***

Мертвец усердно покряхтывал, проталкивая нечистоты по сточным каналам длинной разлапистой метлой. Ленивые капли, соскальзывая со сталактитов каменного свода, отмеряли его тленное бытие в непроглядной черноте городских катакомб. Кто-то пискнул. Тоскливо завалив голову набок, он глянул вслед аппетитно убегающей крысе, горкнул и продолжил работу. Сток сам себя не почистит. Да и печать Зу-ула, заковавшая тёмную сущность в ещё свежем, но уже неживом теле, не дозволяла заниматься ничем иным, кроме порядка.

Это прежде его житьё было бестолковой чередой пахоты и пьянки. Но недавеча он брёл от таверны, понося́ проклятых колдунов, сотворивших из ровной тропы взбешённого змея, как вдруг чёрный пёс Аш-Агот заплёл ему ноги. Да так ловко, что бедолага умудрился хлопнуться ничком и утопнуть в отхожей канаве.

Окочуриться не повредившись оказалось большой удачей: служба в катакомбах Главограда требовала телесной целостности. И посему, когда Агот, владыка мёртвых, прибрал беспутную душу, Зу-ул, его верховный жрец, внедрил заместо неё толк и порядок.

Ритм капели нежданно перемешало, издалека стало нарастать торопливое хлюпанье, вконец сбившее рабочий настрой. Вскоре по каменной кладке смежного тоннеля раскатился звучный женский бас:

– Стойте! Стойте, кому говорю, проклятые! Кажись, оторвались…

Хлюпанье прекратилось, сменившись частым неровным дыханием. Мертвец застыл, осторожно выглядывая из-за угла: три подобные человекам фигуры остановились в нескольких саженях. У одной, самой низкой, в руках меч на полторы руки и кольчуга до колен. Второй – тощий, высокий, волосы до плеч, одет как баба, в ситцы с сатинами, но грудей нету – мужик, верно. Третий сверкал из-под капюшона глазами, по фигуре человек будто, только по кошачьему хвосту с белым кончиком ясно, что хаджит.

– Тих-хо! – прошипел кот, водя носом из стороны в сторону. – Чис-сто… Отор-рвались… Мер-ртвечиной воняет…

– Чисто?! – гаркнула обладательница большого лезвия и глубокого баса. – Да мы в говнах по самое забрало! Ни черепа, ни золота! Агот те в рот, Эрик, сделай свет!

Высокий узкоплечий стал нервно перебирать полы одежд, тоненько причитая:

– Как мы так просчитались? Но кто мог знать, что череп принадлежит Зу-улу? Святая рябина, какой же отвратительный здесь дух! Ха́нку, кристалл у тебя? – обратился он к коту.

– Ты должен был знать, уз-скоухий! – огрызнулся хаджит, оголив клыки. – Ты нас подставил!

– Да зажги так, нежный! – раздражённо пробасила воительница. – Не видно ни ела́ря! Как же мы так жидко…

– Бран, не сбивай меня! – завопил Эрик. – Мы и так тут все в исте́рии!

Он стиснул веки, сложил дрожащие пальцы в замок и прижал к губам с таким видом, словно целует самого́ короля. Из-под кожи пробилось волшебное сияние, осветившее его тонкие растерянные уши, плоский насупившийся нос Бран и пышные испуганные усы Ханку.

– Зу-ул сильнейший некромант! Верховный жрец Аш-Агота! Ясно, он держит всё в тайне! – стал оправдываться маг. – Как я мог знать, что это его дом? Ты отчего западню не учуял, нюх отшибло? А ты? Свернула статую – разбудила сторожей-духов!

– Ох, Эрик, заплёл бы ты язык се в ко́су, долепечешься…

– Вы с гномихой оба хор-роши… Вечно напортачите. Один дух-хов изгнать не может, у др-ругой ума как у тролля золота!

– Пасть захлопни, хаджатина беспородная! – взъерепенилась Бран. – Давай, что стащил, пока мы твой вшивый огузок от стрел да мечей прикрывали!

Оскорбление грязной породой зажгло в Ханку яростную обиду, хвост распушился, спина изогнулась, в лапах блеснули клинки.

– Мать Хан-Куна – чистокр-ровная ракшаси! – хаджиты часто говорили о себе чудно́, будто про других. – Тебе, полур-родка, не чета!

Бран тотчас вскинула меч, принимая стойку, кончик лезвия просвистел пред носом у Эрика. Зажмурившись, он попятился, тюкнулся головой о сталактит и, нащупав кристалл сквозь одежды, сжал что было мочи.

– Квирт! – разнеслось по катакомбам писклявое эхо.

Тоннель озарило жёлтым свечением, волшебника окутала мутная сфера магической защиты.

Клинки Ханку смотрели на соратников хищными змеями, хмуро покачивался меч Бран, щит Эрика озлобленно ощетинился иглами. Стало слышно капель и разбивчатое сопение трёх носов.

– Вот как… – оскалился кот. – Не с-стоило с вами путаться. Ну и пр-ропадите в аготовой бездне, теперь Хан-Кун сам по себе. Слиш-шком много в вас… гнили человечьей.

– К чернопсу тебе дорога, – проскрежетала воительница, не спуская глаз с отступающего во тьму хаджита.

– Хан-Кун запомнит… – прошипела в ответ тьма. – Попадётесь в тихом углу – убьёт…

Бран стояла, пытаясь напугать гримасой непроглядную черноту, пока меч медленно опускался. Погасив щит, Эрик с сожалением осмотрел замаранную одежду, выправил часть внутренних юбок и приложил их к лицу.

– Великолепно, пускай уходит! Всё равно этим зверям веры нет. Идём, Бран, от вони голова кру́гом!

Она направила меч в ножны, презрительно глянув на мага.

– Кот прав, – гарда звонко клацнула об устье. – Это ты виноват, узкоухий. Чуть души Аготу не о́тдали. Оставь светляка и сгинь с глаз долой. Что вылупился? Сгинь, я кому сказала! – рявкнула Бран, припугнув волшебника, и тот безвольно попятился вглубь тоннеля.

Оказавшись одна, воительница сложила на бывших соратников всех слуг Чёрного Пса, плюнула и направилась прочь. В той стороне было легко заплутать, и, дабы предупредить заблуждение, мертвец поспешил выйти навстречу. Размахивая метлой и кряхтя, он стал указывать, мол, сюда не иди. Сперва Бран опешила, но только разглядела его, как на сплющенном лице возникла полная отрады улыбка.

