|

Череда дней, протянувшаяся в никуда. Размеренный стук сердца, отмеряющий бессмысленные мгновения, тотчас же рассыпающиеся прахом. Невозможно было даже обернуться назад — ведь там густела непроницаемая темень. Она же виднелась и впереди.

За помутневшим окном старой лечебницы беспорядочно сменяли друг друга сезоны и года. Сквозь стекло можно было различить как уличный фонарь облепляли желтые листья и как его кутал снег. Как весной в нем зарождались гнезда певчих птиц, а длинными летними днями на его створках беззаботно плясали солнечные зайчики.

Но даже эту перемену уловить было практически невозможно. Ведь если бы чудом явившая себя искорка сознания позволила бы затерянному человеку осмыслить весь этот поток образов, то он сравнил бы свою жизнь с изорванным в клочья сном.

У него было имя?

Усталые голоса теней, изредка вторгавшихся в его беспокойный транс, почему-то называли его Волче.

Услышав это имя, он подолгу всматривался в свои руки. Кожа его была исчерчена кривыми закорючками. И чем дольше он изучал заросли этих каракуль, тем ясней были возникающие в его голове картинки. Он мог наконец вжаться в их зыбкие мотивы, соединить между собой, сопоставить. Волче делал это со всем своим остервенением, покуда неостановимый вал темени вновь не изничтожал этой ломкой структуры мыслей и образов. Безраздельная власть черного беспамятства, царившая в его разуме, делала любые усилия напрасными.

Письмена на его коже по большей части были бессмысленными, если не бредовыми. Но некоторые слова, начертанные с особым рвением, отдавались внутри гулким эхом из разномастных чувств. «Ты должен убить завтрашний день» — это было повторено несколько раз. Фраза резала изнутри острой гранью расколотого стекла. Разливалась в душе потусторонним фиолетовым светом. Рождала ненависть, но вместе с этим и чувство грандиозной потерянности.

Сильные эмоции помогали хоть немного укрепить восприятие. Сложить тлеющие секунды в минуты, а их, в спутанные черты чужих лиц. Носители усталых голосов вовсе не были бестелесными тенями — они являлись такими же людьми, как и сам Волче, вот только их в отличии от него вела вперед какая-то необъяснимая сила. Действия их были выверенными, а речи невозможно сложными. Волче почему-то чувствовал, что раньше мог также и даже лучше. Настолько лучше, что способен был даже самолично определять кто будет продолжать странствовать в потоке намерений, а кто лишится голоса и блеска, став никчемной грудой пепла.

Волче. Почему все называли его именно так? Когда свет солнца по-особенному падал на окно, юноша видел в отражении свое безжизненное лицо. Темные волосы. Стылые глаза с безобразным шрамом на одном из век. На плечи его был накинут порядком потрепанный камзол зеленоватого цвета, на котором узоры золотистых нитей слагались в неровные очертания рыщущих волков. Они видимо и берегли для него это имя.

Вот только Волче едва ли соответствовал своему гордому прообразу. Ведь сейчас он был будто прикован к своему невзрачному обиталищу — отдаленному лежбищу в темном углу лечебницы. Месту рядом с крошечным оконцем. Мутная картинка улицы становилась настоящей отрадой, когда силы бороться с неподатливыми чувствами и мыслями иссякали. Это ввергало его в безмятежную и продолжительную прострацию, способную растянуться на многие месяцы.

Но так было до тех пор, пока среди бурлящего красками уличного пейзажа не явило себя постоянство, обретшее вдруг человеческий облик. Оно противоречило самой натуре этого мира, вечно сочащегося переменами, диссонирующими звуками и брызгами смыслов.

Но невзирая на это, оно действительно существовало. Стояло там, прямо под уличным фонарем.

Синее облачение с пестрыми ленточками канареечного цвета. Металлические пластины, будто осколки разбитых зеркал. Длинные рыжие волосы, что едва можно было сокрыть под небрежно болтающимся шлемом. Волче не мог осознать до конца предназначение этой девушки, но чувствовал, что она находилась здесь не беспричинно. Она была верным стражем чего-то. Не этого клочка улицы, а чего-то намного большего и совершенно необъятного. Всматриваясь в письмена на своих руках, Волче понимал, что ему была знакомо это тяжкое бремя хранителя. Ведь сажа на его руках напоминала о том, что все его действия были во имя всеобщего блага.

Рыжеволосая стражница, хранящая пост под старым фонарем, стала для Волче подобием маяка. Ее умиротворяющее присутствие направляло истончившуюся дымку его тлеющих мыслей. Но ветра забвения все еще были сильней. Они безжалостно разметывали обескровленное сознание, которому будто никогда не было суждено опериться. Вот только в своих жестоких порывах эта стихия невольно обличала кровящие нарывы той диковинной яви, что сейчас казалась лишь еще одной гранью всего этого бессвязного сна.

Наутро он позабудет обо всем, но сейчас он отчетливо видел перед собой тот далекий день из своей прошлой жизни.

День, когда он вместе со своей волчьей стаей прибыл на край света — в город несчетных ручьев и теплого лета. Их привела сюда цепь мрачных слухов и жестокое предназначение.

И раз они были здесь, Волче знал, что ему придется вновь столкнуться с чем-то неразрешимым.

Глядя на то, как его стая возводила под городскими стенами множественные шатры он повторял в своей голове те простые правила, которым должен следовать любой человек возвышающийся над всеми мыслимыми лимитами.

