– Дед, а расскажи, как ты видел хлестунов и жив остался!

Огонь жарко пылал в очаге, мальчик лежал на циновке, подперев лицо руками, а дед сидел рядом в самодельном кресле и курил трубочку. По крыше шумел дождь. Лучшего времени для рассказывания историй трудно было придумать.

– Да ты уж сто раз слышал!

– Ну и что! Все равно интересно!

Дед не заставил себя упрашивать. В конце концов, это была одна из главных историй его жизни.

– Ну, был я тогда мальцом – чуть постарше тебя. Жизнь меня не баловала. Батрачил я у Вара-мироеда, пас его коров. Шесть коров у него было, как сейчас помню: Старая, Розочка, Конопушка…

– Деда, я это знаю!

Мальчику не терпелось поскорее перепрыгнуть скучный зачин, и услышать собственно историю, но дед столько раз пересказывал свою байку, что повествование превратилось в своеобразный ритуал, отступить от которого было невозможно.

– Так рассказывать, али как?

Мальчик кивнул головой в знак покорности и для развлечения стал вертеть задранными вверх ступнями. Дед продолжил загибать пальцы.

– …Мохнушка, Хромоножка, Рогатка. Гляди-ка, не забыл, а сколько лет прошло!

Мальчику дорогие дедушкины воспоминания были совсем не дороги. Душа его жаждала приключений.

– Так вот эта Рогатка – та еще оторва была: так и норовит рогом поддеть аль удрать куда. Доилась хорошо, только потому и не резали. А я наловчился корзины плести, пока стадо пасется. За корзину кто лепешку даст, кто пару яичек, а за большую…

Мальчик умоляюще смотрел на деда, не смея торопить.

– Ладно, ладно, – проворчал старик, пыхнул трубочкой, полюбовался на дымное кольцо и продолжил. – Сплел я как то за день две добрых корзины, приготовился гнать стадо домой, глядь: а Рогатки-то и нету. Видать, пока я над плетеньем корпел, она тягу дала. Ну, загнал я оставшихся коров на двор, от греха подальше, и, таясь от хозяина, пошел за Рогаткой. Заметь Вар меня – выдрал бы и все равно на ночь глядя погнал бы искать. Шутка ли – самую молочную корову упустил! Так что уж лучше я ушел небитым.

Вот теперь начиналась интересная часть дедовой истории. Мальчик сел, и во все глаза уставился на рассказчика, стараясь не пропустить ни слова. Дед, попыхивая трубочкой, и пряча в усах довольную улыбку, продолжал:

– Иду я, значит, по следу, гляжу, где трава примята, где объедена, где лепешка лежит, а след ведет прямиком к Поганому лесу! Ну, что мне делать?! Вперед идти никак не возможно, а тут еще туча со стороны моря заходит, черная такая, вся в молниях – того и гляди, гроза разразится. Назад того страшнее: хозяин прибьет, чем не попадя – искалечит, глазом не моргнет. Хозяина-то я знал, а про хлестунов только слыхал. Ну, думаю, авось пронесет. Может, Рогатка где на опушке пасется. Положился, стало быть, на удачу. Дурак был.

Вошел в лес. Уж стемнело. В затылок полная луна светит, сбоку – нет-нет, да полыхнет молния, так что тьма не кромешная. Зову я Рогатку вполголоса, потому как громко кричать боюсь. Надо сказать, что человек, что животина в буреломе одну и ту же дорогу выбирают – где пройти легче, поэтому я рассудил: если двину наугад, прямо к беглянке и выйду.

