– Увы, Ваша Светлость! – старенький друид развёл руками и печально склонил голову. – Боюсь, ваш лекарь был прав: юную герцогиню не спасти. Смерть уже раскинула над нею свои чёрные крылья, а с нею, как известно, не договоришься.

Высокий, статный, светловолосый мужчина с аккуратно подстриженной бородкой сжал кулаки. Его мрачное волевое лицо потемнело, будто укрывшись серой вуалью бесконечной печали и непримиримой ярости. Ещё и трёх лет не минуло с тех пор, как вторые роды унесли в могилу его горячо любимую жену вместе с нерождённым наследником, и вот теперь старуха замахнулась своей косой на единственное остававшееся у него родное существо, его плоть и кровь – как две капли воды напоминавшую Элейну красавицу-дочку. Реонар не мог допустить, чтобы с Йуле, этим нежным бутоном, обещавшим распуститься с годами в прекраснейший цветок Арбурского герцогства, что-нибудь случилось.

Болезнь дочери длилась уже больше пяти дюжин дней. На исходе своей восьмой весны Йуле начала худеть. Сначала только гувернантки замечали, что девочка стала чаще отказываться от пищи, но вскоре и отец, великий герцог Арбурский, увидел впалые щёки и похудевшие кисти рук дочери. На все расспросы обеспокоенного Реонара Йуле лишь печально качала головой и, глядя на него огромными, полными тревожной тоски глазами покойной Элейны, заверяла отца, что она в полном порядке и просто поддалась малодушно весенней хандре, которая скоро пройдёт.

Утешения маленькой герцогини мало убедили обеспокоенного отца, который без промедления велел придворному лекарю вернуть его единственное дитя к жизни. Однако после осмотра юной леди почтенный мэтр Гордиус лишь покачал головой: он не смог установить причину плохого самочувствия Йуле. Девочке же с каждым днём становилось хуже: появились тянущие боли в животе, которые не могли унять никакие травы. Все именитые столичные доктора перебывали в покоях герцогини, но ни один из них не сумел помочь.

Вскоре во все концы страны были посланы гонцы, обещавшие от имени великого герцога баснословную сумму тому, кто сумеет победить болезнь его дочери. И, хотя желающих испробовать свои таланты врачевателей выискалось немало, ни один из них не сумел установить причину болезни или хотя бы чуточку улучшить состояние юной герцогини. Йуле увядала на глазах.

В последние дни она начала жаловаться на то, что постоянно хочет в уборную, а потом горничные начали обнаруживать на её белье пятна крови, хотя до вступления в женский возраст малышке было ещё очень далеко.

Узнав о новых симптомах болезни девочки, которая уже потеряла едва ли не четверть веса и с трудом могла ночью уснуть из-за непроходящей боли, придворный лекарь подписал Йуле смертный приговор. Со скорбным видом он сообщил великому герцогу, что речь, скорее всего, идёт о какой-то зловещей опухоли, которая быстро разрасталась в теле его дочери и изнутри давила на внутренние органы, грозя в самое ближайшее время разорвать их.

Сказать, что Реонар впал в отчаяние – ничего не сказать. Бессильный гнев, ужас, страшная тоска и горькое ожидание неизбежной беды накрыли великого герцога с головой, заставив позабыть о своём долге правителя и превратиться в обычного человека – отца, чья дочь умирает в страшных мучениях в его беспомощных руках.

И снова поскакали гонцы, уже и за пределы страны. За спасение своей дочери великий герцог обещал чуть не половину казны, но никто был не в силах помочь несчастной Йуле. Последнюю свою надежду Реонар возлагал на друида Вельниха, за которым он послал людей в саму Лесную обитель, до которой было десять дней пути, если своевременно менять лошадей и гнать, не останавливаясь на ночлег. Про Вельниха ходили слухи, будто он топчет эту землю уже не первое столетие и знает средства от любой хвори, если только болезнь не наслали сами боги. И вот теперь друид сообщил великому герцогу, что шансов выжить у его дочери нет.

– Понятно, – склонив голову, хриплым голосом прошептал Реонар. – Мой камергер заплатит вам за доставленное беспокойство и потраченное время. После вас доставят обратно в Лесную обитель.

– Благодарю, Ваша Светлость, – кивнул седой головой друид. – И, если позволите…

Уже собиравшийся уйти великий герцог встрепенулся и ожидающе уставился на Вельниха. В его глазах вспыхнул огонёк надежды.

– Оставьте всему идти своим чередом, – мягко сказал старик, глядя на отчаявшегося отца своими по-прежнему ясными, сочувствующими, проницательными глазами. – Есть вещи, над которыми люди не властны. Вам, как человеку могущественному, принять эту нехитрую истину гораздо сложнее, чем любому из ваших смиренных подданных. И всё же не забывайте, что длину пути определяем не мы. В нашей власти лишь пройти достойно то, что нам отмерено свыше.

Реонар ничего не ответил. Единственное, чего ему сейчас хотелось, – остаться одному и позволить себе дать выход терзавшему его изнутри калёным железом горю. Поэтому он молча развернулся и чуть ли не бегом направился в свои покои.

Заперев дверь своей опочивальни на ключ, он достал из маленького шкафчика крепкую травяную настойку, по полрюмки которой позволял себе иногда выпить, если не мог уснуть после беспокойного дня. Не задумываясь, что делает, великий герцог приложился к горлышку глиняного сосуда и начал пить, чувствуя, как настоянный на двух десятках трав спирт обжигает горло, горячей лавой проваливается в желудок и посылает по закоченевшему от горя телу волны спасительного тепла.

Почувствовав, что ожил, Реонар ощутил прилив неведомой доселе злобы. Поставив почти наполовину опустошённую бутыль на место, он с силой захлопнул дверцу шкафа и обвёл комнату помутневшим яростным взором. Первым гнев великого герцога испытал на себе серебряный кубок. С силой брошенный о стену, он с жалобным звоном покатился по полу, после чего был беспощадно раздавлен кованым каблуком чёрного сапога.

Лишь распалив этим захлестнувшую его ярость, мужчина с размаху пнул ни в чём не повинный прикроватный столик светлого дерева на изогнутых резных ножках. Перевернувшись, тот сделал пару оборотов и замер у стены. Стоявшая на нём фарфоровая ваза с фруктами, заботливо принесённая поутру горничной, раскололась на несколько кусков. Присев, Реонар подхватил подкатившееся к его ногам яблоко, задумчиво покрутил его в руках, а секунду спустя запустил золотистый плод прямиком в стоящее у противоположной стены зеркало в полный рост. Десятки мельчайших обломков стекла осыпались на пол. Тревожный грохот вернул великого герцога в чувство. Сглотнув, он сел на край кровати, упёрся локтями в колени и, обречённо опустив голову на ладони, замер без движения.

