Едва опускались сумерки, Марик выбирался из гнезда, взмывал в серое небо и летел на восток. Там, за просторным сквером, бетонными многоэтажками и вонючим болотцем, располагался обшарпанный корпус институтского склада, куда время от времени, натужно рыча, приползал старый фургон, подвозил ученым редкости из запасников музея, то, что еще осталось от старых времен: семена, орехи, еловые шишки, сушеные финики и изюм. Машину разгружали со всей возможной секретностью, но у грузчиков и брошенных им на помощь лаборантов работа не спорилась. Были они вялые, медлительные и к пикирующему за добычей голубю совершенно равнодушные. Разве что кто-нибудь поднимет руку, словно чтобы комара отогнать – это если Марик выхватывал вожделенные тыквенные в крошечной упаковочке прямо с поддона. Редкая в наше время вещь, настоящее тыквенное семечко, кроме как в этом институтском дворе нигде не раздобудешь. А персонал, видать, кашей из синтетической крупы кормят, вот они, бедняги, и спят на ходу. Голуби у них из-под носа драгоценности воруют.

 

В общем, соберет Марик запас, сложит в свой рюкзачок и летит путешествовать. Не сидится ему дома – там предки с воспитательными беседами да кормушка с неизвестным природе зерном, что подсыпает им местная наука. Так и совсем с ума съедешь. Станешь, как тот лаборант или вон старший братец Вильгельм. Все-то он на жердочке сидит, не двигается почти, крыльями лишний раз не забьет, не заворкует. Да у него даже на настоящий подсолнечник глаз не горит! Родители радуются – тихий сын, послушный. А беспокойный младший им поперек горла, наказание, а не ребенок.

 

В этот раз расстроенный Марик, у которого индифферентный Вильгельм не пожелал принять горсть ячменных зернышек, а предки снова сказали обидное, взлетел выше обычного. Пронзил облачный слой и оказался в космосе. Темень такая, что испугался: как же теперь возвращаться? А тут метеорит мимо летит. Вскочил на него Марик – будь что будет! – и помчался сквозь вечную ночь к искрящимся вдалеке звездам.

 

Летел долго, пригрелся даже на теплом метеорите. И задремал.

 

«Ничего, – пробирались к нему сквозь сон медленные мысли, – полетаю немного и обратно. Может, снова метеорит попадется, попутный. Ничего, не пропадем. Хоть и никчемная совсем моя планета, а все-таки дом, и родное гнездо, и братец Вильгельм, и семечки к институту подвозят…»

 

***

Ни в коем случае не спите на метеоритах! Марик еще удачно свалился – застрял в кроне сосны, растущей на маленькой какой-то планетке, мимо которой они пролетали. Метеорит исчез, словно его и не было, а голубь, слегка обалдевший от падения, почистил встрепанные перышки и принялся рассматривать окрестности. Убог был местный пейзаж – несколько кривых холмов на горизонте, потрескавшаяся земля, рыжая пыль, щебень. И ни озерца, чтоб клюв промочить, ни уютных зарослей, чтоб укрыться. Куда ж это его занесло?

 

А еще сосна, на которую он упал. Вся совершенно белая – и ствол, и могучие ветви, и хвоя. По земле вышагивал человек, наблюдал за Мариком недобро. «Лаборант, что ли?» – пронеслось в голове у испуганной птицы. Никого, кроме сонных лаборантов, он ведь в жизни не видел. Однако этот был на удивление бодр: внезапно он остановился под веткой, на которой сидел голубь, высоко подпрыгнул и попытался схватить его своими лапищами в железных перчатках. Марик выскользнул, не так-то просто птицу руками поймать. Но вот рюкзачок свалился с его спины и, упав наземь, раскрылся. Результаты беспримерной храбрости и ловкости Марика, а это были разнообразные семена, с десяток орехов, пара фасолин и даже несколько желудей, вывалились на землю. Незнакомец склонился над ними. Кажется, он ликовал. Нет, железная маска его лица (а Марик сейчас разглядел, что это точно была маска, и здорово струхнул) не двигалась, но фонари глаз выдавали такие жизнерадостные сполохи, что сомнений не оставалось – железнолицый был счастлив.

