Стук колес метро выбивал остатки бодрости из Витьки. Пересекать всю Арбатско-Покровскую – удовольствие для истинных фанатов подземных поездов, каким он никогда не являлся. Но на свежий воздух тоже не сильно тянуло – поверхность парилась под августовским солнцем. И кому может прийти в голову бродить по городу в такую жару? Однако хозяйка квартиры, с которой Витек договорится на просмотр арендного жилья, почему-то отказалась провести встречу вечером. Хозяин – барин, что уж… барыня то есть.

Переезд – самый большой геморрой в жизни москвича, в чем Витек со своим соседом Димоном успели убедиться год назад. Теперь же они снова переезжают, снова меняют квартиру. Витек покидал ее с нескрываемым удовольствием: она вобрала в себе все возможные недостатки – полный комплект, включая невозможно отвратительных в своем поведении хозяев (парням-студентам, как правило, выбирать не приходится, заселяешься, куда примут, даже если многое не нравится). Они даже чуть не выселили их с Димоном посреди зимы, когда хоть что-то более-менее сносное на съем можно найти далеко за МКАДом, еще и по неприличной цене. Но все обошлось, на дворе третий месяц лета – самый сезон сдачи квартир.

Станция метро Первомайская. Типичный московский спальный район с низенькими хрущевками, трамваями и деревьями, нагло растущими вдоль тротуаров. На первый взгляд все выглядит даже довольно аккуратно и по-провинциальному уютно. Что примечательно и о чем Витек думал, осматриваясь: с феноменом хрущевок он впервые познакомился уже в Москве, как бы необычно это на первый взгляд не звучало. В его родном городе парочка пожилых пятиэтажек тоже наверняка найдется, но это скорее исключение из правил. Москву же Витек всегда представлял себе стереотипным мегаполисом, построенном по всем стандартам из иллюстраций в интернете по запросу «мегаполис»: высотки, врезающиеся в облака, и прочие шпили, гласящие о том, что городу не интересно расти лишь вширь. Отсюда и удивление от разрыва шаблона, и сдвоенное чувство спокойствия и разочарования. Спокойствия – от отсутствия долгой и некомфортной адаптации: жилые улицы ничем не отличаются от таких же в провинции. Разочарования – все-таки у Москвы триллионные бюджеты, а прорва людей до сих пор живет в домах позапозапрошлой эпохи.

Витек размышлял так, пока шел к нужному дому. Еще одним плюсом оказалось то, что от квартиры до метро пятнадцать минут пешком. Можно полагать, из-за этого и цена в тридцать пять тысяч в объявлении. Хозяйка написала ему код от домофона и сказала, что будет ждать внутри.

Бил полуденный церковный колокол. Маленькая церквушка находилась с другой стороны дома.

В подъезде воняло сыростью и старостью. Ни первое, ни второе не удивляло. Квартира на четвертом этаже. Лифта нет – конечно же.

Витек надавил большим пальцем на кнопку звонка. Изнутри квартиры послышалось душераздирающее «тр-р-р-р-р». Ужаснее бывает только будильник в шесть утра понедельника. Уже можно морально готовиться к тому, что с таким звуком раз в месяц на порог будет заявляться хозяйка и забирать деньги за аренду… если, конечно, заселит.

Дверь отворилась. В проходе стояла старушка.

– Виктор Михайлович?

– Да, это я. Здравствуйте.

– Проходите, – старушка указала рукой по направлению внутрь коридора. – Меня зовут Анастасия Агафоновна. Вы знаете. Смотрите квартиру. – Говорила она емко, четко, чеканя каждую фразу.

Коридорчик оказался очень компактный, едва ли способный уместить в себе трех человек без стеснения, что вынудило Витьку детальнее разглядеть хозяйку. Она была похожа на хрупкий сухарь – того и гляди, проведешь по ее лицу, а с нее крошки, шелуха посыплется. Ни дай бог коснуться волос: они, по всей видимости, тоже не слишком надежно сидели на голове. Глаза казались стеклянными из-за серого цвета радужки, которая едва не сливалась с белком. Потрепанное платье, смахивающее на ночнушку. И тапочки. Витьку она тоже предложила тапочки.

Сказать, что вид хозяйки напугал Витька – ничего не сказать. Поэтому он не промедлил разминуться с ней в коридоре и пройти осматривать основную комнату. Впрочем, комната как комната, ничего необычного. Вдоль противоположной от входа стены располагались шкафы, стеллажи со старыми книгами и иконами, письменный стол, справа от входа маленькое креселко и диван, по всей видимости, раскладной, тумбочка, а в дальнем левом от входа углу – двуспальная кровать и нависший над ней по всей стене ковер. Тот самый советский ковер, узоры которого невозможно воспроизвести детально по памяти, даже если будешь днями напролет изучать их.

Кухня, санузел также похвастались приличным, хоть и старым в своей моде ремонтом. Немного ветховато, но стоит крепко и не разваливается, обои есть – в целом, за такие деньги пойдет. Пока Витек проводил сам себе экскурсию, параллельно отвечал на вопросы хозяйки.

– Работаете, молодой человек? – все также чеканила хозяйка.

– Подрабатываю. Из-за учебы пока нет возможности выходить на полную ставку, поэтому на полставки.

– Учитесь на кого?

– Мы с моим другом на журналистов учимся. – Витек, впрочем, не был уверен, что будет работать по профессии. К сожалению, осознание этого к нему пришло лишь после двух лет обучения, а так он с раннего детства мечтал вести репортажи или журналистские расследования.

