Екатерина Булучевская

Сватовство к Сванвейг

Аннотация (возможен спойлер):

Сванвейг – дочь датского ярла Скьёльда, с семьей отправляется в Англию. Отец хочет выдать красивую, но своевольную Сванвейг за сына местного правителя, короля Эмметта, принца Грира.
В Англии юная Сванвейг знакомится с поверьями и легендами о народе эльфов, называемых фаэйри. И встречает в лесу загадочного незнакомца...

[свернуть]

 

Дни случаются разные. Пасмурные и солнечные, теплые и морозные, туманные и ясные. Но Сванвейг всегда любила те, похожие на сумерки, темные и тихие, что выдавались в конце октября и в ноябре.

На берегу небольшого залива, где она родилась, холодные морские воды в это время года приносили на своих волнах пронизывающие ветра, а они — влажную дымку и завораживающую тишину. Жизнь в такие дни, казалось, замирала. Сванвейг нравилось стоять на пороге, укутавшись в меховой плащ, и вслушиваться в едва различимый шум волн и редкие крики одиноко круживших где-то вдали чаек.

Она совсем не обрадовалась, когда отец сказал, что, как только минут самые жестокие холода, они уплывут в Англию. Сванвейг хотелось путешествовать, плавать по всем окрестным островам вместе с отцом и старшим братом, совершать набеги на чужие далекие берега, сражаться плечом к плечу с верными воинами. Но после набега, со щитом или на щите, она бы хотела всегда возвращаться домой, в Харольдсборг. А из предстоящей поездки в Англию, Сванвейг это знала, она уже никогда не вернется сюда, к берегам острова Фюн.

Домочадцы знали, что Сванвейг не хотела в Англию. Но решение ярла Харольдсона оставалось прежним — либо его дочь отправляется в Гримсби, где выходит за принца Грира, сына Эмметта Камнеголового, либо навсегда покидает дом и живет, где и как вздумается, не рассчитывая на поддержку семьи.

Сванвейг думала, что можно было бы наняться в дружину к другому ярлу в Лунд или Оденсе, или Рибе. Она представляла, как придет туда и скажет, что Сванвейг Скьёльддоттир из Харольдсборга хочет служить рядовым воином ярлу Сигварду или ярлу Олу. Но путь домой будет для нее навсегда закрыт. А другие ярлы непременно станут насмехаться над ее отцом и захотят напасть на Харольдсборг, узнай они о том, что Скьёльд не смог сладить с дочерью.

Приняв в соображение эти невеселые мысли, Сванвейг уговаривала себя дождаться прибытия в Англию.

Ее мать, Ингегард, тоже подталкивала дочь к этому решению. Норвежка, привезенная когда-то ее отцом в жены ярлу Скьёльду, мать давно забыла, как выглядят очертания берегов фьорда, рядом с которым она когда-то выросла.

— Такова участь женщин, — говорила она. — Я тоже хотела сама творить мою судьбу, но боги и мой отец решили иначе. Меня привезли сюда, где все поначалу казалось чужим и отталкивало, но потом я встретила твоего отца и поняла, что могу быть очень счастлива рядом с ним.

— И как ты это поняла? — допытывалась Сванвейг.

— Он смотрел на меня по-особенному, — мягко улыбалась мать. — Я прочла в его взгляде волнение любви.

Уже в начале февраля они отплыли из Харольдсборга, чтобы через две недели прийти в Гримсби. Это был довольно оживленный, хоть и небольшой портовый город. Сванвейг он показался меньше по размеру и беднее, чем родное поселение, не говоря уже об Оденсе или Рибе.

— Добро пожаловать в Гримсби! — приветствовал высокий, уже немолодой воин. — Король Эмметт и его наследник, принц Грир, ждут вас Большом Доме!

Сванвейг облегченно выдохнула – принца среди встречавших их на причале королевских дружинников не было.

Когда они вошли в главную залу поистине огромного дворца, Сванвейг старалась ни на кого не смотреть, прекрасно зная, что ее рассматривают все многочисленные дружинники и советники короля англов. Она шла сразу вслед за отцом. Тот вместе со Свейном уже не раз бывал здесь, а потому держался просто, но с достоинством, и, как и всегда, вел себя уверенно.

Король Эмметт вышел ему навстречу, поднявшись со своего устланного мехами широкого кресла, и тепло приветствовал, заключив в объятия. В этот миг Сванвейг, не желавшая рассматривать правителя англов и его свиту, нашла взглядом молодого мужчину, стоявшего рядом с королевским троном.

Коренастый, широкоплечий, светловолосый, с аккуратной бородой и в опрятной, не лишенной украшений одежде, он показался ей самым обыкновенным, ничем не примечательным, но и не отталкивал. Его светло-голубые глаза тоже с интересом изучали не ожидавшую такого внимания Сванвейг.

Их с Гриром представили друг другу. Принц сказал, что рад встрече и знакомству. Сванвейг тоже, гордо подняв светловолосую голову, откинув тяжелые косы, сказала, что очень рада. После чего довольные друг другом король и ярл сели пировать вместе с воинами. А Сванвейг и ее матери было предложено отдохнуть после долгого плавания.

Перед тем, как заснуть, она еще раз воскресила в памяти образ принца Грира и… ничего не почувствовала. Ничего это уже кое-что, когда речь идет о чужом человеке — с этой мыслью Сванвейг погрузилась в крепкий сон.

Ни о каком «волнении любви» речи, разумеется, не шло. Но Сванвейг не верила в любовь, не понимала, что это такое. А то, что она не могла почувствовать, увидеть или испытать, казалось лишь пустой болтовней, выдумкой для детей.

Народ в Англии, как Сванвейг вскоре узнала, был охоч до всевозможных выдумок — легенд, поверий, суеверий, сказаний и баллад. Когда она с семьей переехала в подаренный ее отцу просторный дом, расположенный рядом с лесной опушкой, приставленные к ней прислужницы стали потчевать Сванвейг рассказами о всевозможных чудовищах, обитавших в лесной чаще.

Язык у англов был хоть и непохожий на родной, но простой и легко запоминающийся. Сванвейг, слушая рассказы служанок, быстро учила новые слова. Особенно красивыми казались легенды об эльфах. Те, называемые фаэйри, жили якобы в дремучих лесах в глубине острова и были его хранителями, оберегавшими лес от незваных гостей, пришедших туда с недобрым намерением.

Удивляясь тому, что христиане верят в такую чушь, Сванвейг, однако, любила слушать древние сказания. Они переносили ее воображение далеко от Гримсби.

— Давай, Гвеннит, расскажи мне еще про фаэйри! — просила Сванвейг свою любимицу из местных служанок перед тем, как улечься спать.

