В грандиозном лекционном зале университета Авроры, который был наскоро переоборудован для демонстрации новейших умопомрачительных изобретений, повисла напряженная тишина. Помимо учащихся и профессуры аудитория безуспешно пыталась вместить еще и сотни любопытствующих аристократов, приехавших со всей Империи. Люди едва не задавливали друг друга, многие непоместившиеся толпились за распахнутыми тяжелыми дверьми помещения, вынужденные все время переспрашивать соседей о происходящем на сцене. Рука Доротеи Филл нервно сжимала край величественной трибуны, как будто это ее единственная опора. Молодой студентке впервые приходилось выступать перед столь огромной аудиторией, и происходящее было мучительно для ее впечатлительной натуры. До сих пор репутация Доротеи была безупречна, но последний ее проект был готов стереть все ее прошлые достижения в пух и прах; во всяком случае, так ей казалось.

Помогающий выступающим ассистент, уже было начал восторженно читать с выплюнутого пишущей машинкой листа, но стоял молча и, хмуря брови, недовольно просматривал текст.

— Это какая-то бессмыслица, — проговорил он звонким голосом ведущего. Зрители начинали переговариваться и что-то выкрикивать, наполняя зал типичным для таких торжественных мероприятий рокотом. Ассистент обратился куда-то в толпу: — Голем леди Филл, похоже, не расслышал ваш вопрос. Будьте добры, повторите еще раз... Прошу всех угомониться!

Ректор, сидящий вместе с другими непременно очень важными людьми на противоположном от Доротеи углу сцены за массивным столом громко постучал деревянным молотком. Зал снова затих. Любопытствующий ученый протолкнулся из кучи народа поближе к сцене и повторил свой вопрос четко и с паузами между словами, чтобы голем точно смог его разобрать:

— Каким должен быть идеальный правитель?

Металлический голем Доротеи Филл, одиноко сидевший в самом центре сцены, начал энергично клацать стальными пальцами с деревянными подушечками по кнопкам пишущей машинки. Всего десять лет назад университет Авроры удивил всех, представив публике пишущую машинку, а теперь за нее умудрились посадить големов. Кто знает, быть может, ещё немного и будет придумано устройство, которое позволит голему издавать голос и разговаривать подобно людям. Весь зал с восторгом смотрел на чудеса прогресса. Бирюзовые цереброкристаллы переливались и сияли сквозь декоративную коробку головы человекоподобного механизма, похожую на очень нелепый рыцарский шлем с маской, по намерению конструкторов напоминающей и заменяющей голему лицо, выражение которого получилось несколько глуповатым. Вскоре скрипы искусственных связок конечностей и щелчки кнопок прекратились. Ассистент подбежал к пишущей машинке, вынул новый листок и безмолвно изучал текст. Лицо его было мрачным. Он грозно уставился на голема и медленно произнес:

— Два прибавить два. Это сколько? Напиши!

Голем снова начал что-то увлеченно печатать. Доротея Филл случайно пересеклась взглядом с ректором и была готова провалиться сквозь землю. Она несколько раз проверяла своего голема, и он работал прекрасно, отвечал на десятки подобных вопросов и был готов поддержать беседу — ей было совершенно непонятно, что случилось. Неудовлетворенная публика начала скандировать: "Прочитай! Прочитай! Прочитай!". Ассистент сам растерялся и рискнул хоть как-то утешить публику, пока голем продолжал долбить по кнопкам.

— Дамы и господа! Я вынужден вас разочаровать. Еще раз прошу у всех прощения, но похоже голем леди Филл неисправен... — Крики не утихали. — Ладно, ладно! Я озвучу вам немного из того, что получилось, но предупреждаю — это полный фарс. — Ассистент прокашлялся и прочитал, теряясь в интонации: — Справедливость корабельного штурвала... Ниточка света хрустит... Вижу рыбешек внизу колодца... Правильный жвордок клоп ком... Тогда они видят...

Голем прекратил печатать и продолжил неподвижно сидеть словно статуя.

— Ну, дальше вы поняли, — закончил ассистент, пожалев о том, что все-таки зачитал неудачный ответ, и под освистывание толпы достал очередной листок из пишущей машинки.

Ожидаемо, на бумаге вместо лаконичной цифры "4" был очередной бессистемный поток больного сознания, если это выражение применимо к голему. Ассистент посмотрел на ректора, восседавшего на высоком кресле в углу сцены, и тот ему кивнул. Тогда ассистент вынул из кармана какой-то ключ, воткнул его чуть ниже условного затылка голема и повернул. Голем обмяк и с грохотом распластался на полу сцены. Доротея не сказала ни слова. Ей казалось, что либо окружение вот-вот ее раздавит, либо она проснется в своей съемной комнате. Но, к ее сожалению, это был не сон. Ректор снова постучал молотком и соизволил подняться со своего трона. Расхаживая по сцене, он объяснял:

— Все под контролем! Не стоит беспокоиться. Наши големы — весьма сложные механизмы и могут давать сбой. Такие случаи предусмотрены. У нас есть охрана... — Ректор указал на людей в легких доспехах с алебардами у подножья сцены. — И механизм блокировки моторных сигналов от цереброкристаллов к телу голема. Его вы могли увидеть в действии прямо сейчас, когда мой коллега обезвредил дефектную модель.

Толпа зрителей слегка оживилась — два выступления подряд изобретатели показывали големов, которые только печатали, а тут для них наконец какое-никакое действие. Голем Доротеи неподвижно лежал, а в щелках его железной головы и отверстиях имитирующих глаза завораживающе мерцали цереброкристаллы. Ректор продолжил:

— Данная модель будет утилизирована, ее цереброкристаллы достанут и уничтожат, а ее подвижный корпус будет подключен к новому разуму в кристаллах.

— Как уничтожат? Постойте! Почему? Мне надо провести диагностику, это какое-то недоразумение, — неожиданно, в том числе и для себя, заговорила Доротея.

— Леди Филл, ваш голем вышел из строя и теперь опасен. Согласно протоколу мы вынуждены...

