Крас Мазов

Пепел на устах

Халтсин вернулся первым.

Барахтался в грязи, обожженный дневным светом. Содрогался от вязкости, наполняющей тело. Пытался дышать, но воздух не проникал в легкие. Старался кричать, но не издавал ни звука.

Мир разрывался от Шума. Дрожащие черно-белые лезвия вонзались в небеса. Мерцающий снег падал на кипящую землю.

Маленькими рывками Халтсин возвращался в мир живых. Опирался на окоченевшие ладони. Поднимался на нетвердых ногах. Но не чувствовал ни пенящийся почвы под пальцами, ни обжигающего ветра, ни ледяного снега. С каждым шагом пропадали всякие ощущения, и только мерзкая тошнота давила горло.

Халтсин согнулся, и изо рта хлестнула черная жижа. Она не лилась, но испарялась клубами дыма, оставляя лишь неприятный вкус пепла на губах.

Вокруг вопили мысли. Сгустки переживаний, воспоминаний и размышлений корчились под нисходящими волнами Шума. Они взывали о помощи, но мольбы тонули в потоке голосов.

Халтсин побежал вниз с холма, не глядя, как качаются и вздымаются надгробия. Как сквозь бурлящую кашу прорываются десятки рук.

Халтсин двигался машинально, не думая и не смотря по сторонам. Он тянулся к единственному во всем мире родному месту. К людям, что его ждут.

Перед глазами мельтешили картинки: маленькие обгоревшие кости; голубоглазая женщина в синей куртке; разбросанные по комнате чертежи; летящая вперед трасса Анвертен–Коонлайам; трещины на руках и льющиеся слезы. Тысячи кадров хаотично смонтированного фильма.

Вспыхнувшие и тут же угаснувшие возгласы. Ровные и холодные, но такие приятные очертания дома. Стук в изумрудно-зеленую дверь. И самое долгое с пробуждения ожидание.

– Иду, иду! – послышалось из бетонных глубин.

Скрип.

И пронзительный крик.

Вблизи, на расстоянии вытянутой руки, рыдала красивая женщина с большими голубыми глазами. Она отшатнулась от двери и плюхнулась на пол. Плакала и глядела на Халтсина – со страхом и недоверием. Сомневалась, кого видит перед собой.

А мерцающий снег всё падал в неожиданно подступившей темноте. Волны Шума разрывали небеса, сливая бытие и помыслие воедино. С могильных холмов спускались пробужденные с серыми губами.

Халтсин стоял неподвижно, и одинокая черная слеза катилась по его щеке.

***

«Что произошло полтора года назад?»

Грубый голос повторял давным-давно произнесенную речь.

«Возвращение».

Побитый временем и Шумом грузовик прорывался через наэлектризованный туман по наскоро сложенному грунтовому тракту. Здесь пролегала последняя граница между реальностью и неизведанным.

«Сколько себя помню, острова Анвертен граничили с Шумом. Или магией, в разных местах её и кличут по-разному. Каждый день магия привносила в наш мирок новые чудеса: невиданные минералы, технологии других миров…»

Один щелчок, и речь ускоряется.

«…мы ждали, что принесет новый всплеск. Цена азарта – гибнущий помаленьку мир. Раньше мне казалось, что оно того стоит. Пока я не умер».

Искаженный камень дребезжал под колесами. Объездную дорогу мимо развоплощенной трассы Анвертен–Коонлайам тщательно огородили стабилитовыми щитами. За ними раскинулись скрученные холмы, озера жидкого воздуха и конденсированного солнечного света, а также вросшие в поля облака – привычный пейзаж окраин мира.

«Полтора года назад двести человек, и я среди них, просто поднялись из могил. Целые и невредимые».

Чужеродное шипение заглушило запись. Крыша грузовика с треском прогнулась. Это Шум выплевывал очередное воспоминание.

«…как сказать, невредимые. Мне не нужны ни сон, ни еда. Даже Шум не страшнее дождя. Но вместо крови – жидкий уголь, тлеющий в венах. Без понятия, как это работает – магия она такая».

Завизжали колёса, приоткрылась дверца, и из кабины вылез Халтсин. В руках он держал ружье, готовый к нападению. Машину облепили птицы-воспоминания. Они болтали меж собой событиями многолетней давности – так беседовали бы включенные вместе магнитофоны.

«Теперь я вижу воспоминания. Как и другие воскресшие. Никогда прежде не думал, как сильно человек засоряет мир мыслями».

Халтсин выключил магнитофон, чуть отошел от грузовика, сосредоточился и прицелился. Мерцающий зверь в двухстах метрах перекрыл дорогу, пожирая беззащитные воспоминания.

Халтсин проверил посох на бедре, надел толстые перчатки и крайне аккуратно зарядил ружье горячей пулей, отсвечивающей фиолетовым, и вновь прицелился. Задумался, стоит ли тратить столь ценную пулю.

Но чья-то ладонь сжала дуло. К Халтсину незаметно подкрался незнакомый, будто давно забытый старый приятель, в скафандре чистильщика Шума. Халтсин по-прежнему стоял невозмутимо и оружия не опускал.

– Каритовые пули причиняют воспоминаниям не меньше мучений, чем нам, – прошептал «чистильщик», чуть склонившись набок. Он то внимательно рассматривал Халтсина, то следил за бредущим чудовищем. – Неужели тебе приятно мучить кого-либо?

– Чудовище пожирает воспоминания, – парировал Халтсин. – Сомневаюсь, что им приятно.

– Мы обычно не осуждаем хищников. В чем разница?

Халтсин напрягся, безуспешно пытаясь вырвать ружье из хватки «чистильщика».

– Воспоминания… разумны. Они говорят, переживают…

– Хм, – «чистильщик» опустил дуло, присмотрелся к магнитофону Халтсина на поясе и закрепленному на груди диктофону. Задумался. – Разумны ли? Воспоминания замкнуты на прошлом. Словно призраки, по-настоящему не любят и не мечтают.

– Слишком похожи на нас.

– Поэтому смертные нас презирают. Мы – другие. Как легко отказать в человечности другому. А другой лишь хочет вновь стать человеком. Гляди.

Мужчина взмахнул рукой, и чудовище покорно поскакало к хозяину.

