Однажды, в давние времена, жил-был в Северной Америке, молодой индеец по имени Комко Шаромко. И имя его мудреное, в переводе на русский язык с местного диалекта значило "Каменные шары". И находился он в том возрасте нехитром, когда уже не задают глупых вопросов, но и не могут ответить на вопросы эдакие. Все мужчины его племени были брюнетами жгучими-прежгучими, и токма он единственный носил волосы цвета рыжего. Отчего был рыжим - неведомо. Может, из-за переизбытка железа в организме был рыжим, а может, из-за чего-то такого, что в воде не тонет. А тятька его, вождь племени "Опохмелись", страстный любитель огненной воды, частенько любил поучать сына уму-разуму да приговаривать - "Запомни, сынок, хороший вискарь, заставит задуматься глубоко, а не заснуть сладко". Вот поэтому Комко Шаромко не пил спиртного, а вот папа его пил. И пил, скажу без утайки, по-черному. И только качественную огненную воду пил, привозимую из самого Вашингтона, града стольного.

Иноземная выпивка появилась у них вместе с лошадями и бледнолицыми, доселе невиданными, коих они сперва приняли за инопланетян ряженных. Комко Шаромко мозгами набекренился, когда впервые увидал чужаков пришлых. Ведь раньше думал, что окружающий мир состоит только из одних индейцев доблестных и бизонов диких, но вдруг, нечаянно, изведал, что в нем, оказывается, еще живут и людишки белые. И именно с их неожиданным приходом много забавных вещиц влилось в быт его племени.

Например, все воины с отбитыми яйцами стали применять седла со стременами, и лишь только Комко Шаромко остался верен голой спине своего коня, за что и получил прозвище "Каменные шары". Но не одни лишь мужчины подверглись переменам интересным, кое-какие занятные новшества пришлись по вкусу и кривоногим женщинам их племени. Не с трахты-барахты надели они юбки длинные холщовые взамен повязкам набедренным кожаным и еще научились пускать пыль в глаза, как бледнолицые скво.

А некоторые настолько обнаглели, что даже принялись вырезать в вигвамах окна, придуманные неверными женами бледнолицых, чтобы любовники могли вовремя смываться.

Ну, что ж, жизнь вроде бы сделалась лучше, правда, переносить ее стало тяжко. И самая главная их ошибка заключалась в том, что они поверили в доллары придуманные, надеясь заполучить чужеземное счастье цивилизованное.

Знаете, а ведь до одного случая повседневная жизнь молодого индейца протекала вполне обычно. Как и у многих. Каждый обычный день его состоял из охоты и философской беседы с настырным пленным у столба пыток. Можно сказать, время проходило с неразберихой увлекательной, насыщенной плясками задорными вокруг костра жаркого. Но как-то раз, назвать точную дату извиняюсь, отправился он на очередную охоту и вот там то, все и стряслось, и судьба его кривизну дала.

 

О, Всемогущие Духи великих предков, о Всевидящее небо земли вечной станьте свидетелями, что собираюсь описать правду чистейшую без единой крупицы лжи пагубной, не блядь несусветную, а быль достойную. Просто изнемогаю в нетерпении рассказать о том, как однажды ему довелось побывать в России-матушке и не могу сказать, что по своей воле навестил он эту страну расчудесную, а по повелению необыкновенной невесты своей, на удивление, и ныне где-то здравствующей.

 

В тот роковой час погода стояла просто изумительная. Выдался денек соблазнительным, хоть и ветряным был. Жаркими потоками одаривал вольный посланник пустыни Чиуауа, шлифовал медь кожи Комко Шаромко и играл двумя перьями в длинных волосах медоносных. Высоко,... высоко сияло щекастое солнце над его непокрытой головушкой, и шелковистая грива взмыленного коня разлеталась черным веером перед очами карими. Несся жеребец вороной галопом резвым наперегонки с самим временем. Охота всегда вдохновляла поджарого жеребца на резвый галоп - радовался он не меньше хозяина разудалого. Как угорелый, весь на взводе скакал. Ведь летняя пора располагал к успеху, и все шло по намеченному плану, и никто не мешал Комко Шаромко - охотился он в одиночку.

Все бы ничего, не случись ошибка фатальная. Как говорится, в один день две радости не живут. Диву даюсь, по какой такой неведомой причине, промахнулся он в летящего канадского гуся, крупного жирного. Пуда на два! Представлю, аж слюнки текут!

До сих пор мыслями бьюсь, силюсь понять, отчего же вышло так, почему умудрился промазать в такого поросенка с крыльями, что же сбило с прицела? Ума не приложу! Прицелился вроде бы отлично - тютелька в тютельку, точнее не бывает, ан нет, стрела улетела, черт знает куда - за тридевять земель!

Ох, сердце песочными часами переворачивается, как представлю. Чего греха таить, раньше с ним такой беды никогда не случалось, с первого выстрела поражал любую цель большую и малую. И многие прямо так и баяли: "Ты Комко Шаромко, у нас паря не промах!". Да,... был он мелким молодым индейцем, ...надцати лет отроду.

