– Я три дня там прожил и чуть не свихнулся.

Отрешенно смакуя коньяк, Илья говорил с печальными паузами, а я так же печально слушал. Мы сидели в баре и поминали его дедушку, Михаила Палыча, который, благополучно дотянув до восьмидесяти трех лет, вдруг скончался от инсульта. С этого все и началось… Хотя нет, все началось много лет назад, но именно сейчас настало наше время.

В незатейливой славянской внешности Ильи сквозит что-то экзотическое – это у него от мамы, бурятки. Он ладен, невысок, смугл, скуласт, короткие черные волосы гладко причесаны. Он не рисуется, он органичен, как кошка. И вот, сидя над чашкой кофе, с одухотворенной печалью на лице Илья говорил и потягивал из рюмки коньяк. Мой друг любил своего деда.

Будучи литературоведом, Михаил Палыч сам небезуспешно пописывал, слыл добродушным сангвиником, и, овдовев, одиноко жил на отшибе пригородного поселка. Свой дом со всем содержимым он завещал внуку Илье. И теперь мой друг стал собственником справного двухэтажного коттеджа, удобного и ухоженного, с небольшим садом, примыкающим к болотистому лесу. Я бывал в этом доме, он мне нравился. Свались на меня такое наследство, я бы заселился и радовался. А у Ильи что-то не клеилось. В этот вечер он мне признался:

– Я три дня там прожил и чуть не свихнулся.

– А что не так?

– Не знаю. Нехорошо там стало. Не так, как раньше. Кажется, я поверил в эти чертовы сказки.

– Да ладно. Тебя с непривычки колбасит. Ты же никогда не жил там один. Дед умер, вот у тебя нервы и шалят. Пройдет время, успокоишься, привыкнешь, все наладится.

– Я похож на неврастеника?

– Нет. Но тогда расскажи, что тебя напрягает.

Илья немного помолчал, собираясь то ли с мыслями, то ли с духом, и выложил:

– Какая-то невнятная жуткая тягомотина. Днем еще ничего, а вечером… Все время кажется, что за спиной кто-то стоит и смотрит. Ночью просыпаюсь, чувствую – что-то меня разбудило, а что, понять не могу. Ну ладно, положим, я дурак слабонервный, а Балхан? Он же собака. И сам знаешь, нетрусливый пес. Я в магазин поехал, а его в доме оставил. Возвращаюсь – меня никто не встречает. Зову – не выходит. Отыскал у кладовки – в самый темный угол спрятался. Сидит, как побитый – уши прижал, голову опустил, скулит, глазами испуганно стреляет и даже шерсть торчком стоит и слиплась. Будто вспотел. Еле вытащил беднягу из этого угла. И потом все время – то скулит, то рычит и хвост поджимает. На ночь под кровать забился. Только дома в себя пришел.

– Н-да, Балхан парень серьезный, он за просто так психовать не будет, – согласился я.

И нам пришлось вспомнить то, над чем мы с детства привыкли посмеиваться. Дом Михаила Палыча стоял неподалеку от Тухлых болот, они на картах так и обозначались – «Тухлые». И в поселке говорили… По разному говорили – кто со страхом, кто с подколкой, кто с мистическим восторгом. Говорили, будто эти болота «нехорошие», и оттуда к деду Миши странные посетители заглядывают. Кому-то что-то виделось, кому-то что-то слышалось. Интересно жить рядом с легендой, приятно рассказать гостям что-нибудь жуткое, да ввернуть под конец: «Остерегайтесь выходить на болото в ночное время, когда силы зла властвуют безраздельно»¹. Невнятные слухи зародились и расплодились еще в те времена, когда на месте коттеджного поселка стояла тихая деревенька. А в лесу у болот доживала свой век заброшенная часовня. Со временем, окончательно запаршивев, она обветшала и развалилась.

В детстве на каникулах я часто гостил в доме Михаила Палыча, и мы с Ильей ни разу не видели и не слышали ни какой чертовщины. А дед с благодушной простотой слухи поддерживал, но ничего не боялся. Он утверждал, что сам в своем доме не раз сталкивался с темными силами, но сумел дать им отпор, после чего эти твари не решаются даже во двор нос сунуть. Но подробностей мы от старика так и не добились, потому считали, что он шутит. И вот теперь Илья усомнился:

– Похоже, Кирюха, дед-то вовсе не шутил. Уж если бы он шутил, то мог насочинять с три короба, на целый роман. Ан, нет. И получается – дед Миша умер, и нечто распоясалось. Вот посмотри, какой документ я нашел.

С этими словами он вынул из кармана бумажный конверт и извлек из него сложенный вчетверо линованный тетрадный листок.

– В семейном архиве отрыл. Это дед моей бабушке лет тридцать тому назад писал, вскоре после строительства дома. Она в Анапе у родственников гостила, а он к новоселью готовился.

Листок был исписан ровным разборчивым почерком, видно, что автор старался:

« Здравствуй, мой друг Танюша!

Как дела у тебя? Хорошо ли спишь и кушаешь? Не сгорела ли на солнце? Мирно ли сосуществует наша беспокойная родня? Звонила Анечка из Минска, у нее все хорошо, передавала тебе привет.

