Сегодняшний сон был самым ярким из всех, что снились последние месяцы. И самым страшным. Всё те же грозовые чёрные тучи над головой, отвесные скалы вокруг огромного озера. Ветер, ломающий ветви вековых сосен и удивительно спокойная зеркальная гладь водоёма. Узкий настил из скользких и покрытых мхом брёвен нависал над тёмной водой, и сколько бы Ольга ни вглядывалась, своего отражения в озере она не увидела. Зато из глубины начало медленно подниматься светлое пятно. Всё ближе и ближе к поверхности, пока вода не расступилась и на мостках перед Ольгой чудесным образом не оказалась страшная утопленница. Куски непонятной одежды, белые кости черепа, проглядывающие сквозь остатки и лоскуты бледной кожи. Ряды мелких чёрных ракушек, покрывающие видимые в прорехах мокрого тряпья участки тела. И вполне осмысленный взгляд сохранившихся карих глаз, которые были самым ярким, что можно увидеть под клубившимися тучами, разрываемыми порывами холодного ветра. Утопленница подняла руку с раскрытой ладонью, будто всеми сморщенными костлявыми пальцами указывая на Ольгу, и отчетливо прошептала:

– Олёй.

А затем, резко приблизившись, эта ладонь столкнула её с мостков в воду. И уже отчаянно сопротивляясь неведомой силе, тянущей в тёмную глубину, Ольга услышала:

– Олёйозеро.

Внезапно проснувшись и с криком вскочив с постели, Ольга тут же зажала себе ладонью рот, боясь разбудить мужа с дочкой. Но сквозь неплотно задёрнутые шторы пробивался питерский день, а часы на стене показывали почти десять утра. Лёшка на работе уже в это время. А Варя должна ещё спать, если не была разбужена маминым воплем. Ольга с удивлением посмотрела на свою ладонь, которая, как и всё тело, была мокрым от пота. Будто она и правда тонула в том страшном озере из сна. Чтобы успокоить дыхание, прийти в себя, заправить постель и смыть в душе все ночные страхи понадобилось минут двадцать, не более.

Стоя на кухне и готовя завтрак, Ольга с привычной тоской смотрела на то, как совсем недавно зародившийся летний ясный день превращается в очередное пасмурно-дождливое ожидание вечера. После того, как каша с сухофруктами была приготовлена, а нужное количество кипячёной воды превратило концентрированный сироп от кашля в лекарство, пришла пора будить Варю.

Ладонь легла на лоб спящей дочери. К счастью, не горячий. Температуры нет, а это уже радует. Но вот то, что тихое размеренное дыхание то и дело разбавлялось чётко слышимым хрипом, настораживало. Ну, ничего, сегодня же съездим к педиатру. Кто ж знал, что субботняя поездка на Флотский маяк обернётся простудой. Всё же даже в начале лета ветра, дующие с залива, не такие уж и тёплые.

– Просыпаемся, поднимаемся и умываемся, – Ольга поцеловала дочь в тёплую щёку и, увидев, что та сразу же нахмурилась, добавила, – не куксимся, а то твоя кашка от такого лица сразу прокиснет.

Пока дочь прихорашивалась в ванной комнате, Ольга решила заварить себе чай. Пара пакетиков сразу же начали окрашивать кипяток в керамической кружке, превращая его в постепенно темнеющую спираль чая, следующую за круговыми движениями ложечки. Как и следовало ожидать, ниточки пакетиков намотались на ложечку и её вместе с ними пришлось вынуть. Склонившись над чашкой, Ольга вдохнула цитрусовый аромат и … с криком швырнула её на пол. Мгновения хватило, чтобы в чайном отражении увидеть то самое страшное лицо утопленницы из сна. Но к ужасу, оно никуда не исчезло, а всё так же как и в кошмаре, протягивало ладонь из лужи на полу, пока на кухню не прибежала встревоженная дочь:

– Мам, что случилось?

– Ничего, мой котёнок, просто чай слишком горячий был, вот чашку и не удержала. Всё хорошо. Умылась уже? Садись завтракать, а я приберусь здесь.

– Твоя любимая была, – Варя нахмурилась, глядя на осколки чашки в луже разлитого чая, – её тебе папа подарил.

– Ну, теперь у тебя есть повод для того, чтобы посекретничать с папой, – не столько намекая на свой скорый день рождения, сколько пытаясь успокоить дочь, подмигнула Ольга, – и я даже ни капельки не хочу знать, что вы мне подарите.

