Флидеххет расплылась под поверхностью бухты ленивым тёмным пятном.

Чайки, не будь дурами, убрались куда подальше и орали уже оттуда – хвала Изведанному, их было еле слышно.

Ингрет Ирэ, капитан Флидеххет (капитан этой твари, ха! С тем же успехом можно было бы назваться капитаном волн или капитаном шторма), терпеть не могла крики чаек. Повезло ей родиться, когда прежнее судоходство уже вымерло, не приходилось слушать их концерты над палубой днями напролёт.

"Повезло".

Полуголые приземистые кусты кололи взгляд, солёный ветер – кожу, неизбежные вопросы – душу. Всё это безобразие молило об одном лекарстве: завалиться в ближайший кабак и надраться до тошноты. В голову тупого блюющего животного неизбежные вопросы не лезут.

Ингрет была бы не прочь надраться и до беспамятства, но не умела: её желудок был слабее головы.

Ни тому, ни другому, впрочем, опасность не грозила: Ингрет пока не отчаялась настолько, чтобы переступить порог местного кабака. Она знать не желала, из чего клятые островитяне гнали своё пойло.

Оставалось торчать на берегу и воображать, что стережёшь своё живое ненасытное судно, свой не очень-то ручной кошмар. Как будто Флидеххет не покинула бы своё пристанище, будь её воля, и как будто проклятия Ингрет этому как-то помешали бы.

Не смог бы помешать даже Кортен, оставшийся внутри механик – "механик", ха. Ему бы понравилось бороздить моря наедине со своим обожаемым кораблём, без капитана и команды. Ровно до того момента, как он помер бы от голода.

Наверно, она стояла на страже ради себя. Чтобы не оглядываться на берег, не выискивать глазами – не посветлели ли воды бухты, не оставила ли надежда поредевшую команду контрабандистов.

Ингрет обернулась на шорох просоленной травы. Кто-то из товарищей пришёл составить компанию? Или из жутких островитян – с их глазами навыкате, с их поганой привычкой тянуться к твоей голове склизким раздвоенным щуплом вместо приветствия?

Оказалось – и впрямь местный, но без щупл и с обыкновенными глазами. Собачьими. Пёс был тощ и кудлат, но на морде носил отпечаток благородства: похоже, когда-то здесь спасся от морского кошмара кто-то богатенький со своей охотничьей псиной, и...

Благородная кровь не сделала пса умнее: тут его переплюнули даже орущие мусорные птицы. Наплевав на тягостное присутствие, сочившееся из морских волн, он потрусил к берегу и остановился там, где серые камни чернели от влаги, и на них таяли хлопья пены.

Под водой мазками туши рисовались смутные очертания.

Воздух можно было резать ножом.

Из прибоя быстро, но тихо, почти без всплеска, выстрелило тело сизого дождевого червя – если бы червь был толщиной в среднего человека.

Слепая головка червя присосалась к затылку глупой собачьей, а тело пошло волной, будто взаправду дождевой червь, жрущий грязь. Можно было даже разглядеть движение тёмной субстанции под полупрозрачной кожей. Ингрет не могла оторвать взгляд – как когда-то не могла оторвать взгляд от зрелищ принесения жертв во славу Изведанного на столичных площадях.

Давно же её не было в столице... и, наверно, больше не будет.

Опустевший собачий труп с отверстием в затылке лёг в набежавшую волну. В ней же исчез и червь.

Ингрет поклонилась нарочитым столичным поклоном и протянула:

– Приятного аппетита, Флидеххет.

– Вопрос такой, капитан, – Ингрет вздрогнула от неожиданности. Голос Штурмана Абелет Рево нельзя было спутать ни с чьим другим – она говорила так, будто в её рту был лишний язык. Лучше бы этот голос раздавался не сразу над ухом, а хотя бы немного издалека.

– Не подкрадывайтесь, Штурман, – сухо кашлянула Ингрэт.

– Виновата, – развела руками Абелет. Она улыбалась одними глазами – вряд ли то, что пряталось под плотной маской ниже носа, могло улыбаться. Куртка с безразмерными карманами была ей велика и свисала до колен. – И всё же! Вопрос такой. Если бы, скажем, кто-то из здешних: мальчик с глазами карпа, старушка с клешнями вместо ног... Если бы кто-то задумал прогуляться по берегу, а наша Фли-Фли задумала перекусить – вы бы, капитан, так же ей приятного аппетита пожелали?

– Не понимаю, Штурман – вы вменяете мне в вину несчастный случай с собакой?

Да, Флидеххет нельзя было скомандовать "фу" и "нельзя", но можно было оттащить от берега жертву, пока она не стала жертвой. Флидеххет не трогала ни свой экипаж, ни тех, кто был с членами экипажа рядом... в теории. Проверять теорию на практике Ингрет не тянуло. Не когда Флидеххет была голодна.

– Ну что вы, капитан! Пустое любопытство.

– Напоминаю: чем меньше Флидеххет съест, тем больше её кормить придётся Юннену. Мои люди мне дороже чужих собак. Теперь, когда ваше любопытство удовлетворено: есть известия? И где, если на то пошло, Юннен?

– Плохая новость: жители этого острова – обыватели до мозга рыбьих костей, Навигатором не хочет становиться никто. Ещё одна новость: во-он на тот остров они отправляют всех своих инакомыслящих. Желание покинуть острова – тоже инакомыслие, так что новость хорошая. И последняя, очень плохая...

Драматическая пауза. Ингрет успела представить, что с Юнненом случилось худшее, и они остались ещё и без Движителя. Его заменить проще, чем Навигатора, но что тогда – самой лезть в тесную капсулу с мясными стенками и отдавать Флидеххет свои сны и воспоминания? Брр. Нет, лучше положить туда механика Кортена, он-то против не будет...

– Переход к острову появляется раз в пару недель, а то и в месяц, и последний раз был как раз перед нашим прибытием. Крушением. Так что мы тут надолго. А Юннен в порядке, он с местными заболтался.

Ну конечно. Этот с кем угодно заболтается, даже с людьми-рыбами. По делу ничего не узнает, зато историй соберёт...

Ингрэт сощурилась в сторону "во-он того острова". Навскидку – каких-то двадцать льё, смешное расстояние, можно было бы пересечь на лодке... будь вода пресной.

– Постойте – переход появляется? Это как – земля из глубин восстаёт, что ли?

– Чтоб я знала. Местные не объясняют.

Две недели, а то и месяц.

Волна снова выхаркала на берег пустоголовый собачий труп.

Ингрет передёрнуло.

– Ждать не будем. Пойдём вслепую – прямо сейчас.

Абелет весело подмигнула и стянула маску вниз, открыв изуродованную челюсть. Рот окружали костяные наросты, похожие на острые клыки, кожа вокруг была розовой, как десна, и складчатой.

