Да восстанет когда-нибудь мститель из наших костей.   Вергилий Марон Публий

I Гостеприимство

«Располагайтесь, Ваше величество! Чувствуйте себя как дома!» – глумливо произнёс, невзрачный толстый старикашка, одетый в бесформенную мантию, которая не могла, впрочем, скрыть, что говоривший эти слова,представитель самой мерзкой породы аристократов – изнеженных и отягощённых властью. И привычный к тому, что власть эту, некому было тут ни оспорить, ни отнять. Существо без принципов и морали, опьянённое и тем, что теперь может распоряжаться ещё одной жизнью. И какой!

Впрочем, Феофил, так звали всесильного тюремщика, заставал тут, на этом краю цивилизованного мира, и пару Принцев Крови, и нескольких церковных прелатов, обладавших когда-то такой властью, которая и не снилась порочному старику! И всё же, попавших в эти глухие места, где Феофил был сам, как Император и Архипрелат в одном лице.

Узник не повернул лица к говорившему, когда-то он бы сделал так из высокомерия, сейчас жене хотел показывать ему своего лица. На нём давно уже высохли слёзы горечи и боли, а голубые, почти ледяные глаза, всё так же заставляли простых людей трепетать, заставляли чувствовать себя ничтожеством, под этим взором. Но сейчас сломленный узник сам ощущал себя таким. И стыдился этого чувства. Глубокое молчание. Вот как он ответил. Это всё, что ему оставалось.

«Вы молчите? – продолжал меж тем Теофил, – странно... Я слышал, что когда-то давно ваш великий дед приказал вырвать язык у своей соперницы-мачехи, прежде чем отправить её в эти края, но полагал, что с вами судьба обошлась не так сурово? Неужели я ошибался?»

Он попытался посмотреть в глаза узнику, которые раньше видел только на новых монетах, весьма паршивых, надо сказать, избавленных, от изрядной доли золота – того металла, который так жаждал этот Император. При жизни. Сейчас, он хуже, чем мёртв. И Феофил наслаждался этим моментом.

Он практически выгнул шею под немыслимым углом, стремясь посмотреть на лицо бывшего тирана, когда тот наконец очнулся. Резко откинув капюшон и выпрямив голову, пронзил взглядом этого мелкого наместника-тюремщика, всесильного властелина этой скорбной земли, этого захолустья Империи. Феофил не выдержал ни резкости этого движения, ни злого ледяного взгляда, ни вида самого лица...

Впрочем, опомнился он быстро! Быстро уняв лёгкую дрожь и изобразив на детском выбритом лице глупую улыбку, он пробормотал какие-то извинения: про дальнее плавание и про то, что дорогому гостю следует хорошенько отдохнуть!

На прощание, вынув большой шелковый платок, он положил его на небольшой, исцарапанный столик, со словами:

«Знаю, ваши родовые цвета – алые. Но пурпур, это тоже царский цвет, подарок Великого Восточного Царя, он не дошёл до вас в своё время, ибо я недостойный, посчитал за дерзость посылать вам такую тряпку. Но сейчас вижу, что она вам просто необходима».

Отвесив поклон, который больше был похож на кивок, Феофил наконец вышел. Узник остался один. Благословенная тишина! Он не спеша подошёл к окну, в нём открывался вид на море, на Юг, откуда его и привезли.

Опускались сумерки, такие ранние здесь и холодные. Лицо от морского ветраначало садить. Узник с силой захлопнул ставни. Затем, почти на ощупь, в скудном вечернем свете, он прошёл до столика и взялся за шёлковый платок.

Воистину, это был царский подарок! И именно поэтому этот старый ублюдок оставил его себе! И если бы только его, кто знает, сколько ещё даров, налогов и дани осело в этих жадных, корыстолюбивых руках.

Аврелиан ещё немного подержал в руках тёплую, почти невесомую ткань. Затем с горьким стоном повязал платок прямо на своё лицо, оставив на виду только свои знаменитые ледяные глаза.

