Имя автора будет опубликовано после подведения итогов конкурса.

Вендетта

– Ну ты чё там?.. Сдох, что ли? – послышался насмешливый голос, и мне на голову полилась вода, очищая разум от болевого тумана.

– Нет… не сдох… не дождёшься… козёл, – прохрипел я и с трудом сел, опираясь плечом на бетонную стену, с которой успел сродниться – сколько уж раз головушкой к ней прикладывали, со счёта сбился!

– Ах ты ж, вражина! – раздался чей-то взвизг, и началась возня, которая, как и ожидалось, закончилась рёвом:

– Назад, придурок!.. Ты что, дебилёныш, не понимаешь, что ли, что он лёгкой смерти ищет?!

– Ребятки, вы бы лучше Скифа дождались, а то, не ровен час, переусердствуете, а он очень хочет со мной пообщаться, вы уж поверьте, – пробормотал я и прислонился затылком к холодной стене в расчёте на то, что прохлада бетона хоть немного уймёт пульсирующую в голове боль.

Мне пришлось постараться, чтобы всеми правдами и неправдами добраться до скифовских владений. Но я слегка просчитался – не оказалось его на месте. Вот теперь и приходится терпеть, ожидая, когда он объявится.

С головы содрали мешок, и я зажмурился: помещение освещалось на совесть, а я, как ни крути, почти двое суток в темноте провёл. Поморгал, привыкая к свету, и осторожно осмотрелся, стараясь, чтобы мои тюремщики этого не заметили.

Очень похоже на подвал или, как сейчас модно говорить, цокольный этаж. Не будут же вот эти работяги при нужде говорить, что их рабочее место находится в подвале. Не-е-е-т!.. Они скажут, что их офис расположен в цокольном этаже. Звучит не в пример солиднее.

Подвал выложен из мощных фундаментных блоков, которые в советские времена повсеместно использовали при строительстве, выкладывая из них фундаменты зданий. Значит, меня держат в какой-то постройке, подвальное помещение которой было приспособлено под склад. Скорее всего, продовольственного магазина – вдоль одной из стен сохранилась пара на совесть сработанных стеллажей. Да и стопка разобранных картонных коробок с надписью «Сахар», лежащих на одном из них, об этом говорила.

– Что ты там проскулил? – спросил, присев рядом со мной на корточки, немолодой, с классическим хохляцким чубом и обвислыми усами мужик. Он некоторое время с интересом пялился мне в лицо белёсыми, ничего не выражающими глазами, потом встал и многозначительно кивнул своему товарищу.

Ну что же, они, скорее всего, уже всё решили. Если мешок сняли, значит, скоро убивать будут. Мертвецы никого опознать не смогут, если вдруг что-то пойдёт не так. А они боятся этого «не така», очень боятся! Хорохорятся сами перед собой, а в глазках-то страх поселился. Ни с чем это «боюсь» не спутаешь.

– Желательно, чтобы меня увидел Скиф, – повторил я и сплюнул себе между ног. Можно было, конечно, и в морду ему плюнуть, достал бы – росточка в нём кот наплакал, но тогда они могут и не сдержаться. Мне же такая быстрая развязка не подходила, мне нужен был Скиф. Он для меня сейчас самая большая ценность, по крайней мере, пока не зайдёт в этот подвал.

– Надо кончать его, – решительно заявил напарник усатого и, подойдя ко мне, сильно пнул в бедро, – толку от него всё равно нет никакого, не знает ничего! Только время тратим…

Этот был молодой. Выращенный в новой, жовто-блакитной и самостийной Украине. С малолетства осознавший свою безнаказанность. Горячий да прыткий! Дела ему хотелось, результата быстрого, а я ничего рассказать им не смог. Скучно ему стало со мной.

Ему хочется новых тел. Обломался он об меня. Хотя и обрабатывал так, что кости трещали. Рёбра он мне сломал, я это чувствовал. Вздохнуть не могу, только и получается, что мелко-мелко дышать, но это меня мало беспокоит: пройдёт скоро, как новенький буду.

Я как-то сказал ему, что могу не выдержать и соврать, только бы он бить перестал. А это уже было чревато. Он поумерил пыл. Так как серьёзные дяди, которые пойдут проверять полученную от меня таким образом информацию, потратят зря время и силы. Может, даже деньги, а может, и на пулю нарвутся. Кто знает?!

И вот когда эти дяди вернутся ни с чем, они непременно захотят пообщаться с тем, кто добывал для них эту информацию. Я им буду неинтересен. Они знают, как сведения добываются. Это значит, что их коллега невеликого ума, если меры не ведает, вредитель он. Потому и разговор с ним будет соответствующий. Не жалеют они бестолковых…

– Приткнись, – цыкнул на молодого усатый, опять присел рядом на корточки и, уставившись мне в глаза, вкрадчиво проговорил:

– А зачем тебе командир вдруг потребовался? Аль дело, какое к нему имеется? Может, поведаешь?.. Глядишь, я и смогу чем помочь, – и он, не отрывая взгляда от моего лица, сильно ударил меня кулаком по губам.

Я напрягся, почувствовав, как рот наполняется кровью. Рановато было начинать, надо бы удержаться, вкус крови – стимул сильный, он помогает, когда нужно. Но сейчас главное, чтобы он разум не захлестнул. Мне нужен Скиф, и только Скиф! Эти два уродца не в счёт, облегчения они не принесут.

– Ты плохо слушаешь, это не он мне понадобился, это я ему нужен. Он, рад будет меня увидеть, – усмехнулся я и опять сплюнул, на этот раз уже кровью.

– Да чё ты с этой тварью разгова…

– Заткнись ты, в конце концов!.. – не дал договорить напарнику усатый.

Довольно долго он молча разглядывал меня, шевеля губами, словно беззвучно разговаривая с кем-то. Потом дёрнул головой и процедил:

– Ладно, ждём Скифа... Завтра приедет, пускай сам с ним разбирается.