Тогда проворная и легкая на подъем Гвеннит ставила на стол свечу, забиралась с ногами к Сванвейг на кровать и, блестя в полутьме темными глазами, начинала свой рассказ:

— Фаэйри мы здесь зовем тех, кто обитает под холмами, в пещерах на севере и в темных лесах, куда никогда не приходил никто из людей, — начала свой рассказ Гвеннит, явно гордившаяся тем, с каким всепоглощающим вниманием слушала ее Сванвейг. — Они очень красивы лицами, высоки и стройны. Мало кто их видел, но, говорили, если увидишь кого-то из них, сразу поймешь, что он или она не человек. Еще есть примета, по которой можно узнать фаэйри — их уши. Они сверху заостренные, острые уши… И голоса у них необычно звонкие и мелодичные. Ими они и поют свои сладкозвучные песни, которыми можно заслушаться… Здесь, в наших краях, живет немало фаэйри, но рассказывали, будто большая их часть принадлежит иному миру. Моряки говорили, тот мир лежит далеко на западе, за бескрайним морем. И когда-нибудь все фаэйри исчезнут… Они уплывут на запад, в свой мир, где будут жить в благоденствии и радости, играя на флейтах и напевая… А нам, людям, в тот мир путь закрыт…

— А ты их видела? — спросила Сванвейг. — Встречала фаэйри?

— Нет же! — мечтательно улыбнулась Гвеннит. — Их почти никто не видел! Я вам пересказала то, что сама с малого возраста слышу.

— Да, интересно…

— Но я бы хотела их увидеть, — снова заговорила Гвеннит. — Хоть и говорили, что те, кому доводилось с ними встретиться, пропадали потом. Чахли от тоски или исчезали бесследно…

— Я не верю в такое…

На лице Сванвейг появилась кривая ухмылка.

— А что вам в них верить? — озорно подхватила Гвеннит. — Скоро за принца нашего выйдете и перейдете в Большой Дом. И я с вами… — она довольно улыбнулась и закатила глаза. — Буду вам помогать и деток ваших нянчить. Хорошо нам будет…

Сванвейг молчаливо завидовала той беззаботной легкости, с которой юная Гвеннит думала о будущем. Сама она смотрела вперед с тоской.

Ее свадьба с Гриром должна была состояться в конце года, сразу после Самайна. А перед этим отец и король Эмметт планировали совместными силами совершить набег на поселения франков, что располагались на юге, в пределах большой земли.

К набегу тщательно готовились. Отплывать собирались в конце весны и пробыть в отлучке все лето. Сванвейг с матерью должны были остаться гостьями в Гримсби и успеть, вместе с супругой короля и его дочерями, подготовить все к свадебному торжеству.

В последние дни февраля погода в Гримсби и окрестностях чудесным образом стала совсем как в середине апреля.

Предчувствуя очередной теплый ясный день, Сванвейг проснулась ранним утром и, умывшись, собралась в дорогу. Ей не терпелось обследовать близлежащий лес, а может, и дойти до деревни под названием Торсби, которая, судя по указаниям местных жителей, располагалась сразу за лесом, если держаться направления на юго-запад.

Туда Сванвейг и отправилась, никому ничего не сказав и надеясь в скором времени выйти на дорогу, которая бы привела ее в Торсби.

Взяв с собой обычные для походного воина вещи и вооружение, она не опасалась одинокой дальней прогулки. Живя в Харольдсборге, в теплое время года Сванвейг нередко сбегала на день-другой в лес или уплывала на подаренной отцом лодке на негласно принадлежавший ей крохотный островок, располагавшийся неподалеку.

Она шла бодрым уверенным шагом и быстро углубилась в лесную чащу. Вскоре со всех сторон ее обступили вековые дубы, перемежавшиеся с редкими березками и липами. Кое-где виднелись вечнозеленые сикоморы. А вот Гримсби уже не было видно, как не было пока и дороги на Торсби.

Сделав зарубку на гладком стволе высоченного бука, Сванвейг расстелила плащ посреди небольшой поляны, уселась на него и достала флягу, а также прихваченное из дома съестное.

Едва она откусила кусок домашнего пирога, как справа на краткий миг мелькнул и тут же исчез за деревьями чей-то силуэт. Сванвейг замерла и прислушалась, оглядываясь вокруг, стараясь рассмотреть среди древесных стволов промелькнувшую фигуру, но никого не заметила.

Решив, что ей показалось, она спешно дожевала свой обед, отхлебнула из фляги воды, собрала плащ и снова отправилась в путь. Сванвейг долго шла в нужном, как ей думалось, направлении, но вдруг замерла, увидев на одном из буков сделанную несколько часов назад зарубку.

Она закусила губу и взглянула на солнце. Судя по его положению, было уже четыре пополудни. Самое позднее через два часа лес погрузится в непроглядную тьму, а она еще не вышла на дорогу на Торсби и, похоже, все это время ходила кругами. Сердце тревожно застучало в груди, холодок пробежал вдоль спины.

Приосанившись и оглядевшись по сторонам, Сванвейг решила остановиться. До Торсби она сможет дойти и завтра, а сейчас самым мудрым решением будет повернуть обратно. Да, надо возвращаться в Гримсби. Главное — правильно выбрать направление.

Стараясь восстановить сбившееся дыхание, Сванвейг глубоко вдохнула и вдруг снова заметила темневшую вдалеке чью-то фигуру.

— Эй! Постойте! — окрикнула она прежде, чем сообразила, что делает.

Фигура замерла, коснувшись ствола тонкой березки.

— Я хотела дорогу спросить!

На всякий случай Сванвейг нащупала за поясом метательный топорик. У пояса также висел длинный кинжал, а в голенище правого сапога прятался еще один. Сердце затрепыхалось как рыба, попавшая в сеть. Неужели сейчас придется иметь дело с разбойником или одичалым охотником, не терпящим гостей в своем лесу?

Незнакомец, издали видевшийся широкоплечим, высоким и стройным, шел к ней спокойным, неспешным шагом. Сванвейг смогла увидеть, что на нем темно-бурый, под цвет древесных стволов, теплый плащ, надетый поверх длинной, почти до колен, темно-зеленой шерстяной куртки, подвязанной ремнем из выделанной мягкой кожи. Пряжка ремня и скреплявшая плащ фибула блестели и казались серебряными. У его пояса виднелись черные ножны, в которых покоился меч с черненой рукоятью. Форма клинка угадывалась – он был похож на большой охотничий нож.

Капюшон плаща неизвестного был надвинут на лицо. Это не понравилось Сванвейг, так и не убравшей руки с рукояти своего топора.