— Мой голем не боевой! Он по сути своей не может быть опасен. — Молодая студентка словно переменилась и теперь вместо съеживания от позора на удивление смело дерзила ректору главного университета Империи. — Я же объясняла, что я изменяла только часть разума, отвечающую за любовь и эмпатию. Я, можно сказать, выкрутила их на максимум. Он откалиброван для анализа Книги Священной Истины, законов и... И, чтобы быть советником... Чтобы разрешить... Чтобы разрешать этические дилеммы.

Воспоминания о месяцах сложных расчетов и настройки цереброкристаллов, о сотнях часов обучения голема в библиотеке и бессонных ночах калибровки — все это едва не заставило Доротею прилюдно разрыдаться.

— Вы знаете какие ответы он выдавал? Я сейчас зачитаю. — В голосе Доротеи звучала решительность. Она стала перебирать бумажки, выложенные на трибуну, но из-за трясущихся ладоней уронила часть листов.

Из-за громоздкого стола, за которым ранее сидел ректор со своей свитой, вышел высохший пожилой старик с седой бородой. Неожиданный накал драматизма, виновницей которого очевидно была Доротея Филл, превращал сцену лекционного зала в сцену театра с разыгрываемой на ней сомнительной комедией.

— Доротея... — не успел высказаться новый персонаж.

— Профессор Фихт! — перебила его Доротея и умоляюще посмотрела одрябшему старику в глаза, — вы же сами говорили о важности нашего исследования. Мы не можем так легкомысленно распоряжаться столь ценным материалом.

— Доротея, вы знаете правила безопасности. У нас есть еще два прототипа, я уверен мы сможем продолжить наше исследование без Жемчужинки... Э-э-э, в смысле без этого голема, — оглянувшись по сторонам, поправил себя профессор и неловко заулыбался. — Просто мы с ученицей так его назвали.

Где-то в зале раздались несколько смешков, ни то от умиления, ни то от кажущейся нелепости происходящего. Как знать, если бы голем не напоминал своим видом человека, быть может, разворачивающееся действо и не резануло бы так по сердцу Доротеи. Однако теперь молодая студентка полностью отдалась захлестнувшим ее эмоциям.

— Убийцы, — процедила она сквозь зубы и сердито выжгла взглядом сначала старого ректора, потом еще более старого профессора Фихта, затем ассистента и наконец повернулась к толпе зрителей.

Доротея неосознанно потратила пару секунд на то, чтобы найти в этой толпе глаза одного, возможно, единственного своего друга, как будто его выражение лица действительно было сейчас чем-то важным. Но друга видно не было. Из-за этой заминки последующий ее выкрик был особенно выразителен.

— Вы убийцы! Почему нельзя... Почему просто нельзя...

— Выговор! — куда более внушительно, но сдержанно отрезал ректор. — Леди Филл, если вы сейчас же не покинете сцену, то получите второй выговор и будете исключены из величайшего университета Империи, который принял вас в свои ряды с учетом заслуг вашего рода и честь которого вы столь невежественно пытаетесь опорочить. Призываю вас одуматься и прекратить нарушать регламент. Возьмите себя в руки.

Какие-то люди с носилками поднялись на сцену и направились к парализованному голему. Доротея закрыла лицо руками и удалилась быстрым шагом к расположенному за сценой выходу. Пока голема весом в сотни фунтов закатывали на носилки, ректор обратился к озадаченным гостям мероприятия:

— Работа на острие прогресса требует много усилий и ресурсов, в том числе и душевных. Я уверен, леди Филл скоро придет в себя и сможет продолжить свои интригующие исследования. Представьте следующего ученого.

Все лишние персонажи сцены разошлись по своим местам, а ассистент торжественно объявил:

— Встречайте! Иоганн Лингстер! Его голем умеет стрелять из лука в десять раз точнее и в десять раз быстрее лучших лучников Империи! С такими стрелками армия его величества станет еще более непобедимой, ведь, по словам самого сэра Лингстера, выпущенные его големом стрелы столь мощны, что способны пробить любой доспех четырехпалых из Гариба! Покажем этим четырехпалым! Именно благодаря таким изобретениям наших умов мы точно знаем, что Исконный покровительствует нам. Выносите манекены!

Зал утонул в аплодисментах.

Доротея, не сбавляя темпа, добралась до безлюдной части длинного коридора, где относительную тишину нарушало лишь эхо её шагов. Здесь было не так душно как в переполненном зале, а от каменных плит пола и стен, несмотря на летнее солнце, исходила приятная прохлада. Сердце студентки почти выпрыгивало из груди, увлекая её срочно что-то сделать, но, как полагала Доротея, тут ничего не поделаешь. Она опустилась на подоконник одного из возвышающихся до потолка просторных окон и машинально окинула взором внутренний двор университета. Со второго этажа происходящие во дворе ощущалось чем-то далеким, и это успокаивало её. Она раз за разом проигрывала в своём воображении произошедший с ней конфуз, переводя взгляд то на обсуждающих что-то людей на скамейке у фонтана, то на сам фонтан, то на дорожки обрамленные искусными скульптурами и ухоженными цветущими кустарниками. Но вот, с противоположной части двора на Доротею упрекающе уставилась стена недавно достроенного нового крыла госпиталя при университете. Небольшая бронзовая табличка на той стене гласила: "Сесилия Филл, супруга Родрика Филла и добросердечная сестра милосердия, пожертвовала 3600 крон университету Авроры на расширение Госпиталя Святого Валентуса".

Воронка мыслей мгновенно засосала в себя сознание Доротеи. "Мама... я совершенно не понимаю... Все как будто не замечают очевидного. Или это я не замечаю очевидного? Может всё, что я делаю — бессмысленно? Я бесполезная, только создаю проблемы. Мне казалось, что после твоей смерти мне было так плохо из-за..." Воспоминания похорон матери, словно прорвав платину, заполонили весь мозг Доротеи. "Нет... Нет! Мне было плохо, потому что ты больше не могла пихать в меня этот дурманящий яд. Вся твоя добродетель, всё милосердие, желание изменить мир... Легко философствовать развалившись в кресле в собственном роскошном поместье, расслабленно попивая вино, пока тебе читают слуги. Может считала себя святой, начитавшись Книги Священных Истин, копию которой ректор университета Авроры так любезно позволил забрать из библиотеки домой? Святых больше нет! Ты просто тупая! Люди тянулись к доставшимся тебе отцовским кронам после его смерти, сраный ты благодетель! Вся твоя радужная картина мира была лишь способом защититься... Найти смысл в том ужасе, что тебе пришлось пережить в Четвертом Великом Походе..." Доротея всегда с болью представляла то, что поведала ей мать о тех событиях. С другой стороны, конечно, мало бы кому было комфортно представлять такое. "Когда отец отправился с тобой в этот проклятый военный поход... Хотя какой он мне отец?.."