Вижу: впереди черные и белые пятна – то ли корова, то ли лунный свет на прогалине – не разберешь. Подошел ближе, бормочу: «Рогуша, Рогуша!» А дождь уже по листьям шлепает. Тут молния сверкнула ярко, и вижу я, что подошел к самой Стене! Стена-то оказалась не высокая: мне по пояс будет, много – по грудь, но не это важно, а только стоят за ней две фигуры… Какие они: низкие ли, рослые – я со страху не понял, потому как увидел, что вместо рук у них длинные щупальца, ну, как у кракенов, а голов нету. Тулово просто кверху сужается. Тут гром грянул, и новая молния вспыхнула. Один хлестун гикнул, да как взмахнет щупальцем! А оно длинное, что твоя вожжа! Потом другой хлестнул! Я – бежать, да ногами в буреломе зацепился, грохнулся! Тут поганое щупальце меня и настигло! Я аж на миг сомлел от боли.

Дед подвигал шеей, точно удар горел до сих пор.

– Повезло, что в какую-то яму ухнул, хлестуны меня и потеряли. Полежал сколько-то, потом выбрался тайно и бежать. Дух перевел только на поле, у Варова дома. Как на двор вернулся – не помню! Пускай, думаю, хозяин меня лупит – больше ни за что в такую ужастину не пойду!

– А Рогатка? – спросил мальчик, хотя знал ответ.

– А что ей сделается! Вернулась. Стоит себе, злыдня, у яслей – жует. За день, поди, не наелась! Я под кормушку забился, трясусь весь, плачу, плечо огнем жжет, будто молнией его полоснуло, а перед глазами так и стоят две фигуры, черные, блестящие… Потом болел страшно, чуть не помер.

– Ишь, старый, чего на ночь глядя удумал мальцу рассказывать! Не ровен час, беду накличешь! – сказала бабушка, внося в дом ведро парного молока и ставя его на лавку. – А ты чего уши развесил, – напустилась она на внука. – Вот отхожу хворостиной по мягкому месту – будешь знать, как старого дурака слушать! Помоги лучше

– Я же их прозванием называю, а не настоящим именем, – пробурчал дед. – Настоящего не знаю, и знать не хочу.

Ритуал рассказа требовал, чтоб дед показал шрам от удара нечистого щупальца. Поэтому, закончив с бабушкой процеживать молоко через тряпочку, мальчик украдкой подошел к деду. Тот, косясь на жену, оттянул ворот рубахи и дал пощупать белый рубец, выделявшийся на старческой коже.

 

Шло время. Мальчик – а звали его Недом – вырос. Дед пристроил юнца к дальнему родственнику на тремок – двухмачтовое суденышко – ловить рыбу. Шустрый парнишка недолго бегал на подхвате и вскоре сделался настоящим рыбаком.

Теперь каждое утро, чуть свет, он уходил на лов, и к середине дня возвращался усталым, в прилипшей чешуе, с чувством исполненного долга, неся домой свою долю добычи, а после ярмарки – еще и деньги.

Жизнь текла ровно, по заветам предков. Сперва дед с бабкой кормили внука, теперь внук кормил деда с бабкой. На закат, где проходила заросшая Поганым лесом Стена, разделявшая людей и чудовищ, Нед, как и положено доброму селянину, не глядел, а уж не ходил и подавно. Рыбаки в своих плаваньях тоже держались восточной стороны, хотя на море никакой границы быть не могло. Как-то за кружкой пива старшие объяснили Неду, будто стена проходит и по дну тоже, а не видать ее, потому что песком занесло. Говорили, что все, кроме его деда, видевшие Стену, сгинули. Рассказывали, будто в прежние времена наезжали в пору летних гроз из столицы особые воины – бить хлестунов. Да мало ли о чем еще болтали под хмельком! Но вообще упоминать Стену считалось неприличным – добрые люди о поганом не говорят.

Каждое утро Нед, выйдя за порог, сплошной блестящей полосой, один за другим метал в намалеванного на досках хлестуна четыре ножа, потом выдергивал глубоко засевшие лезвия, обтирал и бережно убирал в перевязь на левом боку. Веревочные щупальца чудища, прибитые колышками к треугольному тулову, потешно дергались от ударов. Обычай этот тоже был завещан предками, потому как в пограничной деревне всегда нужно быть начеку, хоть никто из ныне живущих не помнит случая, чтоб вражины вылезали из-за Стены. Хлестуны поражали на расстоянии, поэтому метательный нож – лучшее против них оружие. Ножи метали все – без различия пола и возраста. Даже бабушка лишь недавно оставила воинские занятия, когда сослепу чуть не убила козу, чесавшуюся об измочаленные доски.

