Четвертушка гуся, вымазанного медом и жгучим перцем, застыла в жиру. Истван не притронулся ни к мясу, ни к вину, что шло по весу серебра у столичных торговцев.

Шарил взглядом по светлому чертогу, но видел лишь тени по углам и под сводами. Они кипели, шевелились, расплывались беспросветной паутиной.

Истван проглотил горькую слюну и поерзал на отцовском кресле.

От мягчайших подушек ломило спину, от сладких запахов тошнило. Он давно перестал смачивать духами левый рукав дублета – тонкие ароматы опротивели принцу.

Воротило его и от шума.

Напудренные лица, подведенные глаза, меха, шелка и золотые побрякушки виделись звериными мордами, заскорузлой рваниной и мусором.

Треск свечей, роняющих жирные слезы на медные завитки подсвечников, резал слух.

От хоровода чужаков, что не появлялись в тронном зале десятилетиями, но слетелись, чтобы рвать еще живую плоть разваливающегося королевства, кружилась голова.

А любые хвалебные речи казались оскорбительными.

– Такой король был! Ни голода при нем не знали, ни мятежей! – голосил бородатый южанин, и от каждого его слова смердело гнилью. – Соседей держал в кулаке! Всех бил, кто своевольничал!

Все равно что славить конюха, которого понесла лошадь и сбросила в овраг, где конюх издох, сломав хребет.

– Ваши слова порадовали бы покойного короля, лорд Флавер, – спокойно проговорил Истван.

– Куда бы он ни отправился после смерти – пусть ему сопутствует боевая удаль! – закончил южанин и, отдуваясь, плюхнулся на лавку.

Боевая удаль короля закончилась прошлой осенью. Он вбил в слякоть десятки тысяч своих и чужих солдат, и сам зарылся в сугроб – одна бороденка из-под багрового наста торчала.

Но его продолжали облизывать, словно медового.

Следом поднялся горный лорд и начал восхвалять предков короля, что наделили его мудростью, характером и силой. Длилось это бесконечно долго.

– Пора пригвоздить их к столам, заткнуть рты мясом и пирогами, иначе я за себя не ручаюсь, – пробормотал сидевший справа от принца Дарион. – Хватит закусок, пора начинать пир.

– Ты прав, брат.

Распорядитель понял все без слов, лишь трижды позвонил в колокольчик. Двери распахнулись – в зал потекла река блюд, ендов и серебряных тарелок.

Когда сменили четвертое кушанье, Истван встал и поднял руку. Этим жестом их с Дарионом покойный отец призывал внимание на пирах и судилищах. Старшего сына, впрочем, будто не замечали. Пока его сводный брат – позор рода и существо презренное – якобы случайно не уронил медный поднос и пару кубков.

– Много было сказано о славном прошлом, но оно не накормит и не напоит нас завтра, – проговорил Истван. – Надо думать о дне сегодняшнем. Короля нет, но королевство осталось.

Сейчас можно было говорить без намеков. Все, что собрались в зале, понимали, к чему клонит принц. Даже разносчики, служанки и крысы в подполе.

– Короны тоже нет, – оторвавшись от начиненного черносливом перепела, ответил мелкий речной владетель. – Без короны толковать не о чем, принц.

Корона была залогом спокойствия в королевстве сотни лет. Благодаря ее божественной силе удавалось обходиться без дворцовых переворотов и грызни за власть, потому что король не знал старости и болезней. Его жены и дети умирали, а правитель так и сидел в тронном зале.

– Корона не потеряна, – осторожно заметил Истван.

В зале воцарилось молчание. Было слышно, как трепещут от сквозняков свечи и щелкает пламя в дюжине очагов. Многие собирались предъявить права на престол. По кислым рожам было заметно. Королевский род пустил корни по землям далеко за пределами государственных межей. Золотая кровь текла в венах жителей гор и островитянах, слышала шелест песков на юге и звон льда на севере. И на самом деле в зале собрались не гости, а узурпаторы. Их речи ничего не стоили, потому что за ними скрывалась ложь.