— Вы звали? — осведомился человек в капюшоне, остановившись шагах в десяти от нее.

— Да, — покачала головой Сванвейг, осматривая его, собираясь с мыслями. — Я иду в Гримсби. Это здесь рядом… Вы не оттуда?

Незнакомец отрицательно покачал головой и сказал:

— Я могу показать дорогу.

Голос у него был грудной, но приятный, и весь вид говорил о том, что этот мужчина, подобно самой Сванвейг, только сегодня отправился бродить в лесах в одиночестве. Одежда и амуниция были чистыми, как и его высокие сапоги из мягкой кожи.

— Благодарю, — она учтиво кивнула, стараясь не приближаться слишком близко к неожиданному проводнику.

Какое-то время молча шли через лес — неизвестный человек впереди, а Сванвейг за ним. Увлеченная своими опасениями и посторонними мыслями, стараясь поспевать за быстро и легко передвигавшимся спутником, она поначалу даже не заметила, что ее сопровождающий двигался, не производя совершенно никакого шума. Сухая трава и ковер из жухлых листьев под его ногами не приминались и не хрустели, ни одна былинка не надломилась под его сапогом. Ветви деревьев, казалось, сами раздвигались, чтобы не задеть его плеч.

— Вы живете в Торсби или где-то неподалеку? — решилась начать разговор Сванвейг.

— Да, здесь недалеко… — был неопределенный ответ.

— А в лесу охотой промышляете?

— Нет, — бросил он через плечо. — Просто гуляю. А вы?

Вопрос прозвучал так, словно он задал его вынужденно, а вовсе не из желания узнать, что молодая и не лишенная привлекательности Сванвейг одна делает в лесу.

— Я тоже гуляла, — отчеканила она. — Здесь очень красиво.

— О да! — оживился незнакомец. — Это один из самых красивых лесов, что я видел…

— Вы много где бывали? — запыхавшимся голосом спросила Сванвейг.

— Да, люблю путешествовать, — сказал проводник и обернулся, убирая с лица капюшон.

Взглянув на него, она остановилась и замерла, всматриваясь. Никогда раньше Сванвейг не приходилось видеть подобного лица. Правильные черты казались слишком правильными, свежая гладкая кожа — слишком гладкой и свежей, а легкий румянец, покрывавший чуть впалые щеки, — слишком идеальным. В этом лице все было слишком… совершенным. Особенно Сванвейг поразили полные холодного прозрачного льда серые глаза, внимательно смотревшие на нее из-под темных бровей. Волосы незнакомца тоже были темными. Прямые и блестящие, они терялись в капюшоне. Отдельные пряди, что выбились из-под него, были заплетены в тонкие косы, скрепленные серебряными бусинами.

— Идемте же! — сказал он. — Иначе не поспеем до темноты.

Кивнув, Сванвейг устремилась за ним, прислушиваясь к звукам леса и тщетно пытаясь уловить хоть малейший шум его походки.

Вскоре сумерки стали гаснуть. Сжав зубы, Сванвейг, чьи ноги гудели от усталости, старалась поспевать за своим проводником и чуть не упала, зацепившись носком сапога за торчавший из земли корень. Он вовремя подхватил ее, не дав коснуться земли.

Мгновение назад этот человек был в десяти шагах впереди, но вот уже поддерживал учащенно дышавшую Сванвейг за плечо, подавая руку, помогая подняться.

— Держитесь за меня, — предложил он, когда она выпрямилась. — Мы скоро придем.

Непривыкшая доверять чужакам, Сванвейг каким-то шестым чувством поняла, что на этот раз все иначе. Все еще опасаясь быть застигнутой врасплох, она, помедлив, ухватилась за плечо своего провожатого, и они снова зашагали одному ему известной тропой.

Воздух сделался холодным, а лес — черным. Они передвигались в полнейшей темноте, не освещаемой ни луной, ни звездами. Однако незнакомец словно не замечал этого. Он по-прежнему шел бесшумной, легкой, не знающей усталости походкой, минуя деревья, ямы и встречавшиеся на пути кочки, как если бы прекрасно видел их в сгустившейся вокруг них темноте.

Наконец впереди замельтешили огни, и уже скоро они оказались на лесной опушке, от которой отлично был виден раскинувшийся вдалеке, у самого морского берега, Гримсби. Сванвейг облегченно вздохнула.

— Благодарю, — снова сказала она, протягивая ему руку.

Кивнув, он спросил:

— Надеюсь, вам понравилась прогулка?

Его рука показалась холодной, а рукопожатие неожиданно мягким. Сванвейг устало улыбнулась и сказала:

— Да, конечно… Но я рада, что мы рядом с Гримсби…

— Был рад помочь, — отозвался неизвестный. — Мне пора. Прощайте!

И он шагнул в темноту, бесшумно растворившись в ней, не позволяя определить даже направления, в котором скрылся.

— Прощайте… — прошептала Сванвейг.

Когда Сванвейг появилась на пороге дома, снаружи и внутри поднялся настоящий переполох. Отец прижимал ее к себе, ругая последними словами и крича, что принц Грир уже собрал отряд, готовый отправиться с факелами и собаками на поиски безголовой девицы, мать плакала, брат качал головой и тоже выкрикивал упреки.

— Где ты была?! — надрывался Скьёльд. — Мы не знали, куда себя деть! Твоя мать боялась не пережить этой ночи, если ты не вернешься!

— Ну ты, как всегда, — криво усмехался Свейн. — Бедовая у меня сестра ахах-ах.

Дождавшись, пока все крики и причитания стихнут, она прошмыгнула в отведенную ей комнату, поманив за собой присутствовавшую при семейной сцене Гвеннит.

Та тут же проворно накрыла снявшую отсыревшие от вечерней влажности плащ и крутку Сванвейг шерстяным покрывалом, принесла дымящийся мясной бульон и испеченный утром хлеб, а потом запричитала:

— Как же я боялась за вас! Как дрожала! — Гвеннит вздрогнула и сжала на груди руки. — Сердце в пятки ушло, когда стемнело, а вас все нет и нет… Везде мы вас искали, звали! Леди с ног сбилась, вся побледнела! И как не страшно вам в лесу одной, да еще в темноте-то? Даже думать не хочу, что бы было, не возвратись вы до полуночи!

— А чего бояться-то? — спросила слегка разморенная теплом и горячим бульоном Сванвейг, уплетая размоченный хлеб.

— Как чего?! — всполошилась Гвеннит. — Такая ночь сегодня! Уж такая! Жуть, а не ночь! Ведь сегодня конец зимы! Последняя ночь Дикой Охоты!

— Дикой Охоты? — переспросила, оживившись, Сванвейг.