Я облегчённо прикрыл глаза. Пронесло. Ещё немного осталось потерпеть. Собственно, после моих слов ликвидировать меня им было невыгодно. О том, что я нахожусь в этом подвале, явно знали не только эти двое.

Наверняка кто-то ещё был. И если я вдруг окажусь с простреленной башкой, Скифу обязательно об этом доложат. А вдруг я действительно для него так важен, как говорю? Он ведь потом спросит за мою смерть. А они не хотят его злить. Знают, на что этот живодёр способен! И я знаю…

Да уж! В осторожности этому усатому не откажешь.

Глухо громыхнула металлическая дверь, и я остался один. Глаза открывать не стал: свет вызывал неприятные ощущения, усиливая головную боль. Но всё-таки это лучше, чем сидеть в кромешной темноте…

* * *

– Серый! Серый!.. – раздался визгливый голос моего приятеля Тёмки, и одновременно с этим послышался стук по стене сеновала, на котором я, развалившись на свежескошенной траве, валялся после обеда кверху брюхом.

– Ну и чё ты орёшь?! – свесив голову с навеса, забитого травой, спросил я и, не дожидаясь ответа, добавил:

– Знаешь же, что я в это время всегда здесь, а всё равно верещишь как оглашенный! Давай ползи сюда, а то так и будем орать друг дружке…

Тёмка мгновенно, как кошка, взлетел по приставленной к навесу лестнице и, завалившись рядом со мной, спросил:

– Мы щас идём на колдуна смотреть! Ты как, с нами?

– Вы что, верите в этот бред?! – притворно удивился я и постучал себе костяшками пальцев по лбу. – Знаешь же сам, что колдунов не бывает.

– Так и скажи, что испугался, – обиженно засопел Тёмка, – Глеб точно колдун, все об этом говорят.

– Ничего не испугался! – фыркнул я и начал спускаться с навеса по лестнице. – Пошли, чего расселся-то? Где собираться будем?

– У родника… Пашка с Маринкой там нас ждать будут, – спохватился Тёмка и, воровато оглядевшись, прошептал:

– Честно говоря, страшновато, но посмотреть больно уж хочется. Вдруг увидим…

Тут он был прав. Страшно было. О том, что старый Глеб – это вовсе и не человек даже, а медведь-оборотень, знали все. По крайней мере, ребятня, живущая в деревне, была в этом уверена на все сто. Некоторые приезжающие на лето к бабушкам, такие, как я, корчили из себя Фому неверующего, но всё равно боялись. А ну как действительно обернётся медведем? Вдруг это правда? Куда потом бежать будем?

К тому же у моего страха был ещё один, довольно веский аргумент. Моя бабуля, как-то раз подгуляв на дне рождения у своей соседки, пришла домой изрядно навеселе. Разоткровенничалась и рассказала, что, когда её дед был ребёнком, он, мол, собственными глазами видел, как Глеб в медведя оборачивался.

На следующий день я поинтересовался у неё, сколько же сейчас колдуну должно быть лет, если самой бабушке шестьдесят, а её дед его видел, будучи пацаном.

К слову сказать, Глеб выглядел лет на сорок с небольшим и никак на старика не тянул. Бабуля, помню, засмеялась и сказала, что нечего было пьяную бабку слушать. Что она напридумывала это всё, чтобы меня попугать. Но я почему-то был уверен, что она тогда не лгала, просто проговорилась. Охота было поговорить, вот и не сдержалась. И глаза у неё тогда не смеялись, как обычно, серьёзная она была. Пьяненькая, конечно, но серьёзная.

* * *

Скиф нарисовался на следующий день ближе к вечеру. В дверном замке скрежетнул ключ, дверь резко распахнулась, и в мою обитель пожаловали сразу шесть человек.

Я их почувствовал всех. Сидел возле стены с закрытыми глазами и слушал, как в грудине радостно колотится сердце. Они пришли! Они все были здесь, по крайней мере, те четверо, которые были мне нужны, вот они, передо мной. И самое главное – среди них Скиф…

– Ну и на хрена он мне нужен, – раздался знакомый голос, – я его в первый раз вижу. Какого чёрта вы меня в этот погреб притащили.

– А ты не суетись под мужиком-то, – негромко сказал я и, криво усмехнувшись, с трудом поднялся: руки были связаны за спиной.

– Я же говорил, эта тварь просто быстрой смерти ищет, – ткнув в меня пальцем, влез было со своими догадками усатый, но Скиф слушать его не стал.

– Помолчи, Демид, – внимательно вглядываясь мне в лицо, задумчиво протянул он и вдруг довольно ощерился:

– А ведь я твою физиономию действительно где-то видел… припомнить бы…

– Ты уж сделай милость, поднапрягись, раскинь мозгами-то, – совершенно по-хамски перебил я его, – а то если вспомнить не сможешь, что да как, для меня никакого удовольствия не получится.

Скиф не обратил на мою нарочитую грубость внимания, а может, специально сделал вид, что не замечает. Но ответить ответил:

– Ты не расстраивайся, – хохотнул он, – удовольствие получишь, можешь по этому поводу даже не переживать.

Он вдруг резко сменил тон и спросил:

– Может, подскажешь, где раньше мы с тобой пересекались? Морда у тебя больно знакомая, но ты им не можешь быть, тому я башки разворотил. Выжить не мог. А у тебя, вижу, рожа целая.

– Ну почему же не мог, – усмехнулся я, – как видишь, вот он я, живой и здоровый.

– Бред! Ты скорее всего его брат, к тому же тупой брат, – зло засмеялся он, – не стоило тебе попадаться, так же сдохнешь, – и он потянул из чехла, закреплённого на ремне под правой рукой, обрез двустволки, с которым никогда не расставался.

– А я и не попадался, сам пришёл…

* * *

– Маринка! Ну ты и дурная! – набросился на девчонку Тёмка, когда мы с ним добрались до родника. – Ты чё, не могла, что ли, какую другую футболку напялить? В красной она припёрлась! Тебя в ней любой дурачок за версту заметить сможет.