Через некоторое время в дверь негромко постучали. Встрепенувшись, мужчина огляделся. Ему стало стыдно за устроенный в спальне погром: во-первых, великий герцог никогда не должен позволять своим эмоциям взять верх над разумом; а, во-вторых, злость не та эмоция, которая поможет Йуле если не выжить, то хотя бы провести последние дни в покое, окружённой лаской и заботой. Он должен был взять себя в руки – ради дочери и ради своих подданных.

Тяжело поднявшись, Реонар открыл дверь и уставился на сгорбленную, совершенно седую женщину, едва доходящую ему до плеча. Мужчина посторонился, пропуская её внутрь. Старушка аккуратно закрыла за собой дверь и, оглядев покои, удручённо вздохнула, а потом вдруг нежно погладила великого герцога по склонённой белокурой голове, словно мальчишку, побитого в уличной драке. От этого знакомого с детства жеста тот, неожиданно для себя самого, повалился на колени и горько разрыдался, одной рукой упираясь в холодный каменный пол, а другой стыдливо прикрывая вмиг покрасневшие глаза.

– Ну-ну, будет, Реоша, будет, – тихо проговорила старушка, не переставая поглаживать своего воспитанника по густой шевелюре.

– Она умирает, Нида, умирает, – сквозь слёзы пожаловался своей старой няне великий герцог.

Не в силах справиться с собой, он продолжал горестно всхлипывать, плача так искренне и безутешно, что у старой Ниды сердце разрывалось. Даже после смерти Элейны она не видела его таким. Он ходил мрачнее тучи, но всё же мог сдерживать свои эмоции, не давая выхода ни ярости, ни печали. Тогда у него был стимул оставаться сильным – ради малышки Йуле, потерявшей мать. И вот теперь смерть грозила отобрать у него и её.

Нида была простой и доброй женщиной. Не имея своих детей, она воспитала Реонара, точно собственного сына, и относилась к нему как к родному ребёнку. Тот отвечал ей взаимностью, поскольку вдовствующая герцогиня, его мать, была женщиной холодной и чопорной и всегда видела в сыне лишь наследника престола, а не родную кровь.

Нида являлась, пожалуй, единственным человеком, перед которым он не боялся открыть свою слабость. Мужчина ни на что уже не надеялся и просто изливал своё горе, не в силах совладать с переполнявшей его печалью. Однако, неожиданно для него, старушка вдруг заговорила:

– Ваша Светлость, не сочтите меня выжившей из ума бабкой, но можно попробовать ещё одно средство.

Промокнув глаза тыльной стороной ладони, Реонар, шмыгнув носом, вопросительно уставился на Ниду. Та продолжила:

– Ещё когда я была вашего возраста, ходили слухи о тёмной ведьме, живущей в лесной чаще, неподалёку от деревни Боровое. Говорили, будто бы она служит самой Смерти и вроде как умеет сговориться со своей госпожой, если ей предложат хороший дар. И вот, Реоша, веришь ли, вчерась в лавочке у аптекаря услышала я, как две женщины про ту ведьму говорят: она будто бы мужа у одной спасла, когда на лечение денег не было, а в качестве платы только корову попросила. Правда, как я поняла, муж-то вылечился, да ребёночек у них захворал, к парному молоку привыкший… Тут-то я и вспомнила про ту ведьму. Если она ещё в моей молодости там жила и до сей поры не сгинула, может, и впрямь какой силой владеет, а?.. Знаю я, что при дворе Вашей Светлости подобные мужицкие россказни не приветствуются, но… А что, если попробовать? Терять-то ведь уже нечего.

Нида и сама такие вещи не приветствовала – только не потому, что считала их глупыми бреднями простолюдинов, а, напротив, потому что верила, что от чёрного колдовства ничего хорошего ждать не приходится. Только уж слишком больно было ей смотреть на муки своего воспитанника, да и к маленькой Йуле старушка успела сильно прикипеть. Вот и не сдержалась, рассказала о ведьме.

– Спасибо тебе, Нида. За всё, – поблагодарил великий герцог, поднимаясь с пола. – Ты попроси, пожалуйста, чтобы здесь прибрались, хорошо?..

– Конечно, Реоша, сейчас кликну кого-нибудь, – закивала пожилая женщина, с жалостью глядя на исчезающего в дверях Реонара.

Последний направился к дочери.

В будуаре юной герцогини царила угнетающая тишина. Казалось, все горничные застыли на своих постах, не смея пошевелиться или громко вздохнуть. Завидев великого герцога, все трое одновременно присели в низких реверансах.

– Папочка, – прошептала лежащая на постели маленькая Йуле, и на её лице мелькнула бледная тень улыбки.

Заботливо устроенная на пышных подушках в своей огромной кровати с балдахином цвета слоновой кости, исхудавшая и осунувшаяся, девочка казалась крохотной и беззащитной. При виде её измученного бессонницей и искажённого постоянными болями личика Реонар до боли впился ногтями в ладони, чтобы снова не заплакать. Ему было так мучительно жаль свою невинную дочь, что он готов был обречь себя на самые страшные пытки и истязания, лишь бы избавить её от страданий.

– Как ты, Йуле? – состряпав на лице подобие улыбки и блестящими глазами глядя на дочь, спросил великий герцог.

– Мне сегодня лучше, чем вчера, – соврала девочка. – Даже аппетит появился, когда Туяна принесла моё любимое жаркое из дичи. Думаю, я скоро поправлюсь, папочка, правда ведь?

– Конечно, моё сокровище, – ещё шире растянув края губ, выдавил из себя мужчина, и по его щеке скатилась одинокая слеза.

Боясь, как бы дочь не заметила этой слабости, он, приподняв её, притянул невесомое тельце к себе на колени и, придерживая за спину и лаская волосы, начал баюкать, точно младенца. Йуле обхватила его своими маленькими ручками и, уткнувшись отцу в грудь, тихо заплакала.

Она знала, что умирает. Знала так же верно, как то, что завтра на рассвете взойдёт солнце. Знала, что отец тоже это понимает, хотя ещё и тешит себя иллюзиями найти лекаря, который вернёт её к жизни.

