В осеннее ненастье семь погод на дворе: сеет, веет, крутит, мутит, ревёт, сверху льет и снизу метёт. Не к добру вспоминается мне поговорка, пока я иду Тёмным переулком. Эх, неужели нечистая сила ведёт? А что делать? С работы поздней осенью кому не хочется скорее вернуться домой. Мне вот позарез как надо. Дома всегда хорошо, а Тёмным переулком короче, не приходится лишний крюк делать. Правда, одной идти страшновато сразу небылицы разные вспоминаются да мысли недобрые в голову лезут. Словно бес путает, за собой зовёт. Небо ещё это промозглое над головой. Кругом слякотно и пакостно, а как вспомню про свой двор, хоть разворачивайся и иди без оглядки за тридевять земель лишь бы подальше.

Посудите сами. Дом наш старый, многоквартирный. Во дворе все друг друга знают, но почему-то при встречах косятся и крестятся лишний раз, «чур, меня» говорят, плюют три раза через левое плечо, фиги показывают. Порой даже жутковато становится от мысли, что по соседству через стенку ворчит какой-то малознакомый старичок-лесовичок или вот ещё, мимо может пробежать задиристый мальчик - с - пальчик и по своему хотению, по своему велению дёрнуть тебя за косичку. А это уж, извините, неистово раздражает, так и бежишь потом полквартала вдогонку, чтобы увесисто дать сдачи, которые раздавать у меня получается весьма впечатляюще. Бегать я не умею, но этот конфуз меня не останавливает. Признаться, обидчики выбирают не самый подходящий маршрут для возмездия. Вредные, знают куда прятаться. Несутся сломя голову в сторону Тёмного переулка, который всякий нормальный старается избегать как заранее предвиденные неприятности.

Тут-то я жму по тормозам и сразу же нейтрализуюсь в ближайшую подворотню, ибо нечего лишний раз приключения искать. Постоишь так, отдышишься, посмотришь на злосчастный указатель Тёмного переулка и идёшь как Будда, мол, обидчика простила и познала глубокую суть. Уж лучше радоваться такому уделу и преспокойно возвращаться обратно, нежели наскочить на трёх старушек, что пощёлкивая семечки, умело мелят языком.

Живут в этом переулке старушки сестрицы - мастерицы. Ещё с младенческих лет одной из них привили нездоровую любовь к спицам. Я часто вижу этих злодеек на местном рынке. Надо сказать, открыли они свой малый бизнес и продают всем кому не лень, а порой и кому попало то кофточки, то носочки и прочую вязаную ерунду.

Довелось мне быть у них на той неделе, шарф покупала. Сама не пойму, зачем к ним пришла, то ли съела чего, то ли ноги привели туда, не зная куда. Раньше я и без этого шарфа прекрасно обходилось, наверное, со мной случилась та самая коварная превратность судьбы. Замечу, что вяжут эти старушенции только красными нитями, с другими дел не ведут. Людям, конечно же, всяких разных цветов подавай, но деваться некуда, приходится покупать. Дескать, ручная работа, да и предпринимателей выручать надо.

Я когда за шарфом к ним пришла, сразу поняла, что нечистью пахнет. Строгие такие, злыдни, так и видно, словно знают то, что мне потом с запоздалостью на ум придёт. Я бы с радостью тогда от них сбежала, да неудобно как-то стало, пришла ведь. Стою значит, жду свой шарф, а они на меня искоса поглядывают, шепчут о чём-то своём. В белых одеждах на стульях сидят, как приведения. Видимо ревматизмом не страдают, про давление вовек и не слышали, короче, нас всех переживут, и лет им невообразимо сколько. В общем, имена мастериц покрыты тайной, как и они сами обросли пылью временных лет, так и гляди развалятся, а потом сгребай всю эту оставшуюся рухлядь в мусорный пакет.

Купила я шарф у них за три батона хлеба. Деньгами они не берут, недоброе это дело, видите ли, бумажками платить, а вот процесс вязания меня весьма озадачил. Главная среди сестёр, конечно же, самая старшая. Сидит, клубочки разматывает, полюбовно с ними шепчется и между тем нарочито спицами узелки вяжет. Красная нить так и пляшет в её костлявых руках.

Вторая сестра имена перебирает, кому достанутся варежки или чулочки. Всех надо сказать знает и склерозом не страдает. Так и верещит без продыху своей младшей сестре, а та успевай только за ней, записывает. Наверное, смету продаж и будущих доходов ведут.

Я когда шарф этот на себя нацепила, уж только после задним умом поняла, что неспроста это всё. Ох, как неспроста! Ибо у каждого нашего горожанина красная такая вязаная вещь имеется, и рука выбросить её не посмеет, а стоило бы! Стоило бы пойти наперекор судьбе, да вовремя спохватишься, остановишься, сплюнешь три раза через левое плечо и поймёшь, что дороже выйдет. Ах, эти мойры! Эти беспощадные дочери ночи!