Варя хитро подмигнула в ответ и принялась уплетать кашу, уставившись в очередной мультфильм на экране небольшого телевизора. Ольга же, собрав все крупные осколки и опустив их в мусорное ведро, собралась было идти за тряпкой в ванную, как внезапно накатившая волна прохлады заставила её остановиться. Тело так явственно ощутило холодное и влажное дуновение, что показалось, будто окно открыто. Но стеклопакет на кухне был закрыт, а Варя даже не пошевелилась. Значит, показалось. Но следующий невидимый порыв влажного холода был настолько осязаемый, что тело вмиг продрогло, а кончики пальцев даже задрожали. И вместе с этим пришло какое-то подсознательное понимание, что нужно делать. Нет, даже не делать, а просто попробовать сделать. Бросив короткий взгляд на спину дочери, увлечённую мультфильмом, Ольга протянула руку к луже на полу и медленно развела дрожащие пальцы в стороны, будто пытаясь прикоснуться к уже остывшему чайному пятну.

Было непривычно ощущать, что кончики пальцев коснулись влаги на полу, хоть до неё и было больше метра. Ольга осторожно свела пальцы вместе и с интересом смотрела, как неровная клякса лужи так же стягивается в одно компактное пятно. Пальцы ладони зашевелились, будто скручивая тугую нить и лужа, повинуясь этому движению, так же начала скручиваться в тёмную блестящую спираль, отрываясь от пола. Пальцы двигались быстрее и быстрее, пока тугой водоворот не поднялся над уже сухим полом, и аккуратной струйкой не перетёк в кухонную мойку, с привычным шумом исчезая в её сливном отверстии.

Наваждение отпустило, а Ольга прислонилась к стене, изо всех сил зажимая себе рот, чтобы не закричать, не испугать дочь. Девушка смотрела на сухой пол и отказывалась верить в происходящее.

– Мам? С тобой всё в порядке?

Голос Вари вырвал из беспорядочного урагана мыслей, разрывавших голову.

– Зуб, – Ольга опустила ладонь, – разболелся немного. Наверное, тоже простыла на заливе. Покушала уже? Давай тарелку, а тебе ещё сироп от кашля пить.

Проследив за дочерью, чтобы та выпила лекарство, Ольга проводила её взглядом из кухни и принялась за посуду, стараясь даже не думать о произошедшем. Но недавнее происшествие так явно стояло перед глазами, что в голове снова зародился водоворот непонятных мыслей и вопросов. Опустив чистую тарелку на полотенце, чтобы стекала вода, Ольга облокотилась о столешницу мойки и закрыла глаза. Но тут же её пальцы резко сжались, чуть ли не ломая ногти о полированную поверхность мрамора. Перед глазами предстал уже новый образ. И в отличие от той ужасной полуразложившейся утопленницы, он не вызывал страха.

Странно, но Ольга не спешила открывать глаза. Наоборот, даже расслабилась, насколько это было возможно. Лицо, появившееся перед закрытыми глазами, необъяснимо вызывало доверие и притягивало своей теплотой, мягкой улыбкой, морщинками прищуренных голубых глаз. Волосы, выбеленные сединой, аккуратно спускались на узкие плечи, а в открытом вороте рубашки из ткани грубого плетения была видна такая же подвеска, как и у самой Ольги. Только не на золотой цепочке, а на тёмном перекрученном шнурочке. Интуитивно прикоснувшись к своей подвеске из светлого янтаря с застывшей в ней каплей воды, Ольга открыла глаза. Несколько секунд образ неизвестной ещё ласково смотрел на неё, пока не начал медленно таять. И уже почти исчезнув, в сознании раздалось уже знакомое слово:

– Олёйозеро.

И следом пронеслась вереница приглушённых шепотков, размытых образов, жестов, которые сплетались воедино, становились чёткой подсказкой. Да, теперь пришло понимание того, что нужно именно сделать, а не попытаться. И Ольга, ещё не отойдя от образов, которые привиделись, взяла тарелку, наполнила её водой и, аккуратно сделав пару шагов, поставила на стол. Прикоснувшись к ней ладонями, словно обнимая, чуть прикрыла глаза и зашептала неизвестные, но очень мелодичные, тягучие слова. Ладони девушки легонько подрагивали, отчего на воде в тарелке пошла еле заметная рябь. Слова становились всё громче, а вода всё больше напоминала кипящую. Только не обжигающую, а всё такую же холодную. Наконец Ольга открыла глаза, подняла подрагивающие ладони и посмотрела на тарелку, вода в которой успокоилась, и ничем не отличалась от обычной водопроводной.

– Варя, иди сюда.

– Мам, опять что-то разбила? – Дочь примчалась с телефоном в руках.

– Садись и слушай меня внимательно, – голос Ольги был тихим, но твёрдым. – Сейчас ты будешь дышать над этой тарелкой с водой. Просто дышать. Склони голову и дыши на воду. Не дуй, а просто дыши, выдыхай на неё.

