В пятницу Сева потерял работу. Утром новый босс вызвал его в кабинет, чтобы узнать, чем конкретно Сева занимается. К несчастью, тот и сам не знал, и уже вечером в городе вырос процент безработицы.

Проблема была не в том, что Сева не интересовался, куда именно он подаёт заявления (хоть и не интересовался), и не в том, что он плохо работал (хоть достойным его труд назвать было нелегко). Проблема крылась в полном пренебрежении важным принципом наёмного работника – удовлетворительным результатом труда вполне могут считаться изможденный вид и мешки под глазами, которые при должной сноровке можно легко подделать.

«Похоже, особняк на берегу моря снова откладывается», – думал Сева, отправляясь не в бар, как это принято по пятницам, а в уютную студию к огромному коту, которому как раз не мешало сесть на диету.

Мысли вертелись в голове, подобно грязному белью в стиральной машине, но одна забытой в кармане мелочью билась о черепушку особенно болезненно: на что теперь жить. Не разбирая дороги Сева нырнул во дворы и вскоре окончательно потерялся во чреве города. Под ногами чавкало месиво из грязи и гниющей листвы, рано опустившаяся тьма прятала затаившиеся лужи. Вскоре месиво захлюпало и в старых кроссовках.

Сырость и грязь навевали мысли о футбольных фанатах (футбол Сева не очень любил). Он представил лысеющего мужика за сорок с пропорциями глобуса, демонстрирующего оттопыренный большой палец и радостно сообщающего: «Месси – во!», по какой-то причине ладони у мужика были перебинтованы. И пока Сева пытался разгадать эту тайну, крупная тень мелькнула на периферии зрения, кто-то пристроился справа и шёл теперь рядом, стараясь не отставать.

Сева не верил в счастливый случай, только в несчастливый, а потому решил игнорировать незнакомца, пока тот не уйдёт восвояси. Не вышло.

– Брат! – обратилась тень, – Брат, слушай....

Повернувшись, Сева сразу понял, что слушать он никого не хочет, особенно внезапных родственников. Маленькие безумные глаза выглядывали из кучерявых локонов и практически терялись на широком лице с массивной челюстью, в которую незнакомец с лёгкостью мог бы просунуть кулак, а кулаки у него были громадные. Мускулистое тело скрывала яркая хламида, а в бугристых руках мерно покачивалось длинное копьё.

– Вам не холодно? – спросил Сева, хотя и так было ясно, что его спутник беспокоится разве что о том, как не пустить Ксеркса за Фермопилы.

– Нет, брат, меня греет мысль о скорой явлении.

– Каком, физическом? – предположил Сева.

– А, – понимающе протянул копьеносец, – Так ты не из наших. Ты уж прости, не думал, что кто-то из непосвященных будет бродить здесь так поздно. Тебя как звать-то, пропащий?

– Сева.

– Сева... Стало быть, Всеволод – то есть всевластный. Хорошее имя. А меня зови Лонгин, по крайней мере этой ночью.

Первая догадка о таинственной природе странного здоровяка, а именно, что он – выпивший после сборов реконструктор, была немедленно отброшена. Но весь его вид, слова и странный, полубредовый взгляд рождали столько теорий, что сбежать сейчас, сославшись на полуночные дела, было бы непростительным проявлением здравомыслия.

– Значит, не физическом? – спросил Сева, уверенный, что в этот-то раз не ошибся.

– Не, брат, – Лонгин помотал кудрявой головой, словно пёс после купания. – Я говорю о явлении природы Всего.

Безумные глаза просканировали Севу от кроссовок до макушки, и широкая челюсть продолжила:

– Знаешь, коли не трусишь, можешь пойти со мной. Ты парень явно потерянный, не зря же сюда забрёл, но вроде не глупый, раз от меня не сбежал.

Не со всем сказанным Сева согласился, но решил, что пока не ясен уровень безумия Лонгина, спорить с ним не стоит.

– Думаю, – осторожно начал он, – что не готов пока постигать сущность мира. На пирамиде Маслоу это явно выше моих текущих нужд.

