Благословенное солнце ударило его по глазу, и он поспешил на его зов из тьмы подземелий. С каждым шагом пролом в стене ширился, Скальд подходил всё ближе к выходу из пещерного лабиринта, измученное тело еле передвигало ноги, но лёгкий ветерок придавал ему дополнительные силы. Истосковавшийся по естественному свету глаз впервые за несколько дней видел краски, но при этом Скальд не забывал оглядываться, даже здесь на границе подземных владений не переставая подозревать расставленную для него ловушку.

Ему пришлось протискиваться между камнями, но в итоге Скальду удалось выбраться через щель и оказаться на свежем воздухе. После тьмы последних дней, после узких стенок лабиринта и болезненного мерцания полупрозрачных грибов было необыкновенно стоять на небольшом каменном выступе и наслаждаться теплом весеннего денька. Он чувствовал, как солнечные лучи нежно гладят его лицо, проникая под тёмную повязку, скрывающую его второй глаз. Сколько дней он провёл в недрах горы? Сколько километров пробрёл в её слепой тишине, замирая при всяком подозрительном звуке и стискивая до боли рукоять меча? Обо всех этих вещах он имел достаточно скудное представление, открывшийся перед ним вид так же не вызывал узнавания, под ним лежала длинная равнина, увиденная Скальдом впервые. В скором времени ему придётся спуститься туда и продолжить свой путь, но пока что он присядет на камень и позволит себе как следует отдохнуть.

Он уселся так, чтобы видеть щель, через которую только что выбрался, — вне всякого сомнения, внутри этих гор водилось нечто такое, что желало его смерти, и Скальд не собирался подставлять ему свою спину. Меч он вытянул из ножен и положил поверх своих коленей. Живот крутило, во рту до сих пор ощущался привкус рвоты, однако он по-прежнему был жив, и это служило поводом очередной благодарности Небесному Дирижёру. Долгая жизнь в окружении опасностей не только закалила его и наделила жестоким опытом, но и приучила не забывать о Дирижёре, которому, согласно поверью, ведомы тропы человеческих жизней.

Скальд кончиком меча задумчиво выводил в пыли символ Дирижёра, а сам тем временем выстраивал в своей голове события, произошедшие с ним за последние дни. Оглядываясь назад, он отчётливо видел, что настолько запутался в нитях обмана, что даже не заметил, как захлопнулась западня.

Теперь он сомневался в том, что крохотная деревенька, попавшаяся ему на пути, была реальной. Скорее всего, руку к ней приложили оставшиеся Девы Хаоса, им удалось одурманить усталого путника и затем направить его вглубь гор, где, как они надеялись, с ним разберутся не выносящие света бестии. Его уверяли, что это самый короткий путь, и он повёлся на этот приятный для уха путешественника обман. Скальда завели как можно дальше и бросили в темноте, во все стороны уходили изгибы древнего лабиринта, а еда в его сумке внезапно оказалась давно заплесневевшими объедками. В его распоряжении оказался факел, но тот истлел до последних угольков спустя пару километров.

Над ним сомкнулась тьма, скрывавшая в себе худощавых, стонущих созданий, и он совершенно не представлял, в какой стороне выход. Единственный его глаз тот, который он унаследовал от своей матери, позволял немного рассеивать чернильную темноту, но это нельзя было назвать зрением в полной мере. Скальд бродил по тёмным коридорам, поворачивал в арки, осторожно ощупывал пол перед собой после того, как едва не свалился в пропасть. Он слышал крадущиеся шаги, хотя, быть может, это разыгралось эхо его собственных движений. Когда звуки преследователей становились сильнее, Скальд взмахивал мечом, вызывая из темноты сдавленное шипение. По его следу неизменно шли создания, однако они не нападали, видимо, ждали пока их противник ослабеет до той степени, что не сможет давать отпор. Не исключено, что их отпугивала его кровь, впрочем, это не мешало им продолжать длительное преследование.

Он брёл узкими каменными проходами, иногда натыкаясь на скопления мерцающих грибов. Лезвие меча вбирало в себе это слабое мерцание, как и его глаз, наполняющийся серебряным сиянием. Левой рукой он всё время придерживался за шершавые стенки пещер, отчего пальцы покрылись царапинами.

На воду Скальд наткнулся совершенно случайно — для начала он её услышал, а чуть погодя в нос ударил неприятный запах. По склизким камням стекали тоненькие струйки прохладной жидкости, образуя снизу небольшую лужицу. Вода здесь была гнилой, от неё воняло тухлятиной, но Скальд всё равно приник к скале губами и принялся слизывать капли. Он не рискнул пить из лужи, пусть даже жажда наравне с голодом и мучили его на протяжении долгого времени. Он не имел возможности взять воду с собой, но и остаться здесь он не мог. Где-то наверняка находился выход из запутанной системы пещер, а значит, ему предстояло продолжить свои поиски.

После водопоя его несколько раз вырвало, он словно проглотил камень, и тот тяжело ворочался внутри его пустого живота. В таком состоянии он был желанной целью для стонущих созданий, но ему посчастливилось наткнуться на щель раньше, чем они наткнулись на него.

Итого, ему снова удалось выжить. Порою он чувствовал, как смерть буквально парит над ним, готовясь заполучить его в свои объятия, но Скальд ускользал от неё, изворачивался, сбегал… В такие моменты он представлял себя жемчужиной, запрятанной в раковине, которую со всех сторон окружал океан неизбежной смерти. Его жизнь слагалась из счастливых случайностей. И если подумать, то это прослеживалось с того самого дня, как он появился на свет.

