Колин Самбарх проснулся еще до петухов. Раззия спала на спине, широко открыв рот; сквозь мокрую от пота ночную рубаху просвечивали соски. Колин понаблюдал за венкой, бьющейся на шее жены, вздохнул, спустил тощие ноги на пол и нащупал тапки. Шаркая по уже успевшей нагреться плитке, Колин пошел на кухню, заварил травяной сбор и намазал на половину сладкой булки варенья. Он жевал и обжигался, и наблюдал, как солнце отвоевывает у ночи стены и стол. Когда первый луч упал на голую руку, Колин встал и вылил остатки чая в рукомойник. Погода стояла отвратительно жаркая. Даже в пять утра спасения от духоты не было.

– Куда собрался? – Раззия возникла на пороге, словно потное неласковое привидение. Ее волосы слиплись и свисали на лицо подобно сосулькам.

– По делам.

– Смотри у меня, узнаю, что к шлюхам – мало не покажется!

– Как будто мне своей дома не хватает.

– Дурак.

– Сама дура. Будь моя воля, я б тебя...

– Да только нет у тебя своей воли. Иди-иди, свирепый убийца.

Последнее слово всегда оставалось за Раззией. Угрозы на нее не действовали, как, впрочем, и на всех остальных. Когда-то портреты Колина, нарисованные ужасающе неумелым художником, висели на каждом столбе. Под небритой физиономией значилось: «Разыскивается маньяк и насильник. Награда 250 серебр. раймондов». Теперь же каждый знал, что Колин и мухи не обидит. Чудо работало. Хрень хреньская!

 

Хрень случилась из-за лорда Сота. Два с лишним года назад, когда Колин ожидал казни в уютной, пропахшей мокрой шерстью и мочой камере, этот славный муж ухитрился разбить владыку Велиара, первого полководца демонов, в битве у каких-то там Красных Порогов. Велиара провезли по улицам столицы в клетке, штандарты инфернального воинства бросили к ногам Его Величества Раймонда, после чего лорд Сот взобрался на специально выстроенную трибуну и произнес речь триумфатора. Саму речь Колин по понятным причинам не слышал, зато потом прочитал в газете. И перечитывал много раз. Вот что сказал лорд Сот:

 

«В этот знаменательный день я приветствую каждого мужчину, каждую женщину и каждого ребенка нашей славной империи, а также всех троллей, полуросликов и нежить, за исключением вампиров, которые объявлены вне закона. Эту победу мы ковали все вместе, дружными натертыми руками, – и так далее и в том же духе. На некоторое время к лорду Соту даже прицепилось прозвище Натертая Рука, пришлось сажать самых остроумных по освободившимся камерам. А освободились камеры не просто так, ведь под конец речи лорд Сот сказал: – Даже отверженным и оступившимся должно давать второй шанс, поэтому я объявляю всеобщую амнистию и желаю, чтобы никто из томящихся ныне в застенках Веселой Башни не смел и не мог вернуться к злодейскому промыслу, и да помогут нам в том светлые боги».

 

И боги помогли. Подобно паладинам прошлого, лорд Сот сначала ратным подвигом, а затем бескорыстной речью вызвал к жизни Чудо. Над трибуной воссияло второе солнце, а воздух наполнился ароматами амброзии и кондитерского рома. После столь явного знака оспаривать неумное, по сути, великодушие лорда Сота не осмелились даже полицейские, проливавшие кровь ради того, чтобы заполнить Веселую Башню постояльцами. Между прочим, в лучшие свои деньки Колин лично убил двух фараонов и ни капли не раскаивался.

Печально известного убийцу (девятнадцать девушек, из них две эльфийки, пять мужчин и еще один тролль) выпроваживать из камеры явился лично лорд Сот. Храня суровое молчание, он осенил узника знаком Бога-Оленя, покровителя кающихся грешников, сам открыл решетку и протянул оступившемуся и отверженному огромную, изрезанную шрамами от клятвенных братаний ладонь.

– Спасибо, – брякнул Колин. Лорд Сот важно кивнул.

Тем же вечером Колин попытался взяться за старое. Старыми были нож, спрятанный в укромном месте, и повадки. В густой столичной ночи амнистированный маньяк выследил женщину с волосами цвета гречишного меда. Жертва шла, не подозревая, что ее ждет, и даже что-то напевала. Совсем страх потеряли, подумал Колин. В его золотые деньки на вечерние улицы отваживались выходить разве что по трое-четверо, и это спасало не всегда. В предвкушении Колин ускорил шаг, догнал женщину, положил руку ей на плечо и... понял, что не может пошевелиться. Нож выпал из ослабевших пальцев, ноги стали ватными.

– Вам плохо? – спросила женщина, а Колин промычал что-то невнятное и упал прямо в грязь.

Чудо работало.

Колин убедился в этом, поговорив с другими смертниками. Слепому на левый глаз Жакку, известнейшему разбойнику с большой дороги, Чудо не позволяло сказать ни слова любому, кто согласился бы войти в новую шайку. У вора Базо сломались два пальца, которыми он коснулся кошелька в чужом кармане. Тролль-людоед Большой Нма стал вегетарианцем, от любого мяса его выворачивало наизнанку.

Преступления Колина были куда изощреннее незамысловатого людоедства, поэтому Чудо обошлось с ним немилосердно. Тело отказывало ему, стоило только приблизиться к кому-либо с намерением убить. Попытки вступить в пьяную драку заканчивались одинаково: беспощадным избиением. Руки не поднимались даже для того, чтобы защититься от пинков. К слову, вне законного брака подниматься отказывался и еще один орган: Колин счел это наказанием за изнасилования. Пришлось жениться на страшненькой и сварливой Раззии, чтобы спать хоть с кем-то. Как выяснилось позднее, была еще одна лазейка в мир эротических приключений – шлюхи. Скорее всего, Богиня-Выдра, покровительница экономики и честных сделок, рассудила, что продажная любовь и адюльтер суть разные явления.

– Я вам клянусь, братва, – цедил сквозь зубы Колин, глядя, как Большой Нма перемалывает каменными зубами салат-латук, – что найду способ снять с нас проклятие.

– Ни хрена у тебя не выйдет, – гундел Базо, баюкая переломанную в десятке мест руку.

– А мне вообще нравится новая жизнь, – поддакивал бывший разбойник Жакк. – Я теперь у шишек что-то вроде экзотического гостя, зовут везде, кормят на халяву, бабы подмигивают.