– Мам? С тобой всё в порядке?

– Не волнуйся, в Пряжку твою маму ещё рано отправлять, – кончиками губ улыбнулась Ольга. – Дыши.

Варя подёрнула плечами, но села и склонилась над тарелкой, послушно дыша на неё. Сначала ничего не происходило, кроме подозрительных взглядов дочери, которыми та одаривала мать на каждом старательном выдохе. И Ольге пришла мысль, что если подобные видения продолжатся, то ей и правда в ближайшее время придётся познакомиться с персоналом психбольницы. Но внезапно изо рта дочери потянулись еле видимые тёмно-синие ниточки. Только своеобразный ступор не позволил Ольге отшатнуться от увиденного. Наоборот, слегка прикрыв глаза, она смотрела на то, как с каждым выдохом дочери из её рта появляются всё новые и новые нити, утолщаются, извиваются, растворяются в воде. К этим нитям прибавились и коричневые, нехотя выползающие из носа дочери. Все они смешивались, скручивались и небольшим водопадом опускались в тарелку. При этом сама вода, бывшая прозрачной и чистой, медленно окрашивалась в непонятный грязный цвет, оставаясь по-прежнему спокойной. Постепенно ниточки теряли свой окрас, истончались. Попутно с этим из горла Вари доносилось всё меньше и меньше хрипов, пока дыхание не стало почти бесшумным, лёгким. А нити и вовсе исчезли.

– Всё, молодец, – Ольга коснулась плеча дочери, – как ты себя чувствуешь?

Варя снова пожала плечами, подняла голову и посмотрела в потолок, прислушиваясь к ощущениям внутри себя. И тут же перевела удивлённый взгляд на мать:

– Как у тебя получилось? Я же нормально дышу теперь! Даже нос дышит и всё чувствует! Мамочка, ты колдунья, да? А меня научишь?

– Иди уже, колдунья моя маленькая, наслаждайся каникулами. А это просто рецепт такой из йоги, вычитала в интернете. Видишь, сработало.

– Вот! А ты говоришь, что в интернете одни враки! Спасибо, мамулечка!

Ольга подождала, пока дочь умчится к себе в комнату и осторожно взяла тарелку. С ней ничего не изменилось на первый взгляд. Но стоило только расслабиться и чуть прикрыть глаза, как было видно, что когда-то прозрачная вода превратилась в тягучую бурую жидкость. Аккуратно вылив эту непонятное что-то в сток мойки, Ольга тщательно вымыла тарелку и села за стол. Колдунья? Или всё же сумасшедшая? Так вон, Варя дышать свободно стала. Даже хронический гайморит, годами беспокоивший её, судя по всему, исчез бесследно. Так что же это? Что означают все эти видения? Кто эти люди, чьи образы являлись ей? Ольга взяла на ладонь свою подвеску из янтаря – то немногое, что осталось у неё от матери, пропавшей много лет назад. Капля воды переливалась в воздушном пузыре застывшей вековой смолы. И никаких ответов, новых образов не появлялось.

День до прихода мужа прошёл в лёгких домашних хлопотах. И в небольших экспериментах. Убедившись, что дочь её не видит, Ольга разными способами пыталась понять, что за внезапное умение проснулось в ней. Первые же опыты дали понять, что всё ограничивается только водой. То зато она становилась для Ольги такой же податливой, как глина для скульптора. И расцветала крохотными фонтанчиками на поверхности тарелки. И закручивалась в мини-торнадо, пытавшимся вырваться из чашки. И снова покорно собиралась из уже специально налитой лужи в тугие спиральки, переносилась по воздуху в мойку или просто исполняла хаотичный завораживающий танец в воздухе. То, что это были не галлюцинации или то же сумасшествие, Ольга убедилась в тот момент, когда шрам от ожога утюгом сиреневыми нитями стёк в подставленную под кисть тарелку с водой. А на месте когда-то бугристой полосы не осталось ни рубца, ни даже красного пятнышка. И чем дальше Ольга испытывала свои умения, тем чётче приходило понимание правильности происходящего. Будто она всё это умела и раньше, но позабыла, а теперь снова вспоминает по крупинке, по капельке. И это успокаивало. Мысли о визите к психиатру совсем исчезли из головы, и Ольга просто наслаждалась новым опытом. Приобретённым, а может и просто когда-то забытым. Но вот когда она могла это уметь, а потом забыть? Насчёт этого никакого объяснения не было. Лишь каждый раз после удачного контакта с водой в голове раздавался тихий приятный голос, шепчущий всего лишь одно слово – “Олёйозеро”.