Монстр выглядел как гибрид ящера и черепахи. Полупрозрачные и несоразмерные друг другу конечности покрывало шумное, магическое мерцание. В толстых венах мерещились человеческие лица. Каждое съеденное воспоминание сливалось со зверем.

«Чистильщик» прикоснулся к мерцающей коже, и расплывчатое эхо отразилось от пальцев.

– Видишь? Это вовсе не чудовище, а искаженное воспоминание, что стремится восполнить внутреннюю пустоту. Оно не выбирало свою участь. Как и мы.

Монстр послушно запрыгнул «чистильщику» на спину. Из скафандра лениво выползло с десяток огромных мерцающих червей, пауков и человекоподобных тварей. Халтсин отошел на несколько шагов.

– Ты боишься. Они тоже боятся. Но в отличие от тебя, они не способны говорить, Халтсин.

– Мы знакомы?

– Обижаешь. Ты легенда. Первый пробужденный. Единственный, кому живые дозволили покинуть Анвертен. А в этом грузовике – продовольствие.

– Плохо дружу с современными легендами, – буркнул Халтсин. – И с незнакомцами, которые меня знают.

– Точно, забываю манеры! – «чистильщик» демонстративно хлопнул себя по лбу. – Я Невен. Друг угнетенных.

– Хм. Невен, Невен… – Халтсин безуспешно пытался вспомнить. Ответ на любой вопрос хранился на одной из кассет.

– Не буду таить. Мы действительно знакомы, – Невен широко улыбнулся. Почему-то его улыбка напомнила звериный оскал. – Просто ты решил не фиксировать наши встречи. Моя философская болтовня тебя давно утомила.

Чернильные слезы потекли по щекам Халтсина, потемнели и глаза Невена.

– Сегодня всплеск. Пусть Шум нам не угроза, не хотелось бы испытать его сюрпризы в чистом поле. Подбросишь до города?

Халтсин хотел отказать, но почему-то согласился. Все его мысли занимали оплетающие Невена создания.

Едва тронувшись в путь, Халтсин включил закрепленный на груди диктофон, оживил поясной магнитофон и надел наушник. Мышление возобновилось. Имитация жизни.

– На сей раз зафиксирую.

– Пусть так, – оскалился Невен. – Не самый надежный способ. Зависишь от техники. Я же научился приручать воспоминания – вот кто по-настоящему фиксирует любые события.

– Научился!?

– Представь себе, Халтсин. Мы вовсе не пустышки, обреченные воспроизводить прошлое.

«После смерти я изменился. В мельчайших чертах помню прошлое, но взамен перестал что-либо запоминать. Каждую секунду настоящее грозит испариться, вот я и слушаю без конца свой треп. В надежде не забывать…»

Объездная дорога постепенно срасталась с уцелевшей трассой, стрелой ведущей к единственному городу в этом мире. Вместе с дорогой менялся и ландшафт. Искаженные пейзажи сменились позелененными скалами и раскидистыми сетями рек. Каждый камень и цветок застолбило своё воспоминание. Лишь выброшенные Шумом изгои из других миров слонялись повсюду в поисках дома.

«… а будущее? Я не уверен, мечтал ли когда-нибудь, представлял ли иную жизнь?»

– Мы не пустышки, – повторил Невен.

Грузовик, кряхтя, подъехал к городской черте. Ярко разукрашенные панельки встретили путников с распростертыми объятиями. В основном каждый дом отображал одну сказку или легенду.

На краю района воскресших протянулась цепь заграждений, стен и баррикад. Местами граница между мертвыми и живыми была покрыта пятнами краски и копоти. Отголоски недавней стычки до сих пор витали в воздухе.

– Почему ты работаешь на них? – спросил Невен. – Ведь для смертных ты инструмент.

«Да, я изменился после смерти. При жизни я ни разу водил, никогда не покидал Анвертен. Но теперь я помню магистрали Ньяланда, помню тонкую линию асфальта между морем и пустошами Кракатен, помню кислый запах равнин Мауригии. Отголоски никогда не пережитых чувств и никогда не полученных умений».

– Я не работаю на смертных, – отрезал Халтсин. Каждый раз он уезжал с конкретной целью: забыть о ней. Но память прошлого выбита в мозгах пробужденных, поэтому каждый раз Халтсин возвращался, тоскуя по ней.

– Поверь, если и впрямь бы не работал, мы бы не спорили вот уже полтора года.

– Я такого не помню…

– Никогда не поздно запомнить.

По улицам бродили пробужденные, в сотый раз повторяя заученный ритм. Притворялись, будто просыпаются каждое утро и идут по делам. Мастерски исполняли бессмысленные бытовые этюды. Ссорились по тем же причинам, что и годы назад. Раз за разом пытались имитировать жизнь.

– Мы инструменты, – сказал Невен, выйдя из грузовика. Он сел на тротуар, и питомцы облепили его. Чудовище с окраин легло ему на колени. – Инструменты выбрасывают, когда те рано или поздно ломаются. А нас выбросили, Халтсин! Отняли работу и отгородились баррикадами. Но как приспичит нужда, гоняют тебя за тридевять миров.

– И что же ты предлагаешь, убийца?

Невен нахмурился. Гибриды подле него зарычали.

– Я вспомнил, – Халтсин похлопал по магнитофону. – Пробудившись, ты убил главу города.

– Убил, – признал Невен, – за то, что он убил меня. Живые привыкли воспринимать мертвых как навеки ушедшее прошлое. Но вот мы здесь. Напоминание о грехах.

Невен взмахнул рукой, и больше мерцающих воспоминаний вылезло из его костюма. Одна длинноволосая зубастая тень прислонилась к грузовику, бубня едва различимые обрывки случайных фраз. Халтсин сидел невозмутимо, готовясь в любой миг выхватить посох или ружье. Двух патронов не хватит.

– Брат, – шепнула тень, наклонив почти вплотную узкую морду.

Вспыхнуло странное чувство и тут же угасло. Полтора года Халтсин не ощущал ни жары, ни холода, а сейчас он будто перепрыгнул огненную стену.

– Пепел на устах – напоминание о секретах, – подытожил Невен. – Смертные боятся наших знаний, поэтому размышляют теперь, как бы избавиться от нас, желательно не замарав руки. Каритовые патроны нынче дорогие. Но прошлое обязательно призовет настоящее к ответу, будь уверен.

Невен хищно улыбнулся и засвистел жутко прилипчивую мелодию.

