Сетка под матрасом пронзительно скрипнула, когда Ольга Александровна повернулась на бок. После ночи, проведенной на продавленном ложе, спина обиженно ныла. Сквозь ресницы ее взгляд различил голубенькие цветочки на блеклом желтом фоне обоев. На кой ляд она решила ночевать в общежитии Сельхоз Академии, а не в гостинице на трассе? Вот уж воистину дурная голова бокам покоя не дает. Из окна в комнату падал вполне себе утренний свет. Она протянула руку к телефону, лежащему на потрёпанной тумбочке, и посмотрела на часы - 4 утра. Белые ночи. Ольга Александровна закрыла глаза и улыбнулась нахлынувшим воспоминаниям.

 

–Оля домой. - раздался от калитки певучий голос бабушки.

–Ба, я еще немного поиграю!

–Спать пора. - У бабушки выходило тягучее «поора», и Оле ужасно нравилось это длинное окающее слово.

–Ба, еще светло совсем, ранооо! - невольно протянула Оля долгое «О»

–Какой рано, одиннадцать часов ужо. Здесь летом завсегда светло. Давай домой. Завтра наиграешься.

 

Ольга Александровна натянула шерстяные одеяла и сладко улыбнулась сквозь дрему. Нет, она все правильно сделала. «Ладно. Мучиться не буду», подумала она. «Сейчас немного полежу и встану. Все равно спать не хочется.» Закрыла глаза и открыла их через три часа.

 

–Ольга Лександровна, утречко доброе! - выглянула из окошка вахтерки комендантша Нюра Семеновна. - Как отдохнулось-то? Не замерзли?

–Доброе утро, Нюра Семеновна! Нет, не замерзла. Спасибо за одеяла - помогли.

–Так уже не топят, а по ночам у нас холодновато. В Вологде-то говорят еще топят, а у нас так нет. Что- поделать, область.- Нюра Семеновна потерла ладонью подбородок. – Поесть вам надо бы. У меня тут талоны в столовку есть, хотите дам?

–Спасибо, Нюра Семеновна. Мне девочки помогли на кухне чаю согреть. Так что- все нормально.

–А. Ну если что, говорите, талончики недорогие. Там на обед или повечерять. - комендантша замялась и продолжила. - –Ключики-то сдавайте. Выносить нельзя.

–Вот, пожалуйста. - Ольга Александровна протянула в окошко ключ на потертом кольце с деревянной биркой «63». – Я сумку пока оставлю в комнате, ладно?

–Дак, оставляйте. Если что - так и еще на ночь оставайтесь, – чуть заметная, довольная улыбка скользнула по лицу комендантши.

 

Ольга Александровна вышла из общежития сельхоз академии и посмотрела на машину, стоящую на парковке напротив. Даже через дорогу было видно, что колесо спущено. Закусив губу, она подошла к машине, и присев начала внимательно рассматривать колесо, пытаясь найти порез. Под самым ободом она увидела торчащий в покрышке гвоздь. «И где мне найти эвакуатор, чтобы дотащить мою девочку до шиномонтажа?” подумала она. «Ладно, потом этим займусь. Придется остаться еще на ночь.» Эта мысль неожиданно не принесла разочарования.

 

Она сунула руки в карманы куртки и зябко поежилась. Невысокое солнце осветило косыми лучами изумрудную зелень, и та засверкала особенной тихой прелестью. Ветер дул северный, ровный и прохладный. Приподняв воротник, Ольга Александровна пошла размеренным шагом по мокрому тротуару ровной, больше похожей на аллею парка, улицы Шмидта, которую с обеих сторон обрамляли кудрявые березы и лохматые осины. Была какая-то особенная прохлада в тени высоких деревьев, где обдавало терпким ароматом и не разошедшейся ночной свежестью.

 

За перекрестком после Сбербанка вдоль обочины пошли заросли полевых цветов, и она сорвала пару ромашек на поляне, никогда не встречавшей газонокосилки.