— Да! — громким шепотом подтвердила служанка. — В эту ночь в последний раз за зиму Дикий Гон с запада на восток проносится по всем лесам, по полям, рекам и даже по небу! Ветер воет, и сквозь него слышны звуки охотничьих рогов и собачий лай. Кровь холодеет в жилах, если услышишь топот их коней. Говорят, у тех коней пар пышет из ноздрей, а у тех псов глаза горят красным пламенем, как и у самих охотников… — частила Гвеннит изменившимся севшим голосом, глядя расширенными глазами куда-то поверх Сванвейг. — А лица их бледны или скрыты под забралами шеломов. Длинные черные волосы их треплет ветер. Они бешено мчатся на черных лошадях, не разбирая дороги… Кто увидит их близко — исчезает навеки или умирает на месте… А если заметишь Дикую Охоту над городом — жди больших несчастий! Нельзя выходить из дому в ночь, когда сам Предводитель Охотник преследует свою дичь, чтобы принести ее в жертву…

— А кто он, этот Предводитель? — полюбопытствовала Сванвейг.

— Король Дикой Охоты… — прошептала Гвеннит. — Никто не знает его имени, но сказывают, будто он правит Неблагим Двором фаэйри, что не подчиняются нашим законам. В его Дикой Охоте вместе с ним скачут те, кто насылает порчу и проказы, мороки и неурожай, похищает детей и заманивает путников чарами, чтобы высасывать из них силы. Я очень боялась за вас, ведь известно — всяк, кто встречается им на пути, становится добычей их злобных псов, — Гвеннит вздрогнула и сморщилась, готовая заплакать.

— Не плачь, — успокоила ее Сванвейг, подойдя к окну, чтобы закрыть ставни и задернуть занавеску. — Давай спать, Гвен, я устала…

Устроившись под несколькими слоями теплых покрывал, Сванвейг только тогда вспомнила о своем необычном провожатом. Вспомнила его лицо, льдистые серые глаза в черных ресницах и то, как он бесшумно и грациозно шел, ведя ее за собой сквозь лес. Сложно было сказать, сколько незнакомец прожил зим, но он точно был не старше Свейна, пережившего свою двадцатую зиму. Попеняв себе, что так и не спросила его имени, и подумав, что вряд ли им вновь доведется встретиться, Сванвейг заснула.

Как-то незаметно в Гримсби пришла весна. Подошло время для мужчин отправляться в плаванье к берегам франков, в Нормандию. Все было готово к набегу. Сванвейг завидовала брату и людям отца — ей самой хотелось побывать в Нормандии.

С принцем Гриром за эти месяцы они так и не сблизились, несмотря на все его попытки ухаживать за ней на правах будущего супруга. Сванвейг боялась замужества, но мать говорила, что это нормально — бояться неизвестности и что со временем она лучше узнает своего мужчину, а он узнает ее, после чего начнется их совместный путь.

— Я вижу, ты ему нравишься, — говорила мать. — И он тебе не противен.

— Я просто не представляю себя чьей-то женой, — отвечала Сванвейг, честно старавшаяся вообразить, как могла бы стать хозяйкой Большого Дома с кучей обязанностей и забот.

На ее плечи, вместе с королевским титулом, ляжет ответственность за Гримсби и окрестные селения. Ей придется распоряжаться в огромном доме — делать заготовки на зиму, варить эль, держать в порядке скот и, конечно же, вынашивать и рожать детей… Не о такой доле она мечтала…

Мечты стремительно уходили в прошлое. Единственной радостью стали прогулки в окрестных лесах. Гулять она выходила под присмотром двух мужчин из охраны самого короля Эмметта, а еще часто брала с собой Гвеннит и кого-то из служанок матери. Зато теперь Сванвейг могла отправиться с Торсби или в деревушку под названием Ладборо, расположенную еще дальше на юго-запад. Несколько раз она даже выезжала верхом, чтобы посетить отдаленные от города места.

Во время своих прогулок Сванвейг втайне даже от себя самой надеялась снова повстречать незнакомца в капюшоне. Она старалась найти то место, где увидела его, но тщетно. Ей так и не удалось больше отыскать небольшую поляну, посреди которой стоял бук, на котором она тогда сделала зарубку своим метательным топором.

Чем больше проходило времени со дня их встречи с незнакомцем, тем отчетливей она могла вспомнить его совершенное лицо, фигуру, малейшие детали одежды и амуниции. Его образ все четче проступал в памяти удивлявшейся самой себе Сванвейг.

Только спустя месяцы она смогла по-настоящему оценить его поступок — лихой человек, разбойник или бродяга, попытался бы воспользоваться ею, а потом ограбить и убить, а он не только не сделал этого, но и несколько часов тащил ее, незнакомую, чужую, через кромешную тьму в сторону Гримсби и ничего не попросил взамен. Не привиделся ли он ей? — Сванвейг уже ни в чем не была уверена. Она лишь хотела снова встретиться с ним, но понимала — этой мечте тоже не суждено осуществиться.

В самом начале сентября из набега вернулись мужчины. Добыча оказалась на редкость обильной и богатой. Отец привез для Сванвейг много ценных украшений, костяную шкатулку для них и небольшой изящный кинжал с кривым лезвием из необычной литой стали — редкость, попавшую в Нормандию из жарких стран.

Принц Грир тоже привез для Сванвейг дары к свадьбе — отрезы ткани, ковры, золото и серебро. Он лично захотел преподнести причитающееся ей, придя в отведенный семье ярла Скьёльда дом.

— Прошу, прими это в знак моего восхищения, — пожирая глазами оторопело глядевшую на него Сванвейг, начал Грир.

Он выглядел возмужавшим после возвращения из набега. Видно было, что принцу довелось поучаствовать во многих схватках со славившимися своим боевым мастерством франками.

— Благодарю тебя, — выдавила Сванвейг и закусила губу — надо было еще что-то сказать, но она не находила слов.

— Ждала меня? – неожиданно спросил Грир.

Его глаза жадно блестели в тусклом вечернем освещении, отражая огоньки свечей.

— Мы всех вас ждали… — Сванвейг натянуто улыбнулась и решила сменить тему.

— Расскажи мне о вашем походе. Как было в Нормандии?

— Может, лучше о тебе поговорим? — неожиданно выдал Грир и хищно осклабился. — Я в Нормандии только о тебе и думал… — Он шагнул вперед и потянулся своей широкой ладонью к руке Сванвейг. — Думал, когда же смогу тебя обнять…

Задержав дыхание, Сванвейг отпрянула от него и пробормотала:

— Я еще не готова…

На что Грир молниеносно прыгнул к ней, придвинувшись вплотную, и схватил за плечи, шепча в самое ухо и обдавая горячим дыханием:

— Так приготовься, госпожа моя, потому что скоро тебе придется стать сговорчивее ахах, — он хрипло засмеялся, исступленно разглядывая и по-звериному обнюхивая замершую в его тисках Сванвейг.