Не только острые лезвия обороняли от демонов, но и обережные знаки на рукоятках – кружочки с молниями.

 

В одно погожее утро капитан отважился плыть на Кучерявую банку – дальнюю отмель, где даже легкие волны кудрявились барашками. Место считалось опасным, зато там водилась голубая камбала, крупная, вкусная и дорогая.

Доплыли спокойно, но едва поставили сети, как горизонт обложило хмарью. Показалась туча. Она стремительно приближалась, подгоняемая молниями. Впереди летело мутно-желтое бесформенное облако.

Рыбаки кинулись убирать сети, чтоб не потерять их. Ветер дул все сильнее, волны бесились. Нед никогда еще не попадал в такую переделку. Ему было страшно. Вместе с другими рыбаками он тянул и беспорядочно бросал в тремок сети. Наконец, капитан велел уходить. Кое-как отплыли. Ветром сорвало парус, пока возились со вторым, суденышко снесло к Морской Змее. Так звали течение, которое образовывалось при большом волнении. Направление его оставалось неизвестным, потому что те немногие, кто побывал в нем и уцелел, рассказывали разное.

Сделалось темно. Волны швыряли тремок. Вода хлестала через борта со всех сторон и уже достигала бедер. Люди не столько управляли судном, сколько цеплялись за него. Нед безуспешно пытался удерживать гик в положении, показанном капитаном. Самого капитана за потоками воды он то видел, то не видел.

Поднялась огромная волна. И рухнула!

Вынырнув, Нед обнаружил себя посреди сбесившегося моря, в обнимку с деревяшкой, на которой бился кусок шкота. Он обмотал линь вокруг руки, как сумел, и тут новая волна обрушилась сверху.

 

Ощущение было следующим: он лежит на твердом, и это твердое качается. В щеку впилось что-то острое. Нед повернул голову, выдернул осколок ракушки. Он лежал на пляже, после шторма покрытом водорослями. Попытался сесть и задохнулся от боли в руке. Глянув, зажмурился от ужаса: кисть торчала вбок, как тюленья ласта, а на запястье вздулась страшная шишка. Откуда взялась на руке веревка, он не помнил. «Хорошо, что левая», – мелькнула мысль. Значит, надеялся, что все обойдется. Осторожно, поддерживая искалеченную руку уцелевшей, парень поднял ее к груди и прижал. Боль стала терпимой. Берег плясал и вертелся, что твои волны. Неда вырвало, в основном, водой. Он попытался встать, но пляж взбрыкнул, и плохо пришлось бы больной руке, кабы парень не извернулся в падении. А так только локоть ушиб, да привычно уже взвыл от боли, помянув черным словом все беды разом. Зато успел заметить в прибрежных скалах расщелину и двинулся к ней, чтоб укрыться, подобно раненому животному. Он понятия не имел, где находится, что стало с людьми и тремком.

Все случилось слишком быстро, так быстро, что его разумения не хватало, особенно в нынешнем состоянии. Только утром он сбегал с родного крыльца, а днем заброшен неизвестно куда, один-одинешенек. Или прошло больше времени?

Шатаясь, Нед кое-как доковылял до убежища, но твердь снова предательски вывернулась из-под ног, и он рухнул, не дойдя пары шагов.

Перед лицом его немедленно возникла босая смуглая ступня, кто-то подхватил его подмышки, переворачивая – рука взорвалась ослепительной болью. Нед заорал, но вопля не услышал, поскольку потерял сознание. Сквозь беспамятство его настигла новая волна боли, и милосердное забытье сомкнулось вокруг.