– Хорошо, – удовлетворенно протянула в не свойственной себе доселе манере Анастасия Агафоновна, и от этого ответа Витька прострочили мурашки по спине. Находиться в одной квартире со старушкой было действительно неуютно.

Он еще раз обошел квартиру, убедился в исправности канализации под раковинами и ванной, спросил за интернет, тараканов (разумеется, от сожительства с ними никуда не убежишь, особенно в хрущевках, так что придется налаживать добрососедские отношения), клопов и прочие мало- или многоважные нюансы. После обсуждения всех деталей хозяйка спросила:

– Все нравится?

– Да, хорошая квартира. – Витьку действительно все понравилось (даже тараканы – куда деваться, с реалиями сдачи-съема жилья в Москве тут уж не до жиру), поэтому нужно было брать, не раздумывая. – Если вы не против, то я готов подписать договор.

Взгляд старушки обратился в противоположную от Витька сторону. Она смотрела, очень внимательно смотрела на тот самый настенный ковер, будто вспоминала его узоры или же впервые за всю жизнь их разглядывала. Затем слегка кивнула.

– Да, хорошо. – Снова повернула голову к Витьку. – Жить будете с другом?

Составление и подписание договора заняло еще около часа времени: пока описывалась техника и мебель, показания счетчиков и соблюдались прочие формальности. Анастасия Агафоновна оставила два комплекта ключей, покинула квартиру, и Витек даже не сразу понял, что она не попрощалась. С ее уходом на душе стало спокойнее.

Димон явился, как и обещал, к вечеру.

Переступив порог, он кинул рюкзак в коридоре, зашел в комнату, окрестил ее взглядом, рухнул в кресло. Витек сидел тут же на диване.

– Хм, а неплохая хата, слушай, – с деловым видом вынес вердикт Димон. – Как тебе хозяйка, кстати?

– Стремная, если честно. В следующий раз ты с ней общаешься.

– Охо-хо, нет уж, жених, ты начал – ты и продолжай. Вау, – подскочил Димон, – прикольный ковер, слушай! Это ж первая хата, где на стене ковер висит, да? Слушай, я под ним спать буду.

– Эхей, а если ко мне Ева приедет?

– Так диван разложишь. Смотри, какой здоровый. Наверняка и три человека поместятся.

С Евой Витек познакомился случайно в тиндере. Хоть она и являлась совершеннейшим технарем по духу, училась на программиста, это не помешало им с Витьком найти общий язык, и сейчас они уже практически год вместе. А еще ее почему-то крайне забавляла Витькина фамилия, и она часто обращалась к нему по ней: «Эй, Крауферг, на выставку го сегодня?» Эта привычка с Евой до сих пор, пусть уже и не так часто она прибегает к такому обращению, предпочитая имя. Раньше постоянно по фамилии, а сейчас в основном в моменты негодования: «Ну ты, Крауферг, даешь!» и подобные.

Что ж, последним важным решением на сегодня оставался выбор спального места. Однако Димон смотрел на Витька так, словно готов был драться за кровать под ковром. Витьку же было по большей степени все равно, тем более диван действительно мог раскладываться. Так что долгих споров не случилось.

Через пару часов пришла Ева, приглашенная на новоселье. В их дружеской троице она всегда находилась в авангарде веселья. Витек с Димоном порой ощущали себя законченными стариками и занудами, которым не хотелось ничего в этой жизни, кроме спокойного сна после пиварика вечером пятницы – предел желаний в конце изматывающей рабочей недели. Зачем куда-то ходить? Тем более что квартира и без того сжирает половину всего заработка – так почему бы не использовать ее потенциал? Саму же Еву редко интересовало, чего там хотят или не хотят парни: если пригрело куда-то ломануться, то тащила их бульдозером. Впрочем, они и сами рады были такому ее поведению и благодарны.

Однако сегодня было решено отмечать в квартире. Все порядком проголодались к обеду, поэтому Ева предложила сделать по-быстрому макароны по-флотски, а уже вечером заказать суши к пиву и виски. Закупились макаронами и фаршем. Ева взяла шефство на новой кухне.

Парни никогда не принимали активного участия в готовке, если этим занималась Ева: она обычно никого не допускала, не позволяла вмешиваться. Однако Витек на правах своего особого положения периодически высказывался о привычках и пристрастиях своей девушки в кулинарии, которые ему самому были чужды (Димон же жил по принципу «кормят – и хорошо»). Одним из таких камней преткновения постоянно становились специи: Ева была без ума от них и пихала, по мнению Витьки, куда надо и куда не надо. Вот и сейчас он заметил очередное кощунство своей пассии.

– Эй, нафиг специи? Кто вообще добавляет специи в макароны по-флотски?

– Я добавляю, – важно заявила Ева, – а что?

– Да где ты видела на корабле специи? Не бывает на корабле специй – просто мясо, соль и макароны.

– Фу, ты такой душный бываешь, Крауферг, невозможно просто.

На самом деле, Витьку нравилось, когда Ева с ним не соглашалась. Он находил очень умилительным то выражение лица, с которым она постоянно возмущалась. Он так и говорил: «Ты слово фыркающий ежик», – чем еще больше вызывал Евино раздражение, чем еще больше умилялся. Потому всегда с задором развивал спор.

– Я не душный – я дотошный.

– Душнила!

Это всего лишь игра в мелкий бытовой скандал, каких у них с Евой по разным поводам возникала прорва – никто из них не воспринимал происходящее всерьез. Витек точно знал: если Еву действительно что-то взбесит, то ее реакцию, порожденную желанием душить несогласного бунтаря, он ни с чем не спутает. К счастью, такие случаи можно пересчитать по пальцам одной руки.