Сам факт его рождения вызывал у людей удивление, разбавленное немалой долей страха. В тот день небо разразилось такой сильной бурей, что мир готов был разломиться пополам, ветер срывал крыши, немилосердный дождь сминал урожай и разрушал мосты, а земля дрожала, как роженица. Многие были свидетелями того, как треснули колонны храма Трусливых богов, массивные гранитные столбы переламывались, как сухие палочки, молния пробила величественную крышу, и сам храм сложился внутрь себя, как бы сжимаемый чудовищными ладонями. Лишь на следующий день люди отважились добраться до его руин и обнаружили среди них рыдающего младенца, измазанного каменной пылью. Он был совершенно невредим, хотя вокруг него раскинулось всё многообразие разрушений.

Падение храма предсказало скорое поражение богов. Десятилетний Скальд видел, как они спускаются с небес, из-под их ступней разлетались солнечные искры, а взоры мудрых глаз были стыдливо направлены в землю. Они проиграли, они потеряли силу и веру и отдавали мир на волю Хаоса. Тогда же один из них поведал Скальду, что его мать была Девой Хаоса, и это навсегда определило жизненный путь десятилетнего мальчика.

Его тренировали лучшие мастера, он набирался мудрости и постигал тайны обречённого мира, всей душой желая вернуть ему былой цвет. Он знал, что вместе с ним остаётся надежда на возвращение богов, а потому его жизнь была лишена лёгкости. С самого рождения он не знал беззаботных времён и простых решений. Ему была знакома только борьба, и в этой науке он научился разбиться лучше многих.

Как-то на лесной опушке его застали врасплох гноллы. Они набросились на него втроём, и Скальд получил довольно серьёзные ранения, ему разодрали живот, прежде чем он успел оказать хоть какое-то сопротивление. Бесполезный меч вывалился из слабеющих пальцев, и всё могло закончиться там, если бы не огненная вспышка, разогнавшая гноллов по сторонам. Слепой старик из тех, кого принято называть чудесниками, поспел как раз вовремя, чтобы спасти Скальда.

Три месяца потребовалось лекарю, чтобы восстановить тело молодого Скальда. Всю осень он провёл в хлипкой хижине слепца, насквозь пропитавшись запахами целебных настоев и перевязок. Для чудесника не составляло тайны происхождение Скальда, несмотря на слепоту он, тем не менее, узрел некий знак, отмечающий потомков Хаоса. Он поведал молодому человеку об оружии, которым можно было уничтожить Дев Хаоса. Он напутствовал Скальда, а на прощание дал ему сплетённую жилетку и посоветовал никогда не снимать её.

Восстановив силы и загоревшись целью отыскать это оружие, Скальд покинул чудесника и отправился на поиски, которые привели его на берег моря, из которого когда-то вышли боги. Оружие скрывалось в костях Первородителя — родоначальника всех тварей, одного из первых порождений Хаоса. Первородитель обитал на целом острове, и ему на лодках постоянно привозились обильные жертвы — живых и трепещущих людей, дабы умилостивить его в те моменты, когда он отходил от крепкого сна.

Под видом жертвы, спрятавшись на скорбной галере, перевозящей несчастных юношей и дев, Скальд проник на остров и успел подготовиться к схватке. Некоторые из тех пленников, что прибыли вместе со Скальдом, потеряли слух в тот момент, когда он вырезал из мерзкой груди все девять сердец. Умирающий Первородитель исхитрился ударить Скальда смертоносным жалом, однако Скальда спас жилет чудесника, который оказался сплетённым из седого волоса умершего бога. Однако это не могло спасти от смерти тех отчаянных смельчаков, что решили поддержать Скальда в его схватке — разъярённый Первородитель разорвал их в клочья.

Из хребта Первородителя Скальд извлёк меч-разделитель, в котором заключалась смерть Хаоса, и сразу после этого выдвинулся на поиски своей матери.

Он нашёл её спустя полгода, и на протяжении всего этого пути его вела собственная кровь. Скальд резал руку, капал кровью на дорогу и наблюдал за тем, в каком направлении вытянется алая лужица. Её притягивало к Деве Хаоса, которая дала ей выход в этот мир.

Их схватка состоялась на краю горной пропасти. Едва увидев свою мать — Мегерру — Скальд моментально ослеп на один глаз. Человеческая составляющая его сущности просто не смогла вынести открывшегося ему ужаса. И только кровь Хаоса позволила ему сохранить зрение во втором глазу.

Она обвивала его кольцами, но меч-разделитель с ними справлялся, она опутывала его паутиной, но Скальд рубил тенета, всё ближе подбираясь к Деве Хаоса. Его меч отсекал щупальца и клешни, головы и пёсьи морды, клыки и когти. Её тело усыхало под его ударами, он пронзил её грудь, рассек тело по всей длине, проткнул проклятое сердце. Земля не предназначена для таких уродливых существ, поэтому он собирался столкнуть её труп в пропасть, но последним отчаянным движением Мегерра исхитрилась впиться в его ногу и потянула за собой. Схватившему за камни Скальду удалось вырвать из её последних объятий, и мёртвая Дева Хаоса рухнула в пропасть, унося с собою сапог своего сына.

Без глаза и сапога он вернулся к людям и поведал историю о там, как убил собственную мать. Его подвиг зажёг в их сердцах слабую надежду, ходили слухи, что даже запрятавшиеся боги готовились к новой битве. Однако землю топтали ещё восемь Дев Хаоса, и он не мог позволить себе отдыха.