– Поди-ка сюда, тварь недобитая…

***

Сопливый человеческий отрок поспешил на зов праздно одетого гостя, что сидел на краю лавки в дальнем углу таверны. Гость украдкой показывал мастеру-гному какую-то блестящую каменью, а мастер-гном с осторожностью прикладывал к ней разноцветные стёклышки.

– Чего изволите?

– Ещё чар-рку топлёного, – мурлыкнул Ханку. – Ну что, убедился?

Гном глянул отроку вслед, сменил цвет и полярность увеличительной линзы и продолжил молчаливо изучать кристалл. Ханку стащил у Зу-ула целую горсть, один взял с собой, остальные припрятал.

Вертлявые мысли прыгали без передыху, как блохи от дёгтя. Коли всё складно сложится, Хан-Кун озолотится. Хан-Кун заживёт. Купит дом, дойную корову, будет в масле кататься… И никакая вшивая гнида не подумает сказать, что Хан-Кун беспородный. Главное – не продешевить. И скорей рвать когти из города. Хорошо, что Хан-Кун бросил этих сиволапых. С ними одни передряги. С того клятого дня, как их тропки переплелись, вся жизнь поперёк шерсти́. Урх, вкусно́ молоко… Помнится, славно они тогда разнесли трактир…

– А где спутница твоя, полугномиха? – бархатистый голос гнома отогнал воспоминания.

– Р-разошлись пути-дороги. Что, на с-свиданье хотел позвать?

– Иди ты! Она же здоровая как тролль. Ладно рожа, но плечи! Шире моих! Как такая уродилась?

– Дочь гнома и великанши.

– Так вообразишь… а в этом что-то есть, а? Кхех…– блудливо прокряхтел гном в промазанную ароматными маслами бороду. – Зря вы так. Нам надобно вместе держаться. Эльфи́ны, вон, уже в аристократах ходят. А мы, – он гордо погладил самое ценное гномье хозяйство и засмеялся, – им золото ссужаем! Не только им! Короне! Будем друг за друга – скоро от человечьих порядков в Главограде ничего не останется…

Ханку вдруг дёрнул носом – дело плохо. Закопошился в сумке, будто выудил что-то и, оставив под столом одну лапу, оскалился на гнома.

– Самострел смотрит тебе пр-рямо в бр-рюхо, – прорычал он, прижимая уши. – Вер-рни кристалл.

– С ума рехнулся? Да забирай! – оторопел гном, что было сил сжимая колени.

– Твои человеки весь день ш-шастают за Хан-Куном?

– Тебе молока кислого на́лили? – он покосился на собратьев, что сидели поодаль. – Ты это брось!

– Двое, только зашли. Один у очага, второй, вон, с-справа, – ухо Ханку шевельнулось в ту сторону, – подбир-рается. Что, щ-щенячья лапа, ограбить меня хочеш-шь?

– Нет! Хан, Всеотцом-Симиатом клянусь…

– Подзывай с-своих. Заде́р-ржите их, понял? Хан-Кун в долгу не ос-станется.

Хаджит якобы прибрал несуществовавший самострел, махнул через лавку, запустил чарку в лоб одному человеку и бросился мимо другого к выходу. Гномы, ясно дело, не подсобили. На улице поджидали ещё трое, нерасторопные. Ближнему кот полоснул по лицу, сзади послышалось: «Держи, убегёт!» – началась погоня.

Ханку рванул за таверну, перебежал несколько дворов, пронёсся по торговой дороге, нарочно расталкивая прохожих и учиняя бедлам, но преследователи не отставали. До́бры гончие, прыти хоть отбавляй…

Проклиная неразношенные сапоги, он юркнул в узкие проулки квартала святилищ. Человеки, разделившись, – за ним. Эхо гиков и криков заполнило лабиринт вечно тёмных ущелий Главограда-каменного, не позволяя сворачивать там, где надобно. «К воротам гонят… хотят убить в предместьях! – царапнула мысль. – При страже не отважатся!» И хаджит устремился на оживлённую площадь.

Пузатый храм Симиата Суприма величественно возвышался над снующей толпой, опираясь на гранит основания толстыми колоннами из вулканного туфа. До спасительных стражников было хвостом махнуть, как вдруг позади прогремел строгий, командный голос: «Стража! Хватай хаджита! Вон он, белый хвост!» Шавки, все заодно! И снова погоня.

Скоро он оказался меж храмовой колоннады и глухой стены скриптория, окна которого выпирали решётками в эркерах под самой крышей. С одной стороны, оголив мечи, подбирались стражники, с другой – давние преследователи. Улица узкая, двум телегам не разъехаться, бежать некуда.

– С-стойте! – Ханку запрыгал на одной ноге, стягивая сапог. – Это пр-ро́клятые лапоступы! Сам Зу-ул, мастер смерти, зачар-ровал их! Бер-регись! – прорычал он и запустил сапогом в стражей.

Следом полетел второй, и, пока человечьи глаза ожидали его приземления, хаджит, цепляясь за пористый туф четырьмя лапами, взвился вверх по колонне храма, словно скалистый леопард. Внизу торопливо затявкала трещотка, натягивая дугу арбалета. Растопырившись белкой-летягой, Ханку прыгнул на оконную решётку скриптория. «Не стрелять! Живьём брать велено!» Сверху посыпалась черепица, в следующий миг белый кончик хвоста скрылся от человеков.

Стража ещё долго бродила по окрестным проулкам, дежурила на перекрёстках, кто-то даже полез на крышу. Но хаджита так и не нашли.

