Звучи же! Меж ветвей,   в глуши, в лесу,   здесь, в памяти твоей,   в любви, внизу -   постичь - на самом деле! -   не по плечу:   нисходишь ли ко мне,   иль я лечу.   И. Бродский, Уточнение

Капли крови как гроздь гранатов или пролитого вина, алый красив на мраморе кожи. В нем собрались закатное солнце, вся ярость и грешность. Поэтому кровь алая.

В то последнее лето солнце сильно жгло,  а в душе царило особенное удовлетворение. Я бы даже сказала - гармония. Хотелось жить, вдыхать ветер, мять прохладу травы в ладонях. Бесконечные дни сменялись звонкими лунными ночами, полными сладковатого аромата зарождающейся жизни и скорого обрыва.

Что-то должно было произойти - я чувствовала.

Мы решились посадить еще одну вишню в маленьком, почти гномьем саду. Белые цветы скоро опали бы, покрыв землю тончайшими хлопьями весеннего снега. Я любила читать книги на солнцепеке и в тени вишен, боярышника и слив.

Иногда мне думалось, что терновый венец Иисуса сплетен из ветвей шиповника или боярышника. Без ягод.

Лето было особенным. Потихоньку я училась говорить с природой и собственным сердцем. Становилась терпимей к старикам и родителям, желала дышать полной грудью и смеяться от всего сердца.

Когда я проснулась ночью, убийца уже был там. Ночь была темной и безлунной, и я разобрала не сразу, как клинок влажно выходил из маминой груди. Я открыла рот для вскрика, но ни звука так и не прозвучало.

Он обернулся ко мне: безумный взгляд выжигал. Первобытная часть меня зажала рот ладонью, будто это могло спасти, а страх скручивал все внутри тугой волной. Не двигаясь, широко распахнув глаза, я лежала в темной вязкости комнаты, бессильная.

Дернувшись, я ощутила боль настолько острую и властную, что, выпучив глаза, словно рыба, хрипела в дрожащие немые ладони. Чуждое раскаленное и холодное нечто пронизывало меня насквозь, как шипы растения бьют в грудь глупую птицу.

"Ты получше будешь!" - прохрипел мой убийца. И влага заполнила меня изнутри, как заполняет пустынные берега река во время половодья. Внутри словно бил ключ, чуть солоноватый и горячий, а на языке оседал ржавый привкус крови.

Умирая, я часто-часто моргала глазами и беззвучно хрипела, но так ничего больше не увидела. И не перед глазами, но в сознании всплывали эпизоды, которые боле мне никогда не дано увидеть: Иисус с венцом в белой робе, он идет, а на сандалиях - кровь, он тянет ко мне руки, тянет руки девушка с черными волосами и глазами, а в ее руках - поднос с отсеченной головой Христа. Он смотрит на меня широко раскрытыми серыми глазами.

 

Часть 1.

Колдун

Господин не любил Англию: вечные дожди, слякоть, промозглые ветер и взоры его бесили, отчего он часто срывался. Мне везло, если я не попадалась под горячую руку.

Восемнадцатый век дышал трухлявыми домами, подвыпившими жителями, железной пылью и сталью подступающих перемен. Мой Господин выгнал меня на улицу под дождь за аконитом с альпийских вершин, серой и вдовьим камнем.

Не Колдун и не Алхимик - он сам не знал, кем является - он творил что-то, испытывая ненависть ко всякого рода превращениям и до безумства их любя. Он, как опиумный вдыхатель, зависел от них, отрекаясь, бросая все и начиная вновь от скребущего душу зависимого желания.

Сейчас был апогей очередного прилива его сил. Как долго прилив продлится, я не знала.

- Хозяин и собаку не выгонит в такую погоду! - Лавочник подозрительно-сочувствующе шуршал голосом и мешочками под прилавком. Он никогда не спрашивал, для чего или кого мне нужны самые труднонаходимые и подозрительные "вещи" вроде друзы хрусталя или гребешка с головы черного петуха. За колдовство все еще казнили. - Не дело, когда тебе подвигают миску и велят тявкать. Уходи от своего господина, девочка, в мире не так уж и много хороших людей, но далеко и не все плохие будут относиться к тебе хуже, чем сейчас.

Бессмысленно улыбнувшись, я расплатилась за ингредиенты и покинула лавку.

Господин не видел во мне собаку. Он не видел во мне ничего, кроме служанки, подспорья и редкого собеседника. Он любил говорить лишь глубокими вечерами или по ночам, когда тьма людского мира подступала к нам вплотную, и лишь будучи в хорошем настроении. Я была неважным собеседником, но разве ему нужен был оппонент? Нет, только ушная раковина и моя не болтливость - ему нужен был безмолвный слушатель. Еще одной причиной того, что он говорил мне, точнее - себе в моем присутствии - было то, что у него больше никого не было. Впрочем, у меня кроме него - тоже.

В этот раз он взбудоражен более обычного. Когда я, ежась от пронизывающего холода, чуть скрипнула дверью, он вылетел мне навстречу, будто ураган, да лишь светлые глаза его горели.

Выхватив мешочек с аконитом, серой и вдовьим камнем у меня из рук, он большой летучей мышью скрылся у себя в лаборатории. Я могла в нее заходить, ведь Колдун молчал по этому поводу, но сама того не хотела. Я, кажется, люто ненавидела всякое колдовство, даже если это - алхимия. Потому что своего Господина ненавидела еще сильнее.

Он ругался на все, кроме самого себя и своей неведомой цели. Сколько мы странствовали вместе? Больше двух веков; мне до сих пор было неведомо, чего он так страстно желает и никак не может получить. Даже изучив все его трактаты, пока он не видел или делал вид, что не видит, я так и не узнала этого. Да и вряд ли узнаю.

Мы были в Риме, Афинах, в древнем Киото, на Крите, в храмах Средневековых Гималаев, на Руси четырнадцатого века. Были во многих местах и временах.

Скинув промокшую до последней нитки одежду, я зажгла лампадку и поглядела на улицу сквозь волнующееся от дождя окно. Мы остановились здесь месяца три назад, но сердце, которое я разучилась слушать, твердило, что здесь мы не задержимся. И я не хотела заводить знакомств - Господину все равно, пока мое своеволие не угрожает его работе и ему самому - а расставаться тогда не придется.

