1.

Она проснулась, потянулась и вдруг вспомнила – кажется, вспомнила – как её зовут. Или звали. Или только будут звать. Возможно, Дымка!

Настроение было отличным, и Дымка отправилась блуждать по навеки любимым, блаженным, мягким, бархатным потёмкам, изумительно пахнущим пустотой. Как красиво!

– Хм, – вдруг заметила она совсем невдалеке – или совсем вдалеке, расстояние ведь штука весьма условная – что-то светящееся, длинненькое. Откуда? Откуда здесь что-то, что способно светиться и длинниться? Здесь, в бесконечной родной темноте-пустоте?

Светилось синим. Она принюхалась, но никаких новых запахов не учуяла. Как странно! Снова повела носом. Всё по-прежнему. Хм. Как интересно!

И Дымка побежала.

Сколько она бежала? Надо ли говорить про относительность времени? (1. Неизвестно; 2. Не надо.) Наконец синее и длинное было прямо перед нею, оно оказалось огромной стрелой. Но – Дымка это проверила сразу, подняв находку над головой, – ничего не весящей. Чистый пух. Она разжала пальцы, стрела выскользнула, едва слышно дважды стукнулась о поверхность (тумх! пух!) и впрямь рассыпалась на мелкие-премелкие синенькие пушинки.

– Хм! – высказалась по этому поводу Дымка и рассмотрела возникшие структуры вблизи. Это были стрелочки, очень маленькие, аккуратненькие, одинаковые стрелочки. И времени даром эта мелкотня не теряла. Они выстраивались одна перед другой, прытко, как будто с полным осознанием дела и как-то ещё... Приглашающе! Дымка аж подпрыгнула, когда это сообразила. И она пошла по стрелочкам, склонив голову и любуясь, как они славно выпрыгивают из общей кучи, безошибочно находят своё место и образуют синюю стрелочную тропинку.

Казалось, что тропинка никогда не кончится, да и стрелочек было навалом, и вдруг – вдруг кончилось всё, и то, и другое.

– Хм...

Подняв глаза, Дымка вздрогнула. Перед нею сидел Некто. Прямо на темноте, как на кресле, – ногу на ногу, руки на подлокотники, спину на спинку, – был хорошо одет (Дымка в этом не разбиралась, но когда хорошо, тогда хорошо) и полон могущества (а эта оценка проистекала из того, что его отлично видно в темноте, Дымку вот просто видно, а его – отлично).

– Здравствуйте, милая Дымка.

– Ну, – кивнула она.

– Возьмите. Это вам. – На его ладони лежала жёлтая коробочка. Кажется, картонная, впрочем, Дымка не разбиралась и в этом.

– И? – насторожилась она.

– Откройте её.

– Мм, – заартачилась она.

– Вы боитесь?

– Хм, – озадачилась она.

– Это подарок. Это УУ. Откройте.

– УУ?

– Сейчас вы не поймёте. Может быть, потом, однажды.

Дымка взяла коробочку и сразу открыла (раз взяла, чего уж!). На бордовой подложке крепилась небольшая прозрачная форма. Нос! Осталось отцепить его (отцепила) и надеть (надела). Прозрачная формочка села идеально, её собственный нос как будто влился в неё.

И в то же мгновение Дымка учуяла! Учуяла совсем иное, чем пустота. Запах горькой полыни и сладкой выпечки, раскалённого асфальта и дорожной пыли, знойного полдня и снежного утра, бескрайнего моря и небольшого болотца, города, подпирающего собою небеса, и деревеньки, почти неприметной между исполинскими горами...

И Дымка снова побежала. Побежала по запахам, по чутью, по велению носа. Некто и тропинка из стрелочек остались позади, а впереди вдруг стало белым-бело, светлым-светло. Темнота обрывалась резко, как обрубленная. Дымка поняла, что сейчас сорвётся.

– Это же белый свет! – крикнула она. Но слова не получились.

... – Какая красавица. Три двести! Решили, как назовёте?

– Даша... Дарья Денисовна Дымко.

 

2.

