В тот вечер Джон Брукстер не изменил себе и снова отправился в единственный паб в их маленьком Ченинге – деревушке на севере Англии, чтобы пропустить парочку стаканов крепкого тёмного. Это уже вошло в привычку, а привычку, как известно, искоренить очень сложно. После выпитого легче засыпалось. Сны не одолевали и получалось забыться хотя бы на несколько часов.

Полтора года назад в авиакатастрофе погибла его любимая Маргарет. Их самолёт даже не взлетел толком, так и рухнул на взлётно-посадочную полосу, не дав никому шанса на спасение. Потерю Джон перенёс тяжело: тоска, горечь, обида до сих пор съедали его изнутри. Всю боль он топил в алкоголе и не видел смысла в жизни без любимой жены.

Дорога до паба занимала минут десять от его дома, стоявшего, как изгой, на отшибе, у самого края деревни. Мистер Брукстер переехал в одноэтажное строение сразу же после смерти жены. Ему не хотелось каждый день видеть обеспокоенные, опечаленные и жалостливые лица соседей, что с завидной регулярностью повадились заглядывать к безутешному вдовцу. Приносили еду, поддерживали словами, говорили, какой прекрасной и доброй была Маргарет, плакали, предлагали помощь, пытались вытащить Джона из пучины боли и тоски, но спустя время поняли: это бесполезно. Да и сам вдовец однажды не выдержал и высказал незваным гостям всё, что думает. Ему не нужна помощь, ничто не способно вернуть его Маргарет. Так он и стал затворником, выбиравшимся из дома только в магазин, паб и на подработку.

Завернувшись посильнее в дряхлое с заплатками пальто и подняв воротник, чтобы холодный октябрьский ветер не задувал за шиворот, мистер Брукстер двинулся вниз по улице. Он старался ни на что и ни на кого не смотреть, чтобы ненароком не наткнуться на чей-то сочувственный или осуждающий взгляд. После дневного дождя дорогу размыло, идти было трудно: ни шага не обходилось без грязи на ботинках. Джон даже успел пожалеть, что в такую погоду выбрался из дома, но только алкоголя в холодильнике нет уже давно, а без этого ему не заснуть. Вот и приходилось пробираться через лужи, слякоть и грязь. Чёрт бы побрал эту осеннюю погоду!

Главная улица Ченинга тускло освещалась фонарями, чьи лампы уже давно требовали замены. Намного больше света давали наряженные к празднику дома жителей. Это Джон заметил украдкой, когда поднимал голову, чтобы рассмотреть, куда ступать дальше. Тыквы, десяток свечей, приведения из простыней, которые, видимо, должны были внушать ужас, и много чего ещё, незаметного с дороги. «Сегодня же канун всех Святых», – вспомнил, наконец, Джон. С самой смерти Маргарет он перестал звать гостей, накрывать на стол и отмечать какие-либо торжества, поэтому порой с удивлением замечал, как один праздник сменяется другим. Время шло, а он будто застыл на месте.

Вскоре Джон добрался до одного из самых излюбленных мест всех жителей деревушки – паба «У Стива». Заведение славилось своим разнообразием: здесь в любое время можно было подкрепиться вкусной едой, а один из углов владелец переделал в мини-кинотеатр и установил маленький проектор, так что раз в неделю тут собирались и взрослые, и дети, даже проводились концерты молодёжной группы. Но Джона всегда интересовало только одно – выпивка.

— О, Джон, ты всё-таки пришёл?! – из подсобки появилась Мари – миловидная женщина в красном переднике и затянутыми в тугой хвост каштановыми волосами – здешняя официантка.

По её голосу Джон не понял, рада она или огорчена видеть его здесь снова.

— Мне как обычно, – бросил он, усаживаясь за барную стойку.

Мари промолчала и принялась выполнять заказ. В эту ночь она работала за двоих – себя и бармена, который не соизволил ни выйти на работу, ни предупредить Мари.