 

Нед открыл глаза. Сверху нависал свод пещеры с золотистыми отражениями волн. Световой кружок, видимо, отраженный от воды в какой-то посудине, ласково подмигивал. Рука не болела – только ныла чуток. Он тихонько пошевелил пальцами, покосился с опаской – кисть выглядела нормально. Запястье стягивала ловко наложенная повязка из серого полотна. Сам он лежал на сухих водорослях. Пахло солью, йодом – хорошими морскими запахами. Еще какими-то травами. И дымком.

Нед глянул вбок. Костер от него заслоняла его же одежда, распяленная для просушки на поставленных дыбом корягах. Тут же сохла пустая перевязь. Нед машинально потянулся к левому боку – ножей, само собой, не было. Его оставили голым и беззащитным. Но раз кто-то уложил его удобно, полечил руку, даже озаботился сушкой одежды – этот «кто-то» едва ли мог быть врагом.

Нед сел. Грот слегка покачивался. Но так всегда бывает, когда ступишь на землю после долгого плавания.

Из-за развешанных вещей вышла девушка. Голая. И очень красивая. Нед никогда таких не видел. Он вообще никогда не видел голых девушек. Эта была какая-то дикая. Золотая, словно кобылица, гибкая, как лоза, и с движениями плавными, как у волны.

«Наверное, морская дева!» – подумал Нед, поначалу не в силах даже моргнуть, не то, что отвести глаз.

– Очухался? – спросила девушка, как ни в чем не бывало. Она держалась так, словно была полностью одета и даже принаряжена. И Нед решил не стесняться наготы, раз у морских дев так заведено. Только, как бы ненароком, свел колени, прикрывая причинное место.

– Рука не болит?

– Нет, - отвечал Нед, невольно улыбаясь. – Это ты ее вылечила?

– Я вправила вывих. Пара дней – и заживет. Откуда ты такой взялся? – спросила она.

– Тремок «Барабулька», - представился он враз осипшим голосом и откашлялся.

Судя по сведенным бровям, она понимала плохо.

– Кораблекрушение?

– Ну да. Ловили на Кучерявой банке, а как начался шторм, нас потащила Морская Змея.

– Морская змея? – недоверчиво переспросила девушка.

– Течение так называется.

– А! Значит, ты из дальних краев! Я таких названий и не слыхивала.

Она произносила слова немного нараспев, часто повышая голос, словно удивлялась. Говор ее показался парню непривычным, но милым.

– А ты кто будешь? – спросил он

– Берегиня. Ну, стану ею, когда мать разрешит. Она-то – уж давно берегиня, и бабка моя была берегиней, и прабабка тоже. И дочка, когда родится у меня, тоже будет берегиней.

– Это такие русалки?

Девушка расхохоталась, запрокинув голову. Она шагнула и оказалась перед Недом. Села рядом. У него аж дух захватило.

– Берегини – это женщины, которые лечат. Исцеляют заклятьями и снадобьями.

– Знахарки!

– Ну, пускай знахарки!

От ее золотистой кожи шел жар, а груди были нежными, как морские анемоны. Черные глаза заслонили Неду весь мир, вдруг запахнувший розмарином. Она вынула гребень из волос, и те упали ночным покровом.

– Мы голышом и одни. Чем же мы займемся, а, любый?

Ответить Нед не смог, потому что рот его оказался запечатан ее губами. Сладостная волна подхватила парня. Последняя разумная мысль была такая: «Ох, точно, не человек она! Чудо морское! Может, я утонул?»

 

Нед готов был повторять случившееся вновь и вновь, но девушка вскочила, закрутила волосы, скрепила их гребнем, натянула подсохшее платьишко, и сделалась почти обыкновенной, недоступной и оттого еще более желанной.

– Как звать-то тебя, «Барабулька»? – спросила она. – Пора бы уж нам познакомиться!

– Нед.

– А я Нейя.

«Какое красивое имя», - подумал Нед, но промолчал. Он не умел говорить нежности.

