1

Выйдя из комнаты, я направился на кухню. Шагая по коридору, то и дело приходилось здороваться с приветливыми соседями, кивая и любезничая в ответ. Из-за каждой приоткрытой двери доносилось: «Доброе утро, Гектор», «Новый день — новый шанс» и много других подбадривающих и приветственных фраз. Люди в нашей коммуне старались быть ближе друг к другу, сплочённее. Так было проще оберегать существование привычной реальности. Но в данный момент мои мысли были заняты не глобальной проблемой выживания, не желанием позавтракать или предстоящим экзаменом… Я обдумывал увиденное во сне. Проматывал его снова и снова, стараясь не упустить не единой детали, особенно в финальной сцене, когда эта бледная Бестия вышла на свет. Мне хотелось запечатлеть в памяти её черты лица, так сказать, чтобы знать врага в лицо. Пусть оно было окаймлено темнотой, частично засвечено светом фонаря и прикрыто прядями волос…

— Далеко собрался, сынок? — вдруг услышал голос матери.

До меня не сразу дошло, что, погрузившись в размышления, я прошёл мимо кухни, даже не заметив сидевших там.

— Всем привет, — шаркая по полу подошвами шлёпанцев, я подошёл к одному из круглых столов и, выдвинув из-под него табурет, уселся на него.

Кроме матери, на кухне были София – моя младшая сестра и друг и одногруппник Алекс — семнадцатилетний мечтатель-блондин, одевающийся под стать своим мыслям: легко и пёстро. Гавайские рубашки с короткими рукавами, широкие брюки, нелепые шляпы или цветастые бейсболки… Если верить его словам, так он пытался сделать жизнь ярче, воспринимая каждый новый день как праздник.

— Твоя сестрёнка говорит, что сегодня ты улыбался во сне. Это правда? — с ходу начал расспрашивать Алекс, ставя на стол тарелку с кашей и пододвигая табурет поближе ко мне. — Чего молчишь? Рассказывай давай. Я ж никому ни слова, ты меня знаешь. Зуб даю, — он постучал ногтем по переднему зубу.

Можно подумать, я его выбью, если он решит проболтаться.

— Улыбался, не улыбался, — отмахнулся я и, перейдя на шёпот, заговорил:

— Мне удалось потянуть время, вырваться из одной западни. Правда потом угодил во вторую, более жёсткую. А ещё… Она говорила со мной, прежде чем… — я провёл ребром ладони по шее, давая понять, что в итоге Бестия расправилась со мной, как и всегда.

— Грёзная вышла на контакт с реалом?! — удивился Алекс. – Хотя, учитывая сколько раз она являлась к тебе во снах, чтобы убить…

— Говори потише, — попросил его я.

Скажу честно, мне не нравится слово «реал», но именно так нас чаще всего называли враги. Хотя были и другие варианты: солнцелюбы, пережитки прошлого или же просто мулаты. Несложно догадаться, почему. Ведь все мы искренне радовались солнцу и любили настоящую жизнь. В ответ постояльцы коммуны обзывали противников бледными, грёзными, пещерниками, а то и убийцами реальности. Самые просвещённые именовали их слепыми приспешниками дьявола, потому как большая часть грёзных отказывалась смотреть на реальность, лишая себя зрения. Они выкалывали себе глаза, чтобы не видеть реальность. Старались большую часть суток проводить в снах. Взаимные оскорбления и желание убить друг друга довели человечество до того, что осталось лишь две общины на всей земле. По крайней мере, за последние пару лет исследовательским отрядам не удалось обнаружить других ценителей реальности, из чего складывалось ощущение, что на земле не осталось других выживших, только наша коммуна и прятавшиеся по пещерам враги, количество которых нам было и остаётся неизвестно.

— Ну что, мальчики, готовы к выпускному экзамену? — спросила мать, расставляя на столе чашки.

Мы с Алексом переглянулись и кивнули.

— Да будет благосклонна к вам реальность, — она перекрестилась, а затем, сменив тон на строгий, поинтересовалась:

— Проснулись небось от проделок этих бледных убийц?

В последнее время почти никто в коммуне не просыпался сам или от звонка будильника — всегда приходил грёзный, а вместе с ним и смерть в мире снов. Чаще всего они ходили по одному, но иной раз могли заявиться вдвоём, а то и втроём. Грёзные обладали даром проникать в сны, где расправлялись с каждым, кто им попадался. И беда, если рядом со спящими приверженцами реальности не оказывалось связующего — того, кто бодрствует с открытыми глазами и осознанностью себя здесь, на Земле. Тогда смерть неминуемо ждала таких вот спящих и во сне, и в реальности. Дабы не испытывать судьбу, в каждой семье взрослые поочерёдно несли ночные вахты, пока их дети спали. Так имелось куда больше шансов не потерять связь с реальностью и проснуться.

— Угу, они самые, — ответил Алекс. — В этот раз меня пронзило насквозь огромное копьё великана, от которого я убегал по подземным лабиринтам. Прямо сюда и насквозь, — он похлопал себя по груди, и его даже передёрнуло.

— А меня сегодня сбил паровоз, — поделился своим ужастиком я, ковыряя ложкой кашу.

— Вот, вот, — мать всплеснула руками, затем уселась к нам за стол и сказала:

— Не убьют, так с ума сведут… ироды. Сон необходим для нормальной жизнедеятельности человека. Так?

— Ну началось, — прошептал я, закатывая глаза.

— Если человека лишить сна, — продолжала она с таким серьёзным видом, будто объясняла это не двум студентам выпускного курса колледжа, а маленькой Софи, — то человек станет раздражительным, а мозг начнёт выдавать галлюцинации или попросту отключится.

Она щёлкнула пальцами.

— Тогда грёзные придут и убьют тебя в мире снов.

— Но это не страшно, если рядом находится связующий, — запротестовал Алекс. — А если ещё освоить управление снами, то можно попытаться пробудиться раньше, чем с тобой расправятся враги.

— Верно, — мать улыбнулась. — Верю, что из вас выйдут достойные онейронавты, — она потрепала меня по макушке, подмигнула Алексу, а затем отошла к плите.

«Онейронавтом стать не так-то легко», — подумал я, но вслух этого не произнёс, чтобы не расстраивать мать и не сбивать боевого настроя товарища.

У меня было двоякое отношение к данной теме, ведь чтобы стать онейронавтом, чтобы научиться управлять снами как следует, нужно было долго и упорно изучать сиолонию — один из самых главных и сложных предметов в колледже. Я терпеть не мог занудную теорию, зато с радостью экспериментировал с изученными приёмами на практических занятиях. А ещё я искренне радовался, если мне удавалось хоть немного оседлать свой разум и подсознание во сне, чтобы дать отпор очередному врагу, посягнувшему на мой сон и на мою реальность.