Я тружусь. Все статьи сдал в срок. Книга идет, днем душно, но вечерами пишется просто отлично. Дом наш преображается. К твоему возвращению мы здесь все закончим.

Наконец я разобрался с местными чертями. Да, я их видел. И тем не менее, не могу точно сказать, что они собой представляют. Не думаю, что их следует бояться – ну что они могут сделать? Одно беспокойство от них. Но и беспокойства этого нам не надо. Нехорошо, когда невесть кто под ногами шныряет. Потому, приводя в порядок наш дом, я взялся почистить его и от незваных гостей. Пробовал средства самые разные, они оказались или почти неэффективны, или совершенно бесполезны. Но вдруг наткнулся на интересный рецепт и решил его попробовать, признаюсь, скорее от отчаянья. И что думаешь? Сработало! Так справно я пуганул шишаг, что уже третий день тишь и спокойствие царит в нашем жилище и прилегающих к нему окрестностях. Не знаю, спрятались они на болоте или вовсе убрались к себе в преисподнюю – мне до того дела нет. Главное чтобы к дому нашему не подходили и на глаза не показывались. Ну а если вздумают вернуться, то мне теперь есть, чем их встретить.

И так. Кабинет и гостиная готовы. Завтра привезут мебель для кухни. Шторы, как мы договаривались, я не заказывал, оставляю это дело под твое начало.

Передавай привет родне. Гуляй, ешь фрукты, не жарься на солнце. Скучаю. Целую.

Твой верный супруг Миша.

18.06.1994 г.»

– Судя по тону письма, Михаил Палыч не так уж серьезно относился к чертовым тварям, – заметил я.

Илья со мной не согласился:

– Да это он перед бабушкой хорохорился. Успокаивал, чтобы не боялась. Не станет же он ей ужасы расписывать.

– Что меня смущает в этой истории… Никакой конкретики. Что за нечисть такая? Черти, демоны, упыри? Кто?

– Это в беллетристике все четко, ясно и понятно. А в жизни ничего толком не разберешь.

– Дед так и не рассказал, чем шишаг пуганул?

– Нет. Придется мне самому выпутываться.

Я перечитал письмо еще раз и процитировал:

– «Но вдруг наткнулся на интересный рецепт…» Наткнулся, значит, нашел случайно. Если он называет это рецептом, значит что-то где-то записано. Может, в его бумагах порыться? Знаешь, у старушек в укромных местечках хранятся бумажки с рецептами тортов да пирогов, варений да солений.

Илья нервно поморщился и предложил… Нет, скорее, даже попросил:

– Давай вместе съездим в дедовский дом. На следующей неделе. Посмотришь, что и как. Свежим взглядом. А?

Конечно, я согласился, мне самому захотелось в этом деле покопаться.

 

Однако Илья позвонил мне уже через день. Я сразу понял, что он не в своей тарелке – голос в телефоне звучал глухо и хрипло:

– Кирилл, я у деда. Ты не можешь приехать? Здесь жуткая фигня творится… Приезжай, пока я не свихнулся. Это гавеная гребаная чертовня.

И я поспешил на помощь, взял отгулы на два дня и этим же вечером отчалил. За городом потихоньку зрела осень. Было сухо, но пахло дождем, березы светились желтыми подпалинами. В самом конце тихой пустой улицы виднелся дом Ильи, а за ним темнел лес, притаившись, будто смотрел и ждал, что будет дальше. Я въехал во двор и припарковался. Пестрая дорожка из плитняка пересекала ровный упитанный газон, стриженые хвойники теснились дружными стайками, в густой зелени тут и там тлели огоньки цветников. И посреди этой мирной пасторали крепкий белостенный коттедж возвышался несокрушимым донжоном. Илья вышел на террасу и выжидающе замер, зябко спрятав руки под мышками. В полосатом свитере он выглядел матросом, встречающим бурю у подножья маяка.

– Ну, что тут у тебя? Подкрепление прибыло. Будем чертям хвосты крутить, – попытался я подбодрить друга, с улыбкой поднимаясь по ступенькам. – Потрудимся во славу Архистратига Михаила…

Последние слова застряли у меня в горле – очень уж скверно выглядел Илья. Лицо осунулось и потемнело, глаза покраснели, волосы засалились.

– Не представляешь, как я рад тебя видеть, – ответил он уныло, даже не пытаясь прикинуться, что все не так страшно.

Я не был в этом доме около двух лет. Воспоминания детства зашевелились, загорелись и разлились теплом по сердцу. Запах можжевельника, розоватый свет из китайского абажура, тиканье настенных часов. Огромный стол, участник шумных обедов и тихих чаепитий. Массивный кожаный диван, свидетель наших игр и вечерних посиделок за книгами и сериалами. Картина с летним пейзажем, знакомая каждым мазком. Ее автор, живописец Гиряев, уверял что, где-то среди трав и ветвей подрисовал чертика, и мы с Ильей искали его, просматривая полотно сантиметр за сантиметром. Так и не нашли. Над диваном, распластавшись, висела белая шкура, а над ней охотничье ружье, украшенное вороненой сталью с гравировкой. Заходившим в гости приятелям, мы врали, что это шкура белого медведя, которого дед Миша собственноручно застрелил вот из этого самого ружья. Пацаны нам верили, завидовали и благоговейно поглаживали густой белый мех. Ну, позже, конечно, открылось, что шкура козья, а ружье ненастоящее – муляж, копия. Настоящее ружье Михаил Палыч хранил в кабинете, запертым в сейфе. В детстве красивый и очень правдоподобный муляж был нашей любимой игрушкой, а когда Ильюхе стукнуло семнадцать, мы получили доступ к оригиналу, но под строгим контролем Михаила Палыча. Старик научил нас обращаться с ружьем – стрелять, заряжать, чистить.