– Нет, – продолжил он.

– Ладно, а откуда на корабле, по-твоему, фарш?

Уела девчонка. Витек не мог ничего на это возразить, ведь его знания о мясе на корабле заканчивались на вяленом. Другого он как-то себе не представлял, а о фарше даже и не задумывался никогда. Есть фарш в макаронах по-флотски – значит, есть, и нечего тут больше рассуждать.

Вечер подкрался незаметно. Как и было уговорено, заказали суши и купили пол-литра виски, а для разгона – еще по литру пива на каждого.

Решили сыграть в «Правду или действие». Скачали приложение на телефон Димона. Поставили уровень для взрослых, конечно. Однако довольно быстро стало понятно, что выбирать действие не интересно: игра обязательно предлагала что-то с вовлечением нескольких участников и, конечно же, на грани похабщины, а Витьку не хотелось, чтобы Димон что-то делал с Евой, да и сам Димон не особо-то горел к этому желанием. Куда увлекательнее оказалось узнавать всякую непотребную правду о каждом. Вопросы были разные: от секса до чернушных тем. Любое мнение на тот или иной счет сразу же сталкивалось с обратным, порождая увлекательные споры. Однако в какой-то момент Витек, когда до него снова дошла очередь, решил-таки выбрать действие:

– Представь, что ты – обычный человек, – зачитывал задание Димон, – а Ева – твоя богиня. Твоя задача в течение двух минут убедительно изображать из себя покорного раба и выполнять все, что твоя богиня захочет. Время пошло.

Димону явно понравилось действие, которое досталось Витьку, судя по его довольной лыбе, но и Витек так вдохновился, что решил сыграть на весь свой актерский максимум. Театрально, раскинув врозь руки, он упал на колени со взглядом, устремленным прямо в глаза Евы, со словами, обращенными к ней: «Моя богиня!». А затем выхватил правой рукой со стола нож, а левой притянул к себе Димона. Друг не сопротивлялся, и Витек, обхватив его за голову, поднес заточенное лезвие к шее.

– Я принесу его тебе в жертву, если пожелаешь, моя богиня!

Ева звонко смеялась, Витек, резко вошедший в роль жреца, был на кураже, и лишь Димон не совсем понимал, как у его шеи оказалась острая железка, но алкоголь помогал расслабиться.

Тут Витек услышал у себя в голове: «Blut! Blut! Blut!» Не вполне осознавая спьяну, почудилось ли ему, что вообще он только что услышал, или это было разыгравшееся сердцебиение, он все-таки выронил нож. Ребята сразу заметили перемены в его лице: еще мгновение назад украшенное маниакальным оскалом, теперь оно излучало странную озабоченность, на Витька будто бы свалилась тонна мыслей, которые непременно требовали срочного обдумывания. Витек поймал взгляды своих друзей и сам тут же осознал, что стал нарушителем весело-пьяной атмосферы. Наваждение тут же спало, он поспешил спустить все на шутку и внезапно ударивший по голове последний стакан виски. Игра продолжилась, как ни в чем не бывало.

Так они просидели, пока алкоголь совсем не кончился. На часах наступало четыре утра. Настала пора ложиться спать. Димон улегся на кровать, Витек и Ева раздвинули себе диван.

Впереди сентябрь. Впереди новый семестр.

 

За окном пахло сыростью. Конец сентября сопровождался дождями, но сегодня они, кажется, прекратились. Витек уже давно был дома, Димон же не появлялся, хотя пары кончились пять часов как. За это время Витек успел разгрести хлам на кухне, скопившийся за последнюю неделю и даже сварганить нечто вроде пасты. Итальянские гурманы вряд ли бы остались довольны таким кулинарным шедевром, но студентам лишь бы что поесть было. Тут же вернулся Димон.

– Что, – обратился к нему Витек, – снова в своем студсовете шухера наводил?

– Да капец блин! Ты видел, что творилось сегодня у кабинета ректора? Да там весь этаж был забит студентами. Я думал, его грохнут нахер.

– Все из-за повышения цен в столовке?

– Ага. Буквально недавно с куар-кодами боролись, теперь это. А ты чего не с нами?

– Да фигня это все, Димон. Пустая трата времени. Толку так полдня орать – все равно цены оставят, а вы лишь время потеряете.

– Ну ты, конечно, мда, Витек…

Впрочем, как позже выяснилось, Витек оказался-таки прав: через неделю после волнений глава студсовета, который, к слову, изначально и затеял забастовку, вышел к студентам и объявил, что цены растут из-за роста стоимости продуктов, да и вообще сама забастовка главе студсовета стала не ясна, ведь в сравнении с другими вузами цены у них в столовой пока еще не самые высокие. С того дня студенты еще возмущались какое-то время, но постепенно свыклись.

Не планировал свыкаться лишь Димон, но делать ему, в общем-то, тоже ничего больше не оставалось. Он и в прошлый раз рвал и метал, когда анонсировали смену электронных пропусков на QR-коды, объясняя это удобствами для студентов: QR-код можно активировать с телефона. Однако многие тогда сочли ненужным такое решение, студентов возмущало ежегодное изменение формата пропусков. Ректору удалось унять студентов, но через какое-то время, уже без предварительных анонсов, вуз был поставлен перед фактом: пропуски меняются на QR-коды, за сменой обращаться туда-то и туда-то.

