Спроси кто-нибудь Эмброуза, где он мечтает провести последние минуты жизни, ответ будет один — в ресторане «Rules». И не потому, что он любит Лондон и заслужил поистине королевскую прощальную трапезу. Здесь Эмброуз услышал первые отрывки «Корсара» Байрона, наставлял уже не юного принца Берти в экономических вопросах и пил шампанское с Оскаром Уайльдом. Но главная причина: только здесь последние годы он встречался с Персивалем, своим заклятым другом и единственным человеком в мире, который мог его убить.

 

Первая встреча была случайной: Персиваль сидел за соседним столом и вёл скучнейший спор о религии с Чарльзом Дарвином. Эмброуз ни за что не прошел бы мимо такого представления. Вместо приветствия — хотя с их прошлой встречи прошло лет пятьдесят, — Персиваль зло сверкнул глазами. Но спустя пару часов и три бутылки отменного вина его серьезность улетучилась. А когда время перевалило за полночь, и Дарвин ушёл от них все ещё верующий, Персиваль признался, что всегда восхищался умением Эмброуза вдохновлять людей. Правда, потом он плеснул вином другу в лицо, но это же Персиваль — чего еще от него можно было ожидать? А в их последнюю встречу в 1997 году Эмброуз не сдержался и высказал Персивалю, что в катастрофе с его нежной подопечной «дамой червей» он сам и виноват. Сломанная после того разговора кость в плече так и не перестала ныть от резкой смены погоды. На прощание Персиваль и вовсе заявил, что убьет Эмброуза, если ещё хоть раз увидит.

 

Однако сейчас в кармане пиджака лежала записка с временем и датой. И ни резные двери, ни призрак Оскара Уайлда, ни менеджер ресторана не могли ответить на зудящий на подкорке вопрос: «Зачем же ты позвал меня?»

 

Не убить же, в самом деле.

 

Или?..

 

Эмброуз обезоруживающе улыбнулся девушке в темной рубашке с бейджем «Сара». Под рубашкой прятался медальон в виде головы волка. Забавно. Не так проста эта Сара: в четырнадцать сама набила первую татуировку инструментами своего брата. Девиз общества Алистера Кроули на наружной части бедра.

 

— Добрый вечер, — она резко выпрямилась и раскрыла журнал. — На чье имя у вас заказан столик?

 

Эмброуз с сожалением вздохнул, принимая вызов. Куда делся милый старичок Густав? С ним проще договориться. А Персиваль, конечно, не подумал о таком обыденном деле как бронь столика. Но у Эмброуза всегда были припрятаны лишние тузы в рукаве — и не только.

 

— Есть что-то на фамилию Уэлли? — спросил он, наклоняясь к Саре и заглядывая ей в глаза.

 

Вцепившись в обложку журнала, она коротко кашлянула и погрузилась в его изучение.

 

— Уильямсон, Зейн… — проговаривал за ней строчки Эмброуз, постукивая пальцами по стойке и наклоняясь еще ниже. — Неужели у моего друга память, как у известной рыбки?

 

Сара дернула уголком губ, но шутки бы не помогли. А вот стоило Эмброузу коснуться журнала, Сара удивленно моргнула и обнаружила, что столик на двоих у окна свободен. Редкая удача для вечера пятницы.

 

Эмброуз заказал полусладкое мерло двадцатилетней выдержки. Он казался себе романтическим героем, пришедшим на собственную казнь. Но это было слишком даже для Персиваля — задумай он и взаправду убить, остановился на чем-нибудь более изящном. Например, прислал бы дуэльный пистолет и декламировал стихи Гейне. А может, Персиваль наконец научился шутить и вовсе не придёт?

 

Эмброуз пригубил вина и оглядел посетителей ресторана. Традиционный для него способ расслабиться — читать по лицам истории людей. Сияющая пара за столом напротив праздновала восьмую годовщину свадьбы. Они действительно любят друг друга, но от Эмброуза невозможно было скрыть их скелеты в шкафу. И если женщина, в чьем лице столько сходства с доброй королевой Мод, совершенно так же великодушна, то мужчина… Эмброуз знал такой типаж — его выдавал квадратный подбородок, как у того ярого испанского инквизитора, — и очень сомневался в его способности прощать.

 

Усатый мужчина за центральным столиком надеялся, что очередное свидание (если Эмброуз не ошибался — пятое за последний месяц) окажется удачным, но для начала хотелось посоветовать ему сменить пиджак: шотландская клетка идет не всякому. И вот совпадение: подходящая этому любителю Шотландии женщина буквально за соседним столом отмечала повышение в кругу друзей. Эмброуз решил, что сломанный каблук ее броских дизайнерских туфель может стать идеальной завязкой для маленькой комедии положений. Современным временам — современные решения, сейчас не эпоха Шекспира.