Девочке не хотелось умирать, несмотря на то что последние десять дней настолько измотали её, что порой смерть казалась ей избавлением. Непрекращающаяся рвущая изнутри боль и постоянное желание облегчиться не давали ей забыться сколько-нибудь продолжительным сном. Она лишь дремала урывками, когда истомлённое сознание просто отключалось и дарило Йуле несколько минут блаженного забытья.

И всё же она помнила, какой была её жизнь всего какие-то полгода назад. Она помнила уроки строгих учителей, редкие вечера, проводимые в беседах с отцом, прогулки по заросшему парку в сопровождении свиты, прохладу омывающих разгорячённое тело волн лесного озера, вкус дикой малины, игры с Нерихом и Адирой, неунывающими детьми конюха… У неё было счастливое детство, которое должно было постепенно перейти в волнующую юность и наполненную заботами о благополучии герцогства Арбур взрослую жизнь. Так должно было быть, но судьба распорядилась иначе.

– Папочка, – выплакавшись, тихо спросила Йуле, – а когда я умру, встречу там маму?

– Непременно, моя красавица, – герцог крепче сжал дочь в объятиях. – Она, конечно же, ждёт нас с тобой, чтобы обнять по ту сторону жизни. И уж там мы больше никогда не расстанемся. Но не спеши к ней, Йуле, не торопись. Ты выздоровеешь, я обязательно что-нибудь придумаю, обещаю тебе. Только продержись ещё немного, хорошо?

– Ладно, – кивнула девочка.

Обещание отца и его крепкие объятия немного успокоили юную герцогиню и после его ухода она забылась наконец коротким и таким необходимым сном.

***

На рассвете следующего дня великий герцог приказал заседлать ему лошадь и один выехал сначала за пределы своей резиденции, а потом – за стены едва начавшей просыпаться столицы. Его путь лежал в деревню Боровую, расположенную к юго-западу от Жезьи. Выехав из города на рассвете, он рассчитывал оказаться на месте приблизительно к полудню.

Резвая пегая кобыла Верная донесла его до места даже чуть быстрее ожидаемого и, отыскав на въезде в деревню трактир, Реонар зашёл туда и, скинув плащ, велел подать обед ему и овса – лошади. Вскоре румяная трактирная девка, судя по всему, дочь хозяина, поставила перед единственным посетителем миску ароматной похлёбки с сухарями, тарелку с жареным мясом и овощами, а также кружку холодного эля. Поблагодарив её кивком, мужчина принялся за еду.

После трапезы, когда девка пришла убирать со стола, он негромко окликнул её:

– Эй, милая.

Замерев, та поглядела на него своими простодушными васильковыми очами.

– Послушай, говорят, где-то здесь в чаще живёт ведьма. Не подскажешь, как бы мне отыскать её?

– А чего тут искать-то, – пожала плечами девками, выражение лица которой тут же стало несколько настороженным. – Выезжаете через другие ворота и аккурат на третьей по счёту тропинке сворачиваете влево. Там на всех развилках держитесь центральной, самой утоптанной дорожки. Так и дойдёте до ведьминой избушки.

– А ты, никак, ходила туда? – прищурившись, спросил мужчина.

– Ну, ходила, – насупилась девка, – да ведь мало мне с этого проку было… Вы бы, господин, обдумали бы всё хорошенько, прежде чем к старухе в пасть соваться. Много к ней людей ходит, почитайте, только за её счёт и живём зимой… Помогает она людям, что уж скрывать, никому не отказывает. Вот только не видела я пока, чтобы её помощь хоть кому-нибудь счастье принесла!

– Это как так? – удивился Реонар. – Сама же говоришь – помогает!

– Ну да, – вздохнула девка, задумчиво почесав кончик носа. – Говорят, она у Смерти на службе состоит. А та своего никогда не упустит. Люди глупые идут к ней с одними проблемами, она их вроде как решает, ещё и плату сдирает немалую, а по итогу её помощь ещё большими неприятностями оборачивается. Я так полагаю, её бы люди озлобленные на тот свет давно уж спровадили, да, видно, действительно ту ведьму сама Вечная Госпожа бережёт.

Великий герцог ничего не ответил. Девка тоже немного помолчала, потом собрала посуду и, уходя, сказала:

– Ну, я вас предупредила, а вы уж дальше сами думайте. Впрочем, вижу и так, что, как и прочие, не послушаете меня. Я и сама в своё время доброго совета не послушала… Сюда ведь люди только по большой нужде приезжают, а вы издалека путь держите, никак, с самой столицы. Видно, отчаялись уже в других местах помощи искать, а от последнего средства всё равно не откажетесь, хоть бы я вас до самого заката отговаривала. Что ж, надеюсь, вы не будете корить себя всю оставшуюся жизнь за сегодняшний день, как я корю себя за смерть своего Гани.

Опустив глаза, девка скрылась на кухне, оставив недоумевающего Реонара в полутёмном зале кабака. Нахмурившись, он залпом допил оставшиеся полкружки эля и, резко поднявшись из-за стола, вышел на улицу.

Затянув подпруги также пообедавшей Верной, мужчина сел в седло и задумчиво поехал по указанной девкой дороге.

Он уже ехал достаточно долго для того, чтобы усомниться в верности указанной дороги, когда наконец оказался на поляне, в другом конце которой виднелся добротный дом. Забора вокруг него не было, поэтому издалека можно было увидеть расположившийся у крыльца колодец. На поляне мирно паслись три коровы, для которых, очевидно, был установлен навес. Из хлева донеслось блеяние коз. Ближе к дому плетнём была огорожена территория для домашней птицы, которая, судя по всему, имела из сарая свободный выход на улицу. Одним словом, увиденное больше напоминало крестьянский дворик, чем избушку лесной ведьмы.

Успокоенный этой идиллической картиной великий герцог, привязав лошадь к плетню, взбежал на крыльцо и громко постучал. Дверь распахнулась почти в ту же секунду, и взору Реонара предстала высокая сухонькая старушка с блестящими тёмными глазами. Одетая в невзрачный чёрный балахон, с чёрной же косынкой на голове, статью и манерами она напоминала скорее вдовствующую женщину благородного происхождения, нежели живущую в глуши ведьму.

– Милости прошу, Ваша Светлость, – чуть склонив голову, проговорила старуха, пропуская гостя в дом.

– Откуда ты знаешь?.. – удивился тот, входя в светлую и опрятную комнату.