 

С событий сентября прошел месяц, и Димон за это недолгое время успел явно деградировать в глазах Витьки. Нет, с одной стороны, Димон перестал с упорством биться лбом за каждую инициативу студсовета, которую требовалось отстаивать в ректорате, что не могло не радовать. С другой стороны, он сменил одну увлеченность на другую – увлеченность ковром. Часто Витек мог застать друга, как тот рассматривал узоры, водил по ним пальцем. Разговоры с ковром стали какой-то нездоровой нормой.

Сначала поведение Димона походило на обычную скуку. Человеку, лежащему на кровати и плюющему в потолок, при отсутствии дел только и остается лежать и плевать. А Димон к тому же переживал переоценку ценностей, пересматривал свою жизненную позицию. Во всяком случае, Витек полагал именно это. Они никогда не были сильно близки во взглядах друг друга и редко сходились в приоритетах жизни, поэтому мудрого Витьковского совета Димон не просил. Зато очень быстро нашел себе удобного советчика – ковра. И, судя по вдохновенному виду Димона от подобных сеансов психотерапии, мнение куска ткани его часто устраивало.

Дошло до того, что Димон вовсе перестал слезать с кровати, а если и делал это, то очень неохотно и лишь по крайней нужде. Мог лежать весь день и совершать единственное движение – поглаживание ковра правой рукой. Довольно скоро перестал ходить на пары, оправдания чего находились в диапазоне от «мне сегодня хреново» до «только плебеи живут по чужой указке». Происходящее не могло не вызывать тревогу.

Это было похоже на одержимость, но в остальном Димон вел себя, как и прежде. Витек старался, насколько это только возможно, списывать все на депрессию своего соседа, идейный кризис и прочую чепуху, в которую сам особо не верил. Но верить в одержимость ковром хотелось еще меньше. До тех пор, пока…

В очередной октябрьский вечер Витек возвращался из вуза. Справляться о том, почему Димон в который раз проигнорировал лекции и семинары, и сообщать ему об озабоченности некоторых преподавателей не было никакого смысла. Друг ожидаемо лежал на кровати, однако при входе Витька в квартиру подскочил и взволнованным голосом произнес:

– Вить, надо поговорить. – Интонация заставляла ожидать чего-то вроде сообщения о чьей-то смерти или каком другом трауре. А вид у Димона был такой замученный, словно он собирался выдать нечто: «Я устал, я ухожу». Но выдал он немного другое. Заявление его оказалось куда более неожиданным и несколько абсурдным: – Тебе нужно уходить из этой квартиры, Вить.

– Что за бред? – лицо Витьки исказила широкая улыбка, он со всей силы старался не засмеяться, так как до сих пор не мог понять степень комичности или трагичности ситуации.

– Это не бред, Витек. Я тебя предостерегаю. – В интонациях Димона звучала искренняя тревожность и озабоченность, по всей видимости, скорым будущем и благополучием Витька.

– Нет, Димон, это бред, – отмахнулся Витек. – Единственное, от чего ты можешь меня предостеречь – от своего нытья. Лежишь тут целыми днями, вгоняешь себя в депрессуху. Харэ уже валять дурака!

Димон откинулся назад в лежачее положение и обреченно посмотрел сначала на потолок, затем на ковер, затем снова на потолок.

– Понимаешь, – продолжил он наконец с совершенно спокойным тоном в речи, – mein Meister – он сказал, что имеет планы на жильцов квартиры.

– Майн-кто? – Витек находился в абсолютном недоумении, переходящем в откровенное негодование. Какой к черту мейстер? О чем Димон толкует вообще?

– Он возвращается, Витек. Понимаешь?

– Не понимаю. – Дело стало принимать неожиданно интересный оборот.

– Он выбрал тебя! Поэтому и говорю тебе – уходи!

– Блять, Дима! Кто выбрал?

– Он! Mein Meister выбрал тебя, а не меня. Почему, mein Meister, почему? – последние слова явно адресовались не Витьку. Димон два раза стукнул по ковру кулаком.

Разговор уже не шел в продуктивное русло, поэтому проще было махнуть рукой и пойти ужинать, тем более Витек не ел с полудня. Димону можно предоставить дальше самому пребывать в своем сумасшествии.

 

После того разговора, вопреки ожиданиям, Димон стал приходить в норму, насколько можно было называть его состояние нормой в сравнении с недавним. Даже чаще выходил на улицу и возобновил встречи с людьми и посещение пар.

Витек долго не хотел воспринимать прошедший разговор как-то кроме, чем откровенный дебилизм друга. Но в одну из уборок, когда Димона не было дома, Витек впервые обратил внимание на содержимое книжного стеллажа. Книжек там было не много, но все сплошь старые, каждая лет на тридцать-сорок старше него. Среди книг еще обнаружилась тетрадка, совершенно неприметная на первый взгляд, пока Витек не открыл первую страницу. Взгляду предстал текст, аккуратно написанный почти каллиграфическим почерком.

Часть текста была на немецком, так что потребовался переводчик. Что примечательно, на немецком писались лишь диалоги, оформленные по всем книжным правилам. Витек будто читал увлекательный хоррор-роман от первого лица, но страшная правда состояла в том, что тетрадка в его руках – если не чья-то остроумная и злая шутка, то, по всей видимости, реальный дневник хозяйки квартиры Анастасии Агафоновны, не понятно зачем оставленный в этой квартире.

В дневнике старушка описывала жизнь в бытность своей юности в Кельне. Она росла в Калинине до тех пор, пока в 1941-ом туда не пришли нацисты. Ей, судя по записям дневника, аккурат той весной исполнилось шестнадцать лет. Кому-то тогда не повезло быть расстрелянными, кого-то увезли, по всей видимости, в лагеря. Ее же отправили в Германию, где она попала в служанки к одной из немецких семей. И дальше начиналось самое жуткое.