Наконец на столе появилась большая кружка пива, откуда Джон жадно отпил добрую половину.

Всё это время Мари наблюдала за другом с нескрываемыми огорчением и сожалением. Она не понимала, почему Джон, некогда статный, жизнерадостный, полный жизни человек, за полтора года превратился в тень самого себя. Мари хорошо знала Маргарет, как, впрочем, и многие жители их деревушки. Вместе с Джоном они смотрелись так гармонично, что Мари в душе завидовала им белой завистью, однако никогда бы не посмела посягнуть на счастье этих двоих. А когда узнала о страшной гибели Маргарет, её сердце разорвалось на миллион кусочков.

От Джона же не скрылось, с каким выражением смотрела на него подруга.

— Снова будешь читать мне мораль? – поинтересовался он, разглядывая замысловатый узор на кружке. — Лучше займись работой.

Ему не хотелось обижать единственного человека, с кем он ещё поддерживал общение, однако в душе нарастало раздражение.

— У тебя вся жизнь впереди, Джон, а ты губишь себя... – вздохнула она.

— Да неужели?

— Да, но... – попыталась было возразить Мари, да только Джон резко её прервал, ударив по столу кулаком. Напиток слегка расплескался, никто из них не обратил на это внимание. Зато сидевшие в пабе люди с любопытством повернули головы на звук.

— Не хочу снова слушать о том, что подумала бы Маргарет. Она умерла! – Джон разозлился.

Подруга поникла, хотя не выглядела обидевшейся. Джон замолк и за один глоток выпил остатки пива. Несколько капель стекло по отросшей бороде, и ему пришлось вытереть их рукавом серой толстовки.

— Я лучше пойду, – пробурчал он и принялся собираться.

В обычный день он напивался вусмерть, но не сегодня. Разговоры о жене нервировали его, и сидеть дальше ему не хотелось.

— Извини, Джон, я не хотела... – засуетилась Мари.

Джон хмыкнул:

— Это моё дело, не лезь.

Он двинулся к выходу. На душе стало ещё паршивее. Зря он сегодня пришёл.

Мистер Брукстер уже был у самого выхода, когда в паб влетела миссис Харрисон. Женщина немолодая, но достаточно бойкая и пронырливая, любящая совать свой чуть кривоватый нос в чужие дела. Джон хорошо помнил, как полтора года назад именно она частенько наведывалась к нему с предложением обратиться к шаманам, которые могли помочь отпустить Маргарет. Мистер Брукстер разгневался, и после той истории они не разговаривали. И даже сейчас старушка не посмотрела в его сторону и пролетела мимо, вглубь паба.

— Вы что, не слышали?! – закричала она своим басистым голосом, привлекая внимание.

— Что случилось, миссис Харрисон? – забеспокоилась Мари.

Джон от разыгравшегося любопытства тоже повернулся. Многие повскакивали со своих мест и озабоченно уставились на соседку, ожидая дальнейшего рассказа.

— Тыквы, они... Они ожили. Вы понимаете?! – тяжело дыша, объясняла старушка. — Чего же вы здесь сидите? Нужно что-то делать!

Многие переглядывались, но не могли, о чём говорила миссис Харрисон. Первым возмутился мистер Браун – один из старейшин деревни:

— Не мели чепухи, Дороти! Сериалов своих пересмотрела? Да что бы тыквы да ожили?

— Я ещё в своём уме, Уильям! – воскликнула обидевшаяся Дороти. — Я не вру! Тыквы ожили! И не я одна тебе об этом скажу...

Остальную часть перепалки Джон уже не слушал. Приняв слова миссис Харрисон за очередные деревенские байки, он направился домой. Ему не терпелось поскорее упасть на кровать и завернуться в одеяло. Всё равно выпить толком не удалось.