Я с упоением погрузился в атмосферу этого дома, в его уют, спокойствие, отрешенность от всей прочей жизни. Казалось, что время здесь остановилось. И не верилось, что добродушный старик в вязаном жилете и с очками на лбу больше никогда не появится в этих стенах.

Илья налил мне крепкого чая, нарезал бутербродов с сыром и колбасой, и за столом, попивая и пожевывая, мы завели беседу. Я начал:

– Ты же собирался на следующей неделе приехать.

– Сорвался, не вытерпел. Расхрабрился, подумал: фигня, магнитные бури и недосып. Размечтался, вот приеду, а тут все как прежде. Черта с два. Нет, сначала, обстановка вписывалась в рамки приличий. Ну, разве что, так – малость стремно…

– Ты без Балхана?

– Да. Пожалел псину. Совсем один. Приехал, проверил дом – все на своих местах. Поужинал, телик посмотрел. Потом пошел спать на второй этаж. Ночь тихая стояла, хоть и пасмурная, фонари на улице светят, соседские собаки гавкают. Ничего, вроде. Лег, но лампу на тумбочке не стал выключать – так спокойнее. Заснул. А среди ночи, будто толкнул меня кто-то – бац, проснулся. Смотрю темно. Я не сразу вспомнил, что лампу-то зажженной оставлял. Лежу, и чудится мне, будто в комнате кто-то есть, будто крадется кто-то и, вроде как, дышит рядом. И вдруг слышу прямо над ухом тихо хрипло и зло: «Проваливай отсюда, выродок, на х…» У меня все похолодело, вскочил, глядь по сторонам – никого. Успокаиваю себя: померещилось, не проснулся еще. А сердце колотится. Я к лампе, за выключатель – щелк-щелк, а свет не включается. За провод потянул, а он к розетке не подключен. Ну, я вилку поймал и полез, шарю по стене, ищу куда воткнуть… И тут меня что-то холодное и потное за руку хватает. Вот даже не схватил, а просто положил свою влажную лапу поверх моей руки, так неторопливо и уверенно. Я чуть не уссался… И рванул. Только внизу на диване в себя пришел. Сижу, свет горит, тихо и жутко. В ушах звенит. А после заметил, что у меня ноги и локти в синяках, – Илья поддернул рукав и показал синюшнее пятно на предплечье. – Наверно, когда бежал, на лестнице навернулся. Я телик включил. И просидел остаток ночи, дожидаясь рассвета, как Хома Брут.

Потрясенный рассказом моего друга, я заговорил шепотом:

– А ты для храбрости ничего не покуривал?

– Вот сам тут переночуй, а потом расскажешь, что ты покуриваешь.

– Договорились, – согласился я. – Посмотрим на твоих демонов. А вот то, что тебя потрогало, это было звериная лапа или человеческая?

Илья не задумался ни на минуту:

– Человеческая. Как потная холодная ладонь.

– И оно матом ругалось?

– Да. Оно на три буквы меня послало. Как говорил дед Миша, мат – бесовский язык.

– А когда ты заснул, что тебе снилось?

– Не помню. Совсем не помню.

– Сделаем так. Я наверху лягу, а ты, если хочешь, здесь оставайся в обнимку с телевизором. Здесь эта тварь к тебе не приставала?

– Пока нет.

Я уже не чувствовал прежнего уюта и покоя. Казалось, из всех углов сквозит чем-то темным и злобным. Какое-то напряжение сгустилось под потолком и давит. Дом, который прежде был убежищем от погодных и житейских бурь, вдруг превратился в логово врага.

Илья устроился на ночь в гостиной – завернувшись в плед, он уселся по-турецки на диван перед телевизором с большой кружкой чая в руке. Я поднялся наверх и из трех спален, для чистоты эксперимента, выбрал именно ту, в которой прошлой ночью спал Илья.

В комнате сохранилась подростковая обстановка: письменный стол, книжные полки, шведская стенка, постер к фильму Казино «Рояль», старый барометр, глобус… Чтобы не терять связь с первым этажом, я оставил дверь приоткрытой. Внизу тихо бубнил телевизор, в окно сочился свет уличного фонаря. Я не стал задергивать штору, пусть фонарь светит, уж его-то никто не сможет вырубить из розетки.