 

 

3

 

Спустя три месяца…

 

Пролетело лето, которое выдалось довольно «жарким» в мире грёз и прохладным и по-осеннему плаксивым — в реальности. Казалось, небеса оплакивали людей, павших в противостоянии друг другу. Наши отряды следопытов и группы зачистки продолжали выслеживать и казнить бледных. Всё реже и реже им удавалось найти врагов реальности, обычно очень скрытных и перемещающихся небольшими группами, по пять-десять человек. Как правило, бледных заставали в состоянии анабиоза или глубокого транса — под воздействием дурманящих отваров и наркотических веществ или сильного снотворного. Тогда зачистка происходила тихо и без лишней возни. Но даже если в момент столкновения враг бодрствовал, его шансы на победу всё равно близились к нулю — по большей части грёзные были незрячими, физически слабыми и не изучали в реальной жизни мастерство ведения боя. Зато бледные очень ловко охотились и уничтожали наших собратьев во снах, когда рядом со спящими по каким-то причинам не оказывалось связующих с реальностью. К сожалению, случалось и такое.

Когда София появилась на пороге, я сидел в кресле и уже второй час кряду гипнотизировал стоящий на полу рюкзак и барабаня пальцами по рукояти лежавшего на подлокотнике револьвера, подаренного мне накануне отцом. Сказав: «Я верю в тебя, сынок. Да восторжествует реальность!» — он отдал мне свой револьвер, высыпав в мою ладонь горсть оставшихся у него патронов.

— Там Алекс пришёл, — сообщила София, стоя на пороге и переминаясь с ноги на ногу.

Я посмотрел на сестрёнку. Улыбнулся ей.

Встал. Мельком глянул на своё отражение, обрамлённое овалом висевшего на стене зеркала, и не сразу узнал самого себя. Во-первых, изменился взгляд: стал ещё серьёзнее прежнего, взрослее, что ли.

Во-вторых, я был одет иначе, чем обычно. На мне были куртка и штаны цвета хаки со множеством карманов и нашивок, чёрная вязаная шапка. Следопыты, разведчики и ребята из зачистки всегда одевались как можно теплее, чтобы не заболеть в пути и не стать обузой для товарищей.

— Стану онейронавтом высшего уровню и приду к тебе во сне, — заявила София и горделиво задрала свой курносый носик.

— Было бы здорово, — я потрепал её по взъерошенной макушке. — Ладно, пора идти, — я кивнул в сторону выхода, подхватил рюкзак, и мы вышли с сестрёнкой в коридор.

Со стороны кухни доносился гомон голосов — мать и отец пригласили на завтрак соседей, Алекса и его родителей. Сегодня вся коммуна с раннего утра разделилась на небольшие компании провожающих, ведь меньше чем через час в поход выдвигалось аж две дюжины человек. Моя группа шла на север по заранее проложенному маршруту, туда, откуда недавно вернулись следопыты. И если верить их докладам, именно там были замечены враги.

— Доброе утро, — поздоровался появившийся в коридоре Аркадий Варламович – мой учитель и по совместительству наставник.

— Доброе, — ответил я и протянул ему руку.

— Вы идёте с нами? — поинтересовался я, разглядывая кокарду на серой фуражке, что была на его голове.

— Комитет реальности назначил меня командиром твоей группы, — ответил Аркадий Варламович.

Заметив удивление, которого я не сумел скрыть, усмехнулся:

— Вот и я удивился. Впрочем, я ведь вполне ещё в силах действовать… Плюс знания. Так что… Пошли, выпьем кофе и в путь, — он похлопал меня по плечу и направился на кухню.

Мы с Софией последовали за ним.

 

6

 

Прошло три дня пути. Равнина плавно перетекла в холмистую местность, а это означало, что мы приближались к предгорью — к тому самому району, где были замечены бледные.

Готовясь к ночёвке, мы сделали очередной привал возле небольшой деревушки. Это место было куда спокойнее, чем, к примеру, город, который мы обогнули накануне днём. До сих пор перед глазами стоят эти полуразрушенные высотки, очерчивающие окраину. Этакие памятники ошибки человечества. Они напоминали окаменевших исполинов, беззвучно кричавших нам вслед тысячами беззубых ртов: «Последние люди идут убивать последних! Последние сторонники реальности идут убивать последних приверженцев мира снов!»

— Как же хорошо, — простонал Алекс, скидывая ботинки и вытягивая ноги поближе к костру. — Не хочу ныть, друг, но я устал.

— Мы знали, на что идём, — ответил я, окинув взглядом собравшихся у костра людей.

— Ладно, хватит болтать. Доедайте, допивайте — и спать, — распорядился Аркадий Варламович. — Дежурные, занимайте свои посты. Смена — каждые два часа. Разведка, произведите осмотр в радиусе километра относительно лагеря. Исполняйте.

Я незамедлительно последовал приказу: снял ботинки, забрался в спальный мешок. Чувствуя ломоту в пульсирующем от усталости теле, закрыл глаза.

Вдох, выдох… Вдох…

 

Проснуться заставил сигнал тревоги.

Я открыл глаза, сел, торопливо нащупал и надел ботинки. Затем выполз из палатки на улицу. В этот самый момент над верхушками деревьев располагавшегося чуть поодаль лесочка падал вниз, постепенно угасая, красный огонёк сигнальной ракеты разведчиков.

— Что произошло? — поинтересовался Алекс, выползая из палатки следом за мной и потирая заспанные глаза.

— Грёзные! — крикнул мужчина, выбравшийся из соседней палатки и завязывающий теперь непослушными пальцами шнурки ботинок.

Его звали Павел. Низкорослый, кряжистый дядька неопределённого возраста, о котором в коммуне ходили легенды. Говорили, якобы за свою жизнь он убил более полусотни бледных. В подтверждение сего факта на груди его кителя красовались наградные знаки отличия: медали, значки, ордена. Поднявшись с земли, он побежал к выстроившимся в ряд бойцам.

Мы последовали его примеру.

— Итак, — заговорил Аркадий Варламович, оглядев собравшихся. — Разведчики заметили врагов в десяти минутах ходьбы от нашего лагеря. Им удалось насчитать пять человек. В схватку решили не вступать. Доложили мне. Разобъёмся на три группы: одна останется охранять лагерь, две другие возьмут врага в «клещи», — он ещё раз внимательно нас осмотрел. — Алекс, Гектор, Михаил и Арнольд… Под командованием Павла заходите с востока.

Командир подозвал нас к себе и, согнувшись над низеньким столиком, на котором лежала карта, ткнул в неё указательным пальцем и провёл невидимую дугу — от отметки, где располагался наш лагерь, к месту, где, по сообщениям разведки, находился враг.