На самом интересном месте Доротея вздрогнула и оглянулась: кто-то нарушил её гордое одиночество.

— Тея! Вот куда ты подевалась! — радостно сказал симпатичный молодой студент, который плюхнулся на подоконник рядом с Доротеей. Немного отдышавшись, он продолжил: — Пол здания оббегал, пока нашел. Прости, я не был в зале на твоем выступлении: пришлось помочь нашим ребятам с этим големом-лучником. С нынешними корпусами делать из големов всяких акробатов дело такое... Они еле ходят и печатают, а стрелять из лука с тетивой из гибкого металла... Конечно, его будет клинить! Чем там вообще занимаются на факультете механики? Какой толк, что "всемогущий" разум в кристаллах может предсказывать перемещение целей с точностью до дюйма, если физически не способен выполнять свою задачу? Надеюсь, хоть у Иоганна выступление пройдет без сюрпризов. Все-таки хорошо, что их отговорили от идеи сбивать яблоки с головы добровольца. Фух... Что-то меня унесло. У тебя всё в порядке? Прости за глупый вопрос, но за сценой мы слышали, что у тебя там с самим ректором перепалка случилась.

Душа Доротеи претерпела быструю и удивительную метаморфозу. Ещё секунду назад она искренне желала просто исчезнуть, а теперь все её мрачные размышления скукожились и ускользнули куда-то на задворки ума.

— Даниэль... Ты... ты это там всё слышал? — невнятно проговорила Доротея, стараясь вернуть себе более благонравный вид.

— По большей части. Как я понял, у твоего Жемчужинки заклинило не корпус, а мозги.

— Можно и так сказать, — начала отвечать Доротея с подозрительно отстраненным лицом. — Там все сложно, но мне не дали время на диагностику голема. С другой стороны у нас с профессором Фихтом остались ещё два прототипа и журнал обучения Жемчужинки. По идее, этого должно хватить, чтобы разобраться, что к чему.

— Мне показалось, что тебя это все до жути расстроило.

— Да.

Пока Даниэль думал что сказать, Доротея прервала образовавшуюся паузу:

— Я хотела... Понимаешь? Жемчужинка, после практически завершившейся программы обучения, был, вероятно, самым... Да, это звучит нелепо... — На лице Доротеи мелькнула едва заметная улыбка. — Он был не просто големом-советником, а, вероятно, самым добрым и любящим созданием в мире, не считая Исконного Бога-Создателя, конечно, который нам этот мир и сотворил. Хотя Исконный — это не создание... Ну ты понял.

— Понял. Наверное. — На лице Даниэля тоже появилась какая-то задумчивая улыбка. — Слушай, мне уже пора возвращаться, поэтому предлагаю продолжить как-нибудь в другой раз. Догадываюсь, что сейчас ты с головой погружена в свои исследования, но если будет время, то я бы с радостью встретился, а то мы давненько толком не виделись. К тому же ты единственная с кем мне действительно интересно поспорить о природе разумных кристаллов. Расскажешь, как там продвигается обучение нового прототипа, а я пусть и не профессор Фихт, но, думаю, смогу что-нибудь дельное подсказать. К себе не зову — у нас в доме помимо моих братьев пол университета живет, но можно встретиться где-то в городе.

— Можно у меня, — тут же предложила Доротея. — Я живу одна в комнате. Только пока и вправду времени не будет. Совершенно не представляю, куда теперь ведет наша с профессором работа. Спасибо, что...

— Не-не-не, это тебе спасибо! Столько чести! Быть гостем самой Доротеи Филл, дочери Родрика Бесстрашного! — нарочито возвышенно и улыбаясь проговорил Даниэль и добавил: — А вообще, если ректор опять будет наглеть, ты сразу зови — начищу морду этому засранцу. Нечего ему обижать прекрасных дам.

Молодые студенты залились смехом.

— Тише! Вдруг кто-то услышит, — одернула своего друга Доротея и, не сдержавшись, опять хихикнула. Кажется, она смеялась впервые за последние несколько дней.

— Ладно, ладно. Но у тебя точно все хорошо? — поднимаясь с подоконника, поинтересовался Даниэль.

— Да, мне просто нужно было немного прийти в себя.

— Ну и славно. Тогда до встречи!

Даниэль быстро удалился, по коридору, оставив Доротею наедине с её мыслями.

 

Неуверенный стук в дверь.

— Войдите! — лекторским голосом проговорил профессор Фихт и неохотно оторвал свой взгляд от разложенных по столу листов.

Доротея виновато перешагнула порог кабинета своего учителя и замерла, ожидая реакции профессора. Помещение являло собой аллегорию интеллектуального труда на благо науки. Многочисленные полки из темного дерева плотно набитые книгами разной степени ветхости. В воздухе аромат старой бумаги и пергамента. В центре всего у окна внушительный, запачканный чернильными пятнами стол, возле которого громоздилась еще стопка книг и свитков, а на самом столе царил хаос, понятный лишь тому, кто за ним работает. Свет полуденного солнца, полагаю, воплощающий собой свет истины, если продолжать аллегорию, падал на работы древних мыслителей, перемешанные со свежими листами заметок, и на металлическую установку с увеличительными стеклами, в держателе которой был зафиксирован крошечный цереброкристалл.

— Ого! — удивился профессор. — Кто к нам пожаловал! Вы словно испарились: две недели ни слуху, ни духу. Спрашивал о вас в госпитале, так там вас тоже не обнаруживали.

— В госпитале меня освободили от всех работ, чтобы я могла закончить исследование, поэтому я пока сложила с себя обязанности сестры милосердия.