Поначалу я лежал, не смыкая глаз, пытаясь разобрать, о чем говорят там, в телевизоре на первом этаже. Я смотрел на пятно света на стене, разглядывая смутный рисунок на обоях и резной футляр барометра. Понемногу на меня накатывал покой. Вокруг все становилось тише и темнее. И вот я уже где-то, совсем далеко от этого дома, от невнятных страхов… Я иду по коридору, длинному, тихому и светлому, со множеством дверей и маленькими лампами на кремовых стенах. Это отель. Я ищу свой номер, но у меня ничего не получается, потому что комнаты пронумерованы не по порядку. Я блуждаю по этажу, таблички с цифрами путаются, словно издеваются надо мной. Меня выносит к лифту. Глянцевые двери раскрываются, из них выходит девушка, брюнетка в черном костюме, она улыбается яркими алыми губами, смеется карими глазами. К лацкану приколот бейджик… Вдруг что-то наваливается на меня, опрокидывает, от внезапного испуга перехватывает дыхание, я падаю и просыпаюсь, резко от толчка. Все внезапно остановилось и успокоилось. Я лежу в полутемной комнате, внизу бубнит телевизор. Пахнет свежестью травы и листьев. На стене пятно света, в нем прорисовывается силуэт барометра… А рядом… Что это? Странная тень, будто человеческая, но какая-то неестественная. Я не могу понять, что с ней не так, и гадаю, кто или что может ее отбрасывать. И вдруг эта тень начинает медленно двигаться, словно человек, ее хозяин, оборачивается ко мне. Повернулась и смотрит. У тени нет ни лица, ни глаз, но я чувствую, что она смотрит на меня и нехорошо смотрит, со злобой. Она склоняет голову набок так, будто вглядывается. Я не сплю, я слышу, как внизу бубнит телевизор. Сажусь в постели, осматриваюсь, пытаясь найти хозяина этой зловещей тени. Окно горит мутно-зеленоватым тревожным светом, за окном балкон, но там никого нет. Ни кого нет, а тень на стене есть. Она поднимает руку и растопыривает длинные кривые пальцы, словно грозя мне. Так дети изображают когтистую лапу злобного зверя. А невнятный бубнеж телевизора вдруг выстраивается в тихие, но четкие фразы: «Что ты вылупился, дурак. Проваливай, выродок. Сгниешь, сгниеш-шь, со всеми потрохами. Протухнеш-шь…» Я схватил с тумбочки то, что попалось под руку, и швырнул в тень. Что-то со звоном разбилось. Вскочив, я бросился вон из комнаты и услышал тихое фырканье, будто кто-то еле сдерживался, чтоб не рассмеяться.

Слетев вниз по лестнице, я оказался в гостиной. Яркий свет, болтовня телевизора… Илья сидел на диване с закрытыми глазами, привалившись к спинке и закинув голову. Он спал и был похож на оставленную ребенком куклу. Сев рядом, я пытался успокоиться, сердце колотилось, в горле пересохло. На экране телевизора какие-то люди горячо спорили, кажется, гангстеры, чего-то не поделили. Наконец, я нашел в себе силы встать. На кухне, оглядываясь и прислушиваясь, я напился воды, заварил чай и только перед рассветом заснул на диване рядом с Ильей.

 

Мы проспали почти до полудня, за поздним завтраком я рассказал о своих приключениях. И мы пришли к выводу, что таки да, в доме завелась какая-то хрень, и распоясалась она именно вследствие того, что Михаил Палыч покинул этот мир. Король умер. Вывод ясен: или мы найдем дедовский рецепт, или Илье придется дом продать, хозяином ему здесь не быть.

– Продать дом? С таким приданным? – засомневался я. – Ты расскажешь покупателям о чертовщине?

– Расскажу. Я честный парень. Все равно найдутся те, кто не поверит.

– Жалко-то как. Не ожидал от Михаила Палыча такого разгильдяйства – завещать дом внуку, а заклинание от нечисти зажать.

– Да кто ж знал, тридцать лет тут тихо было.

– Может, соседей порасспрашивать?

– Ну, кто здесь из его друзей-старожилов остался? Скворечников и Борисовна поумирали. Николай Иваныч к детям в Питер перебрался. Отвоевалась старая гвардия.

– Давай еще раз на письмо взглянем.

Растерянность и досада волной пронеслись по лицу Ильи:

– Е-елки! Я его дома оставил.

– Ладно. Там написано, что на этот рецепт он наткнулся случайно. Значит, что-то где-то в доме лежало и попалось ему на глаза.

– В газете или журнале что-то нашел?

– Вы изотерические журналы выписывали?

– Спросил. Это ж тридцать лет назад было. Но на моей памяти такого чтива здесь не водилось, и ни чем таким дед не интересовался.

– И все-таки, нужно проверить вашу библиотеку, прошерстить полки, вдруг где какой гримуар завалялся. Ну, и в письменном столе порыться. А что нам еще остается? Ты возьмешь на себя архив, а я стеллажи с книгами.

Илья замялся:

– Нет, давай лучше наоборот – я за книги, ты за бумаги.

– Да мне как-то неудобно, я человек посторонний. Лезть в личную переписку, в дневники. Это дело семейное.

– Тебе неудобно, а мне тяжело. Боюсь совсем расклеиться.

В самом деле, для Ильи рыться в дедовских бумагах все равно, что рану ковырять. Мы взялись за работу – я сел в кресло за письменный стол, а Илья, взобравшись на стремянку, завис над полками стеллажа.