— Принято! — Павел отдал честь Аркадию Варламовичу.

 

Шагая друг за другом и светя под ноги фонариками, мы вышли в ночь и направились в сторону густого леса. Очертания деревьев были видны, так как луна всё же время от времени показывалась из-за облаков.

Я чувствовал, как моя правая рука дрожит, сжимая в кармане куртки рукоять заряженного револьвера. Семь патронов — семь смертей или же семь возможностей спасти товарищей и оказать услугу реальности, уничтожив её врагов.

— Т-с-с-с, — Павел обернулся к нам, приложив указательный палец к губам, махнул рукой, мол, подойдите ближе и присядьте.

Все разом опустились на корточки и выключили свои фонарики.

— Они там, — он указал большим пальцем за свою спину. — В темноте не разобрать. Дайте бинокль.

Михаил достал бинокль и протянул ему.

— Можно мне глянуть? — спросил я Павла.

— Да, конечно, — он протянул бинокль и сдвинулся немного в сторону, освобождая обзор.

Я прильнул к окулярам. Не сразу, но мне удалось увидеть меж деревьев, в ночной дымке, кучку бледных людей, напоминавших призраков или пугал, недавно сбежавших с огорода. Одеты они были практически одинаково: в длинные многослойные хламиды с глубокими капюшонами, сшитыми из разномастных лоскутов. Из-под подолов хламид торчали одинаково худые ноги — босые и белые, как мел. Слегка покачиваясь из стороны в сторону, периодически подёргивая сутулыми плечами, грёзные медленно шагали, то и дело натыкаясь на встречающиеся им на пути ветки и стволы деревьев. Казалось, они спали на ходу или не видели ничего — из-за слепоты, присущей многим из них.

— Пять, — сообщил я шёпотом. — Их там пятеро.

— Нас тоже, — Павел осклабился, достал из-за спины клинок — изогнутый и опасно поблёскивающий.

Кажется, такие клинки назывались палашами.

— Я побегу прямо на них, — сообщил Павел. — Вы двое, — он указал на меня и Алекса, — слева заходите, а вы, — он кивнул на Михаила и Арнольда, — заходите справа. Приступаем.

Пригнувшись, мы разбежались по сторонам.

— Наконец-то я лично отомщу за моих родных, —шептал Алекс, не глядя на меня.

Я посмотрел на идущих «призраков» и увидел, что в этот момент Павел почти настиг их. Выскочил из высокой травы, как черт из табакерки. В свете луны блеснуло лезвие его клинка. Откуда-то издалека раздался выстрел. Кажется, стрелял Арнольд. Или Михаил. Двое бледных, видимо, всё же зрячих и ловких, вырвались из нашего неплотного оцепления и помчались со всех ног в темноту леса.

— Давай за ними, — предложил Алекс. — Ты за тем, а я за этим, — он ткнул пальцем в разбегающихся в разные стороны грёзных.

Я кивнул и помчался за низкорослым бледным, светя перед собой фонариком и доставая на ходу из кармана револьвер. Убегающий грёзный, вскрикивая на каждой кочке «оп-оп», ловко огибал деревья, стремительно увеличивая между нами дистанцию. Я прибавил ходу. Лес вдруг резко закончился и мне с трудом удалось остановиться, едва не врезавшись в худощавую спину стоявшего на краю обрыва грёзного.

— Стой, где стоишь, — выпалил я, отходя назад и наводя на врага пистолет и луч фонаря.

Бледный поднял руки, медленно обернулся ко мне, и я увидел в пятне света ребёнка: мальчика лет двенадцати, прижимающего трясущимися от страха руками к груди плюшевого бурого с бежевым пузом медвежонка. Радужки глаз мальчика были почти бесцветными, как и локоны, торчавшие из-под капюшона. Щёки были впалыми, а губы выглядели бледным бантиком, прикреплённым к овалу узкого лица.

— Я не убил ни одного реала, — пробормотал мальчик.

По щекам его текли слёзы, но, стоит признать, держался этот мальчишка молодцом. Не умолял о пощаде. Наоборот, приосанился и, слегка склонив голову, с вызовом принялся разглядывать меня, словно бы ждал этого момента всю свою жизнь.

— А я вообще никого из людей не убивал, — зачем-то ответил ему я.

— Выходит, начнёшь с меня. Да? — мальчуган покосился в сторону непроглядной тьмы обрыва, что была за его спиной.

Видимо, всё же размышлял, стоит ли туда прыгнуть и получить хоть какой-то шанс на спасение, или же остаться ждать казни от реала.

Я опустил пистолет. Спросил:

— Тебе есть куда пойти?

Бледный мальчик часто закивал:

— В той стороне, — он мотнул головой, — в полудне пути… живут мои тётя и дядя.

Я опустил голову, вдохнул, выдохнул, махнул рукой с фонарём в сторону леса и сказал мальцу:

— Беги отсюда. Быстро! Беги же!..

Не веря своему счастью, мальчишка подошёл ко мне, посмотрел в мои глаза, сунул в руки свою плюшевую игрушку.

— Ты другой, — сказал и со всех ног побежал прочь.

На фоне ночного леса я ещё какое-то время мог разглядеть маячащее пятно серого цвета. Но бледный мальчишка, ловко огибая стволы деревьев, скрылся из виду довольно быстро.

— Ты догнал его? — выкрикнул Павел, выходя из леса.

Я вздрогнул от неожиданности. Кивнул ему, убрал револьвер обратно в карман, вытер с лица капли дождя, попутно молясь: «Дай Бог не попасться этому мальцу нашим людям».

Павел подошёл ко мне почти вплотную, шумно дыша, посмотрел на руку, что сжимала пистолет, затем осмотрел край обрыва за моей спиной и пробасил:

— Я спрашиваю, где пятый? Потому что четверых мы отправили в их мир вечных грёз, куда им и дорога.

— Прыгнул с обрыва, — сообщил я мрачно. — Не без моей помощи, само собой. Косясь в ту сторону, куда убежал мальчишка, дабы убедиться, что тот уже точно далеко, я добавил:

— Учитывая высоту, вряд ли этот малец выжил.

— Ну хорошо. Только выбрось этот мусор, — Павел глянул на плюшевого медведя в моей руке, затем, словно чувствуя подвох, взглянул туда, куда убежал мальчик. — Возвращаемся в лагерь, — он махнул рукой в сторону светящихся в лесу фонарей, и мы пошли к своим.

 

7

 

Из палаток доносился храп — этакий нестройный хор, исполняющий нетленочку: «Кто первый уснул, тот и храпит».