Не запоминать лиц.

Не смотреть в глаза.

Не узнавать голоса.

И конечно же презирать имена.

||

Бесконечные дни сменяли мимолетные месяцы. Пыль кружила в лучах закатного солнца. Тошнотворный запах лекарств так и норовил забраться под кожу, извиваясь среди плоти выводком беспокойных червей.

Жизнь старой лечебницы шла своим чередом. По крайней мере до того рокового момента, когда пространство вокруг нее не стало сгущаться, становясь невыносимо давящим. Воздух наполнился какой-то необъяснимой тревогой. Немыслимой тяжестью. Волче первый прочувствовал неладное, ощутив, как рьяно напряглись вокруг него всеобъемлющие нервы времени.

Он стал чаще обращать внимание на снующих рядом теней. Их доселе отрешенные голоса теперь несли в себе отголоски тревог. И волнения их были настолько сильными, что Волче буквально ощущал как их напуганные взгляды холодили кожу. На его исписанных руках множились предостережения о том, что вскоре вновь должна произойти какая-то неведомая катастрофа. Выводя острием уголька кривые буквы, он бережно переносил дух нарастающего беспокойства изо дня в день, расплескивая при этом детали. Не примечал того, как мир медленно терял свои привычные звуки и то, как за стенами лечебницы размеренные бормотания других пациентов сменились гробовой тишиной. Света в лечебнице становилось все меньше. Улицы пустели и казалось, что даже ветер позабыл дорогу в этот край. Вскоре даже заботящиеся о нем тени бесследно растворились, оставив после себя лишь ощущение пустоты.

Единственное что было постоянным это стражница, непоколебимо стоящая под мерцающим фонарем. Но теперь, казалось, что за стеклом существовала только лишь она одна. Вся улица будто выцвела, превратившись в одну безголосую тень.

Однажды, тишина стала настолько напряженной что попросту лопнула, обнажая вкрадчивую мелодию, что будто была здесь всегда. Потусторонний реквием, пульсирующий средь омертвелой пустоты. Возвещающий о приходе той неведомой силы что должна будет вновь разлиться по утратившим жизнь улочкам.

Волче все отчаянней льнул к стеклу. Напрягал глаза, пытаясь уловить среди сумрака ускользающий абрис стражницы. Ему было так важно увидеть ее среди воцарившегося бесцветия, что он неистово вжимался ладонями и лицом в поверхность хрупкого оконца. Стекло задрожало, растрескалось и осыпалось грудой осколков. Оглушительный звон содрогнул стены опустевшей лечебницы и пронесся по обреченным улицам.

Волче смотрел на свои руки. Темная кровь залила часть его каракуль, превращая их в неразличимые кляксы. Пальцы его сжимали один из острых осколков, и на его поверхности, словно в осколке разбитого зеркала он узрел что-то пугающее. Что-то, чего он до сей поры так стремился избежать. И настолько отчаянным было это стремление, что он был готов раскроить себя на части. Стать чем угодно, только не собой.

Встревоженный происходящим, Волче нервно отбросил обломок и поднялся на ноги. Ему так хотелось воспользоваться этим манящим мигом ясности и целости восприятия.

И вот, тесный угол у окна сменился покинутыми палатами и коридорами. Лестничным пролетом и холлом. Измученный разум юноши разрывало от количества чередующихся образов. Настолько сильно, что ему хотелось выплеснуть наружу хотя бы часть всех этих переживаний. Ему хотелось притронуться к пространству по-новому. Повлиять на него. Снова обрести голос.

Стены лечебницы плавно перешли в вечернюю улицу, где звучание потусторонней мелодии становилось все более явственным. Волче чувствовал, как этот ритм отдается внутри него. Как он манит его вперед. Как при каждом своем всплеске он истончает окружающее пространство, сотворяя бреши для чего-то немыслимого. И вот, странное марево уже медленно стелилось среди опустевших домов. Пугающее и завораживающее одновременно.

Волче хотел приблизиться к тому самому фонарю, под которым должна была находиться стражница. Но какая-то часть его разума потянула его совершенно в другую сторону. Туда, где существование было изодранным сном и где поток жизни презрительно огибал его, обрекая на пребывание во вневременье.

Но юноша немедленно подавил этот порыв.

Свернув за угол, он наконец вышел к заветному фонарю.

Вот только под ним уже никого не было.

Волче огляделся по сторонам и увидел единственно возможный путь куда могла уйти стражница. Туда, где сумрак благоговейно расступился перед образом чего-то поистине неведомого.

Казалось, что там вдали промелькнуло что-то, так похожее на человеческий силуэт.

— Останься… Пожалуйста останься! — Неожиданно для себя выкрикнул он, чувствуя, как слова непривычно вырываются из рта и колеблют плотный, точно водная толща эфир.

Он вернул свой утраченный голос, ведь у каждого человека на этой земле должен быть голос. Но было ли под силу словам хоть что-то изменить?

Эхо его крика потревожило стлавшуюся дымку. И трепещущая зыбь ее обличила полузнакомые лица из давно минувших дней…

По вечерам вся стая собиралась в главном шатре. Атмосфера внутри казалась напряженной. Отравленной тяжелыми мыслями и ворохом бессмысленных раздумий.

Еще никогда прежде стае не доводилось сталкиваться с чем-то подобным. Они повидали десятки нежизнеспособных, больных и сломанных городов. Но беда, поразившая город ручьев оказалась за пределами всяческого понимания.