 

II Призрак на Закате

Как непохож этот край на родной дом. Море здесь холоднее, ветра сильнее, горы выше, а люди... ну, люди, пожалуй, всё-таки лучше, чем в столице. А, возможно, он просто сам здесь не тот, кем был в столице. Он ведь не видел ни людей, ни моря в одиночку с тех самых пор, как он себя помнит, с ним всегда кто-то был – няньки, потом стражники, он никогда не оставался один. И это его терзало, правда понял он это только сейчас, тогда он принимал всё как должное!

Лесть придворных, вымученные улыбки толпыи ложь друзей. Всё это было не настоящим. Вся его жизнь, она была как искусственная, управлялась кем-то, но не им самим. И вот куда она его привела! В край, где цивилизация сталкивается с дикостью, дальний оплот Империи, бастион, защита от варваров. И глушь. Могила. Куда его заживо отправили гнить, так как побоялись гневить богов, и не стали проливать кровь Богоизбранного. Вместо этого они предпочли дождаться, пока кровь сама не перестанет течь, остановится, как остановилось само время в этом краю.

Аврелиан в который раз прохаживался по каменистому побережью и в который раз отдавался таким мыслям. Это всё, что ему оставалось! Прошло уже столько лет, но некоторые вещи не меняются. Как ни старайся от них избавиться. Это как присутствие Феофила – его мерзкий, приторный голос, полуприкрытые издёвки и бахвальство.

Аврелиан мотнул головой, отгоняя ненавистный образ, хвала богам, путь вдоль побережья устремлялся вверх. А это значило, что сейчасвсе его мысли будут заняты только тем, чтобы найти камень, на который можно будет поставить ногу и на то, чтобы удержать равновесие в этих наступающих сумерках.

Поначалу Феофил пытался запретить эти опасные прогулки по камням на закате, но та железная воля бывшего Императора, что ещё оставалась в этом теле, сделала своё дело! Тюремщик лишь грустно вздыхал, сетуя на опасность для жизни, для дорогого гостя, но уступил и даже не попытался устроить эти опасности самостоятельно. Сразу видно, человек не жил в столице. Те придворные шакалы точно бы не упустили возможности раньше срока отправить узника в иной мир, тем болеечто он сам давал им такую возможность. Но Феофил был глуп и жесток, ему нравилось держать на сворке такого человека, который как призракбродил по побережью на закате. И лишь глубокой ночью возвращался в ту келью, которую ему назначили домом. Во всём остальном это был идеальный пленник.При свете дня он редко выходил за пределы башни. Феофила в очередной раз восхитило то изящное решение, которое много лет назад приняли царедворцы. В самом деле, зачем осквернять себя кровью Богоизбранных? Зачем возводить для них неприступные башни и тюрьмы, чтобы отгородить их от всего света? Мудрое решение состояло в том, чтобы сами низложенные возвели вокруг себя эти тюрьмы, решётки и цепи. Сами бы отгородились от всего света. И ходили как призраки при свете угасающего дня, боясь показаться людям в полуденном зное.

 

 

III Вести

– Ваше величество меня огорчает! – опечаленно гнусавил Феофил, – мне казалось, мы стали добрыми друзьями! Вы мой гость!Гостеприимство связало нас нерушимыми узами, узами, которые чтут сами боги. И вот, вы обманываете меня! Как же это нехорошо! – лицо тюремщика вновь напомнило лицо обиженного ребёнка, лишь злые глазки выдавали в нём старого проходимца. Вашему величеству нельзя получать вести из столицы, – продолжал ныть Феофил, – нельзя даже думать о том, что творится за морем! Тот мир обошёлся с ним сурово, здесь же, он нашёл друзей. И как же любезный Аврелиан отплатил за нашу дружбу и наше гостеприимство?

– «Аврелиан», наконец вы назвали меня тем, кем я являюсь. Без всяких «величеств». Спустя четыре года, неужели вы решили наконец проявить честность?