 

Впереди закраснело здание главного корпуса академии. Она едва сдерживала желание ускорить шаг, чтобы не пробежаться до парадного входа, взлететь по истертым каменным ступеням, и войти под высокие своды прохладного холла. А там скользнуть по каменному полу и провести рукой по деревянному прилавку гардероба, полированного воском прожитых прилавком лет. Сколько часов провела она в этом гардеробе с книжкой, дожидаясь пока бабушка закончит смену! Ее знали все библиотекарши в Сельхоз Академии. Маленькой внучке Зои Кузьминичны, приехавшей на год к бабушке, давали любую книжку в библиотеке. Ну, почти любую.

 

В темном гардеробе пахло пылью и висели добротные пальто преподавателей. Она пряталась между ними и рассматривала перламутровые пуговицы и невиданные ранее лисьи воротники. Иногда залазила в карманы посмотреть нет ли чего интересного. Один раз она нашла помаду и долго нюхала приторный цветочный запах. А другой раз нашла две шоколадные конфеты «Белочка». Соблазн был велик, и она съела одну, а потом долго мучилась то-ли раскаянием, то-ли страхом разоблачения.

 

Тротуар закончился. Она подняла глаза и уперлась взглядом в серый забор. За покосившимися шиферными гофрированными листами стояло некогда величественное здание из потускневшего бурого кирпича в неоготическом стиле. В окнах зияли дыры, крыша на апсиде была разобрана и голые балки бесстыдно выставили на всеобщее обозрение свои телеса. В узких прорезях окон- бойниц гулял ветер и сновали воробьи. От реки потянуло зябкой сыростью, пробирающей до костей. Ольга Александровна поежилась, достала из рюкзака широкий шарф, который она предусмотрительно уложила и поплотнее укуталась в него. Ну что ж, значит, не прокатимся по полу. Глупо было ожидать, что все останется как было.

 

Она постояла немного, прислушиваясь к обрывкам далеких воспоминаний. Потом задумчиво посмотрела направо, откуда дул сырой ветер и уверенно пошла по дороге в деревню.

 

Вскоре над вершинами старых осин стало видно синеватую полосу, заблестели искры на поверхности воды, и Ольга Александровна зашагала к берегу. За рекою широко разбежались голубые и зеленые крыши деревни. Серое северное небо низко стелилось и где-то сразу за околицей касалось мутной полосы горизонта. Безобидный пешеходный навесной мостик соединял два берега ажурной лентой.

 

Неужели этот мостик вызывал у нее панический страх каждый раз, когда она день за днем ходила нему в школу в ту памятную зиму? Где же высоченный монстр на стальных растяжках- канатах, раскачивающийся над бездонной пропастью под резкими порывами северного ветра? И где та пропасть, на дне которой, поблескивая, лежала скованная льдом Вологда?

 

Перед ней висел узкий вантовый мост с металлическим настилом. Два человека на нем расходились, но втроем уже было не пройти. Такой милый и домашний, как бабушкин штакетник, который и не воспринимаешь как преграду. Либо поверху перемахнешь, либо между досками пролезешь. Только бездонная пропасть как-то поусохла. Впрочем, как и мы все, подумала Ольга Александровна, решительно шагнув на металлический настил.

 

Порыв студеного ветра выскочил, словно из засады, качнул кружевную ленту, завыл в стальных вантах и куснул вмиг замерзшие руки. Давно забытый холодок шевельнулся в груди и гирями повис на ногах.

 

–Оль, пойдем, - услышала она звонкий голос Таси, - че стоишь как застывшая.

Оля нерешительно топталась у моста, дергая завязки белой кроличьей шапки. Метель завывала в стальных канатах, раскачивая мост. Настил ходил ходуном, подпрыгивая и извиваясь как длинная серая змеюка и Оля вцепилась в металлический поручень.

–Я по низу лучше, - наконец крикнула Оля.

–Кузьминична ругаться будет. Там бабы белье полоскали. Прорубь нарубили.

–Ниче, я потихонечку, - крикнула сквозь ветер Оля и с облегчением сбежала к застывшей реке. – Вчера дядька Егор на санях здесь ездил. И ниче. Че со мной случиться? Всяко лучше, чем с моста навернуться, -бормотала под нос Оля, выходя на лед.