Все участники единодушно желали, чтобы вердикт был вынесен прямо сейчас. И только Волче сомневался. Что-то внутри останавливало его от того, чтобы примкнуть к общему сонму.

Он отчаянно спорил с альфой, чьи безжизненные глаза были подернуты белесой пеленой. Это была изуродованная безымянная женщина с одной рукой, на чьем зеленом камзоле, как и у всех были вышиты золотыми нитями волки. Она вела стаю вперед.

— Этот город не спасти. — Со злобой твердила она. — Ты видел все сам. С каждым днем это омерзительное порождение укрепляет свое влияние. Наросты. Дымка. Жители перестают быть собой. Становятся недееспособными и бесполезными. Это хуже чумы.

— Что, если в нас просто недостаточно знаний и понимания чтобы осмыслить все процессы? — Спорил Волче. — Еще никогда прежде мы не сталкивались с подобным. Что если мы погубим что-то значимое?

— Мы вроде выяснили что все происходящее это лишь следствие безумной одержимости. Одержимость не приводит ни к чему хорошему. Порождение этого витражного выродка было обусловлено попыткой простереть себя в будущее. Дай ему шанс, дай ему … время, и он угробит весь людской род! Все согласны с тем, что мы обязаны удавить это недоразумение в колыбели. Прямо сейчас! Сегодня!

— Ваши глаза… — Прошептал Волче. — Они ведь с рождения такие?

— К чему ты ведешь? — Злобно вторгся в диалог один из участников стаи.

Альфа усмехнулась и сжала свою единственную руку в кулак.

— Природа твоего упрямства вызывает лишь недоумение. — Женщина нахмурилась, но затем смягчила свой тон. — Но ты был достаточно полезен чтобы выторговать еще один день. Вердикт будет вынесен завтра, и я надеюсь, что завтрашний день станет последним.

Волче мрачно кивнул и спешно покинул шатер.

— Он брешет. — Произнес вслед чей-то голос. — Его не судьба города заботит и даже не наш священный долг.

— Я знаю. — Прошипела альфа. — Он приметил чье-то лицо. Взглянул в глаза. Запомнил голос.

|||

Лечебница уже давно осталась где-то позади, скрывшись за чередой неотличимых друг от друга улочек. Утратив свой единственный ориентир, Волче медленно шел среди опустевших домов, и те, глядели ему вслед своими потускнелыми оконцами.

Заполнявшая пространство мелодия периодически становилась громче, и могло показаться, будто она желала коснуться собой Волче. Что-то сказать ему. Ведь ей было так тесно здесь, в человеческом краю. Ибо звучание ее лилось из пустоты, не ведавшей звезд. Она проросла из месива ненужных мечт и была вскормлена тишиной между ударами неприкаянных сердец.

Волче с нежеланием поддался чуждому созвучию, и оно, вывело его к зданию с распахнутой дверью.

Ведомый странным наитием, он переступил порог. Все указывало на то, что это была лавка, но внутри царил бардак и запустение. Прилавок был перевернут, а по полу был раскидан заплесневелый хлеб. Но взгляд Волче зацепился на бурлящую лужу в углу. Приблизившись, он увидел, что она протянулась в сторону человека. У него не было ног и половины туловища, но он еще был жив. И похоже, что лужа еще недавно была его частью. Утраченными конечностями, которые вдруг превратились в пузырящуюся жижу фиолетового оттенка.

Рядом с ним сидел кот, и человек этот умиротворенно поглаживал его, тоскливо улыбаясь.

— Ты пришел чтобы убить меня? — Спросил человек, приметив Волче. Глаза его были пронзительны. Точно острие иглы. — Похоже, что ты немного запоздал.

— Убить? — Недоуменно переспросил Волче.

— Да. Ведь на твоей одежде волк. У таких как ты нет ни имени, ни чувств. Ничего нет…

— Я не хочу убивать. Я ищу стражницу с рыжими волосами. Думал, что она где-то здесь.

Человек недоуменно посмотрел на Волче как на глупого ребенка.

— Где-то здесь… — Прошептал человек, и рука что гладила кошку вдруг с хлюпаньем отвалилась, упала на пол и брызнула аметистовой кровью. — Теперь все где-то здесь. Но разве так должно быть?

— Что здесь произошло… я не понимаю…

— Что, или когда… — Вздохнул человек, натужно улыбаясь. Кот рядом с ним умиротворенно мурчал и шевелил хвостом, будто все шло своим чередом. Человек обратил на питомца свой увядающий взгляд. — Забавное создание. Оно видит меня словно фарфоровую куклу. Мое лицо для него… ужасная и спутанная гримаса, которую ему ни за что не разгадать. Но похоже ему уютно рядом со мной. Да…

Волче наблюдал за тем, как плавящийся человек умирал. Как голос его превращался в хрип и затем вовсе сгинул. Как крошечный зрачок, что был таким острым растекся и заполнил собой всю радужку. Словно жизни в нем стало слишком много. Настолько много, что ни тело, ни разум не способны были уместить ее в себе.

Волче думал о том почему этот человек сказал, что у него нет чувств. Ведь он чувствовал, что должен сделать что-то. Найти стражницу. Убить завтрашний день. Неужели все эти порывы были неправильными? Не такими какими должны быть?

— Я тоже похож на фарфоровую куклу, да? — Спросил Волче у кота.