Халтсин выключил диктофон.

***

Анвертен за баррикадами изменился сильно.

Если район «пеплоустых» напоминал подарочную открытку, то район живых не отличался от выцветшей фотографии. Накрапывала морось, на блестящем влажном тротуаре отражались огни фонарей. Любое подобие уюта нарушали холодные бетонные постройки. Бледные, облупленные картины на стенах коротали последние дни.

Окруженный надвигающимся Шумом, Анвертен медленно умирал. И вездесущие воспоминания, предчувствуя скорый конец, в страхе прижимались к брусчатке.

Халтсин гулял по привычному маршруту. Прошлое его не отпускало: на Фестивальном перекрестке он впервые встретил Нетру; в ныне закрытой кафешке «Алетейя» их дочка случайно вымазалась кремом; от Верховесской до заводской территории он нёсся с друзьями наперегонки…

«Без диктофона я застыл бы в прошлом, как многие бедняги за баррикадами».

Халтсин шёл вдоль неприветливых улиц, мимо увядающего парка к пригорку, где грязной, поломанной короной на земле взгромоздились руины школы. Здесь голос воспоминаний звучал громче всего, отражаясь реальным эхом от поникших стен.

– Однажды, я рассказал Элисии историю о старом гиганте Анвертене, жившем прямо тут, – говорил в диктофон Халтсин. – Когда первые люди заселили острова, они приняли гиганта за скалу и вгрызлись в него машинами.

Закатное солнце скрывалось за толстой пеленой туч. Еле заметная черно-белая полоса очерчивала небо и землю.

– Гиганты бессмертны и растут непрерывно, тяжелея, покрываясь камнем и железом. Но даже в таком виде они чувствуют боль. Пронзенный стальными зубами, он не злился и не поднимался с седалища, чтобы уничтожить пришельцев. Он стал их учить!

Дождь усилился, и едва мерцающие капли покрыли траву. Избегая искажающего Шума, воспоминания прятались под камнями, в глубине руин и даже зарывались в землю.

– Анвертен защищал людей. Даже во время войны с гигантами он заступился за подопечных перед сородичами. Только перед вечным сном наказал людям построить на кургане школу, дабы и впредь учить юнцов. Поселенцы сделали больше, назвав в честь гиганта целый мир.

«Услышав сказку, Элисия несколько месяцев лежала на полу в школе, надеясь услышать, как храпит гигант».

Халтсин сидел на обросших лишайником камнях и раз за разом переслушивал сказ о гиганте, припоминая удивленное личико дочери и её широко раскрытый рот.

Прячась от дождя, мимо проскочило несколько теней. Среди них Халтсин узнал знакомое лицо…

– Папочка! – радостно взвизгнула тень и бросилась на шею Халтсину.

– Элисия! – Халтсин не чувствовал ни тепла тела, ни прикосновений, но пытался хоть на миг прочувствовать объятия. – Пожалуйста, прости-прости меня…

– Дурачок Кольмер испачкал мою куртку! – пожаловалось воспоминание. – Когда к тебе с мамой придет его дядька, ты ему не верь. Он врун и дурачок.

– Послушай. В день, когда сгорела школа…

– Дурачок Кольмер испачкал мою куртку! – вновь пожаловалось воспоминание. – Когда к тебе с мамой придет его дядька, ты ему не верь. Он врун и дурачок.

Тень побежала дальше, а Халтсин остался сидеть в полном одиночестве среди зацикленных осколков времени.

«Зачем я вернулся. С какой целью? Чтобы страдать, идеально помня прошлое, которое не в силах изменить?»

Из руин послышались громкие визги.

– Элисия!

В разрушенном, поросшем бурьяном холле длинноволосая зубастая тень поедала воспоминания. Трубчатые клыки впивались в мысленное тело, поглощая дни, недели, месяцы.

Монстр повернулся и, улыбнувшись, как Невен, кинулся к Халтсину. Тот выхватил посох – дрожащее фиолетовое свечение заполнило комнату.

Тень не шелохнулась. Она раздалась вширь и распахнула подобие грудной клетки. Дымчатые ребра росли и обретали человеческие формы. Спустя пару секунд на Халтсина смотрело уже с десяток злых черных глаз. В каждом взгляде мигали языки пламени, из каждой глотки извергались душераздирающие вопли.

– Тише, – мягко сказал Халтсин, отойдя на пару шагов. – Я вижу, тебе страшно. Ты родился из боли и смерти, боишься их. Неужели ты хочешь причинять те же страдания невинным братьям?

– Брат, – хрипнуло многотельное воспоминание, не отрывая всех глаз от Халтсина. Взгляд манил, притягивал, поглощал…

На мгновение Халтсин узрел поле битвы и ревущие машины войны, но тут же отпрыгнул назад, разогнав морок.

– В атаку, братья! Завтра вернемся домой! – закричало чудовище голосами прошлого.

Чудовище бросилось вперед, норовя схватить Халтсина десятками рук, а тот прыгнул навстречу, выставив посох перед собой. Каритовое свечение столкнулось с мерцанием монстра, и воздух меж ними заискрился.

Халтсин продвигался вперед, давя ошеломленное чудовище. Искаженное воспоминание визжало и дергалось, пыталось улизнуть в одну из трещин в стене, но Халтсин прочно вцепился рукой в его грудь.

Пробужденный оказался в объятом пожаром окопе, окруженный ранеными и обреченными. Один из солдат выбирался из огненной ловушки, призывая своих товарищей на последний бой.

Стряхнув наваждение, Халтсин вогнал посох в одну из пастей монстра. Яркая вспышка снесла мерцание, и монстр взорвался на сотню черных обрывков. Клочки памяти безнадежно старались собраться воедино, покуда не растаяли во внезапно нахлынувшей темноте.

Халтсин свернулся калачиком на земле, сломленный отдачей посоха. Карит уничтожал любую магию, а воскресший – её порождение.

Пока мужчина собирался с силами, вокруг него полукругом пристроились воспоминания детей.

– Паразит… – сказала одна тень.

– Фу… вырви его… – продолжила вторая.

– Все… опасность… спаси… – подхватила третья.

– Спасибо… не забудем… – закончила четвертая.

Халтсин не выдавил ни слова – слишком многое он хотел и не мог сказать. Морось переросла в ливень, и барабанная дробь преобразилась в топот миллионов крохотных ног.