Радовало, что кончился дождь и поутих ветер. Хмурые ночные облака исчезли, оголив небо и большую яркую луну. Я взял бинокль и попытался разглядеть небесный спутник Земли. Луна выглядела идеально ровной, тёплой и… Улыбающейся?! Вот глаза, нос, рот… Стоп! Секунду! Этого не может быть…

— Агата, — произнёс знакомый мне голос. — Это моё имя.

Я замер. Обвёл взглядом пространство. Никого.

— Ты спишь, Гектор, — сообщила мне она, говоря торопливо и немного сбивчиво, не как обычно.

— Не сплю, а несу ночную вахту… — понимая, что творится неладное, я снова осмотрелся по сторонам.

Ущипнул себя за руку. Ничего… А ведь и правда, сплю.

Агата вдруг возникла прямо передо мной, встала лицом к лицу. Высокая, бледная, одетая в серое платье до колена, сшитое то ли из бархата, то ли из шёлка —лунный свет заставлял ткань переливаться от белого к серо-голубому. В общем, образ был странный. В двух словах: «серая мышь». Хотя… белый цветок за правым ухом, что выглядывал меж непослушных локонов, был ей к лицу.

Она склонилась ко мне и прошептала на ухо:

— Просыпайся! Ты же умеешь. Прямо сейчас!

— Не понимаю…

— Вы умираете, — она повела рукой в сторону костра, и вслед за её движением начали становиться видимыми находящиеся вокруг: двое дёргались в предсмертных судорогах, а третий — я — просто стоял на коленях, безвольно опустив руки и прижимая подбородок к груди.

— Чёрт подери, — вымолвил я, понимая, что все трое связующих с реальностью — и я в их числе — в данный момент спят.

Агата показала мне странный предмет, напоминающий школьную трубочку для плевания шариками из жёваной бумаги. Только эта «трубочка» была больше размером. В неё враги реальности вставляли самодельные дротики с иголками. Нам об этом рассказывал на занятиях Аркадий Варламович.

— Просыпайся, Гектор! — шёпот Агаты теперь больше походил на тихий крик. — Связь с реальностью у вашей группы потеряна.

— Просыпаюсь! — выкрикнул я, наконец-то осознавая суть происходящего. — Про-сы-па-юсь!

В следующий миг я открыл глаза в родной реальности. Провёл ладонью по горлу, морщась от неприятного ощущения, вытащил из шеи самодельный дротик со снотворным. Затем подполз к сидевшим рядом со мной, у костра, который, между прочим, уже погас. Но было слишком поздно. Их холодные тела были неподвижны: головы запрокинуты, повёрнуты лицом к ночному небу, глаза открыты, но видны только белки. Как и следовало ожидать, из шеи каждого торчал дротик со снотворным.

— Алекс! Алекс! — начал кричать я.

Борясь с сухостью во рту и тошнотой, я на четвереньках пополз к палатке друга.

«Лишь бы успеть… лишь бы успеть…» — повторял я про себя.

Откинул полог палатки, вполз внутрь. Здесь было темно. Я одной рукой нащупал ноги спящего напротив входа, второй — лежавшего рядом с ним. И принялся бить по ним кулаками, вопя что есть сил:

— Проснитесь! Все! Слышите! Просыпайтесь!

— Гектор? — медленно приходя в себя, Алекс приподнялся на локтях. — Что произошло?

— Все уснули, — коротко ответил я, заметив, что рядом с ним начал постанывать и шевелиться Павел.

Понимая, что времени у меня нет, я достал из кармана фонарик. Включил его. В круге света мне удалось разглядеть ещё одного человека, неподвижно лежавшего за Павлом. Кажется, это был Михаил.

Алекс, проверь его, — попросил я.

Алекс осторожно перебрался через приходящего в себя Павла, приложил пальцы к шее Михаила.

— Мёртв, — заключил он спустя несколько секунд.

— Вот же… чёрт, — выругался я, выползая из палатки. — Просыпайтесь! — снова выкрикнул я, оказавшись на улице, и свистнул так громко, как умел.

Следом за мной из палатки вылез Алекс. Вопросительно посмотрел на меня, видимо, до сих пор не веря в происходящее.

— Ты проверь вон те три, — указал я на палатки, что стояли слева от костра. — А я загляну в главную… где Аркадий Варламович.

Мы кивнули друг другу и разбежались в разные стороны.

Главная палатка была самой большой: с просторным тамбуром и тремя отдельными отсеками-комнатами, вмещающими по два человека в каждый. Я откинул вверх плотную клеёнку, закрывающую вход, и вбежал внутрь.

— Тревога! — крикнул я. Вдох и снова выкрик на выдохе:

— Подъём!

Я принялся расстёгивать молнии и открывать «комнаты» — одну за другой. В каждой лежало по два человека. Все они были мертвы.

— Мы с Павлом осмотрели связующих с реальностью, что лежат у костра, — сообщил Алекс, подходя ко мне. — Суть ясна, — он разжал кулак и показал мне дротики.

Осознавая масштаб произошедшего, я молча смотрел на его ладонь, на то, как ветер колышет пёстрое оперение дротиков. Слова застряли в глотке, словно горсть сухих камней.

— Их не стало, — пробормотал я в пустоту. — Всех их.

Я обвёл рукой лагерь, погрузившийся в тишину ночи. Ни храпа, ни разговоров связных… Только уханье совы и редкий стрёкот кузнечиков где-то в глубине леса.

— Дождёмся утра и пойдём домой? — спросил Алекс, усаживаясь рядом.

— Не знаю, — ответил я.

Он обнял свои ноги руками и уткнулся в колени лицом. Не проронив больше ни слова, мы просидели так минут двадцать. Послышались шаги, Алекс подскочил, достал нож и принял оборонительную позу. Мне же было всё равно, что там или кто там.

— Свои, — сообщил Павел, заходя внутрь палатки и стряхивая с плеч морось.

Выглядел он взъерошенным и помятым, озадаченным. Но всё же в полной боевой готовности: в одной руке он уверенно держал пистолет, в другой — фонарь.

— Мне удалось найти следы, — сообщил Павел, подходя к нам и включая налобный фонарик.

Только теперь мы увидели, что на его одежде были свежие пятна крови, как и на руке, держащей пистолет, и на самом фонарике, между прочим, тоже.

— Нагнал троицу бледных быстрее, чем думал. Опыт следопыта не пропьёшь. Двое мужчин и одна женщина — разве это соперники? — он состроил довольную гримасу.

— Ты убил их? — спросил я, заранее зная ответ.

— И съел, — он загоготал. — Но знаете, что я тут подумал?.. — Павел обвёл нас взглядом. — Ведь во снах наших собратьев убивали другие… Ну, раз эти бодрствовали. И вполне возможно, что эти «другие» — совсем рядом.