Если мгновением ранее гости охотно резали бы друг друга, взбираясь на престол по трупам, то сейчас острие каждого кинжала принадлежало спине Иствана.

– О чем речь, юнец? – загрохотал седой и огромный двоюродный дядя Иствана. – Мертвое – мертвым, живое – живым. Корона на челе покойного короля, это всякий знает!

Вместо ответа Истван протянул руку брату. Дарион усмехнулся и достал из-под стола нечто, завернутое в черный шелк.

– Корона здесь, – принц поднял ее над головой. – И по-прежнему вольна выбрать правителя.

Гости зашумели. Кто-то перевернул стол. Иные хватали вилки, размахивая ими на манер копий, что выглядело потешно.

– Кто осмелился осквернить павших?! – вновь загрохотал дядя Иствана. – Кто плюнул богам в очи? Помочился на их уклады?

– Бастард! – тут же завопили в толпе. – Дитя порока и не на такое способно!

– Да! Ему и ведьмы служат!

– Да он сам ведьмачит, видали его в Теснине!

Истван поглядел на брата. Тот лишь рассмеялся в ответ, поднял палицу и бросил на стол. Звук тяжелого удара прокатился по залу. Вид страшного оружия мигом охладил пыл крикунов. Но они не знали, что это был условленный знак.

В зал тут же вошли вооруженные стражи и плотным кольцом обхватили столы.

– Неслыханно! – Дядя встал и гордо посмотрел на Иствана. – Вы, юнцы, попираете божественные законы!

– Отнюдь, – ответил принц. – Мой главный долг перед богами – сохранить королевство. И я прямо сейчас спасаю его от междоусобиц и большой крови, которую вы готовились пролить. Всю зиму призывали наемников в замки, ковали мечи, копили зерно, солили мясо для походов и осад. Мой долг, как сына покойного правителя, усмирить хаос.

Стражи не шевелились. Неподвижно стояли и гости – понимали, что мечей здесь хватит на всякую шею, вот только станут ли сечь ее сегодня?

– Когда соберут урожай, я, следуя воле богов и многолетним традициям, надену корону, – проговорил Истван. – Если так будет угодно высшим силам – она изберет меня наследником. Рассудит по-другому – так тому и быть. Я отступлю, а любой, в ком течет золотая кровь, получит право примерить ее. Но это случится лишь осенью. А до того... всякий, кто оспорит мое первопрестольное право, будет объявлен мятежником и казнен, а его земли перейдут более благородным соседям.

Он вышел из-за стола и покинул зал. Вслед за ним отправился сводный брат и все вооруженные стражи.

 

За месяц до этого Истван и Дарион ехали по истерзанной обозами и лошадиными копытами земле. Снег медленно сходил, обнажая грехи прошлой осени. Талые воды, бурые от грязи и старой крови, стекали в жиреющие реки. Всюду кружило голодное воронье, вдали выли волки и ляли дикие собаки.

– Думаешь, отыщем? – спросил Истван, оглядывая серое поле, занесенное ноздреватым снегом.

Кое-где виднелись ребра сгоревших повозок, выцветшие обрывки шатров и пояса насыпей, утыканных покосившимися кольями. В низинах собирались мутные озерца, в которых кисли останки мечников, лучников, копейщиков, чародеев и рыцарей.

– Да, – уверенно ответил Дарион. – Над телом подняли стяг, да и положили отца, говорят, под сенью уцелевшего дуба. Деревьев в окрестностях не так много осталось.

Он поднял палицу, о которой по королевству ходило много слухов, часть из которых были правдивыми, и указал на толстое дерево вдали.

Они пошли через горбы не растаявшего снега, под которым нашли последнее прибежище победители и побежденные. Весной бог смерти заберет их, сплетет корнями и травами, украсит страшные раны цветами. Души отправятся в бесконечные залы, где обретут покой или будут терзаться вечно.

Пока же из перекошенных ртов покойников, набитых грязным снегом, текла мутная жижа. В развороченных останках желтели личинки самых бойких весенних мух.