– Вот это я понимаю, капитан! – а потом развернулась в сторону моря и заорала во всю свою мутантскую глотку.

Вдалеке всполошились чайки.

И Флидеххет откликнулась на зов. Поднялась из волн всей своей громадой, усеянной наростами и червеподобными конечностями. Медленно раскрылась щель в боку – путь в нутро, оборудованное в каюты, трюм, рубку. Два червя вроде того, что сожрал мозги пса, сплелись воедино, протянулись трапом к прибрежным камням.

– Меня, меня не забудьте! – донёсся по ветру крик Юннена. Забудешь уж тут.

Ингрет ступила на трап, покидая землю острова людей-рыб, и пожелала не возвращаться сюда никогда.

 

***

Пол и стены внутри Флидеххет – их мясо было обшито светлыми сосновыми досками, чтобы за месяцы плавания команда не сошла с ума, – едва заметно подрагивали. Не качка – качки в живом подводном корабле не бывало даже в самых быстрых течениях и в самые лютые шторма. Ингрет знала причину, знали её и остальные. Абелет закатила глаза и хлопнула дверью своей каюты со словами "позовите, когда понадоблюсь, капитан". Юннен покраснел и потупился. Ингрет вздохнула и шагнула в сторону рубки.

– Может, не надо им мешать... капитан? – робко подал голос Юннен.

Ингрет против воли улыбнулась и потрепала Движителя по кудрям, пересыпанным ранней сединой. Ну щеночек.

– Не помешаю, так и быть.

Мальчишке едва третий десяток лет, а уже седой, и круги под глазами синее самих глаз. Незавидная должность, но лучше, чем Навигатор.

Будет ли он у них, этот Навигатор...

Мешать никому Ингрет и не собиралась. Постояла в рубке, поглазела на пустые кресла – Штурманское и навигаторское, на чьей бархатной спинке ещё темнела не оттёртая кровь. Поднялась по мясной лестнице выше, на импровизированный второй этаж, и прислонилась к стене рядом с закрытой дверью. Из-за двери доносились приглушённые звуки.

Вообще цель помещения за дверью была вполне пристойной. Любой новый член экипажа должен был с Флидеххет познакомиться – чтобы она впредь принимала его за своего и случайно не сожрала. Флидеххет не понимала человеческий язык (только язык Штурмана) и не могла ничего сообщить человеческим ушам (только ушам Навигатора), поэтому знакомство проходило без слов. Ты приближался к дырчатой стене – одно из немногих мест на всём корабле без обшивки, – из неё вылезал мириад тонких щупалец, и ты, превозмогая отвращение, здоровался с ними за обе руки. Одно Изведанное знает, что там Флидеххет считывала – запах, вкус, ауру, – но после этого можно было без опаски стоять на берегу рядом с ней и не бояться, что она вздумает отведать твоих мозгов. На этом комнату с щупальцами можно было забыть как страшный сон.

Если ты, конечно, не "механик" Кортен Фрос. Тогда это место становилось твоим любимым на всём проклятом корабле.

Звуки стихли. Ингрет забарабанила в дверь.

– Десять секунд на то, чтобы стать приличным человеком, Фрос!

За десять секунд Кортен не успел стать приличным человеком – слишком встрёпанные волосы, рубашка криво застёгнута, – но успел стать одетым. Щупальца всё ещё ластились к нему: обвивали ладонь и пальцы, лезли за воротник. Пусть механик и корабль не могли общаться словами, Флидеххет явно не противилась его пристрастиям и полностью их разделяла.

– Ты проверил все системы? Корабль к отплытию готов?

– Никак нет, капитан! – бодро, но загнанно отрапортовал Кортен. – Наблюдается острая нехватка Навигатора! Без него возможно держать курс только в ж...

– Вслепую, – перебила Ингрет. – Мы идём вслепую.

– О как. Имею доложить, что на вечное блуждание по океанам нам не хватит запасов еды, а Флиде – запасов историй в мозгах Юннена.

– До соседнего острова.

– О как... ну, мой профессиональный совет – молиться Изведанному, чтобы до соседнего острова, а не до какого-нибудь дикого морского кошмара.

– Совет услышан. А теперь марш готовить капсулу для Движителя и оттирать кресло для Навигатора от кровищи.

Кортен поднёс перевитую щупальцами ладонь к губам и нежно поцеловал их – Ингрет обдало жаром похлеще, чем если бы она застала их за действом. Щупальца нехотя разжали хватку и скрылись внутри стены.

– И руки вымой, – добавила Ингрет, спускаясь в рубку.

Не повезёт новому Навигатору – придётся, знакомясь с Флидеххет, трогать щупальца, которые непонятно в каких местах Кортена побывали.

Впрочем, Навигатору будет уже всё равно.

 

***

Путешествия в брюхе морских кошмаров – парадокс для любого, кто молится Изведанному. Поэтому Ингрет и не задумывалась – как, верно, не задумывались законопослушные капитаны с легальными грузами. Как не задумывались губернаторы, снаряжавшие экспедиции, и священники, благословлявшие их в путь.

Движитель Юннен лежит в мясной капсуле и отдаёт ненасытной твари все пережитые и услышанные им истории, все прочитанные книги, все свои тревоги и радости. Он больше не помнит, как зовут его мать, и каждое путешествие добавляет ему по седой пряди.

Штурман Абелет отдаёт морскому кошмару приказы. У морского кошмара нет ушей – есть слуховая трубка, которая плотно крепится к искорёженному Штурманскому рту, сцепляется с костяными наростами. Приглушённые завывания Абелет прорываются наружу, но Ингрет давно к ним привыкла.

Механик Кортен проверяет зазоры в обшивке, следит: не началось ли где воспаление, не прицепился ли паразит. Осматривает жабры в стене, которые никакие не жабры, а опреснитель. Вода, пропущенная сквозь них, пахнет рыбой, но к ней тоже быстро привыкаешь.

Навигатор... ах да.

Кресло позади Штурманского зияет пустотой, потому Штурманские приказы – слепые, полагаются на удачу и на память. Будь с ними Навигатор – он бы соединил своё сознание с чудовищно огромным и непостижимым сознанием Флидеххет, он бы ощущал всё то же, что и она: течения, и рифы, и чужих враждебных морских кошмаров. И тут же сообщал бы о них Штурману, и рисовал дрожащей рукой карту океанического дна.

Будь с ними Навигатор – они бы не застряли между двух проклятых островов посреди ничего.

Но увы – неделю назад Навигатор свалился замертво, истекая кровью из ушей и глаз, и Флидеххет вынесла их туда, куда вынесла.