– Я был откровенен с вами с первого дня! – голос тюремщика стал ещё обиженнее, хотя представить это было сложно.

– Не собираюсь вести по этому поводу дискуссии. Никаких вестей я не получал, все новости, которые я узнаю – это те сплетни, о которых шепчутся храмовники, под чьим кровом я нахожусь. Они говорят, что Узурпатор свергнут. Вот всё что я слышал, но не знаю, могу ли верить в это.

В глазах Феофила появились настоящие слёзы. Пожалуй, он мог бы сделать блестящую карьеру в имперском театре, так хорошо у него выходила эта простоватая детская обида. Впрочем, имперский двор заткнёт за пояс любой театр. Там столько великолепных актёров. Сейчас правда немного меньше, Императора убивать нельзя, а вот его людей ещё как можно. Аврелиан почувствовал жгучую досаду, неужели лучшие его советники, Септим и Лисмах, больше не служат старому Узурпатору? И отправлены в иной мир новым? Очень жаль, он так хотел поблагодарить их лично...

– Значит, вы клянётесь, клянётесь вашему доброму другу Феофилу, – при этих словах старик так порывисто схватил Аврелиана за руку, будто влюблённый, требующий клятву верности с возлюбленной – Клянётесь, что не получали никаких писем и не оставите наш тихий край?

– Вы забыли моё лицо, Феофил? – освобождая руку, ответил Аврелиан, – из вашего Благословенного края у меня только одна дорога, но я пока туда не собираюсь.

Лицо старика просветлело. Даже злые глазки, казалось, озарились внутренним светом, но Аврелиан думал только о том, что правильно поступил, оставив свиток с посланием при себе, а не в келье, где уже наверняка перерыли всё вверх дном.

– Я всё-таки беспокоюсь о вас, мой добрый друг! Прошу вас, ради вашей же безопасности, прекратить эти ваши прогулки в прибрежных скалах. Одно неловкое движение, и россказни местных о Закатном Призраке станут правдой. А мне бы этого не хотелось!

– Я постараюсь не ходить далеко, только вдоль линии прибоя или на рассвете. Вы же не отнимете у меня эти бесценные часы уединения, мой добрый друг?

 

IV Степной волк в море

Сартак был не обычным кочевником, шутка ли, какой степной варвар, вообще подойдёт к морю? Но Сартак являлся именно морским волком, не степным. Как же так вышло? На самом деле ответ очень прост. Цивилизованной Империи для существования требовались дикие рабы. Во время одного их таких рейдов, которые в Империи, никто бы не назвал пиратскими, и был захвачен в плен молодой степняк из далёкого, ещё не известного на берегах этого моря племени.

Но воля, любовь к свободе и ненависть к угнетателям помогла варвару.И вот, он уже бороздит Широкую Воду, как заправский мореход. Не дрожит от малейшего ветра и не молится всем богам сразу, при виде безбрежной глади.

Под командой Эйдолона, бывшего имперца из колоний, у них с ватагой, вполне себе интересная жизнь пиратов, контрабандистов и торговцев. А также небольшой, но быстроходный корабль. Сартак даже не думает о возвращении в родные степи под власть Железного Кана, завоевавшего не так давно выход к открытому морю.

Зато торговать с бывшими соплеменниками получается неплохо! Тут Сартак –просто находка для делового Эйдолона, который сперва не мог представить себе, как вести себя с этими новыми пришельцами с востока, которые были ещё более дикими и могучими, чем те, кто жил тут до них.

Сейчас же Эйдолон уже подумывает оставить морские дали и обосноваться на твёрдой земле, правда подальше от Империи, где он всё ещё вне закона. В колониях это, конечно, не сильно портит жизнь, и местные Наместники готовы смотреть сквозь пальцы на отребье Эйдолона, но и спокойной жизни там тоже не дадут. На неё нужно ещё слишком много денег, либо императорское помилование. И так сложилось, что морские волки могут получить и то, и другое. И всё это благодаря острому, степному взгляду Сартака, который разглядел таинственную фигуру среди скал, недалеко от их тайной бухты.