– Помилуйте, Ваша Светлость, ведь вы проделали такой путь, чтобы просить меня об услуге куда как более сложной, чем предсказание, кого привела ко мне дорога сегодня. Стоит ли удивляться, – улыбнулась хозяйка, проходя вглубь дома и жестом указывая следовать за ней.

– Ты права, – кивнул великий герцог, следуя за женщиной. – Раз уж тебе ведомо, что меня привело, тогда не томи и ответь мне сразу: ты сможешь исцелить мою дочь? Я готов заплатить любую цену.

– Ваша Светлость, – ухмыльнулась старуха, присаживаясь в кресло напротив камина и приглашая посетителя занять второе, – ведь вы уже предлагали своё золото всем и каждому. И, поскольку вы всё-таки здесь, осмелюсь предположить, что деньги ничем вам не помогли. Мне ваши богатства тоже ни к чему, да и лечить я не умею.

– Значит, ты мне не поможешь, – нахмурился мужчина, с силой стискивая подлокотники жалобно скрипнувшего под ним кресла.

– Я – нет, – согласилась ведьма. – Я всего лишь проводник, посол, если угодно, из мира моей госпожи. Я могу только помочь вам в общении с Вечной Госпожой, а уж о чём вы договоритесь – это меня не касается.

– Договориться… со смертью? – недоверчиво вскинул брови Реонар.

– А почему нет, – пожала плечами старуха. – В конце концов, ваша дочь умирает, излечить её невозможно, так с кем ещё вам и разговаривать, как не с ней.

– Кхм… Что ж… Ну, пусть так.

– Славно! – обрадовалась пожилая женщина и проворно вскочила со своего места. – Вы тогда посидите пока здесь, а я сейчас всё приготовлю. Самую малость только обождите.

Великий герцог смотрел на пляшущий в камине огонь, не зная, что и думать. Он всегда считал потусторонний мир, ведьм, колдунов и всякую прочую нечисть бабьими сказками. И вот теперь сидел здесь в ожидании разговора со Смертью. Ему не было страшно – скорее любопытно. Самое интересное, он до сих пор не верил, что из этой затеи действительно что-нибудь получится: не так-то просто избавиться от убеждений, которыми жил последние тридцать лет. И всё же послушно выпил поданный старухой горячий мятный отвар и уставился в пламя, полыхнувшее изумрудным огнём после того, как в него кинули какой-то порошок.

– Кто сегодня? – вдруг раздался из пламени шелестящий голос.

– Великий герцог Реонар Арбурский, – почтительно ответила ведьма. – Его дочь стоит на пороге. Он хочет спасти её.

– Вижу… Её тень уже готова шагнуть в мою обитель.

– Отпусти её!.. – не выдержав, воскликнул мужчина, привставая в своём кресле.

– А что я получу взамен? – голос напоминал скорее шуршание по песку змеи, нежели привычный человеческому уху звук.

– Всё что угодно! – горячо заверил отчаявшийся отец. – Ради дочери я готов на всё, хоть бы ты потребовала отречься от трона, навсегда покинуть мою страну…

– Мне этого не нужно. Оставь себе своё царство и корону, они ровным счётом ничего не стоят, – оборвала Смерть. – Хаос требует новую жертву, выбор рока пал на твою дочь, я не могу просто отпустить её.

– Тогда забери меня, – с готовностью предложил великий герцог.

– Твоё время не пришло, ты ещё послужишь мне, – раздались слова, за которыми послышался шорох, отдалённо напоминающий смешок. – К тому же, ты просишь об услуге, а, значит, должен оплатить её.

– Так чего же ты хочешь?.. – растерялся Реонар.

– Мне нужны две жизни. Одна станет жертвой хаоса вместо твоей дочери, а вторая будет платой за мою милость.

– Я должен… кого-нибудь убить?

– Не «кого-нибудь». Принца Альгера Роскетта, который гостит сейчас в твоём замке, и мэтра Гордиуса, твоего придворного лекаря. Причём убить их ты должен сам, своими руками, тем кинжалом, который даст тебе Хисса. Только так я смогу узнать их в толпе безликих теней и понять, что свою часть сделки ты выполнил. Времени у тебя на раздумье – четыре дня. На закате четвёртого дня опухоль Йуле разорвётся, и девочка умрёт в страшных муках. Думай, великий герцог, только недолго.

После этого тёмное облако над очагом исчезло, пламя обрело свой привычный оранжево-жёлтый цвет, а в комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием смолянистых дров.

– Возьмите, Ваша Светлость, – раздался через некоторое время над ухом великого герцога голос ведьмы.

Встрепенувшись, неподвижно застывший в кресле мужчина поднял голову и, с трудом сфокусировав взгляд, уставился на тускло мерцающий в отблесках огня кинжал тёмного металла. Ничем не примечательное оружие показалось ему живым – оно напоминало диковинное злобно оскалившееся животное, готовое вонзить в него свой единственный клык.

– Этим? – вздрогнув, спросил Реонар. Он вдруг ощутил, как по спине пробежал холодок, а тело вздрогнуло, точно в ознобе.

– Да, – кивнула женщина, бесстрастно глядя на гостя. – Когда сделаете, киньте его в огонь.

– Зачем? – бездумно спросил великий герцог, всё ещё заворожённо разглядывая кинжал и не решаясь взять оружие в руки.

– Ну, хотите – можете оставить на память, – ухмыльнулась ведьма и, словно прочитав его мысли, добавила: – Берите же, он не кусается!

– Я ещё не согласился, – поспешно открестился мужчина.

– Мне-то что? Думайте. Надумаете – сделаете, нет – вернёте обратно. Или собираетесь потом снова скакать до меня полдня? Не боитесь опоздать, Ваша Светлость?..

Одарив её испуганно-сердитым взглядом, Реонар поспешно схватил кинжал. Вопреки его ожиданиям, тот не оказался ни обжигающе-холодным, ни подозрительно горячим – просто кусок обычного, ничем не примечательного заточенного металла.

– До свидания, – буркнул великий герцог и, раздражённо оправив плащ, широким шагом направился к выходу.

– Прощайте, Ваша Светлость, – проговорила ему вслед старуха. Тот на миг замер, но, так и не повернув головы, стрелой вылетел из домика, вскочил в седло и погнал Верную прочь с озарённой закатным солнцем полянки.