Сидя на камне и вспоминая события собственной жизни, Скальд действительно убеждался в том, что его жизнью управляли счастливые случайности, вот только это не означало, что они неизменно приносили ему счастье. Он чудом избегал смерти, но она настигала его близких. Он уворачивался от летящей в него стрелы, и она попадала в его преданного друга.

В ночь его рождения на нём не появилось ни единой царапины, но, сколько при этом погибло людей? Жало Первородителя не причинило ему вреда, однако, пока Скальд вырезал сердца чудовища, оно успело раздавить с дюжину других. Он вышел победителем в дуэли против Девы Хаоса, но ведь и до этого находились смельчаки, готовые бросить им вызов, но никто из них не познал успеха.

Наперекор всем прочим он выживал. Это был его талант и проклятие. Он пытался оправдаться своим предназначением, но эти жалкие попытки нисколько не умаляли грусть и вину за всех тех, кого он успел схоронить. Лица вокруг него менялись с необыкновенной быстротой, он забывал старые и не узнавал новых — ведь всех их, в конце концов, ждала только чёрная глотка могилы и несколько брошенных на прощание слов.

Некоторое успокоение он черпал в мыслях о том, что всякая жизнь — это мелодия, сплетаемая Небесным Дирижёром. Ему хотелось верить в то, что все принесённые жертвы не окажутся напрасными, что у всех событий в корне скрывается смысл, а боль и утраты когда-нибудь вознаградятся облегчённым выдохом… А пока этого не произошло, он вынужден путешествовать в поисках сестёр своей матери, уповая на верность меча и благодаря Дирижёра за каждый новый день жизни.

Он сидел на камне ещё некоторое время, потом поднялся и устало побрёл в сторону долины, высматривая место, подходящее для ночлега.

***

Патроны закончились, Кудберт отвёл в сторону дымящийся ствол револьвера и упёрся щекой в зазубренный камень. Перед глазами встал образ хмурого и жилистого мужчины, чья лысина постоянно отблёскивала на солнце; учитель, который с детства приучал их к запаху пороха; наставник, не жалеющий ударов и оплеух, преподающий им навыки, необходимые для выживания в агрессивном мире; старый пьянчуга, вдалбливающий в их головы знание о том, что всегда необходимо иметь запасные патроны.

«Вы можете забыть закрыть ширинку. Можете забыть снять штаны, когда ложитесь с девкой. Можете забыть сходить в нужник. Но вы никогда не должны забывать запасные патроны. Хоть к телу их пришивайте, но они всегда должны быть при вас!»

И ведь он постоянно проверял это, и горе было тому ученику, кто не мог продемонстрировать хотя бы несколько припасённых патронов.

«Не думайте выходить из дома, если в ваших карманах не будет запасных патронов! Не смейте даже засыпать, не имея под рукой пару-тройку проверенных патронов!»

Потребовались года, заполненные ненавистью, чтобы Кудберт сумел разглядеть под личиной щедрого на подзатыльники наставника заботу и отеческую любовь. Ведь он никогда не желал им зла, а наоборот всеми силами стремился от него отгородить, учил сражаться с ним и всегда иметь при себе запасные патроны.

Милый, старый учитель, как жаль, что тебя уже с нами нет, как жаль, что твои уроки мы понимаем лишь спустя время.

Кудберт всегда носил с собой запасные патроны, он следовал этому правилу всю жизнь, но сейчас все его запасы оказались пусты. От обиды на его глаза наворачивались слёзы, хотя он был уверен, что наставник давно выбил из него желание плакать.

По ту сторону каменной стенки послышался щёлкающий голос. Некоторые слова было трудно разобрать, но Кудберт слышал в них издёвку, и она предназначалась ему — все другие были уже мертвы.

— Я считал твои выстрелы. И только что ты произвёл последний. — Насмехающийся, довольный голос исходил не из человеческого рта. И всё же Зверь не показывался, предпочитая скрывать своё уродливое тело в тенях. — А разве старик не учил тебя всё время иметь при себе запасную обойму? Не правда ли, обидно подвести его так сильно, не дойдя до своей цели всего несколько шагов?

Кудберт глянул поверх невысокой каменной стенки, но так и не заметил Зверя. Зато увидел блестящий Алмазный мост, ведущий к воротам Крепости Всех Ответов. Он видел двустворчатые двери, которые часто рисовал в своём воображении, представляя тот день, когда ему будет суждено добраться до них и коснуться ладонью. Да, всего несколько шагов, а барабан его револьвера предательски пуст.

Зверь очень точно рассчитал место засады. Конечно, Кудберт не думал, что его отряду позволят беспрепятственно добраться до Алмазного моста, но натиск Зверя превзошёл его ожидания. В его сознании ещё были свежи воспоминания о битве на Сожжённых равнинах, здесь в непосредственной близости от Крепости Всех Ответов произошла не менее кровопролитная стычка.

Сожжённые равнины… Видение красным маревом встало в его памяти.

Несомненно, это был отвлекающий манёвр, как сейчас понял Кудберт, дающий Зверю шанс первому добраться до Алмазного моста. Зверь умышленно увлёк их в сторону, собрав огромные силы на границе Сожжённых равнин, ставя Кудберта перед решением непростой дилеммы: прийти на помощь жителям равнин или принести их в жертву и как можно скорее устремиться к Крепости. Кудберт выбрал бой с превосходящим соперником, тем самым позволив Зверю подготовиться к их встрече возле Алмазного моста.

Три дня не смолкали выстрелы и рвались гранаты, небо озарялось вспышками, а воздух насквозь пропитался порохом и приходящей волнами безнадёжностью. В грязи копошились тела, но у живых не было времени заботиться о павших, они лишь перезаряжали ружья и револьверы, надеясь таким образом отогнать от себя смерть.