Много позже, на закате, Ханку уютно устроился на одном из городских чердаков. Перебирая волшебные кристаллы, он размышлял об их мрачном хозяине. Властвуя над склепами и некрополями Главограда, Зу-ул несметно обогащался. Немудрено! Ввести пошлину на смерть! А коли за погребение не уплатить, чёрный трупознай, говорят, забирал покойника в пополнение своей жуткой армии мёртвых. Эрик, помнится, фыркал, мол, армию эту никто не видел. Глуподей пустоголовый. То лишь одно значило: всяк её видавший давно примкнул к её рядам… А маг бы сейчас пригодился, враз бы сказал, чего камушки стоят…

Бесподобный манящий аромат заставил шерсть шевелиться. Не помня себя, хаджит ловко спустился и мигом настиг чарующую красотку. Со спины хаджитка чуть крупновата, верно, из-за вороха одежд, скрывающих зовущее тело. Ханку протяжно мяукнул. Какой божественный запах! Так пахли холки самых грациозных ракшаси. Так пахла Айлура, богиня-пантера, покровительница кошачьего народа. Так пахло блаженство, сладкое упоительное блаженство.

Не успел он ускорить шаг, как вокруг затрещало, вспыхнули фиолетовые огни. В голове пронеслось: «Капкан!» – инстинкты бросили тело оземь. Лишь торчащий от возбуждения хвост не пожелал согнуться, и магическое поле, сомкнувшись, отсекло белый кончик. Обольстительная хаджитка скинула капюшон, обнаруживая собой лысеющего пузатого мужика с пугливыми свинячими глазками. Ханку взвыл от обиды и боли.

– Попались в мою котоловку, мастер-зверь! – довольный, обманщик с опаской приблизился к волшебному мешку. – Я знал, что выжимка валерьяны сработает! Сам изготовил! Я Седрик, первый послушник мастера Зу-ула…

Вестимо, Седрик желал поведать о себе ещё, но строгий мужицкий голос оборвал подлеца:

– Готов? В клетку его! Мастер-лекарь, отойди, не мешайся…

Ханку избили, связали и швырнули в каторжную телегу. Пока хребет хаджита считал дорожные ямы, «мастер-лекарь» успел поведать, что двадцать лет ходил послушником в клерикате далёких островов, что впервые очутился на Больших землях, где третью луну служит Зу-улу, и что никогда прежде он не говорил со «зверовеком». Ханку успел вообразить, как рвёт клерику глотку, как выгрызает кадык, как клинки раз за разом дырявят его надутое брюхо и кровь резво струится, словно вино из пробитой бочки.

Наконец телега остановилась пред воротами главоградского замка, и стража на всякий случай огрела хаджита дубиной. Да так, что, когда Зу-ул пожелал его видеть, клерику пришлось сготовить будящий пар, дабы кот очухался.

Ханку отстранился от едкого запаха и открыл глаза. Через прутья на него таращилась благодушная морда Седрика, распыляющего вонючий дым. Хаджит попытался цапнуть его, но клерик резво отпрыгнул в сторону.

Грохнули кованые засовы, тяжело отворилась дверь. Темницу заполнил могильный холод, неяркий факел совсем потускнел. Явился тот, кого считали воплощением Чёрного Пса, владыкой смерти на земле и дланью самого́ Аш-Агота.

Сухощавый лысый старик дёргано прихрамывал, уверенно приближаясь к клетке с хаджитом. На кожаном жилете с множеством петель и карманов поблёскивали тонкие ножи, щипцы и иглы, закатанные до локтей рукава и мясницкий передник были замараны кровью.

За Зу-улом, склонив голову, робко следовали писарь и страж, а Седрик, до́лжно, вовсе не страшился некроманта, обращаясь к тому с блаженной ослиной улыбкой:

– Мастер-ракшас очнулся от моего пара!

Голова Зу-ула напоминала череп с лишайными пятнами, веки совсем без ресниц, зато редкие седые брови тянулись вперёд, нависая словно когтистые ветви.

– Ракшас? Ха, – некромант усмехнулся опустив края губ, точно в гримасе печали. – В настоящих ракшасах течёт кровь Айлуры. А это – жалкий хаджит, – он глянул на кота с отвращением. – У меня мало времени, вор. Духи сказали, вас было трое. Где остальные?

– Хан-Кун ничего не скажет.

– Как пожелаешь, – безразлично бросил он и поворотился к выходу. – Стража, насади́те кота на копьё, опали́те и бросьте собакам. Объедки принесёте Седрику, натолчешь мне хаджитской кости́.

Отдав приказ, Зу-ул стал диктовать что-то писарю, Седрик поплёлся следом, украдкой поглядывая на хаджита.

– Пос-стой! – взвыл Ханку, но некромант словно не слышал. – У тебя есть опас-сные враги! Хан-Кун всё расскажет! Пощ-щади!

Зу-ул остановился у самой двери, вернулся и молчаливо выслушал, как Ханку раскрыл имена друзей, указал, где они могут скрываться, и поклялся Всеотцом-Симиатом, что только Эрику ведомо, кто подрядил их украсть череп. Хаджит молил не убивать, взять его в услужение, уверял, что сгодится владыке для многих дел, будет верной ищейкой и лично приведёт остальных.

– Довольно. Я беру в услужение только чистородных человек. Но ты мне пока послужишь… – длинным костлявым пальцем Зу-ул поддел цепочку, на которой закачалась блестящая чудна́я штуковина.

Маятник – будто бы глаз не отвести.

– Поможешь Седрику разыскать этих выродков, – определил Зу-ул.

– Да, владыка… – промурчал хаджит, склоняя голову.

– Мастер Зу-ул! – воскликнул клерик и, встретив испепеляющий взгляд некроманта, тут же поправился: – Владыка! А почему вы сразу его не это, не загипнотировали?

– Тебе урок. Чтоб увидел, что жалкие души этих грязнородков на́сквозь пронизаны ложью, трусостью, подлостью. В них нет ничего, чтоб относиться как к равным. Они – оскорбление человеческого образа. Не дай им себя одурачить. Понял?

Седрик убеждённо закивал, а владыка добавил:

– Накажи себе два десятка плетей перед сном. Чтоб точно понял.

***

Мастер-скриптор недоверчиво оглядел молодого эльфи́на (так в приличных обществах называли детей человеков и эльфов), который явился заполдень в цех, уверенный, что все эти годы гильдия только и ожидала, что таланта его волшебных пальцев. Как и любой юнец, едва научившись колдовать, он, верно, жаждал делать помене и получать за это поболе.

– Как твоё имя? – спросил мастер, помещая на лбу очки со сменными линзами.

– Эриотритэлль, мастер ветра и пламени! – гордо воскликнул эльфин.

Он растянул меж пальцев упругие поляризованные нити, скрутил кисти, будто отжимая бельё, и схлопнул ладони. Возникла яркая вспышка, пред потеющим магом зависла тающая сфера чистой энергии.

