Взялся я перевезти григовое масло из Ката на фабрику в Читаре. Сорок ящиков, шесть дней пути. Долину Ката Дар я хорошо знаю, а вот по Кор Онку ездить раньше не приходилось. Я поспрашивал о нём в Кате.

– Так, ну после Южной трассы дорога тихая, – ответил один дальник. – Одно плохо – что первая стоянка там без охраны. Вторая перед Облачной дорогой будет. Хозяин там ещё рябой, как бишь его... Вот у него такие комнаты, что уж лучше в машине ночевать. Но инфралка подешевле и нормальная, там все заправляются. Отдохнуть лучше всего после Облачной, на семьдесят третьем килодоре. У дядьки Сева даже баня есть! Ну и на Облачной – сам понимаешь, не зевай.

– А там что?

– Такое к ночи не поминают: накликаешь. Ждёт тебя дома кто?

– Тебе зачем? – не понял я.

– Затем. Кого ждут – Облачная не уведёт.

– Ну, а если не ждут?

– Купи тогда облачный нейтрализатор, у Рима Чёрного. Магазин его за той вон стройкой.

Я отыскал магазин. Забавно, что Рим, несмотря на прозвище, оказался световым техномантом: большая часть техники была на световых кристаллах. И нейтрализатор облаков тоже.

Выглядел он как большая таблетка, с единственной белой кнопкой посередине. Кристалл в боку пятигранный, маленький, но сложной формы: диагонально-дуговой купол, в просторечии «палатка». Который правда на палатку с обвисшими боками похож. Выходит, прикинул я, устройство небольшой мощности, но с какой-то затейливой программой. На дне у него, честь по чести, наклейка с кодом: РИМ-1-НЕЙ-1-ВИГ-3-6. Стоил без малого сагал.

– Один остался: тебя ждал, – ухмыльнулся Рим. – Обратно тоже через Кор Онк?

– Наверно, если другой заказ не подвернётся.

– Тогда второй купишь в Читаре: нейтрализатор одноразовый. Нажимаешь, если облаками надышался, он их выгонит из лёгких. Радиус действия – два дора, срок годности – год.

– Беру. А откуда облака-то там? Разве горы высокие?

– Невысокие. С нейтрализатором проедешь без проблем.

Видно было: Рим тоже про Облачную не хочет болтать на ночь глядя. Я не стал настаивать. В конце концов, я люблю сюрпризы.

***

Из Ката выехал на следующий день, ранним утром. Килодоров через шестьдесят начал чувствовать ночные скалы на востоке, ещё до того, как в той стороне потемнело: двигатель меня позвал, как после долгой стоянки.

Спустя несколько минут руль уже вибрировал, и я с трудом удержался от того, чтоб не поддать огня. Поначалу это опасно – когда сумрак уже расползается по небу, а фонарей ещё нет. Через томительные полторы минуты фонари замелькали по краям, и я разрешил себе разогнаться до ста пятидесяти.

Машина летит, свободная, как тьма. Она будто мысли читает, и ты рулишь ловчей, чем в лучший свой день. Водители-ночники любят погонять на таких участках, но редко попадают в аварии. И никакого напряжения двигателя – ты понимаешь, что даже темнота сейчас не расходуется: кристаллы питаются от скал. Вот они показались на востоке: похожие на ряды неровных зубов, такие чёрные, будто это дыры в ткани мира.

Если у тебя ночной двигатель, пускай даже тип магии не шофёрский, – надо проехать по долине Ката Дар, хоть раз в жизни. Туристы, понятно, ещё заезжают в Храм пустоты, в знаменитые пещеры, но у меня времени никогда не было. И всё равно здорово.

К полудню ночные скалы пропали. Зато я подвёз одного паломника. Я почти всех автостопщиков беру, разве что вид у человека совсем уж настораживающий или я особенно за груз переживаю.

Этот пустотник оказался с юмором: знаете, наверно, их манеру завязать глаза, беруши вставить и голыми ложиться на воду, чтобы получше ощутить ничего. Гостил мой попутчик в одной деревне, пошёл на речку, лёг по своему обыкновению на воду в пустынном месте да задремал. А его течение принесло к санаторию, где лечили женские болезни.

С берега послышались голоса, и беруши пустотника не спасли:

– Сдаётся мне, девочки, тут рядом мужской санаторий! Но у них лечебные процедуры повеселее!

– Вы не понимаете: это для нас! Помните, главврач обещал из Бальмы нового массажиста? Вот как из Бальмы-то путешествуют...

– Чур к массажисту я первая – по старшинству!

– А мы трое завтра выписываемся! Мужчина, вот мы сейчас самые медицински проверенные в мире женщины!

– А мы со второго этажа зато самые по-женски активные!

– Мужчина, дрейфуйте сюда! Вы нас заинтриговали!