– Ща уху спроворим! – заявила Нейя. Она зачерпнула котелком из бочонка, встревожив водяные отражения на потолке. Набросала в котелок кусков сушеной рыбы, сушеных водорослей, сухарей – и повесила над огнем. В костре горел сухой плавник, и котелок висел на рогатке из плавника, и одежда сохла на больших выбеленных корягах. Бочонок, видимо, тоже был подарком моря.

– Это мое убежище, – пояснила девушка. – У меня вдоль по берегу много таких. Но это – любимое. Я на скалах для мамы травы собираю. Часто ночую тут. А этот ливень так быстро налетел, что я спрятаться не успела, промокла. Зато вот тебя нашла.

Девушка вынула откуда-то две плоских ракушки, и едоки принялись хлебать из котелка варево этими природными ложками.

Благодарность переполняла Неда. Вылеченная рука, еда, кров –бесценные блага меркли перед чудом, подаренным Нейей. Казалось, обычная жизнь его закончилась, и началась прекрасная новая.

– Нейя, – спросил Нед, собравшись с духом, – а на берегинях можно жениться?

Она расхохоталась так заразительно, что Нед не мог не засмеяться вместе с ней.

– Ишь, чего захотел! Ну, шустер! Нет, нельзя. Но берегиня может привести в дом мужчину, который ей люб, и жить с ним долго. Так долго, сколько захочет – хоть всю жизнь! Так обычно и делают.

«А я тебе люб?» – хотелось спросить Неду, но язык как прирос к небу.

– Ты мне по нраву, – серьезно сказала девушка с мягкой и задумчивой улыбкой, отвечая своим мыслям, явно, тем же, что и у Неда. – Коли не против, поживи у нас. Узнаем друг друга. Я зову тебя.

Последние слова она произнесла особенно, словно выполняла ритуал.

Нед не знал, что делать, прижал правую руку к груди, поклонился.

– Спасибо, поживу, коли зовешь.

– Если ты согласен, скажи: я иду к тебе.

– Я иду к тебе.

 

«А вдруг на берегу кто-то из наших сейчас лежит, помирает, – кольнуло Неда. – А я тут с девкой сговариваюсь, да уху ем. Не по-людски это. И бабушка с дедом, небось, убиваются. Послать бы им весточку».

Так он и сказал Нейе.

– Ладно, – сказала она, – сейчас дохлебаем и пройдем вдоль берега. Только сдается мне, зря: пусто там. У меня чутье на такие вещи.

Но, доев похлебку, они снова стали любить друг друга, а когда разомкнули объятия, отраженный от воды в бочонке круг побледнел, свет снаружи померк – пошел дождь.

Они опять занялись любовью, но дождь все не кончался, шумел ровно, уютно, и они заснули, обнявшись.

Когда Нед проснулся, дождило по-прежнему, однако совесть гнала его на берег.

– Пройдусь, пока не стемнело, – сказал он, завязывая веревочку на штанах.

– Я подожду тут, – ответила Нейя. – Плащ-то у меня один. Не хочется снова промокнуть. Ножи возьми – мало ли кто после шторма по берегу бродит, ищет выброшенное. Меня-то не тронут, а ты – чужой. Припугнешь, коли домогаться начнут.

Нед надел перевязь, привычно вставил один за другим блестящие ножи – они ждали его, сложенные на скальном выступе, заменявшем полочку. Он думал, что обретет уверенность, вооружившись, но нет. Он совсем размяк от встречи с Нейей.

Она подала ему темный плащ с капюшоном, жесткий и блестящий, склеенный, похоже, из чьих-то кишок. Плащ смутно напомнил ему рассказ деда.

Нед шагнул наружу, и увидел по сторонам входа два свернутых кольцом бича. Их вытертые рукояти были направлены так, чтоб в случае опасности схватить мгновенно.

– Дойдешь до белых утесов, – наставляла Нейя из пещерной темноты, –и поворачивай. Дальше искать бесполезно: там течение все прочь уносит. Сам увидишь: берег чистый. И место с пещерой запомни, а то просвистишь мимо аж до Гиблого леса.