Но тот ничего не ответил и лишь равнодушно упрыгал в глубины лавки.

У каждого человека есть чувства… И Волче знал, что и у него они тоже были. Он почти помнил это…

Волче был первым и единственным из стаи кто должен был ступить в город ручьев.

Так решил жребий.

На первый взгляд, все было в порядке — чистые улочки, мощенные дороги, клумбы с цветами и множество прохожих, идущих по своим делам.

Но чем больше времени Волче проводил здесь, тем сильней он ощущал внутри себя беспричинную тревогу. Все вокруг казалось неестественным. На улице совершенно не было слышно людских голосов. Толпы собравшихся обывателей безмолвствовали, обращая свои взгляды куда-то в пустоту. Им не было дела до чужеземца, исследовавшего очередной закоулок. Казалось, что они были слишком сильно поглощены собственными мыслями и делами.

Бродя по залитой полуденным светом площади, Волче стал пристальней исследовать остальные грани здешней жизни. На одной из досок с объявлениями он увидел приметное воззвание, появившееся здесь по воле княгини этого города. Бумага пожелтела и выцвела, но уловить суть еще было возможно. Княгиня сулила несметные богатства тому целителю что избавит ее от жестокой хвори бесплодия.

— Похоже, что ты немного запоздал. — Вдруг послышался позади женский голос. Таким внезапным было его возникновение после многочасовой тиши что Волче даже вздрогнул.

Обернувшись, он увидел перед собой совсем юную девушку в облачении небесного цвета. В наряд ее были вшиты лучики солнца — яркие желтые ленточки, а на плечи ниспадали рыжие волосы.

— Запоздал? — Спросил Волче.

— Конечно. Ты ведь не отсюда? А быть может даже из не сейчас?

— Ты меня в чем-то подозреваешь? — Юноша пристальней оглядел незнакомку. Несколько металлических пластин. Странный меч, будто сломанный. Она очень походила на стражницу, но выглядела довольно несуразно. Будто только прикидывалась ею.

— Не хмурься. Я вижу, что ты не из тех бесчисленных шарлатанов. — Незнакомка подошла ближе и оглядела камзол юноши. — Я тоже буду тебя рассматривать и предполагать о том, кто ты. Ох… волки на зеленой одежде. Ты что-то вроде охотника, верно? Но что охотник забыл в моем городе? Какая-то особая добыча?

— Ты права. — Произнес Волче довольно мрачно. — Хочешь поучаствовать?

— Еще бы. — Стражница широко улыбнулась и глаза ее наивно заблестели. — Мне нельзя покидать пост, но в последнее время у нас совершенно ничего не происходит.

— Почему? — Спросил Волче заинтересовано. Важней всего ему было узнать, что не так было с этим городом.

— Ну как же. Каждый получил свое. — Ответила девушка куда более серьезным тоном. Затем чуть нахмурилась и с недоверием посмотрела на гостя. — Вижу тебе это очень интересно. Ты ведь точно не один из тех обманщиков что как пиявки присосались к нашей княгине? Ты ведь даже имени своего не назвал. Да и откуда ты?

— У меня нет имени. Ровно, как и дома.

— Ого, так тоже бывает? Интересно, интересно. Знаешь, я буду звать тебя Волче.

— Значит я буду звать тебя Тыквой. Твои волосы …

— Я поняла, не нужно уточнять. — Ухмыльнулась стражница. Затем, она взяла Волче за руку и потянула за собой. — Пойдем, я угощу тебя нашей выпечкой. Знаешь настоящее счастье помнить, что где-то там, в конце долгой смены тебя ожидает вкусная ватрушка. День становится не напрасным.

Похоже, что сегодня стае придется очень долго ждать Волче с его отчетом. Ведь он все глубже погружался в сплетения города, находясь в компании странной стражницы. Осторожно и вкрадчиво он пытался выяснить у нее нужную информацию. Понять хотя бы приблизительно что за напасть поразила этот город.

Но сам того не заметив, он все больше стал общаться с Тыквой на совершенно отдаленные, практически бессмысленны темы. Вместе они весь долгий день бродили по смолкшему городу ручьев. И впервые за долгие годы ему было настолько спокойно. Настолько безмятежно. Живо.

И вот, когда он практически забыл о своем предназначении, Тыква привела его в пекарню и они вместе подошли к прилавку. Пекарь, стоящий за ним, как и все здесь был отчужденным. Смотрел в одну точку остекленевшими глазами и движения его были настолько медленными, точно разумом его овладела дрема. Прошло довольно много времени, прежде чем он откликнулся на слова стражницы и подал ей две ватрушки.

Тыква протянула одну своему спутнику. Но Волче, кажется, было не до этого.

Он уставился на полупрозрачную дымку, объявшую пекаря. Она струилась в воздухе, медленно переливаясь неестественным цветом. Тогда, юноша поднял голову вверх, и там, на потолке увидел россыпь стеклянных наростов что походили на зеркала и витражи одновременно. Они отражали удивленное лицо Волче, дробя его на тысячи и тысячи копий. Преломляли перспективу реальности и словно крали его возможность видеть окружение из собственных глаз. На секунду ему показалось будто он был не здесь. Не в этой пекарне. Не в этом городе. И более того … не сейчас.