И зачем я про этих сестер вспомнила? Иду вот теперь нашёптываю: - «В осеннее ненастье семь погод на дворе: сеет, веет, крутит, мутит, ревёт, сверху льет и снизу метёт»... Эх, но ничего иду же, топаю по Тёмному переулку. Ещё шарф этот дурацкий шею колит. Я вот сегодня днем кончик языка сильно прикусила, пытаясь пришить на себе пуговицу. Всё бы ничего, подумаешь, пальцы исколола и нитка путалась, спасибо хоть мертвой петлей не затягивалась, главное пыталась молчать, но не тут-то было! Заворчал телефон! И выпучив от негодования глаза, я со всей дури уколола палец! Не вытерпела, вспомнила все нехорошие слова, за которые в детстве получала от мамы и, прикусив сильнее кончик языка, чтобы тот слегка торчал наружу, всё же сделала ещё пару стежков. Телефон не унимался, пришлось ответить. Звонил Купидон, просил прийти вовремя, а не как в прошлый раз. Я пообещала, что приду как обычно, и как это часто бывает, конечно, опоздала, кто бы сомневался в моей бесподобной способности. Словом проклятье какое-то или судьба.

Договорив, естественно принялась за своё ремесло, успевая при этом вспоминать про строгий мамин наказ, что на себе категорически нельзя ничего зашивать, а то память пришьёшь! Лучше бы я себе руки нормальные пришила – готовить толком не умею, жить тоже, даже крестиком вышивать ни разу не довелось, в общем, не хозяйственная я. А нитка как нарочно всё закручивалась! Эх, всё же нельзя шить на живую, вот и жди теперь прорех!

Помню, сделав ещё три стежка, решила покончить с этим негодным делом и провозгласить победное «Ура!». Пуговицу пришила худо-бедно, скрывать нечего. Сегодня уж точно продержится до полуночи, не оторвется. На всякий случай я потрогала эту грешную пуговицу. На месте и это хороший знак!

Жаль, что всё же опоздала без веских на то причин. Купидон, конечно, бухтел на меня по привычке, но потом ничего разошелся и всё разом простил. Надо признаться, что опозданья мои из-за грешного телефона. Помню, нацепив креповое пальто, выбежала за порог и даже спустилась экспресс классом с небес на землю. Двери лифта открылись, мне оставалось сделать шаг только шаг, и я уже почти бы выскочила на улицу, как вдруг меня посетила запоздалая мысль – телефон! Я представила, как сейчас бы схлопотала увесистый подзатыльник от мамы, ведь возвращаться плохая примета, но лучше уж вернуться, чем остаться без вершителя прогресса!

Вернулась, вспомнила, что надо посмотреться в зеркало и что-то там сказать. Сказать что-то там надо, ...кому сказать? Зачем сказать? Развелось этих примет, в голове не удержать! Понапридумали!! Вот чёрт! Ещё этот соседский чёрный кот, об которого я спотыкнулась. Он успел перебежать мне дорогу пока я возилась с ключами. Ох, кстати, а где это треклятый телефон? Я машинально стала шарить по карманам. Чёрт побери! – Вырвалось из моей груди. Я же оставила его на подоконнике у Купидона, пока он слёзы лил и на жизнь жаловался. Тоже мне романтик с большой дороги. Всё пытается слушать голос сердца, а сколько их сердец-то развелось. Поди выслушай теперь всех людей, а он всё по старинке – возится с каждым да ещё пожелания записывает. К тому же эти сердца какие-то вредные штамповать стали, давно уже пора в утиль сдать. Придумали бы каменные и не было бы проблем у этих влюбленных, ибо каждое второе сердце поношенное либо разбитое. Эх, несчастный Купидон, с горя продал свой колчан и лук, а на вырученные деньги обзавелся револьвером, дескать, нынче модно. Лучше бы я не ходила на эту встречу, расстроилась. За неразделенную любовь обидно, старается же бедный. И зачем я про него вспомнила? Ах, да телефон. Телефон зазвонил как назло и сбил с мысли...

– Ало! Я Вас слушаю!

– Это Саша?

– Нет.

– Как же так, не может быть?!

– Может.

– Позовите, пожалуйста, Сашу.

– Вздор! Что Вы хотите?!

– Не кричите на меня, а то я забываю, зачем звоню.

– Забудьте этот номер и не звоните больше!

– Только не вешайте трубку. Хотите целый год счастья? Можно и два, я принесу, только позовите Сашу!

– Вы ошиблись номером!

– А кактусы? Кактусы Вы любите?

– Я вообще ничего и никого не люблю! Вам что делать нечего?!

– А хотите я любое Ваше желание исполню?

– Любое? Ого! Слишком жирно! Я надо сказать "никто" и звать меня "никак"! Я ленивое, хмурое и вечно недовольное сонное существо!

– А Саша? Вы позовете Сашу?

– Да спит она!

– Скажите, что я присниться ей забыл. Я Оле-Лукойе – тот, кто показывает сны.

– Ну, так идите и приснитесь ей!

– Не могу, я снюсь Вам.

– Да не сплю я! – Уверенно ору я и щипаю себя за руку.

Открываю глаза, рядом невесть откуда взявшийся кот: рыжий-рыжий, как апельсин и тарахтит как трактор. Где-то совсем близко под ухом телефонная трубка и слышатся гудки – абонент вне зоны доступа сети. А за окном осеннее ненастье и семь погод на дворе: сеет, веет, крутит, мутит, ревёт, сверху льет и снизу метёт...