Жуть сегодня билась в берегах неспокойно. Бросала волны на голые, до блеска вылизанные камни, плевалась пеной. В такие дни город затихал, угрюмо прятался под низко нависшими тучами, и никого из дома было не выманить. Только Чёрную Хозяйку порой видели гуляющей по окраинам в своём тёмном, застёгнутом под горло плаще и с поводком, накоротко намотанном вокруг запястья, чтобы её огромный пёс и на дюйм не мог отойти от ноги.

Нежке было далеко до Чёрной Хозяйки, и пса у неё никакого не водилось. Ей совсем не нравилось вот так идти вдоль берега, пряча ноги от жалящих брызг, вдыхать тяжёлый речной дух, от которого сжималось сердце и дрожали коленки. Но медь-трава сама себя не соберёт. Над головой гаркнула чёрная птица, Нежка споткнулась. Камни – слишком скользкие! Волны дёрнули за ноги, ветер наотмашь саданул по лицу. Миг – и тёмные лапы реки стиснули тело, закрутили, накрывая с головой. Даже крикнуть не успела.

Нежка задёргалась, плотно сжала губы, чтобы Жуть не выдавила весь воздух, которого и без того казалось совсем мало. Лишь крошечный глоток она успела сделать прежде, чем рухнула в реку. Никто не падал туда. Никто оттуда не выбирался.

Надо вверх, вверх. Нежка попыталась толкнуться ногами. Жуть пеленала и давила, топила в темноте. Не было уже никакого верха, никакого призрачного света. Только чёрное и давящее, выжимающее радость, лёгкость, надежду. Нежка задыхалась. От нехватки воздуха, но ещё сильнее – от ужаса, рвущего сердце. Будто и не было никогда ничего хорошего, только мрак и отчаяние. И впереди ничего не будет кроме бесконечного тошного страха и одиночества.

Сил уже не осталось. Нежка не выпускала последний глоток воздуха лишь потому, что впустить в себя Жуть было страшней, чем терпеть боль горящих лёгких. Она ждала только, когда сознание померкнет и подарит облегчение. Но река не отпускала, душила чёрными мыслями, воплями, стонами, древним ужасом из самых глубин.

Когда Нежке показалось, что разум не выдержит, соскользнёт в безумие, что-то больно впилось в плечо. Будто река решила на прощание вонзить в неё ядовитые клыки. А потом её дёрнули вверх, и рот сам распахнулся навстречу холодному, полному горьких брызг воздуху.

Нежка крепко зажмурилась и открыла глаза. Она всё ещё болталась в реке, но кто-то крепко держал её за плечо над чёрной поверхностью.

– Хватайся!

Ничего не понимая, Нежка уставилась на того, кто свесился с берега. Дёрнулась назад, едва не выскользнув из крепкой хватки.

Лицо, что смотрело на неё, оказалось ужасным. Всё в рытвинах и шрамах, с большим, изломанным, загнутым книзу носом. Губ почти не видно, слишком тонкие и бледные, а глаза такие выпученные и водянистые, будто вот-вот лопнут.

Протянуть ему руку, коснуться этого… Будто ещё одна Жуть, только в виде человека, хотела отнять её у Жути-реки.

К ногам словно привязали мешок камней. Нежка сделала жадный вдох – до боли. Нет, нет, снова с головой погружаться в кошмар – нельзя. Но и позволить ужасному человеку забрать себе – тоже. Пальцы, что впились в плечо, проскользнули по сырой ткани блузы. Жуть побеждала. Ожгла губы льдом и жадно поволокла на глубину.

Тогда Нежка решилась. Отчаянно дёрнулась вверх, выпростала руку и схватилась за крепкое предплечье, что тянулось к ней. Человек с ужасным лицом потащил на себя. Ей удалось подтянуться, вцепиться и второй рукой.

Нехотя, яростно брызжа пеной, Жуть сдавалась. Нежка ощутила, как свободно стало дышаться, как ледяной воздух – но воздух! – ущипнул кожу. Она вывалилась на берег точно новорожденный из утробы и задышала часто-часто, всхлипывая и рыдая.

– Всё хорошо. Уже всё хорошо, – услышала она мягкий шёпот.

Вздрогнула.

Но, кажется, страшный человек не пытался растерзать её. Наоборот, погладил по плечу, спине. И как только он отважился полезть за ней? Нежка не знала, смогла бы она вот так? Даже не будь она маленькой, сунула бы ради кого-то руку в кошмар?

Будто в подтверждение, Жуть куснула её голую стопу – правая туфля потонула, когда Нежка барахталась в реке. Резко отдёрнув ногу, она отползла подальше от обрыва.

– Я никому не скажу, – пообещал страшный человек.

«Не скажете о чём?» – не успела спросить Нежка. Человек поднялся и быстро зашагал прочь от берега.

«А я ведь даже спасибо не сказала»…

 

Ночью ей снилась Жуть. Но не такая, как её видно с берега, а будто бы Нежка смотрела вверх и видела зыбь над собой и вокруг. Река обнимала до хруста в рёбрах, прорастала сквозь тело, как сорняк, а Нежка не могла даже шевельнуться. Будто совсем не было сил не то что выплыть, а даже руку протянуть вверх, к поверхности. Да и незачем. Она одна, а внутри – пустота.

Нежка проснулась от странного стука. Размеренный, громкий и звонкий – тук-тук-тук-тук. Спросонок решила, что в дверь, но остроносая и юркая Иголка стучалась не так – мелко, часто, нетерпеливо, а разносчик, наоборот, бахал гулко и не в такт. Да и вообще звук шёл совсем с другой стороны.

Потерев глаза, Нежка села в кровати. Нет, не с улицы. Будто в доме, но не совсем… Наконец, она разобрала, что стук шёл от окна. Тук-тук-тук-тук. Боязливо, Нежка приблизилась и заглянула за штору. На подоконнике сидела большая чёрная птица и что-то клевала.

Поначалу Нежка решила, что хлеб, но звук слишком громкий даже для старого сухаря. Нет, не сухарь. Жуткая кость – белая-белая в присыпанных золой сумерках. Птица хватала её, роняла, снова хватала, била по ней острым клювом. Тук-тук-тук-тук. К беде, такое точно к беде.