– Курвы вы, – вздыхал Колин.

Вскоре душеспасительные собрания экс-грешников надоели ему настолько, что он прекратил на них ходить. Братва превратилась в кучку слюнтяев и нытиков. Да и сам Колин размяк. Поддерживать себя в форме без кровавого стимула он не умел и не хотел, так что к исходу первого года амнистии ослаб, оплыл и превратился из поджарого, похожего на алчущего волка маньяка в подкаблучника и домоседа. Редкие походы по доступным девкам не приносили и десятой доли того удовлетворения, которое дарило насилие.

И вот теперь выход нашелся.

 

– Иди-иди, свирепый убийца.

Колин сбежал по лестнице, хлопнул дверью так, чтобы услышали все соседи, сверился с листовкой и зашагал к остановке омнибуса. Запрыгнув в тряский вонючий салон, набитый сонными рабочими, он раскошелился на билет и смотрел в окно, пока многоквартирные дома центральных кварталов не сменились утопающими в дыму фабриками. Впервые за долгое время Колин знал, куда и зачем едет.

Нужная улица называлась Шестой Продольной, нужное здание стояло на ней шестьдесят шестым. Демоны не отказывались от дешевого символизма даже в мелочах. На деревянной вывеске, прибитой прямо над дверью, было выведено всего одно слово: «Комитет». По соседству располагались какие-то обветшалые бараки и цех разорившейся фабрики. Ну и местечко! Колин сплюнул под ноги, растер плевок сапогом на удачу и трижды постучал по двери.

– Ах, дорогой клиент! – Открывшая дверь демоница пропустила Колина внутрь. – Проходите, проходите. Желаете чая?

– Не желаю, – сказал Колин.

– Кофе?

– И кофе не желаю. Вот листовка, по ней консультация со скидкой должна быть.

– Конечно-конечно! Скидка тридцать процентов, без обмана.

– Демоны – и без обмана?

– Я, между прочим, демон ненависти. Ложью занимаются другие. Так что специально для вас тариф двенадцать серебряных раймондов. Идет?

Колин кивнул. Вообще-то, на двенадцать раймондов можно было четырежды посетить дешевую шлюху, но принцип и желание вернуть старые добрые времена с убийствами перевешивали примитивные плотские радости.

Обставлена приемная комитета была со вкусом, нашлось место даже для кожаного кресла, в котором Колин по приглашению демоницы с удовольствием утопил свое несуразное тело. Хозяйка устроилась за писчим столом, придвинула лист бумаги, макнула перо в чернильницу. Колин прищурился, пытаясь понять, что в демонице не так. Вообще-то она была довольно привлекательной. Миловидное, по-детски округлое личико не портили ни торчащие из густых черных волос рожки, ни ритуальные татуировки на лбу и щеках. Фигурка у демоницы тоже была что надо. В лучше годы Колин не поленился бы выслеживать и преследовать жертву с такими сиськами и ножками. Может, даже оставил бы что-нибудь из интересных частей тела на память. В общем, внешность демоницы полностью отвечала вкусам Колина, при этом само ее существование вызывало безотчетную, иррациональную неприязнь.

– Познакомимся? – спросила демоница.

– Колин Самбарх.

– Тот самый?

– Угу. А вы?

– У демонов ненависти нет постоянного имени. Для каждого собеседника я ношу свое. Вот вы, Колин, что в своей жизни ненавидите больше всего?

– Жену.

– Мелковато. – Демоница поморщилась. – Нужно что-то такое, что выделит вас из толпы, что отравило само существование, привело вас сюда.

– Тогда амнистию.

– Превосходно! Еще и звучит красиво, – обрадовалась демоница. – Так меня и зовите. С чем вы пришли в комитет помощи злу, Колин?

– Хочу, чтобы вы отменили Чудо.

Амнистия зашуршала пером. Просьба Колина как будто не удивила ее. У демонов с божественным промыслом, понятное дело, отношения не складывались, но боги одерживали верх куда чаще.

– Это сложно и дорого, – произнесла, сделав все пометки, Амнистия.

– Но возможно?

– Невозможны в этом мире только две вещи: абсолютная добродетель и абсолютный порок. Ваш случай находится где-то посередине. Ближе к пороку, разумеется, но все же далеко от крайней точки. С вами, Колин, обошлись несправедливо, очень несправедливо, но от богов и их служителей иного ожидать сложно.

– Во сколько мне это обойдется?

Амнистия задумалась, обхватила подбородок тонкими пальцами с острыми ноготками, закатила глаза. Колин смотрел на нее, не отрываясь, и чувствовал, как необъяснимая ненависть растет в нем с каждой секундой, пока это прекрасное-омерзительное существо ласкает-оскорбляет его взор. Будь у него верный нож!..

– Есть два способа избавить вас от Чуда, – сказала, наконец, Амнистия. – Первый вам не понравится совсем, а вот со вторым можно поиграть. Видите ли, в чем дело, Колин: Чудо произошло в ознаменование победы лорда Сота над демонами. Если мы провернем обратную ситуацию, боги в теории могут откликнуться на молитву победителя и отменить результат молитвы Сота. Моя мысль ясна?

Колин нахмурился и не сразу нашел, что ответить. Перед глазами замелькали сцены одна хуже другой, заныли плохо сросшиеся после кабацких драк кости.

– Я правильно понимаю, что вы предлагаете мне заплатить двенадцать раймондов за совет сразить в моем состоянии выдающегося паладина современности?

– Вам? Об этом речи не шло. И убивать Сота никому не нужно. Победа – понятие метафизическое. Подойдет любое значимое превосходство, самое главное, чтобы добился его демон и строго во имя отмены той самой победы Сота, которая привела к Чуду.

– Что-то задача не стала легче, – пробурчал Колин.

Амнистия пожала плечиками и обольстительно-отвратительно улыбнулась.

– Я же говорила, что будет сложно и дорого. Перейдем на «ты», кстати?

 

Демонов в столице не жаловали. Даже после того, как владыка Велиар со своим инфернальным воинством прекратил представлять серьезную опасность, страх перед рогатыми никуда не делся, а страх всегда порождает недоверие, недоверие порождает нежелание, а нежелание – агрессию, и так далее. Длинная цепочка ксенофобии привела к тому, что эмиссара демонов на приемы во дворце сопровождали, во избежание кровопролития, элитные гвардейцы лорда Сота, а для рядовых выходцев из Пылающих земель пребывание в столице превращалось в постоянную игру со смертью. Газеты пестрели заголовками о нападениях на демонов, но ни королевская стража, ни законодатели не предпринимали попыток хоть как-то изменить ситуацию.