Я, как могла, избегала боли в своем существовании, но она раз за разом настигала меня. Она душила, словно волкодав, вцепившийся в шею зверя, и год за годом я теряла саму себя, не видя ничего впереди.

Вещи ломаются, и их выбрасывают. Он не станет чинить или лечить, уж он-то точно не станет.

Тяжело опустившись на жесткую кровать, зажмурилась, стараясь по-волчьи не завыть и по-человечьи не заплакать. Да что слова!.. За их дифирамбами мы, в итоге, теряем чувства и смысл. Как тогда полюбить разговоры?..

Зажав ладонями уши, в которых кто-то, не останавливаясь, все звал меня по имени - по моему мертвому имени - я тихо застонала. Неведомая сила подняла меня, заставив нацепить и вовсе ледяную одежду и выскочить под едва стихнувший ливень.

Кто-то звал меня все сильней и сильней. Сквозь воду и пламя.

Словно наяву я увидела горящий дом, безмолвный уже навсегда. Они спали там, моя семья, убитые во сне. Вздрогнув, я попыталась отвернуться и сбежать, но нечто не отпускало меня и не прекращало мучить. Шепот срывался с моих губ:

- Не надо, пожалуйста... Не трогай их, нет! Оставь меня... оставь. Нет, нет-нет... я хочу жить!..

Господин не любил Англию. Когда он, потягивая недорогое вино, задумчиво оглядел мокрую, озябшую меня, то лишь вскинул удивленно брови и произнес:

- Завтра мы отправляется в Данию. Собери вещи.

- Что-нибудь в дорогу?.. - Стараясь не дрожать, так как от дрожи меня охватывало отвращение к самой себе, я сцепила руки за спиной. Они не ощущались вовсе.

- Нет. Зелье почти готово. - Тонко и снисходительно усмехнувшись, он отвернулся и потонул во тьме коридора. Мрачное жилье мне не нравилось, но неожиданная тоска сдавила сердце настолько, что я вновь пожалела обо всем. А сейчас срок моей службы подходил к концу, что, впрочем, не особо огорчало.

 

Часть 2.

Ведьма

Дания, рубеж восьмого и девятого веков.

Великосветские господа плюнули бы себе под ноги и перекрестились, а я, лишь представив эту страну, ощутила легкий озноб. В юности я перечитала множество книг про викингов, Одина и Асгард. Их образ жизни не прельщал настолько же, насколько манили многобожие и доисторическая простота. Тьма есть тьма, свет есть свет.

У Господина было много книг, хотя далеко не все отправятся с нами. Перебирая их по древним и не очень корешкам, я пыталась вспомнить хоть одно зелье, которому требуются ингредиенты, собираемые моим Господином.  Оно явно было сложным и сильным, но его предназначение оставалось загадкой.

Мимолетно заглянув в лабораторию, я отметила шипящий звук варева и его голубоватый оттенок - до готовности около часа. Времени хватит, чтобы прогуляться.

Лавочник сделал вид, что мы незнакомы, но подобное уже давно не принимается близко к сердцу, ведь никто не хотел знаваться с Колдуном и его служанкой. А я бы не хотела, чтобы он подумал, что я буду скучать по этому Лондону. Поживи там, где жила я, и станешь ненавидеть любой город.

По сути, приют мы с Господином находили везде: люди стремятся к свету, при этом не забыв окунуться во мрак и грех, в черную магию. До сих пор помню, как одна женщина, уже в летах и при внуках, ползала перед Колдуном на коленях, плача и поскуливая, лишь бы он омолодил ее.

"Какие глупости!" - подумала я тогда, и, видимо, Господин был со мною согласен. Он не стал тратить на нее и тысячной доли от Философского камня, а сварил простейшее зелье, прекращающее действие уже пару недель. Через пару дней нас там уже не было.

Усмехнувшись, я отправилась к площади; говорили, что сегодня будут жечь ведьму. Наверняка вновь определяли степень ее вины по цвету глаз...

Босые ноги женщины светились белизной, а острые ключицы могли проткнуть ту хламиду, в кою она была обряжена. Грязный балахон висел на ней, как пиджак висит на тощем пугале, но карие спокойные глаза светились потусторонним огнем.

Встретившись со мной взглядом, она сочувственно скривила губы. Она знала, кто я, и невольно испытывала жалость.

А я не могла ее за это ненавидеть, ведь даже стоя там, на сложенном костре, она вызывала если не уважение, то понимание. Ее жгли как убийцу и сатанистку, но у нее оставалось достоинства больше, чем у меня. Обидно только оттого, что ведьмой эта женщина не являлась.

Словно услышав мои мысли, незнакомка, чуть улыбнувшись, скосила глаза. Проследив за ее взглядом, я наткнулась на молодую, лет в шестнадцать девушку, тут же обернувшуюся ко мне.

Сверкнули остренькие зубки и горизонтальные зрачки в желтоватых глазах. Рассмеявшись, ведьма растаяла в толпе.

Смотреть на казнь я не стала и, купив небольшой мешочек белладонны, вернулась во временное пристанище.

- Твои ногти синеют. - В отглаженном сюртуке, с собранными в хвост темными волосами, Колдун походил на огромного самонадеянного кота. - Иди сюда.

Послушно присев перед ним, я посмотрела снизу вверх в его вечно красивое лицо - молодое, бесчувственное и одинокое лицо.

Раскрыв перстень, он рассыпал по моим губам щепотку ядовито-желтого горького порошка.

- Прекрати тратить силы впустую. - Вздохнув, он легонько погладил меня по щеке. - Если процесс разложения зайдет слишком далеко, я окажусь бессилен.

- На площади казнили ведьму.

Господин проявил неожиданный интерес:

- Зеленоглазую?

- Нет, она была не ведьмой.

Мужчина криво улыбнулся, догадавшись:

- Потомок друидов? - Я кивнула, осторожно поднимаясь с колен. - Люди сами уничтожают тех, кто встает на их защиту. А нам с тобой они платят и верят, очень и очень зря. - Я вновь коротко кивнула: все верно. - Собирайся, моя Юдифь. Нас ждет Дания.