Покопавшись на раскладном столе, что стоял возле задней стенки палатки, и найдя там что-то интересное, он подозвал нас с Алексом.

— Тут начинаются холмы и горы, — Павел ткнул указательным пальцем в карту. — Голову даю на отсечение, что эти бледные возвращались именно туда.

— Что ты задумал? — спросил у него Алекс, косясь на меня и явно понимая, к чему клонит охотник на грёзных.

Дело попахивало фанатизмом и… отчаянием. Но вряд ли бывалый вояка это признает.

— Предлагаю пойти туда, найти этих спящих «красавиц» и как следует поцеловать, — он принялся трясти пистолетом и кричать:

— БАХ-БАХ-БАХ… Каждому по пуле в лоб. За наших ребят, за нас, за реальность!

— Но если мы здесь никого не найдём, — начал рассуждать я, указывая на то самое место на карте, — то возвращаемся домой. Да?

— Да-да-да. По рукам, нытики, — он сложил в несколько раз карту, что лежала на столе, спрятал её во внутренний карман куртки. — Берите всё, что нужно, хозяева этих вещей не обидятся, — Павел указал на составленные в углу сумки.

И мы начали собираться в путь.

 

8

По дороге к холмам мы наткнулись на убитую Павлом троицу. Они лежали на земле, на расстоянии нескольких метров друг от друга. Видимо, как он их нагонял, так и казнил. Сдерживая рвотный рефлекс, я подумал, что у Павла и многих борцов за реальность сердце, как жирная пиявка, напившаяся дурной крови. Оно раскормлено гордыней и злостью и бьётся в такт эгоистичным помыслам, гоняя эти мысли вместе с кровью по телу: «Так надо!», «Мы победим!», «Убить врага!», «Мир принадлежит нам, а не им!»

Павел остановился, обернулся к нам с Алексом и прошептал:

— Выключите фонарики, — он указал в направлении зияющего чернотой входа в пещеру, расположенного буквально в десяти метрах от нас.

Потушив фонари и подойдя чуть ближе, мы разглядели колыхающийся отсвет огня. Это мог быть костёр или факел — с места, на котором мы находились, было не разглядеть. Вход никто не охранял, и наш маленький отряд, держа оружие наизготове, осторожно прошмыгнул внутрь.

Из лекций Аркадия Варламовича я запомнил, что грёзные всегда неотступно следуют своим канонам. Одно из правил было весьма странным: они никогда не убивали реалов в реальности. Не знаю, так ли было на самом деле, но в данный момент это играло нам на руку и объясняло тот факт, что они всего лишь усыпили, а не убили меня и ещё двух связующих с реальностью, что сидели со мной у костра. Они сделали это, чтобы потом расправиться со всеми нами во снах.

На полу пещеры, чуть поодаль от входа, вставленные в кованые подставки горели факелы, потрескивая и чадя чёрными струйками дыма в каменный свод. Помещение это вело в два разветвляющихся туннеля — два прохода в соседние гроты.

— Алекс, — обратился к нему Павел. — Постой здесь, последи за входом.

Алекс покосился на меня, я кивнул.

— Гектор, иди налево, — Павел махнул рукой, указывая на темноту, располагавшуюся слева от нас. — Я туда, — он махнул вправо и, приложив указательный палец к губам, выставил перед собой руку с тесаком и потряс им: мол, давай обойдёмся без пистолетов. Я извлёк из поясной кобуры нож и, борясь со страхом, шагнул в чёрный овал, ведущий неизвестно куда.

«Пусть здесь никого не окажется!» — умолял я про себя судьбу, богов, небеса... Несмотря на страшное событие в лагере, сейчас мне совершенно не хотелось отнимать жизни. Ни ради мести, ни ради идеи, разделившей человечество, а точнее, погубившей его.

«Тебе придётся, Гектор, — твердило моё внутреннее «я», — ведь ты хочешь вернуться в коммуну и увидеться с семьёй».

«Да. Хочу. Но…»

«Никаких «но», Гектор. Либо ты, либо тебя».

Я потряс головой, тем самым пытаясь заткнуть своё внутреннее «я». Кажется, получилось. Остановившись, попытался осмотреться. Темнота бывает разная: как устрашающая и мрачная, так и спасающая, таинственная. Эта же была призрачная, скрывающая в себе силуэты спящих на полу бледных от взглядов стоявших у входа чужаков. Я прислушался. Не сразу, но мне удалось различить сопение и похрапывание сразу нескольких грёзных. Мои догадки подтвердились, а привыкшие к темноте глаза насчитали семь человек. По спине пробежал холодок, меня бросило в пот. Рука с ножом предательски задрожала.

— Молодец! Нашёл выродков, — Павел похлопал меня по плечу и ступая на носках, пробрался к дальнему от меня спящему бледному. — Я начну с этой стороны, а ты — с той, — прошептал он, присаживаясь на корточки, и, не мешкая не секунды, перерезал глотку первому грёзному.

Я остолбенел. Тошнота снова подкатила к горлу.

А Павел как ни в чём не бывало перешагнул через убитого им и, склонившись над следующим, проделал то же самое.

Борясь с оцепенением, я присел на корточки, всмотрелся в лицо спящей грёзной и обомлел. Это была Агата. Выглядела она точь-в-точь как во сне, только сейчас не стояла передо мной, а лежала на спине, укрытая замызганным одеялом, на куче набросанных на пол вещей и тряпок. Все они так спали, и на всех была примерно одинаковая одежда: сшитые из разных лоскутов многослойные хламиды. Рядом с каждым, прямо на полу, стояли глиняные чашки и стаканы с недопитым вонючим отваром, а в изголовьях дотлевали, источая последние струйки дыма, палочки благовония. Часть их была вставлена в бутылки с мутной жидкостью, а часть — воткнута в неровные куски то ли пенопласта, то ли подобного ему материала. При помощи всех этих отваров и дурманящих разум веществ грёзные погружались в столь крепкий сон, что хоть из пушек стреляй — не разбудишь.

— Ты чего там замер? — спросил шёпотом Павел, вопросительно разведя руками. — Кончай её, и уходим. С этими я уже разобрался, — он кивнул на мёртвых бледных, навеки оставшихся в своём любимом мире — мире снов. — Чёртов сопляк, — возмутился Павел, когда до него дошло, что я сдрейфил.

Подойдя вплотную, он оттолкнул меня в сторону плечом.

Время замедлило ход. Вот он замахнулся… Я подскочил к нему, перехватил руку с ножом. Сказал настолько твёрдо и уверенно, насколько смог:

— Сам с ней разберусь.

— Чего это? — прошипел Павел, ухмыльнувшись.

— Но сперва мне нужно с ней поговорить, — ответил я.