– Он живет здесь, значит, он либо достаточно силен, либо достаточно безумен, – сказала Амнистия. И то, и другое позволит ему преуспеть на турнире.

Колин провел пальцем по стене. На кирпичах было выведено белой краской: «Рогатым смерть». На угол дома часто и упорно мочились: запашок стоял такой, что у Колина глаза заслезились. В разбитом окне колыхалась занавеска в цветочек.

Дверь открыл огромнейший демон из всех, которых доводилось видеть Колину. Даже владыка Велиар, как рассказывали видевшие триумфальное шествие, возвышался над лордом Сотом всего на голову. Чудовище, к которому привела Колина Амнистия, было крупнее Большого Нма.

– Чего надо?

– Говорят, вы не отказываетесь от работы, – сказала Амнистия.

– Говорят. Проходите.

В доме воняло едва ли не хуже, чем на улице. К запаху мочи примешивались нотки серы. На грязном столе стояла початая бутыль дешевого вина, дымилась тарелка с каким-то фиолетовым варевом. Вместо кровати демон обходился соломенной лежанкой.

– Ну, излагай. – Демон сунул в рот ложку своего странного полдника и принялся работать челюстями.

– Нужно победить на королевском турнире.

– Смешно, – ответил с набитым ртом демон.

– Настолько не верите в собственные силы?

– Настолько не верю, что на турнир пустят кого-то подобного нам с тобой, сестрица.

– А что, если пустят?

– А если пустят, я спрошу, что мне будет за победу.

– Деньги.

– Сколько?

Амнистия сокрушенно вздохнула.

– Давайте не будем играть в эти дурацкие игры. Я из ненависти. Вы?

– Гнев, разумеется, – сказал демон. – Неужели ты думаешь, что алчущие или завистники стали бы жить здесь? Меня питают идиоты, которые приходят отлить на угол дома, думая, что им ничего не будет за это. О нет, будет, я просто коплю ярость, чтобы расплату сделать слаще.

Колин машинально кивнул. Вот уже два года он и сам только и делал, что тешил себя надеждой на грядущий кровавый разгул. О, каким стремительным, каким беспощадным он будет! Начать, конечно, нужно с Раззии. Она ответит за все, она еще будет молить его о пощаде, когда он привяжет ее к стулу и начнет выковыривать отверткой глаза...

– Колин!

Амнистия хлопнула перед глазами Колина в ладоши, выводя его из краткого транса.

– А?

– Не время витать в облаках. Разговор серьезный. Демоны гнева, такие, как уважаемый...

– Ашхарас, – подсказал демон.

– Как уважаемый Ашхарас, – подхватила Амнистия, – составляют элиту инфернального воинства. Они берут плату по весу.

– И много это?

– Столько, сколько весит лорд Сот, неужели не очевидно?

– Да у него самого столько серебра, может, нет! – взвился Колин. – Когда вы говорили «дорого», я представлял... разумную дороговизну!

– Разумную? – фыркнул Ашхарас. – Да перед тобой самая совершенная машина убийства, которую только можно вообразить смертным разумом!

– Ага, из тех самых машин, чьи скелеты устилают поле у Красных Порогов, – ответил Колин.

Глаза Ашхараса налились кровью, кулак сжал ложку с такой силой, что она согнулась. Он начал угрожающе подниматься из-за стола, но Амнистия положила руку на могучее плечо и легким нажатием усадила демона ярости назад.

– По правилам турнира победитель может затребовать у побежденных награду. У всех славных рыцарей двора вместе взятых наверняка найдется достаточно серебра, чтобы уравновесить Сота. Итого сделка такова: мы организуем ваше участие в турнире, а вы берете плату не с нас.

– Идет, – прорычал Ашхарас. – А тебя, недомерок, я запомнил. Не стоило тебе развязывать язык.

– Побеждай Сота – и я к твоим услугам.

 

Когда-то очень давно кто-то из далеких предков короля Раймонда подписал указ о священном дне, третьем на неделе. В этот день монарх принимал просителей. Таковых, ввиду сугубо декоративной роли короля и возвышении Верховного совета, находилось не так уж много, так что, явившись во дворец накануне приема, Колин и Амнистия записались всего двенадцатыми в очереди. Делопроизводительница долго не могла понять, под каким именем записывать Амнистию, и в результате вывела: «Колин Самбарх, 38 лет, род деятельности: маньяк и насильник в отставке, плюс одна». Колин поставил под записью чернильную закорючку, тем самым делая еще один шаг на пусти к долгожданным убийствам.

В честь приема он надел свой лучший костюм, побрился, грубо послал начавшую язвить Раззию, взял с собой трость и щеголем пошел во дворец. Шагал пешком, чтобы прохожие обращали внимание. Кто-то узнавал его и смотрел с неприязнью, кто-то улыбался, кто-то крутил пальцем у виска. Амнистия ждала в коридоре, где просители ожидали своей очереди. На демонице было длинное платье с глубоким декольте и разрезом вдоль левой ноги аж до самого бедра. Белья она, естественно, не надела.

Помимо Амнистии с Колином в число просителей входила парочка потрепанного вида солдат, несколько городских сумасшедших, ратовавших за возвращение абсолютизма, старушка с корзинкой ягод и знатные горожане, чьи споры оказались слишком незначительны для судей или совета. Его Величество Раймонд принимал и выслушивал всех, по большей части потому, что жизнь его была невероятно скучной. Даже безумцы не уходили без высочайшего вердикта, правда, в зависимости от степени абсурдности и кровожадности просьбы, некоторых из них прямо у дворцовых врат хватали агенты сыска.

– Колин Самбарх плюс одна, – объявил слуга.

Колин сделал глубокий вдох, взял Амнистию под руку и перешагнул порог зала приемов. Король сидел на высоком троне, сделанным из черепа древнего слона, колоссальные бивни скрещивались прямо перед Раймондом, символически защищая от всякого зла. Герцоги и графья занимали места на длинных лавках, окружавших монаршее судилище. По левую руку короля стоял верховный жрец Бога-Журавля, покровителя суда и адвокатуры, по правую же застыл в своих позолоченных доспехах лорд Сот, верховный паладин, хранитель престола и непобедимый турнирный боец. Увидев Колина, он нахмурился, когда же понял, кто явился на прием вместе с печально известным маньяком, лицо его побагровело настолько, что светлые брови и усы на фоне красной кожи стали похожи на искусственные, приклеенные по случаю карнавала.