В диалогах на немецком Анастасия Агафоновна отразила разговоры с хозяином семьи и ее собственным хозяином. Имени она нигде не указала, называя его просто «Meister» на немецкий манер. И если русский текст излагал скучные подробности немецкого быта, то в диалогах с мейстером проскальзывали детали про некие жертвы, которые тот от нее требовал и которые она ему добывала и приносила, про кровь, которая дарует вечную жизнь, и про то, что эту самую вечную жизнь за верную службу ей обещал ее хозяин. Однако все планы были нарушены в 1945-ом с приходом американской армии в город. Хозяин убил себя и свою семью, а душу свою заточил в Анастасии. Девушка спустя время вернулась на родину и поселилась в Москве. Теперь же дух хозяина живет в ковре и требует жертв.

Все это походило не иначе как на бред сумасшедшей бабки, однако от осознания этого, от воспоминаний о жуткого вида Анастасии Агафоновне и с учетом поведения Димона Витьку стало по-настоящему страшно. Образ складывался весьма непрезентабельный.

Вечером к Витьку пришла Ева. Димон обещал быть ближе к трем ночи. Витек понятия не имел, где друг собрался так долго шляться, но это давало ему возможность нагло оккупировать с Евой кровать.

– Хмурый ты какой-то, – обратилась она к Витьку после интересного кроватного дела.

На его рассказ о найденной тетрадке и странном поведении Димона последовало неожиданное и резкое предложение:

– Ой, слушай, а покажи-ка! Это ж такая история! Тебе, журналисту, должно быть здорово интересно.

Ева резво подорвалась с кровати и посеменила к книжной полке.

– Где она?

– Там, сверху на книгах, – Витек тоже поднялся, но скорее с желанием поймать красивые виды совершенной наготы, которые отпускала подруга. Темная комната позволяла детально рассмотреть лишь общие очертания.

Найти тетрадку Еве не составило труда. Она вернулась на кровать, зажгла лампу, стоящую тут же на столе, и принялась читать. От вида выписанных букв Витьку снова стало не по себе. Мысленно начал себя успокаивать: впервой ли на ночь страшилки читать – конечно, не впервой.

Они так просидели еще какое-то время. Ева увлеченно изучала реликвию, и эта увлеченность в ней с каждой новой страницей только росла. Периодически она давала короткие комментарии как бы между словом. Витек же все крутил в голове, что, вопреки желанию подруги, не испытывает совершенно никакого, пусть даже профессионального интереса к находке. Напротив, чем глубже он погружался в подробности прошлого старушки, тем больше ему хотелось выплыть, выскочить и делать ноги.

– Вить, а ты тоже заметил? – Указательный палец Евы водил по середине страницы. – Хозяин не упоминается в записях до этого момента, будто его и не было в доме. Она подробно описала всех членов семьи раньше, но хозяин появляется вот только здесь, когда она пробыла в доме уже девять дней. Дальше он будет появляться постоянно, и будут диалоги на немецком. Смотри, – Ева еще раз обратила Витькино внимание на строчку, на которую указывала, – как она пишет: «Meister нашел меня этой ночью в моей комнате». Она никак его не представляет, он появляется неожиданно, как в плохом романе. И дальше она нигде не описывает его. Внешность, в смысле.

Она быстро пробежала пальцем по строчкам до конца записи.

– «...теперь он стал mein Meister», – пробормотала Ева последние слова. Потупила немного в тетрадь и перелистнула страницу. Витек поежился. Mein Meister…

Они продолжали читать тетрадку, и Витек даже не заметил, как оба уже сидели, прислонившись спинами к стенке, к ковру. Он завел руку за спину Евы, обняв, и в голове неожиданно пронеслось: «Mein Schatz!»

– Ты что-то сказал? – удивленно спросила Ева, резко кинув взгляд на Витьку.

Витек немного опешил от вопроса: он сам не был уверен, сказал ли сейчас что-то или фраза действительно лишь в голове промелькнула. А может, у них коллективное помешательство? Нет-нет, нужно срочно ложиться спать. Если и помешательство, то точно оттого, что всю ночь просидели за страшилками.

Они снова улеглись, но навеянные тетрадкой мысли оказались слишком сильны. Глаза не закрывались.

– Может, съедешь отсюда? – вдруг спросила Ева. Ее наверняка тоже несколько потрясло и обеспокоило прочитанное. – Найдем квартиру какую-нибудь. До лета перекантуемся, а потом нормальную снимем.

Витек хотел было пошутить про то, что друзей на сиськи не меняют, но, по правде говоря, поведение Димона все меньше казалось ему нормальным или даже просто очень странным и все меньше поддавалось здравому объяснению и контролю, становилось все менее предсказуемым. А хоррор-тетрадка подозрительно много масла подливала в огонь.

– Может, и съеду, – сказал он. И тут же поймал себя на мысли, что ему кажется, будто ковер на эти слова как-то недобро отреагировал. Будто разозлило что-то кусок ткани. Витек непроизвольно поморгал глазами, сбивая наваждение, и продолжил: – Не знаю, подумаю. Не хочется его бросать. Я его тоже могу понять, у него такое же положение, как у меня: денег нет, квартира съедает половину заработка. Как я его кину? Да и вообще, кинуть друга – ты о чем вообще?

– Ну, найдет себе кого-нибудь. У нас в вузе много кто снимает – может, кому нужна будет квартира.

– Нет, Ев, я так не могу.

– А я как же?

– А что ты?

– Ну ты, Крауферг, ваще… У нас скоро год – можно бы и съехаться.