Хвала Изведанному, у Абелет был на руках обряд посвящения, украденный из святая святых – Крепости Навигаторов. Нелегальные Навигаторы, не прошедшие через Крепость или сбежавшие, были на вес золота, помноженный натрое. То, что они собирались сделать, на материке каралось жестокой смертью – но лучше риск, чем доживать свой век на островах и отращивать раздвоенные щупла.

Тряхнуло.

Флидеххет никогда не трясло – даже не качало.

Снова тряхнуло – ещё сильнее.

Глухой вой, доносившийся со стороны Абелет и слуховой трубы, Ингрет могла опознать. Он означал "вверх, вверх, вверх!!!"

Заложило уши.

Пол накренился, и всех их резко выдернуло из рубки. Челюсть Абелет кровоточила там, где от неё оторвалась слуховая труба. Мясная капсула выплюнула Юннена. В боку Флидеххет разверзлась щель – туда хлынула морская вода.

Это конец, решила Ингрет. Флидеххет вздумала избавиться от своих людишек – или это чужой, дикий морской кошмар вскрыл её, как устрицу?

Не успев подумать что-то ещё, Ингрет очутилась за бортом. Несколько долгих мгновений барахталась, дёргалась, силилась выплыть к свету. Глотнула воздух. Глотнула воду – зашлась кашлем. Снова глотнула воздух.

Странно, в морской воде держаться легче, чем в пресной, неужели всё врут, неужели в океане можно...

Ледяной ужас прошёлся по нервам раскалённым лезвием.

Прямо под ней – чёрная бездна, полная тварей, или хуже – полная ничего. Совсем рядом – глыба Флидеххет, обезумевшая, изгнавшая, а её форма – а узор наростов – нельзя смотреть, но невозможно оторвать взгляд, о Изведанное, как она могла звать это кораблём, как она могла – по своей воле – погружаться в его нутро и месяцами... под мёртвой толщей воды...

– Флиде, нет! Ф... – бульканье, кашель, плеск, – Флиде, вернись! Прошу!

Кортен, дурак, она тебя не услышит и не поймёт, ты не Штурман, у тебя человеческая глотка, человеческий язык.

Но его вопль отрезвил Ингрет на короткий миг. Достаточно, чтобы развернуться, чтобы увидеть землю. Так близко. Считанные минуты вплавь. Получилось бы оно, это вплавь.

В голове красный туман, верха и низа нет, море то ловит, то отпускает, горит в горле, и в носу, и под черепом.

– Плыви, капитан! Плыви! – и череда забористых двуязыких проклятий.

И Ингрет поплыла – как могла, не разбирая дороги, путаясь в конечностях. Ужас гнал её вперёд с той же неистовой силой, с которой мгновение назад сковывал.

Слева что-то толкнуло. Мамочки! Вправо, скорее вправо, не оглядываться. По лицу мазнуло грубое, мокрое, больно ударило в лоб.

– Чтоб тебя! Прямо плыви! Я двоих не вытяну!

Снова Абелет. Безразмерная куртка собралась вокруг неё спасательным кругом – зачарована. Куртка отталкивает воду, Абелет толкает вперёд бесчувственного Юннена. Её глаза лезут из орбит, кожа вокруг израненного рта – серая, бескровная.

А кровь в ушах Ингрет громче океана, а сердце камнем тянет вниз, вниз, она так боится умирать, но, если умереть, страшно больше не будет.

Когда сердце почти сдалось, когда стальная поверхность воды почти уже стала надгробием, её пальцы вцепились в рыбацкую сеть, и Ингрет поняла, что не разожмёт их больше никогда.

 

***

В какой-то момент пальцы, похоже, разжались.

Ингрет отупело смотрела, как остатки её обеда мешались с пеной прибоя. Камни впивались в содранную кожу ладоней. Надо было ползти прочь, прочь от воды, но ногу свело судорогой, в ушах выло, тело крупно дрожало.

Обеда не осталось, только желчь – кислым огнём вверх по пищеводу.

Волна врезалась в спину, уронила, обожгла брызгами глаза.

Что-то сильное схватило за шиворот, потащило вверх, волна схлынула с ног, волна схлынула с сердца.

Вой никуда не делся.

Лёжа на жёстких камнях, Ингрет разлепила веки. Ухватилась за ступню обеими руками, подтянула колено к груди. Судорога тоже схлынула – нехотя.

Теперь хорошо. Теперь всё хорошо. Она изломана и выпотрошена, но всё хорошо, она полежит так ещё вечность.

Вой захлебнулся, но тут же продолжился с новой силой. Вот оно что: он не в ушах Ингрет, он в мутантской глотке Абелет. Как же сложно поворачивать голову. Рядом Юннен, лежит, не двигается. Мёртв? Нет, жив, шевельнулся, заскулил. Ну щеночек же. Щеночек... Пасть червя Флидеххет на черепе глупого пса...

Воды. Полжизни и весь её контрабандный груз за глоток воды.

Высокая, мощная фигура спустилась в прибой, наклонилась, поволокла за собой сеть. По самые икры в воде и ничего.

Это она. Вот эта фигура спасла их, вытащила на сушу, больше некому.

– Ты не боишься моря? – сухим, горящим языком спросила Ингрет, когда фигура с сетью приблизилась.

Как будто спросила "ты не боишься высоты?" или "ты не боишься мышей?"

Как будто возможно было не бояться.

Как будто ужас, неизбежный и всепоглощающий, не охватывал любого смертного в морской воде или над ней, как будто целые экипажи не сходили с ума, стоило кораблю – обычному, рукотворному кораблю, когда-то были и такие, – отдать якоря и отдалиться на пару льё.

– Боюсь, – ответила фигура.

Широкие холщовые штаны с ножом на поясе. Рубаха с застарелыми жёлтыми пятнами под мышками. Тяжёлые мышцы ног и рук, тяжёлые груди, тяжёлый узел небрежно завязанных волос.

Круглые немигающие глаза, плавники вместо ушей, раздвоенное щупло посреди лба.

Женщина-рыба. Из инакомыслящих – если они с Флидеххет и правда достигли второго острова, а не сделали сослепу крюк обратно.

– По колено зайти могу, дальше – рука за сердце хватает, шагу не шагнуть. Пять сетей так потеряла – их уносит, а я стою, смотрю. Вот вас четверых не унесло, и хорошо.

Губы серые, тонкие, тоже как у рыбы.

Рыбачка отстегнула от пояса флягу, присела рядом с Ингрет на корточки. Обдало душным запахом пота и соли.

Широкая мозолистая ладонь приподняла ей голову, вторая – поднесла ко рту флягу.

– Пей давай, горе луковое, – улыбнулись рыбьи губы.

Вода была тёплой, противной, с жгучим привкусом оставшейся во рту желчи.

Ничего лучше Ингрет не пила за всю свою жизнь.