Ветер внизу не выл, а посвистывал, взметая белые облака с ледяной глади. Мелкая противная крупа сыпала плотной пеленой и больно била по лицу при каждом порыве. Но разве сравнить это с переходом по мосту, на котором всегда хотелось встать на четвереньки и ползти.

Оля покрепче обхватила пальцами в заиндевевшей варежке ручку портфеля и осторожно пошла по льду, высматривая прорубь. Прорубь она видела впервые на прошлой неделе, когда помогала соседке принести белье с реки. Вырубленная во льду дыра была отмечена стоящей рядом палкой. Никаких палок по близости видно не было. Ветер взметнул облако снега и обнажившийся лед замерцал хрустальной чистотой.

 

Было даже видно, как внизу течет вода. Оля замедлила шаг, залюбовавшись переливами струящегося подо льдом серо-голубого шелкового полотна. Приоткрыв рот, она смотрела на сумеречную игру теней, которые скользили в глубине, похожие на длинную грациозную рыбину. Никак сом плавает. Какой огромный! Надо бабе Зое рассказать, и забыв про страх Оля в припрыжку побежала по льду.

 

До берега оставалось метров десять, когда тонкий лед, схватившийся над прорубью и запорошённый снегом с легким треском расступился под Олиными ногами и вода ледяным капканом вцепилась в валенки. От обжигающе холодного потока перехватило дыхание. Пальтишко вздулось пузырем и на несколько мгновений задержало Олю на поверхности воды.

 

–Руки, кому говорят, в стороны! У вас пять секунд, потом с рыбами болтать будете! – как наяву услышала она оглушительный голос физрука, который три урока подряд вдалбливал им правила безопасности на льду в прошлом месяце.

Руки сами собой взметнулись в стороны и черный портфельчик плюхнулся об лед. Прорубь была большой и Олиных рук едва хватило чтобы зацепиться локтями о край.

«На живот, на живот. Ноги согнуть.» - металось в голове у Оли. Плача от страха и обжигающего холода она через силу дотянулась животом до края проруби и услышала, как кромка предательски трещит под весом ее хрупкого тела.

–Ой, нет, нет. Не трещи. – запричитала она, из последних сил оперлась на ладошки и продвинулась вперед на пару сантиметров. На большее сил у нее не хватило. Течение цепкой хваткой медленно тащило ее под лед. Коричневое пальтишко, намокнув, отяжелело и тоже потянуло вниз.

–Помогите! Эй! Люди! - крикнула она срывающимся голоском. Но усиливающийся вой ветра заглушил Олин крик. Белая мгла понемногу опускалась на деревню. Оля почувствовала, как левый валенок, наполнившись водой, медленно соскользнул с ноги, и ей стало страшно жалко этот валенок, который бабушка купила в начале зимы в Сельпо на улице Советской. И тут она вдруг здорово разозлилась и на валенок, и на прорубь, и на себя.

–Ну чуть-чуть. Ну еще чуток. Не дамся, зараза. - стиснув зубы по-взрослому бормотала Оля, пытаясь вытолкать живот на край проруби. Но набрякшее от воды пальто уволакивало в ледяную глубь, а ослабевшие руки едва держались на краю льда. -Ой, мамочки.-прошептала Оля на мгновенье потеряв надежду.

Вода вокруг ног вдруг ног немного потеплела, плотной лентой коснулась пятки, оставшейся без валенка, и шершаво задержала скольжение вниз.

 

От страха Оля замерла, приоткрыв на секунду рот. Она невольно вспомнила огромную рыбину, похожую на сома, и мелькнувшую в реке. Страх быть съеденной речным чудовищем оказался так силен, что она завизжала как резанная, ступила на эту шершавую ленту, ставшую вдруг плотной и упругой и, оттолкнувшись от ее, выбросила себя на лед. То ползком, то на четвереньках она поползла от проруби что было сил, толкая перед собой портфель. Поднявшись наконец на ноги, спотыкаясь и хромая в одном валенке Оля бросилась по тропинке ведущей к бабушкиному дому. Бежать в мгновенно задубевшем пальто было неудобно, а обледеневшие ватные штаны при каждом движении кололи ноги.