Попробовав вырваться, она поняла, что не может — Грир был сильнее. Его руки сжимали так, что не двинуться. На плечах останутся синяки. От сознания своей слабости хотелось кричать, но крик застрял в горле горьким комом.

— Сразу после Самхунна ты станешь моей! — объявил принц, с недоброй улыбкой глядя на Сванвейг, и отпустил ее. — А сейчас наслаждайся подарками!

С этими словами он швырнул ей под ноги звякнувший металлом тяжелый мешок, набитый серебряными и золотыми чашами, тарелками и кубками, которые тут же посыпались из него на дощатый пол. Сванвейг вздрогнула от их грохота.

— До скорого свидания! — снова оскалился, сверкнув глазами, Грир и выбежал прочь, оставив прижавшуюся к стене Сванвейг одну.

Ее била мелкая дрожь, а на глаза сами навернулись непрошенные слезы. Сглотнув и обняв себя за плечи, растирая их, Сванвейг срывающимся голосом позвала Гвеннит.

Самхунн или Самайн, как его называли дома, праздновался в последний день октября. Природа уже щедро поделилась всеми своими дарами, земля отдала урожай, деревья — плоды, леса — грибы и последние терпкие ягоды.

Король Эмметт, по случаю праздника, собирал под сенью своего чертога, в Большом Доме, верную дружину, советников, наиболее зажиточных горожан и крестьян, а также их семьи. Ярл Скьёльд со всей семьей также был приглашен и усажен за королевский стол. Сванвейг со строгим выражением лица сидела по левую руку от отца и намеренно пренебрегала знаками внимания, оказываемыми ей принцем, который громко смеялся, говоря с кем-то из сидевших рядом приятелей.

По завершение трапезы многие гости отправились на окраину Гримсби, где уже горели большие костры, вокруг которых предстояло провести ночь в танцах, за кубком вина, прославляя старых богов, провожая лето и встречая зиму.

Гвеннит, шедшая рядом со Сванвейг, надела по случаю нарядное платье и повязала вокруг головы, вплетя в темно-каштановые волосы, подаренные ей красные шелковые ленты. Она говорила без умолку, подбивая Сванвейг прыгнуть вместе через костер.

— Возьмите мою руку, госпожа, и ничего не бойтесь!

Сванвейг подумала, что ее любимая служанка так осмелела от выпитого вина и присутствия вокруг немалого числа юношей, пришедших как из города, так и из ближайших деревень. Вокруг все толпились, гомонили, выпивали, выкрикивали благодарности богам, прославления земле и небу, обнимались и пели.

После пары чаш вина и у Сванвейг голова пошла кругом. Всеобщее веселье охватило ее. Как и прочие молодые, она смеялась, танцевала вокруг костра под звуки бубнов и тамбуров, бессчетное число раз прыгала через огонь вместе с Гвеннит и другими девушками.

Но вдруг в толпе раздался оглушительный крик, услышав который многие мгновенно протрезвели. Головы повернулись в направлении, откуда он раздался.

— Аа-а! Бедаа-а! — выпучив глаза, кричала одна из служанок Большого Дома, чуть не падая к ногам празднующих.

— Что?! — послышались встревоженные возгласы. — Что за беда?! Что стряслось?!

— Говори же?! — встряхнул ее за плечо Свейн.

— Т-та-ам… — заплетающимся языком произнесла зареванная служанка, содрогаясь и оглядываясь на Большой Дом.

— Что там?! Что ты видела?! — допытывался кто-то из мужчин.

— Веди нас! — вышел вперед король Эмметт.

И толпа, во главе с воинами королевской дружины, отправилась за ошалевшей от страха несчастной прислужницей, которая, как казалось, повредилась рассудком. Многие женщины вместе с детьми предпочли остаться у костров. С мужчинами отправились несколько девушек, в числе которых была и Сванвейг, шедшая рядом с братом и отцом.

Приведшая их служанка, согнувшись и дрожа, дошла до неосвещенного факелами участка обширного двора, между Большим Домом и королевской конюшней.

— Та-а-ам! — заикаясь, она показала пальцем на неширокий проход между строениями и зажмурилась, согнувшись, закрывая голову руками, и стала жалобно причитать.

Сунувшись в проход, собравшиеся увидели лежащее в луже грязи обезглавленное тело. Чуть поодаль, у стены, притаилась отсеченная обоюдоострым мечом голова. Полное немого ужаса выражение мертвого лица навсегда запомнилось увидевшей его в факельном свете Сванвейг. Она крепко ухватила брата за плечо. Тот вздрогнул, но тоже неотрывно смотрел на ужасающее зрелище. Оба много раз видели увечных и мертвых воинов, но в этой смерти ощущалось нечто пугающее и завораживающее одновременно.

Перед ними были останки принца Грира. Король Эмметт согнулся над поверженным сыном, зайдясь в немом плаче, закрывая лицо рукой. Остальные стояли, обступив его, как пораженные громом. Послышались ахи и похожий на вой низкий рёв, кто-то испуганно вскрикнул.

Первым нашелся ярл Скьёльд: он приказал двоим мужчинам оставаться охранять тело принца, еще нескольким обыскать Большой Дом и окрестности в поисках убийцы, а остальным немедля забрать жен и детей и закрыться в собственных жилищах.

— Прочь отсюда! Все по домам! — кричал ярл. — Свейн, уводи ее и мать в дом! Живо! — командовал он, глядя на стоявшую как вкопанная Сванвейг.

Она не помнила, как оказалась у себя в комнате вместе с матерью и Гвеннит.

Подобрав под себя ноги, сжавшись от холода, Сванвейг закуталась в покрывало. Праздник в одночасье превратился в ночной кошмар. Страх и смятение поселились в домах и душах жителей Гримсби. Что будет теперь с ними?

С рассветом стало ясно, что убийце, кто бы он ни был, удалось скрыться. По городу тут же поползли самые невероятные слухи. Поскольку голову принцу отсекли одним точным ударом меча, начали шептаться, что это сделал кто-то из воинов королевской дружины или некто, пришедший в Гримсби специально для совершения убийства, либо мести. Стали поговаривать, будто принц мог нарушить негласный запрет — гейс, за что горько поплатился.