В мертвом правителе не осталось ни гордости, ни воинской стати. Он лежал, как дитя, накрытый упавшим стягом и припорошенный снегом.

– От чего он умер? – Истван поморщился, ощутив запах разложения.

– От своей гордыни. А убили его два арбалетных болта. Я сотни талдычил старику, что мудрый полководец и правитель не идет первым в бой... Да и не ищет боя.

– Он был смелым. За мудрость не поручусь.

Принц склонился над покойным отцом и недрогнувшей рукой снял корону с лысой и почерневшей головы.

Небеса не разверзлись. С них не спустились чудовищные люди-птицы, несущие божественную волю смертным, и не забили двух святотатцев шипастыми кнутами.

– Ты был прав, – пробормотал Истван, пряча корону. – Всего лишь слова и легенды.

– Как и все в этом мире, – Дарион пожал плечами. – Корона держится не только на голове короля, мечах солдат и золоте казны, но и на слухах.

Истван оглядел реликвию.

Расколотый Бог, превратившийся из единого в противоборствующую пару, завещал править тому, кого изберет изукрашенный каменьями венец. Вот только сколько правды легенде? Боги тысячи лет держат друг друга за глотки, являя смертным волю через крылатых посланников, а тех никто не видел слишком давно.

– Пора домой, – принц спрятал корону в переметную суму.

Дарион кивнул, они пришпорили лошадей.

Поле битвы почти осталось позади, когда один из снежных курганов дрогнул. Дарион тут же подхватил палицу и выехал вперед брата.

– Скачи, если что!

Истван ничего не ответил, а потянул из ножен меч. Несмотря на дурные слухи, он любил брата и ни за что не оставил бы его.

Снег осыпался, обнажив сплетенных мертвецов. Те дышали, как единое целое. И свист, что выходил из черной плоти, забитой в ржавеющие доспехи, оглушал.

Над телами поднялся покойный рыцарь. Рваный табард сохранил шитого серебром сокола, несущего в клюве стрелу – герб соседского королевства, с которым повздорил убитый правитель.

– Мертвым – мертвое. Живым – живое.

Голос шел не из перекошенного рта, который смяли ударом шестопера, а из вздувшегося чрева. Будто каждое слово распирало его. Он протянул руку.

– Отдай мертвое.

Божественный завет говорил о том, что всякая вещь, в которой человек встретил смерть, умирает вместе с ним, и принадлежит второй половине Разбитого Бога. Той, что высосала из людей и мира бессмертие.

– Уходим, – прохрипел Истван, скинув оцепенение. Он видел говорящих покойников и раньше, но все же страх вцепился в него морозными когтями.

Дарион выставил перед собой палицу.

– Видишь? – крикнул он мертвецу. – В ней кости Разбитого Бога! Мы не станем тебя слушать, а ты ничего нам не сделаешь, пока палица при мне.

Мертвец утробно рассмеялся, запрокинув голову.

– Мне в том и нужды нет, – пророкотал он, глядя на всадников пустыми глазницами. – Твой брат осквернил себя, едва забрал то, что принадлежит миру мертвых. Крылатые дурни не придут за ним. Зато Мерзость уже зашевелилась во тьме. Я слышу, как рождается она из грязи и ломаных костей. Как гной струится по ее измочаленным венам. Мерзость сожрет тебя, принц, когда закончится лето. Берегись. Мерзости по вкусу сладкая плоть и золотая кровь.

Дарион вскинул палицу, но покойник вдруг опал. Тело его стало безвольным, а сквозь грязную кожу на шее и лице проклюнулись зеленые ростки.

 

Теперь, посеяв зерно сомнений в лордах и ближайших родичах, Истван шел по длинному пустому коридору и разглядывал корону.

Обе части Расколотого Бога глядели на него в ответ. Светлая сторона – сапфировыми глазами. Словно древний мастер сорвал кусочки неба и обрамил золотом. Темная – черными опалами, закованными в серебро.