***

– Реонар, только не говори мне, что веришь в эти бабьи сказки! – горячился младший брат великого герцога. – Ты же понимаешь, что это просто фокус ловкой трюкачки? Она так на жизнь зарабатывает. Есть в нашей стране повара, есть кузнецы, прачки, а есть мошенницы. Твоя вот новая знакомая из последних. Сколько она с тебя стрясла за это представление?

– Она не взяла у меня денег, Керай, – задумчиво покачал головой Реонар.

– Ну… – тот на секунду задумался. – Значит, у неё какой-то более хитрый план. Например, она предположила, что юная герцогиня может неожиданно для всех выздороветь – не зря ведь ты созвал к ней лучших лекарей. И тогда ты бы поверил во всю эту чепуху и, как благодарный отец, осыпал старую каргу милостями. А если – прости, Реонар! – случится непоправимое, всегда можно оправдать это неправильным проведением ритуала. Скажем, надо было под правое ребро тыкать, а ты под левое кинжал загнал… Ну, и прочая ерунда в таком духе.

Великий герцог ничего не отвечал. Снедаемый сомнениями, он по возвращении в столицу поделился своими думами с братом, который закономерно резко осудил его безрассудство.

– Ладно ещё мэтр Гордиус, – продолжал Керай. – Если отбросить в сторону тот факт, что он с пелёнок следил за нашим здоровьем и лично я очень крепко привязан к старику, всё же большого переполоха его смерть не вызовет. А вот тебя точно сожрут муки совести, уж я-то тебя знаю, Реонар! Но это будет только твоя личная проблема. Зато с принцем Альгером ситуация в корне иная, ты ведь и сам это понимаешь! Допустим, ты проникнешь в покои принца через тайный ход, благополучно минуя его стражу, и зарежешь во сне. Только это ведь чревато войной, дорогой мой братец!.. Как ты собираешься объяснять Его Величеству Друмару Роскетту, что его любимый сын и наследник, приехавший обсудить союз против княжества Исальского, заколот насмерть в покоях твоего замка?! Думаешь, Друмар спустить тебе это с рук?

Реонар по-прежнему хранил молчание. Он и сам всё это понимал, но времени на принятие решения оставалось всё меньше, и ему требовалась поддержка близкого человека, который сказал бы, что он примет единственно верное решение, если откажется от глупой, невыгодной сделки, предложенной непонятно кем в доме полоумной старухи.

– Послушай, – Керай предпринял последнюю попытку убедить брата, – нельзя вот так запросто распоряжаться чужими жизнями, даже если ты правитель большой страны. Понимаю, тебя терзают сомнения – а вдруг! Вдруг это окажется правдой, и Йуле выздоровеет. Предположим на миг, что этот безумный договор не такой уж безумный. Твоя дочь спасена, но на твоих руках – кровь двух ни в чём не повинных людей. Неужели ты считаешь себя мудрее самой жизни и полагаешь, что вправе сам решать, кому жить, а кому умереть? Реонар, ты не бог, ты не властен над жизнью и смертью. Я знаю, как ты любишь Йуле, и представляю, что она значит для тебя после ухода Элейны… Я тоже люблю девочку и без колебаний отдал бы свою жизнь, чтобы спасти её – но это не в нашей власти, пойми. Ты сделал, что мог. Ты боролся до последнего. Проиграть смерти не стыдно. Умерь свою гордость, стань чуточку скромнее, смирись и не теряй надежды на благополучный исход. Так делают все люди. Ты человек, и это лучшее, что ты можешь сделать.

– Ты прав, – наконец заговорил великий герцог, вызвав у брата вздох облегчения. – Я не стану пользоваться этим оружием и проливать кровь невинных. Я люблю дочь больше жизни, но я отпущу её, если такова воля рока. Мои страдания – ничто в сравнении с миром в моей стране. Вот только…

– Что ещё? – снова насторожился Керай.

– Никак не могу взять в толк. Если старуха, как ты утверждаешь, просто ловкая трюкачка, то откуда она могла узнать в своей глуши о вчерашнем приезде принца Альгера?

***

Маленькая Йуле умирала. Последние две ночи она не спала и, беспокойно ворочаясь в кровати, лишь всхлипывала время от времени от час за часом усиливающейся боли. Прошло три дня из предсказанных ведьмой четырёх оставшихся девочке. Великий герцог не отходил от постели дочери, и лицо его становилось всё мрачнее.

– Папочка… – вдруг прошептала Йуле глубокой ночью.

– Что, моя родная? – тут же вскочив с кресла, склонился над ней Реонар.

– Я не могу… не могу больше терпеть. Мне так больно. Так ужасно больно!.. Словно разрывает изнутри что-то. Папа… нельзя ли попросить мэтра Гордиуса приготовить лекарство… ну… от которого мне больше не будет больно.

– Малышка, – едва сдерживая слёзы, ответил отец, – ты ведь знаешь, он даёт тебе обезболивающие отвары пять раз в день. Боюсь, ничего лучшего он предложить не может…

– Папочка, – чуть слышно перебила девочка, – ты меня не понял. Я хочу такое зелье… от которого мне уже никогда не будет больно. Я не могу больше терпеть, отец. Я боролась, я слушалась лекарей. Но мне очень плохо, папа. Я не хочу больше жить. Прости меня, что сдалась. Это сильнее меня.

– Йуле!.. – всхлипнув, шёпотом воскликнул мужчина и, схватив дочь в крепкие объятия, заплакал.

– Папа, пожалуйста, – через некоторое время снова попросила девочка. – Сходи к мэтру Гордиусу. Вдруг он сможет помочь мне уйти быстро и безболезненно…

– Хорошо, малышка, – сквозь слёзы пообещал отец и, неохотно выпустив дочь из объятий и осторожно уложив её обратно на подушки, поднялся. – Я скоро вернусь. Я очень люблю тебя, Йуле.

– Я тебя тоже, папочка, – эхом откликнулась девочка и попыталась выдавить из себя улыбку, но, даже чтобы приподнять уголки губ, у несчастной уже не осталось сил: вместо этого лицо её исказила мучительная гримаса.

Выйдя из будуара дочери, великий герцог медленно, каждый шаг преодолевая самого себя, побрёл в комнату придворного лекаря. По его щекам, не переставая, струились слёзы. Он не давал себе труда смахнуть их.