 

***

Склизкие волокна варёного рыбьего мяса обволакивали язык. Проглотить удалось с третьей попытки.

Если они когда-нибудь покинут этот остров, Ингрет никогда больше не сможет есть рыбу.

Сможет, конечно, не променяет же она жизнь контрабандиста на прозябание в глуби материка. Заботило её другое: сможет ли она снова приблизиться к Флидеххет. Что-то сломалось в ней за бесконечные минуты в немилосердной солёной воде. Теперь при одной мысли о громаде родного корабля съеденное подступало к горлу и зудели ладони.

Ещё её заботило, примет ли Флидеххет свой экипаж вновь. Она мирно колыхалась в прибрежной воде, будто и не выбросила своих подопечных за борт без объяснений. Что её обидело, мог разузнать только Навигатор.

Поиски Навигатора тоже заботили Ингрет. Как и Абелет с севшим голосом и опустевшим взглядом. Абелет сидела на жёсткой деревянной кровати, руками и ногами вцепившись в Юннена. Извечная куртка укрывала её с головой. Рядом дрожал Кортен и что-то говорил, говорил, говорил вполголоса. Ингрет в его бормотании могла разобрать только "Флиде, Флиде". Юннен слушал – внимательно, как и всегда.

И, наконец, Ингрет заботил человек-рыба за столом напротив, с похожим на спасшую их женщину, но куда менее приятным лицом. Просил называть себя Адмиралом. Лоб вокруг торчащего в нём щупла пересекали тонкие шрамы.

– Понимаете, всем нам будет лучше, если мы воспользуемся моим планом, – увещевал он, сложив перед собой перепончатые пальцы с такими же шрамами. – Ваш груз станет, скажем так, вступительной платой в наше сообщество. Будете жить как короли, сельдьи короли, ха-ха... Закон материка вас здесь не найдёт. У наших соседей вам и правда пришлось бы несладко, подумать только, эти варвары поклоняются острову! А вы – души вольные, свободные от предрассудков. Мы тоже! Вам у нас понравится.

– Вот видите, – криво улыбнулась Ингрет, сглотнув пережёванную рыбную жижу. Соскребла с ладони кусок грязи. Нет, Адмирал, не понравится, у вас даже хлеба нет. – Вы сами человек свободолюбивый. Можете понять, насколько мы хотим продолжить плавание. Частью груза я с удовольствием поделюсь, думаю, вы скучали по бартреттским винам. К тому же, кроме нового Навигатора, мы сможем взять с собой ещё кого-нибудь, одного-двоих, не более, Флидеххет не очень вместительна. Есть же среди вас желающие покинуть остров?

Абелет всегда умела торговаться лучше неё.

– Вы побывали в воде, – от немигающего взгляда было не по себе. – Видите, что стало с вашими товарищами, что стало с вами. Прежними вы уже не будете. Вы не знаете, не выбросит ли вас корабль второй раз, уже посреди океана, где моя дочь вас уже не спасёт.

"Что стало с вами"? С ней, Ингрет, что-то не так?

– Вы простите меня, если я не доверю вам своих людей. Вы сами дольше проживёте на этом острове, поверьте, чем в тесном брюхе морского кошмара, заживо варясь в собственном сумасшествии. Эти небольшие изменения... – Адмирал нервно дотронулся до щупла в своём лбу, – малая цена. Впрочем, что это я, – притворная приветливость вернулась в его голос, рыбьи губы растянула улыбка, – где моё гостеприимство! Конечно, это разговор не для ночи сразу после подобного потрясения. Я не тороплю ваше решение, тем более вам потребуется обсудить его с командой... если это вообще возможно.

Кортена трясли беззвучные рыдания. Юннен неловко держал его за плечо... это неверный свет жировой лампы, или его голова поседела окончательно? Абелет, казалось, приросла к боку Юннена рыбой-прилипалой и не шевелилась вовсе.

Да, Адмирал сгущал краски, но в одном был прав: минуты, проведённые в пропитанной ужасом воде, не пройдут даром ни для кого из них.

– Благодарю за радушие и кров, – кивнула Ингрет.

Самодельный стул скрипнул о неровный пол, Адмирал раскланялся и распрощался, хлопнула дверь.

Ингрет удручённо посмотрела в тарелку: рыбы в ней почти не убавилось, лучше поделиться с остальными, чем продолжать страдать... и тут взгляд упал на её ладони.

Они были стёрты до мяса – от сети, в которую она вцепилась и не отпускала, пока рыбачка не вытащила её на берег. Кровь под ногтями, тонкие ошмётки кожи на столе, на краю тарелки, на просоленных рукавах.

Так вот что она соскребала с ладоней. Не грязь.

Боли не было – совсем.

 

***

Ингрет торчала на берегу и не могла даже притвориться, что стережёт Флидеххет – такая душная, необъятная царила тьма. В морской черноте нельзя было разглядеть даже отражения заволокших небо туч.

Она не привыкла к тьме. Города, в которых они высаживались между плаваниями, ночами продолжали жить. В брюхе Флидеххет не было дня и ночи: чтобы уснуть, занавешивали флуоресцирующие полосы под потолком.

– Я не подкра-крадываюсь! – громкий шёпот раздался с почтительного расстояния, но Ингрет всё равно вздрогнула.

Абелет пришла в компании рыбачки. Ингрет не знала, кому обрадовалась больше – вернувшемуся рассудку Абелет или их общей спасительнице.

– У меня снова новости. Две на этот-от раз. Хорошая: у нас будет Навигатор.

Рыбачка молча кивнула.

– Плохая: обряд посвящения я провести не смогу, только постоять на страже. Придётся вам, капита-та-та...

Голова Абелет задёргалась: вверх, вверх, вверх. Приоткрытый мутантский рот зиял рваной дырой на лице. Рыбачка потянулась было помочь, но её рука застыла в нерешительности рядом с плечом Абелет. Ингрет тоже не знала, что делать. Хорошо, что закончилось это быстро.

Абелет протяжно выдохнула и ссутулилась.

– Надо отплывать поскорее. Я стала частью Флидеххет, мне без неё плохо. Я как отрезанный палец, понимаете, капитан? Я или иссохну, или сгнию.

Суток не прошло. Раньше их команда оставалась на суше, бывало, неделями, и Абелет не жаловалась ни разу – только на маску, которую при обывателях нельзя было снимать.

– А ты, значит, хочешь быть нашим Навигатором, – Ингрет обернулась к рыбачке.

Та кивнула:

– Хочу.

Даже слабого света из-за туч хватало, чтобы увидеть решимость на полурыбьем лице.