– Лимон! – восклицал он рокочущим басом. – Какое чудо! Орех! Хурма! Дуб! А еще арбуз, тыква, пшеница, ячмень, овес, кукуруза, фасоль и подсолнечник! И даже подорожник! Славная птица! Откуда ты?

– Заблудился… – только и смог пробормотать Марик.

– А меня списали, – пояснил между тем железнолицый. – На свалку. Это свалка, видишь? И Марик тут же все понял. Ну конечно, что же еще, типичная свалочная планетка. Слышал он про такие, как-то грузчики друг с другом делились. – Робот я. Вышедшая из употребления и морально устаревшая модель робота-озеленителя… – Дальше была барабанная дробь названия модели, состоящая из такого количества букв и цифр, что Марику стало совсем тоскливо.

– Что ж это, дяденька, – спросил он, – столько они полезных машин наизобретали, что вон даже имен коротких на всех не хватило, а гнездо наше на пластиковой ольхе пристроили, синтетическими зернышками нас кормят, а что б настоящих добыть – это еще суметь надо.

– Во-от! Я ж им и говорил – прогресс зашел не туда, за ним тоже, поди, следить надо, а то такого наворотит.

– У них и лаборанты совсем мышей не ловят, – добавил в поддержку голубь. – Сонные, как осенние мухи…

– …Они мне: молчи, железяка, разговорчивый больно! Контакты у тебя барахлят, вот что. Спишем мы тебя на свалку. Ну, и вот… – голос робота даже заскрежетал от огорчения.

– Неважнецкие дела, – уныло согласился Марик. Плохо тут. Вон и сосна вся белая…

– Да это не сосна, – отмахнулся робот. – Вернее, не то чтобы совсем не сосна. Я, видишь ли, рылся тут и разработку интересную нашел. Научную заявку одного ученого. Хех, бедолага, он, небось, ответа до сих пор ждет, а заявочка его уже на свалке. Это же гений, а они на свалку! Придумал человек, как бумагу и всякий древесный мусор снова в дерево возвращать. Он им полную разработку специального оборудования, а они… Ну, я из подходящих материалов лабораторию организовал и центрифугу по его чертежу изготовил…

– И что? – заинтересовался Марик, на минуту забыв обо всех огорчениях сегодняшнего дня.

– Так это сопроводительное письмо по поводу утилизации робота-озеленителя, меня то есть, выросло. Номер модели, как и где использовался, причина списания. Утильсервис трудился, целую монографию бюрократы настрочили. Читал я ее, читал, чуть окончательно не перегорел. А потом как надо обработал, в ямку зарыл, удобрил и полил. Только сосна чего-то белая получилась… В чем дело, пока не пойму…

– Так давай покрасим, дяденька! – воскликнул Марик. – Ствол коричневым, хвою зеленым. У тебя краски есть? Тащи, я помогу!

Когда робот ушел, Марик накинулся на ячмень, потом принялся лущить подсолнечник. Чертовский аппетит можно нагулять в космических просторах!

 

– Что ж ты делаешь, негодяй? – загрохотал над его головой голос вернувшегося робота. А Марик так увлекся перекусом, что и не услышал его шагов. – Обжора проклятый! Ты же уничтожил весь ячмень! Ты погубил подсолнечник! Ты…

– Ну, дяденька робот, – пролепетал голубь, от испуга взлетая на самую высокую сосновую ветку. – Ну, извини, кушать очень хочется.

– Птица ты безголовая! – продолжал бушевать робот, заламывая железные конечности. – Фауна бессмысленная! Ну, напряги извилины, хоть попытайся! Мы не в том положении, чтобы тупо съедать сокровища… – И он топнул железным ботинком так, что из него вылетела какая-то деталь и, звякнув о камень, отскочила в сторону.

– Ты это, – заметил сверху осторожный Марик, – не кипятись так. Еще, правда, забарахлишь, что я тут один делать буду?

– Ты наступил ногой на мои мечты… – Тут робот внезапно остановился. Казалось, он прислушивается. На груди, между железными латами зажегся красный огонек, тревожно запикала система, сообщая о перегрузке. – Ты нанес невосполнимый ущерб природе… – его голос становился глуше, временами наполняясь странно гудящими звуками. – Планета гибнет…

Марик перелетел на ветку пониже, потом еще ниже. Он тревожился.

– А вот и восполнимая, – сказал он весело, желая приободрить робота. – Я тебе еще семян музейных привезу. Сколько надо, столько и привезу. Ты мне только на Землю вернуться помоги.