Вздрогнув, я послушной марионеткой проследовала в свою комнату. Он редко звал меня этим странным, чужим именем, но почему именно "Юдифь", я не хотела спрашивать, боялась.

И тогда я еще не знала, что, как давняя Иудифь, буду нести чью-то отрубленную голову на блюде и улыбаться.

 

Часть 3.

Викинг

Иссиня-малахитовая зелень высотой по грудь с шелестом переговаривается, сумрачные деревья томно и сурово шепчутся. Холодный воздух звенит. Звенят далекие и близкие горные вершины, обрывистые, гранитно-стальные и резкие. Небо переливается и перекатывается, нависая неожиданно близко. Пронизывающий ветер обнимает в жестких объятиях фьорды, извечно и дерзко. То ли природа пропитана духом воинского человеческого, то ли викинги пронизаны ею от кончиков бороды и светло-зимних волос до исстали-голубых глаз.

Я могла бы до конца вечности смотреть в их глаза, как некоторые на огонь или воду. Восхищение охватывает меня вместе с пониманием того, что смерть ведает их руками...

Наверное, я им завидовала. Конец в их жизни всегда был близок, близка грань, и это естественно. Это неотвратимо, ожидаемо.

"Черт!"- неприязненно я оглядела почти космически прекрасный пейзаж, уже испытывая к нему неприятие.

Когда мы путешествовали, то сложнее всего было прижиться в древности. Люди тогда были более подозрительными, а утонуть в постиндустриализме мегаполисов не сложно, не сложно в них же и творить колдовство. Причина же древней закрепощенности еще и в том, что раньше в само колдовство верили.

Когда-то мы находились ближе к богам, оттого ведали знаки, которыми с нами говорит Вселенная.

- Спустись в деревню, разузнай, где есть жилье. - Господин задумчиво смотрел под ноги, его плечи подрагивали. Вот-вот сорвется на истерику. - Можешь навести морок.

Никогда бы я не отыскала деревни, не зная, что народ морских воинов любит соленый воздух побережья. Спускаясь в сторону блестящей полоски моря, кое-как умудрялась не падать - каменистая почва сыпалась, порой переходя во влажную терпкую землю лесов. А леса были достойны восхищения лучшего в мире художника.

По-особенному, как-то полумузыкально вздыхая, я жмурилась и брела вперед. Что-то пело и вилось ленточкой внутри.

"Надо же... Давно со мной такого не случалось".

Вздрогнув от близкого звука, я пригнулась и прокусила большой палец левой руки. Вспорхнула птица, но расслабляться было рано. Через пару минут я почти нос к носу столкнулась с людьми.

Боль пронзила палец, и пара капель крови коснулись губ и языка. Передо мной замерли двое: совсем еще юный мальчишка и мужчина. Махнув рукой, малыш искоса поглядел на старшего:

- Старуха, отец.

Воин молчал.

Ощутив давящую завесу морока, я, стараясь смотреть только на взрослого, прокряхтела:

- Кто гуляет нынче по лесам? Али оборотень? - И викинг неожиданно то ли улыбнулся, то ли усмехнулся, упруго присев перед сыном и, поглядывая с хитрецой на меня, произнес:

- Иди, Бьёрн, помоги старой женщине.

Я вздрогнула, но старательно-добродушно проблеяла слова благодарности, когда горло сжало плохое предчувствие. Викинг растит воина, но прекрасно знает, как хорошо дети различают правду.

Прокусывая для верности губу, я отдала иллюзорную котомку Бьёрну, не сводя взгляда с мужчины. Он так же смотрел на меня льдисто-небесными, цепкими глазами. Зверь, опасный. И, стараясь держаться ближе к ребенку в пути, я осторожно подбиралась к вопросу о свободной хижине.

- Далеко нынче ходить, люди встречаются всякие. - Викинг кивнул не оборачиваясь. - А с меня пыль уже сыпется, да только помочь-то некому.

Мальчишка звонко рассмеялся, так что и я не удержала улыбки, отмечая краем глаза, как грозно и ловко отец Бьёрна шел по этой земле, похожей на адскую степь. Как жили его предки здесь?..

- А зовут-то тебя как, воин?

- Рагнар Лодброк.

Я сжала дрогнувшие пальцы в кулак. За длинным и дряхлым рукавом хламиды моей руки не увидеть, но, слава богу, что никто не зрит меня истинную. Рагнар. Великий Рагнар Кожаные Штаны. Завоеватель. Потомок верховного божества - Одина.

- А ты чья, старая? - Он одним глазом посмотрел на меня через плечо. Синий лед.

- Фрида с Харекова стола. -  Рагнар кивнул: он ненавидел Харека-ярла и убил его - сейчас или позже, я точно не помнила.

- Есть ли место мне на твоей земле, ярл?

Он пожал плечами:

- Найдется.

Я перевела дух, стараясь, чтобы голос ступал по земле тяжелой и уверенной поступью:

- Отдай же мне дом, ибо строить я уже отстроила, а доживать где-то должна. Да только чтобы ребятня не лезла - яко старече захочешь и сам покоя.

Остановился Рагнар, глядя куда-то в небесный зенит. Бьёрн с интересом переводил взгляд то на меня, то на отца, и вдруг викинг резко повернулся и повел нас в гущу леса. Я не удержала благодарного и облегченного вздоха, ведь, верно, он вел меня к какой-нибудь старой и обветшалой избе лесника.

Дания, может, не так уж и плоха.

- Здесь жил раньше мой корабельщик. Никто кроме лесных духов тебя не побеспокоит. Приходи к моему столу, мудрая Фрида, - он с чем-то затаенным поглядел на меня.

Я благодарно кивнула, скупо улыбнувшись, и забрала котомку.

- Пойдем, Бьёрн. Аслауг, верно, волнуется. - Мальчик весело обернулся ко мне, и они ушли. Только ветер донес тихое, будто шепот:

- Отец, она странная.

И вновь веселое в ответ:

- Один видится как Путник в шляпе и с посохом, но он не человек, а бог. Смотри правильно, Бьёрн, и будь внимателен.

 

Часть 4.

Брат

- Принеси мне Некрономикон. - Господин склонился над черпаком, проверяя стадию зелья. Я послушно отыскала старый томик, черный и потрепанный, с закладкой из змеиной кожи. Умелая и любящая рука вырезала ее с чем-то большим в сердце, нежели любовь.  Змея кусалась.