– Папа, папа! А мама мне простуду вылечила и даже мой хернический гайморит! – голос дочери из прихожей отвлёк Ольгу от идеально круглого водяного шара, медленно крутившегося над мойкой. Секунда – и шар с шумом расплескался по всей поверхности столешницы, наполнив мойку почти до краёв. Ольга поспешно зашевелила пальцами и вода послушно, до последней капельки свернулась в тугой сверкающий жгут, вскоре исчезнувший в сливном отверстии. С облегчением выдохнув, она пошла встречать мужа, который уже снял обувь и шёл к ней навстречу, держа дочь на руках.

– Хронический, а не хернический, – Лёшка звонко поцеловал дочь, опуская её на пол. – Что, совсем-совсем вылечили?

– Ай, рецепт в интернете подсмотрела, а оказалось действенное средство, – Ольга с улыбкой махнула рукой. – Давай раздевайся, мой руки и будем ужинать.

Как ни опасалась Ольга, но ужин прошёл без каких-то неожиданностей, связанных с её внезапным умением. Разливая по чашкам душистый чай из заварника, она спросила мужа:

– Лёш, а что такое Олёйозеро? Это же что-то из Карелии? У них же там названия такие похожие. То ли озёр, то ли городов.

– С чего это вдруг тебя Карелия заинтересовала? – Лешка откусил кусок бутерброда и тщательно прожевал. – Хоть и рядом, но ты даже на выходные туда ехать не хотела.

– Просто интересно, что означает это слово. Услышала где-то, вот и прицепилось, покоя не даёт.

– Сейчас посмотрю, пока чай остывает.

Ольга молча смотрела на то, как муж достал ноутбук, включил и защёлкал клавишами. Лёшкино лицо становилось то сосредоточенным, то озарялось улыбкой, то хмурилось. Наконец-то, взяв в руку чашку с чаем, он осторожно отхлебнул из неё:

– Ну, что тебе сказать. Ты оказалась права – это название озера в Карелии. Не то, чтобы глухомань, но и далеко не цивилизация. Хотя, от одной железнодорожной станции не так уж и далеко. Правда, от Питера до той станции почти полдня пути на поезде. Странное озеро. Вокруг него никаких поселений нет. А! Ещё старая легенда имеется. Согласно ей, это озеро было с давних времён пристанищем ведьм и колдунов. Как их там … Нойды! Или нет … Короче, судя по легенде, место не очень хорошее и даже гиблое. Интересно, где ты могла слышать это название? Оль? Ты меня слышишь?

Ольга уже была готова рассказать мужу обо всём произошедшем. И о непонятных ночных кошмарах, и о своём умении управлять водой. И будь, что будет. Вдвоём что-нибудь придумают. Если надо к психиатру – пусть будет психиатр. Лёгкий оклик мужа вывел её из раздумий, и только она решилась всё рассказать, как всё тело снова обдало влажной прохладой, принёсшей понимание того, что нужно сделать. Поднявшись из-за стола, Ольга открыла кран и подставила пустую чашку. Пока вода струйкой наполняла её, губы успели прошептать певучие слова на незнакомом языке. Закрыв кран, Ольга протянула чашку мужу:

– Пей.

– У меня же чай, – Лёшка улыбнулся, поднимая свою чашку.

– Пей. Так надо.

– Ну, если надо, то надо. Посадишь мне желудок – буду одними кашками питаться.

Глядя на то, как муж послушно выпил воду, Ольга медленно твёрдым и негромким голосом сказала:

– Лёша, мне нужно попасть на это озеро.

– Оль, если надо, то какие вопросы? У меня через несколько дней тоже отпуск. Вот все вместе и съездим. Заодно и твой день рождения отметим там. Круто будет, да?

– Лёша, мне нужно попасть на это озеро завтра. Одной.

– Ну, завтра, так завтра. Теплые вещи только с собой возьми. Ты надолго уедешь? Я эти пару дней до отпуска за свой счёт возьму и с Варюхой буду дома тебя ждать. А вообще, что-то я устал и жутко хочу спать. Долго тоже не сиди, а то проспишь своё озеро.

Уже совершенно не удивляясь внезапной покладистости мужа, Ольга проводила того до спальни и села в кресло, обдумывая то, что ей предстоит сделать. К сожалению, она даже и не знала, что делать, оставляя всё на волю интуиции, и предчувствий.