Ой,... сорри, не мелким, а метким. Видать, что-то не срослось в тот день каверзный, не сложилось, не склеилось.... Должно быть, утром конь лягнул его не с той ноги. И захотелось ему, как водится, плюнуть раздосадовано, развернуть вороного шустрого да домой воротиться не солоно хлебавши. От стыда подальше схорониться. Но вдруг, как гром среди неба ясного, осенило горемычного - мыслишка одна подтолкнула нешуточная. И вспомнилось ему, нежданно-негаданно, что колчан со стрелами подарил не кто-нибудь, а сам великий вождь племени Сиу Тасанке Уитке.

Не раздумывая шибко, Комко Шаромко ослабил поводья, сноровисто шаркнул пятками по ворсистым бокам коня любимого, и айда индейским наметом в сторону улетевшей стрелы.

Прошла минута, другая, третья, четвертая.... Пятая на подходе была. И тут вновь случилось чудо из чудес - перед ним возникло болото моховое. Болотище страшное, туманом сизым подернутое.

Екарный бабай, откуда взялось?! Раньше в этих краях пустынных от жары вскипающих, не было никаких болот и в помине, а нынче нате полюбуйтесь - болото, самое настоящее! Точно не скажу, где находилась эта болотина дьявольская, тиной забитая, страна то большая, но болото существовало.

 

Подъезжает он и глядит. А перед ним в окружении лягушек пучеглазых, среди подернутого белесой плесенью мха, среди непролазных топей тягучих, на замшелой кочке стоит она - девка красная со стрелой в зубах! Царевна-лягушка, значит.

Да, не,... шучу. Стояла обыкновенная, но достаточно подозрительная чумазая девушка примерно его нехитрого возраста. Кто такая, откуда взялась? Неведомо!

Размах душеньки Комко Шаромко резко поубавился. Пригорюнился он. Напужался.

Вот же угораздило очутиться в таком лягушачьем месте! Затаращился на нее, а она на него. И смотрели они друг на друга каждый со своим алгоритмом ментальным - он с любопытством ласковым холостяка молодого, она же с капканным презрением, с каким обычно смотрит южанка-госпожа избалованная, на своего бывшего раба, освобожденного неизбалованного негра. Точно столярным наждаком прошелся жесткий взгляд девицы рассерженной по доброму молодцу и добавочно при этом, злобно заскрежетали зубки ейные. Заскрежетали страшнее, чем у злой жены, пропившего последний доллар алкоголика бледнолицего. И еще, замечу, ее широко открытые глаза засверкали с такой режущей злостью, что сделались квадратными и не смогли закатиться. Ну, а про плотно сжатый рот, напоминавший узкую трещину от томагавка на столбе пыток, лучше, вообще, промолчу.

Комко Шаромко осерчал. Видом орел, да умишком тетерев. Мужеством оседая, десницей крепкою зачесал макушку взъерошенную. Думку занялся думать - не дать ли деру подобру-поздорову, пока не поздно? И тут невзначай вспомнилась ему стрела драгоценная. И решил он остаться. Ловко спрыгнув с коня, не боясь замочить мокасины замшевые, прошлепал к ней вида утлого. Хотел было поинтересоваться, страхом подшибленный, не видала ли та любезная стрелу мимо пролетавшую. Порядочным был - отзывчивым индейцем. Подражая американцам вежливым, улыбнулся улыбкой застенчивой, чуток помедлил, а опосля поднатужился, и слово молвил - набившую оскомину триаду словесную выдал.

- Ты в порядке? - Спросил.

Подозревал, что одинокая чумазая девушка, не принаряженная, не накрашенная, косою израсходованная, совсем не в порядке и нуждается в срочной помощи. А кем была та девица, как звали ее и кто были родители, хоть убейте, он не ведал. Чудо не походило ни на одну скво из известных ему племен и не казалось это чудо расчудесное достаточно образованным. Судите сами, в любом случае разве додумалась бы умная пышногрудая девушка, справная ростом и телом пышущая, просиживать неведомо где, в компании пучеглазых лягушек и пиявок скользких. Как ни крути, ни за какие пироги, ни приперлась бы сюда трезвая образованная барышня почем зря, без веселой компании с гитарой, выпивкой и закусью надлежащей. Да и одеждой она не шибко приманивала - ненарядна была. Платье ее худое больше напоминало тряпье разорванное, кое доводилось лицезреть ему не единожды на пугалах в огородах англичан да французов пришлых. Выглядела она, не под стать девицы красной, без кренделей косы, простоволосой была, а на руках у нее повисало украшение забавное в виде толстой ржавой цепи внушительной тяжести.

