маленькое, тёплое. Отделилось и осталось в руках Василисы. Тогда она прижала крохотный нежный комочек к груди и бросилась бежать. Не останавливаясь, не оглядываясь. Прочь из места, откуда обычно нет возврата. Скорее прочь!

— Я найду вас! — неслось вслед королеве. — Тебя и твою дочь! И дочь твоей дочери, если таковая явится на свет! От меня невозможно уйти навсегда! Нельзя скрыться! Никому не удалось!

Кости хрустели и ломались под ногами Василисы с оглушительным треском, она спотыкалась, оскальзывалась, несколько раз упала, но не выпустила из рук своей ноши.

Чудовище в пещере продолжало бушевать, когда голос из пруда позвал:

— Эй!

— Кто здесь? — груда замерла и настороженно прислушалась. Огляделась. — Я тебя не вижу.

— А ты загляни в озеро…

***

Василиса выбралась из лаза под горой и только тогда решилась взглянуть, что унесла с собой из пещеры.

Это был младенец. Крошечная девчушка, вся такая розовенькая и нежная.

На один ужасный миг королеве почудилось, что дитя не дышит. Но тут девочка распахнула хорошенькие агатовые глаза, набрала полные лёгкие воздуха и что есть силы заорала.

1. Строки из песни Владимира Шаинского на стихи Михаила Пляцковского «Улыбка».
2. «Крошка Енот» — мультипликационный фильм ТО «Экран», 1974 г., реж. Олег Чуркин. В тексте упоминаются следующие персонажи из этого мультфильма: Крошка Енот, Обезьяна и Тот, кто сидит в пруду.