– И ничевошечки не сможет! – гордо вскинула голову Маринка. – Тебя, небось, самого-то увидать проще простого! А брат говорил, что черёмуха там густая, никто в ней ничего не разглядит.

– Да ну их нафиг, – махнул рукой Пашка, – пока не проорутся, не успокоятся, – и он, мотнув головой в сторону леса, добавил:

– Ну, Серёга, пошли, что ли, а эти оруны нас потом догонят.

Колдун Глеб жил довольно далеко от деревни. Километра три по тропе топать надо было. Мы шли быстро, почти бежали, как чувствовали – остановимся или начнём мяться в сомнениях – всё, сбежим. Колдун, как-никак, наведёт порчу какую, попрыгаем потом.

Глебовский дом большой, срубленный из мощных листвяжин. Про такие дома мужики говорили – вечные. Ни у кого в деревне такого дома не было. Ограды тоже никакой. Оно и понятно, кого оборотню-то бояться. Ни один зверь к такому и близко не подойдёт.

Сам Глеб сидел на крыльце и смотрел на лес. Благо, что жил на холме, и через небольшую просеку, тайгу, от его избы далеко видно было.

– Ну чего он сидит-то просто так? – после получаса ожидания судорожно вздохнул Пашка и покосился на Маринку, которая, приоткрыв рот, во все глаза таращилась на колдуна, раздвинув ветки черёмухи.

– А ты чего ожидал-то?! Что он тебя, как в цирке, развлекать начнёт, что ли? На голову встанет? – злым шёпотом откликнулась Маринка.

– Да тише вы там! – цыкнул Тёмка. – Чего, спрашивается, разорались? Глеб услышит, вот тогда поорёте, узнаете… – он не успел договорить, о чём Маринка с Пашкой должны узнать.

Глеб, словно услышав Тёмку, поднялся и повернулся в сторону нашей черёмухи. Некоторое время он внимательно рассматривал её, а потом вдруг поднял вверх руки с растопыренными пальцами и зарычал.

Как мы бежали!.. Я никогда в жизни так не бегал и, наверное, никогда уже не пробегу. Маринка, несмотря на то что девчонка, неслась так, что обставила нас на раз-два…

Домчавшись до родника, остановились и, убедившись, что погони в виде разъярённого медведя не наблюдается, расселись на камнях, таращась друг на друга широко раскрытыми от ужаса глазами.

– Я со страха забыла, что завизжать можно, – прошептала Маринка и, зябко поведя плечами, придвинулась ко мне поближе. Пошмыгала носом и, с опаской осмотревшись, добавила:

– Если бы завизжала – побежала бы ещё быстрее…

– Ну и молодец, что не заорала, – похвалил её Тёмка, – а то он бы на твой ор помчался. Мы досюда и добраться бы не успели!..

* * *

– Чего ты за волыну-то ухватился? Куда так заторопился? Ты же вроде как человек неторопливый, спешить не любишь. Или боишься чего? – скривился я и опять выплюнул кровь, на этот раз уже под ноги Скифу.

Скифская свита ошарашенно притихла. Ещё бы, я сам, можно сказать, на себя мучительную смерть накликал, заподозрив Скифа в трусости.

– Уж не ты ли меня испугал? – совершенно серьёзно спросил Скиф и, зачем-то оглянувшись на своих людей, добавил:

– Или, может, только собираешься напугать?

– Да на кой ляд мне тебя пугать? – деланно удивился я. – Мне, знаешь ли, этого мало. Убить я тебя хочу. Тебя и всю вот эту твою шоблу…

Скиф спрятал в чехол обрез и заржал. Смеялся он с удовольствием, согнувшись пополам и прижав к животу руки, со стонами и всхлипыванием. Развеселил я его, видать, по полной программе. Мне было понятно его веселье. А как иначе-то?! Один человек со связанными за спиной руками против толпы вооружённых до зубов головорезов. Я, собственно, был не против, пускай повеселится, пока возможность есть.

– И как же ты собираешься нас всех убить? – наконец, отсмеявшись, спросил Скиф.

– А ты, если действительно не трусишь, руки мне развяжи да дверь за собой изнутри замкни…

Ещё не дослушав до конца, Скиф кивнул усатому тюремщику. Тот живенько подскочил к двери, и послышался металлический лязг проворачиваемого в замке ключа.

– Ключ мне! – сказал я и повернулся спиной к Скифу.

Возле ног глухо брякнуло, я опустил глаза – ключ. И сразу же за руки рвануло. Ну вот!.. Руки свободны, можно начинать. Это хорошо, что эти создания не боятся, чувствуя себя в полной безопасности. Сюрприз, однако, будет. Собственно, связанные руки препятствием и не являлись. Просто у меня был свой интерес в этом.

– Ну, начинай! Все твои пожелания выполнены, – ехидно оскалился Скиф, – давай, убивай уже…

– Ты стал какой-то нервный, дёрганый, – усмехнулся я и не торопясь начал раздеваться, не обращая внимания на раздавшиеся смешки зрителей.

* * *

– Что же это вы, товарищ майор, так сглупили-то? Даже не верится! – притворно удивившись, развёл руками Скиф. Мы с ним сидели в актовом зале разграбленного здания местного ОВД. Вернее, он сидел, вольготно развалившись в кресле на сцене, а я, связанный, стоял перед сценой под охраной двух дюжих закамуфлированных ребяток. Третий, невысокий толстячок, одетый в гражданку, суетился возле Скифа и, то и дело наклоняясь, шептал что-то ему на ухо.

Разговаривать с ним смысла не было. Я знал, кто это такой. Все в этом несчастном городке это знали. До прихода российских войск он здесь всем и заправлял. Поэтому насчёт своей судьбы я иллюзий никаких не питал. Знал, что меня ждёт.

