Эрвин, Главный Бульдог планеты, уже второй час вещал о заслугах Совета по иномирным контактам, беспардонно заменяя слово «совет» местоимением «я». Чем безумно меня бесил. Я всячески пытался отвлечься виртуальным футболом, но в какой-то момент все-таки не удержался и брякнул:

– С Землей вот только прокололись!

Зачем я это сказал? На «любимую» мозоль…

– Тебе бы у Виоль взять сеансик, – озабоченно покачал головой на это мой друг далматинец Грэй. – Похоже, к тебе подкатила депрессия!

Нда… депрессия… излюбленное состояние души «большепсовцев». В депрессию мы впадаем по любому поводу: попали под дождь – депрессия, наступили на лапу – депрессия, нахмурилось начальство – депрессия… Ну а Виоль тут как тут, лучшая целительница этой модной «примочки»: тут тебе и гештальтпсихология, и нейролингвистическое программирование, и… в общем и так далее и тому подобное. Пара сеансов в ее садах и, опа, вы снова в розовых очках. И я начну радостно вилять хвостом при виде Главного Бульдога.

– Два сеанса! – резюмировал Грэй.

А у Эрвина уже угрожающе задрожали брыли и налились кровью глаза. Вот уж кому точно нужны сеансики Виоль!

Между тем Совет, как мне показалось, с удовольствием, взорвался яростными спорами.

Но Главный Бульдог быстро прекратил дебаты, приведя какую-то нереально гигантскую цифру сгинувших на просторах Земли моих соотечественников и безапелляционно заключил:

– Земляне – дикари и не готовы к контактам с иномирьем!

Все! Вопрос закрыт! Дальнейшая полемика сразу стала бессмысленна – кто ж будет спорить с Эрвином. И только я зачем-то, не иначе как от скуки, упрямо отказывался признавать землян дикарями.

– Доказательств нет, свидетелей нет, – пожал я плечами.

И Эрвин наконец разозлился:

– Так, может, ты возглавишь экспедицию в составе самого себя и отправишься на Землю, за доказательствами обратного?

А что мне оставалось?

– Далась тебе эта Земля?! – с досадой бросил Грэй. – Выходные – псу под хвост! Мы ж собирались на рыбалку!

– Ничего не под хвост, – как можно беспечнее махнул я лапой. – Забыл? В наших с Землей мирах времечко течет по-разному: там – год, у нас – час! Так что к выходным я точно успею! Одна лапа тут, другая – там!

***

И вот я мягко шлепнулся в траву и замер, прислушиваясь к звукам чужого мира. Одуряюще пахло какими-то цветами, а неизвестные насекомые «нажужживали» развеселую мелодию. Я медленно повертел головой в надежде уловить опасность раньше, чем она меня, но вокруг все также безмятежно порхали бабочки. Наконец, я полной грудью вдохнул сладкий воздух, вскочил на лапы и… слетел с катушек. Как какой-то полугодовалый щенок я носился за большеглазыми стрекозами и грозно рычал на пчел – встроенный в ухо бот подсказал мне, что эти милые создания ужасно больно жалят.

Я валялся в душистой траве, и как раз прыгал наперегонки с кузнечиком, когда в ухо ворвался голос Грэя:

– Боооб!! – кричал он сквозь пространства.

– Да здесь, я здесь! – проворчал я, с неохотой отрываясь от увлекательного занятия. – И нечего так орать – кузнечиков распугаешь!

– Отставить кузнечиков! – рявкнул «за кадром» Главный Бульдог. – Докладывай, что с контактами!

– С контактами? – я огляделся. – Ну… здесь ничего нет … и никого… кузнечики вот только…

– Вот и хорошо! – облегченно выдохнул Грэй. – Возвращайся! Сейчас открою вход.

Над поляной засверкали огоньки спирали. Ну нет! Возвращаться?! Вот так сразу?! Я представил как Эрвин насмешливо трясет своими брылями …

– Не сейчас! – решительно заявил я. – По крайней мере до встречи хоть с одним индивидом!

Индивиды… Пока что мне попадались только гусеницы, кузнечики да божьи коровки. Они, конечно, классные, но не люди, не люди… Я потянул носом. Наконец, сквозь медовый аромат разноцветья пробился запах дыма. И я рванул на него. Запахов становилось все больше, некоторые были очень даже аппетитные. Я прибавил ходу. Показались первые … дома?! Это дома?! После небоскребов Большого Пса… нда… Бот подсказал, что это деревня Осиновка. Я был потрясен. Я бежал по улице и понимал, что мои представления о цивилизации Земли сильно расходятся с реальностью.

В конце улицы показались люди. Ну как люди… детеныши… Белобрысая девочка ревела и кричала:

– Отдай!