– И что же это за нужды такие?

– Да вот, нужно кормить кота, а для этого, полагаю, и самому нужно питаться. Словом, нужна работа.

Лонгин презрительно фыркнул.

– Работают рабы, – усмехнулся он.

– Царям, думаю, тоже порой приходится...

– Конечно, ведь цари тоже рабы. В сущности, и царь, и раб пашут только для одного, чтобы их общий миф служил фундаментом их мира.

Сева вспомнил картину, где солдаты, тонущие в крови, держат на руках мирную землю. Он попытался представить, как вместе, поддерживая друг друга, царь в золотой короне и раб в сером рванье несут собственное государство, но почему-то не смог. Он поделился этим с Лонгином, чем явно того порадовал.

– А теперь представь что будет, если отжать у них этот мир. Тонкая нить между ними порвётся, и всё – vanum et vanitas.

– Значит, – задумался Сева, – они станут свободными?

– Такая свобода никому нахрен не нужна, – покачал головой Лонгин. – На мифах стоит весь мир, на нём – цари и рабы, а точнее только рабы, которые этот мир и держат. Вот ты говоришь, мол, нужно кота кормить – для этого что? – нужны бабки, то есть, чистый фильтрованный миф. Вся экономика держится лишь на вере в то, что побочку текстильной переработки можно обменять на что угодно, чью-то жизнь, там, или кошачий корм.

Сева прикинул, сколько кошачьего корма можно гипотетически обменять на чью-нибудь жизнь, и вдруг понял, что отличным примером такого обмена уже является его собственная. Эта мысль ему не очень понравилась, и он неосознанно разозлился на Лонгина.

– А вы, значит, в мифы не верите?

– Почему же? Я верю в силу мифа, и это мой миф, – рассмеялся здоровяк.

– Выходит, и вы тоже – раб.

Лонгин как-то слишком осмысленно посмотрел на Севу, а затем, с лёгкостью, будто держит в руках не двухметровое копьё, а слегка удлинённый карандаш, прокрутил древко между пальцами.

– Выходит, что так, – подтвердил он, – и мне иногда приходится работать.

– И кем же?

– Freelance, – улыбнулся Лонгин.

Дальше шли молча. Здоровяк провёл Севу через тёмные дворы в заводской квартал, а оттуда в неблагополучного вида застройку. Вскоре показался апокалиптический пустырь, а чуть дальше, словно остов потопленного корабля, громоздился заброшенный стадион.

– Когда-то его строили для облагораживания района, – сказал Лонгин, указывая остриём на чёрную громадину. – Но бабки, ясен хрен, попилили, а стройку бросили. Теперь тут ошивается в основном всякая шваль. Ну и мы, конечно, – добавил он, заметив недоверчивый взгляд.

Сева перевёл его на некогда амбициозное здание с битыми и исписанными граффити стенами, сразу вспомнился задетый временем колизей. Ему показалось крайне несправедливым, что у римского собрата этой мёртвой туши судьба сложилась куда удачней, а всё из-за того, что, не представляя никакой практической ценности в современном мире, амфитеатр Флавиев пользовался спросом когда-то очень и очень давно.

Перед въездом на размеченную автостоянку стояла небольшая будка со шлагбаумом, а в этой будке мирно спал какой-то толстяк.

Заглянув в окошко, Лонгин несколько раз ударил копьём о стекло.

– Просыпайся, брат! – крикнул он, и снова затарабанил по окну.

Толстяк качнулся в кресле, а после, неудачно оттолкнувшись от стола, с грохотом рухнул во тьму будки. Старая дверь со скрипом открылась, и он, протирая глаза перебинтованными руками, вышел на свет единственного горящего здесь фонаря. Сева ели сдержал возглас удивления: толстяк будто вышел из его недавней фантазии – та же лысая голова, форма глобуса и эти руки. Единственная новая деталь – XXL майка с огромным числом “1,5” на спине.