– Так переезжай сюда, – ухмыльнулся Витек. – Втроем веселее, заодно, может, и Димона в порядок приведешь.

– Да иди ты. Все, я спать, – она игриво ладонью отвернула Витькину голову к стенке.

Ева прильнула к Витьку вплотную, обняла, поерзала чуть-чуть головой в поисках более удобной позы с явным намерением предаться сну, а Витек, все еще находящийся в тревожных мыслях, разглядывал ковер. Пусть и в полутьме, но узоры, освещенные тонкой полоской лунного света, пробивающегося через щель между шторами, можно было разглядеть. Чем дольше он вглядывался в полотно, тем больше ему казалось, что он видит рисунок достаточно отчетливо, как и днем. Ковер действительно завораживал. Витек потянулся к нему свободной рукой, но тут же поймал себя на этом движении, одернул и закрыл глаза.

Очнулся он от сильного пинка:

– Смахался от моего ковра, ублюдок! – Димон пихал его и Еву.

– Ты что, больной? – огрызнулся в ответ Витек. Ему хотелось хорошенько так задвинуть Димону в его свирепые глаза. – На диване мало места что ли?

– Съебал, я сказал!

Нет, Димон определенно двинулся. С мыслью о предстоящем утром серьезном разговоре Витек все-таки уступил другу кровать, а сам лег с Евой на диван. Оставшаяся ночь не располагала к нормальному сну.

 

Подходил конец ноября, и коллеги с Витькиного офиса решили собраться где-нибудь в ресторанчике по такому случаю. Они никогда раньше не планировали подобного вот так просто, так что идея прозвучала спонтанно, но почему бы и нет?

К слову, после той беспокойной ночи Витек поговорил-таки с Димоном. Тот извинился за случившееся, сослался на то, что был пьян (тоже в тот день что-то отмечал с друзьями), зол на что-то – вот и сорвался. И вроде как конфликт улажен, но легче от этого не стало. Мания ковра усиливалась, а Димон продолжал отмахиваться, будто у него депрессия. Витькины советы пойти к психологу, а лучше к психиатру тактично игнорировались. Чем дальше, тем больше Витек утверждался в мысли, что пора сваливать с квартиры и искать что-то новое вместе с Евой, пусть сейчас уже давно не сезон и нормальную квартиру им точно не найти.

Шел легкий ноябрьский снег, нежно укрывающий столичные дороги.

Коллеги забронировали место в мясном ресторане, но самое веселое началось уже после того, как бронь истекла, и их попросили освободить место. Разумеется, все уже успели накатить, а времени только полдевятого вечера – еще несколько часов на развлечения, так что мыслей расходиться по домам даже не возникало. Однако вечер пятницы – все заведения наверняка забиты. Ребята начали обзванивать все ближайшие кальянные, бары с вопросом, нет ли случаем места на десятерых человек. И тут один выдает:

– Нашел, ребята! Кальяха! Вип-комната на десятерых. Тут, на соседней улице. Три кальяна нужно только взять. Алкашку можно свою – там пробковый сбор.

Затея пахла сплошным подвохом, ведь невозможно в Москве – в центре Москвы! – найти заведение аж с целой свободной вип-комнатой в пятницу. Однако приключения начались и закончились поиском места: вывески со стороны улицы не было, а чтобы найти вход, пришлось пройти со двора к достаточно неприметной железной двери. Если бы не метка на карте, ни за что бы не догадались, что тут вообще что-то есть.

Подозрения усиливались, но внутри ребят встретила достаточно типичная кальянная. Однако кроме двух кальянщиков и мебели вообще никого больше не было. Даже музыка не играла, что редкость для подобных мест. Готовые осесть уже хоть где-нибудь, все решили списать тишину на отсутствие вывески и достаточно нелогичное расположение, пусть это и центр столицы, где в такое время не встретить человека можно только в самом вонючем закоулке гниющей сталинки.

Кальян забили… В попытках осознать, что же такое он сейчас вдохнул, Витек понял, что башка его пошла круговертью без каких-либо шансов на восстановление самоконтроля. Однако состояние оказалось мимолетным. Ясность ума вернулась быстро.

Коллеги предложили поиграть в «I'm famous», коробка с которой лежала в комнате. Витек всего раз в жизни встречался с этой игрой, да и то как зритель – в нее играли в «Бесславных ублюдках» Тарантино. Карточки были розданы, игра началась. По очереди задавали друг другу вопросы о своих персонажах. Кого там только не было: и Шелдон Купер, и Папа Римский, и Фрекенбок. Реакцией на персонажа, доставшегося Витьку, стал повальный смех его коллег. Наконец пришла его очередь гадать.

– Я мужчина?

– Да!

– Я ношу оружие?

– Наверное… Наверняка когда-то носил.

– Я как-то связан со шпионажем?

– Определенно. Там один шпионаж, наверное, и был. Но ты не шпион.

– Я имею отношение к Германии?

– ДА-А-А! – и тут всех пробило на дикий смех.

Еще спустя несколько вопросов поняв, что речь идет о Гитлере, Витек вместо того, чтобы сказать «я – Гитлер», с пафосом произнес:

– Ich bin das groß deutschen Führer!¹

Несмотря на свои корни, Витек никогда не знал и даже не пытался практиковаться в немецком (если не считать упражнение в переводе тетради), эта реплика стала чистейшей импровизацией, опирающейся на его представления о языке, но коллег, явно к такому не готовых и тоже мало что смыслящих в немецком, она повергла не неудержимый ржач.