— Ты хотел знать почему в нашем городе больше ничего не происходит? — Дернула его за рукав Тыква, вырывая из причудливого транса. — Что же…

Растерянный и ошеломленный, Волче поспешил выйти на улицу. Снаружи, к его рукам сразу же начал бережно ластиться туман фиолетового цвета и казалось, что сейчас он был абсолютно везде.

— Мне пора. — Сказал Волче, пытаясь поскорей вспомнить дорогу к городским воротам.

— Что? Уже? — Грустно ответила Тыква. — Но ты ведь еще вернешься, правда?

|\/

Оставив позади растекшегося человека, Волче направился дальше, чувствуя, как марево за его спиной хоронит под собой все случившееся.

Вскоре, устья тесных улочек вынесли Волче на просторную площадь. Слепо следуя за чужеродной мелодией и ориентируясь лишь на размазанные письмена на своих руках, он ощущал себя палым листочком, подхваченным ручьем. И казалось, что дело здесь было даже не в том, что его сознание было изодрано в клочья. Просто так было всегда. Со всеми. И здесь, на этой обезображенной площади это ощущалось как никогда явственно.

Облик этого места был совершенно ненормальным и чуждым. Вместо привычных дорог под ногами Волче словно разверзлось застоялое болото, из которого огромными зубьями торчали стекловидные наросты. Густеющая дымка лишала возможности что-либо видеть и единственным на что можно было положиться были новообретенные чувства.

Из вязкой массы под его ногами то и дело возникали металлические обломки, так похожие на части доспехов. Такие обычно были у солдат или у стражи. Юноша пытался найти хоть какие-то лица среди всего этого беспорядка, опасаясь самого страшного. Но все те останки что он находил будто были безликими. Их доспехи были серыми, грузными и невзрачными. Не такими как у нее.

Но затем, взгляд Волче приметил нечто, что заставило его вздрогнуть. На мгновение ему показалось словно он вновь оказался в лечебнице, глядя на себя самого в отражении стекла. На небольшом островке не залитым фиолетовым месивом он увидел человека в зеленом камзоле, на котором были вышиты золотистые волки. Он уперся щекой в один из стеклянных наростов, трясь о него точно в каком-то лихорадочном бреду. Кожа на одной стороне его лица была истерта до скулы. Волче приблизился, осторожно прикоснувшись к одержимому.

— Ты пришел чтобы упрекнуть меня? — Произнес тот. — Похоже, что ты немного запоздал.

— Я не хочу ни в чем тебя упрекать. — Устало ответил Волче.

— Разве? Я… помню тебя. Ты ведь спорил с альфой в тот день. Говорил, что дитя речной княгини не желает нам зла. Видишь, ты оказался прав, а мы были слишком глупы чтобы хоть что-то понять.

Волче ничего не ответил, не способный сложить возникающие образы в единое целое.

— Это ведь настоящее чудо. — Отлипнув от нароста и поднявшись на ноги продолжал одержимый. — Мы можем плыть вперед и назад, словно все вокруг превратилось в озеро. Можем даже оставаться на месте. Всю свою жизнь я был тенью. Был безглазым и глухим овощем на грядке. Глупой, глупой, глупой тыквой. Но теперь… мне так хорошо. Ты ведь… понимаешь меня?

Одержимый медленно приблизился, демонстрируя свое кровоточащее лицо.

— Постой? Ты ведь … сейчас? Почему? Что с тобой случилось? — Все бормотал он. — И что ты сделал со своей вышивкой? Твой волк уже не волк, а его кривое подобие.

Протянув руку, он бесцеремонно коснулся узора на камзоле Волче и потянул одну из нитей. Плетение тут же разошлось, высвобождая из плена ленточку пестрого канареечного цвета. Ее слепящий образ вдруг заполнил собой весь мир. Ведь яркая ленточка эта была частью того, что так страстно желал отыскать Волче.

Выхватив ее из чужих рук, он крепко вжался в бережную ткань, что все это время была при нем… На ощупь она была точно долгий летний вечер, ставший подмостком для мучительного прощания.

Обожженный валом болезненных чувств, Волче отпрянул от одержимого и судорожно зашагал в неизвестность, растворяясь в фиолетовом мареве. Он должен был найти стражницу. Должен был…

Но что за порыв внутри него сплетал это рьяное желание? Любовь? Сожаление? Долг?

Сколько он себя знал, его предназначение всегда было соткано из пряжи тщедушных страхов.

Был вечер.

Волче стоял у городских ворот речного города, с задумчивостью глядя на загадочный фиолетовый туман что медленно растекался по пространству. Возможно, альфа была права насчет случившейся катастрофы. Возможно, ему не стоило совершать этой ошибки. Повторно посещать это обреченное место, чья судьба уже была предрешена. Завтрашний день станет для него последним.

Но та стражница.

Он так хотел вновь увидеть ее улыбчивое лицо и услышать веселый голос.

Закрыв глаза, Волче шагнул в сторону неизвестности, чувствуя, как неведомая сила приветливо касается его кожи.

За это время городу стало намного хуже. Воздух был заполнен чужеродной дымкой, а повсюду можно было обнаружить проросшие из ниоткуда осколки витражей.

Надеясь еще раз увидеть Тыкву, юноша направился в сторону площади, где он повстречал ее в прошлый раз. Вот только теперь ее там не было. Город молчал, и овеянные вечерним сумраком улицы его были пусты.