 

–Идти то будешь? Иль нет? Че стоять то за зря! А то ишь заносит все. Гляди, намороцеет и хорошего дожжа. -от певуче смешливого голоса за спиной Ольга Александровна вздрогнула и обернувшись посмотрела на говорящего.

–Дорогу ль потеряла? Казать? – сказал сухонький старичок лет семидесяти, стоявший сразу за нею на мосту.

–Нет, спасибо. Я знаю.

–Приезжая? – произнес старик, окидывая Ольгу Александровну острым любопытным взглядом. – К кому приехала то?

– Да, в общем, уже ни к кому, - ответила Ольга Александровна, двинувшись по мосту подальше от назойливого селянина.

– А то внешность мне ваша очень даже знакома. - не отставал въедливый старикашка.

Ольга Александровна посмотрела на него и вдруг неожиданно для себя самой улыбнулась и сказала,

–Бабушка у меня здесь была. Я в детстве у нее год жила. Вот приехала на места эти, да на дом посмотреть.

–А звать-то как бабу?

–Чистякова Зоя.

–Так ты Кузьминичны покойной внука? Дак я и говорю похожа, а ты сродственница ейная. Вылита Кузьминична. А звать-то как?

–Ольга, Ольга Александровна. А вас?

–А меня Семеном Яковлевичем кличут. А ведь я тя помню. Такая неуемная суходушина была. Все наших девок в мяч играть учила.

–А можно вас попросить дом показать? А то боюсь не найду уже, хоть и адрес есть.

–Дак чего ж не показать. Ну, подем, сведу.

 

Они медленно пошли по глинистой дороге, понемногу уходя от реки.

–Покойная Кузминична была очень обходительная. – Добродушно поглядывая из-под серой кепки, завел разговор Семен Яковлевич. - Помню завсегда на пасху киселём поила наверхосытку.

–Добрая она была, царство ей небесное. - Ольга Александровна подумала, что вот за тем сараем должен стоять бабушкин дом и почувствовала, как замерло дыхание в ожидании.

 

–Ну вот и пришли, – остановился Семен Яковлевич перед небольшим домиком в два окна, – Дом -то заброшенный стоит. Уже лет пять как никто не живет. Жалко ейного дома, ведь как новый.

 

–Странно, деревня вон как разрослась, но строят в сторону леса, - огляделась Ольга Александровна. - А здесь такое место хорошее, и не живут. Вот соседский дом, посмотрите рядом с рекой стоит и тоже пустой.

–Ну, дак, низкое место тут. Заливает по весне все. По колено, а и выше все стоит. Баба Нюра, хозяйка-то, как под сосну убралась, так ейные сродсвенники токмо на лето приезжают. Лешой знает, что им не живется в родном доме. Ну ладненько. Пойду я, к полудню сношельница придти обещала. Ты, Александровна, к реке если спускаешься, то не купайся. Там купаться то нельзя.

–Почему?

–Сом у нас живет, в омуте у моста. Там, где источник. Грят, лет пять назад человека утащил. Как пошел сплавать после вечерки, так и не вернулся. Так никто и не отыскал, - седая, жиденькая бородка старичка печально качнулась на ветру.

–Ладно, спасибо, что сказали. В воду не полезу. Так постою. До свидания, Семен Яковлевич.

–И тебе всего доброго. А то купила бы бабкин дом. А чего тебё в городе? У тебя ведь не пуп рёзан в городе. Нёчего туда ёхать. Жила бы у бабы Зои под присмотром, царство ей небесное, – старик поежился и хлопнул слегка себя по серой домотканой куртке. - Ну ладненько, заговорился я с тобой. Если, что надо, вон наш дом стоит, с синими наличниками. Заходи, если что.

 

Его простые слова упали в душу, как падает с высоты камень на поверхность воды: еще минуту назад она была ровна. Один удар, — и всколебалась до самого дна.