Волонтёр Ксюша Марченко снова позвонила в дверь и снова безрезультатно. Что телефон выключен, обычное дело, но вот что не открывает... Неужели?..

Говорят, бабочки в животе порхают от любви, но по Ксюшиному животу шарахались какие-то другие. Холодные грузные моли. Моли предчувствия. С одной стороны, надо бы сообщить куратору, что её подопечная, кажется... (даже мысленно проговаривать не хотелось!), а с другой – на днях с таким сообщением поторопился Саня Кац, и вышло довольно глупо. Его подшефный старик просто выпил «Кагора», помянув кого-то из родственников, и крепко спал, не слышал ни стука, ни звонков.

Ксюша села на ступеньку. Она решила пять минут подождать.

Решение выглядело вполне рациональным. Дарья Денисовна хорошая, но со странностями. В принципе, можно представить, что она шарф всё никак не завяжет (у неё там какая-то сложная методика) или широкий, в полголовы, ободок не может найти. А без шарфа или ободка она и не откроет, вот такие у неё причуды!

Вообще говоря, Денисовна не вредничала, не капризничала. Просто она очень тяжело старела. Даётся ли это легко хоть кому-нибудь, вопрос вопросов, но по-видимому, здесь, как и везде, кому-то везёт больше, кому-то меньше. Бедная Денисовна барахталась в адской смеси везения и невезения.

Повезло ей просто фантастически – её старость как будто не удерживалась внутри, она выступала наружу сквозь каждую пору и оседала здесь, снаружи, на коже, волосах, глазах. Болезни не атаковали, суставы не выпирали, давление не беспокоило. Беспокоило лёгкое недоумение по поводу рекламного буйства аптечных препаратов (кому-то же надо!). Но этого везения она не ценила. Как раз с пониманием ситуации ей и не повезло. «Внешняя старость» приводила её в такое отчаяние, что она перестала выходить из дома.

Ксюша понимала её лишь отчасти. Ну да, дряблая кожа свисает везде, где только может. Седые волосы ломаются у самых корней, как пересохшая соломка. Выцветшие глаза покрыты непроходящей слёзной плёночкой. И голос. Голос скрипучий, как у бабы Яги или даже у Кащея. А ведь Дарья Денисовна всю жизнь преподавала вокал! Насколько всё это удручает, понять можно, а когда ты волонтёр, так даже и нужно. И всё-таки возраст есть возраст, и все эти неприятные моменты, ни по отдельности, ни вместе, совсем не повод закрываться от мира. Так считала Ксюша. Денисовна так – не считала. Поэтому Ксюша приходила к ней два раза в неделю, приносила продукты и проводила беседы на тему «У природы нет плохой погоды». Денисовна вздыхала и всё время подтягивала свой чёрный шифоновый шарфик как можно выше.

– Вам нужен свежий воздух. И движение. Иначе вы закиснете! – стращала Ксюша, как учили в Координационном центре.

– Я открываю окно, – по-кащеевски скрипела в шарф бывшая вокалистка.

– А движение?

– Я двигаюсь.

– Когда?

– Вот тогда. Когда открываю.

– Вам надо выходить на улицу. Хотите, я буду гулять с вами?

– Тебе с подружками надо гулять. С ребятами. А за мной Костлявая вот-вот зайдёт, с ней-то я и погуляю.

– С кем?

– Со смертью.

– Но смерти не существует, – искренне изумлялась Ксюша.

Такого ей в Координационном центре, конечно, не говорили. Она и сама не понимала, откуда это понимает, но также не понимала, как этого можно не понимать. И не переставала изумляться, встречаясь со страхами подобного рода. По сравнению с глупостью таких вот страхов даже отчаяние от обвисшего второго подбородка было оправданным, против фактов не попрёшь, подбородок налицо (на лице, под лицом). Но смерть... Где это? Что это? Когда душа бессмертна!

– В твои четырнадцать годочков я тоже не смерти боялась, – соглашалась Дарья Денисовна.

– Мне пятнадцать. И дело не в возрасте, – не соглашалась Ксюша. – А чего вы боялись?

– Шершней боялась. Грозу, помню, очень не любила.