– Знаешь, я мог бы тебя оставить просто пленным, – разглагольствовал Скиф, – а что такого? Ну, пришёл русский оккупант, занял город. Бывает. Война есть война, территории, как говорится, приходят и уходят. Прислал оккупант свою власть – то бишь тебя, российского полицейского, для поддержания порядка – тоже ничего странного. И это даже правильно! Народу порядок требуется. Любит народ порядок-то. Всё это понять можно, – он неторопливо спустился со сцены, встал напротив меня и негромко спросил:

– Вот скажи, русский, зачем ты убил моего брата? Он ведь ничего тебе плохого не сделал.

Да, мне лично его брат ничего плохого не сделал. Это правда. Он просто ограбил и убил пожилую женщину, а когда я попытался его задержать, он оказал вооружённое сопротивление и был мной застрелен.

– Молчишь… Герой, что ли? Да?.. Ну, ну, – он заложил руки за спину и стал раскачиваться с пятки на носок, а потом вдруг неожиданно тонким голосом взвизгнул:

– А ты знаешь, тварь, что он был мне вместо отца?! Он вырастил меня!.. – потом, словно смутившись оттого, что сорвался, быстро отошёл к разбитому окну и уставился на улицу.

– Однако мне есть чем себя порадовать, – через некоторое время повернулся он ко мне. – И это, друг мой, не ты, – он махнул рукой кому-то, маячившему за сорванными с петель дверями актового зала.

Мир обрушился! В зал завели мою жену Маринку и дочь. Моих любимых девочек.

Я закрыл глаза и застонал.

– Что, проняло?! – подскочил ко мне Скиф и сильно ударил ладонью по лицу. – Смотри, гад, смотри, тебе ведь это нравится? Скажи, почему они здесь? Как ты это допустил?

Да, как ни крути, моя вина, что они оказались здесь. Когда меня откомандировали на Украину, Маринка сорвалась было со мной, но я категорически запретил. Не время для этого. Всё может случиться. Она не послушалась. Всегда была упрямой. Позже приехала сама. Ещё и дочь прихватила. Не успел их назад вывезти. А потом случилось то, что случилось!.. Нам пришлось оставить город. Отступили, чего уж тут скрывать, не хватило сил удержаться.

Я их отправил раньше. Рассчитывал на то, что они успеют эвакуироваться вместе со всеми. Не судьба…

– Отпусти их, они тебе не нужны, – прошептал я, едва сдерживаясь, чтобы не завыть от ужаса, – они тут причём? Я твоего брата убил, с меня и спрос…

– Будет спрос, будет, – довольно улыбнулся Скиф, – и с тебя спрошу, и с них. Они мне ответят за то, что уродились москалями, – он сокрушённо покачал головой, – но это вроде бы и ничего, москали и москали, что с этим поделаешь, не они выбирали, где родиться. Им не повезло стать твоими женой и ребёнком. Именно поэтому они не должны жить.

После этого Скиф вернулся на сцену и опять уселся в кресло. Некоторое время он с интересом смотрел, как привязывают к стульям жену и дочь, потом устало сказал:

– Ну и, наконец, самое главное: я хочу, чтобы ты, прежде чем сдохнуть, страдал!

Самое страшное то, что я был бессилен что-либо сделать. Рванулся, но меня повалили на пол и стали пинать ребята Скифа. Заплакала дочь.

– Сволочь, если ты им хоть что-нибудь сделаешь! – не выдержав заорал я. – С того света приду и на куски порву!..

– Это всего лишь слова покойника. Кому они нужны? Мне? Нет. Может, тебе? Маловероятно. Слова ведь ни тебе, ни им не помогут, – он откинулся на спинку кресла и, подкурив сигарету, глубоко затянулся. Запрокинув голову, выпустил в потолок дым и коротко бросил:

– Начинайте уже…

Неуклюже спрыгнув со сцены, к жене и дочери направился толстый. Подхватил по пути принесённую кем-то канистру и начал выливать её содержимое на жену и дочь. Пахнуло бензином.

Я не верил в то, что вижу. Смотрел, видел это, но всё равно не верил. Так не бывает. Это какой-то дурной сон.

– Отойди, – махнул Скиф рукой толстяку и, не поднимаясь с кресла, чиркнул спичкой и бросил её в лужу бензина. Спичка погасла.

– Ты глянь-ка! Повезло… – он зажёг ещё одну спичку и, посмотрев на меня, улыбнулся:

– Но мы ведь никуда не торопимся, правда же?

Эта спичка тоже погасла.

– Ты смотри!.. И эта погасла! – притворно удивился Скиф. – Ну и ладно, я человек терпеливый, ещё разок попробую.

Полыхнуло жаром.

И я умер. Вернее, не так – я умирал и умирал. Мучительно долго умирал. Умирал всё то время, пока слышались крики жены и дочери. Последнее, что увидел, – это как маячит перед лицом скифовский обрез.

* * *

Глеб, как обычно, сидел на крыльце и смотрел на затянутую утренней дымкой тайгу. Ни слова не говоря, я подошёл и сел рядом с ним. Он подвинулся немного, давая место, и негромко поздоровался:

– Здравствуй, Серёжа…

Он не смотрел в мою сторону, я могу в этом поклясться. К тому же левая половина лица у меня была обезображена: из кусков собрана. Никто не смог бы узнать. А он узнал. И я этому почему-то не удивился.

– Здравствуй, Глеб, – прохрипел я и тоже уставился уцелевшим глазом на тайгу.

Услышав мой голос, Глеб повернулся ко мне и стал рассматривать моё лицо.

– Эк тебя жизнь-то разделала!.. – удивился он. – Как бог черепаху…

– Это не жизнь поглумилась, – с трудом растянул я в усмешке губы. – Жизнь так бы не смогла. Человек постарался… Картечь в лицо. Врачи мне её на память отдали. Если хочешь, могу показать…

– Не надо, что твоё, то твоё, – качнул Глеб головой, потом, ещё раз глянув мне в лицо, спросил:

– Ко мне зачем пришёл?

– Помнишь Маринку? – вместо ответа спросил я.