Никакого движения на улице он не заметил. Время было позднее, многие уже отдыхали в своих кроватях, смотрели телевизоры или занимались никому неизвестными делами. Вокруг было тихо, только в отдалении, где-то на другом конце деревни, раздавались какие-то хлопки, но Джон не придавал им значения.

Свет от гирлянд и свечей в тыквах освещали мистеру Брукстеру путь, так что обратно он дошёл гораздо быстрее. И вот уже порог его дома. Пальто. Вешалка. Ботинки. Диван. Подушка. Долгожданный сон.

Он уже засыпал, когда рядом послышались те самые хлопки, которые то нарастали, то отдалялись или совсем затихали. Поначалу казалось, что ему всё-таки что-то снится, только картинка была расплывчатой и незнакомой, а звуки тем временем не прекращались, и к ним добавилось нечто похожее на бормотание. Уже тогда Джон осознал, что всё происходит наяву. Он резко подскочил и принялся всматриваться в темноту комнаты в поисках источника пугающего звука. В кромешной тьме толком ничего нельзя было разглядеть, тогда мистер Брукстер, пошатываясь, поднялся на ноги и включил свет. Пусто. Но бормотание продолжалось. Оставалось единственное место – улица. Одолеваемый сомнениями, Джон медленно подошёл к окну и прилип к стеклу, вглядываясь в огород, где теперь росла одна лишь трава. Некоторое время он ничего необычного не видел. Ночь. Тихая и спокойная погода. Внезапно бормотание усилилось, а затем откуда ни возьмись появилась... прыгающая тыква.

Мистера Брукстера охватил парализующий страх. Сердце застучало с бешеной скоростью, ноги подкосились, и если бы не подоконник, то Джон тут же бы рухнул на пол. «Чокнутая миссис Харрисон была права?», – промелькнуло у него в голове. Он не мог поверить в увиденное и не отводил взгляд от мечущейся по огороду тыквы, которая оставляла отметины на траве, будто делала какие-то пометки.

В какой-то момент она исчезла в темноте, и воцарилась тишина. Брукстер выдохнул, хотя напрягся, словно ожидая, что оживший овощ резко появится из-за угла. Однако и через минуту всё оставалось как прежде: лунная ночь, безветрие и спокойствие, только небольшие островки истоптанной травы говорили о недавнем странном случае. Прыгающая тыква! Вот это да! Неужели в канун всех Святых граница между миром живых и мёртвых действительно стирается? А что, если...

Джон даже вдуматься не успел в мысль, промелькнувшую в его голове, а уже рванул к выходу из дома. Несмотря на страх, отвращение и неверие, он выбежал в огород, прихватив по пути вилы, которые за ненадобностью стояли возле сарая, и принялся снова всматриваться в темноту. На этот раз Брукстер сознательно искал тыкву. Ему нестерпимо захотелось встретиться с ней лицом к лицу.

Долгое время ничего не происходило. Джон походил по огороду, ещё больше пачкая ботинки и штаны, которые не снял после возвращения из паба, и разглядывал силуэты в ночи. Ни хлопка, ни шороха, ни какого-либо другого звука, намекающего, что поблизости это существо, не раздавалось. Джон засомневался, а точно ли всё произошло наяву.

Брукстер повернул было к дому, когда услышал вдали нечто похожее на треск ломающихся веток. Он остановился и притаился, крепко ухватившись за вилы. Внутри поднималась паника, и нервная система вопила: «Беги!», но он приказал себе не поддаваться ей. Джону было необходимо проверить возникшую, как искорка, теорию.

Из-за кустов со стороны соседского участка показалась тыква. Обычная, среднего размера, овальная и с небольшими пупырышками. Существо бубнило и прыгало, словно мячик, в разные стороны, не останавливаясь ни на минуту. Оно уже достигло середины огорода, когда Джон поднял вилы над головой и, преодолевая свой страх, бросился на овощ. Тыква продолжала скакать. Джон зажмурился. Занёс орудие и ударил со всей силы.