– Гиблого леса?

– Ну да. Что вокруг Стены растет.

– Там, где хлестуны?

– Мы их демонами зовем. Тебе о них лучше знать.

– Почему?

Нейя показала она пальцем на левый бок Неда.

– Ножи. Наконечники. Их носят те, у кого демоны родных убили. У тебя вся семья погибла?

Неду стало страшно, словно он с ходу угодил в зыбучие пески. Он сглотнул и постарался ничего не понять. Слишком уж ладно пока все складывалось. Хотелось думать о хорошем.

 

Он зашагал вдоль прибоя. Дождь шуршал по плащу. Из-под ног разлетались морские блохи. Волны швыряли бьющуюся среди камней рыбешку-желтоперку, Нед поднял бедолагу и зашвырнул подальше в море. Рыбка теперь дома, а он? Мысли не давали покоя. Они лезли в голову и били прибоем, хотя парень предпочел бы не думать вовсе.

«У нас Стена на западе. У них – на востоке. Ну и что? Могут же хлестуны жить на узкой полосе меж нашими краями, и нечего тут выдумывать. Однако при таком раскладе трудновато мне будет домой вернуться. Ну и останусь здесь!»

Страшные подозрения лезли из закоулков ума и душили все, что проснулось и пело в его душе.

«А ежели она все-таки не девка? И не чудо морское? Хороша больно, и вольна не по-людски. Ишь ты, глазом не моргнул, а она меня уже окрутила. Без совета, без благословенья жениться решился. Пошел, как телок на веревочке».

Щеки Неда разгорались от стыда, он пытался думать несколько мыслей разом – и не соображал ничего. Происходило неладное – но что? Отчего-то мерещилась черная мокрая чаща и безголовые хлестуны с ядовитыми щупальцами.

Внезапно он остановился.

«Проговорилась она – вот что! Наши ножи их убивают! Это что же, выходит, я к хлестунам попал?! То-то чую: небывалая девка! Сладостная, как… Как я не знаю что! Она меня за своего приняла! Бежать надо! Домой! Зачем я только этот плащ проклятый надел!»

Нед сорвал с себя хрустящую оболочку, смял в плотный комок, хотел зашвырнуть в море, но передумал и расправил опять.

«До стены сохраню. Вдруг кого встречу – за своего сойду».

Сердце колотилось сильно, как перед испытанием. Нед оглядел местность. Нет, по скалам лучше не ходить – в аккурат можно на хлестунье гнездо нарваться. Придется идти по пляжу. Авось как-нибудь минует пещеру.

Он широко зашагал в обратную сторону, временами срываясь на бег.

Нейя ждала его, стоя в зеве пещеры. Плела косу.

– Уже пришел? – удивилась она.

«Караулит! – Сердце Неда тоскливо сжалось, но он не позволил себе раскиснуть. – Ишь, ловко притворяется – от человека не отличишь! Но плащ этот мешком, и два бича – щупальца. Все сходится. Вовремя угадал, что все это личина, морок проклятый! Спасибо деду, а то совсем задурила бы мне голову лживой красотой своей. Одежу поганую заставила надеть – того гляди, сам в хлестуна превращусь! Ну, я влип», – Нед уронил дождевик на песок.

– Да, – ответил он деревянным голосом. – Нет. Что ты говорила про демонов?

Нед облизал губы. Девушка недоуменно подняла брови, откинула косу за спину. Неду до смерти захотелось обнять ее, прижать, покрыть поцелуями лицо, шею и плечи, и чтоб все пошло по-прежнему. Но он понимал, что это морок, и первый шаг к спасению в том, чтоб побороть искушение.