– Ваше Величество! – Лорд Сот наклонился к уху короля и что-то зашептал. Раймонд покачал головой.

– Они тоже наши подданные. Подойдите ближе. Представьтесь.

– О, не утруждайтесь! Представлю просителей я, чтобы все понимали, с чем мы имеем дело и какие беды для государства несет либеральное отношение с грешниками, – сказал лорд Сот. – Уважаемые пэры, перед вами Колин Самбарх, маньяк и насильник, не раскаявшийся даже после Чуда. Он не посещает специально созданные нами собрания, где бывшие преступники учатся новой жизни, вместо этого предпочитая злачные места и проституток! Рядом с ним сторонница равных прав с демонами по имени Преждевременная Эякуляция. За ней давно следят полиция и тайные агенты.

Колин попытался подавить смешок, но не смог. Вышло довольно громко и невежливо.

– Бог-Журавль говорит, что верховный паладин прав, – крякнул жрец.

– И все же мы изволим выслушать их, – капризно заявил монарх. Общение с маньяком и демоницей, судя по всему, показалось ему превосходным приключением.

Слушая Амнистию, лорд Сот наливался кровью все сильнее и сильнее, жрец-подпевала сокрушенно качал головой и воздевал к потолку смуглое гиббонье лицо, а Его Величество кивал и улыбался, но глаза его беспокойно бегали по залу, точно ища поддержки хоть у кого-то из присутствующих.

– ...таким образом, мы считаем, что включение одного демона в число участников турнира, при поручительстве гражданина Самбарха, угодно как богам (смотреть интронационную проповедь двадцать шестого верховного жреца Бога-Медоеда, покровителя доблестных мужей, песнь первая строфа сто девяносто девятая), так и короне. Этот жест, без сомнений, украсит ваше правление, Величество, и проложит дорожку к доброму сосуществованию во имя поколений, которые придут после нас, – оттарабанила демоница. Поклонилась так низко, что едва не коснулась рожками пола, и отошла за спину Колина.

– Я того же мнения, – буркнул маньяк.

– И мы согласны с вами, – трусливо отводя от разъяренного лорда Сота глаза, завершил Его Величество. – Однако наша воля – лишь отголосок воли богов. Мы будем совещаться и думать.

Маньяк и демоница попятились к выходу, как того требовал введенный каким-то шутником на троне придворный этикет. Вновь начавший погружаться в тоску Раймонд проводил их снулым взглядом, а перед тем, как Амнистия переступила порог, вновь заговорил.

– Между прочим, дорогой наш Сот, не вели арестовывать сих просителей.

– Тогда, пожалуй, я их провожу, – сказал паладин.

На ступенях великой лестницы, собранной из бренных останков все тех же вымерших хоботных, толпились оставшиеся просители. Увидев лорда Сота, какой-то покалеченный ветеран войны с демонами принялся целовать его плащ.

– Пожалуйста, не стоит, – расчувствовался паладин, но солдат не унимался.

– Вы наш благодетель и герой, позвольте также облобызать ваши...

– Не нужно, что вы, не нужно! – Лорд Сот нежно, но твердо отстранил почитателя, полезшего с поцелуями куда-то в район колен. – Иначе я прикажу страже отмудохать вас, со всем почтением.

С Колином и Амнистией лорд Сот не был столь вежлив.

– Даже если этот прекраснодушный дурачок выпросит себе демона на турнир, я отрублю ему все те части тела, что мы жарили на кострах во время последнего похода.

– Демоны гнева обычно ядовиты. – Амнистия пожала плечами.

– А я не буду в этот раз их жарить. Просто отрублю! – отрубил паладин, хлопая дверью приемного зала.

 

Обычно несговорчивые историки и политики все как один сходились в том, что королем Раймонд был добрым и в век абсолютизма своей мягкостью наверняка довел бы государство до крайней степени разорения. Мало кто из них догадывался, что добротой монарх на самом деле не отличался, а чрезвычайно беззубые мнения, высказываемые на советах, и стремление удовлетворять порой самые дурацкие просьбы были результатом неуверенности в себе и множественных фобий. Свою скверную натуру Раймонд демонстрировал только карликовым пуделям, доставшимся ему по наследству от покойной второй жены, и только в том случае, если самого злого и кусачего из них служанка запирала в ванной комнате.

Корни психических бедствий короля любой достойный мозгоправ стал бы искать среди детских воспоминаний и травм и почти угадал бы. Переломный момент случился в пятнадцать. Юный кронпринц готовился принять участие в своем первом турнире, чтобы, одолев самых славных воителей королевства, протянуть венок прекрасной дамы Иокасте Маннен, супруге придворного звездочета и, по слухам, известной отравительнице, еще не отправившей на тот свет мужа только по той причине, что он получал немалое жалование за то, что бессвязно бубнил по любому поводу на государственных советах.

Раймонд научился недурно фехтовать, держаться в седле и не падать, пыряя копьем сначала манекены из дерева и набитых песком кожаных мешков, затем облаченных в пять курток дворцовых слуг, многие из которых впервые садились на коня, и, наконец, заштатных, побитых временем, сединой и ржавчиной рыцарей, явившихся по расклеенным по всей столице объявлениям. В знаменательный день он выехал на ристалище на белоснежном скакуне, чтобы открыть своим поединком весь турнир. Первого соперника он выбил из седла настолько быстро и изящно, что тот даже не стал подниматься на ноги, чтобы сразиться на мечах. Один за другим рыцари падали под копыта белого коня. Раймонд ликовал. Одержав восемь побед в десяти поединках, наследный принц обошел даже молодого лорда Сота, которому не повезло пропустить подлый удар щитом от заезжего эльфийского воина-менестреля. Остроухий выбил лорду Соту четыре передних зуба, и шедший без поражений паладин отказался продолжать бои, чтобы не дарить леди Иокасте цветочный венок в настолько безобразном виде. Ах, если бы он остался в строю! История могла бы пойти по совершенно другой дорожке, сказали бы в один голос вечно не согласные друг с другом историки и политики и вновь не ошиблись бы.