Признаться, к большому прискорбию, взрослый сын вождя сильно растерялся - таких тяжелых драгоценностей на молодых женщинах раньше никогда не видывал. Поразился сердешный, призадумался. "Это какую же надо иметь жопу, чтобы создать нужный противовес при ходьбе?". Изумлением подкосился - вот же несчастный поворот судьбы!

И хотел вернуться к коню и ускакать от греха подальше. Сделал, было, шаг, другой, да на огромное удивление, не ускакал. А почему же?

Да потому, что обнаружил дорогую сердцу стрелу! И где же он ее обнаружил?

А торчала драгоценность та.... Нет, не изо рта, не меж спрессованных зубов покоилась, а торчала она, как раз из одного противовеса - ягодицы пухлой!

Выходит, не сказать, чтобы полностью промазал. Во всяком хлебе мякина есть.

Да,... говорить не о чем, точнее писать - ей сильно повезло. А попади эта стрела злосчастная, скажем, в место другое, переднее, повыше чресел широких, все - хана!

Как говорится, туши свет, вот и сказочке конец.

Ну, значит, совладал с собою Комко Шаромко и остался. Стрелу было жалко.

Жаркий день выдался тогда, но со стороны девушки раненой веяло прохладой живительной, будто в ее венах текла кровь со льдом. И этот леденящий холодок шел не от сырого болота, не от водицы студеной, а именно от нее. Между прочим, это ощутил и конь ретивый. Обычно хладнокровный, сдержанный и невозмутимый, ни с того ни с сего, он оскалил передние зубы, овсом чищенные и заржал благим ржанием. А потом, как давай выкидывать штучки-дрючки! И вел себя так, точно был самым невоспитанным конем в мире. Потеряв самообладание и стойкое равновесие, красавец-жеребец встал на передние копыта и пустился выплясывать чечетку, сродни глупой цирковой лошади. А девушка тем временем, разомкнув губки посиневшие, издала плаксивое голосовое звучание, усиленное словами заморскими.

- Oh, my God! What's happened with my beautiful butt?

Завопила незнакомка на языке янки.

- Bastard, if you gave me harm, I'll fuck you immediately!

Воскликнула она, тоном выразительным, пострадавшей до боли.

И ее острый взгляд, армированных злостью глаз серых, отороченных сцепкой ресниц тонюсеньких длинных, пронзил молодого охотника, как копье, жестокого делавара.

Каменьями тяжелыми, обрушилась на его бедную головушку бранная россыпь слов непонятных. И пожалел Комко Шаромко, что сразу не смылся.

Нет, конечно же, он никогда не считал себя трусливым, но эту женщину сильно напужался, тем более со стрелой в ягодице и огромной тяжелой цепью на руках. Скованный паутинным взором особы ругавшейся, ею охаянный, ощутил елозившее в пятке сердце и как хорошо, что не был ныне босой, а то ж ушло бы сердце отзывчивое в жирную мякоть землицы болотной.

Скажу честно, языком янки он не владел нисколечко, поэтому вступить в долгий диалог не получилось. Оправдаться тем более. И хоть не был он семи пядей во лбу, легко уяснил, что ежели не женится на ней, она пожалуется - челобитную подаст самому Аврааму Линкольну. Отдувайся за нее опосля, изведаешь не один пуд лиха. И почему до такой мысли дошел уничижительной, так то ж совсем немудрено - одно словцо емкое многообещающее "Fuck", говорившее само за себя, знал он вельми хорошо. Не стал ерепениться. Надеюсь, уразумеете.

Не буду юлить-крутить понапрасну, нагонять страху лишнего, поначалу помышлял он использовать самое надежное испытанное средство - удрать. Помогло самообладание вернувшееся. Вовремя сыскалось - пересилив себя, остался. Решил помочь ей продырявленной - президента боялся. Сноровисто подошел, в один перехват взял ее на руки, увесистую и грязную, как мешок с бататами, да и забросил животом вниз поперек коня ненаглядного. Стало быть, подстреленная девица не могла сидеть нормально.

К счастью превеликому, конь шелкогривый остепенился ко времени этому и послушно принял груз тяжелораненый.

- Будет жить! - Успокоил его Комко Шаромко.

И конь выдохнул с облегчением.

 

Минуточку! Чайник на кухне закипел, чечас быстренько сбегаю, выключу, чайку хряпну и продолжу.

 

Хряпнул! Так вот, закинул он, значит, девку енту жопастую с персями шикарными поперек коня преданного и со статью фокусника, проглотившего шпагу ровную да длинную, повел его за собой. Иттить пришлось в полшага, почему, тоже понятно.

И отправился он в путь-дороженьку. Долго ли коротко ли шел.... Аааа,... чуть не забыл. Хотелось бы еще заметить, несмотря, что его племя не было многочисленным, как племена Чероки, Апачи, Навахо или Сиу в нем все же имелся свой искусный мида.

Врач-целитель смог бы безболезненно извлечь стрелу. Вот поэтому и задумал Комко Шаромко сначала отвезти травмированную находку к знахарке. А она, скажу по секрету, доводилась ему родной бабушкой.