- Слезы скорби. - В маленькой склянке переливались бесцветной ртутью эти соленые слезы. Они закипели, попав на поверхность варева. Горячие слезы.

Ибо прах ты и в прах вернешься. Вздохнув, я покинула маленькую лабораторию, почти ввалившись во вторую комнатку нашей избушки. Здесь было настолько тесно, что поначалу я даже хотела ночевать на улице, в горах. Холода я, будто великанша из Хельхейма, не страшусь. Да и чего может опасаться та, что по пояс во тьме? Она ведь со временем обступает, будто лоснящаяся жирная нефть.

В ту ночь Колдун вывалился, сонный и злой, из избушки, и я затихла, словно зверек перед хищником, прислонилась к влажной, покрытой мхом коре векового дерева. Он огляделся.

- Прекрати вести себя, как побитая собака. - Он с неприязнью, почти с ненавистью посмотрел на меня. "Такое случалось и при Александре".

Высокое небо отливало хромом и сталью, на него было приятно смотреть.

- Зайди в дом.

Я прикусила губу до крови.

- Зайди. В дом. - Дернув уголком губ, он отвернулся, но остался ждать. Почти забота с его стороны.

Теперь я ночую лишь с крышей над головой.

Сегодня был один из тех немногих дней, когда Колдун оказался в большей степени мягок и очеловечен: чуть перевалило за полночь, когда его потянуло на разговоры. Присев рядом со мною - задремала я с пустой головой, но приоткрыла глаза - он легонько погладил меня по щеке. Светлые его глаза сверкали спокойствием, что, безусловно, служило хорошим знаком.

- Сколько лет уже прошло с того случая в Капитолии? - Я еле-еле улыбнулась, самым уголком губ. Господин перевел ясный, как стекло, взор на синюшную тень у стены. - До сих пор не могу свыкнуться с этим...

- С тем, что вы - ужасный фехтовальщик?

Теперь улыбнулся он, и я немного расслабилась.

Он ответил:

- Нет, с тем, что у меня только ты. - Нечто неприятно закопошилось под кожей, у висков, надавливая изнутри. Во рту, как всегда, растекался привкус гнильцы.

Колдун жалел; иногда он любил это дело - он жалел о некоторых глупых вещах: о проданном перстне с гексаграммой, о разграбленных подземельях пирамид, о том, что небо чаще серое, а не синее. А еще о моих "сестрах и братьях". До того случая в Капитолии нас было пятеро - три брата и еще одна юная, совсем как ребенок, сестра. Мне тогда вспороли бедро и сломали позвоночник, и я поверила, что больше никогда не поднимусь с холодных плит... Но осталась лишь я.

Под веками зарождалось тянущее ощущение жара, ведь когда вспоминаешь такие моменты, хочется выть. Колдун нашел нас, своих кукол, поломанных и разбросанных по Капитолию экзорцистами, а мне лишь оставалось лежать лицом в пыли и ждать конца. Тогда Господин насильно влил в меня жидкое пламя - таков в одной из форм Философский Камень - и на руках вынес. На его бледном лице застывало опаленное равнодушие; наверное, он успел к нам привыкнуть, будто к семье - взамен настоящей, мертвой.

- Это наш последний приют.

Вздрогнув, я посмотрела на него. Сегодня без спиртного?

- Зелье почти готово?..

- Да. - И мне отчаянно захотелось узнать, что это за зелье такое, о котором ничего не находилось. Впрочем, спрашивать стало опасным делом, так как Колдун порой мог мгновенно разъяриться.

Он ненавидел меня (за многое - за упрямство, за молчаливость, за то, что я еще жива), но и нуждался во мне. Он ведь, самопровозглашенный Господин, никогда не ходил по лавкам и не резал горла петухам.

- Ты не знаешь, Юдифь?

Я отрицательно покачала головой, мужчина хмыкнул.

- Это зелье Живого сердца.

В недоумении я нахмурилась.

- Оно дает возможность вырезать живое сердце из груди, чтобы оно не прекращало биться, или вытянуть душу через него. А еще создать настоящее человеческое тело... Мой отец... был врачом и говорил, что медицина сможет позволить человечеству извлечение еще не умерших органов и их пересадку. - Колдун надолго замолчал, но чувствовалась его остаточная меланхолия в пространстве темной комнаты. - Только какая медицина способна запечатать в сердце демона, или вместить его в грудь мертвеца, чтобы породить жизнь?

По коже побежал холодок почти первобытного ужаса. Алхимия - искусство превращений и жизни, колдовство же - магия убийства. Так отчего я зову Господина именно Колдуном?..

- Вы хотите поднять из могилы кого-то?

Расслышав легкий страх в моем голосе, тот рассмеялся:

- Настойка из слез младенца и крови его матери; уголек чистого драконьего стекла, растворенного в семицветном яде; взгляд василиска, заключенный во вдовьем камне; вода из легких наяды... я четыреста лет шел к этому последнему приюту, четыреста лет! Неудивительно, что от Семфирополя, Пакистана и Индии я уже свихнулся...

Мрачная тишина разлилась в избушке, и я ожидала, зная, что рассказы не случаются так просто. Если уж мы у последней черты, то могу я узнать хоть имя того, кто служил Господину путеводной звездою?

- А кого...

- Моего младшего брата. - Поднявшись, он повел плечом и сухо приказал, - Сходи завтра к Рагнару и узнай, кто у них в деревне говорит с богами. Мне нужен поцелуй Одина. Или глаз, что он отдал за воду из Колодца Мудрости.

Я сползла на набитую сеном подушку и прикрыла веки. Будет сложно.

- Юдифь... - Вздрогнула, посмотрев снизу вверх на Колдуна, - Не предавай меня.

Ужас, загнанный в угол души, вновь затопил с головой; я хватала губами воздух и не могла вздохнуть. Перед глазами стояла картинка, что являлась самым отвратительным в моей жизни: ночь, все спят, выходящий из маминой груди клинок. Колдун убил их. Всех. Мою семью, семью каждого из пяти кукол, и свою же мать. Он отрубил ей голову и не стал хоронить труп.