– Грозу я люблю. Шершней не видела. А смерти нет.

– Что такое ты говоришь, – сердилась Дарья Денисовна, хотя втайне, где-то там, куда почти не дотягивается сознание, ей хотелось верить. Становилось тепло, хорошо, приятно. – Ты очень интересная девочка, Ксюша, но уж как выдумаешь, как выдумаешь...

...Пять минут прошло. Ксюша напоследок вдавила замазюканную извёсткой кнопку звонка – нет, бесполезно, – сняла с дверной ручки пакет с продуктами и спустилась во двор. Предполагать, что старуха отправилась куда-то самостоятельно после полутора лет затворничества, не приходилось. Приходилось предположить другое. Значит, всё-таки... Так вон же она, через дорогу!

– Дарья Денисовна!

 

 

Дарья Денисовна стояла у открытого настежь окна и смотрела во двор. Во дворе носились дети и сидели на скамейках молодые мамаши – все те, кому жить и жить, все те, кто не она. Под самым домом работал маленький симпатичный каток, утрамбовывая свежий, жирно блестящий асфальт... И вдруг до Денисовны дошло. Асфальтового запаха – нет!

Она кинулась на балкон, куда временно, до конца цветения, отселила гардению. Нельзя было не отселить, аромат был такой сильный – жасминовый, медовый, парикмахерский, – что начинала болеть голова.

– Что такое? В чём дело? – строго спросила она у цветка, который больше не благоухал. Не благоухал всеми семью распустившимися бутонами.

Дарья Денисовна понюхала хлеб, горчицу, клубничный джем, жидкость для мытья посуды... Запахи пропали. Любые. Все.

– В чём дело?!

С минуты на минуту должна была подойти Ксюша, и Дарья Денисовна вернулась на свой наблюдательный пункт у окна. Ксюша поможет, Ксюша что-нибудь придумает, Ксюша сходит в аптеку. Или, может быть, надо вызвать врача? Главное, не паниковать, главное, не паниковать...

Каток укатил к дальнему торцу дома, а потом и куда-то за горизонт. Дети начали рисовать мелом на бордюре. Рисовали они недолго, но очень дружно, равномерно распределившись вдоль бордюра, а потом так же дружно разбежались. Дарье Денисовне отчего-то вдруг захотелось взглянуть на их художества как можно ближе. Она раздвоилась, оставила лишнюю, тяжёлую, сразу упавшую на пол вторую себя – и полетела. Прямо в окно, очень удобно!

Очень удобно и совершенно не удивительно. Удивительным было то, что она увидела на бордюре. Дети начертили стрелки! Синие стрелки, все как одна направленные на запад, от дома.

Дарья Денисовна полетела по стрелкам. А ведь хорошо у детей получилось. Так единообразно, так аккуратненько!

Летелось легко и просто.

Летелось привычно.

Летелось бы и дальше, но внезапно стрелки закончились. Взгляд уткнулся в мужские ботинки. Дарья Денисовна подняла голову и опустила на землю ноги. Прямо перед нею, на скамейке, сидел хорошо одетый и в целом довольно приятный мужчина. Залитый солнцем, окружённый зеленью.

– Здравствуйте, милая Дымка.

– Как вы сказали? – переспросила Дарья Денисовна. Скрипучий голос – нет, он не стал звонким и певучим, просто перестал её раздражать.

– Я сказал: здравствуйте, милая дама.

– Нет. Вы не говорили «дама». Я же не глухая!

– Я знаю. У вас пропало чутьё, а не слух. Возьмите. Это вам. – На его ладони лежала жёлтая коробочка.

– Я ничего не буду покупать, – с достоинством заявила Дарья Денисовна.

– А я ничего и не продаю. Просто возьмите.

– Что же, дарите? – насмешливо хмыкнула она.

– Дарю, – кивнул хорошо одетый и в целом довольно приятный мужчина.

– Это рекламная акция какая-то?

– Акция. Пожалуй. Не рекламная, но пожалуй.

– Не морочьте мне голову!

– Просто возьмите. Это УУ. Универсальный учуиватель. Он вам поможет.