И правда, для раннего, ещё не расцветшего утра, на улицах было слишком людно. Суетно мелькали фигуры, многие тащили огромные баулы или стегали самокатные тележки. Люди уходили от реки к Краю.

Наспех натянув серый комбинезон и пригладив короткие разлохматившиеся кудряшки, Нежка выскочила на улицу. Сумрачное утро фыркало мелким дождём, но люди будто не замечали. Только хмурились под капюшонами, стряхивали воду с рукавов и недовольно гомонили. Жуть! Жуть вышла из берегов. С Раскола так не бывало. А вы тоже видели? Прибрежные палатки все смыло и унесло. Да, да, у меня там приятельница торговала…

Не заметив как, Нежка оказалась в суетной толкотне. Её завертело и потащило потоком, как вчера. Будто Жуть снова овладела ей и перекидывает на волнах свою безвольную игрушку.

Всех затопит! Говорят, вчера на улице Перемену видели. Брешут! А вот и нет!

Нежка зажала уши ладонями. Слова со всех сторон сыпались на голову, долбили, будто птица клювом.

Беда, беда, беда, беда.

Что же теперь будет? Дом Нежки стоял недалеко от реки, в низине, но даже в те дни, когда Жуть бушевала особенно неистово, близко к порогу не подступала.

Нежка вытянулась, ухватила глоток воздуха. Нет, толпа – не Жуть, не пеленает страхом, не тянет безвольное тело на дно. Если тут поработать локтями, там поднырнуть, протиснуться, то вот уже и край улицы. А ближе к домам просторнее, никто не пихает, не подгоняет туда, куда не хочется.

Пусть все бегут, Нежка хотела сначала своими глазами увидеть – от чего. Она пошла против людского течения, мимо своего дома, оглядываясь на разношëрстную толпу. Мимо пронесли широкие носилки, на которых спала тяжëлая необъятная Память. Говорят, еë навсегда усыпила сама Чëрная Хозяйка.

– Тем утром я так смеялась, – бормотала Память сквозь сон, – так смеялась на солнце…

Глупости, солнца тут никогда не бывало. Нежка чихнула. Наверное, простыла из-за вчерашнего, а ещё дождь этот…

Берег Жути, в самом деле, было не узнать. Река ленивой барыней раскинулась по обеим сторонам, пучила тёмные волны, точно жирные складки на животе. С каждым глубоким вдохом она растекалась ещё шире. Или только казалось? Нежка не могла оторвать взгляда от чудовища, что вчера чуть не поглотило её, а сегодня разевает рот на весь город.

Отступит… Всегда отступала…

А что, если нет? Вон, как жадно лижет берег, будто готовится откусить новый кусок, да побольше прежнего!

Кто-то толкнул Нежку в плечо, потом ещё раз – в другое. Она обернулась и поняла, что люди вокруг расступаются, а она мешает – стоит, как вкопанная. Каждый норовил её обойти, запрятаться подальше от дороги.

– Хозяйка, Хозяйка идёт! Ш-ш-ш…

Нежка увидела её издали. Сначала – изящную чёрную башню переплетённых кос, потом и всю Чёрную Хозяйку в длинном тёмном плаще, застёгнутом под самым горлом. Она не была самой высокой в городе, но так прямо держала спину, так гордо задирала подбородок, что, казалось, возвышается над толпой на целую голову. Наверное, на такой высоте ужасно одиноко.

Чёрная Хозяйка шагала медленно, будто вся эта толкотня и суета вовсе не про неё, и даже воздух вокруг раболепно замирал, а непокорный ветер ложился под ноги.

Люди отступили ещё дальше к краю дороги, как берега от буйной реки. И неясно, кого они боялись больше: ледяного взгляда Чёрной Хозяйки или огромного пса, ступавшего рядом с ней. Нежка так оробела, глядя на мощные челюсти и сильные лапы, что не успела убраться подальше, когда пёсья морда оказалась с ней вровень. В холке чёрный пёс доставал ей до груди. И когда он вдруг потянул носом воздух, а потом и весь развернулся к Нежке, у неё заледенели кончики пальцев.

Чёрная Хозяйка, всегда так коротко державшая поводок, вдруг ослабила хватку. Ощутив свободу, пёс дёрнулся вперёд, сверкнул глазами. Его ноздри раздувались, из-под верхней губы влажно блестели клыки.

Не чуя ног, Нежка отшатнулась. Наверное, только слепой или совсем лишённый сердца человек не заметил бы её ужаса, не пожалел бы. Чёрная Хозяйка не была слепой, но она лишь рассмеялась. Вдоволь насладившись зрелищем, она намотала на кулак поводок и двинулась дальше.

Вокруг Нежки зашептались, кто-то сунул ей в руку мятную конфету. Она рассеянно положила леденец в рот, но тот не перебил горечи, намертво перемешавшейся со слюной.

– А я говорю, это всё Чёрная Хозяйка и виновата!

– Ведьма, всех нас погубить решила. Она и пёс её поганый.

«Точно, точно, она», – шипела толпа, и Нежке казалось, что слова стали змеёй. Огромной серой змеёй, которая поползла следом за Чёрной Хозяйкой.

 

Нежка отчаянно надеялась. Громко мурлыкала песни, не выглядывала в окно. Но как она ни старалась не замечать, как ни ждала, что всё само как-нибудь исправится, оно не исправлялось. Не приходил никто большой и сильный, чтобы спасти. Жуть не только притопила прибрежье, но и забралась за вторую гряду, где стоял домик Нежки. Ещё немного, и река постучит в стену или того хуже – подкрадётся ночью, найдёт щëлочки-сквозняки и проберётся внутрь. Будто, попробовав добычу на зуб, теперь не успокоится, пока не заберёт.

Нежка поёжилась. Нет, больше ждать нельзя и надеяться не на что. Так и сгинуть можно. Хорошо, что вещей у неё было совсем чуть, уместились в заплечный мешок. Закинув его за спину, она вышла из дома, не представляя даже, куда теперь идти. Может, стоило всё же поддаться панике тогда, два дня назад? Все шли, бежали, ехали куда-то, можно было просто увязаться за кем-нибудь расторопным. А теперь… Одна.