 

Часть 5.

Древний

Здесь меня не знали, но и не спрашивали, кто я и откуда. Иногда ощущались косые взгляды, но я лишь продолжала по-старчески кряхтеть и сосредоточенно выглядывать тот сарайчик, в котором живет Древний. Здесь не хотели говорить о нем, но и отказывать старухе считали делом жалким и недостойным.

- Фрида!

Вздрогнув, я прикусила губу для усиления морока, поскольку он всегда держится лишь на крови. Ко мне подскочил маленький Бьёрн, и у меня невольно вырвалось:

- Вот же пострел. - А мальчишка поднял на меня недоуменные большие глаза, и я снисходительно кивнула ему, спросив, - А где Рагнар?

- Отец упражняется с Хролфом, они братья.

- А ты почему не с ними, а? Разве не должен отрок внимать послушно мудрости Одина, что дарит он через достойный поединок?

Бьёрн смущенно кивнул, а я усмехнулась, подтолкнув легонько в спину:

- Ну так беги, Бьёрн Железнобокий.

- Что значит "Железнобокий"?

- Иди.

Но прежде чем игривым волчонком унестись, он радостно прощебетал: "Отец хотел бы поговорить с тобой, Фрида".

"Черт!" - я коротко кивнула в ответ и продолжила путь.

Когда я зашла, Древний не скинул своего капюшона, но я заметила, как расползлись в ядовитой улыбке его бледные губы на сером лице. Этот пепельный цвет не мог принадлежать живому.

- Вы - некромант?

- Нет, девочка. - Он каркающе рассмеялся. - Можешь не показывать истинного лица, мне известно, чем ты являешься. Присаживайся, Фрида.

Что ж, обмануть старика будет трудно.

- Мой Господин прислал меня за советом.

- Советом ли? - Он чуть запрокинул голову, и я различила его молочный, без радужки и зрачка, взгляд.

"Только слепой видит истинно, и только немой разговаривает с богами", - любил повторять Александр, пока не был разрублен в Капитолии, в еще одном склепе для меня.

- Ему нужен поцелуй Одина.

- Или его левый глаз.

Сжав пальцы, я, чуть погодя, кивнула. Он не был человеком, поэтому морочить нужно было не через лицо, а через сердце. Сейчас уже поздно. Ненавижу весь сверхъестественный мир!

- Отдам твоему Господину глаз, волки Гери и Фреки меня разорвут, а промолчу - ты не хуже хищника растащишь меня по частям. Что же мне сделать, Фрида?

Я пожала плечами.

- Я научу тебя, как получить его поцелуй, но не задаром. - Старый черт знает, что я могу его заставить. Но он так же прекрасно понимает, что без прямого приказа делать я ничего не стану, а когда приду в следующий раз, то неизвестно, кто встретит меня. Рагнар? Один, ответивший на мольбы?

- Чего ты хочешь?

- Клятву. Склони голову перед нашим вождем, стань верной Лодброку. - Прищурилась, что-то понимая. - Если ты нарушишь эту клятву, то поцелуй потеряет силу и твой Господин не сможет сделать того, что хочет сделать.

Старый интриган. Может, он увидел что-то в будущем, что-то судьбоносное, и просит не просто так. Но что сделает Колдун, когда искомого я не принесу? Кто пострадает на этот раз?..

- Хорошо.

- Тогда мы проведем ритуал, чтобы боги стали свидетелями твоих слов. Но сначала ответь, кого из родни хочет поднять твой Господин?

- Откуда вы знаете, что он собирается сделать? - Древний рассмеялся, и мне стало неприятно до тошноты. Я не знала что за зелье варит Колдун, пока этой ночью он сам не рассказал мне.

- Поцелуй бога - его одобрение. Ты задумывалась, почему именно Дания?

- Господин не говорил.

- Он ли так решил, или сам Один привел вас к Лодброку? Испытание ли? Если твой хозяин - дитя ведьмы, то у него есть младший брат. - Это правда. Но моя душа сворачивается в клубок от предчувствия дурного. - В семье рождается два сына, младший - это условие. Сила ведь просто так никогда не дается.

- Что вы имеете в виду?

- Сношение с демоном. Если ведьма хочет сохранить свою силу через ребенка, она отдает свое тело демону. Ты, верно, не ведала, что ведьмы бесплодны подобно мертвой воде? И демон дает ей то, чего она хочет - потомство, но с условием.

"Всегда есть подвох", - подумала я, впадая в странную апатию. Старику я верила и не верила одновременно.

- Ее второй сын будет лишь на половину человеком. Его кровь будет черной.

"А злился ли Колдун на меня за то, что я не спрашивала о его прошлом? Будь это моя жизнь, я бы не захотела о подобном рассказывать".

- Так почему же Дания? – спросил он.

- Не знаю.

- Один и сам является магом, к силе этой он прибегает и ее же благословляет. Если человек почитает Вальхаллу, то Один помогает ему. Наши боги ведь милосерднее.

- Но кровь демона в этом мире...

- Кислая и вонючая на вкус, едкая, словно яд. - Древний неприятно улыбнулся. - Настоящая. Идем, тебе пора присягать на верность великому ярлу.

 

Часть 6.

Рагнар

"Ты знаешь, что нужно для поднятия полудемона? - Спросил напоследок Древний, - Не только зелье Живого сердца, но и часть от мертвого". Некромантом он не был, его боги вернули из царства холода и тьмы, чтобы говорить его устами со своими людьми.

Я шла к Рагнару и не знала, что делать. Принесенная клятва с первого же звука  казалась ошибкой, а знание, полученное от ветхого старика, не радовало. Я же говорила: будет сложно.

- Скажи Рагнару, что пришла Фрида.

Викинг бездумно оглядел меня, а после просто пропустил в дом. Смеялись и играли дети, и Рагнар, как хороший отец, смеялся и играл вместе с ними. Заметив меня, он не погасил улыбки, только синей лентой проскользнул дракон в глазах.

- Аслауг, я ухожу. Уведи детей. - Ярл кивнул жене, и я без слов проследовала за ним, будто уже став воином, верным своему вождю. Колдун рассвирепеет, если узнает об этом.