— Ты с ума сошёл, — он отдёрнул руку, выпрямился, посмотрел на меня, как на врага реальности. — Хочешь эту сучку, да? Я догадался.

— Павел, — пытаясь его вразумить, начал я. — Понимаешь…

— Пошёл вон! — выпалил он так громко, что я вздрогнул.

Эхо его выкрика разлетелось во все стороны, заполнив собой на пару мгновений всё пространство вокруг. А затем снова наступила тишина. Только сердце бешено колотилось в моей груди, и пульс бил по вискам, заглушая возмущение внутреннего голоса: «Выбирай, кого убить, Гектор. Выбирай!»

— Щенок! — крикнул он и попытался накинуться на меня.

Я сделал попытку нырнуть ему под локоть, но Павел быстро сориентировался и, поймав меня на ходу, ударил коленом в лицо. Затем обхватил мой корпус обеими руками, приподнял, заставив ноги оторваться от пола, и, заваливаясь назад, сделал бросок через прогиб. Вспышка боли в голове и искры из глаз — всё, что я ощутил в следующий миг. Темноту пещеры разбавили хороводы пляшущих перед глазами вспышек света

— Значит, сначала я убью тебя, — сказал Павел, ставя ногу мне на грудь. — Родителям твоим так и передам: мол, перебежчик ваш сын, и группа погибла по его вине.

— Ложь, — простонал я. — Зачем…

Но Павел не отвечал. Морщась от отвращения, он присел на корточки и отвёл руку в сторону, чтобы с размаху перерезать мне глотку. Я зажмурился. Я смирился.

Секунда, вторая…

Но жизнь не покидала меня. А может, я попросту не ощутил перехода из мира живых в мир мёртвых. Приоткрыв один глаз, я разглядел стоявшего передо мной Алекса. В его руке был окровавленный нож, а на земле, у его ног, корчился в предсмертных муках Павел. Хватаясь руками за горло и пытаясь остановить кровь, он с ненавистью и яростью смотрел на меня, пытаясь что-то сказать. Всё, что мне удалось расслышать:

— Грёзный скот…

— Я видел, что произошло, — сказал Алекс. — Стоял и наблюдал за вами оттуда, от входа, не зная, как быть. Так это она? — он указал на спящую девушку.

Я кивнул в ответ. Поднялся с пола.

— И что будем делать? — поинтересовался Алекс, явно нервничая.

Я пожал плечами.

— Её нужно убить, ты же понимаешь? — сказал он.

— Нет, — я улыбнулся ему.

— Нет?

— Нет.

— Выходит, Павел был прав, и ты на самом деле…

— Послушай, — начал было я, но он выставил перед собой руку с раскрытой ладонью, говоря мне: замолчи, стоп. Но я не отступал и, несмотря на его нежелание слушать меня, продолжил объяснять свою позицию:

— Прав Павел или не прав — какая разница? Нас почти не осталось. И, поверь мне, если мы убьем её, лучше не станет.

— Обоих отправлю к праотцам… — Алекс приготовился к нападению.

Таким я своего друга никогда не видел: этот взгляд, тембр голоса, слова… — всё было словно бы не его, а запутанного… озлобленного на всех и вся человека.

Я достал из поясной кобуры револьвер, взвёл курок. Характерный щелчок прозвучал как демонстрация превосходства, как сообщение о серьёзности намерений.

— Убьёшь меня из-за неё? — изумился Алекс, замотал головой, отрицая происходящее.

— Сможешь дойти до коммуны? — спросил я, прикидывая, что ему предстоит путь длиною в три дня

— Я… Я… думаю… — он заходил взад-вперёд, держась за голову. — Так не должно быть. Это неправильно. Гектор… — он вдруг замер, посмотрел на меня глазами, полными решимости, и, сделав несколько быстрых шагов, приблизился и воткнул нож в левое плечо.

Не издав ни звука, я снова упал на колени, прижал ладонь к ране, которая, казалось, вспыхнула адским огнём — настолько было больно.

Алекс снова занёс руку с ножом, и тогда я выстрелил в каменный потолок, прямо над ним. Гулкое эхо звоном отдалось в ушах, на нас посыпалось каменное крошево. Алекс вжал голову в плечи, откинул нож в сторону, затем, не приближаясь ко мне, тоже встал на колени. Было сложно понять, что он там бубнил себе под нос, но мне удалось разобрать:

— Я не хотел. Честно… Просто… — по его щекам потекли слёзы.

— Просто нас так учили с детства. Да? — спросил я у него.

Мне вдруг снова вспомнились занятия с Аркадием Варламовичем — тогда ещё молодым и крепким. Вспомнилось, как мы прогуливали его уроки и воровали булочки из пекарни...

— Убирайся! — крикнул я, отгоняя ностальгические мысли. — Уходи. И ни в чём себя не вини. Просто выживи. Доберись до дома.

Повисла пауза. Ситуация выглядела нелепой. Такое было сложно осознать и уж тем более принять.

— Что мне сказать нашим? — спросил он, понимая, что меня не переубедить.

— Расскажи правду, — предложил я. — Пусть сами решают, как относиться к зачарованному онейронавту Гектору, так и не сумевшему никого убить — ни во снах, ни в реальности.

— Хорошо, — ответил Алекс, поднимаясь с пола и делая медленные шаги к выходу из пещеры.

Уже стоя у выхода, он провёл ладонью по лицу, выдохнул, затем решительно кивнул, махнул рукой и, не оборачиваясь, сказал:

— Пока, Гектор.

Для себя я решил, что, учитывая наличие у него опыта ориентирования по картам и запасы оружия с провизией, что имелись в лагере, ему точно удастся добраться до дома живым.

— Надеюсь свидимся во снах, мой друг, — я помахал окровавленной рукой удаляющемуся свету его фонарика, совершенно не понимая, что меня ждёт дальше.

«Не спи, Гектор», — повторял я самому себе, лёжа на боку и понимая, что связующего рядом нет и теперь я буду один на один с миром грёз, стоит лишь в него погрузиться.

Страшно. Смешно. Странно… Семь мертвецов, Агата и я лежим в тёмной пещере — такие неугодные ни реальности, ни миру грёз. Брошенные Богом остатки… Жалкие напоминания о былом величии человеческой расы.

«Будь что будет», — подумал я и крепко зажмурился.

Когда открыл глаза, то увидел перед собой бескрайнее море, синева которого сливалась с линией горизонта. Волны гладили мои босые ноги, лёгкий ветерок трепал волосы, продувая насквозь закатанные штаны свободного кроя — то ли из льна, то ли из хлопка — и расстёгнутую рубашку из того же материала.

— Сильное и бесконечное, — произнесла Агата, появившись за моей спиной. — Одновременно пугает и притягивает своей красотой. Да? — она встала рядом со мной, но смотрела не на меня, а куда-то вдаль.