Потеряв всяческую надежду, Волче еще долго блуждал по обезлюженным кварталам. Но затем, в свете уличного фонаря он различил знакомый силуэт. Там стояла Тыква, и вокруг нее расположилось несколько уличных котов. Кажется, что она их кормила.

— Зря ты это делаешь. — Произнес Волче, вцепившись в стражницу своим взглядом. Он был неимоверно рад тому, что сумел ее найти.

Тыква обернулась, одарив его тоскливой улыбкой.

— Почему? Им одиноко и холодно. — Сказала она.

— Приручая, ты вторгаешься в их судьбу. Это ломает их представление о мире. Делает уязвимыми.

— Тебе это сказали твои друзья за городской стеной? — Тыква отвернулась, глядя на трущихся о ее ноги котов.

— Скорей правила мироздания. Они неизменны.

— Ты пришел сюда чтобы рассказать мне про это? — Стражница задумчиво посмотрела на юношу, после чего приблизилась и провела пальцем по вышитому на его камзоле волку. — Золотой волчок, закованный в одном моменте. Словно плененный в янтаре. Таким ты себя видишь?

Волче пожал плечами.

— Я пришел чтобы забрать тебя с собой.

— Здесь мой дом и я его стражница. Не думаешь же ты что я решусь предать саму себя? — Тыква погрустнела и задумчиво отвела взгляд. — Но знаешь… я была бы очень рада если бы ты решил остаться здесь, со мной. У тебя наконец появится дом…

— Я не могу. Это мой последний день здесь.

— Значит, каждый из нас просто хочет остаться собой. Я понимаю тебя. Наверное, это нормально…

Тыква печально вздохнула. Теплый свет фонаря отражался в ее глазах тоскливым блеском.

Положив руку на свое синее одеяние, она вырвала из него одну из пестрых желтых ленточек и протянула юноше. Полоса ткани свободно покачивалась, свисая с девичьих пальцев.

— Держи, Волче. Сплети из нее что-нибудь хорошее.

Он принял подарок и благодарно кивнул.

Противясь грандиозной тяжести в душе, он развернулся и направился прочь.

Туда, в объятья тумана и вечернего сумрака. Обремененный священным долгом оберегать этот мир.

Не обращая внимания на досаждающую фиолетовую дымку, он решительно двигался к городским воротам. Но затем, какой-то внутренний порыв заставил его замедлиться. Ненадолго остановиться и бросить колеблющийся взгляд на чернильный силуэт искаженного дворца, принадлежащего княгине.

Он зашагал в его сторону.

Ведь в тот вечер, он хотел забрать из этого места еще одну памятную вещь.

Волче покинул город ручьев только лишь под утро.

Он переступил городские ворота, овеянный потусторонним маревом.

Стая терпеливо дожидалась его возвращения снаружи. Они стояли вытянутым полукругом напротив ворот, устремив на Волче свои разгневанные взгляды. Было очевидно, что суровый вердикт был вынесен без его участия. И сейчас, настала пора для еще одного.

— Вижу ты совсем потерял счет времени, мальчик. — Недовольно прошипела альфа. — Хочешь поделиться с нами своими похождениями? Что тебя так увлекло?

— Меня увлекла беспристрастность. Желание понять природу того, что мы намерены судить. — Произнес Волче, чувствуя, как десятки пронзающих его взглядов отзываются тревогой и мурашками. — И еще там был человек. Девушка что неподвластна влиянию витражей.

— Весь город покорен кошмарной заразой. Ты смеешь утверждать, что там остался хоть один незараженный человек?

— Да. — Выдохнул юноша.

— Подумай хорошенько, дитя. Не торопись и учти все исходные данные задачи. Я не верю, что ты настолько глуп. — Белесые глаза альфы не выражали никаких чувств, но голос ее полнился все большим ядом и презрением.

— Видимо это вы глупы, раз ничего не хотите понимать. — Огрызнулся Волче.

— Вот как… — Альфа хмыкнула и повернулась спиной. — Похоже, что бремя нашего долга сломило тебя. Ты больше не нужен стае. После того как мы закончим с этим омерзительным местом ты будешь незамедлительно доставлен в столицу и лишен чести быть в наших рядах. Сейчас же, тебе нужно немного отдохнуть.

Не успела альфа договорить как несколько рук схватило Волче, бескомпромиссно утаскивая его в сторону одного из дилижансов. В глотку ему насильно влили обезболивающее, из-за чего он сразу впал в давящий и бесконечно темный сон.

Последнее что он видел это как вокруг стен заканчивали развертывать механизмы умерщвления. Монструозные устройства, которым под силу было превратить смолкшие улочки речного города в поле из пепла и золы несколько тысяч раз подряд.

Пальцы его оплетали паутинки золотистых нитей — все то, что осталось от разорванных волчьих узоров.

\/

Шаг за шагом, Волче все ближе подбирался к колыбели этого морока. Настолько сильным здесь было влияние потустороннего порождения, что туман больше не застилал собой канву пространства. Он сам становился ей.

Волче обнаружил себя на подступах к монструозному стеклянному дворцу, повторно взросшему из крошечной искры. Он восходил по бесчисленным ступенькам вверх и манящий ритм чужеродной мелодии упрямо жаждал перекроить его хрупкий разум. Он понимал, что зашел слишком далеко. Продрался в запретные дали, куда нет хода человеческому роду. Но в этот миг он как никогда прежде был уверен в том, что поступает правильно.