Перед глазами снова крутили фильм: неровные стопки чертежей; осколки тарелок и кровавый отпечаток на столе; стеклянная катушка пульсировала волнами Шума. Тревожное шипение магнитофона аккомпанировало немому кино.

Халтсин привстал, борясь с дрожащей землей. Он привычно надел наушники, но лишь тишина звучала в ушах. Сквозь ливень медленно продирался самый страшный звук – электрический треск. Смятый магнитофон старался издавать звуки, но с каждым треском стихал. Три глубокие царапины оборвали и преданную службу диктофона.

– Нет, нет, нет, нет!

Халтсин не верил в увиденное. В одночасье он остался наедине с прошлым, лишенный единственного способа жить. Когда память начнет утекать сквозь пальцы? Когда безумие возьмет вверх?

Халтсин закрыл глаза и представил минувшие события: драка с искаженным воспоминанием, прогулка по городу, дорога до Анвертена, прогулка с Элисией. Нет, не прогулка, она была давно. Но тогда что? Потихоньку он различал тонкие очертания скафандра и оплетающих его червей, тут же ускользающих в темноту…

– Халт?

Как он оказался в Анвертене, он же только сегодня добрался до Коонлайама?

– Халт!

Халтсин открыл глаза: фигура в мощной синей куртке стояла в проломе стены. Лица не видать, но сознание помнило голос.

– Нетра?

Фигура подошла ближе, и в темноте сверкнули прекрасные голубые глаза.

– Какими судьбами? – хмуро улыбнулся Халтсин. Он пытался смотреть только на Нетру, не обращая внимания на школу, восстающую из руин. – Ты как узнала, что я здесь?

Нетра сняла капюшон. Халтсин удивился, увидев тонкую седую прядь в короткой прическе – он не помнил жену такой.

– Мне передали, что дальнобойщик направился в сторону руин. К чему таить, я всякий раз слежу за тобой, как ты приезжаешь. Ради безопасности города, сам понимаешь.

– Не знал, что у зама главы города есть привилегия шпионить за людьми.

– У зама? – глаза Нетры превратились в щёлочки. – Вот уже полтора года я руковожу Анвертеном. Я говорила тебе.

Халтсин закусил губу. Школа вернулась в свой первозданный облик, и детишки с дикарскими возгласами носились по коридорам. Главное, не обращать внимания…

– У меня небольшие проблемки с запоминанием. Я говорил тебе.

– Хм, ну да, – Нетра недоверчиво вскинула бровь. Она явно заметила свисающую рухлядь на поясе и груди Халтсина. – Не буду ходить вокруг да около. Мне нужна твоя помощь.

Настал черед Халтсина прищуриться.

– В последнюю встречу ты считала иначе, – он сосредоточился на неприятном воспоминании, что норовило забыться. – Ты вроде говорила, чтобы я не смел возвращаться. А на следующий день заключила контракт на доставку продовольствия.

– Ради...

– Безопасности города, да-да. А ещё пеплоустых считают зацикленными на прошлом.

– Да, ведь вы слепы ко всему, кроме прошлого, – отрезала Нетра, закатив глаза. Было трудно найти что-либо привлекательнее её жгучего подвижного взгляда. – Не будем в очередной раз раскручивать заевшую пластинку. Анвертен на краю катастрофы, и только тебе я доверяю.

Халтсин молчал. Он стоял в потоке нахлынувших воспоминаний, цепляясь за чувство настоящего. Комаром жужжала его последняя встреча с Нетрой – прямо здесь, на руинах школы.

– Возвращение, Халтсин. Близится новое Возвращение.

Не проронив более ни слова, Нетра накинула капюшон и растворилась в серой пелене ливня. Халтсин побежал за ней. На земле жалобно стонали магнитофон и диктофон – разбитая иллюзия жизни.

***

Мириады тараканов-воспоминаний бегали по идеально белым стенам.

Каждое «насекомое» несло на спинке отдельный голос. Обрывки случайных слов, ситуаций, радостей и трагедий переполняли голову Халтсина. Волна за волной уносила всё дальше от личной памяти. Халтсин и раньше сдерживал натиск навязчивых воспоминаний, которые обожали лезть в одежду и уши в поисках дома. Но каким образом, он уже не помнил.

Полтора года после пробуждения исчезали стремительно. Время летело быстро.

– Ты до сих пор видишь воспоминания? – поинтересовалась Нетра. Её поставленная, быстрая речь рикошетила от стен. Отблески на синей куртке исполняли яростный танец.

– И слышу, и чувствую. Словно они живые.

– Сочувствую, – холодок в голосе бышей жены был далек от эмпатии.

Шаги давались Халтсину с трудом: любой неосторожный шаг ведет прямо в пучину прошлого. Натянутая до предела, нить настоящего грозила оборваться. Последний способ сохранить её – сосредоточиться на каждом моменте и не вспоминать. Ничего не вспоминать.

Ослепительная белизна сменилась чередой массивных дверей.

– Несколько жителей покончили с собой, – рассказывала Нетра. – Один за другим, в течение двух недель. На первый взгляд здоровые люди – сначала жаловались на странные видения, потом на навязчивые мысли. Как обычно, их родные не придали этому значения. Ну знаешь, мало ли что бывает от Шума…

Нетра раздраженно покачала головой.

– После смерти они воскресли. Прямо как полтора года назад.

– Можно с ними поговорить?

– Нет. Есть более насущный вопрос. Мы пришли.

Они остановились перед солидной дверью. Убери громоздкий замок – и перед тобой сплошная угольно-черная бездна. Вездесущий рой воспоминаний сторонился входа в потустороннее, при желании избегал бы и Халтсин.

Черные слезы – рядом Шум.

На кровати лежит женщина. Огромный мерцающий паук вонзает клинок-жало в неподвижное лицо. Струи крови текут из надрезанных запястий. Неподвижная картина, обрамленная отвердевшими лучами ламп накаливания.

Её художник – немолодой мужчина, стоявший у изголовья. Его кисть – стеклянная катушка. Его краски – магические ленты, обтекающие кровать.

– Добрый день! – пот градом катился с лица мужчины, но тот не потерял ни капли учтивости. – Господин Халтсин, рад увидеть вживую. Ну, то есть… ах, вы поняли!