На мгновение наступила звенящая тишина. Брукстер не решался открыть глаза, боясь увидеть, как из тыквы вытекает мякоть (если она там вообще была). Однако сначала снова послышалось едва уловимое бормотание, а потом и вовсе – человеческая речь. Тогда-то Джон и решился посмотреть, что же творилось.

Часть вил ушла в землю, но в тыкву Джон всё-таки попал. Никаких жёстких последствий не последовало, казалось, наоборот, он сделал только лучше: овощ больше не брыкался, не ёрзал, не мычал, зато, похоже, начал разговаривать.

— Фух, наконец-то! – откликнулось существо.

Брукстер отшатнулся. Вилы упали на землю. Тыква повернулась к нему проколотой частью, на которой Джон (он мог поклясться) уловил очертания знакомого, но в то же время далёкого, лица.

— Что ты такое? – промолвил мистер Брукстер.

— Тыква. Разве не видишь? – хмыкнул овощ.

— Но т-тыквы не разговаривают, – вяло запротестовал Джон, при этом заикаясь.

— Я же разговариваю! – обиделась тыква, и тут интонация, с какой существо произнесло эти слова, показалась Брукстеру знакомой.

«Что-то тут не так», – вновь подумал он.

— Но кто ты на самом деле? Или всё происходит у меня в голове? Я сплю?

— Слишком много вопросов! – всполошилась тыква. — А у нас, сын, не так много времени, так что давай по порядку.

Сын? И тут Джона осенило. Ну конечно! Голос, черты лица – всё указывало на Дональда Брукстера – скончавшегося от сердечного приступа больше десяти лет назад отца Джона. Всё случилось внезапно. Брукстеры (отец, мать, Джон с Маргарет и его сестра Джоанна с мужем) отправились на ежегодный фестиваль урожая. Они старались собираться так каждый год, чтобы провести время вместе, обсудить насущные дела и послушать воспоминания родителей, проживших большую часть своей жизни на маленькой ферме где-то на юге. Но именно в тот год посиделка так и не состоялась: прямо по дороге у мистера Брукстера старшего прихватило сердце, но до больницы он не доехал. Его смерть стала ударом для всех. Миссис Брукстер не смогла оправиться от горя и через пять лет ушла вслед за мужем.

А сейчас отец в виде тыквы предстал перед Джоном.

— Уму непостижимо... – выдавил он.

— Джонни, успокойся. Я понимаю, что тебе трудно поверить, но это действительно я. У меня правда не так много времени, а я хотел бы сказать тебе нечто важное, – начал было Дональд.

Они так и находились посреди растоптанного огорода, а ночь окутывала своей прохладой и темнотой. Где-то на другом конце деревни раздавались то ли крики, то ли ругань, то ли и то и другое вместе. Джон не разбирал, да и не хотел даже вслушиваться. Для него сейчас существовали только он и душа отца, помещённая в тыкву.

— Стой. Подожди, – прервал его Джон, — прежде чем ты начнёшь, я хотел бы сказать, что догадался. Когда увидел прыгающий овощ, понадеялся, что это Маргарет, точнее, её душа. Но то, что это будешь ты...

— Именно поэтому я и здесь, Джонни.

— Из-за Маргарет?

— Да.

— Но я не понимаю... – Джон выглядел растерянным.

Тыква вздохнула.

— Я видел, как тебе было больно, когда погибла Маргарет. Ещё при жизни я замечал, насколько вы подходили друг другу. Нас с твоей матерью это очень радовало, мы ждали внуков, но всё закончилось, – в голосе отца послышалась горечь. — Только смерть, мой дорогой Джон, – начало, а не конец. Особенно для продолжающих жить.

Слова отца раздражили мистера Брукстера младшего. Он не видел смысла в жизни, где рядом нет любимых людей. Зачем такая жизнь? Что в ней радостного, хорошего, запоминающегося? Зачем нужна жизнь, в которой ты даже не можешь разделить счастливые моменты с теми, кто дорог сердцу?