Босоногий веснушчатый мальчишка хохотал и крутил перед ее носом большим красным мячом – попробуй отними! Я задумался, можно ли считать их за разумных и вступать с ними в контакт. Пока я размышлял, эти двое подошли ко мне слишком близко.

– Ой! – сказала девочка и остановилась, как вкопанная. – Это чужая собака… я боюсь!

– Трусиха! – презрительно сплюнул веснушчатый. – Учись! – и он запустил в меня камнем.

Я взвизгнул и поджал лапу. Я был … даже не напуган… скорее ошеломлен. Скажем так, я не был готов к такому приему.

– Агрессия! – заверещал Бот.

Нда… похоже, Эрвин прав – коммюникейшена не будет. И пусть Главный Бульдог трясет своими брылями, наплевать, я возвращаюсь! В конце концов, схожу к этой Виоль. А то вон пацан уже схватил палку и, явно, собирается меня треснуть. В общем, пока, земляне, до лучших времен! Хотя, конечно, жаль! Кузнечики понравились! И цветы! У нас-то такое только в садах Виоль. Я на какую-то долю секунды замешкался, стараясь напоследок впитать в себя теплые запахи летнего дня, и вдруг понял, что что-то изменилось. Девчонка больше не ревела: она выхватила у мальчишки палку и теперь лупила его по спине и плечам.

– Не тронь собаку! Живодер! – кричала она грозно. Ну… насколько грозно можно кричать тоненьким голоском.

– С ума сошла, да?! – отступал пацан. – Да забирай свою псину! Хоть уцелуйся со своим Бобиком!

Мальчишка убежал, а девчонка подошла ко мне и погладила по голове:

– Не бойся, никто тебя не тронет! Пойдем! – она потянула меня за собой.

Я был опять ошеломлен! Эта малышка … она… такая храбрая! Храбрая… надо же…! На Большом Псе храбрость не нужна. Зачем? У нас нет агрессии. Вот и забыли … а оно вона как! Девочка обнимала меня за шею (хм… приятно) и мне теперь было как-то неловко вот так вот взять и исчезнуть.

Мы пришли во двор одного из этих странных домиков. В сам дом меня не пустили, зато девчонка вынесла кусок хлеба.

– На вот пока, поешь, – деловито сказала она, – потом мамка придет.

Мамка… опять же «хм»… они точно дикари! На Большем Псе родительские связи давно были искоренены: проблемы «отцов и детей» приводили к проблемам в обществе. Ну что ж… Я остался.

Грэю я говорил, что все это «в рамках эксперимента». Врал, конечно: я, кажется, начал понимать тех самых «сгинувших соотечественников».

– Выпустите птиц, Грэй! – убеждал я. – Они же просто офигенно поют! И кузнечиков! А бабочки! Это же чудо!

– Птицы?! Кузнечики?! Бабочки?! – ужасался Грэй. – В свободном доступе?! Ты сошёл с ума! Ты же знаешь, мы сумели победить вирусы, только упаковав дикую природу!

– К черту вирусы! Откройте Сады Виоль! И депрессии исчезнут, как дым! Кстати, знаешь, как вкусно пахнет дым в Осиновке!

– Дым?! Ты дичаешь, Боб! – озабоченно бормотал мой друг. – Возвращайся! Землянам еще не нужны контакты!

– Пока остаюсь! – упорствовал я и задумчиво добавлял. – И знаешь что? Кажется, они нужны не им, Грэй, они нужны нам!

Я теперь ни на шаг не отходил от Татки, так звали девчонку.

– С тобой я ничего не боюсь! – говорила она мне и целовала в мокрый нос.

А я… я готов был прыгать от счастья. И мы неслись в поле, в лес, на речку.

– Грэй, ты не понимаешь, Грэй! – опять кричал я сквозь парсеки. – Знаешь, как меня зовут? Боб, Бобчелло, Бобус, Бобусятяна, Бобико́, Бобчинский! Потому что это… это эмоции, Грэй!

– Эмоции? Зачем?! Нет, тебе точно нужно к Виоль! – озабочивался Грэй.

А я озабочивался тем, что меня бесит рыжий Генка. Хотя при мне он не изводил Татку совсем уж откровенно, но отношения между ними были паршивые. Он ее по-прежнему задирал и презрительно обзывал трусихой. По поводу и без. Татке было обидно – я это видел. И не раз хотел тяпнуть его за голую пятку. Нда… чтобы сказал на это Грэй? На Большом Псе нет агрессии! Вот бы что он сказал. Вот я и не тяпал. Но чувствовал, что запасы моей «большепсовой» толерантности заканчиваются. Еще чуть-чуть и…

– А слабо прыгнуть с моста? – ехидно прищурился Генка.

Татка испуганно округлила глаза: купаться под мостом было запрещено под страхом «хорошего ремня» – это все знали.

– Черти там водятся, – серьезно говорили осиновцы.