 

Как ни странно, но этой ночью Ольга впервые за долгое время не только выспалась, но и не видела ничего кошмарного во сне. Наоборот, она проснулась с таким чувством, будто беспробудно спала несколько дней, набираясь силой и энергией. Осторожно, чтобы не разбудить мужа, поднялась, привела себя в порядок. Подойдя к кровати, легонько провела ладонью по короткому ёжику прически мужа, улыбнулась и тихо вздохнула. Развернувшись и решительно выйдя из спальни, подошла к комнате дочери. Открыв дверь, Ольга как-то нерешительно подошла к кровати. Варя спала, её дыхание было чистым и ровным. Убрав с лица дочери растрепавшиеся локоны волос, она замерла на минуту, сжимая в ладони висящий на шее кусочек янтаря. Тот, будто живой, начал согреваться и непостижимым образом слегка пульсировать. Сняв подвеску, Ольга склонилась над Варей, чтобы защёлкнуть миниатюрный золотой замочек на шее дочери. Вокруг всё погрузилось в непроницаемую тишину. Даже щелчков секундной стрелки часов на стене не было слышно. Только в ушах раздавались удары собственного сердца. Гулкие, ровные, чёткие. К ним прибавились более частые лёгкие и звонкие удары сердца дочери. Ольга не понимала, что происходит, но чувствовала, что сейчас должно случиться что-то очень важное. Для неё самой и для её дочки. Будто вынырнув из беззвучного оцепенения, Ольга отпрянула от Вари и поспешно защёлкнула замочек цепочки с подвеской на своей шее. И тут же всё безмолвие исчезло, уступая место привычным звукам питерского утра. Облегчённо вздохнув, Ольга поцеловала дочь и поспешила на вокзал, прихватив сумку с вещами, собранными ещё вечером.

Девушка в билетной кассе удивленно посмотрела на Ольгу, как-то непонятно дёрнула головой, но всё же выдала билет до нужной станции. Видать и правда, это была такая глухомань, что билеты в тот край берут крайне редко. Если берут вообще.

Уже сидя в мерно покачивающимся вагоне, Ольга с какой-то щемящей тоской смотрела на проплывающие в окне знакомые питерские пейзажи, постепенно сменяющиеся стеной леса, небольшими просеками, одинокими скалами или сплошным монолитом бурелома. Прикрыв глаза под убаюкивающий перестук колёс, девушка то и дело спрашивала себя, а правильно ли она поступила? Вдруг, это какое-то наваждение, бред или более серьёзное расстройство психики? Внезапно её охватила безудержная паника, и она вскочила с места, схватив сумку. Бежать! Скорее из поезда! К дочери! К мужу! К семье! Чем она только думала?

– Олёй …

Тихий ласковый голос, наполненный теплотой и умиротворением, казалось бы одним этим странным словом разогнал все волнения, не оставив даже следа от паники. Ольга осмотрелась, но в вагоне кроме неё находились только две пожилые женщины, да и те спокойно спали, не обращая внимания на подскочившую девушку. Она присела на своё место и уже спокойно посмотрела в окно, ничуть не удивившись тому, что капли бушующего дождя складывались на стекле в образ улыбающейся незнакомки. Силуэт, переливаясь капельками воды, поднял маленькую ладонь и снова отчётливо прошептал:

– Олёй …

Ольга улыбнулась в ответ и прислонила свою ладонь к стеклу:

– Я Ольга.

За окном вдруг ярко вспыхнул разряд молнии, вслед за которым раздался и громкий раскат грома, и силуэт из капель смыло порывом ветра.

 

Глядя вслед уходящему поезду, Ольга вдохнула полной грудью какой-то незнакомый воздух. Нет, она знала запахи железной дороги – угля, креозота, нагретого на солнце металла рельс. Но здесь всё это пахло совсем иначе, с доселе незнакомыми нотками. Перехватив поудобнее сумку, девушка огляделась. Ни билетной кассы, ни каких-либо строений вокруг не было. Только полуразвалившийся бетонный перрон, по которому в её сторону не спеша направлялась незнакомая женщина, с трудом тащившая и небольшую сумку на колёсиках, и два внушительных баула, связанных, и перекинутых через плечо. Уже поравнявшись с Ольгой, женщина шумно выдохнула, смахивая капли пота со лба, и с интересом глянула на неё:

– Не на той остановке вышла? Ну, теперь до самой ночи придется под ёлкой сидеть, пока поезд обратно пойдёт. До чего ж молодёжь бестолковая и невнимательная.

– Извините, – Ольга и сама начала сомневаться, что вышла на нужной остановке, – мне на Олёйозеро нужно. Не подскажите, как до него добраться?

Вопрос Ольги заставил женщину опустить свои баулы и уже более пристально рассмотреть девушку.

– Да, видать, сильно припекло, коль на Олёйозеро собралась. И ошибиться ты не могла. Не ошибаются те, кто туда идёт. На, подсоби-ка, нам всё одно по пути с тобой до протоки.