– Человечество саморазрушается, – бубнил железный человек уже едва слышно. – Оно ни на что не способно… Пора уже признать, что трезво осмыслить ситуацию может только искусственный разум… – Он сел на землю, потянулся могучими ручищами и, осторожно проворачивая, снял голову, положил рядом. Она дымилась. А из железной груди пищало, уже не останавливаясь.

 

Марик, не в силах больше терпеть эту душераздирающую картину, спикировал на камешек поблизости.

– …Они закатали землю в асфальт, – неслось откуда-то из недр туловища. – Поставили пластиковые березы, посадили на ветки синтетических соловьев. Кислород в уличных автоматах, искусственная пища. А робота-озеленителя на свалку. Не нужен им больше озеленитель… О-о-о! – Робот воздел руки к небесам, закачался в отчаянии. Видно, дела были совсем плохи, если так огорчались даже железные люди.

– Ну, ну, – успокаивающе проговорил испуганный Марик, – ты тоже, что ли, решил заняться саморазрушением? Не стоит. Давай лучше… в общем, встряхнись, приведи в порядок, – голубь снова обвел взглядом окружающую их захламленную пустыню, – все это недоразумение. Посади там (он указал направо) лимон, а вон там – хурму. Докажи этим олухам…

 

Глаза-фонари на железной голове сдвинулись влево и внимательно посмотрели на голубя.

– Скажи честно, – спросил робот. – Ты синтетик?

Марик даже задохнулся от возмущения. Но быстро остыл и попытался вспомнить. Правда, вспоминать было особенно нечего. Мама, папа, гнездо, Вильгельм, институтский склад, рюкзачок с припасами, короткие прогулки. Нет, не мог быть у нормальной птицы такой скудный жизненный опыт.

– Не знаю, – ответил он печально. – Наверное, синтетик, хоть и неправильный.

– Ну вот, – горько подытожил робот. – И я неправильный. Сюда нам и дорога. Пошли саморазберемся и ляжем вместе с остальным хламом…

Марик так ужаснулся, что неожиданно для себя заплакал. Странное новое горькое чувство сжало его сердце. С минуту он всхлипывал.

– Планета гибнет, – вещал между тем робот. – И вселенная за ней следом. Пошли. Нам не место в этом мире…

– Дяденька робот, – Марик утер крылом слезы, – а хочешь, я тебе крылатку клена привезу? Такая классная штукенция, летит по ветру вертолетиком. А потом приземляется, и из нее вырастает настоящий клен. Самый-самый настоящий, не пластиковый, ты не думай.

 

…Зловещий дым постепенно таял. Вся в мечтах о крылатке, голова блаженно улыбалась. Робот потянулся и нацепил ее на прежнее место. Кажется, он пришел в себя.

– Правда, привезешь? Врешь, небось?

– Ты что?– воскликнул Марик. – Ты же теперь последняя надежда человечества! – И добавил, подумав: – И я немножко. Вот вернемся вместе с папой, мамой и Вильгельмом, будем вредителей уничтожать в твоих посадках.

– Планета-сад! – закричал воодушевленный робот. Он вскочил на ноги. Отчаяние его сменилось жаждой деятельности. – Сейчас же разработаю план мероприятий, разберу хлам, вскопаю землю! Да! Я им еще покажу! Свалка! Фу! А ты, – внезапно строго обратился он к голубю, – не очень-то рассиживайся. Сейчас же отправляйся домой за семенами.

 

И он посадил Марика в летающую тарелку, собранную из найденных на свалке железяк, и вручил список названий растений, которые хотел получить. Список оказался внушительным – кажется, у робота-озеленителя действительно были большие планы.

 

***

За иллюминатором тарелки плыла лишь безоглядная мгла, но Марик, как еще недавно робот, блаженно улыбался. «Кто сказал, что голубь бесполезная птица? Кто посмел назвать его городской крысой? Я голубь Марк, я лучший в мире путешественник на метеоритах! Я вылечил списанного сумасшедшего робота! Я покрасил сосну! Я достал ценные семена! Я засажу цветами и лесами пыльную гадкую свалку! Я растолкаю этого соню Вильгельма, встряхну его до самых печенок! Что бы там ни говорили мама с папой!»