Корона была не только символом власти, но источником долголетия. Человека, что носил ее, обходили стороной болезни, не брали яды. Она избирала хозяина, следуя воле богов, а они ошибаться не могут.

Истван вошел в спальню, не раздевшись, улегся на кровать.

– Мой принц доволен пиром?

Женщина, надушенная и горячая, выскользнула из-под мехового покрывала и оплела его руками и ногами.

– Возня уже началась, – проговорил он, не чувствуя привычного желания. – Одни союзы разрушатся сегодня, другие станут крепче, возникнут новые. Но тебе же это не интересно?

Ее губы оказались рядом с его ухом и слегка коснулись мочки. От этого по коже принца побежали приятные мурашки.

– Мне интересно, чтобы ты был рядом. В короне или без нее.

– Так можно говорить лежа на шелках, – он усмехнулся и коротко поцеловал Исаэллу в смуглую щеку. Чужеземка потянулась, требуя продолжения, но Истван сдержался. – Но без короны меня выдворят из дворца быстрее, чем я изливаюсь в тебя. Повезет, если обрекут на бедность и не снимут голову. А среди грязи хорошо плодятся лишь блохи.

Он прекрасно понимал, что женщина любит принца, но к изгнаннику быстро охладеет.

– У тебя есть войска и чародеи, а у твоих врагов? – проворковала она, запустив пальцы в его русые волосы. – Возьми королевство силой.

– Узурпатор – предатель в глазах богов. И людей, если уж говорить прямо. Его жизнь коротка и полна страха. Случись так, что корона меня отвергнет – я возьму коня, меч, и еду на межи.

– Звучит как начало хорошей легенды.

– Легенда будет не так хороша, когда в очередной бессмысленной схватке мне в бедро воткнут копье и я умру от гниющей раны... но, это случится нескоро.

Истван положил венец на подушку и дал Исаэлле то, чего она хотела.

В момент, когда пролилось семя, стоны сменились истошным криком.

Исаэлла выскользнула из-под принца и упала с кровати. Она продолжала кричать, прижимая ладони к промежности.

Ошарашенный Истван посмотрел на опавший член. Его словно обмакнули в бутыль с чернилами.

И черная жидкость стекала по бедрам Исаэллы.

– Жжется! – хныкала она.

Истван быстро подал ей миску с водой и полотенце.

– Я позову лекаря.

После того, как старик в белом одеянии отправился в спальню принца, сам Истван побежал к брату.

Дарион стоял возле распахнутого окна и смотрел на город. Жуткая палица висела на стене. Орудие рыцаря-паломника, что много лет назад очистил королевство от покойников и нечисти.

Брат выслушал Иствана. Ни один мускул не дрогнул на широком, жестком лице. Старый король говорил, что его мать была правнучкой рыцаря-паломника, и потребовала короля на ложе в уплату за подвиг предка. В наследство бастарду досталась палица и позор, которым его заклеймили господа и чернь.

– Ты говорил, что это лишь сказки! – прорычал Истван. – Что боги давно не карают нас, а лишь пугают заветами!

Он уселся в кресло и налил себе вина. На вкус оно мало отличалось от воды.

– Сказки, – ответил Дарион, – в них поровну лжи и правды. Кажется, нам не повезло... Думаешь, это проклятие?

– Нет, дар. Теперь, если враги осадят столицу, я вместо смолы залью их жгучим семенем. Барды пальцы сотрут, сочиняя песни. Такой-то у них король славный будет!

Дарион уселся рядом с ним и потянулся к штофу.

– Что мы знаем о венце?

– То же, что и остальное королевство. И соседи.

– Еще раз, брат, что мы знаем о венце?

– Он даст мне достаточно времени, чтобы залить ядом мир.

– Перестань. И успокойся, – Дарион наполнил кубок принца. – Венец лечит, помнишь? Он исцелит тебя.

– Осенью. И если примет меня. А что до того? Что, если и вправду... мерзость явится за мной?

Дарион покрутил кубок в пальцах, словно чеканка интересовала его больше беды Иствана.