– Эрик, значит… – скриптор не любил выскочек, но не отметить хороший контроль и чистую нейтрализацию тоже не мог. – Значит так, Эрик. Во-первых, я запрещаю в скриптории фокусы. Во-вторых… у кого обучался магии?

– Не у кого, но где, – эльфин мотнул головой, отстраняя чёлку. – Я изучал искусство волшебства в само́й Академии.

– Ах! Верно! Искусство… – хмурый до того скриптор от чего-то развеселился. – Ну так идём в зачаровальни. На каком году выгнали? Каллиграфии успел обучиться?

Эрик последовал по закрученной лестнице на второй этаж.

– Я сам ушёл! Академия засохла, завяла, стала системой, – разъяснял он, едва поспевая за скриптором. – А каллиграфия… Если трактовать её как изящное писание, а не бездумное переписывание по прескриптивам… Святая рябина, сколько же здесь ступеней?

Поёжившись, Эрик вошёл в тусклый коридор, где скриптор уже отпирал дверь ближней зачаровальной комнаты. Она оказалась небольшой. Одну стену занимал стеллаж со свитками и пергаментами, напротив на растянутых кожах висели карты окрестностей Главограда с дистантными метками, в центре стояла добротная скрипторская кафедра из болотного дуба. В углу, для успокоения магических волнений, зеленело растение.

– Надобно свитки перемещенья выписывать, – заключил мастер, пропустив излияния Эрика мимо ушей. – Сколько врат на один уместишь?

– Да хоть трое! Только зачем ограничиваться пергаментом?

– Надобно шесть, – отрезал скриптор. – Вот тебе глифы, клей, крошка… Портальную арку сам оформишь, да пошире! Средь наших заказчиков большие люди имеются… И будь аккуратней. А то выписывал тут один, тоже… остроносый. Так ему какие глифы ни дай, как кристалл ни кроши, портал всё одно в лес открывался! – он довольно расхохотался и, отсмеявшись, продолжил наставлять эльфина, попутно расхваливая цех и жалуясь на развёдшихся в нём дармоедов.

Слушая вполуха, Эрик увлечённо разглядывал магический инвентарь. Вспомнились годы учёбы, пьянящий воздух, лавандовые волосы… Он разводил краску точь-в-точь в такой же чаше. Дуб хорош – эльфин провёл по кафедре подушечками пальцев, здороваясь с деревом, – южный, старый, помнящий. «Позволь, я тут поработаю», – мысленно спросил маг, подкалывая пергамент.

Погружённый в процесс творения, он не заметил, как ушёл мастер. Перо выводило лёгкий контур, свободная рука двигалась в плавном танце. Вот чем должна быть магия. Красотой. Актом создания. А не служить жадным королям и старым магистрам. Родная дубрава, какой у него великолепный почерк!

Подобрав кисточку, Эрик принялся усердно наносить клей, под конец свитка рука совсем утомилась. Вспомнилось, как Бран ухватила его за запястье, две недели колдовать не мог. Он, по правде, едва не сорвался в пропасть, но всё же могла и помягче. А кот только и знал щериться, животное. Всё строит из себя ракшаса, аристократ якобы. Ага, смеялась плакучая ива… Да каждый второй хаджит подкрашивает хвост белилом, чтоб походить на ракшас, это всем ведомо.

Эрик пристроился на кафедре и стал разглядывать карты. Он вообразил, как летит над Большими землями: внизу проносятся гибельные пустыни и снежные склоны, поля и леса Кряжьего дола. Сколько народов, сколько чудес…

Мечты о чудесах утянули эльфина в мир грёз, и ему привиделось, как он устраивает грандиозное волшебное представление. Из-за стены замка вылетают, разукрашивая небо, разноцветные фонтаны, на само́й стене иллюзиями рисуются леса и долины; внизу на огромной сцене – театральное действо, гремит оркестр, пассажи хора захватывают дух, а зачарованные кольца-множители разносят сие великолепие на тысячную толпу.

Тело начало затекать, рука под головой задеревенела, сон сразу переменился. Эрик висит, как тогда, под окном башни Академии. Сорваться не страшно: левитирующая простынь нежно поддерживает ягодицы. Он стремится в окно. Оттуда резко, как демон-лорд из сундучка страха, выскакивает безликий некромант и хватает скелетной рукой за лицо! «Зу-ул!» – эльфин отпрянул от кафедры, размахивая руками. На губах кровь! Нет, слюни…

Гремучий ельник, клей высох!

Эрик отыскал шабрило и взялся раздражённо скоблить. В ту пору он ходил в неофитах, но помнил, вся Академия шелестела: магистр Зу-ул, автор некроаналитического подхода, отец некромантии как магической дисциплины, покидает мать-кормящую, рассорившись с проректором. Старательно распускались слухи, что это, мол, из-за рискованных опытов некроманта. Но дядька Эрика, заведовавший в Академии прачками и знавший все секреты её простыней и подушек, уверял, что вражда Зу-ула с проректором случилась из-за прекрасной сокурсницы-эльфинки, когда сами магистры были ещё неофитами. «Интересно, кого она выбрала: чистокровного эльфа или человечьего трупозная?» – ехидно усмехнулся эльфин.

Завершив скобление, он сызнова вымазал клеем свиток. Зу-ул не шёл из головы. Спустя время некромант стал служить главоградской короне, оказался в совете аристократов. И вскорости новый скандал: чёрный маг просил у королевства баснословных денег, дабы построить Врата Забвения. Он вознамерился открыть беспеременный портал в царство Агота, прочной нитью связать земли живых с миром мёртвых… Чего только не выдумает старый, ослеплённый тщеславием маг! Хвала древесному Духу, корона покровительствовала иному проекту – магическому буру для добычи золота в гномьих горах.

Эрик аккуратно насыпал кристальную крошку и только собрался потолковать с пальмой, как в зачаровальню явился мастер-скриптор. Он придирчиво проверил работу, проскрипел, что эльфин так до утра не управится, и принялся объяснять особое слово, по которому портальная арка должна сменять места назначения.

– Скрол? – недоумённо переспросил Эрик. – Это же ничего не значит.