– Конечно, – улыбнулся Глеб, – славная девочка, она, помнится, в черёмухе вместе с вами пряталась, когда вы за мной подглядывали…

– Она стала моей женой, – не дал я ему договорить, – её и восьмилетнюю дочь на моих глазах сожгли заживо… потом мне заряд картечи в физиономию.

Глеб молчал долго. Я подумал, что он вообще больше со мной разговаривать не будет.

– И что ты от меня-то хочешь? – всё же спросил он.

– Я знаю людей, которые видели, как ты оборачиваешься медведем! – сказал я и встал с крыльца.

– Ты уже вроде как взрослый, чтобы верить в эти сказки, – криво усмехнулся Глеб, – а всё туда же, лишь бы поиграться…

– Скажи, Глеб, ты знаешь, что это такое – видеть, как заживо горит твоя дочь? Твоя маленькая девочка. Как она кричит и кричит. А ты ничем не можешь ей помочь. Скажи, знаешь?.. А ты знаешь, какой при этом запах?! Ответь, долбаный ты оборотень!.. Знаешь?! – я уже не говорил, я орал, размазывая по изуродованному лицу слёзы и выступившую изо рта кровь.

– Заткнись! – вдруг рявкнул Глеб. – Заткнись и скажи, что ты от меня хочешь.

Я без сил опять шлёпнулся рядом с ним на крыльцо и почти что шёпотом попросил:

– Научи меня… так же, как и ты… медведем становиться. Я не знаю, что мне делать и куда идти. Ты же видишь, сам я уже ни на что не способен!.. Только ты мне помочь сможешь. Я знаю, оборотнями не рождаются, становятся ими…

– Откуда тебе-то это знать? – усмехнулся Глеб.

– Люди говорят…

– И что же говорят?

– Надо, чтобы тебя оборотень поранил, тогда и сам им станешь…

– Ты прав только в одном, – после некоторого молчания, с тяжёлым вздохом сказал Глеб, – действительно, не рождаются.

Он встал и, протянув мне руку, предложил:

– Цепляйся… отдохнуть бы тебе надо, а то совсем расклеился, да и спешить, собственно, некуда, – он помог мне подняться и, посмотрев в безоблачное небо, негромко добавил:

– Волчья луна только через четыре дня свет свой явит, а без неё ничего у нас, брат, не получится, без небес в этом деле никак…

* * *

– И куда же мы топаем? – спросил я, останавливаясь, чтобы перевести дух. Глеб шёл быстро, мне за ним было тяжело поспевать.

– Да тут недалече скала есть, – остановился Глеб и протянул мне фляжку, – глотни, поможет.

– Ты имеешь в виду Кедровый утёс?

– Именно про него и говорю, – вздохнул он, – вот только это не Кедровый утёс, а Родова скала.

– И что там, на этой скале?

– В этой скале есть пещера…

– Там нет пещеры! – перебил я его. – Мы её с пацанами всю сверху донизу облазили, не один раз по шишки ходили. Ничего не видели.

– А вы и не должны были её увидеть, – улыбнулся Глеб, – потому как не нужна она вам была.

– А сейчас, значит, когда она нам потребовалась, мы её увидим?

– Конечно, увидим! Иначе зачем бы я тебя, хворого, сюда потащил?! – удивился он. – К тому же только в ней, рядом с богами, наша задумка может сработать, иначе никак.

Пещеру я увидел сразу, как только мы подошли к неизвестно откуда появившемуся среди тайги обломку скалы. Но удивляться сил уже не было: слишком рано от докторов сбежал. Невмоготу было на одном месте лежать и слушать жалостливые вздохи персонала.

– Подожди, факела запалю, зайдёшь! – сказал, направляясь к пещере, Глеб, – в темноте ты всё равно ничего не увидишь.

Пещера большая. При неверном свете торчащих прямо из стен факелов я с удивлением осмотрелся, совершенно забыв, что этой самой пещеры здесь вообще-то не должно быть.

Прямо посредине возвышались два столба, на которых были искусно вырезаны бородатые физиономии.

Глеб достал из рюкзака бутылку с какой-то чёрной жидкостью и вылил немного на землю между столбами.

– Это для затравки. Духа призвать надо, – пробормотал он, – пока он её распробует, время пройдёт, а там волчье око их и осветит. Тогда и начнём. Он спрятал бутылку обратно в рюкзак и, сообразив, что я ничего не понял, добавил:

– Луна заглянет прямо в проём. С ликами древних встретится…

Я пожал плечами и, усевшись возле каменной стены, спросил:

– Слушай, а сколько лет этим столбам? Долго тут стоят? Старыми они вроде не выглядят.

– Сам ты столб!.. – возмутился Глеб. – Старыми они у него не выглядят, надо же, – передразнил он. – Это Род и Велес! И установлены они здесь в ту пору, когда наши предки только-только за дубины взялись.

– Что-то не верится. За это время древесина в труху бы рассыпалась. Ну, или, на худой конец, рассохлась бы, трещины бы пошли…

Глеб не стал спорить, спросил:

– Как ты думаешь, сколько мне лет?

Я не стал отвечать. Откинулся спиной на каменную стену пещеры и закрыл глаза.

Бабуля ведь говорила, что его ещё её дед видел. Много ему должно быть лет. Очень много. А выглядит как… В общем, мне бы так!..

– Так-то, – усмехнулся Глеб, – ты давай-ка поспи, время есть, да и силы тебе понадобятся…

Проснулся я сам, как будто кто по затылку врезал. Факелы не горели, но было светло, пространство пещеры заливал серебристый свет.

– Приняли боги свет ока волчьего! – с нотой торжественности сказал Глеб, заметив, что я проснулся. Он стоял возле небольшого костра, разведённого рядом со столбами, и, задрав голову, смотрел на источавшие свет лики богов.

– Выходит, скоро начнём? – спросил я, стараясь не обращать внимания на светящиеся столбы.

– Скоро, сейчас вот жертвенник дойдёт, – кивнул он в сторону костра, над пламенем которого я только сейчас заметил тонкий, плоский камень, покоящийся на треноге.