На своем рабочем месте Михаил Палыч никогда не разводил творческого беспорядка, вот и сейчас на слегка запыленной столешнице печально застыли лишь несколько предметов: серебристый ноутбук, лампа с зеленым плафоном, деревянный резной стакан с ручками и карандашами, да фотография Татьяны Александровны, бабушки Ильи. На автомате схватившись было за ноутбук, я тут же вспомнил, что тридцать лет назад он не мог принимать участия в боевых действиях, и занялся ящиками стола, вынимая папки, коробки, тетради, записные книжки. Прежде всего, меня интересовали мелкие бумажки, казалось, что на каком-нибудь обрывке я найду волшебный рецепт. Но мне попадались только записки с адресами, номерами телефонов и списками фамилий или названий книг.

– Какая дата стояла на письме? – спросил я Илью.

– На каком письме? – отозвался он из-под потолка.

– На письме твоего дедушки твоей бабушке.

– Не помню.

Я сам справился:

– Кажется, девяносто четвертый? Лето девяносто четвертого. Июнь или июль?

Отбирая бумаги, датированные 1994-м годом, я нашел несколько писем, а главное – дневник. Откуда-то выпал засушенный цветок клевера, скользнул по столешнице, хрустнул и рассыпался под моими пальцами. Решив передохнуть перед погружением в далекое прошлое, я откинулся на спинку кресла и поднял взгляд на Илью. Он шарил по стеллажу, трогая корешки книг, вытаскивал какой-нибудь том и тут же ставил его на место. Две полки занимали красные с позолотой шеренги Большой советской энциклопедии. И рядышком выстроился многочисленный темный отряд корешков полного собрания сочинений Горького. Там и тут в глаза бросались отбитые крупным шрифтом фамилии: Булгаков, Бахтин, Акутагава, Арцыбашев, Муратов, Перуц, Фицджеральд, Шкловский. Под рукой Ильи я заметил толстый черный корешок с замысловатым узором и не смог разобрать имя автора.

– Что это за книга? Большая черная, рядом с Гофманом? Ну, прямо перед тобой.

Илья не отвечал, хотя, казалось, в упор смотрел на тот самый толстенный черный том. Ему было не до книги.

– Постой, – он встревожено обернулся. – Слышишь?

По дому растекалась тишина.

– Слышишь? Кто-то ходит на втором этаже.

– Нет, не слышу.

– Ну, вот-вот. Не слышишь? Гребаная чертовня... Пойду проверю.

– Да тихо, вроде.

Илья слез со стремянки и отправился на второй этаж. Я остался в кабинете, настороженно ловя каждые звук, но не слышал ничего кроме тиканья старых часов в гостиной и… шагов. Да, шагов – кто-то ходил наверху. Кто? Наверное, Илья. Через несколько минут он вернулся и, сообщив, что на втором этаже все в порядке, успокоился, предложил пообедать и двинул на кухню.

Просмотрев несколько писем, я не нашел ничего интересного. А небо за окном уже начало темнеть, вечерело. Через несколько часов настанет ночь. Еще одна жуткая бессонная ночь? Я включил настольную лампу и вернулся к письмам. Прочитав пару посланий, разочарованно отложил их в сторону и снова глянул в окно… Через двор, по дорожке от ворот к дому шел человек. Неуверенно и осторожно, осматриваясь… Это был Илья. Илья? Он же на кухне. Я слышу, как он там чем-то позвякивает. Но этот парень на дорожке так похож на моего друга, он только что приехал, он идет от ворот… Что за черт? Я выбрался из кресла и прошел к кухне. В желтоватом свете ламп, на фоне шоколадного кафеля маячила спина в полосатом свитере. Да, Илья здесь на кухне, стоит у мойки и чистит лук. Кого же я только что видел во дворе? Мне померещилось? Я тихо попятился к дверям, выскользнул в прихожую и оттуда на террасу. Илья уже поднимался по ступенькам и, заметив меня, удивленно развел руками. Все такой же, как и пару дней назад… Он раскрыл было рот, но я приложил палец к губам и зашептал:

– Тихо-тихо, молчи.

Илья остановился в растерянности, я схватил его за грудки и оттащил к стене дома, заботясь только о том, чтобы тот, в кухне, ничего не заметил.

– Что за фигня, Кирилл? Что ты здесь делаешь? – в возмущении просипел Илья.

– Ты меня сюда позвал.

– Речь шла о следующей неделе. Где ты взял ключи?

Творилась какая-то адская чертовщина. Только один из этих двух парней был настоящим Ильей. Я пытался понять кто, и мне казалось, что это именно тот, кого я припер к стене. Вглядываясь в такое знакомое лицо и не зная, как докопаться до правды, я взялся расспрашивать:

– Если речь шла о следующей неделе то, какого ты сейчас притащился?

– Мне сосед позвонил. Он увидел в окнах свет, решил, что я дома и позвонил, хотел болгарку одолжить. Я подумал – или в дом воры залезли, или я свет забыл выключить. Вот приехал проверить.

– На машине?

– Да.

– И где твоя машина?

– За воротами. Что ты вцепился в меня? Влез в мой дом, и меня же допрашиваешь.

– Тише. Не психуй. Тут такое дело…

Я окинул взглядом двор и понял, что прокололся в самом начале. Приехав сюда, я не заметил что, во дворе нет Ильюхиной машины. Он, конечно, мог загнать ее в гараж, но я же не проверил. Конечно, мне и в голову не могло прийти, что он…

– Спокойно, братан. Сейчас во всем разберемся, – пообещал я. – Только тихо. Мы подойдем к окну и заглянем в кухню. Посмотришь на того, кто там хозяйничает. Но что бы ты не увидел, молчи как покойник. Ясно?