– То-то и оно! Хочешь, чтоб у тебя проход случайно переменило? Вся хитрость в том и есть, чтоб слово придумать, которое никто просто так не ляпнет. И избежать несчастного случая! – мастер схватил со стеллажа свиток, указывая на печать. – Видал? Клеймо нашего цеха! Этими свитками пользуется весь, – он важно потряс пальцем, – весь королевский двор.

– Мастер-скриптор! – в дверях возник человеческий служка. – Плотники расчёт за крышу требуют…

– Тфу! Всю кровь выпьют, хуже нежити! Трупоеды-дармоеды… 

Понося работяг, мастер покинул зачаровальню, оставив в воздухе тяжёлый запах желудёвой настойки.

«Скрол. Надо же!» – изумился эльфин про себя, разглядывая пальму. По гербарию она звалась элефантовой ногой и происходила совсем из других земель, а здесь росла только в кадке. Всё ей чужое, ни любви, ни друзей…

– Была у меня подруга. Как ты несчастная, – Эрик достал из-под одежд пузырёк с ароматным пихтовым маслом, растёр немного на пальцах, наслаждённо вдохнул и помазал шею, продолжая беседу с растением. – Злая катастрофически. А ведь всё из-за любви… Но для гномов она слишком высока, для человеков широка… Какая трагедия! – он драматично вздохнул, закупоривая пузырёк.

Вспомнились былые приключения, что лучше теперь звать злоключениями, на душе стало горче горького, и она немедля потребовала вина.

Эрик мигом собрался до лавки и уже спускался по лестнице, как вдруг снизу донеслось его имя. «Эльфин? Наверху, в зачаровальне. Он что, разбойник какой?» – протрещал скриптор, а следом под железными сапогами застонало дерево половиц…

Под коленями охладело. Свиток! Он выписывал портал в замок! Мгновение – Эрик нёсся обратно в зачаровальню.

Размашистым движением эльфин распахнул врата – в портальной арке отразился непроходимый дремучий лес. Треклятая пуща! Бежать в незнакомый дубняк – смерть. Что делать?! Ослепить? Драться? Прятаться? «Хочешь схорониться – притаись у врага под носом и хвоста не высовывай», – вспомнилась воровская мудрость от Ханку.

Маг оглядел комнату, схватил полуиссякший волшебный камень и подскочил к пальме. «Нет уж, пожуйте хвоюшки, я так просто не дамся. Помогай, подруга», – одной рукой он обнял элефантову ногу, другой сжал кристалл. На неё – отражательную оболочку-невидимку, на себя – иллюзию-копию её образа. Пальма исчезла из видимости, а Эрик сам обратился в пальму.

Вскоре в зачаровальню ввалились солдаты, десятник с располосованным лицом, плешивый пузатый клерик с грязными ушами и белый, как берёза, скриптор.

– Врата! В лес ушёл, гляньте! А, эльфинова зараза! – с порога прокричал он. – Я этих узкоухих на дух не переношу!

– Обождите! – клерик бодро подскочил к портальной арке, разбрасывая желтоватую пыль. – Смотрите! Никто здесь не проходил! Я знаю, я за верховным аббатом десять лет врата закрывал! Я…

– Так, ищите его! – десятник резко оборвал клерика и оборотился к скриптору: – Открывай кельи и будь у меня на виду. Ну!

Стража разбежалась по этажам, скриптор с десятником пошли отпирать двери, а клерик остался в зачаровальне. Он продолжил разбрасывать повсюду поляризованную пыль, в надежде обнаружить остатки колдовства. Эрик скрывал попадавшие на него частицы, однако кристалл вот-вот истощится, и заклинанию придётся отдать собственную силу. Нос защекотала предательская капля пота.

Покружив по комнате, клерик остановился напротив «пальмы». Его лысина съехала вперёд, выдавив изо лба мясистые складки. Он вгляделся Эрику в грудь, внезапно чихнул и заторопился к выходу.

– Мастер-скриптор!

В дверях показался десятник и осунувшаяся голова мастера.

– А почему у вас пальма шишками воняет… и по́том? – клерик довольно прикусывал губы, поглядывая на Эрика.

– Стража! – прогремел десятник, доставая дубину.

«Бран бы вас всех поленом через колено…» – пронеслось в голове у эльфина, и, не измыслив ничего лучше, он рухнул в обморок.

***

«От небес до дна морей, от хоро́м до гро-оба, – тоненько распевала бардесса-эльфинка под жалобные стенания лютни. – Вслед за тенью за твоей. Не жалея зо-оба… я зову тебя, вернись, хвост мне не поме-еха… коли полюбила я получелове-ека!»

– Ай, стерва, как закладывает! – не удержалась Бран. Отчего-то слова песни проняли всё ейное нутро.

Купив кожи у скорняка, воительница возвращалась в предместья. Теперь она хоронилась у недавнего знакомца – деревенского коваля́. Он как-то подвозил её до дальней заставы. По дороге им встретились путники, хотели поживиться. Поживились – омертвились. Коваль благодарил за спасение, обещался быть в неоплатном долгу. Вот и пришло время подсобить. А мужик был порядочный, добрый. Не пил, трудился усердно, платил гильдии за место в конюшнях. Тут ковал, по деревням продавал. С жилкой! Мастером-кузнецом ему, вестимо, не быть. Ничего, умён тот, кто себе место знает. А лошадей он добротно куёт. И любит.

Добравшись до конюшен, Бран прошла в дом, разложила кожи, умылась холодной водой, наточила инструмент и села клепать пояс, что задумала в подарок за добрый приём. Коваль пришёл заполдень, хмурый. Глянул ничего не сказав и пошёл копошиться во двор.

– Ты чего эт смурной такой, жабу поганую проглотил?! – прогремела Бран.

Воротившись, он стал на проходе и вперился в неё с совершенно непонятным выражением. Пальцы барабанили по пряжке.

– Стражникам добро относил. Они разбойницу ищут, полсотни серебром обещают.

– Иди ты! – искренне удивилась она. – И кто такая?

– Мне почём знать. Как кажут, так на тебя похожа. Те, гришь, неведома?

– Да мало ли разбойниц на большой дороге! – Бран поднялась и, поигрывая шилом, пошла к ковалю. – Али ты её изловить предлагаешь? Ты давно клинок-то держал?