– Ну ты, Крауферг, и шпрэхаешь. Гутэнтакен-гутэнтак…

Дальше Витек уже себя не сдерживал. Он чувствовал себя лидером нации, только что сформированной в этой комнате, вещал на чистейшем немецком, и каждый новый вдох кальяна только увеличивал его Deutsch-словарный запас.

Реальность поплыла…

 

Очнулся он у себя в квартире, лежа на двухместной кровати. Рядом с ним лежала Ева. Он чувствовал будоражащую теплоту от ее дыхания в районе груди, а волнистые черные волосы так и манили зарыться в них свободной ладонью. Биение ее сердца он ощущал как собственное. Казалось, что они – одно целое, пока лежат в кровати, под одеялом, совершенно нагие.

Он смотрел на нее, правой рукой гладил локоны. Ева открыла глаза. Фиалковые, с совершенно колдовским огнем внутри.

– Meine geliebte Eva! – обратился он к ней.

– Mein Führer! – ответила Ева, смотря на него совершенно влюбленными глазами. – Ich schaue dich nach all den Jahren noch einmal an. Es ist so unendlich viel Zeit vergangen seit unserem letzten Kerzenabend. – Она гладила его грудь, целовала губы, он наслаждался ее касаниями, ее интонациями.

– Ich werd dich nie wieder allein lassen, meine geliebte Eva. Das schwöre ich dir. – Он обнял ее крепче, поцеловал в лоб.

– Du bist immer noch so jung und tatkräftig, trotz der vielen Jahre, die verflossen sind.

– Und du bist immer noch süß und bezaubernd. Gott hat uns noch eine Chance geschenkt.²

Наваждение было сброшено ударом тряпкой по лицу. Сухой и отрезвляющей. Прилетело резко и неожиданно.

– Тварь!

Витек вернулся в реальность.

Рядом с ним лежала девушка неизвестной наружности. У кровати стояла Ева и кричала. Такой разъяренной Витек ее не видел никогда до этого. И теперь он осознал, что случилось. Он поднялся с кровати, попытался подойти к Еве, но она с плачем ринулась вон из квартиры. Впопыхах натянув на себя разбросанные по комнате вещи, Витек выскочил за ней вслед, но время было безнадежно упущено. Ева убежала. Он попытался ей набрать на телефон, но Ева сбросила.

Не оглядываясь, Витек побрел по направлению к метро, совершенно позабыв об оставшейся в квартире незнакомке.

 

Он понимал, что с Евой все кончено. Она не терпела даже мысли о том, что Витек может с кем-то заигрывать, а тут воочию застала его в постели к какой-то шаболдой. Великая гнусность и большой позор! Но что самое отвратительное – Витек никак не мог вспомнить, как и, самое главное, где он успел подцепить эту девчонку. Ее лицо оказалось совершенно ему не знакомо, и он точно был уверен, что не мог ни с кем познакомиться до похода в кальянную. Значит все случилось уже после, но Витек не помнил совершенно ничего с момента игры в «I'm famous». Словно этот фрагмент в его памяти нагло кем-то вырезан, и на его месте оставлена огромная дыра. Витек не помнил ничего. Ничего, кроме своих выкриков на немецком.

Витек полностью отдавал себе отчет, что говорил на немецком. На чистом немецком. И если свои лозунги в кальянной он помнил лишь в общих чертах, то вот последний разговор с лже-Евой он запомнил в деталях, что говорили. Но сколько не пытался еще раз прокрутить в голове, на немецком это сделать почему-то совершенно не выходило. Он помнил лишь перевод фраз, и хоть был полностью уверен, что произносил все на неизвестном языке легко и непринужденно, вновь повторить ни вслух, ни про себя у него не получалось.

Ева на звонки не отвечала. Обиднее всего заканчивать отношения вот так, резко оборвав все связи. Без прощального разговора, без последних слов друг другу. Витек и не ждал, что она простит, но хотел хотя бы выговориться, объясниться, чтобы на душе стало легче. Но Еве, видимо, это было совсем не нужно. Еще недавно такой близкий человек в один миг стал полностью чужим. Нет-нет, Ева останется в его памяти навсегда как большой друг и невероятно нежная девушка. А вот он, Витек, наверняка уже отодвинут назад на полку чужих, незнакомых людей.

И почему это произошло именно сейчас? Почему так резко, так внезапно? Почему так нелепо, так мерзко? Неужели над ним, Витькой, довлеет несокрушимый злой рок? Он был ко всему готов в этой жизни, но ни за что не смел даже помышлять готовиться к подобной утрате.

Витек припал к бутылке. Ночь еще не скоро.

 

Стемнело. Лишь свет луны совершал скромные попытки озарить улицы. Витек вернулся в квартиру. Но там его ждал еще более неприятный сюрприз. Неужели что-то могло сравниться с утренней трагедией?

Он нашел Димона стоящим на собственной кровати на коленях, обращенным к настенному ковру. В позе, в которой обычно шлюхи берут в рот у стоящего мужчины, выгнув вперед спину, он уткнулся носом в полотно и что-то там то ли целовал, то ли просто причмокивал. Ладонями уперся в стену и водил пальцами, слегка сжимая их, а потом вновь оттопыривая в разные стороны, будто чешет шерсть животного или пытается сжать здоровенную женскую грудь. Дополняло общую комичность сцены и то, что Димон пребывал совершенно голым, одежда валялась рядом с кроватью. Чем дольше Витек наблюдал забавный кадр, тем больше ему становилось плохо и хотелось уже не смеяться, а в панике хвататься за голову.