– Скажи, Серёжа, ты сам-то веришь в то, что сейчас должно произойти? – вдруг спросил Глеб.

– Если честно, то нет. Я в это поверю только тогда, когда узнаю, что это свершилось. Когда увижу и почувствую это.

– Вон как у тебя получается, – улыбнулся Глеб, – а известно ли тебе, друг мой, что знание – это не есть вера.

– Здрасьте! – удивился я. – Как же это я не буду верить, когда я это видел, чувствовал, может, даже трогал, в конце концов!

– А вот именно поэтому и не может! Вера – это когда ты не знаешь, но веришь. Хотя вера для тебя сейчас никакого значения иметь не будет, – он замолчал, а потом, осмотрев пещеру, прошептал:

– Дух уже здесь, он ждёт, изучает тебя.

– Зачем?

– Он должен почувствовать в тебе звериность, понимаешь? Только звериность, и не более того, – жёстко сказал Глеб и, присев на корточки возле костра, подложил в огонь два небольших полешка. Потом встал и, уставившись мне в глаза, по слогам повторил:

– Зве-ри-ность.

– Нет такого слова. Может быть, зверство? – усмехнулся я и отвёл глаза, не в силах тягаться с его тяжёлым взглядом.

– Умник, тоже мне, – хмыкнул Глеб, – у вас много чего нет!.. Вот этого места для вас тоже вроде как не существует. Но если ОН решит, что в тебе зверь пробудился, то никогда не приблизится, не говоря уж о том, чтобы стать с тобой одним целым.

– Звериность, зверство. Разве это не одно и то же?

– Нет… не одно… Зверь – это потерявший рассудок хищник, убивающий всё живое, что встречается у него на пути.

– А звериность?..

– Это состояние души. Вот как у тебя сейчас. ОН должен почувствовать родственность. Твоя душа должна быть открыта для него. Он должен понять, что она не обезумела, не озверела…

– Да… суть я уловил. Значит, этот дух против того, чтобы я убивал?

– Нет. Он отнюдь не против убийства. Этот мир, знаешь ли, намного древнее и мудрее человека. Никогда хищник не убивает ради убийства – только ради продления собственной жизни.

– Но ведь ради мести убивают! Я слышал, что…

– Не убивают!.. Ты слышал о совпадениях, которые случаются. Месть присуща лишь трагической ошибке природы – человеку.

– Что-то ты нас совсем уж под плинтус запихал…

– А ты в зеркало на свою рожу посмотри и подумай, прав я или нет. И кто ещё, кроме человека, смог бы сотворить такое с тобой и с твоей семьёй?.. Кстати, – вдруг спохватился он, – если всё пройдёт как надо, ты о всех своих недугах забудешь…

– Да, мне понятно, о чём ты, – скрипнул я зубами от нахлынувшей ненависти, – но, ты уж поверь, мне тоже хочется убивать, и чем больше я их уничтожу, тем лучше для людей будет. Для меня-то уж точно будет.

– Враг, он ведь не обязательно мучителем может быть. Ты что ж, каждого встречного собрался убивать? Даже того, кто, сдаваясь, поднял руки? – после непродолжительного молчания спросил Глеб. Я промолчал.

– То-то и оно, – пробормотал он, не дождавшись ответа, – если в душе твоей зверя нет, значит, может и получиться.

– Но я ведь хочу отомстить!.. Я хочу отомстить за жизни жены и ребёнка!

– Извини, но нет. Как бы ты это ни называл, это не месть. Ты сейчас просто бьёшься за свою жизнь. Если ты их не убьёшь, ты умрёшь. И ты это знаешь.

– Знаю!.. Но думать о мести мне никто не запретит.

– Ладно, хватит препираться, начинать пора, – махнул рукой Глеб и, ткнув длинным узловатым пальцем в сторону одного из столбов приказал:

– Давай ка одёжку скидывай!.. Всю, до голого зада, да пересядь вон под Велеса, там тебе сейчас самое место и есть.

– Одёжку-то нафига?.. – удивился было я, но, поспешно приткнулся, сообразив зачем это надо, и, начал стягивать куртку.

Глеб не ответил. То ли не услышал, то ли просто решил не отвечать на глупые вопросы, я не понял. Молча разделся и, сложив одежду рядом с костром спросил:

– Почему именно под Велесом? А не под Родом, к примеру?

– Потому как именно Велес – владыка трёх миров: Прави, Яви и Нави. Кому, как не ему, водить между ними твою измученную душу.

Ну, водить так водить, больше умничать я не стал. Послушно уселся под указанным столбом, повозился задом по каменному полу, устраиваясь удобнее, и, посмотрев на колдуна, сказал:

– Всё, я готов. Что-то ещё надо будет делать?

– Нет, – нахмурился Глеб, – от тебя ничего уже зависеть не будет. Если ОН тебя выберет, остановить это уже возможности не будет. Боль к тебе придёт. Великая боль. Страдать будешь...

– Потерплю, – не дал я ему договорить и, закрыв глаза, прижался затылком к ногам Велеса.

– Нет! – рявкнул вдруг Глеб. – Глаза не закрывать! Все твои чувства должны работать. Ты должен видеть, слышать и осязать!..

– Видеть и слышать, это я понял, а как осязать буду? Кого трогать-то надо?

– Уже, – усмехнулся Глеб, – ты его спиной и головушкой чувствуешь.

Я, вывернув шею, посмотрел вверх.

– Кончай башкой вертеть! На вот, держи!.. – и колдун сунул мне в руки грубо высеченную из серого камня чашу, наполненную поблёскивавшей в отблесках костра тёмной жидкостью.

– Что это? – спросил я, прикинув на вес тяжёлую посудину.

– Из Алатырь-камня вещь сея вырезана…

– Да я не о том! В ней что?! – спросил я и повёл носом над чашей. – По запаху вроде… Кровь, что ли?..

– Кровь… она, матушка… – кивнув, пробормотал Глеб и аккуратно положил на раскалённый плоский камень, лежащий над огнём, несколько веточек, от которых потянулся едва заметный дымок.