Коваль, от чего-то спужавшись, попятился и хватился за вилы. Бран стала в дверях, опершись локтем о стену, и заливисто расхохоталась.

– Бадью заместо шлема одеть не забудь, гвардеец! Ой, не могу… Эдак мы всех разбойников изловим!

«Чего взбеленился? – подумалось ей. – И что за разбойница такая знатная? Полтина серебра! Похожа, говорит…»

Она воткнула шило в доску проёма и принялась ковырять, всегда мусолила инструмент, когда смекала или тревожилась. Ушли они чисто. Зу-ул не мог ничего прознать. А ежели прознал? Злата у него хватит…

– Уехать что ль с тобой по деревням? От чёрных псов пода́ле…

– Скажешь ты мне, чего натворила? Почто у меня хоронишься?

– Мало ли чего, тебе какое дело? – по-простецки отрезала Бран. – Один, вон, много знал, так и помер умный. Да положь ты вилы, не мельтеши! Я, вишь, соображаю.

Она резко ухватилась за перекрестье зубцов, вырвала из рук коваля его грозное орудие и отбросила в сторону. Он отпрянул в испуге и сбивчиво затараторил:

– А поехали! Поехали, ты только не серчай! Завтра, спозаранку. Уедем вместе, и король нам не указ! А нынче давай, это, запразднуем! А? Я пойду вина прикуплю!

– Да погодь ты кутерьму разводить… – оторопела Бран. – Ты чего это… Оли на свиданье меня зазываешь?

– А коли и так? А чего дурно́го? Я, давай, за вином, а то чё круг без точила-то крутить, верно? – завернул он ейною присказкой. – Ты обожди, я мигом!

Бран непривычно обмякла. Вот оно как. Избавилась от этих двух прохиндеев, и жизнь наладилась… Калёный дрын, ведь пояс доделать надобно! Ещё прихорошиться! У ней и платья-то нету…

Она засуетилась, отыскала ковалёву рубаху, как раз по щиколотку, опоясалась простым полотном – вот и вышло платье. В спешке доклепала подарок. Страсть как зачесалось бедро – всплеснула руками и пошла искать факел.

«Хорошо котам, всегда мохнатые», – думала она, опаливая волосатые ноги. Припомнилось, как Ханку подхватил трупный лишай, неделю маялся. Она вывернула знахарю палец, чтоб лучше лечил, а эльфин чуть не утоп в болоте, собирая травы для мазей…

Повспоминать ещё было время, коваль воротился нескоро. Притащил хлеба, свежего лука и красивый кувшин. Сели за стол. Он налил ей чашу вина, сам пить не стал. Сказал, уж хряпнул для храбрости, мол, вконец забалдеть не хочет. «Ясно! Опростоволоситься боится», – подумалось Бран, и в груди потеплело.

Она опорожнила чашу, закусила. Вино сладкое, вкусное, захотелось ещё. Вторая-третья. Беседа потекла весело, счастливо. Хотя коваль всё одно сам не свой. Опять подливает. А пойло-то коварное, голова уже кру́гом.

– Да полно те лить-то! Я ж не деревенская девка какая! – Бран нежно размяла его плечо. – Я и без вина… способная.

– Ага… – коваль высвободился, потирая место ласкового касания. – А всё ж интересно! Чего такого сотворить надо, чтоб стража полтину давала? Торговцев штоль убила разбойница эта? Караван ограбила?

– Да ты поди хоть дюжину торгашей убей, никто за тебя не сыщется. Аристократу на ногу наступи – на плаху! Они, разбойники эти, волшбарю какому, поди, насолили, или, во, Зу-улу, трупознаю поганому…

– Ты язык-то прикуси так говорить! – пугливо озираясь, возмутился коваль. – Зу-ул с богами ведается, услыхает ещё тебя, дуру.

– Как же он услыхает? Деревня, ты и есть деревня! Не смыслишь ничего в магиях. У меня был один маг в знакомцах. Его с академий выгнали. Знаешь за что? – Бран прикусила сочной луковой зелени. – За то что он ночью в бабских корсетах под окном магистра ихнего прятался, когда магистрова жёнка вназвесть пожаловала! – она лихо разгоготалась. – Вроде умный, а всё одно дурак. Всё пыжился, пыжился, а не пойми что…

– Ладно брехать-то! – отмахнулся коваль. – А Зу-ул тебе чем не угодил? Я его проповедь слыхал, дельно кажет.

– А тем, что со смертью якшается. C того света ничего доброго не жди… Я-то знаю, видала. Ему волю дай – он воинство трупов возглавит, да войной на королевство пойдёт!

– Видала! Много вы, городские, видали! Я вот помню, мы дядьку моего схоронить не могли, жрецы серебра требовали. А где ж его взять-то? Вот он и восстал из мёртвых на третий день, сестру мою покалечил! А как Зу-ул пришёл, три медных стал закон! – коваль потряс пальцем и отломил хлебного мякиша. – На кладби́щах терь тишь да гладь! Прежде ночью ни пройти ни проехать!

– А неча потому что затемно по могилам шастать! Ночью на кладбище полезут только трупоеды или труполюбы… Ладно! Полно нам еларей доить-то! Говори, я тебе люба аль нет. А то я уж забалдела…

– Люба, конечно! Да ты поди приляг…

Коваль попытался встать, Бран завалила его навзничь на лавку, уселась верхом, распоясалась и стянула свою одёжу.

– Погоди, приляжем ещё…

Она старалась выправить ковалю рубаху, но пьяные пальцы плохо сгибались – в нетерпении разорвала ткань. Подсела повыше, стала гладить ему волосатую грудь. Ладони вовсе не чувствуют. Что за напасть? И в ногах слабость, мочи нету. Не вино, а отрава…

Воительница глянула на руки: мизинцы еле двигались. На коваля: лицо его было отчаянным. Опять на пальцы. Снова на коваля. «Точно отрава…» – защемило прям в сердце, а взор застлали горючие женские слёзы.

– Бран…

Первый удар оглушил предателя, второй раскроил висок, третий прошёл по зубам, как колесо по колдобинам, четвёртый вдавил нос поближе к глазам, шестой свернул челюсть, после десятого лицо коваля помягчало как отбитая оленина, а Бран всё била и била, пока сколотый зуб не воткнулся ей в палец.