 

Туристы, мечтавшие о поездке в Лондон последние два года, даже не успев снять свои рюкзаки, делали селфи на фоне украшенного ельником белого камина, с восторгом обсуждали портреты знаменитых посетителей ресторана, а Эмброуз, ненадолго позабыв о Персивале, подпитывался их воодушевлением. В любом столетии и любом городе люди и их жизни схожи, как бы всем не хотелось думать иначе. На этом и держится постоянство мира, который им достался.

 

— Прости, я задержался, — услышал он хрипловатый голос Персиваля, звучавший так, словно он и не планировал становиться убийцей.

 

— Лучше бы за перелом извинился, — хмыкнул Эмброуз. — А время достаточно относительно, чтобы переживать о пяти минутах.

 

Он с любопытством разглядывал старого друга. Они не виделись с гибели принцессы Дианы, но за это время Персиваль нисколько не изменился. Те же напряженные складки на лбу, пронизывающий взгляд и почти не врезающиеся в память черты лица. Такой внешностью и должен обладать человек, меняющий эпохи и имена. Эмброузу повезло меньше, и неустанно приходилось придумывать забавные легенды о фамильном сходстве с разнообразными рыжими и синеглазыми дедушками и двоюродными дядями.

 

— Снова урвал лучший столик, — позволил себе улыбку Персиваль, удивляя благодушным настроением.

 

— Жаль, что они не нашли твою бронь, — усмехнулся Эмброуз.

 

— Иначе тебе было бы скучно.

 

— Как же хорошо ты меня знаешь…

 

— Не так уж хорошо, как тебе хочется думать, — бросил Персиваль, подтверждая что изменения не коснулись и его скверного характера.

 

— Неужели? — приподнял бровь Эмброуз, вспоминая тысячелетия и незамутненную магию, связавшую их, когда они были еще детьми.

 

Персиваль неопределенно повел плечами, и казалось, что прямо сейчас хрупкое перемирие закончится, он резко взмахнет ладонью и скажет, что именно поэтому и пришел убить Эмброуза, но вместо этого Персиваль ответил:

 

— Мы давно идем разными дорогами.

 

— Которые вышли из одного источника силы, — снова не удержался Эмброуз. Персиваль кивнул — как и всегда, не с восторгом. Они оба не должны — да и не могли — забывать свинцовое небо, бескрайние холмы, танцующие в воздухе капли дождя, и как один мальчик с прожигающим взглядом темно-зеленых глаз требовательно спросил у другого: «Как ты это делаешь? Расскажи мне!»

 

И Эмброуз-мальчик рассказал. О даре древних, что смотрят на них. О предназначении проводников этой абсолютной силы — не позволять людям потерять веру. О бессмертии, которое станет не только благодатью, но и проклятьем. О том, что им предстоит стать стражниками у ворот, хранителями равновесия мира — дабы не пустить никого за границу, но и без возможности когда-либо уйти самим. А потом протянул окровавленную ладонь — ведь что в юности может быть трогательней и пленительней, чем клятва на крови?

 

«Я сделаю этот мир лучше», — спустя время сказал Персиваль и исчез на десятки лет.

 

И пока Эмброуз творил, вылавливая из воздуха нити магии, Персиваль создавал для них фундамент. Там, где Эмброуз видел людские судьбы, Персиваль придумывал способ, чтобы каждый стал хозяином своей судьбы и мог увидеть свое и чужое будущее сквозь туманную энергию, доступную миру. Карты, руны, амулеты.

 

Там, где Эмброуз взмахом руки мог превратить простой камень в драгоценность, Персиваль видел искусство, которое может стать доступным каждому — и сталь перестала быть оружием одних войн. Литье, трансмутация, стихии.

 

Там, где Эмброуз исцелял прикосновением, Персиваль искал науку. Он считал, что любой дар должен работать на благо — и был прав. Но в своей вечной погоне за новыми системами начал забывать об истинной природе чудес, перестал просить их, верить в них. И Эмброуз не уставал спорить до хрипоты и обвинять Персиваля в неблагодарности по отношению к тем, кто щедро наделил их обоих силами. А тот заявлял, что презирает магию и прекрасно обойдется без нее.

 

В такие дни они исчезали из жизни друг друга — казалось, навсегда — но время, подобно Уроборосу, приводило их обратно. У луча всегда должно быть продолжение, и даже параллельным прямым когда-нибудь суждено встретиться — особенно, когда они выбирают в протеже одного и того же человека.

 

— Не знаю насчет тебя, но в мои планы не входили споры: я ведь действительно скучал по тебе, — просто сказал Эмброуз, и такая знакомая стальная броня в облике Персиваля дала трещину.