 

Итак, зашагал он по просторам Великой равнины, а вокруг царила ясная солнечная погода. Благодать стояла, и был месяц земляники. В воздухе летали скоростные шошо-ласточки и под чистым гамаком ярко-лазурного неба кружило скопище черных, разжиревших на падали, стервятников. В этих краях все грифы поголовно крупные, обнаглевшие и прожорливые. Почуяв женскую кровь, они толпой пустились следом за ними. Темной грозовой тучей повисали.

Девушка всю дорогу скулила жалобно. Вредничала, постоянно чем-то была недовольна. Капризничала. Возможно, просто скучала, а чем развеселить ее Комко Щаромко не ведал, не имел ни малейшего понятия - в голову не приходила ни одна веселая песенка или байка смешная. И шли они вместе с конем молчком - Комко Шаромко ноздрями сопел, конь же язык в пенном рту полоскал.

Путь выдался нелегким. Моченьки не хватало. Комко Шаромко огруз от усталости, изнывал от жары тягучей, а девушка от позы коромыслом роптала. Неведомо сколько прошло времени, карманных часов никто не наблюдал, а вернее не носил.

И вот, когда нелегкая дорога, как полагается, подошла к долгожданному концу, несчастная уже тихо спала. Грифами наглыми обгаженная, она не издавала никаких провокационных звуков, и Комко Шаромко, стряхнув подсохший орлиный помет, подвел коня к вигваму знахарки-бабушки.

Понамешано в головушке, понакручено. Но это шибко не расстроило детинушку. Раненую невесту доселе сильно разгневанную снял с осторожностью трепетной и взвалил на плечо широкое, да крепкое. Как толстый продолговатый тюк с добром понес.

Половина шестого было, да сплыло. Вечера, разумеется.

 

Это, вроде бы, как присказка томная была. А ноне начинается, самая, что ни на есть реальность настоящая, не витиеватая, простецкая, действительностью сдобренная.

 

В конусообразном вигваме, добротно сработанном из длинных ровных жердин, покрытых бизоньими шкурами кустарной выделки, стоял бурый полумрак, как в пустой банке из-под говяжьей тушенки. Слабо дымился прогоревший очаг и сама бабуля по имени Понима, что означало "Загробная жизнь", тихо сидела у костра, согнувшись, и медленно жевала помикан - высушенное оленье мясо. В правой руке она держала свежий номер сложенной пополам газеты "Happy Indians Today", а в левой круглое пенсне толстого стекла. Она читала. Увидав внука с причудливым грузом на плече, чуть не подавилась. Газета упала. Суматошно замахала сухощавой рукой бабушка, указывая, где можно избавиться от тяжелой ноши.

Положив дородную девушку двумя грудными сугробами вниз, а задними выпуклыми сугробами кверху на разостланную шкуру волка, Комко Шаромко выпрямился и приготовился к задушевному разговору. Прерывисто дышал.

- Где ты нашел это? - Спросила мида, опростав рот и поменяв пенсне на длинную трубку калюмет.

- На болоте. Моя стрела угодила в нее.

- Ты целил в заднее место?!

Старуха, сощурившись, посмотрела на торчавшую стрелу, выпуская струйку дыма из ноздрей.

- Нет,... целил в гуся.

Ему сделалось неудобно за себя. Как назло, в его волке проснулся трусливый ягненок. Перекошенное лицо миды с налипшими остатками оленины побагровело. Стало плоским и пожульканным. Походило на итальянскую просроченную пиццу, которой добрые переселенцы часто угощали доверчивых индейцев.

- Тогда нафига ты приволок ее, как дичь? Просто бы снял скальп.

- Теперь она моя невеста.

- Невеста, да не из того теста. Разве ты не приметил, что она белая?

- Я приметил, что грязная.

- Меткость и наблюдательность вот главные достоинства настоящего индейца. Смотри в сторону солнца, и ты не увидишь тени. Эх ты, проходной двор для еды, пустая голова, обтянутая кожей. Видно, мало тебя отец уму разуму учил. - Противно долдонила она.

- Ладно, черт с тобой, доканал ты меня своей некультяпистостью. Ну-ка, подай-ка сюда анестезию.

- А это еще что за хрень?

- Да вон же у порога кусок палки лежит, возле твоей ноги.

Старуха, кряхтя, встала, и он протянул то, что требовалось.

Гладко оструганный обломок толстой ветки, который, признаться, Понима использовала для разных целей в быту (сказать стыдно для каких), она втиснула между зубов девушки.

- Это обезболивающее. Крепко держи ее ноги, а я сяду на шею.

Врач поплевала на стрелу, и длинные желтые слюни влились в окровавленную плоть.

- Змеиный яд убьет все микробы.

Пояснила она, а затем приступила к лечебной операции.

- Эй, ты, скотина толстожопая, отвечай быстро, почему мои дальние родственники на островах съели капитана Кука? Ну-ка, отвечай, живо! - Приказала старуха несчастной девушке.