Отстранившись, она согнулась в три погибели, выворачивая из себя отравленную брагу. Кое-как поднялась, пошла в мастерскую. Отыскала суму, достала кольчугу. Еле-еле напялив её на голое тело, перетянулась поясом, что готовила для подарка, подоткнула два тонких стилета. Такими руками меч долго не удержать – и, взявшись за рукоять, Бран примотала её к ладони кожаными ремнями.

«Ханку враз бы поганое пойло учуял…» – думала она, с трудом продвигаясь к выходу. Прошла мимо кухни: коваль так и лежал под столом – бурый кочан заместо головы. Снаружи – ржание коней, суета. Перед глазами была одна муть: человеков али шесть, толи восемь. В руках дубины, шлемы, кажись, как у стражи. Донеслось: «Не подходи! Сама свалится!»

Дабы создать суматоху, воительница рубанула по коновязи и хорошенько вдарила лошади в морду. Взбешённую кобылу понесло в сторону врагов, из последних сил Бран подняла меч и с криком бросилась на ближайшего стражника.

***

Эрик открыл глаза от бодрящего резкого запаха. Он лежал навзничь, ноги, руки, шея и пояс перетянуты ремнями, кисти обмотаны склизкими путами от колдовства. Пред ним – кромешная тьма широченного каменного колодца. Катакомбы.

Маг ощутил, как по стенам стекает едва осязаемый волшебный водоворот. Совсем не задевая материи, поток медленно таял в само́м пространстве. Такой энергией не согреться и не наполнить кристалл, разве что для врат перемещенья использовать. Но в какую запредельную даль можно возводить такой огромный портал?..

– Эпическая сила… – только и вымолвил эльфин.

Сбоку послышалось человеческое пыхтение и лязг металлических шестерней. Голова Эрика начала подниматься, а ноги – опускаться. «Разделочное ложе, – догадался он. – Кровь будут выпускать…»

Вскоре показался клерик, усердно крутящий поворотную ручку, Бран на соседнем ложе, без сознания, пустое ложе с другой стороны, а прямо пред собой Эрик узрел зловещий золотой череп, что покоился на невысокой колонне в центре колодца.

Установив ложе почти вертикально, клерик поторопился к Бран. В глубине застонали ржавые петли, столетние двери с трудом отворились. На пороге явился Ханку, навьюченный двумя вёдрами и объёмистым мешком. Следом вошёл Зу-ул.

Некромант выглядел как и много лет назад, в Академии. Маленький, страшный, скомканный. Глаза как у демона. Он приказал хаджиту выложить на стол инструменты и разлить кровь по сангвитам, и тот, со стеклянными глазами, повиновался. Ясно: гипноз. Справа зашевелилась Бран.

Эрик сосредоточил мысли в одном месте – в губах. Колдовать пальцами он не мог, но не одними руками… и собранно прошептал в голове у воительницы: «Я его заговорю, а ты пробуй выбраться!»

– Что с нами будет?! Ты намерен применить череп?

– Проницательно… – Зу-ул взглянул на эльфина словно ректор, исключающий неофита. – Череп – древний артефакт, с особенностями. Он выбирает только те души, что сами к нему стремятся. Эхо воли владельца, полагаю. Вот и приходится выдумывать способы… Но вы умудрились бежать из моей ловушки.

Некромант достал жезл с волшебным камнем такой мощи, что Эрик не видел даже у архимага. Десятки волшебников годами отдавали силы, заполняя подобные кристаллы. Страшная, безжалостная энергия…

Не бросая приготовлений, Зу-ул продолжал:

– Череп раздавит вам волю, сольёт воедино души. Я сочленю тела в зверообразную некротварь. Королевство щедро оплатит мою работу и отправит вас защищать дальние рубежи, а мы продолжим исследовать вечность…

«За живое тебя надобно, да осталось ли…» – подумал Эрик и выкрикнул:

– Я знаю, ты хочешь открыть врата в мир Агота! Но воронки призыва мёртвых работают лишь в одну сторону! Невозможно обмануть мироздание!

– А я помню тебя неофитом, – некромант отложил жезл и вышел из-за стола, приглядываясь к Эрику. – Я вас всех помню… Вам только с огнём забавляться да воду морозить. Невдомёк, что можно укротить пустоту? Совладать с самой вечностью? Тебе, эльфин, не постичь. Чем гаже кровь, тем бесталанней маг, сам знаешь…

– Магия должна приносить удовольствие, пользу, восторг! – Эрик аккуратно раздувал пламя вечного спора. – Что толку от твоей некромантии?!

– Моя некромантия избавила Главоград от смрада, нежити, гнили. Довольно вам пользы? А магия… – Зу-ул приблизился, вонзив в Эрика черноту своих глаз. – Магия существует, чтоб заглянуть в неведомое… а не за тем, чтоб поганые гномы копали себе больше золота!

– Но зачем портал к мёртвым?! Нам всем и так туда проложена тропа!

– А тебе некого там повидать?.. – на миг в бездонной пустоте зрачков некроманта будто мелькнуло что-то живое…

– Я тебя, чернопёсий выродок, как облупленного вижу! – с ремнями у Бран ничего не вышло, и она решила швырнуть в огонь спора бочку горючей смеси. – Хочешь мир тварью нечистой заполонить и всем владеть!

– Грязнородки… неблагодарная чернь. Ты, – возвращаясь, Зу-ул бросил взгляд на хаджита. – Иди вскрой вены своим дружкам и полезай на разделочный стол!

Ханку послушно взял тонкий нож и лёгкой неумолимой поступью направился к Эрику. Холодный бездушный металл сверкал в лапах ночного убийцы. Ещё немного, и кровь потечёт по промасленным кровостокам…

– Вшивая хаджатина! Чтоб тебя Аготовы гончие вечность напролёт драли!

– Много болтаеш-шь, – ощерился хаджит, выцепил из-за пазухи кристалл из жезла Зу-ула и сунул его Эрику прямо в рот.

Пригнувшись, Ханку заторопился высвободить эльфина, а тот, посильней сдавив волшебный камень, выпустил прямой поток чистой энергии. Зу-ул вскинул руки, но сколдовать ничего не успел, его душу вырвало из тела, и, бездыханное, оно грянуло оземь.

Седрик ринулся к владыке, пощупал шею, приложился ухом к груди.