Проходя мимо своих покоев, Реонар замедлил шаг, потом остановился. Помедлив минуту, он вернулся к двери и вошёл в комнату. В камине тлели догорающие угли. В памяти мужчины воскресла избушка ведьмы и шелестящий голос из сгустка серого дыма. Потом перед его глазами встало измождённое лицо маленькой Йуле. Страдания дочери отозвались в сердце отца острой болью безысходности.

Выдвинув ящик письменного стола, великий герцог уставился на простенький кинжал. Тот лежал мёртвый и холодный, ничем не выдавая своей тёмной сути. С минуту разглядывая оружие, Реонар в итоге взял кинжал, не осмеливаясь сознаться даже самому себе, для чего он это делает. Твёрдой рукой задвинув ящик стола, крепко сжав рукоять оружия, он быстро направился в спальню мэтра Гордиуса.

– Ваша Светлость?.. – поднялся из-за стола удивлённый лекарь. – Что-то с юной госпожой?

Уже в ночной рубашке, приготовившийся ко сну, он сидел, склонившись над трактатом, и что-то читал при свете свечи. В его комнате пахло воском, бумажной пылью, какими-то травами и спиртом.

– Она… умирает, – сглотнув, произнёс незваный гость, крепче стиснув зажатый в спрятанной за спину руке кинжал. – Ей очень больно. Она просит яд.

– Ваша Светлость… – замялся придворный лекарь. – Сожалею, но я не держу у себя ядов и, признаться, даже не умею их готовить. Всю свою долгую жизнь я лечил людей или хотя бы пытался, по возможности, облегчить их страдания. Я могу дать герцогине сонное зелье. Оно поможет… уйти безболезненно. Она провалится в полное забытьё. После пробуждения нужно будет немедленно дать новую порцию. Таким образом, она уйдёт во сне, не будет больше страдать.

– Я не смогу… – со слезами на глазах прошептал великий герцог, делая шаг вперёд. – Не смогу смотреть, как моя дочь умирает у меня на руках, а я даже не попытался изменить это. Прости меня, Вильс…

Мэтр Вильс Гордиус с ужасом увидел, как мужчина направил на него остриё тускло блеснувшего в свете свечи кинжала.

– Ваша Светлость, что вы делаете?! – громко вопросил лекарь, отступая.

– Только так я могу спасти её, – прошептал великий герцог, точно обезумев, шаг за шагом приближаясь к старику. – Я должен… должен хотя бы попытаться.

– Не понимаю, что ты задумал, Реонар, – пробормотал мэтр Гордиус, на секунду увидев в этом отчаявшемся человеке того мальчика, которому он однажды помог появиться на свет, а позже не раз врачевал от различных хворей. – Что бы это ни было, я прошу: остановись. Я стар, мне не страшно умереть, но мне страшно за вас, мой герцог. Я вижу в вас ту упрямую решимость идти до конца, которая сгубила немало отчаянных храбрецов. И я позволю себе предостеречь вас, Ваша Светлость: не переходите грань. Вам не победить смерть, не уйти от неизбежности. А если попытаетесь, сделаете только хуже. Я знаю, как вы любите Йуле, но помочь ей невозможно, и…

Вильс сдавленно вскрикнул, когда клинок мягко, точно нож – в масло, вошёл ему под рёбра. Убийца пустым остекленевшим взором смотрел на закатившиеся глаза и нелепо раскрытый рот старика. Реонару казалось, это длилось целую вечность, но, на самом деле, уже пару мгновений спустя он аккуратно извлёк лезвие и уложил мэтра Гордиуса на ковёр. По белой ночной рубашке немедленно расползлось липкое багряное пятно.

Моргнув, великий герцог неимоверным усилием воли изгнал из разума любые размышления и заставил себя сосредоточиться на единственной задаче: ему нужно было убить принца Альгера Роскетта. Это было сложнее, поскольку покои гостя охранялись, да и дело предстояло иметь не с немощным стариком, а с молодым сильным и умным юношей. Разумнее всего было зарезать его во сне, поэтому мужчина, не теряя больше времени, поспешил обратно в свою спальню.

– Ваша Светлость… – учтиво склонил голову встретившийся в коридоре мальчишка-прислужник, но Реонар лишь зыркнул на него невидящим взором и промчался мимо.

Слугу испугал безумный взгляд великого герцога. К тому же ему показалось, что в правой руке у того сверкнул нож, однако в полумраке ночного коридора сложно было сказать наверняка. Возможно, это был какой-то медицинский инструмент, ведь герцог спешил со стороны покоев мэтра Гордиуса.

«Должно быть, бедняжка Йуле на последнем издыхании», – подумал мальчишка и, печально вздохнув, пошёл дальше в свою коморку, приютившуюся под крышей замка.

Добравшись до своей комнаты, мужчина судорожно нащупал спрятанный за книжным шкафом неприметный рычажок. Миг спустя огромное, в пол, зеркало беззвучно сдвинулось в сторону. За ним обнаружилась сравнительно небольшая дверца без ручки. Безошибочно потянув из ряда книг с верхней полки ничем не примечательный тёмно-зелёный корешок, великий герцог раскрыл фолиант, оказавшийся тайником, в котором обнаружилась связка ключей. Бездумно бросив лжекнигу на стол, Реонар вставил ключик в замочную скважину потайной двери и повернул. Дверь бесшумно отворилась, и мужчину обдало пыльной прохладой потайного хода.

Ещё мальчишкой он облазил эти коридоры вдоль и поперёк и прекрасно знал, какой из ходов этого мрачного лабиринта приведёт его в покои принца Альгера. Медлить было нельзя. Взяв в левую руку канделябр на семь свечей и не выпуская из правой кинжал, великий герцог торопливо, но осторожно двинулся по тёмному коридору. Попетляв по извилистым проходам, он вскоре остановился перед столь же скромного вида деревянной дверцей, через которую попал в это потайное место. Здесь Реонар замер в нерешительности.

Он даже не пытался прислушиваться, поскольку прекрасно знал, что не услышит ничего, пока не откроет дверь, равно как и его не услышит никто из находящихся в комнате. Мужчина больше не терзался вопросом выбора: выбор был сделан, и возвращаться сейчас к воззваниям разума и совести не имело смысла. В голове крутилась одна мысль: как убить находящегося за дверью человека. Если принц Альгер был один и крепко спал, это не составило бы труда, однако, если он бодрствовал и, что ещё хуже, бодрствовал не один… В этот момент великий герцог пожалел, что не захватил с собой меч, но возвращаться ему не хотелось. Сделав глубокий вдох, он в конце концов отворил маленьким ключиком тяжёлую дверь и, не услышав с другой стороны зеркала ни звука, повернул секретный рычажок.