Едва только битва завершилась, как Кудберт в сопровождении десяти оставшихся бойцов пошёл в сторону Крепости. Зверь прекрасно знал, что Кудберт в любом случае попробует до неё добраться, потому что он был одним из ключей, открывающих ворота на той стороне Алмазного моста. Вторым ключом был сам Зверь.

Эта история уходила корнями в далёкое прошлое, что в нынешние времена никто уж и не пытался отыскать её истоки. Всем было известно о том, что на краю мира стоит Крепость Всех Ответов, что вошедший в неё первым станет её властелином и перед ним откроется власть, подобной которой на свете не было. Но на престол имелось два претендента, что представлялось самой большой неопределённостью в существующем порядке вещей.

Чтобы открыть ворота, необходимо было убить второго претендента перед Алмазным мостом. Только после того, как двустворчатых дверей коснётся ладонь одного из ключей, обагренная кровью другого, Крепость распахнётся и впустит внутрь себя властелина.

Им суждено было встретиться в этом месте и возжелать смерти друг друга, от этого противостояния зависела сама Судьба, а потому никто не брал в расчёт сопутствующие потери.

Потрёпанный битвой отряд Кудберта был застигнут в крайне невыгодном положении, но без всякого страха принял брошенный вызов. Кудберт знал, что многие его люди уже смирились с неизбежностью приближающейся развязки, однако это не отразилось на их умении убивать.

Зверь рассеянной тенью метался между своими защитниками, но всегда на безопасном расстоянии от пролетающих пуль. Под конец он затаился, и только краем глаза можно было заметить его расплывающийся силуэт.

У Кудберта очень быстро закончились гранаты, голова гудела от непрекращающихся выстрелов, а пальцы уверенно вставляли в пустые гнёзда барабана всё новые и новые патроны. Постепенно его малочисленный отряд продвигался вперёд. Когда он достиг каменной стенки, с ним рядом находился всего один боец, но того застрелили всего через пару секунд. Он остался один, тремя точными выстрелами Кудберт прикончил защитников Зверя, потом попробовал достать его самого. И на этом у него кончились патроны.

Алмазный мост был так близко. Крепость Всех Ответом манила его к себе, он чувствовал её зов, знал, что сможет открыть ворота, но между ними стоял Зверь, который не меньше его желал сделаться властелином Крепости. У него оставалось одно средство, самое последнее, чем он мог воспользоваться, но у него была всего одна попытка — шанс, определяющий саму Судьбу.

Кудберт отщелкнул барабан и высыпал из него пустые гильзы.

— Неужто ты пытаешься перезарядить свой револьвер? — Щебетал Зверь, так и не показываясь среди теней. — Хочешь насыпать в него песка или камней? Признай, что ты предал своего учителя, предал всех, кто шёл с тобой и возлагал на тебя надежды! Выходи сюда, я хочу вырвать твой хребет и поглядеть на твою кровь в свете Алмазного моста.

Однако Зверь не показывался. Видимо, не спешил нападать на Кудберта, ожидая с его стороны какой-нибудь хитрости. С удивлением Кудберт осознал, что на пороге Крепости Всех Ответов Зверь так же испытывает страх и не желает рисковать, даже зная, что у него закончились патроны.

Кудберт действительно подвёл многих, об этом говорил труп его товарища, лежащий ниже по тропе, и тела тех, что остались на Сожжённых равнинах, но он никогда не подводил своего старого учителя, преподавшего ему главный урок всей его жизни.

Кудберт потянулся к ножу, затем аккуратно поднёс его к подошве сапога и вдавил. Каблук отделился, открыв небольшое пространство, в которое едва помещался палец. Кудберт осторожно подцепил ногтями гладкий цилиндрик и стал вытаскивать его наружу.

— Ну что же ты молчишь? Забился в щель от страха и дрожишь в ней? — Зверь выглянул из теней, пытаясь определить местоположение Кудберта за каменной стенкой. — Или отсутствие патронов лишает тебя мужества? Я терпелив, но разве ты не слышишь зова Крепости? Разве тебе не хочется рассмотреть её вблизи?

Естественно, он слышал зов, но заставлял себя игнорировать его до той поры, пока не умрёт Зверь. Из своего каблука Кудберт извлёк патрон, который бы немало удивил его погибшего учителя. Дело в том, что вместо металлической пули в него был мастерски вставлен отшлифованный кусочек камня, который он принёс с собой из путешествия в Угрюмый край.

Ему было кое-что известно о Звере, быть может, тот даже и не подозревал об этом, что играло Кудберту на руку. Ещё до того, как события приняли критический оборот, ещё до того, как Зверь собрал свою армию на Сожжённых равнинах, Кудберт предпринял опасную вылазку в страну великанов.

Он прошёл тропою гигантов и забрался глубоко в горы, чтобы увидеть могучее племя великанов, готовящихся ко сну. Они постепенно каменели, застывали в монументальных позах и позволяли траве скрывать свои очертания. Их глаза закрывались, чтобы открыться, возможно, через несколько десятилетий. Кудберт успел как раз вовремя, чтобы отыскать ещё не успевшего заснуть великана. Ему требовались их слёзы, и только ради них Кудберт проник в Угрюмый край и нарушил заповедную границу.

Великаны плакали всего один раз за свою жизнь, а потому их слёзы содержали в себе огромное количество горечи, способной разбить любое, даже самое чёрное, сердце. Если и существовал способ остановить Зверя, то заключался он в великанских слезах.

То, что внешне напоминало обыкновенный камень, на самом деле являлось могущественным оружием, и Кудберт вынес его из Угрюмого края и тут же направился на поиски мастера, чьё искусство и создало тот патрон, который до сего момента прятался в каблуке сапога.