И когда та только собиралась послать Пониму ко всем чертям, лекарь с силой вырвала стрелу из ягодицы. Затуманенная глупым вопросом раненная девушка даже не успела насладиться страшной болью. Даже не ойкнула! Даже не перекусила анестезию!

Она не была мазохистом, но все равно немного смутилась и покраснела ушами, брызнув обильной слезой.

- Вот и все. Отныне самое чувствительное место свободно. Можешь им пользоваться.

Сказав, старуха слезла с девушки.

Продолжая держать полные ножки, внук боялся получить хук снизу. Потому как сейчас несчастная начала нервно дергаться, будто окончательно очнулась. Или протрезвела.

- Пусть она полежит у вас чуток. - Жалобно провякал он, быстро отпрянув назад.

- Да пусть валяется. Слепой слепому рожи не корчит. Женщина она красивая на костях много мяса. Тебе дураку будет за что подержаться. Живи, внучок, как тебе подсказывает ум, люби, как подсказывает сердце и умри, как подскажет теща. И знай, милок, семейное стойло любого льва превращает в тупого осла.

Выслушав добрые наставления, он спешно покинул страшный вигвам. В приподнятом настроении собирался оповестить отца о своем удачном выборе.

 

Застал его одиноко лежащим на бизоньих шкурах в однокомнатном вигваме, в обнимку с бутылкой виски. Огонь давно погас и превалировал полумрак цвета прекрасных волос Комко Шаромко.

- О метако ясень! - Поздоровался сын.

- Какова чорта?.. А,... это ты.

Один опухший глаз папы приоткрылся.

- Че ты думашь,... охота удалась? - Спросил он.

- Сегодня я не охотился, сегодня я нашел свою половину и постоянно думаю о ней.

- Ишь ты,... хитрюга, каков,... и как тебе удалось отыскать та? Закопал, вроде бы, надежно. Хотя, правильно, наследство, сынок, всегда всего дороже. Э-хе-хе, но помирать пока не собираюсь, так что закопай обратно.

- Ты неверно меня понял. Я имел в виду другую половину, я собираюсь жениться.

Второй глаз отца сразу открылся. Он стал полностью зрячим.

- Неверно?! Я че, перебрал огненной воды, раз послышалось такое?

Он почти протрезвел. Сын - наоборот. Надышался, осмелел и высказался.

- Нет, тебе не послышалось. Я встретил девушку и влюбился с первой стрелы. И она не из нашего племени. Я все сказал!

- Неужели из племени Ирокезов?

- Она белая.

- Белая!!!

Отец вскочил, как пузырь от дождя. Глаза выпучились. В секунду он превратился из пьяного орла в трезвого филина.

- Послушай, сынок, не все белые девушки честные и пушистые. Говорю тебе не как отец, а как краснокожий товарищ. Сейчас у тебя только два пера, но может стать три! Подумай хорошенько, жена - это верный спутник, способный сделать ничтожество значимым человеком или наоборот. Разве ты знаешь, какую кровь гоняет ее сердце?

- Я видел ее кровь! Она такая же красная, как наша. Значит мы одной крови.

Ему вдруг стало обидно, что отец, не видя выбора, безоговорочно отверг его. Если глаза подвели, и он не смог попасть в гуся, то сердце не должно промахнуться. Не дав добить себя словами, Комко Шаромко быстро вышел из вигвама. Знал, капля камень точит, а слово - человека. С грустными мыслями вернулся к мудрой миде.

 

На этот раз в вигваме бабушки-знахарки горел яркий огонь, и было достаточно светло. Благодаря девушке совсем не было жарко. Прохлада по-прежнему веяла от нее, как от кондиционера, который изобретут только через полсотни лет. Освобожденная от стрелы, необычная дама уже свободно лежала на спине, сложив руки за лохматую голову и закинув одну ногу на другую. Посмотрев на вошедшего паренька влюбленным взглядом, она приветливо улыбнулась, дескать, все "Окей, гай!".

И было ясно - операция прошла успешно.

- Присаживайся. - Предложила Понима и он сел там, где стоял.

Девушка продолжала молчать, а старуха наоборот.

- Оказывается дорогой внучок, твоя находка весьма и весьма необычная, она не англичанка, не итальянка и не француженка. - Поведала хитрая Понима, знавшая разные языки. - И знаешь кто она, твоя невеста? Она русская! А в Америку эта матрешка приехала, чтобы совершить революцию и рассказала всем, что свобода, которую хотят здесь установить - лживая! За это ее посадили в тюрьму, но ей удалось сбежать.

Так что внучок у тебя будет жена революционер. Оказывается, не только твои яйца каменные, но и мозги.

Едва он перемолол услышанную новость, как заговорила девушка. В этот раз она говорила не на английском языке, и такого приятного языка Комко Шаромко никогда не слыхивал, но, на удивление, понимал, как родной. Должно быть, в далеком прошлом их народы были очень близки. На генетическом уровне понимал, выходит.