Илья испугано закивал.

Мы подкрались к окну кухни, оно располагалось с другой стороны дома и смотрело в сад. К аромату еще цветущих роз подмешивался вкусный запах чего-то жареного. Поднявшись на крыльцо черного хода, я посмотрел в окно. Парень в полосатом свитере увлеченно крошил картошку на сковородку. Поманив Илью, я уступил ему место. Осторожно вытянув шею, мой друг глянул… Свет упал на его лицо, глаза внимательно прищурились и тут же округлились, рот приоткрылся. Илья оглянулся на меня в немом вопросе, снова повернулся к окну и ошарашено оцепенел, его ноги стали медленно подгибаться. Я поймал оседающее тело друга, оттащил подальше и прислонил к стене. Бледный, Илья еле стоял с поникшими руками, подогнутыми коленями и смотрел на меня туманным взглядом.

– Илья, – позвал я шепотом, – Ильюха. Ну!

Я хлопнул его по щеке. Он очнулся, в глазах вспыхнули испуг и недоумение.

– Ну. Возьми себя в руки, – я встряхнул друга за плечи. – Ты слышишь меня?

– Что это? – хрипло прошептал он.

– Еще четверть часа назад я думал, что это ты.

– Господи. Какой ужас.

– Поверь, мне не легче. Я вот с этим… Целую ночь провел.

– Валим отсюда, – решительно выпалил Илья.

– И что дальше?

– А ты что предлагаешь?

– Я хочу во всем разобраться.

– Это он тебя сюда позвал?

– Да, позвонил с твоего номера и сказал: приезжай.

– Как с моего номера? И зачем? Зачем ты ему здесь?

– Теперь уже не знаю. Если он сам и есть чертова тварь, то на фиг он меня позвал?

Илья шумно сглотнул и взмолился:

– Поехали отсюда. Темнеет уже.

– Ты поезжай, а я останусь. Займусь этой чертовщиной, раз уж ввязался. Давай, сваливай потихоньку, чтобы он тебя не заметил и не понял, что рассекречен.

– Ну и нервы у тебя.

– Мне не впервой.

– Ладно. Я позвоню тебе, – Илья с трудом оторвался от стены.

– Не надо. Не звони, а то еще спалишь кантору.

– Хорошо. Сам тогда набери. Если что, я сразу приеду. Я наготове буду.

И неровной походкой он направился к воротам. На первых шагах Илью качало, но понемногу он выровнялся и припустил чуть ли не бегом.

Мне тоже хотелось удрать подальше от всей этой чертовщины, но я не мог бросить дело на полпути. Темная загадка не отпускала меня, и я чувствовал, что смогу ее разгадать. Отдать этим тварям дом? Без боя? По крайней мере, я должен попытаться. Подышав свежим воздухом, я набрался храбрости.

На кухне горело, шкварчало и шипело, пахло жареным мясом и приправами. Илья… Неизвестно кто уже накрывал на стол. Разгоряченный работой, он повеселел в предвкушении ужина. Ему нравилось то, что он состряпал. Парень вынул из холодильника несколько банок пива, поставил на стол тарелки, разложил вилки и ножи… Он так по-хозяйски вертелся на кухне, что я усомнился в своих выводах. Может, вот этот и есть настоящий, а тот с которым я только что говорил жуткий морок? Адская сила хитра и изворотлива. Илья привлек меня к работам, попросив порезать огурцы и помидоры для салата.

Мы сели за стол. Мой приятель постарался – румяная картошка и загорелые бифштексы томились в кудрях золотистого лука, да с чесночком, да с перчиком, да с розмарином. Похоже, в преисподней знают толк в еде. Что же такое сидит напротив меня и набивает рот картошкой? Глядит на меня, как Илья и спрашивает его голосом:

– Останешься еще на ночь, или домой поедешь?

– А ты? Хочешь свалить?

– Если ты уедешь, я не останусь.

Интересно, на чем он собрался уезжать. Надо сходить в гараж и проверить, там ли машина.

– Я не уеду, пока не перерою стол деда Миши. Вот поем, сяду и упрусь, пока не перетрясу все бумаги.

– Кирюха, ты настоящий друг.

Я смотрел на него и ясно видел, как он отличается от того, с кем я говорил несколько дней назад в баре или час назад во дворе. Это осунувшееся лицо, землистый оттенок кожи, красноватые глаза – то, что я принял за следы волнений и бессонных ночей, могло оказаться чертами дьявольской сущности, пробивающимися наружу сквозь человеческую оболочку. Однако тот же голос, чуть тронутый хрипотцой, та же кошачья ладность… Почувствовав, что я его разглядываю, Илья тоже задержал на мне взгляд. Илья? Или демон, чудовище, нечто? Меня пробрало липким холодом, в груди заныло, отяжелело. Давя в себе приступ страха, я спросил:

– Интересно, зачем эти твари лезут в твой дом? Что им тут надо? Сидели бы в своем болоте.

Ну-ка, что ответит?

– Наверное, эти сущности нашей энергией питаются.

– Да? Но они же нас выгоняют, – возразил я. – Тебе говорили «вали отсюда, ублюдок…» Нет, как оно там выражалось? Выродок? Да, выродок.