Кудберт сжал его в кулаке, внутри него нарастали противоречивые чувства: с одной стороны он знал об уязвимости Зверя, но с другой у него имелся всего один выстрел. Добытой слезы хватило на один патрон, и это значило, что второго шанса у него не будет.

Ранит ли Зверя обычное оружие? Да. Можно ли ему навредить ножом? Да. Достаточно ли этого будет для того, чтобы его прикончить? Нет… Зверь и его тело, и его голос принадлежали двум мирам, глаза Кудберта видели лишь то, на что были способны, а между тем половина Зверя постоянно ускользала от него. Ножом он мог проткнуть видимую оболочку и не причинить вреда теневой стороне его существования, для окончательной победы ему нужно было поразить сердце Зверя слезой великана.

Патрон идеально подошёл к отверстию барабана, Кудберт защёлкнул его и прислонил холодный ствол к потному лбу.

— Направь мою руку, Отец Случая, не дай промахнуться. Позволь мне, избавить землю от его поступи и не допустить его на Алмазный мост. Подари пуле в этом стволе прямой полёт и точное попадание. Ты помогал мне и прежде, но сегодня я особо нуждаюсь в твоём напутствии. Не обдели меня своим вниманием, Отец Случая.

Он поцеловал ствол в том месте, где была выгравирована фамильная роза. А по ту сторону каменной стенки Зверь вновь завёл свою оскорбительную песню:

— Что ты там шепчешь? Молишься мёртвым богам? Или взываешь к своим друзьям, которых сам и привёл на смерть? Хватит прятаться, выходи, стрелок, и, возможно, в песнях воспоют твои последние шаги, исполненные гордости или страха. Конечно, если в этом мире останутся песни. — Разделённый двумя мирами голос неприятно раздражал человеческое ухо. Сам Зверь мерцал, не замечая поселившейся в чёрном сердце тревоги.

Кудберт вернул заряженный револьвер в кобуру, стиснул в руке нож и свободными пальцами сгрёб в ладонь пустые гильзы. Встав в полный рост, он швырнул их в камни, сопровождая своё появление металлическим звоном. Пусть Зверь видит, что он не собирается скрываться, пусть видит его глаза открытыми и спокойными.

— Я иду к тебе, если ты этого так хочешь.

Когда он перебрался через каменную стенку, тени зашевелились, они явно выделялись на фоне блестящего Алмазного моста. Кудберт старался не смотреть в сторону Крепости Всех Ответов, ему надлежало целиком сосредоточиться на Звере и его коварных уловках.

Тени сгустились, они сложились в фигуру, напоминавшую человека, закутанного в капюшон. Вот только над головой в мутном зареве вырисовывались очертания ветвистых рогов, а сама фигура казалась полупрозрачной и переливчатой. Она менялась, расплывалась, за ней мерещились ещё более угрожающие формы, а сама она была похожа на кусок звёздного неба, заполненный тусклым сиянием потустороннего света.

Зверь — Тварь на границе двух миров, без имени и настоящего лица — сам себе был оружием, ему служили ужас и муки, его глотки сосали реки крови, его брюхо было ненасытным, и сильнее всего он желал взойти на престол Крепости Всех Ответов и переписать все истины, известные этому свету. Ему противостоял ничтожный человек, вооружённый всего лишь одним жалким ножом. Он не ожидал, что в конце всё окажется так просто. Он без лишних раздумий бросился в атаку.

Намётанному глазу Кудберта едва хватило зоркости разглядеть движения Зверя, его окутывал туман, а единственная надежда стрелка сводилась к внезапности его собственной атаки, он предусмотрительно взял нож в левую руку, а правую держал в непосредственной близости от кобуры. Зверь несся на него, сменяя одно безумное воплощение другим, рукоять верного револьвера легла в ладонь, Кудберт выхватил ствол и с именем Отца Случая на губах спустил курок.

Каменная пуля прошила Зверя насквозь, но не смогла остановить его смертоносного продвижения вперёд. Кудберт увидел всполох пламени в том месте тела Зверя, куда он попал, но не успел увернуться, в следующее мгновение когтистые лапы обхватили его шею и оторвали от земли. Зубы сверкнули возле его лица и вонзились в плечо. Он опустил тяжёлую рукоять револьвера на голову раненого Зверя, а затем резко ударил его ножом снизу вверх. Лезвие привычно вспороло кожу той части существа, что пребывала в этом мире.

Его швырнули в сторону, впрочем, Кудберт достаточно быстро поднялся, плечо сильно кровоточило, и он был не в состоянии поднять руку. Он видел, как Зверь извивается, как от его тела отрываются полоски и превращаются в серую пыль, как полыхают призрачные лица и двойной голос возвещает о своей гибели. Зверь осознал, что его переиграли, его зрачки наполнились ненавистью, он не мог вынести того, что стрелку в скором будущем предстоит войти в Крепость Всех Ответов. Собрав распадающиеся конечности, он напряг их и заставил умирающее тело совершить последний прыжок.

Кудберт стоял очень близко, он не успел отойти на безопасное расстояние. Он вовремя среагировал на прыжок Зверя, но оторванный каблук внезапно зацепился за камень, поэтому вместо спасительно кувырка у него вышло неряшливое падение на спину. Небо закрыла тень, туша Зверя рухнула рядом с ним, и острейшие когти успели прочертить на его шее глубокие порезы.

В сгорающих глазах Зверя успело мелькнуть нечто напоминающее злостное удовлетворение, а потом его не стало.