Уже не первый месяц они ходят теперь на юго-запад, в земли Империи, выполняя странные для Сартака поручения. В команде только ходят разговоры о том, что они больше не будут пиратствовать, а станут полноправными гражданами Империи! Сартак не знал, что это значит, и не понимал этого. Он лишь грустил немного по ремеслу разбойника, по родному берегу и речи, ведь он полжизни был лишён этого. А имперцев, он привык грабить или обманывать, но никак не исполнять поручения. Это ему было не по нутру. И он не раз жалел, что привёл в лагерь эту странную, безликую фигуру, с которой начались все эти неприятности.

Сейчас он вновь смотрел на неё.Раскосый взор снова приметил грязное пятно среди скал, в этот раз Призрак почти не таился, а подплыв ближе, Сартак с удивлением понял, что пришелец отправляется с ними! В этом не могло быть сомнения, фигура держала большой заплечный мешок, да и Эйдолон вырядился так, словно отправлялся на приём к племенным старейшинам ради выгодной сделки.

Пришелец ступил на борт, Сартак вновь оглядел его фигуру, но, как всегда, смог разглядеть только глаза холодного цвета. Лицо прикрывала выцветшая тряпка, когда-то безусловно дорогого шёлка, а на голове был низко надвинутый капюшон, всё, как и обычно. Свет нарождающегося дня мало что мог добавить к описанию Призрака, разве что, стала лучше видна грязь на серой рясе, да ярче засветились глаза, только по ним и можно было опознать пришельца от любого нищего или прокажённого, которые выглядели примерно также.

Сартак занял своё место на вёслах, а Призрак ещё долго стоял на носу корабля вместе с Эйдолоном, бросая последний взгляд на скалистый берег и город в дали, город печали, где он жил словно в могиле и теперь, выбирается из неё, потому что хочет сам себе выбрать могилу, и она точно не будет здесь. Она будет там, на юге, где ей и место, не среди скал и уныния, но среди золота и бархата, как и должно быть.

 

VВеликий Кан

– Так ты Кан? – прозвучал жесткий, холодный голос.

Аврелиан обернулся, пред ним стоял низкорослый степняк, тот, что первым когда-то встретил его близ пиратской бухты. С тех пор, они больше не говорили, да они не говорили и в тот раз, варвар просто приказал Аврелиану следовать за ним, с тех пор, Аврелиан говорил только с Эйдолоном и с парой его доверенных людей.

– Был им когда-то. А ты откуда? Ты не похож на тех варваров, что населяют берега моря?

Бывшему узнику было сложно в новом мире, он так привык к тишине и звуку прибоя, что человеческие голоса на корабле, всё ещё вызывали в его голове ноющую боль. Поэтому он и решился на разговор с кем-то кроме хвастливого и алчного Эйдолона.

– Почему был? Кан не перестаёт быть Каном даже после смерти, а ты ещё жив. Хоть и выглядишь как выходец с того света. А что до того откуда я, мой народ под властью Великого Железного Кана пришёл с далёкого востока. Сейчас там нет иной власти, кроме власти Железного.

– Интересно. Как можно быть Каном, если ты хуже, чем мёртв? – задумчиво произнёс Аврелиан,– Впрочем, это не важно. Мне этого не узнать. А твой Железный Кан, он так велик и могуч?

– Он хозяин всегопо ту сторону моря! – с жаром проговорил Сартак,– на краю его владений восходит солнце! Ему подвластны сотни народов: от диких почитателей деревьев до древних, золотолицых, которые когда-то, дали жизнь всем народам!

– Что за "золотоликие"? – с неподдельным интересом спросил Аврелиан, пристально посмотрев на собеседника.