–Спасибо. Зайду, если что.

–Вот и ладно. - Старичок весело потер руки и засеменил домой.

 

Она постояла еще немного, а потом медленно обошла вокруг дома. Высокая мокрая трава ластилась к ногам, когда Ольга Александровна потрогала облезшую краску на простеньких наличниках и зашла за пристроенную клеть. Старая посеревшая от дождя деревянная колода стояла, где и раньше, у поленницы. Как будто и не было этих сорока лет. Вокруг валялись полусгнившие щепки. Она, ни на минуту не задумываясь, села по памяти на колоду и посмотрела на одичавшие заросли смородины.

 

Варенье у бабушки было чудное. Заветные банки хранились в печном углу, на полке за ситцевой занавеской. В тот год бабушка купила четыре лишние пачки сахару, и они наварили душистого вязкого варенья из черных ягод, которые усыпали старые смородиновые кусты, растущие за яблоней. Высокая и жилистая, в серой вязаной жилетке из овечьей шерсти, бабушка и сама была похожа на старую яблоню и вот теперь нет ни яблони, ни бабули.

 

Небо пронизывал нерешительно моросящий дождик, ложился уютной кисеей на плечи. От воспоминаний на душе стало светло и Ольга Александровна слегка улыбнулась. Она встала с колоды, подошла к порогу, зачем-то подергала запертую дверь и замерла, опершись плечом о дверной косяк.

 

–Ба, ба!! Открой! - заледеневшие руки кололо как иглами от каждого удара по деревянной двери, –Ба, ну открой!

–Что же ты колотишь, не молоденькая ведь, –дверь распахнулась и баба Зоя замерла, коротко ойкнув, - Ой, господя.

Втянув Олю за рукав в сени, она захлопнула дверь и потащила ее в горницу, бормоча про себя «О, Господя. Что же делается то.»

–Одетку скидывай. Да поживее, –стаскивала она заледеневшее насквозь пальтишко с Оли трясущимися руками, –Господи Иисусе, Сыне Божии, спаси и помилуй.

 

На пол полетели пальто, одинокий и окончательно ледяной валенок, задубевшие ватные штаны, и школьное платье. Оля только сейчас поняла, что мокрыми и до боли холодными были даже трусы и нижняя майка. Закутав Олю в колючий жилет из овечьей шерсти и натянув ей на ноги длинные носки из той же пряжи, баба Зоя запихнула ее под одеяло и бросилась к печке. Через несколько минут горячая грелка лежала под Олиными пятками, а бабушка доставала с полки бутылку.

–Ну-к ноги давай.

–Ба, это что?

–Спиртом разотру тебя. Не дай бог легкие простудишь. Что я матери скажу. Непутевая. Ну говорила ж тебе не ходи по реке.!

–Ба, не сердись! Ветер, страшно на мосту. Ба! - слезы потекли по бледным как снег щекам, - я валенок потеряла. В воде соскользнул. Извини, пожалуйста, я нечаянно!

–Олюшка, дите ты мое неразумное! Слава тебе, Господи, что катанок свалился. А то утянул бы тя на дно, - и бабушка щедро налила спирта на шерстяную варежку.

 

Потом был чай с медом, и горчица в носках. Уже поздно вечером, приоткрыв глаза сквозь сон, Оля долго еще слышала бабушкин дрожащий от волнения голос в углу перед иконами.

- О всепе́тая Ма́ти, ро́ждьшая всех святы́х святе́йшее Сло́во, ны́нешнее приноше́ние прие́мши, от вся́кия напа́сти изба́ви всех и гряду́щия изми́ му́ки, вопию́щия ти. Не оста́ви мя гре́шнаго, упова́ющаго на тя́.