Нежка побрела по дороге вверх – к Краю – ведь туда стекалась толпа? Дома по обочинам стояли пустые и тоскливые, обречённо ждали, когда Жуть примется в них хозяйничать. Уж Нежка-то знала, каково это – оказаться в лапах реки, и оттого изо всех сил их жалела.

Небо сегодня казалось ещё ниже обычного. Встань на цыпочки, вытяни руку – и достанешь до серо-каменных туч. Дорога устало поднималась вверх, пахла извёсткой и ранней осенью. Раньше Нежка не ходила так далеко, да и незачем ей было. Она плела верёвки из медь-травы, что росла у самой кромки Жути, а потом меняла на хлеб и крупу в прибрежье. И пусть Жуть была опасной и грозно плескала волнами, про Край ходили истории и похуже. Будто он так и манит, так и тянет заглянуть – а что там, за ним? Но если поддашься – вывернет наизнанку и выкинет в небытие. Ну, по крайней мере так говорили, а уж проверять бы Нежка точно не стала.

Впереди показался мёртвый парк. Может быть, когда-то деревья в нём по весне одевались зеленью, но сейчас только чёрные скелеты тянули к небу длинные крючковатые пальцы. Нежка почему-то представила, как эти голые скрюченные ветки будут торчать из-под маслянистой поверхности Жути, когда та доберётся сюда. Будто руки утопленников в последней мольбе о спасении. Аж озноб взял.

Может, оттого Нежка и испугалась, заметив, что кто-то стоит там, под чёрным рассохшимся деревом. Чуть бегом не припустила. И уж конечно она не пошла бы выяснять, кто это, но фигура была ослепительно белой. Белый – это не страшно. А ещё Нежка отчаялась встретить хоть кого-то на пути.

Приближаться к мёртвым деревьям было боязно, они качались и скрипели, точно плохо смазанные двери, перестукивались голыми ветками. Но зато Нежка разобрала, что незнакомец – девушка в белом пышном платье. Ветер играл с кружевной фатой, то обнажая золотые пряди, собранные жемчужным гребнем, то снова пряча под невесомой паутинкой.

– Простите, – негромко позвала Нежка.

Девушка стояла спиной и с кем-то разговаривала – с кем-то маленьким, у самой земли. Услышав Нежку, невеста обернулась.

Нежка тут же пожалела, что поддалась слабости. Ведь шептало же сердце, что ничего хорошего не может быть там, где спят мёртвые деревья.

Та, что сзади была невестой, с лица оказалась вдовой. Чёрное платье, чёрная шаль на потускневших волосах, горькие морщины. Нежка поняла, кто это, кого довелось ей нечаянно встретить и не обойти стороной. Перемена. Та, что якшалась с чёрными птицами и являлась нежданной. Многие её боялись и не любили – никогда не знаешь, какой стороной к тебе повернётся.

– Простите, – пролепетала Нежка. – Я пойду лучше…

– Здесь так тихо, – хриплым голосом сказала Перемена, – что можно докричаться до обратной стороны.

– И оттуда отвечают?

– Если не побоишься услышать.

Нежка решила, что сама бы она побоялась. Кто его знает, что там говорят на обратной стороне. Да и зачем оно ей?

– А почему вы не ушли вместе с другими? – спросила Нежка.

– Вместе? О, нет. Все ушли по отдельности.

– Я бы тоже хотела уйти, пусть и по отдельности, но как-нибудь со всеми, а то одной грустно, и непонятно, куда теперь деться.

– Ну это-то как раз несложно, – пожала плечом Перемена. – Если хочешь знать, все они ушли в Последний дом. У самого-самого Края.

– Тогда я тоже туда пойду, если вы не против, – сказала Нежка.

– Мне-то что за дело?

Перемена отвернулась и вот уже снова перед Нежкой сияющая невеста. И если от мрачной морщинистой вдовы хотелось сбежать поскорее, то теперь стало её жаль.

– У вас очень красивая причёска, – зачем-то сказала Нежка.

Это была правда. Сейчас, вблизи, она разглядела ювелирное хитросплетение прядей, изящный гребень в форме усыпанного жемчугом ключа.

– Нравится? – не поворачиваясь, спросила Перемена.

– Очень, я бы хотела такие волосы, как у вас.

– Возьми гребень. Это не волосы, конечно, но тоже красиво.

Перемена выдернула украшение из причёски, и длинные локоны упали на плечи, разлились по спине золотой парчой, отчего фата стала казаться жалкой и никчёмной тряпицей.

Нежка засмущалась, но подарок всё же приняла. Не отказывай, если повернулась к тебе добром. И всё же вдеть гребень в свои нечёсанные вихры она постеснялась. Потеребила в руках и спросила:

– Почему вы тоже не уйдёте?

– А зачем? Что здесь, что там – никакой разницы. С меня началось, мной и кончится. А конец всему настанет, уж поверь мне.

– Но надо хоть попытаться!

– Получила гребень? Вот и иди отсюда, девочка, упавшая в Жуть…

Сердце Нежки пропустило удар. Накатил удушающий страх, плеснуло чёрным перед глазами. Нет-нет-нет. Нежка стиснула гребень до боли, развернулась и со всех ног рванула вверх по дороге. К Последнему дому.

 

От Края пахло манящей тайной и обещанием. Там хорошо, там всё забудешь, нет боли и страха, нет ничего – и это самое прекрасное. Нежка с радостью забыла бы все предостережения и ринулась бы к озарённому рыжим светом обрыву, но тут её окликнули:

– Ты к нам, девочка?

Сейчас она и сама не знала – к ним или не к ним. Голоса из-за Края казались ласковыми и добрыми, а тот, что из-за двери – трескучим, будто кто-то сухари ломал.

– Так заходишь или нет? Дует тут.

А ещё он отвлекал, не давая слушать зовущую мелодию Края. И Нежка забыла, зачем она хотела шагнуть с обрыва. Не такая уж и красивая эта песня, а голоса шепчут… шепчут ядом. Нет-нет-нет.

Вот там, в доме – люди и тепло, а за Краем – хуже Жути.

– Захожу, конечно захожу! – выкрикнула Нежка, нырнув под рукой того, кто держал дверь.