Халтсин молчал, переводя взгляд то с магически сотворенной композиции, то с артефакта в руках мужчины.

Комната лишилась очертаний, и снова воскресший стоял на руинах школы, ещё покрытых пеплом. Стоит махнуть головой, и перед глазами маячат исписанные чертежи.

– Бруа Мортанте, – представила мужчину Нетра, не заходя в глубь комнаты. – Главный и единственный специалист по Шуму.

– Чародей, – поправил Бруа. Царапины на его тонких пальцах дымились. – «Специалист» звучит как-то мелко.

– Моя работа, – проговорил Халтсин, глядя, как стеклянные трубки ниспадали с раскаленного стержня, выливая потоки магии на женщину и паука.

Его проклятие.

– Бруа работал над твоими заметками, – объяснила Нетра. – Труд не пропал даром, гордись!

– Здесь нечем гордиться, – чуть не выкрикнул Халтсин. Слишком много боли принесли его творения. – Что вы сделали с женщиной, и почему на ней сидит искаженное воспоминание?

– Видите, госпожа? Теория подтверждается.

– Опиши воспоминание, – впервые Нетра улыбнулась. – Что ты видишь, Халтсин?

Страдание и пустоту.

– Обычный гибрид, – сказал Халтсин, – несколько воспоминаний от разных людей. Слепленные вместе, они… пытаются прогрызть голову женщины. Объясните наконец, что с ней происходит?

– Мы погрузили её в не-смерть! – воскликнул Бруа. – С помощью ваших изобретений.

– Сеине Тарос перерезала вены незадолго до твоего приезда, – «перевела» Нетра. – Мы не могли её спасти, но и нельзя было ждать…

– Возвращения, – договорил Бруа. – Как с остальными.

– После самоубийств жертвы возвращались, – Нетра со страхом взглянула на парализованную Сеине. – Наполовину собой, наполовину – чужими.

Бесконечное путешествие по межмировым магистралям занозой впивается в кропотливую работу в мастерской, словно лишние элементы мозаики встраиваются в оригинальную картину. Но вот лишних частей становится больше, и невозможно понять – а где теперь изначальная картина?

– Я – всего лишь воспоминание? – спросил Халтсин.

Пожалуйста, скажите «нет». Хоть соврите, но скажите «нет».

– Всего лишь догадка… – начала Нетра.

– Да, – с жестокой точностью подтвердил Бруа. – Полтора года назад всплеск Шума исказил воспоминания об умерших. Одни воспоминания пожирали себе подобных, другие – занимали пустые тела.

Халтсин прислонился к стене. С самого пробуждения он не дышал, и лишь сейчас почувствовал, как спирает воздух и кружится голова. Сомнение, недоверие, злость…

– Мне жаль, – вздохнула Нетра. Она попыталась коснуться Халтсина.

– Не ври! – воскресший грубо отринул её руку. – Какое тебе дело до монстра? Зачем я вам нужен? Вижу, вы и без меня выяснили, что случилось с людьми. Зачем?

– Новое возвращение – не совпадение, – предположила Нетра. – Кто-то стоит за ним. Пожалуйста, помоги. Проследи за воспоминанием.

– Мы заморозили госпожу Сеине между жизнью и смертью. – Бруа чуть расслабил катушку. Магические ленты всколыхнулись. – Пока она жива, воспоминание цепляется намертво. Когда она умрет – воспоминание переродиться в ней. Момент смерти идеален, чтобы оторвать воспоминание от тела. Тут в игру вступаете вы – связующее звено цепи. Когда я развею чары и оторву гибрида от плоти, вы схватите его. Задачка непростая, поэтому без вашей поддержки я не обойдусь.

– Оторвать воспоминание? Это возможно?

– Не переживайте, я набил руку на других…

– Других!?

– Бруа… – вздохнула Нетра и склонила голову.

Халтсин вышел из комнаты, чуть не выбив дверь. Окруженный бегущими тараканами памяти, он шел по грязно-белому коридору. Он не контролировал шаги – если суждено ему застрять в прошлом, то так тому и быть.

– Халт? Халт!

– Папа?

Халтсин обернулся и оказался в комнате Элисии. Стены обклеены постерами вперемешку с рисунками из выдуманных фильмов. На потолке карта миров Спирали – один взгляд на неё вызвал бы боль в пояснице. На кровати сидит девочка 8 лет и качает головой в такт гремящей на весь дом музыке.

Завесу ностальгии развеяла Нетра. Но Халтсин смотрел сквозь жену на быстро взрослеющую дочь. В какой-то момент комната опустела. Взамен мимолетной радости пришла тоска.

– Халт!

Можно с ними поговорить?

Нет.

– Воспоминания тоже боятся, Нетра. Жаждут жить. За что желать нам смерти?

– Вы мертвы, – опять этот жгучий уверенный взгляд. Это четкое видение будущего блага для каждого. – Страдаете от невозможности жить настоящим и менять прошлое. Это единственное правильное решение…

– Убийство невиновных – теперь это правильное решение?

Нетра вздохнула. Опять этот вздох…

– Я не просто так отгородила живых от мертвых, Халтсин. Пробужденные застряли в фантазиях. Причем зачастую в фантазиях неизвестных людей, чьи воспоминания выкинуло из других миров. Ты не знаешь, скольких невинных ранили и убили пеплоустые. Либо по случайности, либо когда в них пробуждалось зло извне. Как ты предлагаешь жить бок о бок с призраками?

– А как же мы? Мы пытались начать всё заново.

– Пытались. И помнишь, как часто мы ранили друг друга?

Халтсин не помнил. Нетра явно заметила сомнение бывшего мужа.

– Ежедневно. «А помнишь, как Элисия?... Я мог спасти её… Но ведь ни одно из творений не работало». Сплошное самобичевание.

– Но скучаю по ней.

– Минули годы, Халтсин. Не стало Элисии. Умер и ты, пытаясь искупить её гибель. Я скучаю по вас обоим. А ты просто ушёл, потому что часть твоей личности – чужой мне человек.

Растворились рисунки на стенах. Груда коробок припала к стене. Опустела детская. Часть жизни исчезла бесследно. Расплывчатая, почти бесплотная дорога ведет в ничто.

– Я устал, Нетра, – признался Халтсин. – Устал бороться с неизбежным. Устал уходить и возвращаться. Устал притворяться живым. Я сдаюсь.