— Согласен, — щурясь от яркого солнца, я ещё раз окинул рябую синеву моря, затем обернулся к ней, заглянул в тёмные как ночь глаза.

Выглядела она великолепно: в бирюзовом сарафане в цвет прилива, идеально подчёркивающем её хрупкую талию и добавляющем бледному образу яркости. Всё здесь и сейчас было идеальным.

— Ты выжил, — скрестив опущенные руки, застенчиво произнесла она и отвела взгляд в сторону.

— Спасибо, — поблагодарил я её. — Спасибо за спасение моей жизни и жизни моего друга — Алекса.

— Где ты сейчас? — спросила Агата.

Я развёл руками и улыбнулся, чувствуя неловкость.

— Даже не знаю, как сказать.

— Говори правду, — потребовала она. — Отсиживаешься в лесу? Спрятался в заброшенном доме? Я никому не расскажу, — соединив большой и указательный пальцы, она провела ими вдоль своих губ, показывая, что рот закрыт на замок и секрет будет сохранён.

— Лежу рядом с тобой, — ответил я после небольшой паузы.

От услышанного её лицо сделалось озадаченным.

— Рядом со мной нет связующего, — продолжал я. — Человек, отнявший жизнь спавших рядом с тобой сородичей, убит моим другом Алексом. Кстати, он возвращается домой — единственный из двадцати шести человек. Представляю, какой они устроят траур, когда он вернётся в коммуну.

— Ну и дела, — протянула Агата и опустила голову. — Почему вы не убили меня? — спросила она, хмурясь и отступая назад, словно бы боясь меня, словно теряя ко мне доверие.

— Не смог им позволить сделать этого, — ответил я, примирительно поднимая ладони. — Судя по всему, поплачусь жизнью, потому что прямо сейчас, в реальности, я истекаю кровью. Хотя какая разница… скорее всего, со мной расправятся здесь: ты или другие грёзные.

Данное высказывание прозвучало жутко и неприятно — до того, как произнёс, оно выглядело совсем иначе.

— Расскажи подробнее, — попросила она, выходя из воды и усаживаясь на песок. — Я хочу понять суть происходящего, чтобы ни в чём тебя не винить. Очень хочу. Честно.

Я тоже вышел на берег, сел рядом с ней, зачерпнул полную ладонь горячего песка, посмотрел на бесконечную линию горизонта, чувствуя, как песчинки утекают меж пальцев, подобно моему времени.

И я рассказал ей всё: начиная со сбора в поход и до момента нашей сегодняшней встречи, стараясь не упустить ни малейшей детали. Она была внимательным слушателем и за всё время задала лишь пару уточняющих вопросов.

— Я верю тебе, Гектор, — заключила Агата, когда я закончил говорить, и пододвинулась поближе ко мне.

— Спасибо, — я набрался смелости и приобнял её.

Агата положила голову на моё плечо и сказала:

— Меня и мою семью изгнали сегодня ночью. Мои высказывания всегда называли ядом в колодце общественного мнения мира грёз. А теперь… выходит… я осталась совсем одна. Близкие мне люди убиты.

— Понимаю, — попытался подбодрить её я. — Мне тоже некуда возвращаться. Судя по всему, в пространстве нашего мировоззрения сородичам попросту не находится места. Или в пространстве их восприятия реальности нет места нам… в твоём случае, в уголках мира грёз, конечно же.

— Выходит так, — она грустно вздохнула, вытерла тыльной стороной ладони слёзы. — Получается, мы с тобой неправильные?.. Изгои?

— Бунтари — мне нравится больше, — сказал я.

— ВЫ ИЗГНАННИКИ И НАРУШИТЕЛИ ЗАКОНОВ МИРА РЕАЛЬНОСТИ И МИРА ГРЁЗ! — донёсся грозный выкрик, идущий со всех сторон одновременно.

Вода в море вдруг обратилась в лёд, небо потемнело, и его разрезало на куски зигзагами молний. Стало душно. Мы поднялись с песка, на глазах превращающегося в мрамор: холодный, серый, с чёрными прожилками. Агата щёлкнула пальцами, и перед нами возникли три фигуры, одетые в разноцветные мантии до пола. Две девушки — одна вся в белом, другая в красном — и высокий мужчина с посохом в руке. Он был одет в серую, украшенную по рукавам и капюшону вышитыми узорами белого цвета мантию.

— Глава мира грёз и его советники, — сообщила мне Агата. — Плохо дело.

— Я предлагаю казнить обоих, — не скрывая неприязни, с ходу высказалась девушка в красном одеянии.

— Обычно я более лояльна, — задумчиво произнесла девушка в белом. — Но сейчас не вижу и проблеска света, а лишь грехопадение и предательство, а посему… твоя правда, сестра.

— Крёстный… Клио, — обратилась Агата к главе мира грёз.

— Замолчи. Я думаю… — отмахнулся он от неё.

— Вина лежит полностью на мне, — заявил я и хотел было продолжить говорить, но крёстный отец Агаты махнул рукой в мою сторону, и я вмиг лишился голоса.

Агата взмахнула руками, проведя в воздухе две невидимые линии, затем рассекла их наискось, сверху вниз, ребром правой ладони. Пол под ногами завибрировал. Взмах руки, второй… И вот между нами и её крёстным с советниками выросла стена из красного, глянцевого кирпича.

— Это лишь подтверждает её вину, — донёсся голос девушки в белом. — Иначе к чему противостоять нам до вынесения окончательного приговора?

— Согласна, сестра, — подтвердила вторая советница, пряча руки в широкие рукава своей красной мантии.

— Виновна, — выдыхая, произнёс глава мира грёз.

Стена из кирпича вдруг обратилась в стекло. Теперь мы молча смотрели на недовольные лица троицы, что находились по другую сторону прозрачной преграды. Глава мира грёз коснулся стекла кончиком своего посоха, и оно вмиг покрылось паутиной трещин, а затем звонко разлетелось на осколки. Клио поводил посохом в воздухе, словно размешивая варево в невидимой ступе, что стояла у его ног. Осколки взмыли вверх и закружились в хороводе, подобно рою хищных насекомых, поблёскивающих остроконечными углами и не жужжащих, а звенящих. Звон заполнил пространство вокруг, и затем смертоносный рой, слившись в единый поток, с громким и неприятным хрустом устремился вниз, на нас.

Агата подняла ладони к небу, закрыла глаза, начала шептать непонятные для меня фразы. Я тоже поднял ладони, но глаза закрывать не стал — не хотелось этого делать раньше времени даже здесь, во сне. Я глянул на Агату, думая о том, что хочу защитить её от совершенно, кажется, нестрашной для грёзной в мире снов угрозы. Стеклянный рой ощутил наше сопротивление, немного замедлился, но лишь на миг, а затем неприятно проскрежетал, сделался ещё плотнее и с новой силой продолжил мчаться к своей цели — к нам.