Грир был известен своим несговорчивым и заносчивым нравом. Среди воинов короля его побаивались. Кто-то мог, воспользовавшись праздничной суматохой, заманить его к конюшне. В правой руке убитый держал свой меч. Возможно, он знал, с кем имеет дело…

На следующее утро, когда вся семья собралась на совет, было решено как можно скорее покинуть Гримсби. Ярл Скьёльд приказал готовить ладьи.

У Сванвейг словно камень с души упал — она не только не выйдет замуж, но и скоро окажется дома, в Харольдсборге. Кто бы ни убил Грира, он оказал ей неоценимую услугу. Только одно омрачало ожидание скорого отъезда — Сванвейг лишалась последней надежды еще когда-либо увидеть человека в капюшоне, с которым встретилась в лесу и о котором часто вспоминала, оставаясь наедине со собственными мыслями.

Гвеннит, еще не оправившаяся от ужасных событий ночи Самайна, не хотела и слышать о том, чтобы расстаться со Сванвейг, а потому попросила взять ее с собой.

— Хорошо, — ответила ей Сванвейг. Ей тоже не хотелось разлучаться со своей любимицей. — Я попрошу отца взять тебя с нами.

Дни стали такими, как она любила — похожими на сумерки, тусклыми и тихими. Начало ноября — уже не осень, но еще не зима. В Англии все время от Самайна до Йоля называли Безвременьем.

Боявшаяся выходить из дома Гвеннит рассказывала, что в ночь Самайна снова началась пора Дикой Охоты, открылся проход в иной мир, откуда приходят те, кому нипочем все земные законы. Сванвейг слушала ее, как всегда, с интересом и примешивавшимся к нему страхом. Убийца или убийцы принца Грира так и не были найдены, а вместо шумной роскошной свадьбы состоялись пышные похороны.

По ночам часто шел дождь. А в ту ночь еще и со снегом. Пронизывающий ветер гулял между домов и ветвей дубов, окруживших дом ярла Скьёльда. Неожиданно в дверь негромко постучали.

— Кто там? — спросил, не открывая, Свейн, в любой момент готовый взяться за секиру или меч.

— Я — странница из данов, с острова Фюн, — послышался из-за двери приятный женский голос, говоривший на их родном наречии. — Добрые люди подсказали, что здесь я найду моих одноплеменников…

Ярл Скьёльд сам отворил дверь. На пороге стояла вымокшая до нитки пожилая женщина. Она приветливо улыбалась, несмотря на холод и снег, лежавший у нее на плечах и темных с проседью волосах. Сванвейг рассматривала ее, стоя за отцовской спиной.

— Смилуйтесь, господин, — женщина учтиво поклонилась, — не откажите в ночлеге бесприютной страннице. Нет у меня серебра и каменьев, чтобы вас вознаградить за доброту, но есть множество историй и легенд, слышанных от сказителей от Новиетуна до Кордобы…

Дружелюбие и учтивость сквозили в каждом движении, в каждом взгляде ее стального цвета внимательных глаз.

Отужинав за столом вместе со всеми, поблагодарив хозяев и прислужников, странница, представившаяся Хюльд, уселась, сгорбившись, у огня и стала сушить свой обветшалый плащ и старые кожаные перчатки.

— Расскажи нам какую-нибудь легенду, — поднеся ей горячий травяной отвар с медом, попросила Сванвейг.

— Расскажу, детонька моя, — ласково улыбнулась ей старушка, отпивая из кружки. — И не одну! Вижу, как любы тебе легенды, сказки и истории о странствиях… Да и сами странствия ты любишь, верно говорю?

— Верно, — кивнула Сванвейг. — Я бы очень хотела путешествовать…

— А к трудностям готова ли? — снова улыбнулась странница. — К лишениям, голоду, страху и болезням? В странствиях чего только ни случается!

— Я готова, — спокойно ответила Сванвейг.

— Хорошо, детонька, — примирительно сказала Хюльд и стала рассказывать сказку про драконов, которых раньше было видимо-невидимо на земле.

Когда настала пора укладываться спать, Сванвейг приказала постелить страннице в своей комнате. Ей очень хотелось, чтобы та поведала еще какую-нибудь из ее историй. Обычно неутомимая Гвеннит сразу же заснула, и они остались с Хюльд вдвоем слушать, как холодные капли дождя бьют по крыше и стучатся в ставни.

— А как ты узнала, что я хочу путешествовать? — спросила Сванвейг.

— А я, детонька моя, многое знаю, — сказала странница и внимательно посмотрела на нее. —Знаю и того, кого ты ежедневно в твоих мыслях держишь…

Сердце в груди Сванвейг застучало так часто, что, казалось, сейчас оно разорвется. Рот ее сам собой приоткрылся, дыхание почти прервалось.

— В лесу ты его встретила, в конце февраля, — продолжала вкрадчивым голосом Хюльд. — Верно говорю?

— Откуда?.. — задохнулась Сванвейг.

— Знаю я, детонька, все знаю, — закивала головой странница. — Верь мне… Он ведь тоже с тобой встречи ищет, тоже о тебе думает. Увидеть тебя хотел бы еще раз…

— Но как? Я ведь никому… — ошеломленно уставилась на нее Сванвейг.

— А мне и не надо говорить, — подмигнула ей Хюльд. — Мне, детонька, взглянуть в глаза тебе достаточно, чтобы все про тебя вызнать.

Мороз прошел у Сванвейг по коже. Она вжалась в подушки и закусила губу.

— Кто ты? — произнесла она полушепотом, расширенными зрачками уставившись на хитро улыбавшуюся ей странницу.

— Открою тебе и это, и много другое поведаю, — заговорила та ласковым голосом. — А ежели захочешь, покажу дорогу туда, где ты с любезным тебе встретишься… Хочешь, детонька, к нему тебя провожу?

Поначалу они с Хюльд шли в кромешной темноте, сопровождаемые мрачным вороньим карканьем. Но как только вступили в лес, на небе показался тонкий серп месяца и звездные россыпи. Сделалось светлее. Сванвейг могла различать стволы и ветви деревьев, мимо которых они проходили.

Странница заверила ее, что они вернутся к рассвету и никто в доме не хватится Сванвейг раньше того срока. «Все будут спать, детонька. Не тревожься ни о чем…» — уговаривала Хюльд. И правда — когда Сванвейг надевала кольчугу, брала боевой топор и опоясывалась, ступая подошвами тяжелых сапог по деревянному полу, никто не проснулся. Ее родичи и прислуга крепко спали.

Дождь перестал, но холод только усилился. Сванвейг, осторожно ступая по следам шедшей впереди Хюльд, зябко запахнула теплый плащ. Должно быть, они уже отошли далеко от Гримсби, забравшись в самую чащу.