– Халти…

– Я помогу тебе в последний раз. А затем уйду, как ты и хочешь. Чтобы не порочить память настоящего Халтсина.

Бруа приступил к ритуалу прежде, чем ему позволили. Он начертил знакомые символы на кроме катушки и размотал свободные стеклянные трубки. Задержав дыхание, он кропотливо разбирал магический барьер, по нитке вытягивая ленты. Прежде раскаленные трубки моментально остыли. Теперь артефакт походил на поникнувшего осьминога.

Нетра затаилась в углу, молча наблюдая за сценой.

Мерцание вокруг Сеине ослабло, и время вновь неумолимо двинулось вперед. Медленно текущая венозная кровь потихоньку ускорялась. Воспоминание с ужасом приходило в себя посредине очередной ловушки. Оно рискнуло поглотить умирающую прежде, чем она испустит дух, но Бруа не медлил. Шепча про себя, вырисовывая очередные надписи на дымящейся кромке, последователь Халтсина взял под контроль магию.

Вспышка. Разноцветные магические волны стирают пространство в пыль. Из трещин на руках выкипает кровь. Холодная обволакивающая боль. Халтсин помнил миг смерти.

Прошлое не повторилось.

Покраснели и оплавились стеклянные трубки, и магические ленты хищными голодными змеями удушили воспоминание. Оно брыкалось, орало, всё сильнее отрываясь от женского тела. Оно протянуло свои дрожащие, вывернутые лапы к Халтсину…

– Брат, помоги… – взмолилось воспоминание.

Кровь залила пол, и краска тускнела на лице Сеине Тарос.

– Она умирает! – предупредил Бруа. – Действуйте!

– Следуй за воспоминанием, а мы последуем за тобой, – сказала Нетра.

Халтсин вступил в мерцающую завесу и дотронулся до гибрида.

Он очнулся в непроницаемой тьме по пояс в вязкой жиже. Потерянный взгляд цеплялся за мельчайшие детали, лишь бы закрепиться в реальности. Череда небесных вспышек осветила колосса, вокруг которого закручивался и вихрился воздух, затвердевая в паутины щитов. Очередной взрыв очертил высоких шипастых существ, воздевших руки к гиганту. В акте их молитвы рождались новые вихри, пылавшие льдом.

– Вперед, – отдало приказ воспоминание невидимкам позади. – Зайдем в тыл, пока они молятся…

Холодная обволакивающая боль…

Облака ударили в лицо. Крылатые города скрывались от охоты. Наездник отпустил поводья, и город пустился в вольный полет.

– Нас предали! – кричали тени. – Кераны идут за нами!

Багровые молнии неслись вслед беглецами, раскалывая на окровавленные куски отстающих. Безумный смех вспыхивал то тут, то там. Наездники городов падали один за другим.

Месть, осталась только месть. И холодная обволакивающая боль…

Испуганное воспоминание тонуло в потоках Шума. Магия бесцельно рождала наскоро скрещенные куски памяти. Сотни жестоких смертей и трагедий рыдали и взывали в мыслях.

Почему так больно?

Из Шума вынырнул незнакомец в скафандре.

– Тс, тс, – убаюкивал незнакомец. – Тебе страшно, я знаю. Ты не хотел рождаться, но вот ты здесь. Живешь.

Незнакомец снял шлем.

– Я Невен, – представился незнакомец. – Твой друг. А теперь найдем тебе дом…

Воспоминание пряталось в коробке с продуктами. Мерная тряска усыпляла.

– Сколько времени пройдет?

– Дни, недели, месяцы? Это важно?

– Я надолго не задержусь.

– Нет покоя нечестивым, да, Халтсин?

– Чем дольше я остаюсь в Анвертене, тем меньше хочу уезжать. Трасса – мой дом, а не город.

– Так зачем возвращаешься? Иногда мне кажется, что ты изъездил каждый мир на Спирали.

– Не мне тебе объяснять, Невен. Другой я не хочет покидать Анвертен. Порой мне трудно его сдерживать…

Коробка стоит на столе в захламленной квартире. На кресле сидит женщина, безуспешно пытаясь настроить радио. Очередной всплеск Шума вновь расстроил связь.

Воспоминание подбиралось всё ближе. Впереди ждал новый дом. Безопасность.

Халтсин пришел в себя в квартире Сеине. Он сидел прямо перед истертой пустой коробкой – тем самым грузом, что привозил месяц назад. Напротив бессильно лежало пережившее многие смерти воспоминание. Так и не отыскало дом.

– Беги, дружок. Я тебя не трону.

Но мысленное существо лежало неподвижно. Почти человеческие глаза уставились в потолок. Порождение Шума вздрогнуло, перевернулось и скрылось в глубине комнаты.

– Беги туда, где тебя не достанут.

Нетра и Бруа ожидали позади. Догадывались.

Халтсин поднял руки.

– Я убил Сеине. Обрек Анвертен на новое возвращение.

Картины прошлого застилали разум – или его подобие. Халтсин не осознавал, где сидит и что делает. Раз за разом он видел смерть дочери. Не мог не видеть собственную смерть. Лабиринты памяти вели глубже в детство, когда мечта рождалась за мечтой. Фантазировал ли Халтсин после смерти?

Горьковатый вкус пепла на устах – знак воскресших – стал невыносим. Но это единственный вкус, который мог чувствовать Халтсин. Ничего больше не осталось.

– Папа, поднимайся! – Элисия трясла Халтсина за плечи. – Поднима-а-айся же ты! Пойдем гулять!

– Мама спит, не видишь? – сквозь полудрёму пробубнил Халтсин. Наручники сковывали его руки. – Лучше ложись спать, а то через 15 лет пожалеешь, что не отоспалась в детстве.

– Ну папа-а-а…

– Господин Халтсин! – запыхавшийся Бруа вырвал воскресшего из плена памяти. – Да очнитесь вы. Пробужденные… они захватили город. Нетра пыталась предупредить людей, поднять тревогу… но… не успела…

– Пробужденные?

– Да! Вспоминайте же! Воспоминания в том грузе, что вы привезли сегодня… Они успели захватить некоторых жителей в заложники. Невен всех загнал на площадь.

– Невен…

Но прошлое обязательно призовет настоящее к ответу, будь уверен.