Это оказался старик – беззубый, скрюченный, с редкими клочковатыми волосами. От него пахло горькой травяной настойкой и тяжёлой болезнью. Казалось, что не он держит дверь, а дверь – его. Нежка коротко кивнула в благодарность и скользнула в дом.

В доме шумели. То был хороший шум – шаги, разговоры, скрип старых, но добротных стульев, звон ложечек о чайные чашки. Народу тут собралась тьма, но совсем будто и не тесно. Даже для огромной Памяти, ворочавшейся во сне, нашлось место.

Нежку никто не привечал и не расспрашивал, но и прочь не гнали. Так что она тихо прошла в уголок и села на пол. Он оказался тёплым и сухим, оттого вся усталость с дороги окутала тяжёлым одеялом. В полудрёме она слышала, как рядом за столом тихо переговариваются трое.

– Конечно она, кто ж ещё? – твердил трескучий голос. Наверное, тот самый старик.

– Решила, что слишком нам хорошо живётся, – ответил ему грубоватый женский. – Так бы и двинула ей по надменной морде!

– Но зачем ей? – ещё один, третий голос. Нежке показалось, что она его уже слышала раньше, но решила, что это всё дрёма обманывает. – Сама ведь тоже не спасётся. Ты б погодил…

– А чего годить? – заворчал старик. – И так всё яснее ясного. Чёрная Хозяйка это. А зачем? Так хоть бы и ради забавы. Ишь как она в тот день насмехалась. Расхаживала так, смотрела надменно. Ей-то что, её дом от Жути дальше прочих, а что мы все перемрём, плевать.

– Вот-вот, – гаркнул женский голос, – убить злодейку, и думать тут нечего!

– А вы бы, мадам Боль, помолчали, – снова третий голос. – Вам бы только на кого накинуться. И вообще, отсядьте подальше, кости от вас ломит.

– Времени нет, разговоры разговаривать, – перебил старик. – Или хочешь, чтобы все потопли? Может, мне уже и недолго осталось, но хоть отведённое доживу. Убьём её. Нас много, даже пёс треклятый не спасёт.

Соседка его довольно поддакнула, а третий из них сказал:

– Страх страхом не одолеть.

– А ты б не мудрствовал, – устало отмахнулся от него старик, – не твоё это. Сыграй лучше, потешь народ.

И тут же все в доме подхватили: сыграй, сыграй, сыграй.

Нежка открыла сонные глаза.

Ох, не зря голос показался ей знакомым. Рядом со стариком и коренастой хмурой женщиной с раскрасневшимся лицом сидел страшный человек. Тот, что вытащил её из Жути и обещал никому об этом не рассказывать. Вряд ли стыдился своего поступка. А почему тогда? Будто упасть в Жуть – преступление.

А поблагодарить всё же надо…

Сейчас, в тёплом свете Последнего дома, ещё лучше стали видны все его шрамы, оттенились бугры на лице и провалы под выпуклыми глазами. Нежке хотелось чувствовать к нему благодарность, но как же это было сложно, пока открыты глаза, пока они видят это ужасное лицо.

А потом он поднёс к губам флейту.

Его пальцы бережно легли на инструмент, вызволяя из него летящие, переливчатые ноты. Они закружились, сплетаясь в мелодию – нежную и тоскливую сначала, а потом взмывающую ввысь вместе с сердцем каждого, кто слышал её. Словно внутри флейты пряталась сладкоголосая дивная птица, и вот она отозвалась на танец человеческих пальцев и запела.

Как же вышло, что такой некрасивый человек способен создавать такую красивую музыку? Даже лицо его, овеянное трепетной мелодией, будто бы разгладилось и осветилось.

Нежке стало стыдно. Разве своим поступком он уже не должен был вызывать у неё лишь приязнь? Но почему-то понадобилась ещё и флейта. Вот бы он играл так бесконечно, никакая Жуть не посмела бы и близко ступить к Последнему дому, а лживый голос Края захлебнулся бы от зависти.

Но Уродливый флейтист выдохнул заключительные ноты и убрал инструмент.

– Ах, хорошо, – всхрапнув, пробасила Память. – Раньше, помнится, на набережной плясали, встречали корабли…

Память повернулась на другой бок, а все вокруг принялись переглядываться.

– Что-то я не припомню никаких танцев, хотя уж сколько живу, – проворчал старик.

– А корабли? Где вы видели, чтоб по Жути плавали корабли?

Корабли плавают по воде, подумала Нежка и сама удивилась. Могло так быть раньше? Было ли что-то до города? Нежка попыталась вспомнить, но тщетно. Вот Жуть была всегда…

– Ну уж теперь-то мы все точно в ней поплаваем вдоволь! – язвительно заметила мадам Боль.

Все обитатели Последнего дома возмущённо загалдели. Старик, схватившись за сердце, суетливо хлебнул мутно-зелёной настойки из склянки.

– Так дальше нельзя!

– Жуть заберёт нас всех!

– Надо убить Хозяйку!

– Убить!

Кровожадные выкрики стали новой песней, алой и яростной, рвущей уставшую Нежкину душу. Вспомнилась фигура Чёрной Хозяйки, её надменное лицо. Страшный пёс, рванувшийся с поводка. Убить, убить. И всё равно Нежка не нашла внутри отклика на штормящий, злой призыв. Она мечтала, чтобы они прекратили, закрывала руками уши, но даже сквозь ватный внутренний гул в них проникали слова: убить, убить, убить!

Сама не заметив как, Нежка вскочила и крикнула в толпу:

– Да хватит уже! – людской гвалт стал тише, и она тоже невольно сбавила тон. – Заладили одно и то же… Вы ведь даже не знаете, она ли виновата.

– Она-она, кто ж ещё?!

– Да мало ли, вдруг – само.

– Столько лет ничего и вдруг – само? – напустилась на неё мадам Боль.

Теперь Нежка поняла, почему её отгонял от себя Флейстист. Сразу загудела голова и живот скрутило. И чего она привязалась? Мало ли, что могло случиться с рекой, на то она и Жуть. Мало ли, что…

– Вот и именно! – меж тем распылялась мадам Боль. – Ты ж её видела, мегеру? Ух, мы ей зададим!

– Но прежде, чем напасть, сначала ведь надо поговорить, – совсем уже тихо сказала Нежка.