Мы шли недолго, но стоило только покинуть поселение, как внутри вновь поселилось ожидание худшего. Он привел меня к обрыву, и, не оглядываясь, произнес:

- Здесь я говорю с богами. - Каменистый утес и синее, как глаз самого Ёрмунганда, море, бьющееся ледяными аквамариновыми гроздями о камень. Хоть картина и беспокоила, но я также подошла к обрыву и глянула вниз. Лодброк не тронет меня. Я отчего-то уверена.

- Ты хотел поговорить со мной, ярл.

Он с извечным напряжением во взгляде улыбнулся. Мне нравилась эта улыбка - острая, немного сумасшедшая, горькая. Будто и Рагнар знал что-то, что ведомо лишь небожителям, оттого так искренно, как предзнаменование, улыбался. Еще никто так губ не кривил, это тоже завораживает.

- Покажи мне лицо, Фрида.

Я вздрогнула, заметив его деревню в стороне, у самого побережья. Может быть, некто и заметил нас оттуда, и это странным образом успокаивало. Страха не было.

- Ты видишь его, вождь.

Он обернулся ко мне, и посеревшие от неба глаза вспыхнули голубыми отсветами.

- Мой сын станет великим воином, а воину, точно также как не престало бояться, не престало быть глупым. Я не глуп, и я хочу знать, кого пригрел на груди своей земли.

Что ж, справедливо.

Я опустила взгляд и сосредоточилась, глубоко вздохнув, позволила мороку развеяться. Приоткрыла веки. Викинг со своим извечным интересом к жизни разглядывал меня.

Рагнар не был красив, как Колдун, но что-то в нем было. Это "что-то" и от зверя, и от бога. Светло-русые волосы собраны в косу на затылке, выбритые, в шрамах виски. Голова как шлем, как доспех со своей историей в картинках. Светлые голубые и льдистые глаза с маленькими точками зрачков. Тонкие губы. Усы и борода, хоть и не длинная, не старящая. Так ли должен выглядеть воин Севера?

"Так", - соглашается все во мне.

- Ты с Гардарики?

Усмехнувшись, я весело кивнула. Гардарики - Русь, "страна городов". Но так ли часто ярл был на Руси и так ли много знал о моей родине?..

- А ты из Дании и веришь, что делишь одну кровь с богом Одином.

Чуть повернув голову, он с прищуром посмотрел прямо в мою душу.

- Ты назвала Бьёрна Железнобоким. - Холодный ветер пронизывал нас, будто стоящих на краю мира. Но мы оба не боялись холода - он, рожденный в нем и вскормленный снежным молоком, и я, уже не живая. - Он будет хорошим воином?

- Да. Ни меч, ни топор его не тронет. Он будет взлелеян и любим, словно Бальдр.

- Ты провидица?

- Нет. - Гулкая тишина взревела между нами, Рагнар усмехнулся вновь. Небо казалось близким, на расстоянии руки.

- Тогда зачем ты здесь, Фрида?

"Когда ярл приведет тебя в священное место, знай, что Один наблюдает за вами. Попроси, и будешь услышана", - учил Древний. Только о чем и как попросить? Я не жрица, но выбора у меня нет.

- Мне нужно благословение твоего бога.

Он долго молчал.

- Но ты не молишься ему. Ты другой веры.

- Я никому не молюсь, ни одному божеству. Но в каждого из них я верю, как и верю в то, что если позвать, то они откликнутся. - И я не лгала, ведь давно так считала. Это не атеизм, не реализм и не единобожие, только вера в самого человека. Ведь если звезды зажигают не просто так. Невозможно верить в несуществующее, и все, что есть, творится нашими руками.

- Ты не возносишь дани, зато просишь, когда наступает нужда. Это неправильно, поэтому не жди благословения от Одина.

Я покачала головой, еле улыбнувшись:

- Их пути неисповедимы. - В изначальном варианте мне не так нравилась эта фраза. Сейчас - неплохо. - Я прошу милости, Один. Здесь и сейчас я пребываю перед тобой, верная твоему потомку, а значит, одной с тобою крови. - Я говорила громко, в высь над головой, над всеми нами. - Услышь меня. Ответь, ведь в твоей я власти.

Рагнар прищурился, как мог только он. Но я заметила, как полыхнули небесной синевой его глаза. Не думая, я крепко вцепилась в его плечи, прижимаясь губами к его сухим губам, и острый льдистый взгляд впивался в мое лицо из-под светлых ресниц. Ну же, Рагнар-Один, ну же!..

Чуть усмехнувшись, он приоткрыл рот.

"Наш бог милосерден", - говорил Древний. Теперь я знала это.

Колдун ни о чем не спрашивал, а я не стала ничего говорить: ни о клятве, ни о Рагнаре. И уже разрезая ладонь, я знала, что в моей крови есть божья милость и благословение.

 

Глава 7.

Александр

"- Илия?

- Илья.

- Иль-ия?

Приоткрыв болезненно глаза, я увидела лишь темный вечерний потолок.

- Проснулась? - Господин  бегло осмотрел меня, стараясь не касаться. - Присмотри за ней, Сандр.

Третий в комнате кивнул, так же склонившись надо мной. Его теплые золотистые глаза казались очень добрыми. Так я впервые встретила Александра.

Среди нас, пяти, он был старшим - ему перевалило за тридцать, хотя он все оставался юн лицом. Он иногда так нежно улыбался и хитро смотрел, что выглядел совсем мальчишкой.

Беспрекословному подчинению я научилась у него, а еще многим нужным вещам: как себя вести с Господином, как хранить яды, как бесшумно подкрадываться и беззвучно убивать. Александр даже не потерял своего дара к легкой эмпатии, умению чувствовать и переживать жизнь других людей.

То, что я влюбилась в него, он осознал еще раньше меня. Молчал. Он ждал от меня храбрости и воли, и они были, но я не признавалась. Мне казалось, что я в клетке, что задыхаюсь, что, находясь во власти Колдуна, умираю. Оттого пришло отрицание любви. А после и не понадобилось отрицания - еще до того момента, как Алек погиб в Капитолии, я выгорела изнутри. С тех пор я не жила.

- Кто такой Илья? - Алек усмехнулся, зная, насколько мне бывает любопытно. Он тоже помнил день моего пробуждения - как Господин неумело произносил это имя на западный лад.