– Ты знаешь, что Навигатор перестаёт чувствовать как человек? Чтобы Штурман мог говорить с морским кошмаром, он уродует своё лицо, а Навигатор, чтобы слышать морской кошмар, уродует душу. Обряд посвящения отрежет от твоей души куски, которые не пришьёшь обратно. Готова к тому, что на месте желаний, страхов, радостей и горестей у тебя будет только бескрайний океан и все его твари?

Ингрет перевела дух, усилием воли прекратила раздирать обмотанные вокруг ладоней бинты. Она не планировала повышать голос – не планировала отговаривать добровольца, чьё появление стало настоящим чудом.

В конце концов, она сказала чистую правду. Потому-то желающих стать Навигатором было так нелегко найти.

Абелет смотрела на неё как на умалишённую. Рыбачка улыбалась.

– Знаешь, чего я хотела больше всего всю жизнь? Зайти в море по колено, по пояс, по грудь, и чтобы ничто меня не остановило. Плыть и плыть, пока не пересеку океан. Я не хочу умереть на этом острове.

– Навигатором может стать кто-то другой. Тебя мы возьмём на борт просто так, в награду за наши жизни.

– Мой отец, Адмирал, не позволит никому. Он бы и мне запретил, но не знает, что я здесь.

– Ос-ставь нас ненадолго, хорошо? – встряла Абелет.

Рыбачка послушалась, отошла на десять шагов. Абелет достала из карманов зачарованной куртки нужные для обряда ингредиенты – ни один не рассыпался, не разбился, – и всучила их Ингрет. Заикаясь, напомнила, что придётся делать – как будто Ингрет не заучила все шаги наизусть.

– И без сентим-ментальности, капитан, – прошипела Абелет напоследок. – Представьте, что она собака, кото-то-торую вы скормили Фли-Фли. Или вы жестоки только когда в этом нет-т смысла?

Ингрет жестом подозвала рыбачку к себе.

– Потребуется укромное место, где нас никто не потревожит. Знаешь такое?

Смешно. Как будто она – колонист-кобель, задумавший поразвлечься с наивной аборигенкой. Только последствия будут много, много хуже.

 

***

Перебинтованными руками Ингрет раскладывала ингредиенты на мшистых камнях грота. При свете маленькой жировой лампы: рыбачка и этим озаботилась.

Толчёные семена и сушёные цветы с резким, сладким запахом – залить ромом. В Крепости Навигаторов, должно быть, использовали другой алкоголь, но у контрабандистов другого не было – бартреттские вина остались в трюме Флидеххет. Начертить на своём лице нехитрый рисунок сурьмой: одна полоса на лбу, две – от уголков глаз к носу. Над лицом рыбачки придётся поработать дольше – изукрасить рунами, точно жертву во славу Изведанного.

Первая руна над немигающим глазом вышла кривой. Взгляд рыбачки отвлекал. Непоправимость происходившего отвлекала.

– Как тебя зовут?

– Эйдре.

– Ты была раньше на большой земле?

– Я родилась на Хэйхе. На острове рядом.

– А этот остров как вы зовёте?

– Йоддр.

У Ингрет оставалось много вопросов: как жилось на рыбьих островах; почему их обитатели не теряли постепенно рассудок, как жители побережий материков, а отращивали щупла; зачем им эти щупла были нужны.

Жертвенный узор она закончила в молчании. В молчании же зажгла вымоченный в масле корень мандрагоры.

– Последний шанс отступить.

– Мне он не нужен. Нужен только шанс уплыть отсюда.

– Что ж, тогда... позвольте предложить вам эту закуску к нашему изысканному коктейлю, – Ингрет протянула Эйдре полоску вяленого мяса. Мяса Флидеххет. Сколько пришлось уговаривать Кортена – а она ведь даже не вздрогнула, когда от неё отрезали этот крохотный кусок.

Эйдре жевала долго, но торопливо, пока наконец не получилось проглотить.

– Залпом. Твоё здоровье, – Ингрет подняла плошку с изысканным коктейлем.

– Твоё здоровье, – эхом отозвалась Эйдре.

Огонь спиртного и цветов ударил в нёбо, столкнулся с тяжёлым ароматом дыма. Тьму грота расчертили нездешние сполохи, кривые руны на лице Эйдре вспыхнули лазурью.

Ингрет поспешно схватила её за руку.

Пожалуйста, пусть ничего не получится.

Цветное пламя поглотило и грот, и стеклянный взгляд Эйдре, и остался только свет.

 

***

Туман пожирал дома, оставляя мутные тени, но Ингрет знала эту деревню так же хорошо, как ржавые пятна на своём потолке. Знала, где жил Мартрен, сосланный с Хэйхе за то, что скармливал его жителей океану по частям. Знала, где жила старушка Гленверет, столь истово верная Изведанному, что отказалась молиться... отказалась молиться... отказалась...

Деревню знала Эйдре, конечно. Ингрет просто была в её голове.

Переступив через низкий забор, Ингрет подошла к дому Мартрена и толкнула дверь.

Вонь гнилой рыбы и зрелище десятков располовиненных тел не походили на гостеприимство. Долгие мгновения спустя Ингрет поняла: Эйдре никогда не была в этом доме, зато насмотрелась о нём кошмаров. Всё же мёртвые люди пахнут не так, как мёртвые рыбы.

Раздутый огромный труп посреди комнаты зашевелился и лопнул. Из него, как из утробы, выползло тело, всё в крови и ошмётках внутренностей, нагое, лохматое. Заревело, дохнуло рыбной вонью.

– Изыди! Прочь, прочь! Передушу! Вот этими руками всех передушу!

В ярости голос Эйдре оказался низким, почти рычащим. Это не была сама Эйдре, конечно, только её часть. Животная, первобытная часть, чистый, неудержимый гнев.

Ненужная часть.

Ингрет захлопнула дверь и припустила прочь.

Из тумана вынырнуло полумёртвое, разлапистое дерево. Между ветвей угнездилась ещё одна Эйдре в светлом праздничном платье, болтала босой ногой и плела венок из увядших, больных цветов. Она тихо улыбнулась Ингрет, и туман почти рассеялся... но нет, для обряда нужна не эта Эйдре.

Сзади громыхнуло: дверь Мартрена слетела с петель. Не дожидаясь, пока ярость Эйдре вновь найдёт её, Ингрет скрылась в ближайшем доме – доме старушки Гленверет.

Как приятно было увидеть опрятную, выбеленную комнату, застиранные салфетки, знаки Изведанного на стенах: переплетённые друг с другом круги. За пределами кругов – тьма, враг, непознанное, там морские кошмары и неизбежность безумия. Внутри – единение и единство, знакомое и понятное, скреплённое общей кровью.

Побеседовать бы с хозяйкой дома, отпивая из кружки горячий травяной отвар, терпеливо повторяя слова для ставшего тугим уха – но вместо старушки Гленверет за укутанным скатертью столиком сидела, конечно, тоже Эйдре. Третья Эйдре, со взволнованной искрой в круглых глазах – она вскочила, едва завидев на пороге Ингрет.