- Меня зовут Даздравсперма. - Произнесла спасенная и протянула скованные цепью руки.

Он тоже назвал себя. В итоге они обменялись радостным рукопожатием.

Лишь намного позднее узнал он, что имя ее означало сокращенное "Да здравствует первое мая". Сейчас же странное имя девушки не мешало их общению, и она спросила.

- Твоя бабушка сказала, будто ты собираешься на мне жениться, это правда?

- Да. - Кратко ответил Комко Шаромко, сквасив уксусную улыбку.

И тут он увидел, что не одной только станиной была девушка знатная, но и харизмой Бог ее тоже не обидел. Личико, омытое слезами, солоноватое на вкус, сейчас выглядело чище, и он поразился, насколько она хороша. Не хуже соленого огурчика, вынутого из банки, всю зиму, простоявшую в погребе. Губы ее казались алыми лепестками первомайских флажков, а серые искрящиеся глаза двумя серебряными долларами, только что отлитыми фальшивомонетчиком их племени. А над ними - брови! Тонюсенькие и изогнутые, как крылья летящей шошо - ласточки. Плотные щеки горели мясным румянцем бодрой жизни, а голос,.... лесной ручей журчит хуже! Словом, сердцу тоска. Из-за налипшей грязи, цвета волос различить не сумел. Я же могу лишь подсказать, что были они светло-русыми полуметровой длины, немного короче, чем у него.

- Возражений не имею. Но сначала помоги избавиться от этих украшений.

Прожурчал тонкий голосок и звякнула тяжелая кованая цепь.

Два грудных сугроба колыхнулись вверх-вниз и потом по сторонам, а ржавая цепь на руках затряслась перед горбатым носом молодого жениха и прищуром темно-карих полудиких восторженных глаз.

Страсть обуяла. Не теряя времени, он подскочил и галопом убежал за пилкой, блеснув широкими лопатками вспотевшей спины. И спустя буквально всего лишь несколько минут он уже усердно пилил цепь, сковывавшую руки его расчудесной невесты.

В то время пока он орудовал режущим инструментом, Даздравсперма не смолкала ни на секунду. Говорила, говорила, беспрестанно, будто вела бесплатную агитацию.

- Понимаешь, Комко Шаромко, самые белые люди очень хитрые существа.

- Хитрее команчей и гуронов?

- Намного. Они постоянно делают так, чтобы в мире случались конфликты и обязательно шли войны между народами. По их мнению, у простых людей на планете не должно быть счастливой спокойной жизни иначе такую жизнь потеряют они. Ведь тогда человек начнет беситься от радости, пьянеть от сытости и начнет задумываться: "А почему это одни жируют припеваючи в роскоши, нифига не делая, а другие должны корячиться, чтобы тем жилось счастливо? Мы тоже не пальцем деланные!". Понимаешь, трудовой люд постоянно надо отвлекать от самой главной и щекотливой мысли. Вот в чем прячется самый важный смысл мирового бытия. Они боятся, как бы камень за пазухой у каждого человека не превратился в булыжник пролетариата.

Комко Шаромко слушал, чувствуя мысли, жившие в ее голове отдельно от слов, и слизывал соль своего пота, обильно стекавшего в рот со лба по всему лицу. От удивления рот его не закрывался ни на секунду. А когда ее руки освободились от оков, жених и невеста крепко обнялись и поцеловались. Сладкая жвачка правды прилипла к его губам. Сглотнув, в одночасье он влюбился не только в Даздравсперму, но и во все, о чем она рассказала. Поражался, как ложь могла оставаться двигателем мирового прогресса столько времени, а их правда быть неуклюжей, как стадо диких бизонов.

 

Перед свадьбой им отвели отдельный вигвам, и всю ночь напролет он слушал умные лекции, представляя, будто пьет кисловатый пульке из журчащих уст своей невесты. Пьянел и поражался, поражался и пьянел. Она же, поделившись благодатными мыслями, после долгих разговоров, подровняв пышные груди, потребовала повременить со свадьбой. Решительно заявила.

- Если у тебя нет велосипеда или самоката колесного, а судьба ставит палки в ноги твоему коню, тогда надо идти пешком. Пришло время действовать! Свадьба потом. Раз Америка еще не готова, тогда придется, дорогой женишок, отправиться нам на мою родину, в Россию. Так что стригись, клей бородку с усами и вперед на баррикады.

И он сказал: "Прощай папа! Наслаждайся дикой жизнью, пока цивилизация не свела тебя с ума окончательно. Не верь языковым финтифлюшкам бледнолицых и не пей их дурманящее пойло. Жизни соль с виду походит на сахар, и они часто преподносят ее нам в виде сладкого". Произнеся прощальные слова, поцеловал в ворсистый нос любимого коня, подсунул томагавк за пояс, забросил котомку за плечо и последовал за своей невестой. Чувствовал себя настоящим революционером, торопясь скорее стать, как она.