Сванвейг уже хотела спросить, как долго ещё идти, когда услышала нарастающий звук охотничьего рога. Он слышался, казалось, со всех сторон. Поднялся сильный ветер. Деревья вокруг зашумели, заскрипели и закачались. Земля затряслась под ногами.

— Держись за меня, детонька, — отчетливо услышала Сванвейг. — Ничего не бойся!

Она схватилась за рукав странницы и прижалась к стволу дерева. Вскоре послышался стук копыт многих лошадей и громкий лай собак. Откуда-то слева засиял яркий красноватый свет. Сванвейг с трудом повернула голову и увидела то, от чего сердце ее ушло в пятки…

К ним, сопровождаемые клубами дыма, стремительно приближались всадники на огромных черных конях, а рядом с ними и чуть впереди, сверкая налитыми кровью глазами, бежали ошалелые гончие псы. Пар валил из конских ноздрей. Бряцали тревожно сбруи и подковы. Собаки выли и бешено лаяли.

Не помня себя от страха, Сванвейг смогла разглядеть багрового цвета плащи, что были на приближавшихся к ним всадниках, и светившиеся желтым доспехи с пластинами в виде человеческих костей — ребер, позвонков, плеч. Шлемы имели форму длиннозубых клыкастых черепов, из глазниц которых вырывался ярко-оранжевый свет. Оружием служили клинки с односторонними, слегка изогнутыми лезвиями, напоминавшими большие охотничьи кинжалы с длинными рукоятями. Числом их было до тридцати или чуть больше — Сванвейг не могла сосчитать. От страха и холода у нее мелко стучали зубы.

Чувствуя, что коченеет, она взглянула на казавшуюся спокойной Хюльд и зажмурилась, когда кавалькада подлетела к ним совсем близко.

— Смотри, детонька, — прозвучал в голове успокаивающий голос странницы, и Сванвейг открыла глаза.

Прямо перед ней, всхрапывая и фыркая, исходя паром, стояла огромная черная лошадь, на которой, возвышаясь над всеми, сидел одетый в черный кожаный доспех устрашающего вида воин. Он повернул к ней голову, и на побледневшую Сванвейг уставились горящие ярким пламенем глазницы шлема-черепа. Не говоря ни слова, воин протянул ей руку в стальной перчатке.

Набравшись мужества, Сванвейг схватила протянутую, холодную как лед, руку и тут же оторвалась от земли. Она словно взлетела, поднятая вверх неведомой силой, и в миг оказалась верхом на чудовищных размеров скакуне, за спиной зловещего воина.

— Держись крепко!.. — послышался удаляющийся голос Хюльд.

Плохо понимая, что делает, Сванвейг ухватилась за бока воина, нащупав холод кольчуги, панцирь и скреплявшие его кожаные ремни. Не успела она опомниться, как лошадь тронулась с места и почти сразу ударилась в галоп. Непривычная к седлу, Сванвейг вжалась грудью и животом в спину сидевшего впереди наездника, зарываясь лицом в пурпурный плащ.

Мысли выветрились из головы Сванвейг. Она думала только о том, чтобы не свалиться с бешено мчавшейся лошади, когда внезапно лес кончился, и они всей гурьбой взмыли вверх, прямо в ясное звездное небо. Крепче хватаясь для надежности за сидевшего впереди нее воина, Сванвейг взглянула вниз и поняла, что конские копыта не касаются земли.

Конь, на котором она сидела, возглавлял кавалькаду, которая стремительно поднималась все выше, отдаляясь от земли, увлекая за собой бешено бегущих, высунув красные языки, гончих. Ветер свистел в ушах, ноги и поясница болели от неудобства и с непривычки, но Сванвейг больше не страшилась. Она смотрела вокруг себя, ощущая, что их движение замедляется, становясь плавным, как полет поднявшегося на крыло ястреба.

Не веря глазам, Сванвейг вдруг поняла, что они летели теперь высоко-высоко, сливаясь с легкими, полупрозрачными облаками. Далеко внизу, под копытами лошадей пролетали поля, реки, леса, холмы, города и небольшие селения. С высоты все это казалось крошечным, ненастоящим, хрупким и невероятно прекрасным, освещенное бледным светом месяца и блистающих с небосвода звезд. Те, напротив, виделись ярче, ближе, как если бы можно было достать их рукой.

Небо начало светлеть. Близился рассвет. Заметив это, воин, сидевший впереди Сванвейг, поднял руку, давая знак остальным. Кони стали постепенно снижаться, земля приближалась. Вскоре Сванвейг смогла различить внизу скалистый морской берег, а за ним и причал — они подлетали к Гримсби.

Каково же было ее удивление, когда наездник остановил их лошадь на том же пригорке у опушки леса, на котором в феврале она простилась с человеком в капюшоне! Он спешился и снова подал ей руку, чтобы помочь слезть с коня.

Остальные всадники, послушные мановению его руки, скрылись в лесу, растаяв в предрассветной дымке. Колени Сванвейг чуть не подогнулись, когда ноги вновь ощутили твердую поверхность. От падения ее удержал все тот же, казавшийся ночью столь жутким, воин в черных доспехах.

Убедившись, что она твердо стоит на ногах, он отошел на шаг и снял с головы страшный шлем. Сванвейг мгновенно его узнала. По правде сказать, смутное чувство узнавания посетило ее еще в полете, рассеяв страх.

Теперь, в первых лучах рассвета, Сванвейг видела его таким, каким он был. Хюльд не обманула — перед ней стоял человек в капюшоне. Вернее, не человек. Его льдистые серые глаза тепло и внимательно глядели на нее, длинные темные пряди рассыпались по плечам вместе с тонкими косами с вплетенными в них серебряными бусинами. Уши незнакомца были заостренные, как описывала Гвеннит, а правильные черты казались особенно прекрасными. Сванвейг стало неловко. Ведь она, должно быть, разрумянилась после скачки, стянутые в косу волосы растрепались, одежда измялась…

— Рад был снова увидеть вас, — молвил он своим приятным бархатным голосом.

— Я тоже, — ответила смущенная Сванвейг и улыбнулась. — Как ваше имя?

— Аранур, — ответил он, заглядывая ей в глаза.

— Я — Сванвейг, дочь ярла Скьёльда.

— Ваш отец может гордиться вами, — заговорил Аранур. — Нынешняя наша прогулка не всякому под силу.

— Вы бы хотели… — Сванвейг замялась на мгновение, но потом решилась: — Вы бы пришли в дом к отцу, если бы я вас пригласила?

Он кивнул, сдержанно улыбаясь и прикрыв глаза, и сказал:

— Ждите меня у вас в канун Йоля. А сейчас мне пора… До скорой встречи!