Разлом ведущий внутрь витражных сводов был уже совсем рядом, и подняв взгляд, Волче наконец увидел родной силуэт, который он узнал бы из тысячи.

Рыжеволосая стражница стояла у самого входа. Смотрела на Волче и улыбалась. Невредимая, облаченную в синеву и объятая канареечными ленточками.

Но глаза… с ее глазами было что-то не так. Они сияли так ярко, что за ними невозможно было различить жизни. Их блеск был слепящим и жгучим точно агонизирующее солнце.

Волче сделал шаг вперед и протянул руку, но стражница отступила и исчезла в нутре зеркального чертога.

Когда же Волче переступил порог дворца, он сразу же почувствовал на себе тысячу опаляющих взглядов. К нему было простерто несчетное число рук и столько же лиц виднелось вокруг. Лиц, с обманчивыми глазами, полнящимися чужим звездным пламенем.

Это была Тыква. И она была везде. Пальцы ее касались лица Волче. Сонм ее неотличимых голосов превращался в судорожный гомон.

— Ты пришел чтобы попрощаться со мной? — Говорило одно из проявлений. — Похоже, что ты запоздал. Запоздал как никогда раньше, дорогой Волче.

— Ты ведь знаешь как устроен мир, милый Волче? — Вторило другое. — Расскажи мне, что такое человек?

— Наверное человек это что-то про голос. — Твердили другие.

— Или быть может про чувства? — Вопрошали все.

— Этого мало. Нужно что-то всеобъемлющее. Простирающееся во все стороны. Оставляющее после себя след, по которому можно идти. Так никто больше не умеет. Только человек. — Продолжали стражницы. Слишком много голосов. слишком много лиц. Слишком много ненастоящих прикосновений.

— Но что, если человек становится чрезмерным? Что если он сбрасывает кожу каждый день, превращаясь во что-то другое и оказываясь то тут, то там? — Образы сливались воедино и рассыпались мозаикой узоров. Россыпью спиц вонзались в растерянное сознание. Невыносимо.

Волче закрыл глаза и постарался сосредоточиться.

— Перестань…! пожалуйста перестань…! — Закричал он. — Это не ты… Все это не ты… Хватит!

Крик содрогнул путы лживого тенета. Морок растрескался и сгинул, обличая под собой еще одну несчетную грань из себя самого.

Все миражи в одночасье осыпались прахом и золой. И только там, впереди, среди мерцающих ручьев совсем ненадолго задержался образ единственной Тыквы, стоящей под сенью светящегося зеркального обелиска что казался таким живым. Витражное дитя — исток фиолетового тумана и счастливых грез. Его форма была груба и цельна, но одновременно с этим переменчива и иллюзорна. Он был увенчан ореолом из перестраивающихся фрактальных узоров, вонзенных в нервы постоянства. В беспокойной сердцевине же его беззаботно плескалась неприметная точечка, что казалась способна была затмить собой все мироздание. Маленькая, точно острие иглы. И это острие казалось Волче таким знакомым….

Гул столицы сводил с ума.

Кажется что Волче впервые обрел мерклое подобие дома, но это не приносило ему никакого счастья.

Его не отпускали мысли об уничтоженном речном городе. О рыжеволосой стражнице в синем одеянии, желающей заполучить свою ватрушку в конце долгой смены.

Ее образ являлся ему в ломких снах и воспоминаниях что никак не желали истираться из памяти. Он лежал в своей запыленной комнате совершенно один, пребывая в каком-то лихорадочном бреду. Темнота долгих ночей мучительно сгущалась вокруг него, выдавливая из души все краски и надежды.

Волче до последнего не решался взглянуть на те вещи, принесенные из последнего похода. Но казалось, что внутренняя пустота принялась изъедать его плоть изнутри. Овеянный отчаянием, он чувствовал, как его руки сами тянутся к запрятанному в самом дальнем углу свертку.

Приоткрыв ткань, Волче увидел канареечную ленточку. Пеструю, как и в тот день, когда он впервые увидел ее.

Ленточка заслуживала куда лучшей формы чем та, что у нее была сейчас. Заслуживала лучшего применения… Ведь ныне, она всего лишь заботливо оплетала собой продолговатый обломок, походящий то ли на зеркало то ли на стекло, то ли на какой-то диковинный витраж…

Нескончаемыми ночами Волче всматривался в бездонную поверхность этого невозможного зеркала, вынесенного им прямиком из речного города. Он силился уловить отголоски того самого непостижимого тумана, но сколько бы он не пытался сделать этого, все было напрасным. Осколок, потерявший свой истинный свет равнодушно молчал, точно погасший навеки фонарь.

— Зачем… — Одержимо шептал Волче, безотрадно всматриваясь в мертвое стекло. Напряженные руки его касались мягкой ткани канареечной ленточки.

И вот, когда отчаяние стало совершенно невыносимым, Волче крепко вжался в неровные стороны осколка и поднес его к своему лицу. Острие слабо замерцало и казалось, что на самом его кончике пульсировала крошечная искорка той утраченной неведомой силы. Едва заметная брешь, которой было под силу изничтожить любые оковы.

Ихор времени. Путь и сонм ярких грез. Связь с прошлым и будущим. Грандиозная цепь и свободный поток.

Взгляни, взгляни в грани этого невозможного чуда. Ведь этот осколок… он не из сейчас.