Шагнула назад в тень, кто-то усмехнулся – не зло, но обидно. Может, они все правы, а она полезла. «Не лезь в дела старших». Как же глупо, как невыносимо стыдно…

Но потом она вспомнила мелодию флейты, высокую трель, от которой, точно цветы, распускалась красота. Может, у надменной Чёрной Хозяйки тоже есть своя прекрасная музыка? Просто никто её не слышал. Никто не просил её поделиться, а только расступались боязливо, когда она шла мимо. И тогда голос Нежки вновь окреп:

– Да! Можете смеяться и дальше. А когда вас обвинят без спросу, будете знать. Разве можно так жестоко, даже шанса не оставить?

– Хочешь ей шанс дать? Поговорить? Ну так иди, вперёд! Давай-давай, а мы поглядим, через сколько секунд она на тебя пса спустит.

– Ну и пойду!

И пойду…

 

Нежке выделили крохотную комнату на втором этаже – кровать, два шага, окно. Здесь было так тихо, что ночью она слышала шелест крыльев ночных мотыльков и свои тревожные одинокие мысли. Неужто она и правда вызвалась поговорить с Чёрной Хозяйкой? Выходит, что так.

Тук-тук. Не в дверь – а в окно. Нежка вздрогнула, таким громким показался звук в спящем доме. Тук-тук-тук.

Этот стук она сразу узнала.

– Кыш, кыш, уходи! – Нежка замахала руками на гадкую птицу, сидевшую за стеклом на узком подоконнике.

Та и не думала улетать, всё так же тыкалась клювом в кость, подбрасывала, выпускала…

Как только нашла её новый дом, новое окно? Нежка хотела выбежать из комнаты, закричать, позвать кого-нибудь, чтоб прогнали птицу-предвестницу. Но стало стыдно. Как ей наутро отправиться к Чёрной Хозяйке, если испугалась какой-то птицы?

Тогда Нежка шагнула к окну и резко распахнула ставню. В ночной темноте туманилась Жуть. Она охватила почти весь город и теперь, если не считать два ряда домов, до горизонта лишь река, река, река.

Птица подняла голову и уставилась на Нежку. Набрав в грудь воздуха, та выпалила:

– Знаешь, что? Хватит!

Схватила оставленную без присмотра кость и сунула в кармашек комбинезона. Вот так. И совсем даже несложно. Совсем не страшно!

Птица издала странный звук, похожий на смешок. Но не напала, не каркнула грозно.

Подобралась и взлетела с окна, крикнув на прощание:

– Не верь траве.

Глупая птица. До утра Нежка лежала с открытыми глазами, слушая мотыльков. Кажется, они о чём-то сплетничали.

Когда дом проснулся, Нежка отправилась в путь.

 

Чёрная Хозяйка жила в высокой башне. Это очень хорошо, иначе Нежка ни за что бы её не нашла даже после подробных объяснений Старика. Оказалось, что его так и звали – Старик. Домов и улиц тут было немного – сплошь пустыри, а башню было видно далеко впереди. Интересно, как только Чёрная Хозяйка не ленилась ходить из такой дали на берег Жути. Не иначе какая-то магия ей помогала.

Когда перед Нежкой вырос волосяной забор, она даже не удивилась. Ещё бы, разве можно было просто так заявиться к самой Чёрной Хозяйке. Только вот у этого забора не было ни ворот, ни калитки. Сплошные колтуны, да растрёпанные косы – хуже лесной дремучей чащи.

– Могу я поговорить с Чёрной Хозяйкой? – нерешительно спросила она.

Никто не ответил. И за забором вряд ли кто-то мог услышать – звук её голоса впитался в волосы и там канул.

Нежка пошла вдоль забора, но он опоясывал башню и везде казался таким же колтунистым, вредным и совершенно непроходимым. Будто сама-то сегодня тщательно причесалась – попеняла на себя Нежка. Как вскочила с кровати, так и побежала. Даром что теперь у неё был жемчужный гребень, подаренный Переменой.

А ведь верно!

Бережно, Нежка достала из кармашка гребень и повертела в руках перед забором – не возражает ли? Может он и не был никогда таким неприступным, колючим? Просто о нём позабыли. Нежка осторожно распутала толстый размохрившийся узел, стараясь не дёргать волосинки, прошлась гребешком. Надо же, какие гладкие пряди…

Шло тяжело. Иные колтуны проще и вовсе было бы выстричь, но Нежка их обходила и искала места полегче. Вот бы весь забор расчесать – да тут жизни не хватит и руки отвалятся.

У Нежки получилось выгладить-выровнять основательный участок – она раздвинула пряди и оказалось, что за ними видно лужайку и вход в башню. Пожалуй, тут и пролезть можно…

Но стоило ей сделать шаг по двору, как она услышала шумный бег. Кто-то летел к ней со всех лап, и она уже знала – кто. Пёс, конечно пёс. Огромный и страшный, наводящий ужас даже на коротком поводке во властной руке Чёрной Хозяйки.

Нежка обмерла, даже не подумав, что можно сбежать. Нырнуть за путанные завеси волос, а потом нестись прочь до самого Последнего дома. Она зажмурилась, готовясь, что пёс кинется на неё с разбегу, собьёт с ног и вышибет дух.

Но секунды – долгие, как зимняя ночь, тянулись и тянулись. Уж лучше бы всё случилось побыстрее, чем терпеть этот вязкий, тягучий страх. Не выдержав, Нежка приоткрыла глаза.

Нет, пёс не испарился, не принялся вилять хвостом. Оскалив зубы, пригнув голову он медленно надвигался. Тянул носом воздух, будто уже сейчас хотел поглотить её, начав с частичек запаха.

– Я не… Я не вор… – одеревеневшими губами прошептала Нежка.

Пёс дёрнул ухом, но его зубы лишь сильней обнажились в оскале.

– Я хочу поговорить с ней, – взмолилась она.

Пëс не понимал и слова, Нежка чувствовала.

– Пожалуйста…

Кого она просила? Может просто тёмное смурное небо, за которым никогда не было видно ни искры. Или сырую, липнувшую к ногам траву, чтобы опутала и укрыла от всех страхов. Все они глухи.

Пёс был уже так близко, что Нежка видела блеск слюны на кончиках его клыков, чувствовала резкий кисловатый запах вырывающегося из пасти дыхания. Нежка боялась шелохнуться.