– Увы, я не нашел вашего ружья, но зато успел прихватить посох, пока не пришли сторонники Невена, – Бруа копался в сумке, и вытащил оттуда каритовый посох.

– Отлично! Дай его сюда! – Халтсин улыбался до ушей. – Освободи меня, и пойдем на площадь.

Наручники звякнули об пол. Вдруг Халтсин вцепился в посох и подскочил к Бруа, замахнувшись антимагическим оружием. Жажда дороги застилала мысли.

– Зря ты отпустил меня, идиот!

Тут же Халтсин схватился за голову.

– Я опасен, Бруа, ты не понимаешь? Одна часть меня застряла в прошлом, а другая готовится свернуть тебе шею.

– Но вы единственный, кто способен повлиять на пеплоустых. Легенда.

Халтсин осмотрел свои руки. Сеточка тонких шрамов опутывала ладони. Впервые за долгое время родилась идея.

– Используй на мне катушку.

– Что!? Вы спятили?

– Пока во мне сидит чужое воспоминание, я не спасу Нетру и не защищу Анвертен. Прошу тебя, Бруа.

– Но ведь я могу убить вас…

– Я и так мертв, Бруа. Второй раз точно не умру.

Страшная решимость блеснула в глазах Мортанте. Он пробежал пару кругов по комнате и вытащил из сумки катушку. Стеклянные нити покоились на стержне.

Халтсин чуть прижался к стене.

– Ты понимаешь, что носишь в сумке бомбу замедленного действия?

Чародей раскрутил несколько трубок. Примерился.

– Постоянно. Есть одна загвоздка. Я знаю, почему вы погибли. Устройству не хватало одной небольшой, но значимой детали. Крови. У метода есть серьезный изъян. Использовать катушку могу только я.

Бруа начертил несколько символов и встал над Халтсином.

– Если что, простите меня.

– Погоди. Что бы сегодня ни произошло, обещай мне, что ты уничтожишь устройство. Слишком много зла оно причинило.

– Но ведь я…

– Бруа… ах ты, гаденыш! – Халтсин вновь кинулся на Бруа. – Меня так просто не выгонишь!

Трасса Анвертен-Коонлайам бесконечной нитью тянулась посреди шумного тумана. Где-то там, за мерцающей завесой, наверняка ждут…

Магические ленты схватили Халтсина за горло. Обжигающее тошнотворное касание прошибло внутренности, сотня тупых лезвий искромсало глотку. Знаки на катушке задымились.

– Вы, пробужденные, появились благодаря Шуму, – пыхтел Бруа. – Шум не причиняет вам вреда. Но только Шум способен вырвать вас из насиженных тел. Иронично!

Тело стало почти невесомым, неощущаемым. Пространство распадалось на слабо связанные лоскуты, пока не осталась бегущая в бесконечность дорога. Какие миры скрываются вдали? Холодно и грустно. Как хочется жить…

…мир погрузился в темноту.

– Папа, идем спасать город, как в фильмах!

***

Все жители Анвертена – и мертвые, и живые, – собрались в центре города. Атмосфера здесь загустилась тяжелая и кислая. Уложенную мрамором площадь ограждало две сотни пеплогубых, мрачно взиравших на ропщущих живых. Несколько десятков людей сидели внутри круга – испуганные, бормочущие про себя, они то вскакивали на ноги и звали на помощь, то спокойно садились обратно.

Пара пристроилась в самом центре, подле монумента, окруженного золотистым ореолом. На гладкой поверхности камня были старательно вырезаны тысячи имен переселенцев, не побоявшихся отправиться в ничто на кораблях со стальными парусами.

– Прошлое следит за нами с высоты, Нетра, – говорил Невен, восхищенно взирая на защищавших его последователей. – Как правители, мы оба понимаем важность текущего момента.

– Ты безумец.

– Зачем грубить? Нет бы сказать «спасибо». Без меня ты не продвинулась бы по карьерной лестнице!

Невен залился ледяным смехом.

– Я понимаю важность момента, – призналась Нетра. – Ты угрожаешь мне бойней, а я не допущу смертей. Возвращайтесь в город. Ломайте баррикады, работайте, но не причиняйте вреда жителям.

– Лицемерие. Вообще-то мы тоже жители Анвертена. Кто дал тебе право выселять полноправных граждан, а потом загонять обратно, как заполыхает?

– Так чего ты хочешь?

– Справедливости.

– Ясно, – коротко кивнула Нетра. – Хочешь вернуть кресло, должность. Разговоры о справедливости прискорбно часто заканчиваются дележом имущества.

Невен приставил ружье к подбородку Нетры.

– Каритовые пули одинаково убивают и живых, и воскресших. Тащите следующего!

Один из пеплогубых приставил нож к горлу молодого парня.

– Следующий, – крикнул воскресший без эмоций. Его пустые серые глаза прошлись по рядам живых. – Следующий!

Из толпы вышла девушка. Пара анвертенских солдат попробовали её придержать, но та лишь отмахнулась.

– Они тебя убьют…

– Одумайся…

– Либо так, либо они убьют Юльве, – пожала плечами девушка. Пеплоустые пустили её на площадь.

– Юльве, Юльве, – девушка взяла заложника за руки. – Зая, очнись.

Но тот молчал, по-глупому скосив глаза.

Внезапно девушка закричала. Она дергалась и прыгала, словно старалась скинуть насекомых с рубашки. Пару мгновений она сопротивлялась, прежде чем успокоиться и влиться в покорные ряды пленных. Её губы слегка припорошило пеплом – пока кровь ещё течет в венах.

– Живые даже не догадываются, что случилось, – посетовал Невен. Он-то видел, как мерцающая костлявая тень взобралась на шею девушке, как придавила её к земле своими воспоминаниями. – Некоторые будут сопротивляться. Но, в конце концов, я делаю это во имя общего блага.

– Сводишь с ума людей?

– Разрушаю границы меж живыми и мертвыми! А без границ война лишена смысла. Город пеплоустых… дом для потерявшихся воспоминаний. И больше никто не посмеет нас выгнать, словно чужаков.

– Оттягиваешь неизбежное. У мертвых нет будущего.

Издалека послышался гомон, волнение. Прежде ровные ряды воскресших дрогнули, и на площадь вступили двое. Оба выглядели потрепанными: изможденный, чуть ли не прозрачный на фоне цветастого мира Халтсин и покрытый кровавыми трещинами Бруа. Бурлящая от звуков площадь смолкла.