– Значит, им нужен этот дом. Надо же им где-то жить. На болотах холодно и сыро, часовня развалилась. Заселятся, отпразднуют победу над дедом Мишей и развалят потихоньку дом, так же, как часовню.

Мне показалось, что при этих словах чудовище не удержалось от злорадной улыбки. И даже не улыбки – так, пробежало что-то по губам и мелькнуло в глазах.

Пока Илья прибирался в кухне, я сходил в гараж, проверил – машины там не было. Впрочем, он мог и автобусом приехать… Конечно, вместо того чтобы гадать, проще прямо спросить: «где твоя машина?» Но он может догадаться, что я его подозреваю. Не надо ворошить.

Вернувшись в кабинет, я взялся за дневник. Слегка потертый стандартный ежедневник в синем переплете, исписанный местами четким, местами небрежным почерком. Работали с ним активно – тут правки, там пометки на полях. Листы, медленно переворачиваясь, шелестели в моих руках. Я путешествовал по 1994-ому году. Первые страницы просматривал тщательно и, не встречая никаких зацепок, листал все быстрее и быстрее. Но на подходе к лету я сбавил обороты, выискивая любой намек или оговорку.

В основном это были деловые записи, о личном в них говорилось изредка и вскользь, мне не встретилось ни душевных излияний, ни глубоких размышлений. Новый дом упоминался, но о том, что в нем происходило, дед Миша не откровенничал. Начиная с мая, на страницах дневника появился А. К. Толстой. Михаил Палыч работал над статьей «Отражение религиозных взглядов А. К. Толстого в его лирики». В списках прочитанного, среди прочего, значились «Основные мотивы поэзии А. Толстого» Бельского, «Некоторые черты жизни, личности и мировоззрения А. К. Толстого» Александровского, «Пророческий дух в русской поэзии: (лирика А. Толстого)» архимандрита Иоанна. Похоже, в июне Михаил Палыч был погружен в творчество Алексея Константиновича. А ведь он мистику писал… Я задумался, вспоминая, что там такого про нечисть есть у Толстого А. К. Мой взгляд упал на фотографию в рамке на столе, Татьяна Александровна улыбалась ласково и лукаво. На фото ей было лет сорок. Летний сарафан, черный в мелкий горошек, на голове венок из ромашек, вся такая солнечно-беззаботная. А на груди цифра 112… Что за черт? А-а, это страница дневника в стекле отразилась. На полях крупно и четко с заметным нажимом выведено: «А.К. Толстой, том I, cтр. 211, пятая строфа». А на стекле в зеркальном отражении мне показалось 112. Номер службы спасения. Запись взывала ко мне со страницы, датированной 16-ым июнем. Интересно, а что там, в первом томе на странице 211?

– Илья, у вас, кажется, было собрание сочинений Толстого Алексея Константиновича?

– Не помню, может, и было, – прилетел ответ со стремянки.

– Поищи, пожалуйста.

Он не помнит… Он не помнит, как мы пацанами зачитывались «Князем Серебряным», «Упырем» и «Семьей вурдалака»? Я уже вижу четырехтомник, с потертыми черно-белыми корешками, особенно потрепан второй том, заветный, с романом и повестями. Но Илья его не замечает, он беспомощно шарит по полкам, он нервничает… И я понимаю – он не умеет читать! И мне все ясно… Это существо не умеет читать! Потому оно и отказалось рыться в бумагах. А когда я спросил «что там за книга», он откосил от ответа, прикинувшись, будто слышит наверху шаги. Эти твари позвали меня за тем, чтобы я нашел рецепт – им, безграмотным, самим не справиться. И чтоб я не ленился и не сомневался, они пуганули меня ночью: «Проваливай, выродок…» А зачем им этот рецепт? А за тем, чтобы его уничтожить. Но ведь я-то прочту и буду в курсе. Значит, после им нужно будет уничтожить меня…

– О-о, Ильюха, ну ты совсем уже не в форме. Вон, четыре тома прямо у тебя под носом. Устал?

– Уже в глазах рябит от этих книг.

– Иди поспи.

– А ты?

– А я на вахте до упора. Сваришь мне кофе?

– Конечно. А зачем тебе Толстой?

– Так он же мистику писал. Посмотрю, нет ли там каких заклинаний.

Нечто слезло со стремянки и с виноватым видом побрело на кухню. Как только оно скрылось из виду, я вытащил из тесного ряда книг первый том Толстого. Вернулся за стол, прислушался… Тишина… Хлопнула дверца шкафа – чудовище возится на кухне, за мной, вроде бы, никто не следит. На всякий случай хорошенько осмотревшись, я раскрыл книгу. Меня окатило сладким запахом старой бумаги, замелькали страницы с ровными столбиками стихов, я отыскал 211-ую. Черный заголовок на белом фоне – «Волки»:

«Когда в селах пустеет,

Смолкнут песни селян

И седой забелеет

Над болотом туман,

Из лесов тихомолком…»

Знакомое стихотворение, Михаил Палыч его наизусть читал. Но мне нужна пятая строфа. Я отсчитываю, переворачиваю страницу. Вот и пятая:

«Их глаза словно свечи,

Зубы шила острей.