– Слава чему угодно, наконец ты здесь! Ты же мой проводник? Мне же надо отрезать куски моей души, которые не нужны Навигатору? Желания, радости, горести... так? И ты поможешь? – быстро, многословно, почти взахлёб.

– Не помогу, это должна сделать ты сама, – Ингрет невольно шагнула назад. – Но да, я что-то вроде проводника.

Эйдре наклонила голову.

– Я их всех слышу: ярость, и скорбь, и радость, она еле жива, а теперь её уже нет... я готова с ними сразиться. Должна остаться только одна из нас, верно говорю?

– Верно.

Даже не ложь, просто умолчание.

– Плевать на них всех, плевать на... – беззвучное шевеление рыбьих губ, – я пойду другим путём, как же перекосит все их постные рожи... Вперёд! Веди меня, проводник!

Улыбка – но не та, что у сидевшей на дереве. Широкая, во все её желтоватые, но крепкие, целые зубы.

И как ей сказать, что да, она права, она угадала – но остаться на руинах расколотой души должна будет совершенно другая Эйдре. Что восторженная и огнеглазая подходит для обряда ничуть не более, чем та, что в крови, и та, что в венке из больных цветов.

– Вперёд, – повторила за ней Ингрет и распахнула дверь.

На дереве больше никого не было: сломанная кукла лежала у корней, и светлое праздничное платье расцвело красным. Нагая окровавленная Эйдре зубами тащила за ногу ещё одну, а та цеплялась за кусты, за камни дороги, вопила:

– Нет! Отец, не надо, не забирай меня, прошу, пожалуйста, не хочу на Йоддр, не хочу-у, что без меня мама, что она без меня?! ... заклинаю, – кем заклинает? – оставь меня!

Эйдре-ярость не услышала. Растерзала её быстро, по-звериному, так же, как растерзала кукольную Эйдре-радость. Утёрла-размазала красное по лицу. Оглянулась в сторону Ингрет и Эйдре-огнеглазой. Оскалилась.

Если ярость расправится с этой... этой жаждой жизни и действия – Ингрет не придётся говорить правду, не придётся предавать.

Огнеглазая усмехнулась. В её руках появилась рыболовная сеть.

Конечно, Эйдре-ярость прыгнула. Конечно, она попалась, забилась в сети огромной опасной рыбой. Её крик перетёк в хрип и утих: у Эйдре-огнеглазой на поясе был нож, и она умела им пользоваться.

– Спасибо, – раздался монотонный голос которой уже Эйдре по счёту? Пятой? – Я бы с этим не справилась.

Ингрет обернулась. Пятая Эйдре стояла неколебимым изваянием: шевелился только рот.

Вот она. Вот та часть души, которой суждено остаться после обряда. Вот их будущий Навигатор.

Эйдре-огнеглазая, наверно, прочитала всё по лицу Ингрет. Догадливая девочка.

– Ты не понимаешь! Я тоже подхожу на эту роль, я уже слышу его мысли, они вокруг, они на чуждом языке, обрывки, образы – но слышу!

Безумна или блефует.

– Флидеххет – она, не он.

– Да нет же, я не про неё! Только я могу вам помочь, только я хочу помогать, я борьба, я бунт, а эта – эта не пойдёт против ...!

Против чего? – подумала, но не сказала Ингрет.

– Два острова! Сложи два острова! – что-то шевельнулось на задворках сознания и тут же затихло.

– Хитрит и кощунствует, – припечатала пятая Эйдре. – Эта часть меня нужна была, чтобы выжить и не сойти с ума. Больше не понадобится.

О, будь на то выбор Ингрет, она бы путешествовала с той Эйдре, которая хитрит и кощунствует! И болтает без умолку, и режет врагам глотки. Но обряд из Крепости Навигаторов не допускал отступлений: из всех осколков, на которые он разбивал душу, победителем должно было выйти чистое, не омрачённое чувствами ядро. А Ингрет, соглядатай, должна была за этим проследить. Не выпустить на волю слепую ярость или потонувшее в самом себе горе.

Но что если выбор есть? Что если она позволит победить живой, бунтарской Эйдре, и та каким-то чудом окажется способной на Навигаторство? Что если можно никем не пожертвовать, и всё сложится хорошо?

Не бывает так. Можно сколько угодно желать, чтобы всё разрешилось без её, Ингрет, участия, но своими руками она не закопает ни своё будущее, ни будущее своих людей. Её люди – Абелет, Юннен, Кортен. Не Эйдре.

Эйдре-Навигатор, с пустым взглядом и холодными словами, тоже станет её человеком. Но сначала нужно помочь ей появиться на свет, пусть для этого придётся убить Эйдре-рыбачку.

Ингрет заломила живой, тёплой Эйдре руки за спину. Или в этом фальшивом мире разницы в их силе не было, или живая Эйдре не сопротивлялась – но Ингрет это не составило труда.

Ингрет кивнула: я, мол, держу её. Действуй.

У холодной пустой Эйдре тоже был нож. И она тоже умела им пользоваться.

 

***

Ингрет пришла в себя в тёмном, больше не освещённом лампой гроте. Ненадолго.

 

***

Ингрет пришла в себя от ледяного рассветного бриза, от затёкших под верёвками рук, от чужого надтреснутого крика. Поморщилась, разлепила веки, сощурилась.

Связали только её и Юннена. Для Абелет и Кортена таких предосторожностей не понадобилось: брошенные марионетки с бессмысленным взглядом. Абелет притворяется, поняла Ингрет. Но что Штурман могла против толпы людей-рыб, всей деревней высыпавших на берег в такой ранний час?

Не каждый добровольно: хрупкую старушку волокли силой, она и кричала – про богохульников и еретиков, про то, что она уж точно ни за что и никогда. Это была Гленверет, та самая, с опрятным домиком. Надо же, что-то осталось в памяти после путешествия в голове Эйдре.

Изломанные очертания домов кололи взгляд, грубый песок – кожу, неизбежные вопросы – душу. На эти вопросы были ответы, не менее неизбежные: Эйдре, новая бесчувственная Эйдре мраморной статуей стояла рядом с отцом и не смотрела в сторону своей связанной... кого? Подруги? Смешно.

У Ингрет получилось. Она создала Навигатора, настоящего Навигатора, и если бы не рыбье лицо – не отличить от тех, что прошли через Крепость. Навигаторы – послушные создания, не спорят, не задают вопросов, во всём подчиняются капитану. Но капитаном этой твари не была Ингрет Ирэ. Им был Адмирал.