Кудберт обеими руками сдавил своё горло. Кровь быстро покидала его тело. Если он хотел жить, то ему следовало добраться до Крепости Всех Ответов. В её чертогах наверняка хранится знание, позволяющее остановить кровь, ему нужно лишь доползти до ворот и коснуться их рукой.

Едва он убрал одну ладонь от шеи, пытаясь опереться на неё и подняться, как давление крови возросло, на его рубашку выплеснулось целое озеро алого цвета, и не было возможности заставить кровь течь в обратном направлении.

Кудберт отчаянно сражался за возможность двигаться, полз в сторону ворот, его глаза слепли от нестерпимо яркого блеска Алмазного моста, которого ему не дано было достичь.

***

Он звался Рваным Ухом и считал себя везучим человеком. Между полученным прозвищем и сопутствующей удачей просматривалась определённая связь — трудно было сказать, что из этого появилось в его жизни раньше, однако он любил пересказывать историю о том, как ему могли отрубить голову, а вместо этого всего лишь отсекли ухо. Это ли не настоящее везение?

Уж кто-то, а Рваное Ухо умел чуять, куда дует ветер, умел расставлять собственные паруса и чутко следовал на зов Изменчивой Госпожи. Он ходил под солнцем опустевших земель почти сорок лет и не имел привычки жаловаться на своё положение в жизни. Ему не по нутру были нарядные костюмы, он не желал спать на пуховых перинах и не имел ни малейшего представления о придворном этикете, потому что мелочи вроде этих никогда его не интересовали — Рваное Ухо был гордым наёмником, и это значило, что перед ним открыты все дороги покинутых земель.

Все дороги были для него равнозначны, и он никогда не утруждал себя составлением маршрута, ноги в протёртых сапогах несли его вперёд, над собой он чувствовал незримое присутствие Изменчивой Госпожи и не заглядывал в следующий день. Рваное Ухо неплохо фехтовал, умел стрелять из лука и в случае необходимости вполне мог обойтись копьём, ему довелось побывать в десятках стычек, и полученные в них шрамы учили его извлекать опыт. Его походное снаряжение сводилось к ржавеющему мечу, куску заплесневелого сыра и заплечному мешку, вмещающему всё потребное для кочевой жизни.

Удача вела его по жизни, и Рваному Уху оставалось лишь следовать за ней, а уж она всегда обеспечит ему кров, пищу и скромную плату за выполненную грязную работу.

Частые войны предоставляли множество шансов таким, как Рваное Ухо. Кондотьеры постоянно пополняли свои отряды, особое внимание уделяя заслуженным ветеранам, в число которых Рваное Ухо уже давно стал вхож.

По этой причине Рваное Ухо весьма быстро нашёл общий язык со смуглокожим бородачом, предлагающим за услуги превосходный жемчуг. Было глупо отказываться от столь щедрого предложения, ведь бородач просил совсем ничего — всего лишь выступить вместе с его отрядом и напасть на малочисленного противника. Смуглолицый мужчина в цветном платье сыпал жемчугом с расточительной вальяжностью богача, Рваное Ухо тихо радовался этому, шире раскрывал свой карман и готовился выполнять привычную работу.

Везение ничто, если ты забываешь об осторожности, Рваное Ухо не стал кидаться на противника в первых рядах. Закалённый боями и хитростью он выждал несколько дополнительных мгновений, пропустив перед собой тех, кому жемчуг затуманил рассудок. И правильно сделал: бежавший перед ним молодой наёмник был проткнут мечом.

Для него не было ничего удивительного в том, что он пережил мясорубку, случившуюся во внутреннем дворе захваченной крепости. Мимо него пролетело копьё, оно чиркнуло по плечевой накладке древком и упало где-то в стороне, а вот наёмнику, стоявшему чуть в стороне, повезло гораздо меньше. Вряд ли вообще можно было говорить о том, что ему повезло. Стрела пробила ему глотку, и, пока пальцами он пытался разорвать своё горло, его вырвало кровью прямо на колени Рваного Уха. Наёмник рухнул на землю, и кони некоторое время топтались на его трупе.

Мельком оглядев место кратковременного сражения, Рваное Ухо сумел примерно оценить потери. Все трупы не являлись любимцами Ветренной Госпожи, и Рваное Ухо радовался тому их везение пришло на его долю.

Для полного счастья ему теперь не хватало только одного. Он спешился, не обращая внимания на заляпанные кровавой рвотой штаны, снял шлем, и взгляд его отдыхающих глаз остановился на тощем пареньке, замершем в тени крепостной стены. Тот был лет на десять младше и дрожал, как пламя свечки на морозном ветру. Сразу становилось ясно, что для него впервой было оказаться в серьёзной переделке. Парень словно не мог поверить, что после выпущенных стрел и шальных клинков остался жив.

Слепец не понимал, что Изменчивая Госпожа поцеловала его. Осенила своим вниманием и выделила из прочих. Рваное Ухо его прекрасно понимал, много лет прошло с той поры, когда он сам с потерянным выражением лица и помутнённым сознанием выкарабкался из побоища. Существовал давно проверенный способ возвращения в нормальное состояние, Рваное Ухо пребывал в отличнейшем расположении духа, и это побудило его взять дрожащего паренька под крыло, хорошенько его встряхнуть, а потом поведать ему о повадках самой изменчивой из дев.

Ускользнуть незамеченными не составило труда, во внутреннем дворе стояла неразбериха, которой пытался управлять бородатый кондотьер: одних наёмников он заставлял разоружать и конвоировать пленных, другие по его указке ловили и успокаивали лошадей, прочие бойцы без удовольствия растаскивали по сторонам трупы… Рваное Ухо считал себя достаточно заслуженным рубакой, а потому не собирался принимать участия в уборке внутреннего двора крепости. Рваное Ухо считал себя свободным от какой бы то ни было работы, не входившей в условия договора.