– Вы убили мастера Зу-ула! – неспособный встать, он в страхе отполз от трупа.

Избавив Эрика от ремней, Ханку устремился к Бран. Сбросив противоколдовские путы, эльфин освободил от кристалла рот и сотворил заклинание. Воздух в колодце сделался фиолетовым, стало видно, как отовсюду к телу Зу-ула вьются кручёные нити.

– Бран, руби ему голову! Он сейчас воскре…

Не успел эльфин договорить, как пространство над головой колыхнулось. «Квирт!» – выкрикнул маг, и на волшебный купол посыпались удары неведомых тварей.

Тело Эрика пропускало ошеломляющий поток силы, воле будто не было предела. Он сжал кристалл крепче – купол покрылся испепеляющим жёлтым огнём. С такой мощью он может всё. Даже тягаться с Зу-улом.

Сделав защитную преграду прозрачной, Эрик высмотрел некроманта. Тот поднялся, живее живых, и швырнул в их сторону горсть мелких камней. Беспрепятственно преодолев купол, под ногами рассыпались зубы, вверзая в каменный пол зыбучие воронки призыва. Из мёртвых глубин потянулись тонкие пальцы рыцарей смерти.

– Ну что, начнём потеху! – воскликнула Бран.

Взявшись за челюсть, она вытащила скелета из воронки, подняла над головой и переломила позвоночник через колено. Удерживая за ребра, ногой размозжила череп, выковыряла ржавый меч из костлявой кисти и бросилась к другому скелету.

Вдруг острые пальцы ухватили Эрика за голень, маг повалился, чувствуя, как ноги засасывает в межмировье. Скелет рвал одежды, тащил за пояс, но Ханку был тут как тут. Вцепившись в пустые глазницы передними лапами, а задними уперши́сь в рёбра, хаджит изогнулся, оторвал врагу череп и вытянул эльфина из воронки.

Эрик восстановил ослабевший купол, ощущая новое давление. Не удары, но будто пресс. Размахивая двумя клинками, Бран крошила скелетов. Ханку поспешил воительнице на помощь. Зу-ул…

Зу-ул, словно паук, вытягивал тонкие нити энергии из колодезных стен, продевал сквозь пустой жезл и окутывал купол. Эрик ужаснулся: кокон не разрушал, но медленно растворял их защиту. Кристалл истощался неумолимо…

– Открой врата в хранилище! – донёсся глухой приказ некроманта.

Седрик судорожно перебрал свитки, отыскал верный. Эрик глядел на него в отчаянии. Сейчас Зу-ул исчезнет, явится с новым жезлом, и никакие боги их не спасут!

Врата разверзлись. Некромант устремился в портальную арку, увенчанную ярким клеймом главоградского цеха.

– Скрол! – изо всех сил завопил эльфин.

Арка блеснула, будто исполинская головорубка, половина Зу-ула оказалась в хранилище, вторая повалилась назад на каменный пол колодца. Глянув на месиво из крови, костей и одежд владыки, клерик рухнул без памяти.

Эрик слышал своё сбивчивое дыхание. Кристалл пульсировал в руке, напитывая его суровой, пронзительной мощью. Он поверг сильнейшего некроманта. Могуществу его нет…

Эльфин торопливо поднял волшебный камень и выплеснул всю энергию, окатываясь водопадом магического наслаждения. Великая глупость, что не дозволит себе ни один архимаг!

– Что ты с-сделал? – вопросил Ханку, наблюдая, как трескается кристалл.

– Акт истинного искусства, мой друг! – ответил эльфин с блаженствующей улыбкой. – А ты, стало быть, в самом деле ракшас.

– Отчего это? – вклинилась Бран.

– Они не подвластны гипнозу – кровь Айлуры, – разъяснил эльфин. – В сущности, это не кровь, но так говорят…

– Ой, Эрик, не растягивай нудянку! Так ты взаправду породистый, кошачий лорд! – Бран радостно ткнула кота в плечо. – А с этим малокровным что делать? – она указала на брюхо лежащего клерика.

– У него должок пер-ред Хан-Куном…

Хаджит выбрал трупознайский тесак покрупней, присел рядом с Седриком и поднес лезвие к самому горлу. Резким движением разрезал тесьму, выудил из-под одежд золотой амулет, сунул в карман.

– Прощ-щён… – прошипел Ханку, поднимаясь.

– Спасибо, что не убили, мастер-ракшас! – приоткрыв один глаз, Седрик покосился на хаджита.

– Эка, очнулся! Давай-ка бегом отседа, пока цел!

– Куда мне бежать? Я из подземелий не выберусь…

Эрик поглядел на клерика, шепнул что-то Бран, потом Ханку. Они переглянулись, тихонько поспорили. Хаджит показал коготь, а воительница пожала плечами.

– Идём, – эльфин подошёл к сидящему на полу Седрику. – Нам лекарь не повредит. Замыслишь что дурное – Бран мигом на дрова порубит.

– О, не сомневаюсь! – клерик резво вскочил и принялся спешно отряхиваться. – Я впервые встречаю столь прекрасную воинессу! Я когда одевал её, спящую, уже тогда восхитился её могучим телом!

– А ну-ка повтори, как ты сказал? Воинесса? – Бран положила Седрику руку на шею и потащила к дверям, точно зайца.

Эрик и Ханку задорно глянули друг на друга.

– У клериков же обет целомудрия, – улыбнулся эльфин от уха до уха. – Он вообще никаких «эсс» не встречал…

– Пер-рвая фелида всю жизнь сердце ластит… – мурлыкнул в ответ хаджит. – Идём, мой др-руг!

«…»

– Погодите! А что удерживает мёртвых под Главоградом, коли Зу-улу пришёл…

***

КОНЕЦ

Слово опосля

Далеко-далеко за морями, горами, пустынями старый демиург и его гость то ли гостья – лица под капюшоном не видно – наблюдали за героями через магический шар.

– Посмотри на них. Что я говорил? – старик ласково глядел на четвёрку. – По отдельности – неудачники. А вместе… вместе они могут мир спасти! Или уничтожить к драконовой матери. Это уже как кости выпадут…

Межмировье тягуче раскручивалось, растаскивая героев и наблюдавших. Пустыня расцветала, снега сходили с гор, в тумане растворялись воин, клерик, маг и вор.