Когда зеркало бесшумно отъехало в сторону, Реонар увидел перед собой тёмную спальню, а на кровати под балдахином – силуэт укрытого одеялом человека. Он лежал на спине, и его грудь мерно вздымалась от ровного дыхания.

Бесшумно ступая по ковру, мужчина приблизился к постели. Свечной свет озарил красивое и благородное лицо принца Альгера Роскетта. В следующее мгновение, разбуженный резко упавшим на его опущенные веки лучом, он открыл глаза. А ещё миг спустя его светло-карие глаза закатились. Рот уродливо широко раскрылся в немом крике, однако юноша не издал ни звука. Лезвие кинжала вошло в шею сбоку, и кончик его показался с другой стороны. Захлёбываясь собственной кровью, принц Альгер вцепился руками в тонкую простыню, судорожно дёрнул ногами и вскоре замер неподвижно.

Великий герцог одним резким движением выдернул клинок, и из раны на белое в сиреневых цветах покрывало хлынула ярко-алая кровь. Помедлив немного над телом, мужчина вскоре быстро развернулся и, тщательно закрыв за собой потайную дверцу, ушёл тем же путём, которым явился.

Оказавшись в своих покоях, Реонар, поставив канделябр на тумбочку, с отвращением швырнул кинжал в камин, где тлели остывающие угли. К его изумлению, сталь тут же полыхнула изумрудным огнём, который сожрал металл в считанные секунды. Решив не задумываться о причинах и следствиях этого происшествия, великий герцог подошёл к туалетному столику и плеснул из высокого узкого кувшина воды в таз для умывания. Вместо капли очищающей эссенции он плеснул туда добрую горсть. Когда начал смывать с ладоней кровь, над тазиком поднялось густое облако пены, которая вскоре перевалила через кромку и недолговечными пузырьками плюхнулась на стол.

Мужчина остервенело тёр руки, хотя они уже скрипели от чистоты. Какое-то время спустя он всё же заставил себя остановиться и, выплеснув красноватую под белым слоем пены воду в потайной коридор, тщательно запер маленькую дверцу, вернул на место зеркало и, спрятав ключи, водрузил на верхнюю полку книгу-тайник. Затем он снял с себя рубаху и, достав из шкафа другую, облачился в свежее. После этого, окинув внимательным взглядом комнату и не увидев ничего подозрительного, великий герцог вышел из своих покоев и направился в будуар дочери.

– Ваша Светлость, – шёпотом доложила горничная, остававшаяся этой ночью у постели больной, – юная герцогиня недавно уснула.

Реонар кинулся к постели девочки. Йуле лежала на правом боку с закрытыми глазами. Подтянув ноги едва ли не к самой груди и подложив под голову маленькую ладошку, она размеренно дышала, чуть посапывая во сне. На глаза отчаявшемуся отцу навернулись слёзы облегчения. В этот миг он совершенно уверовал в то, что его дочь поправится.

– Как только Её Светлость проснётся, немедленно доложите мне, – вполголоса приказал он и пошёл в свои покои.

***

– Реонар, как ты мог?! – Керай ворвался в кабинет брата, как только узнал о случившемся ночью.

– Ты о чём? – холодно спросил тот, жестом отсылая своего доверенного секретаря, который только что получил чёткие инструкции касательно свиты покойного принца Альгера Роскетта.

– Ты убил их!.. – понизив голос, прошипел Керай, когда двери закрылись, и они остались вдвоём.

– Кто тебе об этом сказал?

– Ты! Ты сам говорил мне об этом три дня назад!

– Я говорил только тебе и только в качестве предположения. Понимаешь меня?

Младший брат великого герцога лишь беспомощно вздохнул и, опустившись на низенький диванчик, устало спросил:

– Тебя кто-нибудь видел?

– Нет… да… кажется. Вроде бы, какой-то мальчишка. Я не знаю, был тогда сам не свой. Помню только его испуганный взгляд… Мы встретились в коридоре.

– О, боги!.. Только этого ещё не хватало. Если он начнёт болтать…

– Он ничего не видел. Только меня. Должно быть… должно быть, я был тогда не в себе. Но – и только.

На какое-то время в комнате воцарилась тишина, которую вскоре разрушил громкий стук в дверь и радостный женский голос снаружи:

– Ваша Светлость, Ваша Светлость!..

Поднявшись, Реонар открыл дверь.

– Ваша Светлость, скорее! – чуть не прыгая от радости, выпалила светящаяся счастьем горничная. – Молодая госпожа пришла в себя и, по её словам, чувствует себя совершенно здоровой!

Великий герцог опрометью бросился в покои дочери.

– Папочка!.. – невзирая на протесты сидевшей рядом няньки, Йуле вскочила с постели и кинулась в объятия отца.

Тот подхватил её на руки и, обвитый маленькими цепкими ручками и ножками, опустился на кровать.

– Как ты, малышка? – ласково спросил он, заправляя за ухо дочери выбившуюся прядь.

– Всё хорошо, папа, я выздоровела! – улыбаясь до ушей, ответила девочка. – У меня совсем-совсем ничего не болит, и кушать хочется ужасно!

Не в силах вымолвить ни слова от избытка чувств, мужчина лишь крепче прижал дочь к себе, от чего та даже охнула, а потом звонко рассмеялась.

– Папочка, что с тобой? – неожиданно посерьёзнев, спросила девочка, заглянув в лицо отца.

Увидев в его глазах скорбь, она погладила маленькой ручкой колючую от едва начавшей пробиваться щетины щёку.

– Всё хорошо, моя красавица, – ответил Реонар, заставив себя улыбнуться и целуя дочь в щёку. – Папа просто очень волновался за тебя, Йуле. Обещай, что больше не будешь так меня пугать, хорошо?

– Хорошо, папочка, – кивнула девочка и беззаботно улыбнулась.

Противоречивые эмоции в этот момент раздирали великого герцога. Мысли об убийстве, которые он гнал до этого прочь, теперь, когда страх за жизнь дочери почти совершенно исчез, выступили на первый план. Счастье от вида весёлой и здоровой Йуле омрачалось осознанием двойного убийства. Он своими руками отправил на тот свет человека, которого знал с рождения. А вторая смерть, возможно, грозила началом войны.