Очень удачно мимо него прошла парочка наёмников, сопровождающая в тюрьму толстяка-повара, из их отрывочных речей Рваное Ухо узнал о расположении кухни и именно туда направился вместе с дрожащим пареньком. Если, где и нужно было искать потребное ему средство, так только на кухне.

Они спустились по узкой винтовой лестнице и оказались в пустой кухне. Парень то и дело хватался руками за стену и промахивался ногами мимо ступенек. Рваному Уху приходилось придерживать его, оберегая от падения. Едва они достигли низа, как юноша сразу опустился на табуретку и откинулся спиной на стену. Он с преувеличенным интересом принялся осматривать свои пальцы, удивляясь тому, как ему удалось сохранить их в кровавой сече. Он находился полностью во власти Рваного Уха, его собственные мысли до сих пор пребывали в смятении.

— В скором времени тебе полегчает. — Уверенно проговорил опытный наёмник. — Изменчивая Госпожа взяла тебя в свиту своих кавалеров.

Бурдюки он заметил возле бочек. Они висели на вбитых в стену крюках, и по тому, как были оттянуты их кожаные бока, Рваное Ухо понял, что все они полны. Наёмник приблизился к стене и изящным движением сдёрнул ремешок верхнего бурдюка. Заполненный мешок приятно отяжелил его ладони.

Он зубами вытянул пробку и запулил ею в сторону стоящих бочек. Пьянящий аромат перебродившего овса ударил ему в нос и заставил глаза прослезиться. Рваное Ухо ловко запрокинул над собой бурдюк и, придерживая его локтем, сделал большой глоток. Пиво наполнило его рот, язык пощекотал какой-то едва заметный привкус.

Наёмник захватил второй бурдюк и двинулся в направлении сидящего парня. На миг землю под ним повело в сторону, и Рваное Ухо опёрся на столешницу. Он почувствовал, как его тело начинает обильно потеть.

— Чёртова духота! — Высказался он вслух, посматривая на кипящее варево в котле, оставленное поваром. — Нужно снять этот доспех! — Повесив оба бурдюка себе на шею, он обернулся к юнцу. — Пойдём-ка с тобой на свежий воздух. Здесь совсем дышать нечем. Отойдём в сторону, где нам с тобой никто не помешает. Сегодня мы оба выжили, а значит, нужно благодарить Ветренную Госпожу…

Язык заплетался, слова выходили не такими чёткими, но парнишка понял посыл. Он покорно кивнул, самостоятельно поднялся и первым стал подниматься по ступеням винтовой лестницы. За ним двигался Рваное Ухо, помышлявший о том, что ему нужно было остановиться на одном бурдюке пива, он не рассчитал их веса, и второй очень сильно оттягивал его потеющую шею книзу.

Они спрятались в тени донжона, где любопытствующие глаза не могли бы их заметить. Рваное Ухо чувствовал себя ещё хуже. Чёртова жара терзала его уставшее тело. До похода на душную кухню он и не обращал внимания на погоду, а сейчас ему казалось, что кусочек солнца поселился внутри его живота и обжигает внутренности. Потеющими пальцами ему никак не удавалось подцепить пряжку доспеха. Если бы он мог скинуть с себя эту железяку, если бы мог вздохнуть полной грудью…

Парнишка, которого совсем недавно поцеловала Ветреная Госпожа, обмяк, прислонившись к прохладной стене главной башни. Ему хватило всего одного глотка — голова свесилась на грудь, по губам стекали хмельные капли. Рваное Ухо никогда не видел, чтобы люди пьянели так быстро, однако юнец лишь раз поднёс бурдюк ко рту, и похмелье сразило его практически мгновенно.

— Слабак… — Прошептал Рваное Ухо и внезапно закашлялся.

Он рухнул на колени, а потом долго и с большим недоумением разглядывал собственную ладонь, окрасившуюся кровью. В горле клокотало, словно он заглотил рыболовный крючок, он никак не мог избавиться от этого ощущения. Дышать становилось сложнее, на губах выступала новая кровь, жар из живота поднимался и приносил с собою тяжесть…

Наверное, он съел что-то не то… Иначе и быть не может… он любимец Ревнивой Госпожи, он один из её самых преданных последователей, он пережил сегодня битву, и для него не может всё кончиться вот так! Ему бы только сорвать дурацкий панцирь и выпить чего-нибудь прохладного…

Его последняя мысль оборвалась так же внезапно, как потухло солнце для стекленеющих глаз. Отравленное пиво тонкой струйкой потекло в траву.

***

При свете мерцающих в темноте звёзд всемирная ось напоминала нить или прозрачную иглу, на которую были нанизаны миры. Они слегка искрились, и ткань пространства подрагивала в тех местах, где реальности соприкасались между собой. Бесчисленное количество пузырей-миров сияющей вереницей двигались по путям, стремящимся к Судьбе. Для некоторых она была предрешена, для других — сохранялась неопределённость, а каким-то мирам ещё только предстояло зародиться в будущем.

У наблюдающего за ними было много имён: Небесный Дирижёр, Отец Случая, Ветренная Госпожа, а проявлений его сущности ещё больше. Наблюдающий нёс давно возложенную на него ответственность, и бесчисленные эпохи он провёл в своём бдении, которому не было конца.