Какой же он уродливый, почти как…

В голове сама собой зародилась мелодия. Полилась тонким голосом флейты – сначала тихо и застенчиво, а потом звонко и настойчиво. Так, что Нежка запела её вслух. У неё выходило не так ладно, и голос дрожал от страха, но пëс будто стал прислушиваться.

Нюхал, скалился, беспокойно топтался, рыл землю. Но не кинулся. Нежка не понимала, что ему надо? Он не пускал, да она бы и не решилась сейчас пройти мимо него, но и сбежать не позволял. Он будто почуял что-то, но так и не решил – друг она или враг.

– Вот, хочешь? – спросила вдруг Нежка, вытащив из кармана кость.

Собаки ведь любят кости? Не меньше, чем птицы, уж точно.

Отважившись, она протянула угощение на открытой ладони.

Пёс посмотрел на неё совсем по-человечески. Тёмные ноздри недоверчиво раздулись, в уголках рта скопилась пена слюны.

Нежке казалось, что если эта пасть, эти зубы коснутся её руки, она лишится чувств. И всё же вытянула ладонь ещё дальше, почти под нос собаке.

Его зубы оказались гладкими и горячими. Они скользнули по коже, не оцарапав, и с хрустом стиснули кость.

Неужели жива? Кость казалась совсем крохотной в чудовищной пасти, но пёс с упоением грыз её, лёжа на брюхе.

Нежка подняла глаза на башню. Вот она, впереди. Теперь можно зайти и поговорить с Чёрной Хозяйкой? Если это и страшило, то уж точно стократ меньше, чем встреча с зубами огромного пса. Поэтому Нежка отважно сделала шаг вперёд. А потом ещё и… замерла.

Пёс рычал. Он всё ещё лежал на траве, но смотрел исподлобья на Нежку и скалил зубы.

– Нельзя? Но… – она попятилась. – Ты защищаешь свою хозяйку? Я поняла. Прости.

Значит, всё зря? Весь тот страх, что ей пришлось победить по пути сюда – зря? Но рвануться, пробежать мимо пса к двери она бы точно не отважилась. Да и почему-то не хотелось. Будто предложив угощение, отдав его с открытой ладони, она заключила с псом какой-то договор. И теперь обмануть, перехитрить быть бы подлостью.

Поэтому Нежка развернулась и побрела к прочёсанной дыре в заборе. Ей послышалось, что из окна башни доносится плач. Такой горестный, что защипало в глазах. Нежка потёрла лицо рукавом, поджала губы и бросилась бежать.

 

– Ой, посмотрите-ка, неужели Жуть отступила? Ай, нет, показалось!

– Можете смеяться, – сжав кулаки, возмутилась Нежка, – но я была там! Прямо у её башни.

– И что, она на чай тебя позвала? – Мадам Боль противно-приторно улыбнулась, аж зубы свело. – Или, может, пряниками угостила?

– Живой вернулась, и то хлеб, – заметил Старик.

– Я не смогла с ней поговорить, – созналась Нежка.

– Никто и не сомневался, девчонка. Думала, особенная какая? Ни с кем не говорила, а ты вот так пошла и поболтала по душам?

– Ладно, – проскрипел Старик, тяжело поднимаясь из-за стола, – хватит кота за причиндалы тянуть. Жуть подобралась совсем близко, скоро и спасать неча будет. Решать надо Хозяйку и всё тут, а не сопли разводить!

Весь дом согласно загудел. Одна Нежка кипятилась внутри, как маленький упрямый чайник. Нет же, нельзя. Теперь-то она точно знала. Пёс не злой, он просто любит слишком и бережёт. А Хозяйка? Конечно, с ней поговорить так и не вышло… Но разве не она это плакала? Разве может так плакать человек совсем без сердца? Что за монстр может топить город в ужасе, а потом рыдать у окна?

– Нельзя же так! – Как же сложно было перекрикивать этот гвалт. – Да, я не смогла поговорить с Чёрной Хозяйкой, но я была очень близка. Я смогла пройти за ограду, я… Пёс не тронул меня! Может и хотел – сначала… Но… В общем, он даже ел у меня с руки, понимаете? Вы хотите убить его, а он ел с моей руки!

– Ой, да неужели?! Как у неё всё складно получилось, – мадам Боль сощурилась, – Что ж ты тогда не перекинулась словечком с Хозяйкой? Поленилась? Настроения не было?

– Он не пустил меня, – горестно призналась Нежка. – Но потом, когда уходила, я слышала, как…

Договорить ей не дали. Они уже получили, что хотели, своё доказательство. Пёс и Чёрная Хозяйка – зло, остальное неважно. Им не нужны сомнения, не нужны оттенки, которые размывают чёрно-белую картинку в полутона.

Люди шумели, выкрикивали, как лучше напасть на Чёрную Хозяйку, что и как сделать с её псом. Как же они, бедные, напуганы… Нежка ведь знала многих из тех, кто предлагал отрубить псу голову и скормить воронам, и кто требовал топить Хозяйку в Жути, пока та не заставит реку отступить в свои берега. Они были хорошими и отзывчивыми людьми. Иголка утром разносила всем новости и могла шепнуть Нежке: «Страницу шесть не читай, там брррр!». А Золотой Завиток отдавала обрезки тканей тем, кто не мог купить себе платье в её магазине.

«Знаешь где зверебой растёт?» «Ага, намертво!» «Вот мы ей петлю-то на шею ка-а-ак накинем!»

Может, они были правы, а не права – Нежка? Что если Чёрная Хозяйка, в самом деле, забавы ради, напустила на всех Жуть, если река, как верный пёс, послушна её воле? И все они, кто собрался в Последнем доме, лишились своей привычной жизни по жестокой прихоти? Наверное, для всех это было столь очевидно, что оправдывало любые мысли о мести.

И звучало так правильно, но что-то внутри Нежки противилось такой правде.

– Значит, вота чо мы сделаем, – сказал Старик, когда все затихли. – Времени уже в обрез, так что прямо ночью и пойдём. Толпы теперь не надо, с псом иначе решим. Пойдём вчетвером. Я – старый уже, терять нечего, – Мадам Боль, Флейтист и Нежка.