И жизнь его пошла наперекосяк.

 

Это была жестокая реальность, а теперь начинается сказ доверительный.

 

Разрумянилась зорька скоротечная, по небозему алым разошлась, разбежалась по травушке багрянцем играючи, позолотила кузнечиков зеленых, стрекозьи крылья-лепестки перламутром разноцветила.... Не одно лето миновало. Немалое времечко истекло, незаметно разметалось, и кармическая петля с каждым разом все туже стягивалась на шее Комко Шаромко. Выслушав свою невесту таинственную, он не проигнорировал ее поползновения, в настоящего революционера перевоплотился.

И пошло и поехало....

Множество солнц изгорелось, несчетное количество лун изжилось. Страшное время колесницей годков ассортимента астрономического незаметно пролетело. Комко Шаромко немало лиха изведал, через край вкусил бед всяческих - досталось на его долюшку. Отсидел. Русский царь-батюшка пожалел иностранца несмышленого, запретил рубить головушку буйную. Посчитал ее пустой. Долго чалился, Комко Шаромко. Отмотав срок положенный, откинулся - из темницы каменной вышел, стал шелковым и отправился на поселение хлебосольное. Добрые люди-чалдоны встретили, помогли ему, плетеными крошнями для ношения скарба снабдили, кожаными постолами порадовали и подсказали, в какой сторонушке находится Америка родимая. Прямо руками махнули - указали, мол, туда пиз.... Иди. И он пошел. Двинулся на Восток.

По таежной глуши с буревалами пришлось пробираться, по дебрям непроходимым, по тропкам нехоженым. Случалось от полчищ мошки изнывать назойливой, да орды комаров наглых кровушкой своею потчевать. Бывало, шарахался от глухарей ревнивых приставучих, да порой от бурых медведей клешшеногих тиголя давал, а иной раз с бурундуками в полосочку пускался в драку, да и от лосей шальных по кустам не раз доводилось хорониться. Бескрайнюю землицу урмана шагами мерил. Питался, чем Бог миловал. Подножным кормом - грибами да ягодами, да орехами кедровыми подъедался, иногда чайком из белоголовника баловался. Однажды ягеля питательного изведал - думал насытиться. Да где там! Голодно было - немерено горя хлебнул. Эх, напитка от кручины испить бы, спирта крепкого, да где добыть микстуру жгучую в глухомани таежной. Днями шел-вышагивал настойчиво, а вечерами сумеречными под взошедшей луной приплюснутой, по кустам шарился, хворост колкий выискивал, твердым кресалом о кремень постукивал, искру выбивал, сухой трут поджигал, да опосля у костра грелся.

А ноченьками темными, до костей остуженный, зарывшись в наломанный лапник еловый, среди распашного лучистого папоротника, как бер в логове, с этаким комфортом полеживал. Согревался. Зубками скорготал, да через чело круглое на звездочки на небе поглядывал, да уханье совье выслушивал. Боязно. А куда деваться?

Чего греха таить, как на духу поведаю, ежели удобный случай подворачивался, тырил из поставленных местными охотниками ловушек, дичь разную, да порой вытаскивал из-под тяжелых кулем добычу ценную. Соболей, куниц, да горностаев. Рухлядь, понимаете. Ошкуривал, мездру счищал, на ветках растягивал пушнину - высушивал. В котомку складывал золото остистое. Гостинцы родным готовил, значица.

А как-то раз ему пришлось несколько часов просидеть на дереве высоченном. Зверями бусыми обложенный, спасался он от стаи волков голодных. И вот тогда то, чисто случайно, произошло с ним событие невероятное, диво дивное. Не поверите! Повстречал он Прохора Громова с Ибрагимом-Оглы!

Да, да,... не шучу, встретился с теми самыми небезызвестными героями. Они как раз плыли на шитике по Угрюм-реке, а Комко Шаромко в это время на дереве просиживал, окруженный стаей волков лютых. Естественно, услышав жалобные крики о помощи, первопроходцы знатные причалили к берегу каменистому, отогнали диких хищников и спасли человека несчастного. Потом они познакомились. Крепко-накрепко сдружились. Облобызались. Ибрагим, как новому кунаку, подарил индейцу-бунтарю свой кинжал запасной булатный, а Прошка нужным харчем порадовал - снабдил провиантом бесплатным. Не пожадничал! Был бы хлеб, а зубы сыщутся. В то время будущий купец еще не скупился, за простой люд горой стоял и охотно поделился со ссыльным революционером своими припасами скромными. В сторону Запада кулаком погрозил.

А самый каверзный инцидент произошел с ним, когда, мало о том, ведая, он наелся красных мухоморов, энтузиазм поднимающих. Раньше Комко Шаромко никогда не вкушал такой красивый в белых многоточиях деликатес, что просто не смог удержаться.