Потом он помахал ладонью над камнем, разгоняя дым, и добавил ещё несколько веточек.

Я принюхался, запах был до невозможности знакомым, но что это такое, чем пахло, вспомнить никак не мог.

– Кровь медвежья?

– Медвежья… – кивнул Глеб и, не отрывая взгляда от начавших причудливо извиваться струек дыма, добавил:

– Пора, хорош трепаться! Сделай глоток, если не можешь проглотить, тогда просто во рту удержи хотя бы.

Я смог. Это несложно, привык уже к её вкусу: своей наглотался, пока с того света выползал. И почти сразу же с удивлением увидел, что едва заметные струйки дыма стали сматываться в светлый клубок, затем послышался негромкий звук, как будто кто-то далёкий тянул и тянул на одной ноте: «О-о-о-о-м-м-м!..»

Клубок становился всё больше, казалось, что он впитывает в себя струящиеся над жертвенным камнем струйки дыма. Наконец, достигнув размера мяча, он начал слегка светиться. Звук «О-о-о-о-м-м-м!..» уже не был далёким и тихим, он грохотал в пещере, заставляя содрогаться её стены.

Светящийся сгусток дыма приблизился ко мне и завис напротив лица. Он висел, слегка раскачиваясь, словно размышлял, что же делать дальше. Но вот решение принято, и он одним резким движением окутал мою голову. Последнее, что я увидел через застилавшую глаза пелену, – это как Глеб стоит напротив выхода из пещеры.

И пришла боль…

Зародившись в голове, она быстро распространилась по всему телу. Казалось, что все мои кости ожили и начали двигаться самостоятельно, не обращая внимания на желание своего хозяина.

Я обхватил руками голову и вдруг, к собственному ужасу, почувствовал, как под пальцами кости черепа начали расползаться в стороны. Мозг захлестнула боль, и я, упав, начал кататься по земле, продолжая сжимать голову, стараясь сохранить её целой. Не удалось. Выгнувшись от накрывшей тело дикой боли, явственно услышал, как трещат под натиском неведомой силы кости. И тогда я закричал, не в силах вынести эту муку.

– Ты как, живой? – раздался обеспокоенный голос Глеба. – Оборот у тебя слишком быстрый был, а это не очень хорошо, это больнее, чем обычно.

Услышав его голос, я открыл глаза и прислушался к себе. Вроде всё нормально, живой. Вот только всё тело ноет, как будто по мне стадо слонов потопталось.

Я попытался встать, но неуклюже уткнулся лицом в пол. Ладно, по-другому попробую. Встал на четвереньки и вместо собственных рук увидел медвежьи лапы, украшенные здоровенными когтями.

Не знаю почему, но, вопреки здравому смыслу, я успокоился. Если у меня вместо рук лапы, значит, у нас получилось. Я всё-таки стал медведем. Если получилось здесь, получится и то, что задумал.

– Тебе сейчас лучше будет в лесу, – сказал Глеб, – туда иди, тело своё тебе узнать надо, потом вернёшься сюда.

Я кивнул и, пошёл к выходу из пещеры. Пошёл это конечно сильно сказано. Не пошёл, а потащился, с раздражением пытаясь совладать с собственными конечностями, которые никак не хотели двигаться согласованно.

Кое как выбравшись наружу, сел и привалился спиной к большому валуну, знакомому с самого детства – не раз на него с пацанами забирались.

«Господи!.. Хорошо-то как!.. Голова не разламывается!.. Блаженство!.. По-другому и не… – эту приятную мысль додумать не успел. Вскочил, и пошатываясь встал во весь рост.

– Ты бы лучше обратно сел, – раздался насмешливый голос колдуна, – разум твой, должен найти общий язык с тушей, которой ты стал. Время для этого надо.

Он помолчал, а потом усмехнувшись добавил:

– Я, первый раз, носом, как тот поросёнок, весь пол в пещере извозил.

– Блаженство-о-о-о!.. – заорал я и, с удивлением посмотрел на Глеба, услышав рычание вместо собственного голоса.

– Не-не-не!.. – замахал тот руками. – Вернёшься, тогда и поговорим. Сейчас всё равно ни черта не пойму.

– Ну и ладно. Не понимаешь, и не надо, – пробормотал я, и опять сел, привалившись к валуну.

 

Какой-то гад, светил фонарём прямо в глаз. Я недовольно заворчал и попросил убрать свет. Не помогло. Значит, надо вставать и, разбираться с этим идиотом. Разборок не случилось. Едва открыл глаза, как тут же крепко зажмурился опять.

Солнце!.. Обыкновенное, утреннее Солнце. Яркое, приятное и тёплое. Я довольно засмеялся и резво поднялся, чувствуя во всём теле необыкновенную лёгкость.

Хотелось двигаться, бегать, прыгать, что-то делать, неважно что! Только бы расходовать рвущуюся наружу силу. Стоять на одном месте было просто невмоготу. Повинуясь этому желанию, начал подпрыгивать, с удовольствием чувствуя мощь нового тела.

– Ты уснул вчера прямо возле каменюги, – сказал Глеб и, подойдя ко мне, похлопал рукой по спине, – натерпелся видать… как отпустило, так ты и вырубился… Набегаешься, возвращайся… Когда захочешь обернуться, просто пожелай этого. Возле богов ипостась менять легче, по крайней мере поначалу, пока не приноровишься.

Он ещё раз хлопнул меня по спине, и направился к пещере, однако, через несколько шагов обернулся и, сделал мне подарок:

– Что сказать-то хотел!.. С каждым оборотом боль будет уменьшаться, но всё равно натерпишься ещё.

И я терпел, две недели терпел. Орал, правда, но терпел. Пока от сводящей с ума боли не остались только неприятные ощущения от перестройки мышц и костей.

* * *

Когда я снял штаны, все хохотали уже в голос. Скиф аж прослезился от удовольствия и, заикаясь, с трудом выговорил:

– Ты что же это, собрался нас своими причиндалами забить, что ли?! Или ключ решил в зад себе затолкнуть? Надеешься на то, что мы его вытаскивать побрезгуем и все тут с голоду загнёмся?