 

— Я тоже, — легко согласился он, поднимая вверх свой бокал. Мелодичный звон хрусталя зазвучал за их столом, старых друзей и вечных соперников. Они оставались опорой друг для друга, несмотря на все разногласия и даже угрозу смертоубийства.

 

— Я давно ничего не слышал о твоих новых исследованиях, — улыбнулся Эмброуз, тщательно разрезая фирменную утку под апельсиновым соусом. Лёгкая пряность растворилась на языке, и он с наслаждением зажмурился. Больше двухсот лет прошло с открытия, а кухня здесь все ещё способна удивлять.

 

— В последнее время я погрузился в медицину, — ответил Персиваль, совершенно не разделяя его энтузиазма и задумчиво ковыряясь в пудинге с устрицами, который раньше обожал. Вряд ли он копил силы, чтобы воткнуть вилку в глаз Эмброузу, скорее готовился начать разговор, ради которого и позвал — и он точно не будет касаться местной кухни. Но в этом был весь Персиваль: он следил за малейшими эмоциями на лице Эмброуза, просчитывая все реакции и варианты развития диалога. Так что оставалось только ждать и наслаждаться возможностью обсудить хоть с кем-то не только прошлое и настоящее, но и будущее.

 

Они говорили и говорили до самого десерта, пока внимание Эмброуза снова не привлек центральный столик. К нему направлялась Сара: в ресторан пришел настоящий хозяин столика Эмброуза, и, дабы замять недоразумение с исчезнувшей бронью, она намеревалась вполне вежливо и обходительно выгнать «любителя Шотландии». В ожидании своей дамы — очевидно, уже не планировавшей появиться, — он заказал только бутылку воды без газа. Пьесе нового времени следовало начаться, и Эмброуз, глубоко вздохнув, щелкнул пальцами. Каблук броских дизайнерских туфель женщины, отмечавшей повышение, предательски треснул, и, она, непроизвольно толкнув Сару, чуть не упала перед центральным столиком, но незадачливый «любитель Шотландии» успел ее подхватить. Слегка надменное лицо женщины преобразилось, а когда тот, поддерживая ее, проводил обратно к друзьям — сама сжала его ладонь, предлагая присоединиться к их вечеру.

 

— Зачем? — с осуждением спросил Персиваль.

 

— Ты помогаешь людям, только когда они попросят об этом, а я делаю это просто так, — пожал плечами Эмброуз, не скрывая веселья. В такие моменты он чувствовал себя настоящим демиургом, хотя и знал, что ему никогда им не стать.

 

— Они бы и без того встретились, — прищурившись, ответил Персиваль. — Через три года и сто пятьдесят дней.

 

— А еще через тяжелый развод и скандальный уход из фэшн-индустрии. А я ценю свежий взгляд на дизайн костюмов. Тем более в запасе у них нет вечности, как у нас.

 

— Ты растрачиваешь свой дар впустую.

 

— Всю науку себе забрал ты, Персиваль, — рассмеялся Эмброуз. — Мне остается только развлекать людей маленькими чудесами.

 

— Ты мог бы стольким помочь…

 

— Но я и так помогаю, разве нет?

 

— И они создают закрытые ложи и культы, которые порождают аферистов, вроде Андерсона, убедившего полмира, что говорит с умершими? — с раздражением взмахнул вилкой Персиваль.

 

Эмброуз непроизвольно отклонился в кресле.

 

— А ты считаешь справедливее то, что происходило с твоими протеже? Джордано Бруно? Напомнить о Сервете, Земмельвейсе… А может, о Джоне Ди?

 

— Я давал им выбор. Они свободнее тех, с кем ты играешь словно с марионетками.

 

— Только Джона Ди спас я, а другие за твою, так называемую, свободу заплатили, и я до сих пор не знаю, что было гуманнее — костер или сумасшедший дом, — отрезал Эмброуз. — У магии всегда есть цена.

 

Видимо, этой реплики Персиваль ждал с момента встречи, потому что он прервал спор и хмуро кивнул.

 

— Тут ты прав… — он достал бумажник и протянул Эмброузу — От долга никуда не спрятаться.

 

Эмброуз раскрыл бумажник, с интересом всматриваясь в фотографию внутри.

 

— Это?..

 

— Моя дочь.

 

— Ужасный ты человек, Персиваль: ни на свадьбу не позвал, ни на крестины, — хмыкнул Эмброуз, продолжая разглядывать девочку в костюме археолога с надвинутой на лоб федорой на фотографии. — Как ее зовут?

 

— Хоуп.