– И пусть явится. Как сказал труп? Ей по нраву золотая кровь и сладкая плоть?

– Ну да.

– Я, например, люблю дичь в специях. Но, если бросить ее в грязь, истоптать, дать прогнить...

Истван вздрогнул. Брат был умен, он и вправду ходил к колдунам и ведьмам Теснины, отрекшимся от любых святых правил. И понимал в проклятиях и божьих карах куда больше простых людей.

– Порченую дичь выбрасывают. А что делают с испорченным принцем?

– Коронуют, – Дарион улыбнулся.

 

Столичный дворец венчал высокий холм. Его обрамляли галереи и серые башни, мерцающие на солнце мозаичными окнами. Медная кровля защищала от дождей и снега не одно поколение правителей.

Под дворцом раскинулись дома господ и приближенных к короне семей. Еще ниже белели дома славных рыцарей, половина родов из которых давно угасла.

Ярморочный пояс, на котором вместо пряжки растянулась церемониальная площадь, был заключен между двумя стенами. Старой, что защищала первых правителей от набегов соседей и докучливых покойников, и новой. Высокой, широкой, по которой могли пройти бок о бок трое лучников.

И лишь за старой стеной начались ремесленные ряды. Они были последним пристойным районом, куда захаживали люди из верхов города. Ниже копошилась чернь. У них были свои короли и принцы, особые законы, а пламя истинной власти заносили лишь вооруженные отряды, патрулировавшие самые оживленные улицы. Что творилось в проулках, водостоках и притонах – не знал никто. А принцы – подавно.

– Чувствуешь? – Дарион подтолкнул брата к перекошенной двери. – Здесь даже воздух грязный.

Косая улица упиралась в завал из битого камня, которым когда-то латали старую стену у Ярмарочного пояса. Глыбы поменьше растаскали, а от крупных год за годом отщипывали понемногу, но куча все еще была выше головы взрослого мужчины.

Единственный источник света – мутная от жирового налета лампа – качалась на летнем ветру. Зной здесь был почти невыносимым. А сумерки густыми.

– Воздух меня не спасет, – мрачно ответил Истван.

Он три дня пил самое дешевое пиво, которое только можно было отыскать в столице. Голова от него сделалась тяжелой, в животе постоянно бурлило. Принца дважды рвало, но он продолжал заливаться пойлом.

Щеки его покрыла щетина, немытые волосы утратили лоск и облепили череп. Одет он был в домотканую одежду, усаженную пятнами. Тем нелепее было ощущать тяжесть кошелька за поясом и ножны у бедра. Меч стоил дороже, чем полсотни жизней бедняков, но без оружия соваться сюда было глупо.

Они вошли в длинную комнату с низким потолком. Она была разделена на неровные части парусиновыми стенами. Воздух был одновременно горячим и сырым.

– Кого? – Из полумрака появилась кособокая женщина в красном переднике. Больше на ней не было ничего.

Разглядывая ее неухоженную плоть, Истван поморщился.

– А кого предложишь?

– Знатные? – усмехнулась сводница, показав обломки зубов. – Скучно вам наверху? Так мы развеселим! Платите по два медяка, и берите любую, кто без работы. Дайте по четыре – и я стащу девку с любого хрена, который заплатил меньше, подложу под вас.

– Годится! – Дарион подал ей монеты.

Вдоль стен, разгоняя скуку пивом и играми в кости, сидели неопрятные девки. Часть из них были так молоды, что Иствану стало гадко. Другие – старыми, закутанными в тряпье.

Он взял двух.

– И как тебе? – спросил Дарион, когда они вышли из борделя.

Истван не стал отвечать. Он дал женщинам достаточно денег, чтобы они безбедно жили до зимы. А получил от них все, что только мог потребовать мужчина. И даже больше.

– Кто из вас болен? – прямо спросил он, подбрасывая на ладони монетку. Когда отозвались две худые старухи, он выбрал их.

 

Королевское правосудие запрещало тайные поединки среди знати. Мечи и копья нужны короне, а боевую удаль можно показать и на турнире.