– Учуиватель? – снова хмыкнула Дарья Денисовна. Но коробочку взяла.

На бордовой подложке крепилась небольшая прозрачная форма. Нос. Отцепила, надела.

И в то же мгновение учуяла! Учуяла любимое, блаженное, мягкое, бархатное, изумительно пахнущее пустотой – и полетела на этот чудесный запах. Но...

 

 

– Дарья Денисовна!

Ксюша побежала через двор, а потом через дорогу. С Денисовной было что-то не то. Или не с Денисовной, а с Ксюшиным зрением? Старуха не стояла на земле, она над нею парила, а спустя миг и вовсе пропала.

Ксюша засмотрелась на бегу, и это была ошибка. Пакет с продуктами сильно мотнуло в сторону, а потом со всего маху ударило об коленку. Он лопнул. Тетрапаки с молоком, пачки творога, хлеб и печенье посыпались на дорогу. В разные стороны покатились огромные красные яблоки. Ксюша резко остановилась. И это тоже была ошибка. Водитель белоснежного Nissan Pulsar, уверенный в том, что раз девчонка бежит, то никуда не денется, перебежит, остановиться не успел.

Ксюшу ударило в бок, и произошло нечто невообразимое. Что-то словно оторвалось от неё, тихонько звякнув, и она увидела себя лежащей на дороге. Ещё одну себя, ненастоящую, чужую, постороннюю. Куклу с расползающейся вокруг головы тёмно-красной лужей. Настоящая же она – та Ксюша, какой она всегда себя осознавала и продолжала осознавать – стояла рядом с этой «куклой», растерявшись. Её, настоящую, как высоченной волной, накрыло странным чувством. Чувством, перебивающим даже ужас случившегося. Ей нужно куда-то идти, что-то увидеть, кого-то встретить. И не Дарью Денисовну, снова появившуюся прямо в воздухе, метрах в полутора от земли. И уж конечно не водителя – тот обалделыми глазами смотрел исключительно на «куклу». Но что же, но кого же?..

На обочине неизвестно откуда возник хорошо одетый мужчина, чем-то похожий на топового актёра в роли политика.

– Здравствуйте! – обрадовалась Ксюша. – Мне кажется, это вы. Мне кажется, это у вас... – Она замахала руками, помогая себе вспомнить. Не вспоминалось.

Мужчина молчал непробиваемым, бесповоротным молчанием. Так молчат камни, которые никому не сдвинуть.

– Это у вас есть такая... – Ксюша вдруг тоже замолкла. Её руки становились прозрачными! – Я таю! Я исчезну! – заметалась она.

Вокруг белоснежной машины уже собралась толпа, кто-то пытался отогнать детей, кто-то куда-то звонил.

– Смерть всё-таки есть, и я умерла?..

Мужчина молчал, но лицо его говорило. Оно говорило: по-видимому, здесь, как и везде, кому-то везёт больше, кому-то меньше.

Ксюша закрыла рукой глаза...

И кто-то схватил её за вторую руку!

– Дарья Денисовна?

Крепко ухватив Ксюшу за запястье, старуха подняла её над землёй, и они полетели.

– Я перестала таять... Я не прозрачная! – благодарно засмеялась Ксюша.

Дарья Денисовна улыбнулась. До навеки любимого, истинного дома было совсем недалеко.

Мужчина накрыл пол-лица растопыренной пятернёй. Люди! Вечно они что-нибудь выдумают, переиначат, переиграют.

Или не вечно, а только иногда.

Редко.

Да, случилось редкое.

Кто-то перерождается, а кому-то не суждено, судьба или не судьба, единица или нолик. У девчонки был нолик, но старуха вытащила её на новый круг. Люди!..

Люди возились с «куклой» на дороге – укрывали, перетаскивали, снимали, жалели. Разбирались с разбившим «куклу» водилой – а вот тут не жалели, да оно и правильно.

Хорошо одетый и в целом довольно приятный мужчина, чем-то похожий на топового актёра в роли политика, втянул начинавший электризоваться воздух. Собиралась гроза.