– Будто сам не знаешь! – заговорила она с милыми интонациями простодушного изумления, отчего Нед едва не всхлипнул в голос. – Демоны бьют в людей молниями со стальными наконечниками. Наконечник этот похож на ножик без рукояти, знак на нем особый. – Она кивнула на перевязь. - Давным-давно пращуры построили Стену. Воины денно и нощно ходят вдоль нее дозором. Случается, их убивают, тогда наконечники остаются в телах. Родственники хранят их как память и оберег. Но теперь демонов стало меньше. Никто не знает, почему. Может, это уловка такая, чтоб люди расслабились. Когда демоны вырвутся из-за стены, настанет конец света.

«Ишь ты, ловко все выворачивает – и не поймешь у нее, где люди, а где – хлестуны. Не поддамся, не стану слушать! Сейчас снова задурит башку – и конец! Но какая красивая! – На глаза его навернулись слезы от несправедливой обиды и невозможности счастья. – И бежать некуда. Дед спасся тем, что в яму упал.

Нед стрельнул глазами в поисках какого-нибудь укрытия, но в обе стороны однообразно тянулись пляж и море. – Дед мальцом был, я а – мужик почти. Одолею».

– Покажи, как бьешь оружием, – сказал Нед сипло, разворачиваясь боком, чтоб сподручнее было метнуть нож, когда она превратиться в чудовище. Глупейший поступок, конечно, но атаковать демоницу в девичьем обличье было выше его сил.

Размякшая душа противилась битве. Если бы можно было оставить все, как прежде! Малодушная надежда ведет к поражению.

Девушка пристально смотрела на него.

Медленно, словно нехотя, она взяла хлыст, рукоятью подтянула к себе плащ, набросила его на голову, и вот черная треугольная фигура шагнула навстречу ему под дождь.

Началось. Нед сжался, как затравленный зверь.

«Шеи у них нет, - вспомнился дедов рассказ. – Верно: под капюшоном шеи не видно».

Нейя стояла перед ним с бичом в руке. В левой. Вылитая фигура со щита, только с одним щупальцем. Поверхность хлыста была ребристой и поблескивала – видимо в него было вплетено что-то острое.

«Левша! Точно, демон» - подумал Нед, холодея. Сомнения ушли. Он был готов к поединку.

Девушка проследила за его глазами.

– Правый – отравленный, – пояснила она. – Возьми в руку что-нибудь мелкое.

Нед, как зачарованный, медленно присел, не сводя с демоницы глаз, и поднял забинтованной рукой камешек. Распрямляя колени, он почувствовал у пальцев легкое дуновение – камешек исчез, выбитый точным ударом.

«Почему она не ударила меня? Начнет играть, как кошка с мышью? Врешь!»

Не успел он додумать эту мысль, а два пущенных один за другим ножа уже летели хлестунье в сердце. Ежедневные тренировки не прошли даром.

Первый нож она отбила бичом, но вторая рука ее была пуста, и бесполезно трепыхнулась в воздухе. Лезвие вонзилось ниже ключицы.

Девушка стала оседать на землю, изумленно глядя на Неда черными глазищами. Она опускалась долго, бесконечно долго, так долго, что Нед успел передумать и понять многое – больше, чем за всю свою простую жизнь. А может, это время для него растянулось.

 

Не существовало хлестунов и демонов. По обе стороны Стены жили обычные люди. Когда-то они враждовали. Война давно закончилась и забылась, но страх и ненависть остались. Люди боялись соседей, считали их исчадиями мрака, награждали самыми ужасными свойствами.

 

Нейя подарила ему себя, а он, дурак, слепец, негодяй, не сумел увидеть правды сквозь вековые предрассудки.

 

Нед подскочил к раненой, на ходу обрывая край рубахи, стянул рану, как умел.

«Не умирай, не умирай, – шептал он. Все целительные слова, как назло, вылетели из головы. – Я отнесу тебя к матери, она у тебя берегиня, знахарка, она тебя вылечит!»

Повязка набухала кровью.

- Где ты живешь?

Нейя шевельнула губами и слабо повела рукой куда-то в сторону от моря.

Нед подхватил ее, завернул в плащ, побежал вдоль скал и, наконец, увидел тропинку, ведущую к людям.