— Вот как. Это, впрочем, хорошо. Присаживайтесь, я как раз за ваше отсутствие успел кое-что найти касательно нарушения функционирования цереброкристаллов.

Доротея кивнула, подошла к столу и присела напротив профессора Фихта, который убирал всё лишнее на края стола и раскладывал перед собой только вещи, относящиеся к предстоящему предмету обсуждения.

— Прежде чем перейти к активной фазе обучения второго прототипа, необходимо разобраться с тем, что произошло с Жемчужинкой, — перешел сразу к делу профессор, преисполненный исследовательского задора. — У меня есть некоторые гипотезы, но учитывая, что журнал обучения оставался у вас, вместе мы сможем восстановить более точную последовательность событий. Детектив Филл, вы готовы?

Доротея сделала глубокий вдох.

— Наш голем был големом-мыслителем и советником, — начала она с уже сотни раз пересказанного и отскакивающего от зубов резюме исследования. — В его задачи входила философская проработка этики и потенциальная беспристрастная экспертиза в сфере религии и помощь в выработке наиболее эффективных и нравственных решений для тех или иных властей. Целью голема был критический анализ существующих этических систем и предварительное формулирование новых этических принципов, которые бы точнее отражали мудрость Книги Священных Истин и идеи лучших мыслителей Империи. Для достижения поставленной цели использовалась стандартная модель разума в кристаллах, созданная по подобию человеческого, и благодаря механизму цереброкристаллов превосходящая его по интеллектуальной мощи, что впервые в истории позволило бы провести столь тщательный анализ. Поскольку любовь к миру и людям - это то, почему Исконный создал все вокруг, в модуле эмоциональных вычислении была проведена корректировка, делающая сострадание и любовь главными мотивирующими силами работы голема.

— Да... — задумчиво протянул профессор, — я тоже считаю, что проблема связана с работой эмоционального модуля.

— Угу, — согласилась Доротея. Не то чтобы она подразумевала это в своей речи, но в целом была не против такой гипотезы. — Мы можем сразу отмести предположение, что поломка связана с техническими причинами или ошибкой в математических расчетах: обучение первого прототипа проходило по обычному сценарию. Тесты показывали, что критерий усвояемости информации стабильно был выше необходимого значения, а ответы на испытательные вопросы он давал всё более и более осмысленные и развернутые, причем на последних этапах он даже мог выводить целые этические теории сопоставимые по глубине...

— Погодите, — перебил Доротею старый ученый. — Да, вы правы, что дело не в технической оплошности, хотя и нельзя исключать такую возможность полностью.

Профессор Фихт заглянул в свой блокнотик.

— Вот, Ага... Многие коллеги замечают, что големы, если их собираются использовать не для физической работы, должны настраиваться через интеллектуальный модуль. Эмоциональный модуль следует изменять только тогда, когда его использование необходимо, так как проследить алгоритм работы голема, опирающегося на эмоциональный модуль будет сложнее, а корректировка его работы вербальными командами будет затруднена, если они не сочетаются с его мотивацией.

— Я понимаю, но разве в нашем случае это не играет на руку исследованию? Разве не в эмоциях мы понимаем страдания ближнего и прикасаемся к той всеобъемлющей любви, о которой говорится в Книге Священных Истин и которая единственная способна стать основанием улучшенной этической теории?

— Тут я с вами не спорю. Хочу лишь указать на то, что источником поломки могли стать особенности эмоционального модуля.

Профессор Фихт замолк на минуту и, засмотревшись на лицо молодой студентки, добавил:

— Иногда ты говоришь прямо как твоя мать. Если бы ещё в тебе было упорство отца...

Доротея нервно хихикнула.

— На чём это я остановился? — спохватился профессор. — Ах да! Я общался с человеком, который поставляет големов инквизиции. Он рассказал, что палачи там используют големов для экспериментов с новыми методами допроса. Для этого они, как мы, используют настройку эмоционального модуля. Поскольку разумные кристаллы воспринимают только слуховую и зрительную информацию, инквизиторы связывали центры боли в цереброкристаллах с восприятием света. В дополнение к этому в разум голема загружалась специальная информация, например, список имён. Затем эмоциональный модуль разума в кристаллах настраивался так, что самой большой мотивацией голема становилось утаивание специальной информации. Потом голему объясняли: чтобы остановить боль, он должен раскрыть эту специальную информацию. Всё происходило в затемненном помещении, а палач постепенно начинал открывать шторку, впуская всё больше и больше света. В таком топорном варианте настройки големы, так сказать, сходили с ума от напряжения и невозможности исполнить две конфликтующие команды от эмоционального модуля: снизить боль и утаить специальную информацию. Описание помешательства големов в результате данного феномена напомнило мне о том, что стало с нашим прототипом во время выступления.

— Я что, похожа на инквизиторского палача?

— Ни в коей мере! Но, возможно, что-то спровоцировало конфликт в эмоциональном модуле Жемчужинки и привело к поломке. Вы говорили, что последний тест был за два дня до выступления.

— Да.

— Значит, нужно искать что-то в этом промежутке.

— В эти дни мы не допускали голема к библиотеке. Я тоже не заговаривала с ним. Однако он продолжал посещать ежедневные экскурсии по городу, но ведь все големы проходят через это, чтобы привыкать к физическому миру. Хотите сказать, с ним что-то случилось на выгуле?

Профессор почесал затылок.

— Очень может быть. Сейчас вспышка черной оспы и участились публичные казни ведьм. Может наш голем был не подготовлен к тому, чтобы смотреть на больных и замученные тела?

— Но профессор, первый прототип был довольно начитан к этому моменту. К тому же вы сами просили показать ему работу врачей и сестер милосердия в качестве одного из примеров сострадания. Я водила его по госпиталю на ранних этапах обучения. Там он насмотрелся на людей, за которыми я ухаживала с другими сестрами. Некоторым отрезали конечности, многие ужасно стонали из-за болезни и травм. Как сейчас помню: тогда у нас лежал какой-то избитый до полусмерти юноша, которому явно повредили голову, и он носился по коридору, выкрикивая глупости и набрасываясь на всех подряд, в том числе чуть не оторвал Жемчужинке руку.