Халтсин едва различал реальность сквозь мутное стекло памяти. Он то подростком бегал по нагретому летним солнцем мрамору, то сидел вместе с Нетрой на скамье, любуясь закатной рыжиной.

Халтсин держался из последних сил, лишь бы не упасть. В глубине мыслей зияла открытая рана, словно оттуда вырвали здоровенный кусок плоти. То была сквозящая пустота, где раньше странник призывал к очередному путешествию. Едва слышимые отзвуки вырванных воспоминаний хотели собраться воедино и вновь взять контроль над Халтсином, но ослабленные, они могли только наблюдать.

– Вот почему нас ненавидят, – надрываясь кричал Халтсин. – Мы хотим принятия. Желаем вновь оказаться среди живых. Но вынуждены лишь повторять и усугублять ошибки прошлого. Ты хочешь справедливости, Невен? Или жаждешь вновь почувствовать превосходство? Вернуть утраченную власть?

Невен навел ружье на Халтсина. Тот продолжил шагать в его сторону.

– Нас отринули…

– Да-да. Отринули, отвергли, потому что как бы мы не хотели жить, мы не живые! Мы – искалеченные воспоминания, причиняющие другим боль, а пепел на устах – знак навеки утраченных мечтаний. Что ты чувствуешь, Невен? Злость, досаду? Оттого что до смерти был полон надежд, а теперь едва контролируешь себя?

– Я боюсь, – затих до шепота Невен. Былая улыбка сходила с его лица. – Боюсь остаться обычным воспоминанием. А смертные не понимают нашей боли. Только приняв нашу сущность, они наконец-то поймут. И примут нас равными.

– Но и мы не понимаем боли смертных, – Халтсин мельком посмотрел на Нетру. Та не сводила с него прекрасных глаз. – Они страдают, пытаясь отпустить прошлое, которое не желает уходить. Давай просто уйдем, Невен.

Фиолетовая вспышка ответила Халтсину. Время замедлилось, и воскресший бессильно созерцал последний фильм: Нетра напала на Невена, смертные сцепились с пробужденными, небо покрылось черно-белыми пятнами и на площадь ворвались неискаженные воспоминания.

Воспоминания детей из разрушенной школы, прежде беззащитные и пугливые обитатели холмов и стен, обвили монстров, пожиравших пленных. Не все искаженные воспоминания бились на стороне Невена. Воспоминание, некогда вцепившееся в Сеине, теперь вцепилось в Невена.

Мерцающая буря обрушилась на Анвертен. Начался всплеск Шума. Но Халтсин ничего не чувствовал. Теперь кадры неохотно сменяли друг друга. Только черно-белые лезвия рвали мир на части.

Магические ленты опалили грудь, где засела каритовая пуля. Бруа склонился над Халтсином и кричал. Увенчанный многоцветными языками пламени, он магией вытаскивал антимагическую пулю. Из трещин на его руках выкипала кровь, и Халтсин почти видел, как вместе с жизнью Мортанте покидали и воспоминания.

Каритовая пуля выскочила из груди, и Халтсин, вновь возрожденный, накинулся на Невена. Мятежные осколки памяти рвали в клочья его скафандр, Нетра вырывала ружье. Халтсин вытащил посох и жгучие фиолетовые отблески начали плавить воздух и магию вокруг.

Удар, и оглушенный Невен отлетает назад. Халтсин тонул в море памяти, и каждое его движение то замедлялось, то ускорялось. Он услышал смех Элисии, услышал давным-давно произнесенное признание в любви, услышал полубезумный плач Нетры. И слишком поздно услышал крик Невена.

Он выхватил из слабых пальцев Халтсина посох и вогнал его в рану. Холодная боль обрывала одно воспоминание за другим, пока не осталось только злое хищное лицо Невена. Он бил и бил посохом, и фиолетовые разряды энергии рвали на части сознание Халтсина.

– Последнее слово за мной, – вопил Невен, нанося смертельные удары по беззащитному врагу. – Последнее…

Вспышка, и Невен упал замертво. Позади стояла Нетра, вооруженная каритовым ружьем.

Две последние пули – на Халтсина и Невена.

Нетра припала к бывшему мужу, и попыталась его приподнять. Тот выскальзывал из мокрых от дождя рук.

Халтсин ничего не чувствовал. Он наблюдал, как теплые лучи выглядывали из облаков, точечно согревая деревья вдалеке. На коленях лежала Нетра, чуть сбоку играла Элисия. Хороший день, и следующий наверняка будет лучше.

– Не молчите, – прошептал Халтсин куда-то вдаль. – Иначе смерть всё скажет за вас.

Он наклонился к Нетре.

– Я люблю тебя.

Мир застыл в вечном стоп-кадре.

По другую сторону жизни, под гремящим черно-белым небом, над мертвым Халтсином склонялась Нетра, вдумываясь в его последние слова.

Всплеск Шума стихал, и подступало замешательство.

 

 

***

Слабый дождик насыщал землю. Земля слегка левитировала под мерцающими каплями.

В последние годы всплески Шума стали большой редкостью.

На могильном холме, где много лет назад произошло Возвращение, стояла поседевшая Нетра. В руке она держала побитую временем сумку. Кассеты – хранилище памяти.

Нетра слушала их каждый день.

– Бруа сломал твое изобретение и сжег все наработки. Он не говорил, почему решил прекратить исследования, но это было очевидно. Он едва не погиб в тот день. Хм. Живые и пробужденные живут вместе. Это трудно, и не думаю, что когда-нибудь все противоречия улягутся. Но мы стараемся. Наверное, ты бы этого хотел.

Иногда Нетра слышала в дожде смех Халтсина и Элисии. Иногда ей казалось, что прожитые после их смерти годы – это очень длинный страшный сон.

– Нужно лишь жить, пока пепел не коснулся губ.

Вздохнув, Нетра положила сумку с кассетами возле надгробия Халтсина. Прошлое положено отпускать, как бы оно ни цеплялось за настоящее.

– Как быстро летит время, – посетовала Нетра.

Дождь унимался, и вместе с ним унимались голоса прошлого.

 

 

 

 

 


Оцените прочитанное:  12345 (Ещё не оценивался)
Загрузка...