Ловко взобравшись в седло, он поднял руку в прощальном жесте. Сванвейг провожала его взглядом, пока эльф не скрылся из виду среди деревьев.

Когда она добралась до их пристанища, все ее домочадцы еще спали. А уже через три дня ярл Скьёльд с семьей и дружиной вынуждены были спешно покинуть Гримсби. Гвеннит, отпросившись у родных, отправилась в Харольдсборг вместе с ними.

Король Эмметт на прощание потребовал обратно заплаченный за Сванвейг выкуп и сверх того столько же, обвинив ярла и его людей в вероломстве и пригрозив им смертью.

Плавание далось викингам тяжело — ледяные ветры и метели застали корабли в море, несколько раз они рисковали напороться на дрейфующий лед. И все же, после двух недель холода и борьбы со стихией, на горизонте показались родные берега острова Фюн.

Уныние сменилось радостью. Все благодарили богов за помощь в нелегком плавании и заново обустраивались дома после многомесячного отсутствия. Сванвейг с матерью помогали прислужницам с уборкой комнат и приведением в порядок вещей и мебели. Начиналась подготовка к празднованию Йоля.

Приближалась самая длинная ночь в году. Люди в Харольсборге обменивались подарками, надевали обновки, зажигали свечи, украшали вечнозеленые ели, росшие вокруг поселения.

 

В доме ярла Скьёльда прислуга сбилась с ног — скоро должно было начаться обильное пиршество. Вся дружина ярла и мастеровые с семьями собрались в Высоком Зале, чтобы поднять кубки за возрождение солнца и новый успешный год.

Сванвейг не находила себе места. Сопровождаемая верной Гвеннит, она металась по комнатам, почти до крови искусала губы и то и дело прислушивалась к звуку открывающейся двери. Каждый раз, как та отворялась, чтобы впустить очередных гостей, сердце Сванвейг пропускало удар.

Вдруг в дверь ворвался один из рыбаков. Глаза у него были на выкате. Найдя взглядом ярла, он закричал:

— Ладья! К причалу подошла ладья!

Вся затрепетав, Сванвейг схватила плащ и бросилась за дверь. За ней выбежали Свейн, Гвеннит, ярл Скьёльд и несколько верных его дружины.

Пробив скопившийся рядом со сваями тонкий декабрьский лед, огромных размеров ладья, чей черный с красным парус был свернут, уже стояла у причала. Первой на дощатый настил вступила статная женщина в темном плаще с капюшоном. Ее бледная кожа казалась еще бледнее из-за темного оттенка роскошных волос, собранных в высокую прическу.

— Ярл Скьёльд, — обратилась она к отцу Сванвейг, вместе с остальными наблюдавшему за высадкой прибывших. — Я привезла тебе утренний дар, мундр за твою дочь.

Тут же несколько мужчин из прибывших в ладье выволокли из нее и положили к ногам ярла три больших мешка, открыв их так, чтобы было видно содержимое. Каждый мешок оказался набит золотыми кубками, чашами, украшениями и монетами. Чистое золото поблескивало в факельном свете.

— Прошу, госпожа, — ответил пораженный Скьёльд. — не побрезгуй вместе с твоими людьми отпраздновать с нами начало Йоля, — и он жестом пригласил женщину и остальных следовать за ним.

Их было тридцать пять — женщина-предводительница и тридцать четыре мужчины, чьи головы покрывали капюшоны черных плащей. Все они вошли в дом ярла и были усажены за один большой стол с его семьей, как дорогие гости.

Рядом с роскошно одетой и величественно-прекрасной женщиной сел широкоплечий стройный мужчина. Когда он откинул капюшон, у Сванвейг потемнело в глазах. Аранур приветливо улыбался ей, словно говоря: «Видишь, я сдержал мое слово…». Он глядел на нее внимательно, по-особенному ласково.

— Назовите себя, госпожа, — с учтивым кивком, поднося высокой гостье кубок с подогретым вином, попросила Ингегард.

— Я — Хюльдана, правительница народа фаэйри, — представилась та.

— Я не знала… — пролепетала, уставившись на нее, чуть живая Сванвейг.

— А я, детонька, — улыбнулась ей женщина, — я, детонька моя, уж давно про тебя все знаю. И мне ты по нраву, и сыну моему ты по сердцу, — она посмотрела на Аранура. — А посему, следуя вашим обычаям, я пришла с ним сюда, чтобы отдать выкуп и обо всем договориться.

Она кивнула сначала матери, а потом и отцу застывшей с открытым ртом Сванвейг.

— Я обещал Сванвейг, что приду в ваш дом в канун Йоля, — заговорил своим глубоким голосом Аранур, обращаясь к ярлу и учтиво склоняя голову.

И пока собравшиеся на пир поселяне во все глаза разглядывали, словно невиданное чудо, новоприбывших, чьи заостренные уши, прекрасные черты и идеальная кожа, сразу бросались в глаза, ярл Скьёльд взглянул на жену:

— Вот, посмотри, до чего довело это твое воспитание! — сказал он, кивая на переглядывавшихся Сванвейг и Аранура. — Наша дочь сговорилась с эльфом…

— Сговорилась, так что ж? — вскинула брови довольная собой улыбающаяся Ингегард. —Теперь у нее будет время, чтобы вдоволь с ним наговориться.

Родители Сванвейг хоть и были озадачены, благосклонно приняли богатый выкуп и радовались за дочь. А Свейн не верил своим глазам, не в силах отвести их от сидевших с ним за столом представителей дивного народа, но тоже улыбался.

— Бедовая! — сказал он и прыснул в кулак.

Двенадцать дней оставались эльфы гостями в доме ярла Скьёльда. За эти дни там успели отпраздновать и свадьбу его дочери с сыном владычицы Хюльданы. На тринадцатый же день, называемый День Судьбы, огромная ладья с черно-красным парусом отплыла в открытое море, унося вместе с другими фаэйри Сванвейг и Аранура. С ними напросилась и счастливая за свою госпожу Гвеннит.

— Ты не будешь жалеть, что навсегда покидаешь остров Фюн? — спросил Аранур, заглядывая в глаза Сванвейг, которая только что простилась со своей семьей и Харольдсборгом.

— Мне будет не хватать родных, — ответила та. — Но я всегда мечтала путешествовать…

— Куда мы плывем? — вмешалась в их разговор Гвеннит.

— На запад, — с гордой улыбкой молвил Аранур. — В страну фаэйри, которую вы называете Авалон…

— С ума сойти! — восторженно воскликнула Гвеннит, и глаза ее заблестели. — Кому рассказать — не поверят!


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 1. Оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...