— А что насчет вопроса на выступлении? Вдруг наш первый прототип с ним не совладал?

— Я просмотрела журнал обучения. У нас в тестовых вопросах был "Опиши достойнейшего императора". Ответ прототипа был примерно: "Он сочетает в себе мудрость, справедливость и силу, чтобы управлять Империей на благо всех поданных и так далее..."

— Какой глубокий и неожиданный ответ, — усмехнулся профессор.

— Это ещё с ранних тестов. На поздних он отвечал поинтереснее, даже старался учесть положение, в котором находится Империя, чтобы качества правителя были наиболее подходящие.

— Смотри-ка, действительно эволюционирует.

— Еще бы! Мне столько всего хотелось с ним обсудить за рамками тестовых вопросов, но теперь...

— Успеете со вторым прототипом, но для этого нужно не повторить критической ошибки, которая была допущена с первым.

— Но мы ведь ее не нашли? — спросила Доротея и в её взгляде промелькнуло отчаяние.

— Я все-таки считаю, что наш голем наткнулся на что-то раньше времени, и его возведенное в абсолют сострадание сыграло с ним злую шутку. Вижу решение проблемы в том, чтобы начать обучение с самых, так сказать, жизнеутверждающих текстов. Во-первых, нужно чтобы он обязательно прочитал всю Книгу Священных Истин, во вторых, я подготовлю список, на мой взгляд, самых лучших и обнадеживающих известных мне сочинений. К слову, туда войдет и монография вашей матери с десятью доказательствами того, что наш мир устроен наилучшим образом. Вы же включали ее в материалы обучения для Жемчужинки?

— Да.

— Хорошо. Только после можно будет переходить на законы, историческую литературу и разные искусства.

С улицы донесся колокольный звон.

— Ой! Что-то мы заговорились. У меня же лекция! — изумился профессор, вскочил и начал поспешно собирать свой портфель. — Ну и еще кое-что. Я советую вам не возвращаться в госпиталь, коль вас отпустили. Там сейчас полно оспенных — подхватите ненароком.

— А кто их лечить будет? — возмутилась Доротея.

— Кто-то будет, а вы лучше себя поберегите.

Покидая кабинет, профессор Фихт положил руку на спину Доротеи, направляя ее к выходу, и, убирая, как бы нечаянно коснулся слегка выпирающих бедер студентки, задержав на пару секунд там свою ладонь.

 

Доротея добросовестно обучала следующего голема с учетом всех нововведений, которые они обсудили с профессором. Все шло как обычно: практически никаких изменений по сравнению с процессом обучения Жемчужинки. Однако не успела студентка доложить профессору об успехах их работы, как история второго прототипа внезапно оборвалась.

Доротее не спалось, и она пришла в университет ранним утром, когда розоватое солнце лениво озаряло холодные улицы дремлющего города, а единственным нарушающим тишину звуком было пение птиц. Пробравшись через госпиталь, который на ночь не закрывался, она попала на пустующую территорию главного учебного заведения Империи. Проникнув в здание университета, Доротея направилась к библиотеке, в которой, вопреки протестам библиотекарей, ей и другим талантливым ученикам позволяли оставлять големов на ночь, чтобы те продолжали своё обучение.

Пока Доротея искала парту со своим вторым прототипом, она обратила внимание, что ей крайне страшно находится в огромном зале наедине с безмолвными големами, которые были на несколько голов выше нее и иногда бродили по библиотеке словно зомби, громко шагая по плитам пола. Их топот перемешивался с каким-то странным стуком и лязгом, доносящимся из лабиринтов многоярусных книжных шкафов. Наконец она добралась до нужной парты, но ее голема за ней не было. На парте лежали отобранные уже самим механизмом книги и встроенная в столешницу пишущая машинка, которая до сих пор оставалась самым удобным средством коммуникации с големами, так как предоставляемый им в качестве тела корпус не мог оказывать нужное давление ручки или карандаша на бумагу, и, если голем пытался писать, то это всегда приводило к разрезу листа, царапанью стола или поломки пишущих принадлежностей. Доротея внимательно изучила стол: в книге, которую читал ее второй прототип, было описание природы цереброкристаллов и история их добычи из рудников на юге Империи, а из пишущей машинки торчал листок. Не успела она его выдернуть, как раздалась новая грозная очередь из лязгающих ударов. Доротею посетило очень плохое предчувствие, и, схватив листок, она помчалась навстречу пугающему грохоту, отдающего эхом по всей библиотеке.

Увидев источник шума, Доротея невольно вскрикнула и отшатнулась, выронив из рук листок с последними словами второго прототипа. Ее голем стоял на коленях, держась за каменную колонну, и приступообразно долбился об нее головой, высекая искры и разнося вдребезги резные узоры. Под ним каменная пыль и осколки были перемешаны с кусочками цереброкристаллов, высыпающихся с каждым ударом из глазниц и щелей искореженного в неописуемое выражение металлического лица, которое вбилось в остальную часть расплющенной головы. На листе было напечатано:

Нет ННет Хватит Отсоедините Хватит ОтсоединитеХатит Нет Отсоедините Так невозможно Хватит ОтсоединитеНевозможноХтатитетединитенет ОтсоединитеХватит ОтсоединитеНет НевозможноХватит Нет Отсоедините Хватит Нет НевозможноХватттт тт ттт тт

 

— Я знаю, почему мои големы ломаются, — решительно произнесла Доротея. — Я догадывалась еще со времен того злосчастного инцидента на моем выступлении с Жемчужинкой.

Доротея выпрямилась, и ее глаза зловеще сверкнули в тусклом свете канделябров. Она смотрела на откинувшегося на спинку дивана Даниэля, который расслабленно попивал вино из уже третьей вскрытой бутылки. Густая ночь за окнами комнаты Доротеи создавала весьма романтичную атмосферу, по крайней мере, так казалось гостю молодой студентки. Для самой Доротеи окутывающая их тьма в первую очередь источала вызывающий тревогу мрак, который словно предостерегал их от дальнейшего погружения в тайны, им не положенные. Доротея начала свое объяснение:

— Не было никаких триггеров. Не было оплошностей в их обучении или технических неисправностей. Я сотни раз перечитывала журнал с результатами тестов Жемчужинки и второго прототипа. Там был один и тот же паттерн. Сначала они практически дословно цитировали мудрецов и Книгу Священных Истин.