 

Ольга Александровна погладила ласково дверь. Улыбка так и осталась мерцать в морщинках под глазами, и в уголках губ. Слезы сначала защемили горло, а потом просочились на ресницы. Глаза так жгло, что она зажмурила их на мгновение и от внутренней тоски, распиравшей ее, сморщила лицо в сушеный гриб. Она вдруг поняла, что не помнит, ни как уезжала, ни как провожала ее бабушка и какие слова говорили они друг другу- так она хотела побыстрее приехать домой, не понимая, что оставляет за спиной самые светлые дни своего детства. Зато она помнила, как обещала писать «ну каждую недельку», а потом все откладывала и откладывала на следующий день. И писала лишь по праздникам, да и то немного, а все по верхам, потому что сама она была поверхностная и не было у нее в сердце глубокой заботы и нежности. Ольга Александровна стояла, прислонившись к двери и все плакала и плакала, словно оплакивала не только бабушку, но и все то доброе и светлое чем баба Зоя щедро одаривала ее каждый день.

 

Наплакавшись, Ольга Александровна глубоко вздохнула пару раз. Потом повернулась и медленно пошла к кладбищу. Мимо сонного Маурино, мимо соснового лесочка, мимо раскинутого по полю ковра гречи розово-молочного цвета, пока золотой купол изящной часовенки не заблестел на входе на сельское кладбище. «Попробую найти могилу», подумалось ей сквозь туман, застилавший ей ум. Иначе, она догадалась бы, что найти место, где похоронена бабушка через столько лет будет совсем не просто, не говоря уже о том, что мать так толком и не смогла сказать, где находится могила.

 

Но то ли небеса были благосклонны к искреннему покаянию усталого, заплаканного паломника, то ли сторожу на кладбище не чего было больше делать, как изучать надписи на крестах, разговаривать с покойниками и сетовать на их ленивых сродсвенников, но благообразный, как церковный певчий, и тощий, как церковная крыса, Сергей Лукич, отвел Ольгу Александровну в глубь кладбища. Там, под тенью рябин, показал он ей серый, покосившийся и полусгнивший крест на едва различимом холмике, вокруг которого даже остатков оградки не было.

 

Ольга Александровна смотрела на разваливающийся крест и не чувствовала тоски. Всю печаль она уже выплакала, там, у порога бабушкиного дома. Здесь же она видела только полный беспорядок, который так оставить не могла. Обратясь от пути своего она пошла исправлять поступки свои. И поэтому направилась к кладбищенскому сторожу.

 

Потом, когда она договорилась насчет креста, ограды и дорожки, о встрече с плотником, и оплатила аванс, она села на забытый кем-то деревяный ящик в сгущающемся сумраке теней рядом с крестом и снова всхлипнула. Слез было не много, и выплакавшись, она ощутила покой и тихую радость, подобные тем, которые чувствует усталый, завершивший важное дело, человек. Жизнь непредвиденна, а смерть внезапна. Что, если завтра- последний день? Уйти и не отдать последний поклон бабушке Ольга Александровна не хотела.

 

Так сидела она, пока вечерняя колючая стылость не затекла ей под куртку и не захолодила спину. Тогда она попрощалась со смотрителем и отправилась обратно. Погрузившись в воспоминания, она не заметила, как вышла к берегу и побрела вдоль него к мосту по тропинке, петляющей вдоль кустов и ракит. Река тихо шепталась с узкими резными листьями, свисающими с тонких веток деревьев до самой воды. У самого края берега стояла матерая ракита, чьи три изогнутых ствола свились в трон, парящий над водою. Ольга Александровна приняла молчаливое приглашение и взобралась на витое кресло. Запах мокрых листьев навевал полудремоту, тихая заводь перед ней была покрыта кувшинками, ветви ракиты, как бахрома, опускались над желтыми цветами. Дождь перестал, небо очистилось от облаков и мокрая кора теперь нежно освещалась серыми сумерками, которые здесь называли поздним вечером. Прикосновение ладони к шершавой коре погрузили в воспоминания.

-Ба, а сом в реке большой живет?- мысль о шершавом бревне под пяткой не давала Оле покоя.

-Большой,- бабушка распрямилась и почесала нос тыльной стороной ладони. На носу остался кусочек сероватого теста.

-А какой большой, как бревно?