Ты тринадцать картечей

Козьей шерстью забей

И стреляй по ним смело!»

Последняя фраза прозвучала у меня в голове голосом деда Миши: и стреляй по ним смело! Неужели оно? Неужели нашел? Почему нет? Ружье имеется и картечь найдется. Козья шерсть… Никогда не видел у Михаила Палыча пыжей из козьей шерсти. Стоп. А шкура в гостиной. Белая козья шкура. А и не спроста ль он ее туда повесил? Чтоб всегда под рукою была? Я захлопнул книгу и вернул ее на полку. Ну что ж, самому попробовать или сначала с Ильей поговорить? А даст ли мне эта чертовщина живым отсюда уйти? Надеюсь, ружье на месте. Ключи от оружейного сейфа прежде хранили в тайнике в подоконнике. Плохи мои дела, если их перепрятали. Пустив в ход ногти, я снял пластину с торца – есть! Знакомая связка ключей. На сердце у меня потеплело. Прокравшись в гостиную, я вырвал клок шерсти из висевшей на стене шкуры. За этим занятием, меня чуть было не застукал шайтан – весь в облаке кофейного аромата, он с тихой осторожностью нес на блюдечке чашку из тонкого белого фарфора. Опустив свою ношу на письменный стол, существо, скользнуло по нему жадным взглядом и спросило:

– Ну, как ты думаешь, у нас есть надежда?

– Есть, – подбодрил я нечисть. – События, так или иначе, оставляют следы в документах. Иди отдыхай. Можешь включить телевизор, только дверь закрой.

И оно удалилось, затворив дверь, и через минуту послышался привычный бубнеж телевизора. Оружейный сейф серым призраком таился в углу. Я отпер его, ружье, вытянувшись по стойке смирно, блеснуло вороненой сталью. Вверху еще одна запертая дверца – отделение с порохом, гильзами, дробью, картечью и прочим. Собрав все, что мне нужно, я подготовил три патрона, в каждом по тринадцать картечей и козья шерсть. Хватит ли мне трех? Я торопился, если чудовище вдруг зайдет и увидит, чем я занимаюсь, придется как-то выкручиваться.

Вынув ружье из сейфа, я зарядил его. Из гостиной доносился монотонный говор телевизора, и все, больше никаких звуков. Я бросил взгляд на книжную полку, на черно-белые корешки четырехтомника: «Ну, Алексей Константинович, не подкачай». Ружье грозной тяжестью грело мне руки. Я открыл дверь и вошел в гостиную.

Илья сидел на диване, завернувшись в плед, и смотрел телевизор. Глянув на меня, он всего лишь удивился:

– Что это ты? Зачем тебе ружье?

Я направил на него дуло:

– А ну-ка, выйдь во двор.

Илья оторопел:

– Ты что, спятил?

– Не хочется диван портить.

– Кирилл… Кирюха, ты что?! Опусти ружье, мать твою!

Я прицелился. Илья бросился вон. Он выскочил так быстро, что я даже не заметил – вот он сидит, и вот его уже нет. Я за ним – вылетаю на террасу и вижу, как он бежит по дорожке к воротам. Уже стемнело, но в рассеянном свете уличного фонаря отчетливо мелькает полосатый свитер. Я вскидываю ружье, целюсь… Последнее сомнение обжигает меня: «А если я ошибся? А если это мой друг Ильюха?..» Но палец уже жмет на спусковой крючок. Гремит выстрел, из дула вылетает облачко дыма. Парень падает лицом в траву, лежит и не шевелится.

Тихо, даже собаки не лают, даже ветер присмирел, одна луна пялится на меня сквозь дымку облаков. Я пошел к своей жертве, торопясь и ускоряя шаг. Тело лежало ничком, под ним медленно расползалась темная лужа. На свитере проступали бесформенные пятна. Парень, вроде бы, дернулся. Я взял его за запястье – худая черная когтистая кисть безжизненно зависла, скрючив пальцы. В испуге я выпустил эту нечеловеческую руку и застыл, пытаясь понять, что лежит передо мною. Преодолевая страх и отвращение, я ухватил нечто за волосы и, повернув его голову, заглянул в лицо – большой круглый распахнутый красно-белый глаз и черная лоснящаяся кожа. В ужасе я шарахнулся от тела и вытер руку о джинсы. Из-под трупа растекалась черная вязкая жидкость, свитер темнел и проседал, тело таяло, как масло на сковородке. Запахло тухлыми яйцами.

За спиной зашуршало. Оглянувшись, я вскинул ружье. Ветви куста раскачивались. Нет, я не псих, я не стану стрелять в невидимую цель. Но вокруг по-прежнему было тихо, куст замер, его больше никто не тревожил. Тишь и страх. Чей страх? Кто кого здесь теперь боится? Я повернулся к своей жертве – тело исчезло, оно превратилось в черную маслянистую лужу. Вот так – только мокрое место осталось.

Закинув ружье на плечо, я победоносно оглядел двор, радостное опьянение накрыло меня.

– Эй, вы! Кто тут еще есть? – гаркнул я. – Как вас там? Выродки? У меня на вас всех картечи хватит, – и тихо добавил: – С нами сила господня.

Сейчас я проверю дом, а потом позвоню Илье.

1. А. Конан Дойла «Собака Баскервилей»