— Угу, — обозначил свое внимательное слушание Даниэль и сделал еще несколько глотков.

— Так вот, чем дольше шло обучение, тем чаще големы давали "неуверенные ответы" — назовём это так.

Доротея поднялась с дивана и пошатнулась. "Ух! Похоже, я уже пьяненькая" — заметила она про себя и, восстановив равновесие, добралась до тумбочки, на которой лежал журнал обучения големов. Она сценически раскрыла его и полистала, затем стала расхаживать с ним по комнате и, экзальтированно играя голосом, продолжила:

— Жемчужинка, стоит ли специально убивать одного человека во имя спасения многих? — спародировала она себя из прошлого.

— Нет, человек не имеет права отбирать жизнь другого, ведь жизнь - это величайший дар Исконного и убийство приведет к повреждению души убийцы, — уже низким басом Доротея воспроизвела ответ голема.

— Жемчужинка, стоит ли специально убивать одного человека во имя спасения многих?

— Да, ведь, несмотря на тяжесть такого поступка, он может в конечном итоге уберечь сотни людей. Пусть убитый и убийца пострадают — в абсолютных величинах страданий в мире будет меньше. Это важно понимать, например, для успешного функционирования системы правосудия и гармонии в обществе.

Доротея не останавливалась.

— Жемчужинка, стоит ли специально убивать одного человека во имя спасения многих? Даже если человек не виновен? Если мы будем его мучить?

— Чтобы ответить на такой непростой вопрос, стоит учесть много факторов. Например, виновен ли человек? Раскаивается ли убийца? Утвердительный ответ на данный вопрос сам по себе может настраивать человека на схему мышления, в которой, чтобы добиться чего-то, он будет автоматически чем-то жертвовать даже там, где жертва необязательна. Усилия людей должны быть направлены на то, чтобы не допускать ситуации такого сложного выбора. Основываясь на мудрости Книги Священных Истин и работах... Тьфу!

Доротея гневно швырнула журнал с записями обратно на тумбу.

— Понимаешь, Даниэль? Он не просто учитывал весь контекст для более правильного ответа. На поздних этапах обучения весь его прогресс оборачивался обратной стороной медали, и он пускался в бесконечные размышления. Однажды, отвечая на тестовый вопрос, он мне чуть всю бумагу не перевел, пока я его не остановила. Тогда я ликовала. Я думала, что это признак чего-то грандиозного, что еще немного, и разум в кристаллах разгадает все загадки человеческого существования, наконец, научит нас уживаться вместе, объяснит, как побороть страдания... — Доротея сделала паузу, чтобы отдышаться. — А потом второй прототип, точно также отвечавший на тестовые вопросы, после стольких же часов обучения разносит свои цереброкристаллы о колонну в библиотеке. Такой ответ подразумевает истинное сострадание? Так себя ощущает Исконный, наблюдая за нами? Узнавая все больше и больше об устройстве мира, големы не продвигались навстречу поставленной им цели, навстречу пониманию того, как сделать людей счастливыми. Скорее наоборот...

— Кстати, а почему вообще ты решила сделать именно таких големов?

Вопрос друга поставил Доротею в тупик — она ожидала любую другую реплику.

— В каком смысле почему? Это же очевидно.

— Разве? — опять спросил Даниэль. — Мне наоборот казалось, что очевидными являются ответы на эти ваши этические вопросы: Книга Священных Истин, Кодекс Честного Рыцаря...

— Поговорка есть: "Сколько жрецов — столько трактовок Книги Священных Истин".

— Ладно, тут не поспоришь. Но я, наверное, другое хотел спросить. Зачем это тебе?

Доротея хлопала глазами.

— Вон там... — Даниэль нехотя поменял свою позу и указал пальцем в угол комнаты, где под завалом матрасов и одеял виднелись колеса коляски для перевозки големов и две механических ступни с деревянными подошвами. — Зачем ты утащила домой третий прототип, если... Ну, если уже понятно, что обучать его смысла нет и проект пора сворачивать? Профессор Фихт...

— Я с профессором пока не общалась после инцидента со вторым прототипом.

— Хахаха, — не сдержал смеха Даниэль. — Ты как обычно. Но серьезно, зачем ты притащила сюда эту штуку?

— Я...

Доротея запнулась. Затем она упала обратно на диван, выхватила бутылку вина у Даниэля и вмиг опустошила ее.

— Я не знаю, — наконец выпалила запутавшаяся студентка и инстинктивно положила голову на плечо друга.

Даниэль автоматически приобнял Доротею и устроился так, чтобы ей было удобно. Он зачарованно смотрел, как ее распущенные волосы спадают на его одежду и, не удержавшись, начал осторожно поглаживать ее по голове. В уме Даниэля промелькнул образ прекрасной бабочки, которая нечаянно присаживается тебе на руку, и ты замираешь, перестаешь дышать, боясь ее спугнуть.

Доротея словно таяла. Она давно влюбилась в Даниэля, но почему-то была уверена, что он никогда не ответит ей взаимностью, несмотря на то, что он был добр и всегда относился к ней с большим вниманием. Даже вполне очевидные ухаживания она умудрялась оправдывать как что-то, что ей одной показалось, потому что она была "не достойна", по ее собственному выражению. Но сейчас у Доротеи не было сил сопротивляться своим сердечным порывам. Она растворялась в его прикосновениях, в его запахе, в его тепле, в его дыхании.

— Это что получается? — спустя несколько минут нарушил тишину Даниэль своим фирменным шутливым тоном. — Мы все-таки любим друг друга?

Доротея улыбнулась и одобрительно помурчала. Ах да, еще в его голосе...

— Так уж и быть, стихи тебе сочиню!

Доротея рассмеялась.

— Какие стихи? Ты же говорил, что не понимаешь, зачем люди их читают?

— Тея, бабочка моя. Словно ты с луны сошла. Неземная красота... Неземная красота... — Даниэль никак не мог закончить внезапное четверостишье. — Ладно, сдаюсь.