Волче подносил его все ближе к своим глазам и ветер, сотканный из света, закружил в его душной комнате. Пространство вокруг наполнилось бережной дрожью, словно его потревожили крылья тысяч бабочек. Нос почуял запах летней теплоты, одуванчиков и выпечки. Измученный разум увлекло за собой нежное прикосновение счастья. Увлекло в тот манящий тенет, в котором так хотелось сгинуть.

Но затем, все вдруг в одночасье померкло, грубо возвращая Волче в реальность, полнящуюся онемением и холодным тленом.

Охваченный еще большей злобой к самому себе, он приставил острие к своему глазу. А затем еще ближе и еще. Гул и нервное щекотание в его голове становилось невыносимым. Перед взором его издевательски мелькало полузнакомое лицо, превращающееся в обезображенные узоры.

Он не хотел упустить его. Он не хотел быть здесь. Не хотел…

Миг, и блестящее острие с омерзительным хрустом вошло в его глазницу, чудом минуя глаз. Ведомый отчаянными руками осколок входил все глубже и глубже, пока не прошел под череп и не вонзился в мякоть сознания.

Краски напуганными птицами вскружили вокруг вместе с брызнувшей кровью. Картинки прошлого стали такими выпуклыми и такими навязчивыми, что до них можно было докоснуться рукой.

Волче рухнул на пол, вглядываясь своими глазами в ускользающий потолок.

Вся дымка что он так желал узреть и все образы, настигшие его, в одночасье сгинули.

Казалась что все его муки и все отчаяние вырвались из кровящей раны наружу. Вырвались на свободу неисчислимым роем оголодавших мух, принявшихся жадно изъедать каждый клочок его жизни, как бы далеко в прошлое она не простиралась.

Все становилось никаким.

Превращалось в тень.

И с тех пор, память о былых днях и самом себе сохранилась лишь в виде невнятных отголосков из угольной сажи, оседавшей на его руках.

\/|

Пепел рассеявшихся иллюзий кружил в сводах чертога сверкающей пыльцой.

Волче бессильно всматривался в темную точку в сердцевине обелиска, а та, всматривалась в него. Невыносимый взгляд нечеловеческого зрачка выклевывал душу и разум, норовя превратить их в бесформенные клочья. Но кажется что Волче не могло быть еще хуже. Он знал, что сможет перенести и это.

Вдруг, мелодия исторгла из себя небрежный поток слов.

— помогали тебе чтобы хочешь не ты. помочь тебе могу не я но. остальным всем и как, одиноко и страшно, больно тебе.

— Так должно быть… Мне не нужна помощь.

— такого заслуживает не никто. одиночестве в умирать обречены и друг до друг докричаться способны не вы временем разделенные. мучаетесь так вы.

— Мне так не хочется этого говорить, но ты можешь ошибаться.

— тебе помочь мне дай. них без можно если, узы вам зачем. слов узора и музыки помощью с бездну сквозь общаться пытаетесь. непреодолимости в пленен каждый.

— Оставь мне мои узы. Я слишком далеко зашел чтобы вернуть их себе. Так нужно.

— ?Волче, сделать, собираешься ты что

— То, на что мне не хватало себя все эти долгие годы. Убить завтрашний день. — Прошептал Волче.

Затем, он посмотрел на свои руки и нервно стер размазанные записи. Теперь, когда он обрел себя целиком, когда стал тем самым человеком, которым должен был быть, в них больше не было нужды. Все наконец сложилось воедино.

Вытащив из кармана ленточку, он всунул ее в разодранные прорехи на камзоле, на том месте, где раньше был вышит золотистый узор. Он завязал небрежное подобие узла, снова возвращая тканому волку хоть какое-то подобие своей формы.

Затем, он поднял с пола один из заостренных стеклянных обломков и крепко вжался в него своими неподатливыми пальцами.

— тебе помочь мне дай просто. захочешь ты куда туда тебя привести могу ведь я. Волче, этого делай не. вещей логику нарушаешь ты. действий твоих понимаю не я. человеке о представления мои все уничтожаешь ты

— Я знаю. Но я не захочу туда пойти. — Печально улыбнулся он и в блестящих глазах его отражался рябящий образ витражного исчадия.

Похоже, что невозможному порождению больше нечего было ответить. Его мелодия вдруг замедлилась, возвращая себе привычное течение, а затем и вовсе начала смолкать. Фиолетовые переливы в его структуре принялись чахнуть, будто лишаясь чужеродного присутствия внутри своих зеркальных граней. Обелиск замер в одном моменте, потемнел и погас, напоминая теперь обычное нагромождение стекла. И вот, незатуманенная реальность уже начала медленно проступать сквозь бесчисленные слои сгинувшего наваждения.

Волче закрыл глаза и обратился к зыбким образам, свитым из солнца что промелькнули перед его внутренним взором.

— Прости меня… — Прошептал он.

Руки нацелили острие осколка на собственную грудь, а затем, нанесли один выверенный удар. Зеркальная грань непринужденно вонзилась в плоть и вспорола страдающее сердце. Стиснув зубы, Волче упал на стеклянный пол, видя, как глаза его заполняет не деспотичная тьма забвения, но долгожданное избавление. И, прежде чем он отдался беспредметности без всякого остатка, его сознание в последний раз расцвело предсмертным образом. Мучительным, сиюминутным, но таким настоящим.

Волче увидел тот длинный летний день, убаюканный солнечным светом.

Молчащие улицы, где в воздухе кружили одуванчиковые семянки.

Ее веселый смех.