– Нет. От голода смерть лёгкая, не заслужили вы её, не про вас она. Для вас, твари, я вот это приготовил, – усмехнулся я и, аккуратно сложив одежду под стеной, вызвал в памяти образ заживо сгорающей дочери и запах… запах, который преследует меня всегда…

Привычно заныло, трансформируясь, тело. Смех разом стих, и в наступившей тишине стал явственно слышен хруст меняющих свою форму костей. Ну вот и всё. Я встал на задние лапы и посмотрел на столпившихся передо мной людей.

Всегда такого подтянутого, бодрого, уверенного в себе Скифа узнать было невозможно. Казалось, что он переродился в другого человека, даже не человека, а человечка – он весь странным образом съёжился, лицо посерело и оплыло, оттянув книзу нижнюю губу. Под наполненными ужасом глазами образовались мешки.

Такая реакция мне была понятна. Я знал собственную огромность, благо, что этот бывший склад имел высокие потолки, и сумел вместить трёх метрового монстра.

Начал с усатого – просто ухватил его голову пастью и, сжав челюсти, раздавил. Пожалел зачем-то. Он умер быстро. Его рьяному молодому напарнику повезло меньше, но тоже усердствовать не стал, просто проткнул когтями живот и грудную клетку – пускай лежит, подыхает.

Глядя очумелыми глазами на то, что произошло с его людьми, Скиф наконец-то опомнился.

– Огонь, огонь! – неожиданно тонким голосом взвизгнул он и, выхватив свой любимый обрез, выстрелил мне в грудь.

Теперь остались только те, кто были мне нужны. Не обращая внимания на молотящие по шкуре пули, я ухватил одного из охранников и, повалив на живот, вырвал у него из поясницы кусок позвоночника.

Визжали они знатно! Мне понравилось. Жаль, что приговаривать не мог, за что я с ними так обхожусь. Надеюсь, мои девочки видят это и понимают меня. Если уж я стал тем, кем стал, то почему бы и не быть миру, где они теперь находятся?

Толстый помощник Скифа оказался самый сообразительный. Его я заметил, когда он уже подобрался к ключу, лежавшему рядом с моей одеждой.

Шалишь! Я воткнул когти ему в ногу и, подтянув к себе, с силой надавил ему на бёдра, с удовольствием чувствуя, как под лапой, кровавой жижей расползается тело. Он кричал надрывно, захлёбываясь болью. Смотрел на проткнувшие кожу обломки костей и орал, орал…

Второму охраннику просто оторвал ногу. Ему тоже, можно сказать, повезло. Быстро умрёт от потери крови.

Остался Скиф. С вылезшими от ужаса из орбит глазами он тыкал в мою сторону разряженным обрезом и нажимал, нажимал на спусковой крючок. Убежать даже и не пытался, видимо, осознал, что деваться из подвала некуда. Он был бессилен что-либо сделать. Как и я… тогда…

Я распорол ему брюхо когтями и ударом лапы отшвырнул к стене.

Ну вот, теперь он получил то, что и заслуживал.

Скиф сидел, привалившись спиной к стене, и руками пытался подтянуть к себе поближе вывалившиеся из брюшной полости внутренности. Получалось плохо – негнущиеся пальцы никак не могли зацепить влажные и скользкие кишки. Белый как мел Скиф, казалось, не замечал этого. Издавая утробное сипение, он всё тянул и тянул потроха на себя, пока я взмахом когтей не разорвал их, избавив его от этих ненужных усилий.

Ну вот, как-то так. Я осмотрел подвал, потом подошёл к стеллажу и лапой сбросил сплющенные картонные коробки на пол. Едва сдерживая стон, вернулся к своей привычной форме – в обратную сторону почему-то больнее получалось. Поглядывая на ещё живого Скифа, начал одеваться, стараясь не сходить с коробок, чтобы не заляпаться в крови.

Весь подвал был залит кровью, как будто в нём убили не шесть человек, а стаду коров глотки перерезали. Кровь была даже на потолке и, сворачиваясь, падала крупными каплями в огромную багровую лужу, разлившуюся от стены до стены.

Ладно, здесь я сделал уже всё, что хотел. Живых, можно сказать, что и не осталось. Ещё раз посмотрел на Скифа и с удовлетворением увидел, что по его начавшему синеть лицу катятся слёзы. Он, не сводя с меня застывшего взгляда, пытался что-то нащупать в пустой брюшине, шаря там трясущимися руками.

– Ты уж извини!.. – зло ощерился я. – Не сдержал своего обещания на куски тебя порвать. Но, так даже лучше получилось. Ты не находишь?..

Прислушался. Тишина, никто на звуки стрельбы не спешит. Оно и понятно, от Скифа можно ждать чего угодно. Привыкли уже.

Аккуратно, чтобы не вывозиться в крови, вытащил из кобуры обезноженного охранника модный «глок» и, осторожно обходя трупы, направился к выходу. Уже взявшись за дверную ручку, негромко добавил:

– Не надо было тебе так поступать с моими девочками…

* * *

Глеб, как обычно, сидел на крыльце, уставившись на залитую багровым вечерним светом тайгу.

– Ну как, ожил? – спросил он, не поворачиваясь ко мне.

– Ожил… Полегчало…

– Туда пойдёшь? – кивнул он в сторону наползающих из леса сумерек.

– Туда…

– Надолго?

– Не знаю…

– Ну что же, – поднялся с крыльца Глеб, – прощевай! Ежели что, я завсегда здесь, – и он протянул мне руку.

Я шёл по ставшему мне родным лесу и улыбался. Улыбался первый раз за всё время после того, как очнулся в госпитале. Я человек. Я отомстил за страшную смерть своих девочек, и мне стало легче, что бы там ни думал себе сидящий внутри меня дух.


Оцените прочитанное:  12345 (Ещё не оценивался)
Загрузка...