Сартак немного смутился, он никогда не видел лица Призрака так близко и при свете дня. Оно и сейчас было почти сокрыто платком и капюшоном, но ледяные глаза так пристально смотрели на степняка, что тот ответил не сразу, а когда говорил, всё стремился понять, что ещё так смущает его в маске собеседника?

– Древний народ, очень древний! И очень гордый!По их легендам они правили всем миром когда-то, затем устали от власти и вернулись на свою прародину, в Край Курганов. Их доспехи были из чистого золота, даже маски для защиты лица. Вся утварь, как в храмах, так и в курганах, когда Великий Кан завоевал их, он сделался самым богатым человеком в мире. Как рассказывал мне отец, – уже как-то неуверенно добавил Сартак.

Аврелиан долго молчал, потом произнёс только одно слово: «Спасибо». И когда Сартак уже неловко повернулся, чтобы уйти, внезапно спросил:

– А что бывает, когда Кана свергают и ... калечат? Что тогда?

– Кан остаётся Каном,– Сартак явно не понял вопроса, – Железный Кан хром, он получил жестокую рану много лет назад, но никто не смеет оспорить его власть и титул. И все народы востока склоняются перед его волей.

– И кто после этого варвары? –усмехнулся Аврелиан, – Благодарю тебя воин.

Сартак ушёл, отправился на отдых, но сон не шёл, он никак не мог понять, что смутило его в Призраке? Лишь проваливаясь в сон, он смутно вспомнил его маску, плотно обтягивающую лицо. Слишком плотно. Ведь ей не на чем было держаться.

 

VI Бунт

Чем ближе корабль подходил к имперским берегам, тем более стало очевидно всем, кого везут пираты на нём. Сартак, далёкий от имперских дел, почти последним узнал, что Призрак, на самом деле сам бывший Император. И, естественно, не всем это понравилось, в команде хватало людей, пострадавших от безумного правления Аврелиана.

Эйдолон не мог не реагировать, но даже его авторитета не хватало, даже он начал опасаться за свою жизнь, а не только за жизнь Низвергнутого. Было принято решение остановиться в ближайшей безопасной бухте и провести совет. Эйдолон всерьёз опасался его итогов. Денег, от готовивших восстание сенаторов, было не так чтобы очень много, и большую часть предприимчивый капитан, оставлял себе. А его надежда, что безымянный, молчаливый гость так и доберётся без приключений до имперских областей рухнула. Капитан готовился к худшему. Ведь даже его родственники были изгнаны с родных земель и отданы в рабство в своё время, а таких в его команде было большинство.

Разумнее всего было бы тайком отправить Аврелиана на берег и пешком до восставших, но тогда, где гарантии, что имперское прощение будет подписано для него? Где гарантии, что оставшиеся деньги будут заплачены? Этот скользкий сенатор Пилий, он ведь может сказать, что это разрывает их договор!

Но и настаивать на своём было опасно. Капитан – это не Император, их можно было не только калечить, но и убивать, и мучить. В конце концов, разве не так Эйдолон пришёл к власти сам? Как долго потом тень капитана Ахелая преследовала его? Сколько потребовалась выпивки, чтобы утопить этот образ. Сколько удачных дел, чтобы забыла команда. И вот сейчас всё снова висит на волоске.

Они уже причалили, и к вечерудолжны были решать этот вопрос, а капитан всё ещё ходил по берегу и думал над решением, когда услышал сзади шаги. Эйдолон резко обернулся, но нет, это был лишь Аврелиан. Вовремя, надо всё обсудить сейчас, возможно, голос Императора достигнет слуха этих буйных голов.

– Восстание обречено, если вы ещё не знаете, – внезапно сказал Аврелиан.

–Ч...что? О чём вы? – Эйдолон явно был ошарашен, он ждал не такого разговора, не такого начала.