Протянув Ольге ручку сумки, она так же не спеша пошла по едва заметной тропинке, не дожидаясь, пока новая знакомая последует за ней. До упомянутой протоки они шли недолго, но в полном молчании. Тропинка петляла между огромных замшелых валунов, поднималась на пригорки, поросшие низким кустарником, скатывалась вниз небольшими овражками. Вскоре ощутимо потянуло прохладой и сквозь стену сосновых стволов показались проблески воды. И вот уже тропинка вывела их на берег широкой, и длинной протоки. Большая деревянная лодка с синим обшарпанным мотором почти наполовину была вытащена на берег, да ещё и привязана веревкой к ближайшей сосне.

Заслышав скрип колёс сумки или просто учуяв шаги людей, из-за борта показалась взлохмаченная голова в обрамлении такой же бороды. А затем и сам хозяин поднялся в полный рост. Высокий, статный, ручища как те вёсла, что по бокам лодки укреплены. У Ольги в голове мелькнула мысль, что вот такие мужики и должны жить в таких местах. Другие просто не выживут в этих диких краях.

– Кого это ты, Адамовна, с собой притащила? – густой низкий голос был под стать мощной фигуре лодочника. – Уж не лесавку по дороге встретила? Я уже и забыл, когда девах молодых в наших краях видел.

– К Олёйозеру девка собралась, – с серьёзным видом глянув на смеющегося мужчину, сообщила Адамовна. – Сам знаешь, что надобно отвезти, коль она не шутит. Да и кто в своём уме шутить будет подобным …

– Вы же меня довезёте, да? – глядя на вмиг растерявшего своё веселье лодочника, с надеждой спросила Ольга. – Я заплачу сколько надо.

– Брось, дочка. Какие деньги, коль на Олёйозеро собралась. Довезу в лучшем виде, не переживай. Ты давай, забирайся в лодку и присаживайся. Эта протока четыре озера воедино соединяет. Второе отсюда и будет искомое, твоё.

Быстро побросав вещи Адамовны в лодку, не обращая на приглушённое женское ворчание, мужчина легко столкнул своё судно на воду и завёл мотор. Обдав сидящих клубами белого дыма, тот заурчал равномерно и звонко, отгоняя лодку всё дальше от берега в сторону открытой воды.

Не прошло и получаса, как размеренно тарахтящая моторка вырвалась из стен протоки на обширную водную гладь неизвестного озера. Небольшие каменистые островки и вполне полноценные острова, покрытые деревьями, скалистые высокие обрывы, тёмная глубина – всё это было так незнакомо Ольге, но в то же время притягивало чем-то неуловимым, как будто окружающие пейзажи были намного роднее каменных джунглей Питера.

– Пейлусозеро, – коротко бросил лодочник, умело лавируя между многочисленными островками. – Сейчас по лудам попетляем немного, а там через полчаса и твое Олёйозеро будет.

– Гиблое место, – ворчливо пробурчала женщина, – гиблое и тёмное, что бы там не говорили.

– Ну, не скажи, Адамовна, не скажи. Не может в гиблом месте добрый человек жить. А ежели и живёт, тогда какое ж оно гиблое да тёмное?

– А добрый ли тот человек?

– Добрый. Мне Демидовна сына спасла. Вон, – лодочник неопределённо махнул рукой за плечо, – в Ленинграде все лекари от него отказались, помирать домой отправили. А Демидовна выходила, на ноги поставила. Да и внуками я ей обязан – здоровыми родились, чего уже и не чаял никто. Не может злой человек добро делать. Не может, Адамовна.

В таких вот по-своему добрых разговорах-переругиваниях незаметно прошло время и Ольга, начавшая дремать под мерный рокот мотора, очнулась от тихого оклика:

– Эй, молодица, тебе на выход. Да не спеши ты, дай к берегу пристать, глубина тут приличная, а вода завсегда холоднючая.

Пряча улыбку за прокуренными усами, лодочник уверенной рукой направил к единственному пологому месту берега между отвесных высоких скал.

Мужчина помог сойти на берег, подал сумку и ещё некоторое время с улыбкой уговаривал приехать к нему в гости. Дескать, с детьми познакомит, с внуками, а Ольга отдохнёт, свежим воздухом надышится, вкусностей, коих в большом городе и не сыщешь, отведает. Адамовна всё это время легонько дёргала лодочника за рукав, что-то неслышно ворча. Но всё же и она помахала рукой девушке, когда лодка отошла от берега. Не успела моторка скрыться за крутым скальным уступом, как за спиной Ольги раздался тихий голос:

– Ну, здравствуй, доченька.

Девушка резко обернулась. Перед ней стояла та самая седовласая женщина из видений. Распахнутая меховая безрукавка поверх длинного белого платья, подпоясанного разноцветным плетёным поясом. Маленькие ладошки как-то совсем по-домашнему сложены на поясе. И улыбка. Та самая, тёплая и ласковая, при взгляде на которую просто обволакивает нежностью.