– У нас особый гость! – голос распорядителя гулял по длинным туннелям, пронизывающим холм, на котором возвышался дворец. Пахло сыростью, плесенью и смертью. – Он пришел из верхнего города, чтобы проливать вашу кровь. Но знатный ты или нет, все умирают.

Истван сквозь рубаху ощущал жар факелов, что разгоняли тени по просторной каверне, укрепленной старой кладкой и дубовыми балками. В желобах, покрывавших пол, струились нечистоты. Хуже места для смерти не придумаешь. Но принц рассчитывал умереть старым, в окружении детей, внуков, утопая в обмоченной перине.

– Я заберу твой меч и повешу дома на стену, – пообещал лысый, звероподобный мужик, вставший напротив него. Он поигрывал пародией на боевой топор. – Мои потомки буду гордиться им показывать своим детям.

– Лучше продай. Потомкам больше пользы будет.

Они сошлись.

Истван учился владеть мечом с пеленок. Ему не нужно было думать о еде, работе и завтрашнем дне. А рубака, что вышел против него, мог похвастаться разве что силой и скоростью.

Топор трижды рассекал воздух. Удары были сокрушительными, но ни один не достиг цели. Лысый, видимо, рассчитывал, что глупый дворянчик станет парировать или ловить лезвие топора мечом. Но Истван легко отходил в сторону короткими шагами, сохраняя дыхание.

Когда противник промахнулся в четвертый раз, принц уколол его в руку. Слегка, чтобы показать кровь улюлюкающим зрителям. Им это нравилось, они за этим и пришли.

Бой напоминал Иствану игру. Жестокую и бессмысленную. Но в ней он выпускал на волю ярость, глушил свои страхи, забыв о том, во что превратился.

Когда надоедало играть, бой быстро заканчивался.

Вот и в этот раз он встретил противника на встречном движении. Топор едва взмыл к своду каверны, когда принц быстро сократил дистанцию и заблокировал топорище. Лысый был сильнее, но не умел управлять своим телом в бою.

Скользнув лезвием по топорищу, принц рассек пальцы противнику и, не теряя ритма, обошел его сбоку. Удар был коротким, острие меча вошло в мякоть над плечом врага.

– Дворянчик снова отнял жизнь! – заголосил распорядитель.

Толпа радовалась. Если поначалу они презрительно свистели и плевались, то теперь принимали Иствана как своего. Он был грязным, заросшим, кожа шелушилась как у бродячего пса.

Не будь при нем Дариона, многие бы посчитали, что «дворянчик» – лишь прозвище.

– Три за день, – брат подал принцу флягу и мрачно усмехнулся, – почти рекорд.

Истван жадно пил брагу, от которой еще месяц назад его бы вывернуло наизнанку.

– Эти совсем никудышние. Ни царапины.

Былые противники оставляли на нем отметины. Истван не лечил их, давая телу бороться с заразой. Однажды пролежал с жаром три дня, пока Дарион не привел дворцового лекаря.

– Ты давно не навещал меня, – проговорил принц, усевшись возле стены.

Камень, осклизлый и заплесневелый, приятно холодил зудящую спину. Истван снял с головы платок, поддерживающий давно не стриженные волосы, и они рассыпались колтунами по заострившимся плечам.

– Осень близится, – Дарион вздохнул. Он выглядел утомленным и грустным. – Лорды и наша родня копошатся, как муравьи. Шпионы говорят о том, что Стоунты и Гросберги собрали по пятьсот мечей в фамильных замках. Один из родов в южных землях внезапно прервался. На севере какой-то разбойник назвал себя последним законным наследником короля и собрал орду оборванцев. Лорд загнал их в кишащие покойниками земли и оставил умирать. Леди Моунт прислала в столицу письмо с заверениями в лояльности. Обещала привезти сорок бушелей ячменя, сто голов овец. И тысячу мечей.

– Во что нам обойдется ее лояльность?

– Как обычно – ты женишься на ней, я – на ее неходячей дочери. Выгодная партия.