Мужчина понимал, что совершил нечто ужасное. И это понимание сильно мучило его, так что на лбу залегла хмурая складка. В то же время, оставаясь отцом, он знал, что и сейчас поступил бы точно так же, если бы его преступления давали хоть тень надежды на спасение дочери. Даже зная, что поступает неправильно, он не мог поступить иначе. А в голове, наряду с угрызениями совести, крутились слова трактирной девки о том, что никого ещё помощь ведьмы не делала счастливым. К радости и чувству вины прибавился страх. Что-то ждёт их дальше?..

***

– Простите, Ваша Светлость, но надежды нет, – сообщил придворный лекарь, печально склоняя голову. – Я сделал всё, что мог.

Минуло всего четыре года с тех пор, как Йуле чудом оправилась от своей страшной болезни, и вот она снова оказалась на смертном одре. На сей раз причиной стала жуткая зараза, уже унёсшая тысячи жизней не только в Арбурском герцогстве, но и в соседних государствах. Именно эта страшная напасть, прозванная народом мерцухой за ярко-жёлтые высыпания на теле, положила конец долгой и кровопролитной войне между герцогством Арбур и королевством Кальдания, в ходе которой погиб младший брат великого герцога. Попавший в засаду вместе с тысячей своих конных воинов, Керай дал отчаянный бой, однако превосходящие силы противника и их более выгодная позиция не оставили храброй арбурской кавалерии ни единого шанса. Раненый Керай был взят в плен и доставлен в Рошильдатс, столицу Кальдании, где Друмар Роскетт, не собиравшийся прощать соседу смерть своего старшего сына, приговорил пленника к мучительной смерти. Возможно, он бы и проявил милосердие, но спустя какое-то время после совершённого в замке Реонара двойного убийства, поползли упорные слухи, что великий герцог не то причастен к произошедшему, не то и вовсе заколол в ту ночь своего лекаря и юного принца Альгера собственными руками. Итак, речь шла уже не о политике, а о кровной мести. В итоге несчастного Керая истязали на главной площади, на глазах у тысяч людей, обваривая кипящим маслом и сдирая обожжённую кожу, после чего отрубили голову и послали великому герцогу Арбурскому. Поговаривали, что, получив такой «подарок», тот слегка двинулся головой. Жестоко коря себя в смерти брата, он то простаивал ночами на коленях в фамильном склепе на холодном каменном полу, то ударялся в беспробудное пьянство, то срывался один среди ночи на фронт, где пропадал по паре дюжин дней, а то и больше, в первых рядах ввязываясь в самые отчаянные бои и словно бы нарочно ища смерти. Однако та, по какому-то невероятному везению, постоянно обходила его стороной.

Обошла она его и во время эпидемии. Великий герцог перенёс мерцуху на удивление легко, а вот его дочери врач только что подписал смертный приговор.

– Если бы с мэтром Гордиусом не случилось тогда то ужасное несчастье, возможно, никакого мора вообще бы не было, – вздохнул лекарь. – Я ведь, как вы знаете, много лет ходил у него в учениках, однако его способностью искать и находить корни болезней, увы, не обладаю. Перед смертью мэтр Гордиус довольно много времени посвящал изучению мерцухи и, кажется, у него были предположения по успешному врачеванию этого недуга, которые он проверял на нескольких больных из бедноты. К сожалению, он не успел закончить работу, а я не обладаю его талантом к познанию, поэтому не сумел завершить дело своего учителя. Жаль, что столько людей сейчас умирает из-за одного несчастного случая.

Лекарь покачал головой, а не желавший больше этого слышать Реонар развернулся и кинулся в свои покои.

На закате того же дня ему с прискорбием сообщили о смерти юной герцогини. Эта новость точно обрубила последний хрупкий мостик, связывающий мужчину с реальностью. Выбежав из замка, он велел заседлать ему коня и вскоре сквозь ночь помчался в сторону деревни Боровой.

Долго блуждал он в предрассветных сумерках по лесу, разыскивая избушку ведьмы, сам в точности не зная, для чего именно. Чтобы убить её? Чтобы попросить воскресить дочь?.. Этого великий герцог не знал.

В конце концов он всё же вышел на ту самую поляну. Однако дом теперь выглядел заброшенным, никакого скота рядом с ним не паслось, крыша хлева обвалилась, а сквозь доски крыльца пробивалась высокая трава.

Реонар долго сидел в пустом доме, молча уставившись в камин. Вышел только после обеда, неуклюже взобрался в седло и поплёлся обратно в свою опустевшую и обедневшую столицу.

***

– Ваша Светлость, Ваша Светлость!.. – пытались докричаться до помутившегося рассудка великого герцога придворные.

Всё было тщетно. Тот сидел возле опустевшей постели усопшей дочери и лишь время от времени что-то невнятно бормотал:

– А как же я?.. Меня когда же? Забери! Обманула… провела… Сам виноват. Живи теперь. А ведь она предупреждала!.. И Керай. И даже Вильс успел… Не слушал. Ты никогда никого не слушал. А теперь она ушла. Как Элейна. Как мой сын. Как Керай. В пустоту. Нет там ничего. Ничего нет. Я знаю. Знаю. Видел… Только мёртвый хаос. Ему она нас скармливает. А, впрочем, это мне теперь без разницы. Поскорей бы уж. Йуле… Где-то ты теперь… Ты исчезла. А я остался. Ведь надо бы наоборот, доченька… Не обманешь её, не проведёшь… Куда уж мне править, когда со своей жизнью управиться не могу. Ах, мне бы только ещё разок её встретить!.. Уж я бы сторговался как надо… Сторговался бы, ей-ей…

Несколько дней спустя стало понятно, что надежды на исцеление великого герцога нет. Очевидно, поочерёдная смерть жены, брата и дочери подкосили его здоровье: разум не выдержал подобных испытаний, Реонар сошёл с ума.

Когда весть об этом распространилась, с дальнего рубежа герцогства Арбурского явился некий господин, начавший уверять, что является ближайшим родственником Реонара по женской линии, а именно, внучатым племянником его прадеда. Потом явился ещё один претендент на престол, за ним – третий. Начали выяснять, спорить, доказывать. Жизнь продолжалась.

Не было её лишь в бывших покоях маленькой Йуле, где теперь поселился её отец, уже не живущий, но ещё и не умерший. Дни напролёт он сидел в кресле напротив камина и смотрел в пляшущее пламя, видя в его языках то свою жену, то погибшего брата, то маленькую дочь, то серый туман над изумрудным огнём, насмехающийся над ним шелестящим голосом Смерти…