– Здравствуй, Оленька.

– Вы меня знаете?

– Плоха та мать, которая свою кровинушку не узнает.

Последнее, что видела девушка, были высокие сосны, внезапно закружившиеся в хороводе вместе со скалами, улетающие куда-то далеко-далеко ввысь.

Очнулась Ольга на крепко сбитой лавке, прислонившись спиной к срубу избы. Почти чёрные, блестящие брёвна сруба, были покрыты сеточкой небольших трещин и казалось, что отдавали теплом даже в такую сырую погоду. Девушка провела ладонью по бревну, явственно ощущая, что оно и правда тёплое.

– Лиственница. Ещё прадед твой избу ставил. Сколько простояла, столько ещё и простоит. В этих краях любое другое дерево за десяток лет сгниёт в труху.

Ольга обернулась на голос и сердце само собой застучало сильнее мотора лодки, которая доставила её сюда. Женщина стояла совсем рядом, держа в руках деревянную чашку.

– Про дочь … Это шутка?

– Держи, выпей для начала, а потом я всё расскажу.

Ольга приняла чашку и с удивлением посмотрела на обычную воду в ней. Но обычную ли? Слегка прикрыв глаза, она снова глянула на воду. И тут же, как со страницы книги прочитала все шепотки, наговоренные над ней, все желания, сказанные.

– Вижу, уже знакомо это умение, – тепло усмехнулась женщина, – вот и пей без опаски. Веры будет больше словам услышанным.

Подождав, пока Ольга выпьет наговоренную воду, женщина присела рядом с ней на лавку и, склонив голову к плечу, ласково посмотрела на девушку:

– Какая же ты красавица у меня, доченька. Да, Оля, дочь ты мне родная. Но, не спеши вопросы задавать, успеешь ещё. Лучше c самого начала всё расскажу.

Взяв ладонь дочери в свои тёплые ладони, она неспешно начала свой рассказ:

– Много лет назад … Даже много столетий назад в этих землях жили могущественные нойды. Все свои знания они обращали только в добрые дела, никогда не делая зла ни человеку, ни зверю. Но как не может в мире существовать добро без зла, так и возле нойд всегда где-то рядом жили гейду – те, чья душа и помыслы чернее ночи. И их могущество было таким же безграничным. То, что умею я, то, что умеешь ты и всё, чему ещё обучишься – лишь слабые отголоски того, что было когда-то подвластно нашим предкам. Наш род изначально жил на берегу этого озера. Это сейчас тут пара человек вёрст на двадцать, а раньше народу было – берега селениями устилались.

– А почему Олёйозеро?

– Не догадываешься? Олёй – это же Ольга, только на одном из карельских наречий. Так уж пошло, что девушек в нашем роду Ольгами звали.

– А у меня дочка Варвара. Варя. Это что-то значит?

– Это многое значит, моя хорошая, очень много. Но об этом попозже. Так вот, нойды и гейду никогда между собой открыто не враждовали. Какой смысл, если силы практически равны? А вот проклятия имели и имеют совершенно иную силу, которую обычным умением, каким бы сильным оно ни было, не перебить. Так уж вышло, что много назад одна гейду прокляла твою прапрапрабабушку. И проклятие непростое было, а с умыслом, с подковыркой. Ведь если каждая из нойду была вольной и смогла выбирать любой путь в жизни, в любом месте жить, то после того случая каждая девушка из нашего рода в течение семи поколений в свой двадцать пятый день рождения должна была явиться на это озеро и служить людям, как её предки.

– Так что же плохого в этом? Делать добро людям, служить им, помогать – разве это злые дела?

– А ты подумай, чем могла пожертвовать каждая из семи. Чем ты сама могла бы пожертвовать? Что ты навсегда была бы обязана оставить в прошлой жизни?

– Варя! – Ольга вскочила с лавки. – И Лёша! Но я же увижу их ещё! Я же вернусь к ним! Я же не давала ни на что согласие! Или … Нет, я не хочу в это верить!

– Всё зависит от тебя. Если ты откажешься, то свободно вернёшься к своей семье. И тогда через много лет сюда придёт твоя дочь. Теперь ты понимаешь, какое это проклятие? Всегда придётся чем-то жертвовать. Но самое страшное, что именно ты можешь всё закончить. Ты седьмая и последняя. Если ты останешься здесь, то твоя дочь проживёт долгую и счастливую жизнь. Если можно назвать счастьем жизнь без матери. У нас у всех был выбор, но думаю, что мы сделали его верно, пытаясь поскорее избавиться от того проклятия, чтобы наши потомки жили без каких-то древних обязательств.