-Таких сомов у нас не водится. А какие водились, то тех давно мужики повылавливали. Поди ка -принеси мне скалку. Там за печкой на полочке лежит.

Оля натянула новые валенки и потопала за скалкой,

-Ба, а сомы зимой спят?-крикнула она от печки.

-Спят: не едят, не глядят, лишь в две дырочки сопят.

-А может какой сом не спать зимой?- Оля положила растрескавшуюся скалку на белый от муки стол.

-Олюшка, вот как банный лист прилипла с этим сомом. Сдается мне, неспроста это, –бабушка прервала избиение теста и посмотрела на Олю,- Так, голубушка?

-Ба, а русалки бывают?

-Были, да все вышли. Нет у нас тута никаких русалок, –бабушка помолчала, и вдруг добавила, –а когда были, то не русалками их звали, а водянихами.

За спиной вдруг подуло ветром, вздрогнув, Ольга Александровна обернулась и увидела перед собой, вернее над собой, на ветке белую сову. Фу, напугала, зараза, пробормотала Ольга Александровна, тряхнула головой и слезла с шершавого ствола.

«Глупая баба», услышала она в ответ и в недоумении обернулась. Рядом не было ни души. Если, конечно, не принимать во внимание душу белой совы. Померещилось, подумала Ольга Александровна и медленно пошла по тропинке. Пару раз в сумерках за спиной раздавалось уханье- наверно, ее знакомица сидя на дереве звала своего дружка, или подружку.

До моста оставалось еще совсем немного, когда ветер стих полностью. Тропинка обтекала заросли ракиты и уходила наверх, где виднелись опоры моста. Деревья в этом месте росли прямо из воды, которая необъяснимо манила к себе свежестью и спокойствием. Мокрая глина противно чавкала под ногами и липла на ботинки.

Черной каймой отражались в реке берега, а чешуйчатые волны робко набегали на берег и монотонно ласкались о мокрую глину. На серой тягучей глади плыли подрагивая, а потом вдруг снова появлялись на месте тусклые отблески неуверенных звезд. Одна все-таки была поувереннее и время от времени отбрасывала серебристый отблеск на желтую водяную кувшинку, которая росла в сажени от деревьев среди широких и округлых темно-зеленых листьев.

Под деревьями было темно, как в бочке, и если бы там кто-то прятался, то мог быть абсолютно уверенным, что никто его не увидит. Ольга Александровна остановилась в шаге от края воды, и вдруг кожей почувствовала чьё-то присутствие. Она огляделась. Среди темных тонких стволов деревьев в реке купалась девушка. Вернее, купальщица сидела по плечи в воде и смотрела на нее так, словно они были старыми знакомыми, которых занесло шальным случаем на берег.

 

Кожа гибкого юного тела просвечивала под водой, делая купальщицу нереальным созданием из сказки. Длинные намокшие волосы цвета каштанового меда были спутаны и больше походили на пучок водорослей. Ольга Александровна улыбнулась купальщице и приподняв руку в приветственном жесте слегка махнула ей. Девушка наклонила голову и прижала палец к губам, словно они делили какую-то секретную тайну на двоих, которую никто больше не знает. Ольга Александровна кивнула в знак согласия и купальщица, улыбнувшись, протянула белесую руку, указывая длинным пальцем на берег у ног Ольги Александровны.

Опустив глаза, та увидела сквозь прозрачную речную воду на илистом дне что-то серое. Мелкая речная волна неторопливо покачивала это нечто, а потом, словно капризный ребенок подшвырнула надоевшую игрушку ближе к берегу. Не веря своим глазам, Ольга Александровна увидела серый детский валенок и, не раздумывая, скинув обувь, вошла в реку. Холодная вода приласкала натруженные ноги, потом вдруг потеплела и плотной лентой скользнула по щиколоткам. От воспоминаний перехватило горло. Оля достала из воды валенок и в нерешительности стояла, тяжело дыша через открытый рот, как рыба. В глазах мутнилось, но поморгав немного, она смогла рассмотреть внутри валенка две буквы, написанные химическим карандашом - ОЧ-Оля Чистякова. Она подняла глаза на купальщицу, не в силах вымолвить ни слова.