 

— В твоём стиле, — заметил Эмброуз. Это было редкое стечение обстоятельств для обоих: за эти века ни одна женщина не задерживалась с кем-то из них надолго, а уж ребенок…

 

Малышке Хоуп достались пронзительные глаза Персиваля, но в остальном она, судя по всему, была копией матери. Жаль, что даже через фотографию Эмброуз видел цену за это чудо и надежду.

 

— Что за хворь? — спросил он у Персиваля.

 

— Порок сердца.

 

— Сердце… вечный камень преткновения. Что ты пробовал?

 

— Всё, — отрывисто ответил Персиваль.

 

— Всё, кроме магии?

 

— Всё, кроме тебя.

 

Эмброуз вздохнул и, отдав бумажник, сложил руки под подбородком. Он получил ответ на терзавший его вопрос, но это не принесло ни радости, ни удовлетворения. Возможное убийство теперь казалось желаннее, ведь сейчас Персиваль, словно вторую кожу, сбросит с себя всё высокомерие и попросит отпустить его, избавить от их клятвы и предназначения — достойная плата, чтобы прожить смертную жизнь с женой и здоровой дочерью. А Эмброуз останется один. Навсегда.

 

— Ты можешь помочь, — скорее утверждал, чем спрашивал Персиваль. Даже сейчас — с видом короля. Не сомневающегося ни в одном из своих решений.

 

— Стоит уточнить, действительно ли я хочу помочь, — глухо ответил Эмброуз, впервые за долгие годы презирая себя. Вечность подарила многое, но не избавила от страха. В чем-то Эмброуз оставался таким же человеком, как Сара или «любитель Шотландии». Он совсем не хотел терять того, кто по-настоящему дорог. Беда одна — потеряет в любом случае.

 

Персиваль дернулся как от удара, и его дикий взгляд был красноречивее любых слов. Он не стал бы умолять никого. Даже Эмброуза. Особенно Эмброуза. Персиваль верил в его великодушие и доброту, которые были сильнее любого предназначения. Но совсем забыл, почему Эмброуз протянул ему ладонь — потому что совсем не хотел нести эту ношу в одиночестве.

 

Стул протяжно заскрипел, когда Персиваль вставал. Теперь он возненавидит Эмброуза — и взаправду убьет, чтобы уничтожить ненавистную магию. И вряд ли сойдет с ума от одиночества: скорее поднимет науку до небывалых высот, когда никто и ничто не будет ему мешать. Вера и вдохновение не нужны для нее — лишь кропотливая работа.

 

— Ну уж нет, — неожиданно прошипел Персиваль, возвращаясь на место. — Так просто я не уйду.

 

— Все-таки вначале убьешь?

 

— Я не уйду, пока ты не поможешь мне, Эмброуз.

 

Персиваль сжал губы в тонкую линию, вцепился в столешницу, и Эмброуз понял, что тот готов на все и по-настоящему верит — только не в тех, кто когда-то разделил дар бессмертия между ними, а в него. Ради беззубой улыбки девочки в костюме археолога, который ей совсем не по размеру.

 

Древние легенды говорят, что настоящие демиурги способы на все — в том числе, на чудо и жертву ради тех, кого любят. Эмброуз вспомнил зелень древних холмов и приготовился выполнить желание лучшего друга, произнося давнюю формулу:

 

— Зачем ты позвал меня, Персиваль?

 

Персиваль скрестил руки на груди, и слова, звучавшие словно выстрел, в один миг изменили все:

 

— Я пришел за волшебством.

 

Эмброуз изумленно распахнул глаза: он ошибся. Они говорили совсем о разном. Персиваль собрался пожертвовать самым страшным не для Эмброуза, а для себя. Своей гордыней.

 

Их бесконечный спор… Каждый раз, когда Персиваль уходил, Эмброуз обещал, что обязательно выиграет и станет демиургом. Даже если придется ждать не одно тысячелетие, Персиваль признает его правоту и примет истину о природе чудес. Цена есть у любого промысла, у любой науки — и остается только вопрос, когда настанет время платить по счетам.

 

Время Персиваля пришло, а вот Эмброуза — пока не настало.

 

— Неужели твое горло сдавила награда победителя, истинный творец? — зло усмехнулся Персиваль.

 

— Я всегда желал этой победы, — не стал врать Эмброуз и крутанул в руках нож, которым готов был вновь пролить их кровь. — Но без тебя, науки и поражающих своими выходками твоих протеже было бы не так весело.

 

Незримый Рубикон наконец был пройден — ведь они признали то, что следовало понять в их первую встречу. Игра с поиском гармонии между магией и наукой, не была бы так интересна, не играй они в нее вдвоем.

 

Теперь осталось убедить, спешащую на помощь Персивалю Сару, что Эмброуз точно не собирается никого убивать, и кастет в кармане брюк ей совсем не пригодится.