Перед многотысячной толпой леди Иокаста приняла венок с подчеркнутой вежливостью, улыбнулась и одарила принца невинным поцелуем в щеку, однако все вышло совсем по-другому вечером, когда Раймонд ловко обошел патрулировавших коридоры стражников и не попался на глаза никому, кроме полубезумной бабки-гадалки, которую держали при дворе только за то, что сорок восемь лет назад она предсказала тогдашнему монарху, что тот умрет от сифилиса. С той поры ни одно из предсказаний гадалки не сбылось, а вместе со звездочетом Манненом они составляли самый неэффективный эзотерический дуэт в истории.

– Она тебе не даст, – проскрипела гадалка и попала в яблочко во второй раз.

– К сожалению, я не могу рассматривать вас иначе, чем друга, Ваше Высочество, – сказала разбуженная леди Иокаста и запахнула на груди шаль. – У меня есть муж, я лесбиянка и тяжело отхожу от предыдущих отношений, хоть они и закончились десять лет назад.

Она посмотрела на готового разрыдаться принца и добавила.

– Также у меня, скорее всего, герпес. Только не говорите никому, я же леди.

– Неужели это было настолько очевидно? – спросил Раймонд у бабки-гадалки, которая ждала на том же самом месте, где сделала второе точное предсказание в жизни.

– Коня и копья мало, Высочество. Даже короны порой не хватает. Важна эта, как ее? Харизма! Когда есть харизма, ни у кого нет герпеса. Даже у тех, у кого он взаправду есть.

– Значит, турниры – дело безнадежное?

– Вот молодому Соту она даст, – мечтательно прошамкала гадалка. – У него есть эта, как ее?..

Дальше Раймонд не слушал.

 

– Откуда ты все это знаешь? – спросил Колин. Они сидели в том самом кабаке, в котором собирались бывшие смертники, чтобы обсудить светлую и прекрасную новую жизнь.

– От лорда Сота, разумеется. Верховному паладину ведомо все, что творится во дворце.

– И как ты залезла в его записи?

– Я не лазила. – Амнистия маняще улыбнулась. – Он сам рассказывал после пьяного секса.

– Что?!

– Мы были любовниками. Давным-давно. Харизма у него, кто бы что не говорил, есть, и немалая. Но это быстро прекратилось, поскольку свою версию моего имени он подобрал не просто так.

– И что еще он тебе успел рассказать?

– Многое. Кое-что, с твоего позволения, я утаю, но раз уж мне ведомо, что Раймонд ненавидит турниры и не упустит шанса испортить один из них и – чем босс не шутит – сбить спесь с Сота, почему бы и не использовать это знание?

Амнистия наколола на двузубую вилку кусок форели, а Колин отошел к стойке, чтобы взять еще чая для себя и глинтвейна для демоницы. Пока бармен возился с кружками, Амнистия доела рыбу и теперь по-кошачьи облизывалась слегка раздвоенным на конце язычком. Выглядела она еще соблазнительнее, чем при знакомстве. И еще отвратительнее.

– Между прочим, это еще не все, что мы вынесли из истории про кронпринца и турнир, – заметила Амнистия, принимая из рук маньяка глинтвейн. – Спасибо!

Колин пожал плечами, показывая, что не понимает, к чему клонит демоница.

– Старуха гадалка считала, что у Сота сложится с леди Иокастой и не ошиблась. Он хвастался, что леди упала в его объятия, стоило только вставить зубной протез. А потом старик Маннен умер, и Сот попросил любовницу удалиться из дворца, видимо, чтобы она не растрепала потенциальным новым фавориткам о... ты понимаешь! – Амнистия хихикнула.

– И что нам с этого?

– А то, что вне столицы леди Иокаста научилась варить яды даже лучше. Мы не станем рисковать шкурой дорогого Ашхараса и отравим Сота и его рыцарей перед турниром.

– Ты с ума сошла!

– Порой чудеса случаются только с помощью тщательной подготовки и великого усердия. И я не о посте и молитвах.

– Ладно, – сдался Колин. – Когда едем к леди Иокасте?

– Когда ты достанешь сто двадцать серебряных раймондов, разумеется.

Демоница отхлебнула глинтвейна и зажмурилась от удовольствия.

– Но вообще, я назначила встречу на эту среду.

 

Вор Базо был сухопарым крошечным человечком с огромными ушами, делавшими его похожим на Богиню-Летучую Мышь, покровительницу спелеологов и многодетных матерей. Слушая план Колина, он то бледнел, то нервно шмыгал носом, то дергал кривыми от многочисленных переломов пальцами за левое ухо. Из всех преступников-знакомых Колина лишь Базо открыто мечтал вернуться к прежней жизни. Не надеялся, но мечтал, а этого уже было немало.

– То ли ты криминальный гений, то ли полный дегенерат, – произнес Базо, когда Колин замолчал.

– Да должно же сработать! Я не могу бить людей, ты не можешь брать чужое. Но наоборот-то можно.

Когда они пошли на дело, Колин протянул Базо тряпичную маску. Когда-то он сам вышил поверх черной ткани алые слезы, катившиеся из глаз, и зловещую улыбку безумца. В маске Колин мучил тех жертв, которых похищал. Вор повертел ее в руках.

– От нее пованивает.

– Не может быть!

– Понюхай сам. Как будто кровищей и еще боги знают, чем, – с недоверием сморщился Базо.

– Все равно надевай. Времени мало. Раззия возвращается со службы через четверть часа. Ударишь ее палкой по голове, потом меня – в лицо. Но не сильно. Где лежат деньги, я знаю. Свою задачу помнишь?

– Разбрасываю вещи, как будто рылся в поисках денег, – отчеканил Базо. – Надеюсь, Чудо не сочтет это воровством.

– Конечно, нет, – подбодрил сообщника Колин. – И да, ее не стесняйся бить сильно. Прям от души бей.

Он приказал Базо ждать на лестнице этажом выше, а сам пошел встречать жену. Раззия должна была подтвердить, что Колин находился при ней в момент нападения. Приняв из рук Раззии тяжелую корзину, полную бутылей с чем-то мутным, маньяк поцеловал подставленную щеку и даже придержал перед женой дверь в парадную. Они поднялись на этаж, и Колин нарочито громко зазвенел ключами. Не успел он сунуть в замочную скважину первый ключ – а Раззия предпочитала запираться на три замка – как на лестнице застучали подбитые крупными железными гвоздями сапоги Базо.