— Прости, — сказала она и посмотрела на меня так, что слова сделались совершенно лишними, ненужными.

— Рад, что мы смогли поговорить открыто, — ответил я, и мы опустили руки, а затем обняли друг друга, прижались что есть сил, закрыв глаза в ожидании нашего поражения и моей скорой смерти.

Уверен, скоро Агата проснётся как ни в чём не бывало. И они с крёстным отцом рано или поздно наладят отношения. В любом случае она останется жива. А я… А что я? Видимо здесь мой путь заканчивается… Такова судьба.

Прошла минута… Другая…

«Не слишком ли долго мы прощаемся?» — подумал я и открыл глаза. Посмотрел вверх. Над нашими головами, буквально в полуметре от макушек, парил купол поблёскивающих осколков. Я непонимающе посмотрел на Агату. Та пожала плечами.

— Папа… — раздался детский голос, а затем из-за спины главы мира грёз показался мальчик.

Я оторопел. Это был тот самый бледный мальчуган, которого я отпустил накануне. Медленно шагая к нам, он держал перед собой руки с растопыренными пальцами, трясущимися от напряжения так, словно через них проходил ток.

— Дариан? — удивился глава мира грёз. — Ты что творишь?

— Этот человек спас мне жизнь, — ответил Дариан. — Отпустил меня в лесу. Помнишь, я рассказывал о нём за ужином?

— Хм… — Клио задумчиво погладил длинную бороду, приблизился к нам, пристально посмотрел в мои глаза.

— Выходит он и Агату спас, — продолжал Дариан, пытаясь склонить чашу весов с надписью «помиловать» в нашу сторону. — Если бы не этот реал, ты бы лишился и наследника, и крёстной дочери.

Было видно, что Клио сомневается, что ему сложно принять решение. Но в итоге он коротко кивнул, махнул рукой и осколки осыпались на мраморный пол, не задев нас с Агатой. Дариан выдохнул с облегчением, опустил трясущиеся руки.

— Могли бы и помочь, — прошипел он в нашу сторону, пытаясь отдышаться.

Видимо защитные приёмы даже здесь, в мире грёз, отнимали у них немало сил.

— Реалам нельзя быть с нами ни во снах, ни в их реальности, — начал говорить глава мира грёз. — В благодарность за сделанное я сохраню этому реалу жизнь и сделаю неприкосновенным в мире грёз. При условии, что он никогда не тронет ни одного из наших собратьев в реальности. Имей в виду, молодой человек, тебя ждёт одиночество, ведь ты предал своих людей. И домой путь тебе заказан.

— Агату нужно изгнать, — в голос вынесли вердикт советники, хотя их мнения никто не спрашивал.

Клио сжал кулаки, досадливо поморщился.

— Я останусь с ним, — заявила Агата, взяв меня за руку. — Тебя не поймут, если простишь такой проступок, пусть даже своей крёстной дочери. Позволь уйти достойно.

— Агата! — Дариан подбежал и обхватил её за тонкую талию.

— Мы будем видеться во снах, — сказала она и провела ладонью по спине мальчика. — Тут ты силён. Кроме того, никто не указ наследнику престола мира грёз, а значит, мы вольны решать, когда встречаться.

— Договорились, — Дариан отступил на пару шагов, внимательно осмотрел меня с ног до головы, сказал: — Береги её в своей любимой реальности, иначе будешь иметь дело со мной, здесь, — он ткнул указательным пальцем в усыпанный стеклом мрамор у своих ног.

— Договорились, — ответил я, и мы обменялись рукопожатием.

— Поправляйся, — сказал Дариан.

Он щёлкнул пальцами, и я покинул сон.

— Чертовски больно, — простонал я, открывая глаза и осознавая, что всё ещё лежу на полу пещеры.

— Рана серьёзная, — сообщила Агата, склонившись надо мной с небольшой аптечкой в руках.

Мы посмотрели друг другу в глаза. Она застенчиво улыбнулась.

Я осмотрел себя. Куртка на мне уже была расстёгнута, футболка задрана до подбородка. Правая ладонь и часть груди — в крови.

— Сейчас принесу воду и полотенца, обработаем рану и наложим повязку, — она склонилась к самой ране, чтобы разглядеть её получше. – Тебе повезло — я умею готовить лечебные мази и отвары. Думаю, мне удастся подлатать тебя, Гектор из реалов.

Наши взгляды снова встретились, я обнял её правой рукой, привлёк к себе. Вначале она напряглась, даже немного дёрнулась, отодвигаясь, но затем мы сблизились и поцеловались. Уткнувшись лбами, мы смотрели друг другу в глаза, и каждый хотел услышать самые нужные, самые важные слова.

– Я с тобой и никогда тебя не предам, — сказал я. — Сделаю всё, что в моих силах, чтобы защитить тебя в реальности.

— Я с тобой, — ответила Агата. — Я не предам тебя и буду оберегать в мире грёз.

Мы улыбнулись друг другу.

 

9

 

Около года спустя…

 

Мой отец часто говорил: «С помысла всё начинается». И если это действительно так, то в данный момент мои глаза открыты, разум трезв как никогда, и я размышляю не о прошлом, а о будущем: ином, в корне отличающемся от вчерашнего дня. Пусть эти мои помыслы помогут новым дням стать светлее во всех смыслах — как в реальности, так и в грёзах.

— Наши помыслы, — поправила меня Агата, подойдя ко мне.

Вопросительно подняв бровь, я посмотрел на неё, взял за плечи. Не отводя взгляда от океана, она ответила на мой немой вопрос:

— Ты забыл? Во снах я слышу твои мысли, Гектор.

Я хотел было возразить, мол, нет никакого личного пространства, но она приложила указательный палец к моим губам. Сказала:

— Знай, я поддерживаю твои мысли. Они мне близки, они вселяют надежду в моё сердце и, надеюсь, в сердце нашего ребёнка тоже, — она провела ладонью по животу. — Самое интересное — я чувствую его и в мире грёз, и в реальности. И это волшебное ощущение.

— Агата! — обрадовался я и прижал её к себе. — Это истинное счастье для меня… и не передать словами…

Она посмотрела мне в глаза, улыбнулась, и я услышал её мысли:

«Верю… Наш ребёнок станет символом нового мира, нового поколения. Быть может, именно он поможет оставшимся жителям планеты Земля: грёзным и реалам — заключить перемирие и обрести давным-давно потерянную гармонию… нормальную жизнь».

«Согласен с тобой, родная. Да будет так».

 

КОНЕЦ