Если до этого Нежка наполовину витала в собственных мыслях, то, услышав своё имя, аж подскочила на месте.

– Я-то вам зачем?!

– А кто похвалялся, что пса кормил с руки? Ты-то нас и проведёшь. И пса накормишь, чтоб мы могли пройти. Остальное сделаем сами.

– Что ты хочешь сделать с Чёрной Хозяйкой? – спросил Уродливый флейтист.

– Отправим за Край. Все согласны?

Все так громко кричали «да», что слабое Нежкино «нет» утонуло, точно капля дождя в океане. Она замотала головой и, должно быть, вытаращила глаза от ужаса, потому что Старик всё же её заметил. Он положил узловатые пальцы ей на плечо, понимающе его сжал. Нежка успела понадеяться, что он пожалеет её и всё отменит или, на худой конец, возьмёт с собой кого-то другого, но Старик только сказал:

– Ты должна, девочка. Ты должна.

 

Холодная липкая ночь, полная тумана и морока, мешала идти. Нежка и без того еле переставляла ноги, будто шла на казнь. А разве нет? Пусть, не на свою, но ведь именно казнь они и задумали для Чёрной Хозяйки. То, что Нежка не будет палачом – никак не делает легче. И свёрток, что она несла под мышкой, с каждым шагом казался всё тяжелее. Из него сочился кровянисто-сладкий запах сырого мяса и ещё какой-то тонкий, травяной. Наверняка Старик заворачивал.

Не верь траве.

Нежка отворачивалась, но тошнота всё равно распирала горло.

Просто дать мясо, отвлечь – разве сложно? Помочь своим – разве плохо? Так отчего же так муторно…

Вот Флейтист смог отказаться и не пойти. Решил, что лучше будет играть в Последнем доме до самого конца. А вместо него увязалась любопытная Иголка. Теперь она шла рядом со Стариком, подставив ему плечо. Тот кряхтел, то и дело прикладывался к своей склянке с мутно-зелёной настойкой. И не страшно ему быть таким старым?

А вот и башня…

Волосяная ограда намокла от густого туманного молока, отчего дикие колтуны слиплись, склеились ещё крепче. Даже то место, которое Нежка успела причесать в прошлый раз, словно заросло, свалялось обратно. Может, она – юркая и тощая – и смогла бы пролезть, но уж точно не смогла бы там продраться широкобёдрая мадам Боль.

– Надеюсь, ты не врала, что бывала тут, – проворчала мадам Боль, кутаясь в шаль и шмыгая носом.

Нежке и хотелось бы помедлить из вредности, но стоять рядом с Болью было невыносимо. Так что она достала гребень и принялась разбирать спутанные пряди.

Пальцы плохо слушались – то ли от холода, то ли от страха, то ли от стыда. Будто она предавала доверие каждый раз, когда ещё одна прядь под её руками опадала гладким шёлком.

Расчесав целую арку, в которую пролез бы и владелец пивной Глыба, Нежка остановила пронырливую Иголку, которая уже успела сунуть в проход правую ногу.

– Сначала она, – тихо, даже будто почтительно, сказал Старик.

Ещё бы, встретить пса предназначалось ей, Нежке. «Ты должна», – сказал Старик. Она совсем не была уверена, что в долгу перед ними, но ведь они взрослые и лучше знают. Разве можно отказать?

Крепче удерживая свёрток под мышкой, Нежка пробралась через арку. Во дворе туман проредился и только у башни сворачивался белыми плотными кольцами. Ветер доносил тоскливый, смутно знакомый запах липового цвета и открытой воды. Нежка пыталась распробовать, вспомнить, но аромат улетучился, и чувство близкой правды ушло вместе с ним. Зато послышались тяжёлые шаги.

Уже зная их, Нежка внутренне напряглась в ожидании страха. Чёрный пёс, неся на жёсткой шерсти обрывки тумана, вышел к ней навстречу. Нежка не спешила разворачивать гостинец. Позволила псу подойти, но в этот раз не закрывала глаз. Наверное, он пугал так оттого, что слишком велик для собаки и слишком чёрен. А зло, что видят в нём все – не больше, чем маска, которую каждый сам натягивает на его морду.

Пёсий нос резко и глубоко вдыхал запах Нежки, и она вытянула руку раскрытой ладонью вверх, чтобы показать – не боюсь, жду, друг. Вместе с испугом внутри зрело чувство, что теперь они связаны. А может и всегда были.

Пёс неожиданно ткнулся ей в руку мордой. Такой твёрдой и горячей.

Краем глаза Нежка заметила, как через арку, подслеповато щурясь, заглядывает Старик.

Но пёс не глянул в его сторону, и Нежка, повинуясь порыву, вплела пальцы в густую шерсть на загривке, потрепала пса по крепкой шее. Это было приятно, почти до лучистого счастья, но… Ох, если бы только она пришла одна! А сейчас – обман.

Одеревенелыми пальцами Нежка достала свёрток с мясом и принялась разворачивать. Он не был даже перевязан, но бумажные складки не слушались, прятали уголки, цеплялись краями. Нежка не могла определить смутное беспокойство, от которого дрожали и путались пальцы. Её ноздри щекотал терпкий травяной аромат. Нет, Старик пах совсем не такими травами… Будто кто-то от души приправил мясо. Глупости, конечно, собакам не нужны приправы. Наверняка, просто совесть мучает. И поделом.

Наконец, Нежка справилась и развернула сочный кусок мяса. Ноздри пса расширились, в уголках рта выступила слюна. Прежде, чем вгрызться зубами в мясо, пёс поднял на неё глаза.

– Бери, это тебе.

Он подцепил мясо зубами и, прикусив, свалил на землю. Оторвал крупный кусок и принялся шумно пережëвывать.

Позади зашуршали шаги. Старик, Боль и Иголка пробирались к башне. Нежка оглянулась – не рано ли? Но Старик ободряюще ей кивнул и кинул шëпотом:

– Молодец, так ему.

Она зацепилась за эти слова. Как – так? И тут всë стало таким понятным и прозрачным, ниточки разговоров сплелись тугим канатом правды.

– Нет, нельзя! Не ешь! – закричала она, кинулась отобрать мясо.

Пёс оскалился и зарычал, защищая добычу.