И тут началось.... Ошалел он. Сперва мать-перемать, но после случилось с ним действо непостижимое, настолько взбодрился и сердцем повеселел, что принялся орать популярные того времени хиты. "Ой, мороз, мороз, не морозь меня....", "Боже царя храни" и так далее, пел. И одним махом прошел, чуть ли не полтайги. И в таком одурманенном состоянии, с песней по тайге вышагивая, душою и телом разойдясь, не заметил, как упал в яму-ловушку, кем-то вырытую. Оказавшись на сыром дне, мыслями погнулся, очами покосился, ланитами обескровился. От удара сильного все дурные мыслишки в мгновение ока повыскакивали, головушкой просветлел, вмиг протрезвел, на ноги перекатился с заявкой на выздоровление. Почти целую седмицу на пару с косулей двурогой просидел.

Не скучно было. Наверняка бы потом погиб, горемышнай, из ямы самому та не выбраться, не найди его коренные жители - эвенки славные. Те, по старому обычаю тамошнему, помогли ему - подобрали, обогрели, обоб,... приодели. Идейно сблизились - в шашки на щелбаны играли. А когда наступила зимушка-зима и выпал снег обильный белехонький, и вдарил морозец крепчаюшший, снабдили они его пропитанием усяким, да и посадили вежливо на нарты, да и отпустили на все четыре сторонушки.... Поезжай, мол.

И он поехал. И олени быстроногие скоро доставили хорошего человека куда надобно.

К чукчам. Так он оказался на Чукотке.

Ну, а оттуда до Америки, как говорится, рукой подать. С бизнесменами, чукчей обиравшими, кое-как сторговался, и они пустили индейца честного на корабль за котомку с пушниной ценной, да кинжалом в придачу. Это уже были не таежники мягкосердечные, рубаху последнюю готовые отдать, а прожженные коварством американцы бледнолицые, шибко до золота жаднючие. Хорошо хоть до нитки не обобрали. Портки последние не сняли. Позднее возникли эскимосы в верхишшах из шкур камусных, охотники и рыбаки поселенцы суровые в одежонке сермяжной с берданами - фузеями, да золотоискатели лихорадочные. Таперыча разный люд пошел. Аляска, однако!

Ладно, не стану утруждать подробностями пустословными, словами сорить разгульными, умишком по древу изливатися, тянуть кота литературного за хвост облезлый, всеми правдами и неправдами он достиг родной землицы и рассказал собратьям и просто знакомым, какие добрые и отзывчивые люди обитают в краях таежных.

Когда же вернулся домой, отца и любимого коня уже не было в живых, а встретила его Понима дряхлая, которая тоже начала злоупотреблять спиртным от жизни хорошей.

Комко Шаромко возмужал, подрос, и она не сразу узнала внука повзрослевшего.

Не один десяток лет прошел. Сперва шарахнулась от него - аккурат приняла за белую горячку. Руками всплеснула. С трудом загнала глоток виски крепкого, в горло натруженное. Со скрипом вовнутрь протолкнула.

- Сгинь, сгинь, нечистая! - Вопила.

Он же, по русскому обычаю, окинув ее крестным знамением, поклон поясной отвесил.... Не подействовало.

- Это же я! - После прокричал, тряся ее за согбенные плечи. - Я вернулся назад домой!

- А где твоя невеста? - Признав его со второй попытки, спросила столетняя бабушка, причмокивая.

И ответил он честно, словами доходчивыми.

- Не знаю.... Каторга нас разлучила. Наверно, до сих пор где-то мается в России.

- Нет, она здесь! - поведала Понима мудрая. - Недавно лично видела ее на болоте. Даздравсперма - не человек! Она Дух свободы и справедливости. Ее отовсюду гонят, вот она и ищет таких дураков, как ты. Мотается под видом красивой девушки беспомощно по всему белому свету впустую.

И как призадумался Комко Шаромко, как погрустнел нутром, как разошелся узкими ноздрями. В лице модифицировался, челом сморщился. Уж очень хотелось ему вновь повидать невесту бывшую, да побоялся, что не обрадуется она новой встрече, ведь он подвел ее и не оправдал надежды великие. Да и был он уже не тем полным сил и энергии молодым рыжим индейцем, а стал мужем седовласым, многое повидавшим и способным ответить на любые вопросы глупые. В серьезные года вошел. И как взяла его Понима подвыпившая за шиворот оттопыренный, как притянула к себе ласково и устами изъеденными, шепнула слова сладостные наставительные.

- Новую жизнь налаживай. Никого не слушай, кроме меня. Бойся бизонов рогатых спереди, коней длинноногих сзади, а чертей бледнолицых со всех сторон.

И стали жить они, поживать душа в душу и больше Комко Шаромко не разгонялся щекотливыми мыслями, не пулялся острыми стрелами, куда ни попадя и не искал новых невест телом пышущих, а начал к чужим женам похаживать, у коих вигвамы были с окнами.