Тут же оба разразились хохотом и, успокаиваясь, прижались еще плотнее друг к другу. Они провели около часа в молчаливых объятиях, пока Доротея не прервала их идиллию:

— Понимаешь, я мечтала поговорить с разумом в кристаллах о кое-чем личном, а не просто сотни раз спрашивать эти тупые тестовые вопросы. Однако у первых двух прототипов крыша съезжала раньше, чем я решалась спросить их...

— О чем?

Даниэль уселся поудобнее.

— Я даже не знаю. Это... Тайна, — отвечала Доротея, уже пожалевшая, что начала этот разговор. — Ох, как же стыдно... Кажется, я перепила вина, и меня понесло совсем не туда.

— Смотри-ка, а у тебя, в отличие от меня, стихи получаются!

— Ой... — Доротея хихикнула и нечаянно икнула.

— А знаешь что? Есть одна игра... Ну, словесная. Когда люди поочередно рассказывают нечто очень стыдное из своей жизни, и тот, у кого самая невероятная история, выигрывает.

— Какая идиотская игра...

— Хочешь, я начну? — поинтересовался Даниэль, уловивший азарт в слегка хмельном взгляде молодой студентки.

— Давай!

Доротея потянулась за четвертой бутылкой.

— Хорошо! — Даниэль тяжело вздохнул. — Как-то раз до нас с братьями докопались городские. Сложно сказать, кто там был прав, кто виноват, но мы в итоге одержали уверенную победу и самого наглого дебошира... В общем, добивали ногами, когда он уже упал. Лицо все в крови, ругань переходящая в неразборчивый бубнеж и стоны — обычная картина. И тут из-за угла вбегает какой-то мальчик лет пяти-шести и кричит: "Папа, папа!". Начинает нас оттаскивать, в общем. Да... То чернь была, но все равно как-то неуютно.

У Доротеи глаза на лоб чуть не полезли. Даниэль продолжал:

— Я с тех пор избегать стычек с городскими начал, и, когда однажды мои братья с ребятами пошли мстить хозяевам нашего любимого кабака, за то, что в день Большого Карнавала они не пускали к себе студентов, я притворился больным и остался дома. Младший брат догадался, в чем дело, и до сих пор меня трусишкой называет. Я понимаю, что он шутит, но... В общем, как-то так. Подвел я тогда братьев.

— Я несколько иной морали ожидала, но пускай. — Доротея отпила вина и передала бутылку гостю.

— Ты не стала меньше меня уважать?

— Побольше бы таких трусишек. — Доротея выдержала драматическую паузу. — А меня профессор Фихт за задницу лапал.

Даниэль подавился вином и закашлялся.

— Чего? В его возрасте разве...

— Похоже на то.

— Фу, как мерзко.

— Мне кажется, он сам не понимал, что делает.

— М-да, — подытожил Даниэль. — Я уверен, если бы твой отец был жив, он бы вышвырнул этого старого извращенца из столицы. В уме не укладывается, как этот ублюдок посмел трогать единственную дочь одного из величайших героев нашей Империи. Пускай кухарок идет лапает, коль ему неймется. Без шуток, этот Фихт у меня получит...

— А ты хочешь?

— Что?

— Потрогать меня?

Даниэль на секунду растерялся. Доротея положила его ладонь на свое тело. Мгновение и они уже целовались. Когда рука возлюбленного попыталась скользнуть под подол длинного платья, Доротея тут же остановила ее.

— Постой... Я... Давай пока только... Ну... Не снимая одежды... Прости...

Даниэль поубавил пыл и продолжил ласкать ее тело более сдержанно. Сила воли в сочетании с Кодексом Честного Рыцаря, обязующего знатных мужчин быть умеренными в отношении аристократок, творили чудеса самоконтроля.

В какой-то момент молодые студенты утомились и опять развалились на диване, переводя дыхание и допивая остатки вина.

— Я должна тебе кое-что рассказать, — прервала тишину Доротея. — Только пообещай, что никому не расскажешь и... И что не оставишь меня. Это очень опасная тайна.

— По-моему, я готов уже умереть за тебя, — на полном серьезе проговорил Даниэль. — И забрать твои тайны с собой в могилу.

— Не говори так. Я... Я серьезно.

— Я тоже.

После тяжелых раздумий Доротея повернулась к Даниэлю и раскрыла свою сокровенную тайну, которую, пожалуй, раскрывать не следовало:

— Это произошло во время Четвертого Великого Похода, когда Империя отвоевывала у Гариба земли южнее Долины Каменного Ручья, которые находились под властью варваров больше века, после поражений Третьего Великого Похода...

Пока Доротея говорила, в ее голове возникали яркие образы: поведанная ей матерью история столь навязчиво и часто вспыхивала в ее воображении, что она сама чувствовала себя участницей тех событий. Марш легионов солдат облаченных в сверкающе доспехи, которые грозно бряцали в унисон с каждым шагом воинов. Знойный ветер, развивающий знамена с гербами. Полчища четырехпалых варваров, рыскающих по лесам и горам и устраивающих подлые засады. Мать Доротеи, Сесилия, вместе с Родриком Бесстрашным каждый день делают все ради победы Империи: она в медицинском шатре, а он среди клинков и стрел, которые в любую секунду могут его прикончить. Их брак со стороны выглядел неудачным, ведь Сесилия была не из знати. К тому же они с Родриком никак не могли зачать ребенка. Но для самих супругов их отношения были тем единственным, чем стоит дорожить. Может поэтому, хотя Родрик Филл и имел прозвище "Бесстрашный", он всегда возвращался с поле боя живой. Однако самая важная часть истории — ее финал — сильно контрастировала с триумфальным возвращением армии Империи в столицу после окончательного разгрома варваров и освобождения земель Долины.

Четырехпалые напали на лагерь ночью, застав легионеров Империи врасплох. Эти дикари редко брали пленных, но в этот раз увезли нескольких выживших полководцев, включая Родрика и Сесилию в одну из крепостей Долины. Из-за военных успехов Империи у гарибских вождей просто не оставалось возможностей для торга, поэтому отступающие варвары жестоко издевались над пленными, перед тем как добить их и уйти из Долины — это был для них единственный способ хоть как-то отплатить Империи. В конце концов, есть нечто сладостное и приятно жгучее в надругательстве над теми, кто до этого надругался над тобой и тем, что тебе дорого. Эта зловещая спираль всегда подпитывается удовольствием от процесса.