Лонгин сначала представил Севу, обозвав его послушником, а затем, указав на толстяка, сказал:

– Это Игг, что значит “страшный”. Сегодня ему уготована великая роль.

– Очень приятно, – произнёс Сева, протягивая руку.

– Да, парень, и мне, – ответил Игг. – Но ты уж прости, руки не пожимаю.

Он поднял правую ладонь и продемонстрировал плотно намотанные бинты.

Лонгин посмотрел на небо и вдохнул ночной аромат.

– Нужно спешить, — сказал он, – рассвет близко.

Положив копьё на плечи, он быстро зашагал в сторону стадиона, а Игг вновь полез в будку и, запыхаясь, вытащил из неё огромный ствол.

– Не поможешь? – виновато спросил он у Севы, и, взвалив один край ствола на плечо и дождавшись, пока новоиспечённый послушник сделает то же самое, побрёл вслед за Лонгином.

Вскоре и Сева стал пыхтеть, как бультерьер в плюс тридцать. Небольшой сучок больно впился в плечо, а ноги коварно натыкались на осколки асфальта. В его трещинах читалось что-то древнее и важное, но Сева думал лишь о том, как фраза его босса: “Ты нам тут и даром не нужен” привела его сюда, к старому недостроенному стадиону, где он, очевидно, нужен был.

Стоило поднять взгляд и посмотреть на спину Игга с растекающимся по яркому числу пятну пота, как в голове предстал образ охлажденной полторашки. Вновь прозрев и увидев потную спину, Сева с отвращением отбросил спасительную мысль.

– Говоришь, ты теперь с нами? – вдруг спросил Игг, делая паузу после каждого второго слова.

– Не то чтобы, – последовал честный ответ. – Если честно, я и сам не знаю, как здесь очутился.

– Не знаешь куда идти, да? Это хорошо, хорошо. В смысле, хорошо, что пришёл сюда..

– Почему это?

– Ты как раз успел на мессу.

Сам не зная почему, Сева спросил:

– Это как футболист?

Игг тяжело вздохнул, взваливая ствол на другое плечо, и отозвался:

– Чего?

– Ну, месса, – Сева решил идти до конца. – Звучит, как Месси...

Игг задумался.

– Да, пожалуй, – сказал он спустя время. – Не знал, что он был футболистом.

Через пару минут страданий перед ними раскрылись ворота стадиона. Сева нисколько не удивился, когда навстречу им вышли люди в балахонах с накинутыми капюшонами и, приняв ствол, потащили его внутрь. Всё, о чём он мог сейчас думать, это о погребальных колоколах, с каждым ударом сердца возвещающих о скорой кончине.

– Лонгин рассказал тебе, что будет? – поинтересовался Игг, когда к обоим вернулась тяга к жизни.

– Не совсем, он лишь упомянул о неком явлении.

– И это хорошо, – кивнул толстяк. – Значит, увидишь Его с пустым сознанием...

Сева тут же поинтересовался, о ком Игг говорит, но тот, похоже, не расслышал..

– С другой стороны, Лонгин говорил, что непосвящённый может лишиться рассудка от одного лишь взгляда...

Он оценивающе осмотрел Севу, скривив рот, но затем широко улыбнулся и продолжил:

– Уверен, ты справишься! Тот, кто чтит мессию, не может обезуметь от Идеала.

– Что-то я вас не понимаю, – признался Сева, в очередной раз отбросив догадку о реконструкторах.

– Мессия, – повторил Игг и размотал бинт на одной руке, демонстрируя сквозную рану.

– Боже, вы, – воскликнул Сева, но не успел добавить: “совсем здесь долбанутые”.

– Нет, что ты, – рассмеялся Игг. – Я лишь чту его по-своему. Самый близкий к нему – Идеал – ждёт нас внутри.

Севе уже мало хотелось знакомиться с Идеалами и прочими сектантами, но из любопытства он всё же спросил:

– Это что, какой-то бог?

– Боги не спускаются на землю, – серьёзно ответил Игг. – Позволь объяснить. То, что ждёт нас там, это Идеал, вернее, его проекция в материальном мире.