Та тягуче улыбнулась, поправила копну мокрых волос мерцающими пальцами, потом потянулась, выгнув спину, и нырнула в сумрачную воду. Темно серый хвост ударил глухо по волне и тихие круги закачали бледно желтую кувшину в серых тенях летних сумерек. Замерев на месте, широко раскрыв глаза Оля Чистякова смотрела как гибкий белесый стан скользил в лунном свете под водой. Медленно, серыми волнами, поднимающимися от шершавого хвоста, прямо на глазах темнела белая кожа речной купальщицы. Проплывая мимо Оли, купальщица повернула под водой голову и Оля увидела как прекрасное девичье лицо медленно и тягуче перетекло в голову огромной рыбины. Серое творение еще раз гулко плеснуло хвостом и растворилось в глубине.

 

Ольга Александровна долго и оторопело стояла в воде, держа в руках мокрый, пахнущий тиной, валенок. Затем, заторможено, словно во сне, вышла на берег, сняла с плеч шарф и принялась вытирать поочередно окоченевшие ноги, протискивать их в потные кроссовки. В голове шумело. Появились мысли о галлюцинациях, однако упрямо стоящий на прибрежной траве валенок опровергал даже намек на временное помешательство. Она запихивала мокрый валенок в рюкзак, когда ее начало трясти в ознобе. Зеленая противная муть поплыла перед глазами. Лбу стало холодно, и ею овладело тошно-томительное ощущение обморока. Она дернулась, схватилась за живот и через секунду ее вывернуло. За спиной захлопали крылья и раздался откровенно неодобрительное «Уху- угу».

 

К общежитию она добралась уже за полночь, дрожа как осиновый лист. Сонная комендантша, открыв дверь, окинула проницательным взглядом укутанную в шарфик Ольгу Александровну и достала из ящика чекушку. Потом пробормотала: «Не-ее, не хватит» и нашла в закромах вторую.

В комнате было темно и также холодно как и на улице: окно было открыто настежь. На подоконнике сидела белая сова.

-Куда ж без тебя,- Ольга Александровна разулась, натянула шерстяные носки, теплый свитер, достала из холодильника упаковку сосисок и залезла в кровать под одеяло вместе с едой и чекушкой.

-Угощайся, -она пододвинула сове две сосиски и глотнула из чекушки, - а мне надо подумать, - сказала она и уставилась на птицу.

Когда она открыла вторую чекушку, сова, неодобрительно, даже как-то с укоризной ухнула и встряхнув крыльями вылетела на улицу. От сосисок не осталось и следа. Ольга Александровна проводила ее взглядом и потерла лоб. В сухом остатке было: бревно под ногой в проруби, хвостатая деваха с валенком в воде под ракитой, белая сова на подоконнике.

А если подумать, то и еще кое-что можно было бы вспомнить. То, что обычно, она сначала считала детскими фантазиями, потом плодом воображения или интуицией, потом навязчивыми мыслями. Так что же это все означает?

Отяжелевший мозг вяло выдвинул гипотезу- то, что есть: фантазии, воображение и навязчивые мысли как сублимация мечты о необыкновенной жизни. Ольга Александровна вязко посмотрела на остаток бесцветной жидкости в чекушке и кивнула сама себе головой — значит привиделось. А валенок? Просто валенок. Мало ли таких растяп как я.

Ольга Александровна опустила голову на подушку и закрыла глаза. Все просто, подумала она удовлетворенно и провалилась в сон без сновидений.

Проснулась она от назойливого шума воробьев и колокольного звона. Яркие солнечные лучи заливали комнату, отчего это ветхозаветный жилище было полно благостного примирения утраченных фантазий с жаждой новой жизни. Ольга Александровна потянулась и сонно улыбаясь свернулась калачиком, намереваясь уткнуться в подушку.

Она уткнулась носом в белое совиное перо. Длинное и блестящее, оно точеным трафаретом выделялось на желтой наволочке, нагло пахло лесом и бескомпромиссно отрезало путь к отступлению.