Наблюдающий направлял миры и следил за тем, чтобы ничто в них не выходило за пределы установленных правил. Где-то по ту сторону всемирной оси сокрытый блеском мерцающих звёзд находился иной — вечный противник наблюдающего, его отражение.

Скальд почитал наблюдающего за Небесного Дирижёра, и ему приходилось достаточно внимательно следить за жизнью молодого героя. Благодаря его вмешательству гноллы не успели пожрать Скальда живьём, Небесный Дирижёр немного изменил ткань реальности так, чтобы рядом оказался слепой чудесник, к тому же наделённый умением врачевать. В соответствии с желанием наблюдающего в руки слепца попал жилет, сплетённый из волос бога, потому что Небесный Дирижёр обязан был защитить Скальда от удара Первородителя.

Наблюдающий знал, что Скальду предстоит ослепнуть на один глаз при встрече с матерью, и что второй глаз будет видеть в темноте и поможет герою в подземных лабиринтах. По большому счёту герой практически всегда двигался в правильном направлении, а если происки иного сильно отклоняли его с верного курса, то наблюдающий возвращал его на истинный путь.

Скальду предстояло трижды умереть, прежде чем он избавит свой мир от оставшихся Дев Хаоса, и Небесный Дирижёр допустит это, всякий раз предоставляя Скальду возможность отыскать дорогу к жизни.

Одновременно с этим под личиной Отца Случая он не отрывал взора от похождений Кудберта — одного из ключей Крепости Всех Ответов, чьей смерти добивался иной. Молодой стрелок с самого детства знал свою цель и умело справлялся с возникающими у него на пути препятствиями, и всё же в достаточной мере он должен был быть благодарен наблюдающему за то, что тот хранил его на протяжении многих лет.

Это Отец Случая послал Кудберту сон, в котором стрелок увидел Угрюмый край и засыпающих великанов. Лёгкий шёпот Отца Случая донёс до его ушей весть о слабости Зверя. Но в уши Зверя проникал шёпот иного.

Ближе к концу битвы возле Алмазного моста наблюдающий понял, что не может позволить Кудберту взойти на престол Крепости Всех Ответов — эту схватку он проиграл иному. Стрелку вполне хватило бы времени увернуться от последнего прыжка Зверя, если бы Отец Случая не подсунул ему под ботинок камушек, заставившей того оступиться. Оба претендента на звание Короля Истины умерли в сиянии Алмазного моста, но оно было и к лучшему.

Дело было в том укусе, который Зверь успел нанести стрелку перед смертью. Кровь Кудберта оказалась отравленной, в нём бы поселилась часть Зверя, и сын Кудберта, наследующий Крепость Всех Ответов, постепенно стал бы обращаться к теням, что привело бы к уничтожению всего мира. Подобное пагубное явление не замедлило бы отразиться на других мирах, связанных единой осью, а такие последствия не мог предвидеть даже наблюдающий. Так как в его обязанности входила защита вверенных ему миров, он не мог оставить Кудберта в живых и допустить рождения его сына.

А между тем страстный поклонник Ветренной Госпожи пытался привлечь её внимание бахвальными молитвами и безумной смелостью. Наблюдающему не раз приходилось взирать на окрылённых своей неуязвимостью солдат удачи, иногда они вызывали у него грустную усмешку. Рваному Уху было невдомёк, что никакое оружие не способно причинить ему серьёзного вреда, а гибель его будет скрываться в старом бурдюке, заполненном пивом. В том мире, где наёмники под руководством смуглокожего бородача захватили крепость, ещё многим людям предстояло отравиться до захода солнца. Это был порядок вещей. Ветренной Госпоже предстояло отвернуться от своих старых любимцев и отыскать новых, более пригодных для исполнения Судьбы.

В руках наблюдающего человеческие жизни были лишь инструментами, он убивал тысячи и давал жизнь единицам. Одних он жертвовал, но для других перестраивал ткань вселенной, позволяя им выбираться их самых безвыходных ситуаций. Наблюдающий проявлял себя в виде забытого тюремщиком ключа; в виде попавшейся под руку крепкой ветки в тот момент, когда верёвка внезапно лопнула; в виде корабля, объявившегося на горизонте в самый последний момент… Его отражение предпочитало появляться в других обличиях: ядовитая змея, кусающая босую ступню; стрела, выпущенная в спину; не сдержанное слово…

Хорошо, что у него не было совести, и он не мог чувствовать её угрызений, ведь в каждое мгновение кто-нибудь да нуждался в его помощи или заступничестве, но даже наблюдающий не мог разорваться на бесконечное число образов и отвечать всем взывающим молитвам. Пока он спасал младенца от гибели в центре разрушающегося храма, в других мирах сотни таких младенцев оказывались раздавленными; пока она отводил пулю от головы стрелка, неперехваченная им стрела попала в глаз молодой королеве, и её потомки навсегда лишились зрения, и целая династия, предназначенная для светлых дел, обратилась в прах. Зато наблюдающий не стал останавливать Рваное Ухо, вместо этого он отвёл отравленный поцелуй от юного поэта, который спустя сорок лет должен был пожертвовать собой ради спасения маленькой девочки.

Как и жизнь его подопечных, существование наблюдающего состояло из борьбы, ведь по ту сторону сияющих миров, за прозрачной осью располагался его противник, движущий противоположными силами. Их противостояние зародилось задолго до того, как возникли миры, оно было самой извечной вещью — корневой причиной всего, чьи колебания распространялись на миры, и порою люди ощущали душевный трепет, хотя и не могли понять его причин.

Пока длится вечность, они так и будут противостоять друг другу в пустоте, где мерцающие звёзды наблюдают за сражением двух совершенно равных игроков.