– А зачем у него маска на глазах? Проказник!

Бесчувствие и недеяние, завещанные пустотой, стоили моему попутчику колоссальных усилий.

Я рассказал в ответ про одну плечевую, то есть про девицу, оказывающую дальникам известные услуги. Она верила, что по некоторым деталям рабочего процесса умеет предсказывать погоду на завтра; и мне пришлось согласиться на экзотическую штуку из-за того, что плечевая угрожала гололедицей.

***

Весь второй день ехал по Южной эфвейской трассе. Там, понятно, движение плотней, но я вначале подрубился к двигателю и часа три мог себе позволить не сбавлять обороты. Утром третьего дня свернул на Кор Онк.

Тут и правда тихо. Мелкие скалы да песок, редко-редко мимо кто проедет. После ЮЭТа отдыхаешь. Облака ещё занятные: большие, как кучевые, но формы кое-где как у перистых, продолговатые и заострённые. И так и толпятся по небу.

Еду и вижу: из тени горбатого камня на обочине вышел человек, голосует. Фигурка маленькая: подросток. Нет, погодите...

Это ж бабка! Останавливаюсь – так и есть, бабка-автостопщица! Джинсы потёртые, бесформенный рюкзак, на седых кудряшках бандана чёрная с черепом, на футболке воющая зверюга неизвестного рода. Сколько ей, семьдесят? Я в бабках не разбираюсь.

– Шершавенькой тебе! – пожелала бабка по обычаю. – Куда едешь, малец?

Ничего себе, нашла мальца! Во мне двести пятьдесят пять сантидоров росту! Но так я растерялся, что только и ответил:

– В Читару.

– Давай в Читару! – бодро сказала бабка.

Залезла в кабину. А я её футболку разглядываю. Кажется, художник пытался изобразить метаморфа в момент превращения.

– Поедем или друг на друга таращиться будем? – полюбопытствовала бабка.

Я тронулся, но сказал:

– Я, мать, в своей машине сам решаю, когда ехать и когда таращиться.

– Оно и понятно! – не смутилась бабка. – Бэрчики тюфяков не терпят.

Так у нас машины иногда называют: потому что «бэ-эр-о», по осевому волшебному слову двигателя – Брон. Вернее, по тому, как оно в коде написано. У меня вот – ЭФВ-4-ГРУ-2-ТЕМ-2-БРО-18-272. Многие дальники так говорят ласково: «бэрчик»; но не бабка же из-под камня!

– Много ты в бэрах понимаешь! – сказал я.

– Я-то? Посади за руль – поглядишь.

– Держи карман шире.

– У тебя восемнадцатый, – откликнулась бабка без всякой обиды, – а я как-то шестнадцатому порванный кабель за минуту переплела.

Она щёлкнула сухими пальцами, и по ним прошли искорки. И знает ведь, старушенция, что жила у двигателя молниевая... Ну хорошо, допустим. Ты что-то смыслишь в бэрах, развалина. Но я тебе легко всё равно не дамся.

– Зачем за минуту-то? – спросил небрежно.

– А мы от стражи когти рвали.

– Ты что, чужие саженцы украла?

– Нет – пирожками в стражей кидалась.

Ладно, понял. Раз у тебя язык без костей, надо хоть пользу извлекать.

– Знаешь, что там на Облачной? – спросил я.

– А слушать не боишься? – откликнулась бабка лукаво.

– Ещё чего!

– Правильный ты человек, малец!

Вообще-то зря я повёлся... С магией-то ведь всяко бывает: иная гадость и зацепится за твою болтовню. Но, признаюсь, от бабкиной похвалы мне приятно сделалось. Докатился!

А бабка рассказывает:

– В Кор Онке говорят, горы были раньше облаками. Но полюбили землю. Везде почти они, горы да облака, позабыли, что друг другу родные братья. Но в Кор Онке помнят. И в сердце долины они встречаются и становятся друг другом. Там и проходит Облачная дорога.

Люди – это братья двоюродные горам, и нас там зовёт небесная свобода. Коли у тебя есть человек, к которому вернуться, то эта ниточка тебя удержит. А нет – уведёт Облачная. По ней, по облакам-горам, навсегда ездить останешься.

Помолчали. Потом бабка спросила:

– У тебя-то есть такой человек?

– Я ж не вслепую поехал, – ответил я уклончиво: не хотелось трепаться. – А у тебя?

– Ой! – Бабка махнула рукой. – У меня внуков развелось – деваться от них некуда! Да и я-то в бэрчике твоём – всё равно что в крепости.

– Хорошо устроилась.

– А то! Посплю я? Потом тебя за рулём сменить могу.

– Спи, а сменять не надо.

Не доверишь ведь бэра вот так запросто, пускай даже человек ничего.