– Когда свергали меня, взбунтовались семь провинций, и у них был всеми любимый лидер. Тогда любимый... Сейчас же, я слышал только о Пилие, а он даже не воин. Просто боится, как бы новый Узурпатор не пришёл по его душу. Он ведь даже не мой родственник. Просто трус, решивший всеми силами удержать власть у себя в провинции, и если ради этого стоит вызволить забытого демона, то он это сделает. Лишь бы уцелеть самому. Только он не уцелеет, как и весь его дом.

– Я не понимаю.Зачем? Почему? Почему вы говорите мне это только сейчас! Зачем сами согласились на такое! Отвечайте! – шок прошёл, у капитана осталась только ярость.

– Вы когда-нибудь умирали капитан? Не как сейчас, а медленно, мучительно, без шанса на спасение и без надежды? Вы ожидали смерть, как избавление? – Аврелиан говорил пугающе спокойно.Тот, кто знал его раньше сумасбродным молодым Императором, сейчас точно не узнал бы его. Даже если бы посмотрел в голубые глаза.

– Ах вот оно что! – Эйдолон презрительно усмехнулся, – Значит, это простое самоубийство! Только уж очень мудрёное, вы не находите? Не кажется ли вам, что было бы проще просто прыгнуть со скал в море? К чему такая нелепая героическая смерть? Не только ваша, но и тех, кто пойдёт за вами, ваших сторонников и их семей, не думаю, что Законный Император, пощадит их. И в конце концов, – зловеще сказал Эйдолон, – Вы всё ещё можете умереть сейчас! Я с радостью окажу вам эту услугу!

– Смерть в мои планы больше не входит, капитан – с усмешкой ответил Аврелиан, – А что входит в твои планы Эйдолон? Разве ты передумал стать полноправным гражданином Империи? Разве передумал становиться богачом? Или даже... сенатором?

Эйдолон молчал. Рука, до этого сжимавшая рукоять кинжала, медленно разжалась.

– Как? – только произнёс капитан.

– В ком из ваших людей, вы уверены абсолютно?

 

VII Шторм

Сартак впервые в жизни, не знал, что он чувствует. У него не было друзей среди тех, кто остался на берегу, у него не было друзей и среди тех, с кем он плыл сейчас на Восход. Они были пиратами. Чувство товарищества проявлялось у них чрезвычайно редко, в основном, во время попоек, реже - в битве. И всё-такипрямая натура степняка не желала признавать того факта, как они избавились почти от половины команды. Тень сомнения легла на всех оставшихся на борту, они помнили тех, кто остался позади и боялись, боялись капитана и ещё больше, призрачной фигуры на носу корабля, которая казалось, слилась с кораблём и редко перемещалась по судну.

Путь стал труднее, путь стал дольше. Даже осознание того, что они движутся к родным берегам, не успокаивало Сартака. Он просто не знал, что будет дальше, не знал ничего, кроме того факта, что море становится неспокойным, кто-то видел в этом ранний приход зимы и сезона штормов, но были и такие, кто видел в этом гнев богов и боялся их кары. Сартак впервые в своей новой жизни задумался о том, что хочет вернуться домой, найти своё племя и забыть море, забыть имперцев и их натуру, цивилизованную натуру. Теперь он хочет лишь чистого, степного воздуха, настоящей свободы, но пока кругом стоит запах солёного моря – горький, как предательство.

– Сартак! – позвал его чей-то голос.

От неожиданности степняк даже вздрогнул, тем болеечто исходил этот голосот призрачной фигуры без лица. «Он знает моё имя» – успел подумать варвар, и его ещё больше ужаснули эти мысли.

– Расскажи мне ещё о вашем Железном Кане? – попросил Аврелиан,– О его Империи и о золотоликом народе? Прошу тебя.

Это была просьба, но уставший от двойной работы пират не посмел отказать. Он рассказал Призраку всё, всё, что знал. О Великом Кане, о народах, подвластных ему, даже обучил некоторым словам. Все рассказы матери, легенды предков, новости от торговцев, с которыми они имели дело. Так продолжалось не один вечер, Аврелиан слушал и запоминал, редко задавая вопросы.