– Мама, почему я тебя не помню?

– Ты была уже не такая уж и маленькая, и я безумно любила тебя, поэтому, и не хотела, чтобы страдала после того, как твоя бабушка позвала меня, – мать приподняла пустую деревянную чашку и грустно ухмыльнулась. – Наше умение повелевать водой просыпается именно к двадцати пяти годам.

– Я ведь даже твоего имени не помнила… Ольга, да? Ты же говорила, что всех звали так. Подожди. Но ведь мою дочь зовут Варя! Это что-то значит?

– Это значит, что именно тебе предстоит или прервать наше проклятие, или …

– Я не хочу “или”!

Ольга отбежала от лавки на пару шагов и стиснула кулаки.

– Лучше я здесь, чем моя маленькая! А я … Я найду способ быть рядом с ней. Если мы такие могущественные, то это всё не может быть преградой! Что нужно для этого сделать? Что-то сказать?

Девушка заметалась по утоптанной площадке возле избы, оглядываясь по сторонам, воздевая руки к ещё светлому небу:

– Я согласна! Вы слышите? Я согласна! Только оставьте мою дочь в покое!

Ольга бессильно опустила руки и поникла, вслушиваясь в эхо своих же слов, то затихающее, то внезапно так громко орущее, что хотелось закрыть уши. Сквозь слёзы она посмотрела на свою мать и замерла. Ольга Демидовна, совершенно бледная, стояла возле лавки, низко склонив голову. А сзади на Ольгу накатывал поистине шторм влажного холода. Резко обернувшись, она увидела позади себя пятерых женщин очень преклонного возраста. Они стояли полукругом. В разной одежде, с разными прическами, разного роста и телосложения. Только тёплые улыбки, ярко-голубые глаза и неуловимое сходство в чертах лица подсказывали, кто это мог быть. Бабушки и прабабушки склонили седые головы перед своей внучкой и правнучкой. Ольга не раздумывая, склонила голову в ответ.

И тут же ноги, не смотря на тёплую обувь, буквально примёрзли к земле, вмиг покрывшейся инеем. Вскинув голову, Ольга смотрела на то, как женщины медленно расступились и вдалеке из воды начал появляться какой-то силуэт. Неизвестный в полной тишине приближался к ним, а Ольга с ужасом, безмолвно раздирающим грудь, начала узнавать идущего. Та самая страшная утопленница из её ночных кошмаров. Однако, по мере приближения этого полуразложившегося трупа, Ольгу начала обуревать непонятная ярость. Нет, не злость. Не обида. Не стремление отомстить за все загубленные судьбы, за нереализованные жизни, перечёркнутые всего лишь одним проклятием. То была чистая ярость и понимание того, что даже при обоюдно равных силах добро просто обязано оставаться добром. Гордо подняв голову и твёрдо стоя на онемевших от холода ногах, Ольга вдруг с удивлением начала понимать, что её кошмар стал неуловимо меняться.

Истлевшее тряпьё превращалось в аккуратную одежду, отороченную мехом. Со страшного костлявого лица осыпались ракушки, а оно само покрывалось кожей, на которой даже проступил румянец. Клочья спутанных волос уступили место пышным чёрным локонам. Ещё пара шагов и перед Ольгой стояла красивая девушка приблизительно такого же возраста. Карие глаза смотрели на неё пристально, изучающе. Ни слова не сказав, колдунья повернулась к женщинам за спиной и в пояс поклонилась. Снова обернувшись, она слегка кивнула матери Ольги, а ей самой улыбнулась. И прежде, чем обернуться костром, а потом взвиться в небо всполохом искр, и огня, гейду тихонько прошептала:

– Прощены.

Следом за ней в небо тугими искрящимися всполохами взвились ещё пять костров.

 

 

Сидя на лавке и чувствуя себя маленькой девочкой в тёплых объятиях матери, Ольга наконец нарушила молчание:

– Что теперь?

– Теперь? – Ольга Демидовна улыбнулась и сильнее прижала к себе дочь. – А теперь у нас впереди обычная жизнь. И свобода. И всё это благодаря тебе, моя маленькая.

– Маленькая! – усмехнувшись, фыркнула Ольга. – Это ты ещё Варьку не видела. Кстати, мам, а почему лодочник назвал Питер Ленинградом?

– Так он в последний раз там был именно в Ленинграде. Да и я давно уже не видела город. Изменился, наверное, до неузнаваемости. В гости-то пригласишь?

– Ну, мам! Спрашиваешь ещё!

 

А где-то в сумеречной вышине над Олёйозером затухали последние искры родных душ, бросавших прощальные взгляды на двух счастливых женщин внизу.