– Это ограбление! – рявкнул вор, замахиваясь палкой.

Он ударил Раззию по голове сверху. Женщина охнула, но не упала, а закрыла макушку ладонями, защищаясь от новых ударов. Базо врезал ей сбоку, угодив в висок. Брызнула кровь.

– Помоги, Колин! Помоги!

Третий удар уложил Раззию на месте. Тяжело дышащий Базо опустил оружие и уставился на Колина. Тот опустился на корточки перед женой и коснулся пальцами виска. Проломленная кость приятно вдавилась внутрь головы. Маньяк проверил пульс. Раззия была мертва.

– Какого черта так рано? – прошипел Колин. – Я должен был открыть дверь!

– Открывай теперь.

– Дебил!

Колин принялся возиться с ключами. Когда дверь отворилась, Базо оттолкнул маньяка, влетел внутрь, содрал с головы маску, и его вырвало прямо в прихожей.

– Ну, с почином тебя, брат-душегуб, – зарычал Колин, втаскивая труп Раззии в квартиру. – Все заговнял! Она должна была стать моим алиби.

– Я не создан для этого, – заблеял Базо.

– Чтоб тебе провалиться!

– Что нам делать, Колин?

– Дай подумать.

Глядя на мертвое тело и на растерянного Базо, Колин соображал. Годы без преступлений лишили его возможности принимать решения быстро и эффективно, а ведь когда-то у него получалось сбрасывать фараонов со следа и импровизировать, заманивая очередную жертву в безлюдное место. Будь у маньяков своя гильдия, нынешнего Колина выгнали бы оттуда за профнепригодность!

– Начинай разносить хату, – сказал, наконец, Колин.

Он заглянул в спальню, вытащил из нехитрого тайника жены все ее сбережения – тридцать один золотой раймонд – и, сопровождаемый взглядом Базо, вышвыривавшего романы о запретной любви с кентаврами, вампирами и паладинами из книжного шкафа Раззии, вернулся в прихожую.

– Сейчас вернусь, не останавливайся.

Колин сбежал по ступеням, нашел на улице фараона и, изобразив испуг, вцепился в его рукав.

– В нашей квартире грабитель! – Маньяк начал тыкать пальцем в сторону дома. – Он убил мою жену! Он роется в наших вещах! Он вооружен, должно быть, это вампир!

– Вампир? – перепугался полицейский.

– Очень страшный, ушастый! У вас же серебряные наконечники стрел?

– Да, но...

– Он уйдет, если звать подмогу, я и вас-то еле нашел! – взмолился Колин. – Прошу, не дайте ему уйти.

И он потянул фараона за собой, подметив, что тот уже приготовил арбалет. Столичная полиция привыкла сначала стрелять, а уже потом спрашивать, тем более, когда речь шла о вампирах. Вампиров во всем городе не любил решительно никто.

 

Объяснения с властями заняли все начало недели, и к среде Колин настолько устал лгать и изворачиваться, что едва не решился отказаться от идеи с турниром. Когда его словили в первый раз, разговор был куда проще: «Ты убивал?» «Я убивал!» «Виновен, казнить!» Коротко и ясно. На сей же раз Колину пришлось выдумывать, как по глупости своей он рассказал Базо о фамильных драгоценностях Раззии, как тот словно бы невзначай спрашивал о восприятии Чудом воровства и вооруженного ограбления, как, в конце концов, он не узнал со спины своего друга, приняв его за вампира из-за огромных ушей. Он даже испортил реноме бессердечного убийцы, сознавшись, будто это его вырвало в прихожей при виде мертвого тела. Вампиры, само собой, блевать не умели.

Базо возразить не мог. Он удивился, увидев на пороге квартиры фараона, но вряд ли успел испугаться, когда болт с серебряным наконечником сорвался с арбалетного паза, угодив вору прямиком в сердце.

Лучший сыщик города, которому расследование дела поручил лично лорд Сот, не нашел на месте преступления никаких улик, указывающих на причастность к делу самого Колина, кроме того, убивать маньяку не давало Чудо, так что в тюрьму его никто не бросил. Единственным, чего смог добиться лорд Сот, стало возвращение Колина на еженедельные собрания бывших преступников.

– Мы все виновны в случившемся, – сказал разбойник Жакк, по-отечески обнимая Колина. – Но ты виновнее других. Тебе не стоило бередить в старине Базо былые инстинкты, искушая его златом.

– Когда это ты заговорил, как жрец? – изумился Колин.

– Когда стал жрецом.

– И чьим же, позволь осведомиться?

– Бога-Птеродактиля. Видишь ли, все, кому покровительствовал Бог-Птеродактиль, давно вымерли, так что мне вообще ни черта не нужно делать по работе. При этом жалование хорошее, и обещают пенсию.

Жакк почесал бровь, бросил недоверчивый взгляд на жевавшего малосольные огурцы Большого Нма, вздохнул и вновь обнял маньяка.

– А еще я научился двумя пальцами тушить свечки. И рисовать птеродактилей маслом: это нужно, если фрески облупятся. – Жакк внезапно всхлипнул. – Черт подери, как же я соскучился по налетам и резне, Колин!

– Все образуется, святой отец, – утешил разбойника убийца.

 

На встречу с Амнистией и леди Иокастой Колин явился прямо со встречи преступников, пропахший троллятиной и блюдом из печени и острого перца, которое он взял, чтобы поедать во время монолога Большого Нма о вегетарианском образе жизни. Лорд Сот разрешил леди Иокасте пару раз в год выбираться в столицу, в особняк покойного мужа, чтобы вести дела и проверять состояние городского имущества.

Состояние городского имущества оставляло желать лучшего, да и саму красавицу-отравительницу время не пожалело. Рядом с улыбчивой подтянутой Амнистией выглядела она прескверно. Кожа на щеках Иокасты Маннен обвисла, а большие черные зрачки сливались с белком глаз, придавая ей сходство с бульдожкой.

– Вы принесли деньги, Самбарх? – спросила леди Иокаста, качнувшись в скрипучем кресле. – Порадуйте старуху!

Маньяк выложил перед ней семь золотых монет.

– Сто сорок по нынешнему курсу.

– О, я наберу вам снадобий на сдачу. Хотите для потенции? Или, может, сыворотку правды?

– А можно ядов? Есть такие, – поинтересовался Колин, мечтая о новых убийствах, – которые вызывают нестерпимую боль?