Перед самым прибытием к восточным берегам, погода резко испортилась, но Призрак слушал Сартака даже при проливном дожде. В последний такой разговор, когда Сартак в очередной раз описывал далёкую столицу Великого Кана, в которой сам, впрочем, никогда не бывал, Аврелиан прервал его и сказал, что ему уже не терпится увидеть её, и что Сартак, должно быть, тоже томится в ожидании этого путешествия.

В ту ночь Сартак больше не сомкнул глаз. Он знал, что это не просто слова, не просто просьба. Желание увидеть дом, которого его так рано лишили, шло рука об руку, с тем страхом, который внушала ему эта призрачная фигура, которая привыкла повелевать, и не приемлет отказов.

Шторм настиг их возле самой гавани, когда была уже видна земля, и теперь он относил их прямиком на скалы! Жестокий ветер и волны, грозили разломать в щепки судно, даже до того, как это сделают безжизненные скалы. Двоих мореходов просто смыло волной, Сартак даже не слышал их криков, раздался только ужасный хруст ломающегося дерева.

Эйдолон пытался перекричать ураган, пытался заставить пиратов выгрести на пологий берег, подальше от ужасных скал, перестать молиться на семи языках всем богам: морским и воздушным, злым и добрым, великим и ужасающим. Но не работало ничего, надежды не было. Тогда все взоры обратились на единственную фигуру, которую не сотрясали молитвы и обещания, на единственного, кто не кричал и не метался по обречённому кораблю. На того, кого они считали виновником всех этих бед, чей балахон, трепетал на ветру, а капюшон уже не покрывал голову.

– Молись! – кричали выжившие на перебой, – проси прощения у богов и людей, откажись от мести, от злобы в сердце, это она тянет нас ко дну! Прости врагам своим, благослови их! Так мы хотя бы умрём без мучений избежим мук в посмертии! Молись!

Аврелиан обернулся к тонущим и сорвал с себя старый, выцветший платок. В тот момент Сартак понял, что смотрит в лицо самой смерти. Бледное лицо, забывшее свет солнца, безумные, злобные глаза, полные холодной ненавистии зловещая пустота на месте отсутствующего носа. Лицо черепа, лицо с могильных курганов, лицо Смерти. В этот момент затихли все, так страшен был лик безумца, но ещё страшнее были его слова.

– Молиться? Просить прощения? Каяться? Никогда! Не прощу ни одного врага своего, ни одного хулителя своего не оставлю без возмездия! Никакие боги не спасут, не защитят их. Ни в этом мире, ни в загробном! Даже если я сам туда отправлюсь сегодня, никто не удержит там мою душу! – крик Аврелиана казался сильнее шторма, и думается, раздавался над водою, скалами и достигал далёкого берега. Сердца пиратов, напуганных разгулом стихии, теперь ещё больше ужасал этот человек, кричащий проклятия и призывающий смерть, но никто не делал попыток образумить его,его слушали, словно пророка, вещающего о гибели и Конце Времён. Слушали, забыв о настоящей смерти, которая унесла ещё пару моряков в пучину, но товарищи даже не взглянули на них.

– Я доберусь до каждого! И даже ценой спасения своего и своей души я не откажусь от мести! Заслуженная кара идёт за ними и за всем, что им дорого! Смерть! Смерть! Смерть! Вот единственная милость, которую я готов оказать им, быстрая и лёгкая, не та, на которую обрекли меня! Вот всё моё милосердие! Я Император! Я Аврелиан! Я бог в этом мире, живой и беспощадный...

Сартак закрыл глаза, чтобы не видеть безумца, но голос его, голос, что перекрикивал бурю, этот голос он не в силах был остановить, если только разжав руки и закрыв ими уши, но тогда пучина поглотила бы и его. А Сартак не хотел умирать, не желал такой смерти, когда он почти видел родные степи.