– Пожалуйста, миленький, нельзя!

Ну конечно, разве отдали бы ей с собой лучший кусок для жуткого зверя? Никто не желал его задобрить! Никто не желал ждать и надеяться, что он пропустит их к башне…

А пëс рвал и глотал куски мяса.

Ароматного и смертоносного, напитанного соками зверебоя. Неужели они могли?.. Кто из них?

Или все вместе…

Пса мотнуло, он еще пытался грызть угощение, но сила утекла из могучих челюстей. Заурчал болезненно и жалобно, а потом завалился на бок. Рëбра его тяжело и дëргано опускались и поднимались.

Нежка комкала бумагу и губы, пытаясь сдержать слëзы. Ноги и не держали, и упасть бы поверх пса, зарываясь пальцами и лицом в его чëрную шерсть. Но Старик уже спешил на своих больных костлявых ногах к двери башни.

Нежка кинулась наперерез.

– Нет! Не пущу! Как вы могли?!

На что надеялась? Почему решила, что её послушают, а не просто сметут с пути?

Но ноги стояли, как никогда твëрдо. Так – правильно.

И всë равно, что делать дальше, Нежка не знала. Пёс дышал хрипло и каждый вдох – всё слабее. Ему не помочь. А Старик и остальные не уйдут, что бы она им ни сказала.

– Отойди, девочка, – хрипло велел Старик.

– Это всё неправильно, так не должно…

Она не договорила. Дверь в башню надсадно заскрипела, будто из неё никто не выходил миллион лет. Все обернулись. На пороге стояла Чёрная Хозяйка. Её лицо – лицо каменной статуи – белело на фоне высоко застёгнутого ворота чёрного плаща.

– Хватай её! – завопила мадам Боль.

В глазах Хозяйки на миг мелькнули паника и ужас. Нежке даже показалось, что она вот-вот сбежит. Но тут её взгляд упал на умирающего пса, и Хозяйка забыла обо всём. Белый камень лица растрескался, выпуская болезненно сжатые губы, влажно заблестевшие глаза.

– Что вы наделали? – прорыдала она.

И голос это был не холодный и властный, а тонкий и прерывистый.

Старик, мадам Боль и Иголка кинулись к ней. Чёрная Хозяйка не защищалась. Она вообще ничего не делала. Её руки опустились, из глаз лились потоки слёз, смешивались с рваными всхлипами.

Чёрная Хозяйка рыдала, как маленький несчастный ребёнок, и Нежка не могла этого вынести. Она метнулась вперёд и отчаянно вцепилась в Старика и Боль. Ар-р-х! Как же… Как же невыносимо и пронзительно! Выламывающая, сверлящая нутро боль – слишком много для одного. Отдать, откинуть как можно больше.

Нежка бы хотела вот так – оттолкнуть, выбросить. Но разве есть учитель, лучше боли? Разве ощутишь без боли сладость жизни? И Нежка её приняла. А ещё приняла ломкую зыбкую старость, итог которой всегда один.

Что-то менялось в ней. Нежка оглядела себя и поняла, что сейчас она выше всегда такой величественной и статной Чёрной Хозяйки.

– Позволь мне, – прошептала Нежка.

Она обняла Хозяйку так крепко, как никого и никогда не обнимала. Ощутила, как горячие слёзы упали на ключицы. Горькие и радостные. Нежка рассеянно гладила маленькую Чёрную Хозяйку по волосам и шептала всё, что приходило в голову. Что больше не надо бояться, что она не одна, что она больше никогда не будет одна.

И сама верила. Ноги сейчас так твёрдо упирались в землю, сердце билось ровно и уверенно.

Вот так – не больно. Так – не страшно.

И в этот момент Нежка ощутила, что под плащом Чёрной Хозяйки пусто. Руки охватывали плащ, но она не чувствовала под ним покатых плеч, острых лопаток. Нежка отстранилась, и полы плаща в ответ распахнулись. Под ним зияла пустота. И тень. Живая, подвижная, играющая на ветру, точно тёмная пена на поверхности Жути.

– Мне было так невыносимо страшно, – прошептала Чёрная Хозяйка. – До дрожи. Чувствовать – слишком больно. Я не хотела…

– Всё хорошо. Теперь я с тобой.

Плащ охватил их обеих. Нежке показалось, что она рассыпается, но это не пугало. Она не теряла себя, как в тот день, когда упала в Жуть. Когда влила в неё свой невозможный, необъятный страх. Когда подарила ей силы утопить город.

Нет, сейчас она не теряла. Сейчас она нашла.

Её потянуло в пустоту под плащом. Чтобы заполнить, чтобы слиться, стать чувством, любовью и светом. И пока она ещё хранила немного себя-отдельной, Нежка увидела, как невидимый ветер поднимает с земли умирающего пса.

Из его рта струйкой стекала зеленоватая слюна, глаза закатились. Но он ещё, пусть слабо, но дышал. А значит, они успели. Без него бы ничего не получилось, он тоже часть. Нежка это знала. Знала всегда.

Чёрная шкура вплелась в их единство – сила и чистая ярость. Со всех сторон потянулись к ним россыпи искр – все остальные жители города тоже стремились вплести свои темень и свет, свои маленькие, но важные нити. Отверженные, исторгнутые, забытые. Важные.

Далеко, в Последнем доме заворочалась Память. Сладко потянулась и подняла тяжёлые веки.

А потом, Нежка забыла себя. И вспомнила.

Словно огромный ослепительный взрыв она поднялась над всем под неистовую мелодию флейты. Трель разлилась над городом обещанием радости и тепла, согрела стылый воздух. И на последней ноте осыпалась жалящими солнцами на тёмную злую муть реки.

Жуть отступала. Разъярённые волны пытались кусать и жалить, но силы в них было не больше, чем в очнувшейся от спячки мухе. Жалкая, она уползла в расщелину и сгинула там.

Тёмные извечные тучи расступились, и город в первый раз в жизни увидел ясный свет. Но ему не суждено было долго ласкаться в лучах солнца. Город рушился. Рассыпались камнем дома и дороги, а камень, дрожа, превращался в песок. Песок искрился, переливался, утекал в вечность. В жизнь.

Страха нет. Помни. Я всегда с тобой.