"Только я могу вам помочь, только я хочу помогать"... Что если бы Ингрет решилась встать на сторону той Эйдре, которая так хотела переплыть океан?

Люди-рыбы наконец встали в подобие круга. Склонили головы, соприкоснулись раздвоенными щуплами во лбах. Морская звезда в сотню лучей.

Они чего-то ждали.

Ждали и деревня, и песок, и морская бездна, скрытая огнём рассвета.

И это что-то настало.

– Йоддр! – как по сигналу, прогудела морская звезда из людей-рыб. И снова: – Йоддр! Йоддр!

В двадцати льё отсюда, на берегу соседнего островка – Ингрет это знала – точно такая же морская звезда кричала на выдохе: Хэйхе! Хэйхе! Хейхе!

В голове прорвало незримую плотину.

Старушка Гленверет, так неохотно ставшая частью единого целого, отказывалась молиться Хэйхе-Йоддру – до самого конца.

Плевать на Хэйхе-Йоддра, говорила огнеглазая Эйдре в созданном обрядом посвящения мирке. Хэйхе-Йоддром заклинала рыдавшая Эйдре своего непреклонного отца. Пятая, истинная Эйдре не могла пойти против Хэйхе-Йоддра, и об этом огнеглазая пыталась предупредить.

"Сложи два острова", да?

Два острова сложились в одно. Забурлило и схлынуло море, обнажая переход между ними – раньше, чем положено, на пару недель, а то и месяц. От узора наростов на покрытой водорослями поверхности было невозможно оторвать взгляд.

Суша поднималась выше, выше, и океан с гулким рёвом прорастал кольчатыми колоннами – будто дождевые черви, но толщиной с башню ратуши.

Острова оказались малой частью кошмара кошмаров, самой его верхушкой. Когда-то в старых атласах Ингрет видела рисунки айсбергов – огромные ледяные глыбы, враги прежнего судоходства, что скрывали большую свою часть под водой. Для морских кошмаров, ставших новыми кораблями, такие глыбы опасны только там, где их много, где они могут сомкнуться со всех сторон и медленно раздавить.

Этот морской кошмар смял бы под собой любые айсберги и торосы. Он снёс бы любой порт одной только волной, вздумай он всплыть у берега – и целому прибрежному городу хватило бы удара одного из его червей.

Из пенного водоворота вынырнула Флидеххет – маленькая гордая Флидеххет. Подумать только, когда Ингрет была там, внизу, она так её боялась, эту полупаучиху-полуспрута. Какой из Фли-Фли морской кошмар? Она мягкий, ласковый сон, который всегда так отважно нёс свой экипаж среди настоящих ужасов океана... а сейчас атаковал своего титанического собрата.

Пять червей толщиной в человека вонзились в червя толщиной в башню. Ухитрились оцарапать: в воде чернильным облаком расплылся ихор.

Хэйхе-Йоддр даже не дрогнул. Раненый червь описал дугу, и Флидеххет взлетела в воздух. Другой, целый червь легко поймал её и присосался головой к бугристому телу.

Ингрет не хотела понимать, что произошло. Не хотела видеть, как внутренности Флидеххет медленно утекают сквозь червя в нутро Хэйхе-Йоддра, не хотела видеть, как её опустевшая, сдувшаяся оболочка ложится на воду.

Кортен издал какой-то звук.

Возможно, он хотел крикнуть "Нет!", или "Флиде!", или ещё что-нибудь, но человеческая речь ему изменила. Он вскочил, помчался к краю, бывшему недавно берегом – как смешно дрыгались его голова и руки...

Плеска не было, да и как его услышать в таком шуме?

Шатаясь, Ингрет поднялась на ноги – их, в отличие от рук, не связали. Поплелась к краю, заглянула вниз.

На одном из уступов сизого тела Хэйхе-Йоддра лежала сломанная человеческая фигурка.

Где-то позади Адмирал вещал о том, что теперь у священного Хэйхе-Йоддра есть достойный Навигатор, а не слабаки, умиравшие от одного его присутствия, едва коснувшись его величия через органы чувств своих кораблей. Что его любимая дочь всегда была такой сильной, что заходила в море по пояс – по колено же, старый дурень, – что это было её предназначением, и теперь оно свершилось.

Что не будет равного Хэйхе-Йоддру во всех морях и во всём мире, а они, люди-рыбы – избраны им, чтобы направлять его разрушения.

Ингрет грубо оттащили от края – будто бы она собиралась последовать за Кортеном.

В боку Хэйхе-Йоддра открылась гигантская щель.

Над головой мерзко орали всполошившиеся чайки.

 

***

Ингрет Ирэ, бывший капитан собственного морского кошмара, драила внутренности Хэйхе-Йоддра, отскребала водоросли, выдирала присосавшихся паразитов. Никакой обивки из сосновых досок. Ничего из того, что делало нутро Флидеххет их домом.

Раны на ладонях под перчатками воспалялись и гноились, но Ингрет ничего не чувствовала.

Совершенно седой Юннен трудился рядом – его не положили в капсулу Движителя. Это было условие, которое поставила Абелет: я, мол, согласна быть вашим Штурманом, раз у вас нет своего, а мутация нового займёт время. Взамен вы оставите моих людей в живых, и их близко не будет рядом с капсулой.

Из Абелет вышел бы прекрасный капитан, думала Ингрет. Лучше, чем из неё самой.

В капсуле лежал расчленитель Мартрен. Интересно, как надолго хватит историй его убийств, пока голодный титан не выжмет его досуха?

Юннен говорил за работой – тихо, вполголоса, но чётко и беспрерывно. Ингрет слушала.

Ему не так много было что рассказать: за долгие плавания Флидеххет съела почти всё его прошлое, почти все прочитанные им книги. Оставались последние разговоры с обитателями Хэйхе. Оставалась последняя исповедь Кортена – всё о его любимой Флиде, конечно. Какие-то подробности Ингрет предпочла бы не знать. Возможно, их предпочёл бы не знать и Юннен.

Одна деталь, впрочем, оказалась золотым самородком среди песка. Ингрет даже не поверила сперва: чтобы простой механик-извращенец случайно узнал о морских кошмарах то, чего не знали исследовавшие их учёные мужи? И разболтал в серенаде о том, какая его ненаглядная Флиде хрупкая и ранимая?

На седьмой день пути они поймали и выпотрошили пассажирский морской кошмар: их Навигатор тоже погиб, едва почувствовав приближение Хэйхе-Йоддра. Груз достался людям-рыбам, одного из пленных сунули в капсулу вместо полуиздохшего Мартрена, сам морской кошмар встретил ту же судьбу, что и Флидеххет. Адмирал, щеголяя в награбленной форме на несколько званий ниже, толкал речи о покорении морей. Абелет подчинялась во всём, хотя её челюсть кровила от не подходившей по форме слуховой трубки чудовища.