- Так звали моего младшего брата.

- А почему Господин интересовался им?

Александр только пожал плечами, и вдруг тихо, но живо, как-то лихорадочно произнес:

- Илия. Ты будешь моей Илией. - Его губы были мягкими, не требовательными. Притянув его для поцелуя, я же и оттолкнула - как любит человек отталкивать родное! Это так низко.

Илия или Юдифь? Свое настоящее имя я и не помнила"…

- Проснулась? - Господин с интересом разглядывал меня, сжимая в руках склянку с темной жидкостью, походившей на кровь. - Тогда помоги мне: нужно сделать лисью отраву. Я один не успеваю.

- Сейчас, - протерев лицо, я замерла, хрипло выдавая догадку, - Господин, мог ли Александр быть... не человеком?

"А колдуном?" - спросил холодный светлый взгляд, и я опустила глаза.

- Разве не бывает мертвых не людей? То, что я создал из вас слуг, не отменяло ваших ранних подвигов. Какая разница, чем ты была, если, как говорит христианский бог, сделана из глины? Не находишь это ироничным?.. Я только лишь вернул тебе первоначальный вид, моя Юдифь.

Голем, даже не человек. Я не являюсь созданием божьим, лишь глиняной куклой, живущей за счет силы Философского Камня. Этот Камень - удивительная вещь, ведь он продлевает жизнь, улучшает зелья, даже помогает поднять мертвецов из могилы. Пример тому - я.

Жалость одна - жизни он дать не может, а отсрочивать разрушение плоти... бесполезное и глупое занятие.

Я поднялась с кровати, уже осознавая, что день будет ужасным. Пустота внутри уже не питалась остатками меня - она стала истинной пустотой. Когда я поняла, что и Александр, мой добрый мальчишка с золотистыми глазами, никогда не был человеком, я перестала быть. Окончательно, вот сейчас.

Пропадая целый день в лаборатории, я заметила странное, доселе невиданное мною состояние Господина: он, собранный и спокойный, блаженно улыбался, хотя взгляд его оставался бездушным отражением мира. Он принял некое нелегкое решение и успел смириться с ним и оправдать его. Мне это не нравится.

- Поцелуй бога. - Я протянула ему ту самую склянку с моей кровью, он влил ее в котел.

Варево имело гнусный запах прелой листвы, ржавых гвоздей и умирающей жизни. Оно стало беспроглядно черным.

- Я знаю, у тебя есть белладонна. - Вздрогнув, я кивнула. - Добавишь через полчаса вместе с лисьей отравой. - Кинув последний взгляд, он ушел. Он редко оставлял меня с зельем, и это вновь же - пугало.

Не думалось. Не зная, чем заняться после зельеварения, я решила прогуляться. Звенящий воздух неожиданно показался таким сладким! Иссиня-малахитовая зелень резала кожу, но, ступив босиком по траве, я только лишь улыбнулась неприветливой дикости этих краев. Как прекрасно все, что не приручено человеком, не озлоблено, не испорчено, не лишено первоначальной красоты!..

Непокорный источник искристо шептал, и я, вглядываясь в холодную, такую же искристую и звенящую воду, все шла, спотыкаясь, к его истоку. Будто впереди - начало целого мира. Исток целой Вселенной.

Солнце не грело, и ветер пробирал до костей, но оттого, что он пробирал до костей, во мне сотрясалось все внутри от восторга: не укрощенный, пьющий вселенскими глотками свободу ветер оставался единственным властителем всей планеты.

Когда наступило состояние серых сумерек, я возвращалась к избе, в которой раньше обитал рагнаровский корабельщик. Она стояла, будто Венеция, на воде, она спуском выходила к морю, но на море я смотреть не любила.

Хотелось оставить безмолвную стеклянную гладь его на потом, на время, когда я и это море будем говорить на одном языке - находясь у истоков всякой вещи, на перепутье, за чертой.

А в лесу все еще живы были духи - легкие, внимательные, неуловимые.

- Для последнего ингредиента мне понадобятся две части от Смерти. - Колдун, прислонясь к поваленному чьей-то титанической рукой дереву, читал Малый Ключ.

- И какие именно? - Остановившись подле него, я внимательно вслушалась в его мурлычущий голос, словно могла уловить через звук ход мыслей в голове Господина.

- Возрождение я начну этой ночью. А на третий день Геенна потребует дары. - Подняв спокойный взгляд, умиротворенный, почти мягкий, он легко усмехнулся мне. - Я отдам то, что дарит Смерть и то, что принадлежит ей по праву.

- Меч сойдет? - Он кивнул, неожиданно развеселившись от моей сообразительности и одновременно с этим глупости. - А второй дар?

Почти детская улыбка тронула его губы.

- Ты же в хороших отношениях с Рагнаром, ну так принеси мне его меч. Послезавтра. А на третий день я отдам Преисподней тебя.

 

Глава 8.

Смерть

Но ждать три дня не пришлось.

Зачем-то заперев меня в избе этой, первой, ночью, Колдун с зельем и книгой заклинаний ушел в лес. Я уже, якобы, спала. Он ушел, а я, подолгу глядя в темный потолок, медленно дышала, чтобы потом подняться с холодной постели и, пройдя через лабораторию, спуститься к морю. У задней мастерской не было стены, и вода обхватила меня по голень, бесконечно уходя к горизонту. Корабельщик строит корабли и живет на море.

Я долго смотрела на воду, хоть и не видела ее. Только знала, что она есть, и это ее ледяные иглы впиваются мне в ноги. А мои руки дрожали.

... но ждать три дня не пришлось - в деревне начался падеж скота, и Рагнар пришел ко мне сам. Колдуна снова не было, а на поясе ярла висел его боевой топор.

Сойдет ведь?

- Ты - ведьма, Фрида. - В его голосе я не различила презрения, как и во  светлом взгляде не было напряжения. Он пришел к этому дряхлому дому, будто к дорогому другу.

Мне стало не по себе - я никогда прежде не подмечала, какими похожими были глаза у Господина и этого викинга. Цвет, но не выражение...

- Ты пришла к нам, прося помощи, а отплатила злом - у нас начали издыхать лошади и свиньи.