А как еще можно было объяснить тот факт, что именно в этом месте спокойная река вдруг начинала «водоворотить».

– Дикари! – хватался за голову Грэй. – Черти! Но ты-то знаешь, что на все есть научные объяснения!

Может, и есть. А пока …

– Так я и знал, что трусиха! – презрительно сплюнул Генка.

Я зарычал и оскалился, а Татка вдруг вспорхнула на перила:

– Я не трусиха! – и камнем полетела вниз… прямо в водоворот… откуда он взялся?!

Мы прыгнули одновременно. Я и Генка.

Потом мы без сил лежали на песке и слушали мерный плеск волн.

– Спасибо вам! – на мой загривок легла тонкая рука Татки, вторую она протянула Генке.

– Прости меня, – глухо пробормотал рыжий. – И ты… Боб… прости!

С того дня мы подружились. Генка больше не называл меня Бобиком. А я больше не хотел тяпнуть его за голую пятку. Зато все чаще думал: что это было?!

– Говорят, я спас Татку, Грэй, – я все-таки не выдержал и рассказал другу про водоворот. Я ждал от него оценки, разъяснения своего поступка, и еще чего-то чего не мог выразить.

Грэй же пришел в ужас.

– На Большом Псе не надо никого спасать! Для этого есть специально обученные собаки! Возвращайся!

Но я не хотел возвращаться. Это новое чувство меня очень будоражило, и тревожило, и… в общем это было здорово!

– Возвращайся, – гнул свою линию Грэй. – Эрвин настаивает, хочет хоть одного очевидца! А я все еще надеюсь в выходные на рыбалку.

Выходные! Точно! У Татки ж как раз выпускной!

– А после обязательно вернусь, – заверил я друга.

Но я не успел.

– Сегодня, 22 июня …, – прогремело из репродуктора.

– Возвращайся!!! – кричал Грэй. – Это не твоя война!

Не моя… Но теперь я знал, как называлось то чувство – собачья верность. Собачья преданность. Собачья любовь. Я не мог бросить свою Татку! Я ушел с ней на фронт. И с Генкой.

– Танки!!! – истошно заорали где-то сбоку.

– Пошел вон, Бобик! – замахнулся на меня рыжий.

Он очень хотел меня «достать». Но я лизнул его в нос. Я знал.

– Беги, Боб! – прошептала Татка. – Живи!

Я увидел, как над полем вспыхнули огоньки входа в портал. Все-таки Грэй настоящий друг, не закостеневший большепсовец. Я даже улыбнулся. И посмотрел на Татку. И рыжего. Это вы живите! Я выхватил у Генки связку гранат.

– Бооооб!!!

Надеюсь, люди не врут про радугу…

***

– Большая Золотая медаль достается …

– Ну вот, опять нам ничего не досталось, – огорченно пробормотал веснушчатый паренек и ласково потрепал по голове далматинца, – ну ничего, Грэй, не грусти, в следующий раз…

– А моей Дэйзи дали разноцветную Розеточку, – похвасталась белокурая девушка – хозяйка прелестной болонки, – хотя мы первый раз на выставке.

– Не удивительно, – улыбнулся парень, – таким-то красавицам…

Девушка кокетливо заулыбалась. Весело переговариваясь, молодые люди медленно побрели по аллее. Болонка и далматинец, кажется, тоже вполне поладили. Болонка вертелась под лапами Грэя и визгливо потявкивала. Сам далматинец горделиво вышагивал на своих длинных ногах и внимательно слушал «фальцетную» болтовню новой подружки. Внезапно он встал, как вкопанный. Болонка, только что вившаяся мелким бесом, замерла рядом.

– Знаешь, что я тут заметил, – задумчиво пробормотал парень. – Стоит нам поравняться с этим памятникам, как Грэй вот так вот застывает перед ним.

– Фронтовым собакам посвящается, – прочитала девушка и посмотрела на склонивших головы Грэя и Дэйзи.

– А теперь и твоя тоже, видишь! – продолжил парень и оживился. – Может, они понимают, что тут написано? Как думаешь?

– Ага, а еще они умеют писать, считать и вышивать крестиком, – хихикнула девчонка.

– А что? – пожал плечами хозяин Грэя, – я где-то читал, что собаки – гости с другой планеты.

– Слушааай, – дурашливо округлила глаза девушка, – так ты, может, еще и в Деда Мороза веришь?

– Что, его тоже не существует?! – нарочито испуганно ахнул парень.

Молодые люди расхохотались и двинулись по аллее дальше:

– Грэй, догоняй!

– Дейзи, девочка моя, иди скорее ко мне!

– Ты был прав, Боб, это нужно не им, это нужно нам, – мысленно обратился к другу Грэй, и радостно виляя хвостом, помчался на зов хозяина.

А над городом переливалась радуга. Не врали люди-то…