– Леди Моунт разочаруется, когда увидит меня, – Истван хохотнул. Во рту у него не хватало зубов.

– Вы поженитесь после коронации, – Дарион пожал плечами. – У нас больше союзников, чем мы думали. Без мятежей не обойдется, но это лишь пыль, которую мы легко смахнем.

– Надеюсь, болезни не прикончат меня раньше, братец.

– Станет плохо – пойдешь к нашему лекарю.

– Нет.

Истван дурно спал последние три недели. Он готов был поклясться, что ночью тени в его разваливающемся домишке оживают. Их белые глаза глядели из-под рассохшегося пола, из-за печи. Что-то ворочалось под кроватью и завывало на чердаке. Проклятие крепло.

Принц, до этого тяготившийся тем, во что превратился, внезапно понял, что грязь и болезни – единственная его броня. Белой кожи на нем не осталось. Кровь из золотой стала грязнее лужи на Ярмарочном поясе. Он питался тухлятиной, блохи и вши кипели на нем, не оставляя ни на мгновение. Любой другой человек, вероятно, уже лежал бы при смерти, но дворцовый лекарь не зря ел свой хлеб.

– Напомни, чтобы мы сделали старика каким-нибудь лордом, – устало попросил Истван, поднимаясь и растирая спину.

– После коронации свободных замков и земель прибавится. Куда ты теперь?

– Выпущу кишки еще кому-нибудь. Видишь вон того, с серьгой в ухе? Говорят, он зарубил две дюжины бойцов за три года.

– Пусть на том и остановится.

 

Тесниной называли место, где скалы смыкались над кипучей рекой, что питала столичные земли. Край был диким, заросшим черным лесом и изрезанным ручьями. Вязка почва, комары и мухи.

Здесь селились те, кто отказался идти за Разбитым Богом.

Истван прибыл туда на повозке, потому что ноги его почти держали. О боях пришлось забыть, ночные страхи и болезни сделали его тонким, истаявшим.

Лето заканчивалось, поднимались холодные ветры и моросили дожди.

Взвалив на брата приготовления к коронации, Истван ходил, опираясь на клюку, от одной пещеры к другой, делая частые передышки и забываясь нервным коротким сном. Колдуны и ведьмы глядели на него с ужасом. Он приносил им подарки, которые собрал и привез перед путешествием Дарион. Наконец, уже окончательно выбившись из сил и утратив надежду, принц отыскал ту самую ведьму.

Она была молода лицом, но волосы ее цветом напоминали молоко. Темные глаза загадочно сверкали, когда ведьма разглядывала принца.

– Ты прекрасен, – сказала она, – снимай одежду. Я хочу увидеть это целиком.

Истван повиновался.

Ведьма вздыхала, разглядывая воспаленные рубцы, сыпь и язвы.

– Холст порока, – шептала она, всякий раз прикасаясь к покрытому холодным потом телу принца. – Ты взял всю грязь, весь яд большого города.

– Я бы хотел больше.

Ведьма улыбнулась и поцеловала его в потрескавшиеся губы.

– Иди за мной.

В глубине пещеры, на вытесанном камне, лежало тело, накрытое серым саваном. Ткань покрылась паутиной и пылью. Как ни странно, волосы мертвеца продолжали расти и лежали на полу спутанными прядями.

Истван стоял над телом, а ведьма приблизилась к нему и прошептала в ухо.

– Один из тех, кто поднял руку на Единого Бога. Они раскололи его, сделав мир таким, каким мы его знаем.

– И что он может дать мне?

– Боль и хвори. То, чем отметил их Разбитый Бог. Мы не знали болезней и смерти до большого греха. И долгие годы потом жили в хаосе, когда мертвые не обретали покоя, а поветрия выкашивали города и страны.

Истван почувствовал легкую дрожь. Он с детства слышал легенды о первых сынах Бога, что восстали против родителя и убили его, превратив единую сущность во враждующие половины.

– Сойдись с нами, принц, – прошептала ведьма, – дай нам то, что получил в городе. И забери часть первых болезней. Истинных, смертоносных.