– И зачем этот Идеал нас там ждёт?

Игг снова рассмеялся.

– Я неправильно выразился, – сказал он. – Идеал никого не ждёт, ничего не хочет, он даже не существует в привычном нам понимании. Видишь ли, мы с тобой ограничены условностями нашей тюрьмы – собственных тел. Они могут взаимодействовать только с такими же телами, материальными. А в чём суть материи?

– Быть фундаментом мира? – предположил Сева.

– Материального – да. В этом мире нет ничего вечного, неизменного, настоящего. Материя течёт и меняется, подстраиваясь под сложившуюся ситуацию и реагируя на сигналы от другой материи. А Идеал, – Игг поднял искалеченную ладонь и описал ей полусферу, – Идеал он вечен, неизменен, совершенен. И именно поэтому он не может проявится в материальном мире.

– Так что же тогда там, на стадионе?

– Точно не знаю, – раздосадовано ответил Игг.

– Там – Его материальное проявление, – сказал Лонгин, внезапно порождённый тьмой стадиона.

Он быстро окинул обоих безумным взглядом, а затем жестом позвал за собой.

– Время пришло... – выдохнул Игг.

 

В самом центре арены их ждали люди в балахонах, Сева насчитал с полсотни. Они стояли вокруг постамента, окружённого горящими факелами и накрытого огромным полотном. Ствол из сторожевой будки стоял здесь же, вкопанный в землю около одного из огней. Сева заметил кучу разбросанных обожённых листов, погасшие свечи, расставленные тут и там, а также следы тёмной жидкости, разлитой на полу. Было похоже, что часть ритуала, не предназначенная для глаз послушника, уже завершилась.

Лонгин гордо прошагал сквозь толпу и вскочил на нижнюю ступень постамента.

– Братья! – начал он. – Вот и настал момент, которого мы ждали долгие тринадцать лет! Явление Идеала!

Люди в балахонах нервно затараторили что-то несвязное, Лонгин дождался тишины и продолжил:

– Брат Игг, прошу тебя, поднимись сюда! – он протянул ладонь в сторону толстяка, и обернувшаяся толпа тут же расступилась, уступая тому дорогу.

Сева медленно шёл за Иггом, которого трясло от возбуждения, и даже казалось, что скоро его собьёт с ног кататонический шок. Однако, обошлось, и добравшийся до главной сцены “почитатель Месси” подошёл к столбу и прислонился к тому спиной. Двое людей, как показалось Севе, те самые, что внесли ствол на стадион, обвязали верёвки вокруг тела Игга, накинув несколько узлов на шею.

– Когда сознание нашего брата соединится с вечностью, путь для Идеала откроется! – громко продекларировал Лонгин, пристально смотря на Севу, будто проверяя его.

Как знать, может если бы не этот взгляд, тот бежал бы уже, сверкая пятками. Но безумие в глазах копьеносца было столь заразительным, что Севе самому вдруг захотелось увидеть, что произойдёт дальше.

Лонгин одобрительно кивнул, а затем, не произнося ни слова, подал сигнал людям в капюшонах.

Резко натянулись верёвки, сжимая все члены бедного Игга. Его протащили по столбу и зафиксировали на высоте полутора метров, Сева видел, как узы, словно змеи, хищно оплели шею толстяка, тот не мог ни выдавить звук, ни нормально вздохнуть. Его ноги заболтались в воздухе и забили по столбу, и этот стук был единственным звуком, разносившимся по стадиону.

Через какое-то время, показавшееся вечностью, глаза Игга закатились и он каким-то чудесным образом выкрикнул:

– Вижу! Я Его вижу!

В толпе раздались неуверенные голоса, прервавшиеся громким ликованием, когда у всех на виду полотно, закрывающее постамент, приподнялось примерно на двадцать сантиметров.

Лонгин осторожно подошёл ближе и дрожащей рукой сорвал покрывало, открыв людям их Идеал. На постаменте лежал футбольный мяч.

Сева был так поражён, что забыл рассмеяться, однако остальные не разделяли его чувств.