Абелет действительно была бы хорошим капитаном. Всё ради своих людей. А Ингрет... отговорки, сплошные отговорки, что толку прикрываться заботой о своих людях, если её действиями всегда правил страх? Нет, больше она бояться не будет.

Прости, Абелет. Даже если бы удалось застать тебя без вездесущих рыбьих ушей, ты бы не одобрила этот план.

Прости, Юннен. Что бы ты сказал, если бы рассудок остался при тебе? "Может, не надо, капитан"? "Наверно, это будет правильно, капитан"? "Я не хочу умирать, капитан"?

Прости, Эйдре. Всё могло быть по-другому.

Прости, Кортен. И спасибо.

Пробраться в комнатушку над рубкой оказалось просто: за двумя спятившими уборщиками не следили. Щупальца вылезли из стены, как только Ингрет к ней приблизилась. Как всё оказалось просто.

Щупальца Флидеххет были толщиной в палец, щупальца Хэйхе-Йоддра – в руку. Если бы Ингрет собиралась вытворять с ними то же, что и Кортен, ей бы мало не показалось – о, сколько сальных шуточек отпустил бы механик, будь он здесь...

К счастью, ничего подобного не было нужно. Ингрет дотронулась до одного щупальца кончиками пальцев – и оно ласковой кошкой ткнулось ей в перебинтованную ладонь. Погладила другое – от кончика к середине – и оно обвило её запястье, аккуратно, не сдавливая. Третье дотронулось до шеи – она вздрогнула от отвращения, скользко, мерзко, страшно – но оно тут же съёжилось, отступило.

Какая поразительная нежность – от существа, которое вымарывало из её головы своё имя, оставляя тупую пустоту; которое выпивало человеческую память за семь дней; которое до дна высосало Флидеххет, её Флидеххет! Может ли быть, что эти жаждущие чужого тепла щупальца – другой организм, симбиот поневоле?

Если верить бредням Кортена – нет.

Два шага вперёд – почти к самой стене, сквозь лес щупалец, как рыба, плывущая в объятия морского анемона. Одно обернулось вокруг левой щиколотки, другое – вокруг правого колена. В горло стучалась паника: что если схватит, обездвижит, задушит, что если...

Нежданный вес на затылке, скользящее прикосновение к волосам. И ещё одно. И ещё. Неужели кровожадное чудовище гладит её по голове? Успокаивает, просит не бояться? Хорошо, что оно слышит её пульс, а не мысли... но это правда – бояться не нужно. Ждать чего-то, пытаться отсрочить неизбежное – не нужно.

Ингрет обняла сразу несколько щупалец у основания, подождала пять заполошных ударов сердца. Скользнула ладонью в зазор между корнем щупальца и стеной – и провалилась по локоть. Пошарила в тёплой пустоте. Нащупала нерв, протянутый от изнанки мясной стены куда-то дальше, вглубь.

Юннен рассказывал: этот нерв Кортен обнаружил случайно, во время их с Флидеххет игрищ. Юннен рассказывал: этот нерв был тонким, как жильная струна.

Нерв Хейхэ-Йоддра был толстым, как канат.

Ингрет рванула что было сил. На ладони лопнул волдырь, но нерв не поддался. Рванула ещё – нельзя останавливаться, пока щупальца не растерзали её на части в отместку за вероломство! Удивительно, что ещё не...

Время сгустилось, замедлилось. Ингрет с трудом поняла: щупальца и правда пытались вытащить её из стены, пытались оттолкнуть. Просто они были слабы – слабы, как пойманная стрекоза; как бы та ни кусала изловившие её пальцы, кожу ей не пронзить. Действительно, зачем морскому кошмару защита против собственного экипажа – это же его часть, его продолжение. Его крохотные внутренние органы.

И ещё Игнрет поняла, что больше не одна. Обернулась: в мясном дверном проёме без двери стояла Навигатор Эйдре.

Конечно, она пришла. Юннен так и говорил: прежний их Навигатор в тот раз тоже появился перед Кортеном и, не обращая внимания на его наготу, попросил – не трогай нерв. Я чувствую, как Флидеххет боится за свою жизнь, когда ты его трогаешь.

Всё кончено. Сейчас Эйдре позовёт Адмирала, и заступничество Абелет больше её не спасёт.

– Ты пугаешь Хэйхе-Йоддра.

И всё. Только пустой рыбий взгляд, и тишина, и слабо протестующие щупальца.

– Уйди. Ему больно.

– Так надо, – зачем-то сказала Ингрет. Что-то щёлкнуло в голове. – Так надо! Эйдре, ты помнишь, кто я?

– Проводник. Помогла сделать, что нужно, и стать, кем должно.

Ох, если бы кем должно. Но это уже не исправить, а то, что осталось от Эйдре, можно использовать в последний раз.

Не то чтобы она была верна Адмиралу, правда? Ей просто в голову не приходило ослушаться.

– Правильно... правильно. – Щупальца скрутились в плотный жгут вокруг проникшей внутрь руки. Брали не силой, так числом. – Я проводник, я твой капитан, Эйдре! Мы оступились, мы убиваем чужие корабли и их Навигаторов, но в морях и без нас слишком много непостижимого ужаса, – о Изведанное, где слова, когда они так нужны! – Я всё исправлю. Помоги мне. Да, ему больно... но так надо. Помоги мне.

В руке хрустнуло. Если бы Ингрет могла чувствовать боль, она бы давно разжала кулак.

– Помогу, – кивнула Эйдре. Послушное создание, не спорит, не задаёт вопросов.

Всё могло быть по-другому, совсем по-другому.

Глупые, глупые щупальца, так старательно тянутся, что почти с корнем вырываются из стены. Вторая рука без труда находит ещё один зазор – только в этой руке теперь нож. Верный нож Эйдре.

Последнее, смертельное объятие – даже Кортен не был так близок с Флидеххет. Её огромная, непостижимая жизнь не балансировала на кончике его лезвия.

Струна лопнула.

Всё кончилось.

 

***

Титан среди титанов, кошмар среди кошмаров, великий Хэйхе-Йоддр шёл ко дну. Щель в его боку бессильно открылась, и кишащее людьми нутро заливала тёмная солёная вода.

Кто-то драил стены мёртвого корабля и говорил, говорил о мёртвой чужой любви, пока вода не заполнила его лёгкие.

Кто-то, заикаясь, захлёбывался проклятиями: мол, и нынешний, и прежний капитаны были последними безумцами и всех, конечно, сгубили.

Кто-то до конца не мог поверить, что его великий бог так и не даровал ему власть над всеми морями.

Кто-то единственной целой рукой прижимал к груди чужую голову, в которой не осталось души, и обещал, что скоро, совсем скоро они пересекут океан.