Недрогнувшей рукой Истван стянул саван с мертвеца.

 

Ко времени коронации столица раздулась вдвое. Улицы задыхались от потоков гостей, горожане сдавали углы и лавки, набивая карманы серебром. Гремели турниры, ветер носил по расчищенному полю лепестки роз. Девы получали венки, отдавали пояски и платки рыцарям. Гремело искореженное железо, трещали расщепленные копья и ломались щиты. Сдоба истекала медом, ягодным соком и сладким вином.

Точились кинжалы, яд разливался в кубки, убийцы скользили по переулкам невидимыми тенями.

И черной тенью на фоне праздника был Истван. Его носили на руках, замотанного в бинты и спрятавшего лицо. Исаэлла разрыдалась, когда увидела принца, и в тот же день бежала из дворца.

Но принц чувствовал себя прекрасно. После Теснины боль оставила его. Страх исчез. Мерзость, что явится за ним, увидит перед собой лишь истерзанное тело, в котором не осталось ничего, что манило бы ее.

Чертог был уставлен столами от стены до стены. Уже не имело значения, кто сидит выше или ниже соли, здесь собрались самые могучие лорды и носители золотой крови. Все готовились к тому, что коронация растянется не на одну неделю.

Но, когда Истван появился в зале, шум смолк. Пожалуй, его властного отца не встречали такой тишиной. И даже руками размахивать не пришлось.

– По первопрестольному праву корону сначала возьму я, – проскрежетал он, глядя на зал подернутыми пеленой глазами. – Дальше пойдем в порядке приближенности к покойному королю. Дарион!

Распахнулась дверь позади кресла Иствана.

Зал наполнился шумом.

Брат, тяжело ступая, подошел к Иствану и замер.

Шум сменился ревом. Началась толчея. Но ее быстро успокоили стражи.

С трудом повернув шею, принц покосился на брата. Дарион стоял рядом, улыбаясь.

– Я же говорил – сказки и слухи. – На его голове сверкал королевский венец. Затем Дарион повернулся к залу и развел руки в стороны. – Я нарушил первопрестольное право. Но, если уж не юлить, поглядите на принца! До чего он довел себя? Станете вы служить тому, кто пал так низко? И во что выродится государство, во главе которого стоит такой король?

Истван хотел закричать, вскочить, вонзить кинжал в грудь предателя, но не мог даже пошевелиться без посторонней помощи.

– Ближе всех к королю, после падшего Иствана, я, – продолжал Дарион. – Вы называли меня ублюдком, низким человеком, но боги не делают различий! Они выбирают по своей воле. Кто из вас воспротивится воле Разбитого Бога? Может, вы, дядя? Поглядите, что сделало проклятие с вашим племянником! Ведь он снял корону с головы мертвого короля.

Истван задыхался от бессильной злобы. Нелепо блуждая взором по брату, он вдруг заметил, что глаза темного бога на короне выглядят странно. Камни... камни были не те!

– Подделка, – простонал Истван, хватаясь за воздух так, будто мог его задушить, – подделка... лжец...

Но слова утонули в ропоте толпы.

– Посему, – закончил Дарион, не обращая внимания на брата, – следующая неделя объявляется праздничной. Каждый, кто преклонит колено и поклянется мне в верности, будет награжден! А принц... что ж, я возьму его под присмотр.

Иствана вынесли из зала и заперли в одной из комнат нижней части дворца. Там не было настоящего света. Тьма клубилась по углам. Живая, страшная, которую не разрезали даже солнечные лучи, пробивающиеся сквозь щели в стенах.

Принц лежал на старом тюфяке и глядел во мрак. Он был обманут и брошен. Тело предало его, хотя Истван предал его раньше. Ему не давали ни воды, ни еды. Даже хлебных корок. И в день, когда осыпались первые листья и в столицу пришла осень, Истван вцепился обломками зубов в свою руку. На вкус она была лучше любого хлеба, а кровь – слаще золотого вина.