— Жизнь – это дар, сын. Большой дар. Не каждый может похвастаться им. Да, конечно, нам очень больно, когда родные люди умирают, но они живы, пока жива память о них, – будто прочитав мысли Джона, ответил Дональд. — Маргарет всегда с тобой. Как и я, и мама. Мы рядом даже тогда, когда ты этого не замечаешь. Оберегаем тебя, пытаемся облегчить твои страдания. Но нам не справиться без твоей помощи. Без твоего желания жить.

— Да зачем мне жить? – вспыхнул Джон.

— Любить, создавать, созидать, передавать, да что угодно, Джонни! – воскликнул Дональд. — В мире так много неизведанного, которое ты можешь разгадать. Копаться в прошлом и жить одними воспоминаниями – удел слабых, а ты гораздо сильнее.

— Нет, я не такой...

Однако слова отца заставили задуматься. Джон поднял глаза наверх. Чёрная, как уголь, туча медленно плыла по небу, открывая взору россыпь всевозможных звёзд: больших и маленьких, ярких и не очень. Джон знал, что некоторые уже давно погасли, и их свет только-только дошёл до нас. Последняя вспышка перед тем, как уйти в небытие. Но несмотря на это мы продолжаем видеть эти звёзды, любоваться ими, загадывать желания, мечтать, вдохновляться. Для нас они живы. И так будет всегда.

— Сын, тебе нужно двигаться дальше, оставить прошлое и начать всё заново. Рядом с тобой уже есть человек, готовый пройти этот путь вместе, – лукаво произнёс Дональд.

— О чём ты? – не понял его Джон.

— Мари, та официантка из паба, к тебе неравнодушна, приглядись к ней.

Мистер Брукстер младший даже опешил от такого заявления. Он, погружённый в своё горе, никогда не задумывался о том, что может быть кому-то интересен. Сейчас слова отца звучали для него словно шутка, сказанная совсем не про него.

— Но как же Маргарет? Как же память о ней?

— Маргарет навсегда останется в твоём сердце. Это твоё прошлое, от него уже никуда не денешься, но воспоминания не должны стать преградой для чего-то нового.

— Что же мне делать?

Как утопающий цепляется за спасательный круг, так и Джон хватался за любую возможность выкарабкаться из этой трясины. Он наконец-то начинал понимать, как сильно зарылся в скорби.

Тыква снова вздохнула, но на этот раз на её лице словно промелькнула улыбка.

— Если ты задал этот вопрос, значит, ты на верном пути, Джонни. Перестань пить, заливая своё горе, не прячься от людей, обрати внимание на других, чаще выходи из дома, налаживай свою жизнь. Тогда тебе станет легче, появится смысл жить, – наставлял Брукстер старший.

Джон, сам того не желая, заплакал. Они с отцом, пока тот был жив, частенько разговаривали на разные темы, обсуждали неурядицы, проблемы или радости Джона. Дональд давал советы, но не всегда сын им следовал, хотя уважал мнение отца. Джон и забыл, сколько мудрости с опытом впитал в себя Дональд Брукстер, каким понимающим и поддерживающим он был. И сейчас этот разговор стал для Джона отправной точкой, тем самым «до и после», меняющим сознание и двигающим вперёд.

— Я постараюсь измениться, отец! – заверил его Брукстер младший.

— Я в этом не сомневаюсь, а сейчас мне пора. Моё время на исходе. Помни, Джонни, ты хороший человек и способен достичь всего, что пожелаешь. Не сдавайся!

Джон хотел поблагодарить отца за ценные слова, но не успел. Вокруг тыквы появилось свечение, постепенно набирающее яркость, овощ зашатался, и в какой-то момент ореол света поднялся в воздух и рассеялся, словно пыль. Тыква затихла и больше не двигалась.

«Спасибо, пап!» – подумал Джон.