- Это не я. - Горько, немного отчаянно улыбнувшись, я присела на влажную после ночного дождя землю. Я не наводила морок.

- Но тогда ты знаешь, кто. - Рагнар повел головой, легко прищурившись, и я не смогла солгать, ибо клялась в верности ярлу. Прикрыв веки, я коротко кивнула, и воин тут же потребовал правды, - Кто?

Но разве я могу предать Колдуна? Режущая тоска сжала горло, как случается перед плачем. Но плакать-то не хотелось, выть - только выть, снова...

- Скажи мне, кто это, Фрида.

И совсем другие слова зазвучали в голове: "Если ты нарушишь клятву, поцелуй тут же потеряет силу..." Если я солгу ярлу, то тот человек - то ли Колдун, то ли Алхимик - так и не воскресит младшего брата, а я... я, как только лишь дар для Геенны... (выживу?)

- Мой Господин, он Колдун. - И плечи Рагнара чуть-чуть расслабились. Ватная бездна, развернувшаяся в груди, на толику, на маленькую былинку, отступила.

Что же стоило этих слов, если не доверие Рагнара и его покой?

- Где он?

- Где-то в лесу. - Викинг развернулся, но я, метнувшись вперед, осторожно коснулась его руки. Синий взгляд через плечо, я тихо, бережно сняла топор с пояса воина:

- Отдай мне, я ничего больше не попрошу. - Рагнар молчал, впервые поджав на моей памяти губы. Он привык веселиться и улыбаться, он привык ранить и убивать, но он не хотел отдавать свое оружие. Ведь оружие - честь воина.

Отрывисто развернувшись, он скрылся меж деревьев, и я сжала в руках что-то, что приносит Смерть.

К ночи Колдун так и не вернулся, и я пошла к нему. Оставался еще один день.

 

Он лежал и долго, вдумчиво глядел светлыми глазами в низкое датское небо. Его темные волосы разметались по непокорной ночной траве, и красивое, тонко-бледное лицо казалось таким спокойным, таким близким к счастью! И мне невольно подумалось, что нет никого счастливей мертвеца.

Колдуну отрубили голову.

Присев рядом с ним, я ласково, словно боясь побеспокоить, погладила по волосам и нежным, холодным щекам. Но закрывать его глаз я не стала, не знаю почему. Может, хотелось, чтобы он хоть сейчас видел эту прекрасную высь, а может - чтобы в его серых родниковых глазах хоть на миг вспыхнул синий огонек божьего прощения.

Книга и круг воскрешения нашлись через пару часов. Включив в круг пять крепких, полных сил дубов, Колдун не стал прятать колдовства,  и Рагнар их не тронул. Наверное, поостерегся.

"На первую ночь начертите круг и стойте в нем, и молитесь, пока не будете услышаны, но сами никого не слушайте. Гоните шепот. И был  день первый - день пустоты, день молитвы.

На вторую ночь пролейте кровь и ждите - придет Смерть и потребует дар. Отдайте ей орудие, коим была пролита кровь. И был день второй - день тьмы, день жертвы.

На третью ночь придет Смерть, подарите ей то, что её же по праву. Не внимайте ее уговорам, и она согласится. Скажет она: "Из праха - в прах, из плоти - в плоть". И придет душа усопшего. И был день третий - день огня, день сделки".

Солнце зашло. Прижав топор к груди, я вернулась к Господину и еще долго сидела подле него и словно чего-то ждала. Но ничего не происходило.

На поясе Колдуна висел его клинок. Этим клинком были убиты многие - родители Александра, мои родители, мать самого Колдуна. Осторожно выдвинув лезвие из ножен, я отложила топор викинга, ведь портить его темной кровью не хотелось.

Я вернулась в круг и, глубоко вдохнув, разрезала свою ладонь. Когда холодная кровь коснулась земли, ко мне еще не скоро явилась долгожданная Смерть.

Жаль, что пришла она для разговора.

Эта ночь закончится, и останется еще один день.

 

Эпилог

Я несла его голову на блюде, которое отыскала в лаборатории, к вершине горы. Ревел неуемно ветер. Небо казалось непривычно голубым, как глаза одного викинга.

Зачем-то помолившись за покой его души, я отдала голову Колдуна богу, с которым у меня получился самый длинный разговор среди существующих божеств. Неотвратимо катилось время. Я уже слышала его скрежет.

Топор я вернула Рагнару через Бьёрна. Сказала, что мне он не нужен, и мальчишка удивленно на меня посмотрел, но перечить не стал. Я же старше, а достойный воин должен уважать старших.

Он трепетно прижимал оружие к груди, дитя Севера, глядя большими серыми глазами. Не рагнаровскими.

- Стой.

Бьёрн обернулся, и я, прикрыв веки, под которыми малознакомо пекло, немного по-матерински обняла его. Крепко. Бьёрн Железнобокий... суровый воин и хороший человек, чей род делит кровь с самим Одином.

- Скажи отцу... нет, ничего не говори. Просто береги Аслауг, ты же ее любимый сын.

Он быстрой ланью унесся к обожаемому отцу, к своей семье.

А я вернулась в лес, к кругу воскрешения, чтобы закончить дело, которое питало собою и сводило с ума четыреста лет одного то ли Колдуна, то ли Алхимика...

Зачем? - не спрашивайте. За смерть родителей, за любовь к семье, за родных, за дом. За жизнь и смерть. Мою, Александра, Ильи и извечного мальчишки с серыми кошачьими глазами... За то, что дело всегда нужно доводить до его настоящего, законного конца.

За то, что хоть кто-то должен жить после этой печальной истории, и это - правильно. Дать кому-то шанс, дать жизнь кому-то для двух мертвых существ равносильно прощению.

Ступив в круг, я осторожно сжала в ладони зелье Живого сердца. Мое тоже, кажется, было живым сейчас. И это тоже правильно; не правильно - готовить что-то и варить, чтобы в чьей-то груди жил настоящий сердечный стук.

Это глупое зелье. Это глупые люди. И нелюди глупые.

Сердце не камень.

Уголки моих губ дернулись, и мне показалось, что среди вековых неприрученных деревьев мелькнула знакомая голубоглазая тень.

- Прощай, - Послышалось в смирившемся дыхании ветра. Но только послышалось.