Что-то происходило между тем, пока степняк боялся открыть глаза, ветер стихал, волны переставали сотрясать корабельные доски. Шторм стихал, через тучи уже проглядывало солнце, а дождь уже перестал истязать несчастных. Сартак открыл наконец глаза. Пред ним предстала горстка выживших и безумец на судне, но разве боги не благоволят безумцам?В глазах тех, кто выжил, Сартак словно в зеркале увидел тот страх и ту преданность Императору. В тот момент он не сомневался в том, что Аврелиан вернёт себе трон, не сомневался в судьбе его врагов. И жалел их.

– Плыть к берегу, – Император спокойным голосом отдал команду. Затем бледное лицо посмотрело прямо на Сартака, тот опустил взгляд, – Надеюсь, твой народ не разучился делать золотые маски...

 

Эпилог

Леонт снова оказался в столице, правда в этот раз он прибыл туда в цепях, точно так же, как и покинул город, всего пару лет назад. Тогда он считал, что его жизнь кончилась, но позднее научился жить в храме и даже снова, как и в годы своей юности, начал возделывать землю и сад, в храмовом хозяйстве. Уродство его не тяготило, так как тяготила власть, он не прятал лицо и работал наравне с другими послушниками. Но вот и эта жизнь кончилась.

Он не получал вестей из внешнего мира, но пока его везли до столицы, успел понять, что его хочет видеть Император. Леонт не знал, что ещё от него нужно Кимону, он уже отнял его ненавистную власть, изуродовал и бросил доживать свои дни в отдалённую горную обитель. Там Леонт и жил, и жил спокойно. И вдруг, всё это кончилось.

Сразу с дороги его поволокли в тронный зал, и вот там Леонт удивился по-настоящему: у подножья трона лежал ниц, избитый человек. Это был Кимон. Император. Леонт поднял глаза на трон, там сидела статуя. Золотая статуя в алых императорских одеждах. Свет от факелов отражался на золотом лице, на котором нельзя было ничего прочитать: ни интереса, ни сочувствия.

По бокам трона стояли странного вида воины, чем-то похожие, на северных варваров, но с более причудливыми раскосыми лицами. С золотыми панцирями и безжизненными лицами.

– Здравствуй, Леонт, – сухо произнесла статуя.

Этот голос... Нет, не может этого быть! Леонт сразу же узнал его, но поверить в это не мог. Это было немыслимо.

– Это сон... Кошмар... Тебя нет. Ты же... ты... Ты такой же как я! Калека. Ты не Император! Этого не может быть!

– Вижу, ты узнал меня, – продолжала статуя, – Но ты не прав, я есть. И я Император. Законный Император, которого ты предал. Которого ты сверг, изуродовал и забыл. И я тебя не забыл Леонт. Судьба не забыла, и вот круг завершён, ты предан тоже. Ещё одним Узурпатором. Вот он, вы может даже и не виделись лично. А теперь вы равны, для справедливости. И для отмщения.

Леонт стоял, медленно унимая дрожь во всём теле. Он готовился выслушать приговор от безумца, от которого, как он думал, он когда-то спас Империю. Золотолицая фигура долго молчала, можно было решить, что Аврелиан в самом деле стал статуей.

– Я милосердный Император, я избавлю тебя от печальной участи гнить в могиле, на которую ты когда-то обрёк меня. Вас обоих.

Он услышал смех. Как же это было жутко, безжизненный смех, на застывшем, золотом лице. Затем, к Леонту шагнули варвары из свиты Императора, с обнажёнными мечами...

– Сартак! – Аврелиан подозвал к себе воина в богатом доспехе, – Снаряжай корабль и доставь мне сюда моего дорогого друга Феофила. Я желаю отплатить ему за его гостеприимство.

Степняк склонил голову и вышел отдавать распоряжения. Небольшая, пёстрая толпа придворных в зале нестройно затянула слова: «Да здравствует Аврелиан Золотоликий, Низвергатель Тиранов, Алый Император! Да будет царствие его долгим и благополучным!».