Люди поскидывали мантии и балахны, открывая миру цветные футболки с большими номерами и фамилиями на спинах. Упав на колени, они молились своему Идеалу, словно он был способен дать им пищу, кров и в придачу лекарство от спида.

Лонгин ликующе осмотрел собравшихся и встретив недоумение Севы, подозвал его жестом, а когда тот подошёл, с поклоном отступил в сторону.

Сева пристально взглянул на Идеал. Чёрно-белый мяч, немного потрёпанный, лежал, не шевелясь, на грубом камне и не было в нём ни вечности, ни какой-то глубокой истины. Однако, чёрные и белые грани, сливаясь в один узор, такой же, как и у миллионов других футбольных мячей, вырисовывали занятную картину, на которую Сева раньше не обращал внимания. Он поймал себя на мысли, что уже не понимает, перед ним белый мяч с чёрными пятнами или наоборот. А ещё через время на потёртой поверхности Идеала появилось лицо бывшего босса.

– Чем ты занимаешься? – спросило лицо, не демонстрируя никаких эмоций.

– Ничем, – ответил Сева.

– Чего же ты хочешь?

Сева задумался. И правда, чего он хочет? И неужели Идеал может исполнить его желание? Или это какая-то проверка? Однако, единственное, что пришло в голову, был неограниченный запас кошачьего корма. “Значит вот он, эквивалент моей жизни?” Мысль тут же была отброшена и лицо начальника получило решительный ответ:

– Ничего я не хочу. Но и умирать не стремлюсь. Так что, полагаю, хочу просто быть.

Лицо раздумывало с полминуты, а затем громко, до боли в ушах произнесло:

– Тогда ты нам тут и даром не нужен!

Яркий свет вырвался из мяча и ослепил глаза, в ушах всё ещё звенело, а когда Сева наконец пришёл в себя, вокруг не было ни постамента, ни людей в футболках, ни Лонгина с подвешенным Иггом. Не было вообще ничего.

Все попытки осмыслить текущее положение разбивались о стену простого понимания: здесь не за что зацепиться, не на чем строить мысль. Все картинки и образы, будоражащие сознание до этого, разом куда-то испарились.

Не найдя ничего лучше, Сева просто сел в никуда и закрыл глаза. Однако, долго так сидеть он не смог, и когда веки вновь поднялись, он увидел упитанного кота, его кота, сидящего в позе лотоса прямо перед хозяином.

– Ирбис, и ты здесь? – удивился Сева.

– Да, – спокойно ответил кот. – Я бываю здесь иногда, когда ты уходишь.

– Так ты и есть Идеал?

Кот приоткрыл один глаз и хитро сощурился.

– Все коты идеальны, – ответил он, – но только до тех пор, пока не захочется кушать. К слову, по этой причине мне придётся покинуть тебя.

Ирбис расправил лапы и, развернувшись, пошёл прочь в ничто.

– Погоди! – окликнул Сева и произнёс единственное, что смог придумать: – Скажи, а Месси играет в футбол?

– Месси, про которого ты говоришь, такой же миф, как и сама игра в футбол, – ответила пустота.

И вдруг ясно пришло осознание, что там далеко, когда-то в прошлой жизни, тренер прогнал Севу из команды, потому что тот неверно выбрал свою роль на поле, а точнее, совсем её не выбирал.

Он зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел старую арену, залитую лучами утреннего солнца. Чёрно-белый мяч всё так же неподвижно лежал на постаменте, а вокруг на поле лежали люди и крепко спали, похожие теперь на отрубившуюся команду болельщиков, всю ночь отмечавшую победу любимой команды.

Справа послышался стон – это Игг ворочался на столбе, всё ещё подвешенный на верёвках. Лонгин окунул губку, проткнутую остриём копья, в ведро с водой и поднёс её к губам толстяка, тот с жадностью всосал влагу.

А Сева, аккуратно пройдя между сваленных тел, поспешил обратно в город. Его кот голоден, а значит пора покупать корм.