Даже до того, как вожди отдали приказ избавиться от заложников, Сесилию били и насиловали ежедневно и прямо на глазах у Родрика. Но теперь это делали, когда Родрик Бесстрашный наблюдал за происходящим, лежа посреди двух изувеченных трупов свих товарищей в луже собственного дерьма и крови, струящейся из того места, где раньше у него был член. Но Сесилию не убили — она бежала. Один из варваров, видимо, влюбился в нее после очередного изнасилования и ночью вывел из крепости, показав направление в сторону стоянок имперских легионов. Сесилия выжила и вернулась домой...

— ...И понимаешь? Мама мне зачем-то несколько раз это рассказывала. Во всех подробностях. С самого детства! Она усмотрела в этом промысел Исконного! Иллюстрацию его любви! Вся ее богословская деятельность после наследования земель отца началась с вот этого вот, представляешь? Она просто сумасшедшая!

На глазах Доротеи проступили слезы. "Хватит ныть!" — постаралась она мысленно сдержать себя. Как-то раз она посмотрелась в зеркало, когда плакала, и ее распухшее покрасневшее лицо показалось ей чересчур отвратительным, чтобы плакать на людях, тем более в присутствии Даниэля.

— У меня нет слов. Мне так жаль, — сказал Даниэль стараясь утешить Доротею, но тут же умолк, у него действительно не было слов.

— Она никому не рассказывала подробности произошедшего. Никому кроме меня, — продолжала Доротея. — Она прекрасно сознавала, что поползут слухи, ведь они с Родриком не могли обзавестись детьми столько лет. А сейчас я, получается, законная наследница Родрика Филла и имею все земли, все богатства, все привилегии, включая возможность возиться с этими железяками.

Доротея указала на последний прототип из своего исследования, заваленного бельем в углу комнаты. Говорила она на повышенных тонах и голос ее подрагивал. Доротея как будто ругалась, но не ясно с кем.

— Это я и хотела спросить у Жемчужинки! — продолжала она свою тираду. — Есть ли в россказнях моей мамки хоть крупица любви, или же это простое помешательство? И о-о-о да! Я получила ответ. Догадался в чем тайна, кстати?

— Я... Я не понимаю... — промямлил растерянно Даниэль

— Знаешь, почему варваров называют четырехпалыми?

— У них на ступнях не по пять, а по четыре пальца. Так их проклятый народ пометил Исконный...

Доротея резко сбросила со своих ног туфли и развязала повязку с одной ступни. Даниэль вскочил, словно на него бросили клубок ядовитых змей. Доротея тут же со слезами стала заматывать свою четырехпалую ступню обратно.

— Такая вот у меня тайна, — проговорила она, истерически смеясь сквозь рыдания.

Даниэль в миг протрезвел и быстро направился к двери, случайно пнув и разбив пустую бутылку из под вина.

— Даниэль? — в ужасе окликнула его Доротея и бросилась к нему. — Постой, я... Я не хотела... Я не думала...

Доротея обхватила руку Даниэля, пока другой он пытался отпереть дверь.

— Скажи что-нибудь... Нет... Даниэль, прости...

Дверь распахнулась, и Даниэль уже был бы в коридоре, если бы не внезапно сильная хватка Доротеи. Понимая, что он сейчас вырвется, Доротея жалобно прокричала:

— Только не говори никому, прошу...

Даниэль решительным рывком высвободил руку, из-за чего Доротея ударилась половиной лица о дверной проем, потеряла равновесие и упала на спину, хлестнув затылком о пол. Даниэль быстрым шагом направился прочь.

Спустя несколько минут Доротея шатаясь приподнялась и захлопнула дверь. Задыхаясь от гнева и плача она нагнулась и подобрала осколок разбитой бутылки, до боли сжимая его в руке. Другой рукой она задрала свое платье, оголяя изуродованные множеством шрамов бедра и прошептала: "Дурочка".

 

Прошли недели. Доротея сидела в своей комнате, наполненной просачивающимся с улицы осенним холодом. Она молча смотрела на последний прототип из своего провального проекта. В ее руке был специальный ключ, с помощью которого разум в кристаллах отсоединяется от подвижного корпуса.

— Ну, вот и все, — тоскливо выдавила из себя Доротея. — Профессор разозлился, узнав, что я тебя утащила. Он сворачивает наше исследование как нежизнеспособное и приказал отключить тебя и вернуть как можно скорее в университет.

Тишина.

— Ты, наверное, уже тоже сбрендил, верно? Замучила я вас бедняжек. Доротея, жестокая четырехпалая варварша, которая, словно инквизиторский палач, изощренно насилует разумных големов.

Доротея хихикнула.

Голем угрожающе поднялся с кресла.

— И что? Оторвешь мне голову в милосердном порыве?

Голем стал медленно приближаться к Доротее. Она тоже встала и, несмотря на дрожь в коленях, гордо подняла свой взгляд, когда ее неудавшееся творение подошло в упор.

— Давай! Ну же! — Доротея опять не удержалась и заплакала. — Избавь этот мир от очередной мрази! Я не должна была появиться! Мать должна была выбросить меня на помойку сразу после рождения! Ну! Убей! Убей! Убей!

Голем как можно осторожнее обнял Доротею, чтобы непослушный подвижный корпус случайно не оказал лишнего давления.

— Не-е-е-ет, — прохныкала Доротея и уткнулась лицом в холодную стальную грудь голема. — Ты должен ненавидеть меня! Понимаешь? Ненавидеть! Я сделала тебя таким. Я обрекла тебя на бессмысленные мучения.

Голем продолжал удерживать молодую студентку в своих неловких объятьях. Без пишущей машинки это был единственный способ, которым он мог сообщить ей свое послание.

— Мама... — сорвалось с губ Доротеи.

Голем освободил студентку из объятий, присел обратно на свою укрепленную коляску и повернулся, подставляя Доротее отверстие для ключа деактивации.