В конце концов чувство ужаса взяло верх, да и алкоголь давал о себе знать, поэтому Витек отпихнул Димона и принялся срывать ковер со стены. Димон с яростью собаки, у которой отнимают кость, накинулся на Витька, и вцепился зубами в ногу, да так сильно, что проступила кровь, и бешено царапать ногтями. Витьку ничего не оставалось, кроме как садануть со всей силы с колена по челюсти умалишенного. Тот, как затравленный зверь, почувствовавший силу противника, принялся шипеть и пятиться в противоположный угол. Витек сорвал ковер, взял из холодильника водку, нашел над плитой спички и пошел на улицу.

Стоял декабрьский мороз, однако Витька, ошпаренного происходящими событиями, холод совершенно не дергал. Он бросил ковер на детскую песочницу, засыпанную снегом, облил его водкой и поджег. Пламя вспыхнуло резко, охватив все полотно. Вместе с этим Витьку послышалось, будто вместе с дымом поднялся в воздух еще и истошный крик, исходящий будто из самого ковра. Но наконец с этим ужасом было покончено. С облегчением от этой мысли Витек завалился на снег и уснул.

 

Он обнаружил себя прикованным к стене совершенно без одежды, руки и ноги растянуты в противоположные стороны звездой. Сразу опознал, что стена – ровно та, на которой висел ковер. Спину тревожил холод, а значит ковра на стене не было. Головой удавалось шевелить, и Витек принялся осматривать знакомую комнату. И он увидел… Димона, опустившегося перед ним на колени, голого. Голова друга была очень близко к… о, дерьмо!.. Витек не хотел на это смотреть, но оно происходило, Димон действительно делал это. Дерьмо, черт, дерьмо! Тело не слушалось Витьку, и он никак не мог помешать процессу.

Что он сотворил? Почему он не может пошевелиться на стене? Он прибит к ней? Что, черт его дери, происходит? Почему Димон делает…

В комнату вошла Анастасия Агафоновна.

– Мой хозяин! – торжественно произнесла она.

Ее глаза пылали страшным пламенем, а взор устремлялся прямо на Витька. Медленно шагала она от входа в комнату к опустившемуся на колени Димону.

Нож блеснул в ее правой руке, а комнату охватил красный свет. Источника света нигде не было – комната и все находящееся в ней, и старушка, и Димон, и он, Витек, окрасились в красный. В другой руке старушка держала глубокую миску. Подойдя к Димону, она подложила миску к его коленям. Затем, стоя у того за спиной, она взяла его левой рукой за волосы и дернула к себе.

– Тебе славу воссылаю! – воскликнула она.

И полоснула Димона ножом по шее.

Кровь широкой струей полилась в подставленную миску. Спустя немного времени старушка бросила тело Димона догорать в конвульсиях, взяла миску и поднесла к губам Витьки.

– Пей, мой господин!

И он начал пить. Глоток за глотком. С каждым разом – все более жадно.

«Blut! Ich kann es fühlen. Ich spüre wieder den Puls, das Klopfen meines eigenen Herzens. Ich spüre wieder das Feuer in mir. Kälte und Hitze, Schmerz und Vergnügen. Ich war einst ein Kämpfer, ein mächtiger Kämpfer der großen Nation. Das vergossene Blut gab mir Kraft, es gab mir Macht, und es nahm sie wieder weg. Aber jetzt fühle ich es wieder, wenn ich es trinke. Ich höre, wie die Seele des jungen Mannes mit der aufgeschlitzten Kehle weint und mit jedem Tropfen, der vergossen wird, schwächer wird. Sie löst sich in mir auf und füllt mich mit Energie. Das ist der Geschmack des Lebens. Blut ist Leben. Und ich lebe wieder!»³

 

Январский день был в самом разгаре. Сегодня служанка должна привести в квартиру девушку, которая планировала заселяться. Ждать пришлось не очень долго, к полудню девушка пришла. Во время просмотра квартиры у них завязался небольшой разговор:

– Где учитесь, Елена Геннадиевна? – спросила у девушки служанка.

– На актерском, Анастасия Агафоновна. Мечтаю выступать в театре, возможно, сниматься в кино в будущем.

Когда настало время решать вопрос о заселении, служанка повернулась к Виктору. Он висел на стене и молча ждал. Прочитав на лице служанки немой вопрос, он в ответ одобрительно кивнул головой.

– Хорошо. – Анастасия Агафоновна обратилась к девушке. – Жить с подругой будете?

– Да. Она, кстати, на юридическом учится.

Виктор на обращение служанки еще раз одобрительно кивнул.

За окном шел снег.

Бил церковный колокол.

1. (нем. с грамм. ошибками) Я великий немецкий фюрер!
2. (нем.) – Моя дорогая Ева!
   – Мой фюрер! Я вновь вижу тебя спустя столько лет. Так много времени прошло с нашего последнего вечера при свечах.
   – Я больше никогда не покину тебя, моя дорогая Ева. Обещаю тебе.
   – Ты все так же молод и энергичен, несмотря на ушедшие годы.
   – И ты по-прежнему мила и обаятельна. Господь даровал нам еще один шанс.
   
3. (нем.) «Кровь! Я чувствую. Я снова чувствую пульс, биение собственного сердца. Снова ощущаю огонь внутри. Холод и жар, боль и наслаждение. Я некогда был воином, могучим воином великого народа. Пролитая кровь давала нам силы, она даровала мне могущество, она же его и отобрала. Но теперь я снова чувствую, когда пью ее. Я слышу, как плачет и угасает с каждой пролитой каплей душа этого юноши с перерезанным горлом. Она растворяется во мне, наполняя меня энергией. Вот он, вкус жизни. Кровь – это жизнь. И я снова живу!»