– Сколько хотите. Могу еще предложить котел соляной кислоты для растворения тел, если докинете золотой.

Амнистия закинула ногу на ногу и качала повисшей на кончиках пальцев туфлей, слушая деловые разговоры. Она с успехом выдержала обсуждения кислот и щелочей, наиболее пригодных для сокрытия улик, подробности о добыче яда мантикоры и даже рассказ леди Иокасты об особенностях вскрытия трупов. Когда же своим опытом решил поделиться Колин, демоница кашлянула и улыбнулась самой невинной-порочной из своих улыбок.

– Давайте вернемся к нашему яду.

– Задали вы мне задачку, – проворчала леди Иокаста. – Нелетальный, без вкуса, чтобы было похоже на пищевой отравление, чтобы действовал несколько дней. Я бы предложила малую дозу вытяжки из зобной железы василиска, но где ж я вам найду василисков на целую казарму паладинов!

– Может, убрать нелетальное условие? – предложил Колин, но Амнистия замахала руками.

– Нам нужно, чтобы паладины явились на турнир и облажались, а не чтобы турнир отменили вовсе.

– Резонно. – Леди Иокаста подняла палец. – Тогда, может, помимо василисковой вытяжки, просто накормить их тухлятиной? Подействует не хуже.

– А по вкусу они не поймут?

– Если только сам Сот. В отличие от него, остальные паладины плоть смиряют. Или, по крайней мере, смиряли в те времена, когда я жила во дворце.

– Не пойдет, – покачала головой Амнистия. – Здоровый Сот способен одолеть Ашхараса, а этого мы допустить не можем.

Все трое помолчали. Пару раз леди Иокаста поднимала палец и открывала рот, чтобы что-то предложить, но каждый раз осекалась. Наконец, Колин высказал мысль, которая родилась в нем моментально, но которую он опасался озвучивать по целому ряду причин.

– А что, если мы не будем травить паладинов, а вместо этого напоим Ашхараса чем-то таким, что усилит его?

– Подход от обратного, – одобрила леди Иокаста. – Тут я могу предложить многое! Знаете, что будет если ввести слизь огненного моллюска внутривенно?

– Ашхарас не согласится, – сказала Амнистия.

– А ты его попроси. Лично. Без раздражителя в моем лице, – предложил Колин.

– По лицу вижу, что и тебе эта идея не нравится.

– Но выхода-то у нас нет.

– И то верно, – вздохнула Амнистия. – Тогда я оставлю вас. Желаю приятной беседы о кислотах и ядах!

 

Поручиться за рыцаря мог любой свободный гражданин империи. Это позволяло рыцарю принять участие в турнире, даже если его не приглашали, а поручителю – вернуть залог с лихвой в случае победы подопечного. Стоя в тени Ашхараса, Колин теребил мешочек с последними сбережениями.

– Мудростью Его Величества, первый рыцарь из народа демонов! – Герольд принял из рук Колина залог и плавным заученным жестом взвесил его. – И его поручитель – Колин Самбарх.

– И да помогут нам боги, – ответил заученной фразой маньяк.

Ашхарас дернул плечами и по-бычьи фыркнул, но на это никто не обратил внимания, поскольку герольд уже начал объявлять последнего участника турнира. Он не успел выговорить и трех из множества титулов паладина, а толпа уже зашлась в ликующем реве. У черни появился простой и дешевый способ воочию увидеть, как лорд Сот расправлялся с инфернальным воинством на полях брани, и, хотя турнирная лестница как можно дальше развела их с Ашхарасом, никто не сомневался, что именно эти двое встретятся в финальном поединке.

Лорд Сот поклонился монарху, поморщился, увидев среди зрителей леди Иокасту и Амнистию и, как того требовал этикет, пошел вдоль ряда соперников, пожимая руки поручителям и вежливо склоняя голову перед рыцарями. Колина с Ашхарасом он проигнорировал. Маньяк застыл с протянутой рукой и опомнился, лишь когда демон стукнул его по запястью кулаком в латной перчатке.

– Не позорься, недомерок, – рыкнул Ашхарас. – И утешься тем, что я оторву этому павлину башку.

– Ага, удачи, – уныло откликнулся Колин и пошел, чтобы занять почетное место среди других поручителей. Когда он сел на скамью, занимавший соседнее место купец демонстративно встал. Тем лучше!

В бытность свою активным маньяком Колин турниры не любил. Погибали на них редко, увечились в целом нестрашно, так что, посещая их, не получалось даже на время утолить жажду чужих страданий и как следует насладиться благородным видом смерти. Большой Нма признавался на одном из душеспасительных собраний, что с детства мечтал стать рыцарем, но не сумел найти ни одного поручителя. Последнего из отказавших он съел, за что и отправился в камеру смертников. Вроде бы, и покойный Базо был фанатом какого-то давно отправленного в отставку паладина. Глупость несусветная!

Тем не менее, Ашхарас был хорош. Убийство на турнире преступлением не считалось, так что демон гнева себя не сдерживал. Он скакал на огромном черном как смоль жеребце с алыми глазами и старался бить копьем не в щит, а в незащищенный живот или в голову, или в скакуна рыцарей-соперников. Первым двум противникам Ашхараса повезло, а вот третьего демон сумел нанизать на копье, протащить по песку и бросить уже безжизненное тело прямо под трибуну паладинов. Скрип зубов лорда Сота был слышен даже Колину.

Маньяк посмотрел на Амнистию. Та сидела с безучастным видом, а леди Иокаста вцепилась в ее локоть, и глаза старой отравительницы злорадно горели. Зелье, которое она вколола Ашхарасу, действовало; более того, его не сумел распознать ни один из алхимиков, проверявших рыцарей перед началом турнира.

– Легче, чем убивать мух, – заявил Ашхарас, плюхаясь перед Колином после полуфинального боя. Впереди была схватка с лордом Сотом или его противником, юным рыцарем из далекого северного города.

– Лорд Сот – большая муха. – Маньяк зажмурился от грохота, когда рыцари сшиблись, и претенденту едва удалось удержаться в седле. Кони пошли на второй круг.

– Жирная, вонючая, зеленая, не более того.

– Почему зеленая?

Со второй попытки лорд Сот преуспел. Он соскочил с коня, одернул белоснежный плащ, накинутый поверх белоснежного доспеха, и протянул руку поверженному рыцарю. Противники по-дружески обнялись.

– Чтоб ты знал, недомерок, демоны гнева различают только два цвета: серый и красный. Так что для меня Сот зеленый. Ненавижу зеленый!

– Многое стало понятней, спасибо.

Ашхарас встал и с хрустом и лязгом потянулся, расправляя широченные плечи.

– Пойду убью его, – сказал он, кивая в сторону лорда Сота.

– Ни пуха-ни пера!

– К боссу!

Лорд Сот отстранил рыцаря-полуфиналиста и потянул из ножен меч.

– Как насчет честного поединка насмерть, исчадие ада?

– А я и не против! – проревел Ашхарас, снимая с пояса цельнолитую булаву.

– Стойте, это не по правилам! – закричал герольд-распорядитель, но его голос потонул в восторженном вопле толпы.

Взаимная ненависть демона и паладина была настолько сильной, что меч срубил навершие булавы и от удара сломался сам. Оставшись без оружия, враги принялись осыпать друг друга ударами кулаков. На гладкой кирасе лорда Сота появлялись вмятина за вмятиной, рогатый шлем Ашхараса разбился, и демон сорвал его с головы.

– Получи, святоша! – ревел он, размахивая шлемом. – Это тебе за Красные Пороги!

Лорд Сот отвечал точными выверенными ударами в голову, и очень скоро расквасил морду Ашхараса в кровь. Один глаз демона заплыл, во второй сочилась кровь из рассеченного лба. Более опытный паладин побеждал, и Ашхарас не мог не понимать этого.

– Я исполню свое обещание и отрублю тебе все съедобные части тела, – прошипел лорд Сот. – Сломанным мечом, чтобы больнее!

– Сейчас подействует!

Колин вздрогнул. Каким-то чудом Амнистия протолкнулась сквозь толпу, спустилась с трибун и теперь сидела рядом на месте почетного попечителя.

– Что подействует?

– Демоническая кровь. Нельзя злить Ашхараса... еще сильнее, – пояснила Амнистия.

И она была права. При словах лорда Сота демон гнева издал звук, одновременно похожий на вой шквального ветра и подземный взрыв, и кинулся в последнюю самоубийственную атаку. Правый кулак лорда Сота вонзился прямо в нижнюю челюсть Ашхараса, сломав ее и высадив все зубы, но остановить демона не сумел. Ашхарас сгреб паладина в охапку и, захлебываясь кровью, побежал к стене. Из груди лорда Сота вырвался всхлип, когда Ашхарас изо всех оставшихся сил припечатал его к трибуне. Выпустив противника, демон размахнулся и обрушил кулак на макушку его шлема. Оглушенный лорд Сот свалился под ноги Ашхараса, как марионетка, у которой обрубили нити.

Демон занес ногу над поверженным паладином, постоял так, опустил сапог в песок у самого лица лорда Сота.

– Нет, на хрен, так даже красивее! – прошепелявил он.

И пошел, пошатываясь, к королевской трибуне, где молодая нежная леди Порша, считавшаяся первой красавицей, с ужасом ждала своей участи.

– Не нужен мне ваш венок! – гордо выкрикнула она Ашхарасу.

– А мне неохота тебе его вручать. Взвесьте лучше тушу Сота и пришлите плату слитками. – Демон посмотрел на Колина и Амнистию, махавших ему руками. – Ах да, и еще: угодно мне, чтобы не было больше Чуда!

В тот же момент над трибуной воссияло второе солнце, а воздух наполнился ароматами амброзии и кондитерского рома. В толпе заплакал от умиления жрец Жакк, ибо Бог-Птеродактиль отвечал еще и за отмену чудес, хоть этого никто и не помнил за ненадобностью. Огромное создание с перепончатыми крыльями опустилась на королевскую трибуну и склонило зубастую голову, глядя на просителя круглым оранжевым глазом.

– Да будет так, – сказал Бог-Птеродактиль приятным баритоном.

 

Колин почувствовал, как что-то сжало его грудь, так, словно ее перехватили бондарными обручами. Мягкие лапы представителей божественного пантеона по очереди коснулись его совести, шершавый язык лизнул череп изнутри, что-то теплое обвилось вокруг шеи – и внезапно все прекратилось. Бог-Птеродактиль смотрел на него немигающим оком и ждал.

– Мы сделали это, Колин! Мы сделали! – Тонкие руки Амнистии легли на плечи Колина, а затем демоница крепко прижала его к себе. – Ты не представляешь, что это значит для нас, демонов, и я сперва даже не верила, что все обернется так. Своим эгоистичным запросом ты сделал для равноправия в империи больше, чем любой паладин. И теперь, когда...

Она осеклась, когда клинок вошел ей под ребра с левой стороны. Прекрасные-безобразные глаза широко раскрылись, на губах замер невысказанный вопрос. Маньяк подхватил обмякшее тело демоницы и аккуратно уложил на скамью. Провел окровавленными пальцами по лицу, лизнул их. Было вкусно.

– Спасибо, – прошептал Колин.

Он не слышал, как тайный ингредиент, который он лично попросил добавить в снадобье силы, подействовал, и Ашхарас упал перед королевской трибуной, хватаясь за горло, не видел, как леди Иокаста, набросив на лицо черный капюшон, растворилась в толпе. Он не чувствовал грубых рук стражников, подхвативших его под локти, и не обонял, как божественные запахи сменяются вонью конского и человеческого пота и дешевой выпивки. Впервые за долгое время маньяк был абсолютно счастлив.

 

Лорд Сот стоял перед картой, мусоля писчее перо. Никто их присутствующих не осмеливался сказать ему, что перо протекло, и от чернил у него уже посинели все губы. Паладин принимал важнейшее решение в жизни.

– Итак, Чудо даровано за демонов, но демонов больше нет. Эльфы чтят богов, так что нападать на них глупо. Может, тролли?

– Наши миссионеры имеют у них большой успех, – напомнил кто-то из генералов.

– А если вампиры?

– Никто не любит вампиров.

– Точно, никто!

На лице паладина появилось то самое выражение решимости и бесстрашия, которое толкало на подвиги даже самых бесхребетных вояк, и даже чернильные губы не портили впечатления.

– Мы должны сделать это. Во имя всех граждан империи, даже тех, кто томится в Веселой Башне.

– А может, сначала все же казнить их? – неуверенно спросил генерал, защищавший троллей.

Лорд Сот нахмурился. Потом призадумался. Наконец, покачал головой. Благородство верховного паладина не знало границ.

Хрень хреньская!