– Дурачок! Как вы без смены ездите? Или никто с этаким врединой не уживается?

– Ты, мать, шути, но меру знай. А то вот высажу на первой заправке.

– На заправке – это ещё по-божески, – смирно сказала бабка. – Ладно-ладно!

И на моей кровати за сиденьями устроилась поспать.

***

Храпела она дай боже. Даром что мне по плечо, наверно, будет. Дорога запетляла между низких скал. Их необычно округлые бока очерчивал тёплый жёлтый свет: солнце уже стояло низко. Люблю это уютное время.

Сменщики у меня есть. Только сейчас кто в отпуске, у кого другая работа. Ладил я со всеми.

Я хотя и могу поогрызаться, как с бабкой с этой, человек вообще терпеливый – так и Аль Мика говорила. Даже когда расставались. Говорила: терпеливый, аж зло берёт! Не поймёшь, где у тебя живое место, Ноер, где у тебя что, лучше бы ты кричал... А как эти живые места надо показывать? Я тоже не знаю, где они у меня, я просто живу со всеми своими местами. Как-то я сказал, что с людьми умею болтать, а разговаривать не умею. Аль Мика даже смеялась.

Люди тоже – как облака и горы. Я давно о чём-то таком думаю. Горные люди не понимают, зачем ты уезжаешь. Аль Мика раз выдумала, что у меня любовница; потом – что я особый такой извращенец, у которого западок на плечевых.

Я сам долго думал, что принадлежу к породе самых что ни на есть облачных людей. Пока не разглядел настоящих облачных. Сменщики мои вот из таких. У них на сердце ничего против меня нет, а только... кажется, есть люди, которые и не дружат накрепко, и не любят. Это совсем не плохие люди. Им друг с другом очень хорошо. Подует ветер – они летят, теперь над новыми долинами, с новыми приятелями. И сами не злятся, когда другие улетают. Я знаю дальников, которые дома всё равно что не живут. Приехал – отоспался, отмылся, да и обратно за руль.

А у меня не так. Я всегда пополам: две недели на рейсах – две недели отпуск. Так миллионов не заработаешь, ну и пусть... Аль Мика говорила: нравится мне смотреть на её слёзы, как она переживает за меня, как отпускать не хочет; или что я себе цену набиваю, показываю, что мне женщин никаких не надо. Не то это всё, не то, только я не умею объяснить, как на самом деле. Я люблю уезжать и люблю возвращаться домой. Наверно, в час, когда облака становились горами, мне и случилось уродиться; и душа у меня пополам-напополам. И людям-горам такие, как я, разбивают сердца, а у людей-облаков ничего не допросишься.

***

Стемнело. Бабка моя проснулась. Мы подъехали к обшарпанной заправке. Как меня и предупреждали, охраны тут не было – машину с грузом не оставишь. Я бабку послал купить бутербродов с чаем, и мы поели на скрипучей скамейке возле машины.

Бутерброды и получше бывают, но если свежее и горячее – то это уже хорошее дело. Мне, как и просил, бабка взяла с тремя котлетами; а себе с таким количеством печёного иджинника, этого адского тайгийского овоща, что у меня в носу закололо от одного запаха. А бабка ничего – наворачивает, будто это вареньице на хлеб намазано.

– Ты, мать, изнутри пропечься хочешь? – поинтересовался я. – На тот свет уже готовишься?

– Я женщина горячая! – Она подмигнула.

От смеха я поперхнулся.

– Не очень-то и хотелось! – притворно обиделась бабка.

– А ты как думаешь: в ад пойдёшь или в рай?

– В Тайгии верят, что смелые молниевые маги после смерти на молниях летают. В дождливый сезон женщины крадут себе красивых мальчиков, а в сухой прячутся внутри солнца и с ними развлекаются. Так вот я в тайгийское посмертие пойду.

– Возьмут тебя тайгийцы-то?

– А чего нет? Я кровь четыре раза перемешала: с речной водой, с томайовым соком, с кровью банаба и с кровью вождя.

Я слыхал про обряды перемешивания крови, но бабкин красочный рассказ всё равно послушал с удовольствием. Хотя не знал, заливает она или нет. Потом бабка перешла на тайгийские страшилки. На ночь самое оно, спасибо.

Пускать её за руль я по-прежнему не собирался, но согласился поспать, пока она караулит. Бабка заявила, что не спать может четыре дня и что после такой порции иджинника ей всё равно каждые полчаса в кусты бегать.

– Ну и зачем ешь тогда?

– Жизнь одна, малец! Поживёшь с моё – поймёшь!

Вот это мудрость – иджинника обожраться.

– Как тебя зовут хоть? – спросил. – А то откинешься в этих кустах – и больше не увижу.

– Паса.

– Бор Ноер.

– Бор Ноер и бэр восемнадцать – хорошо сочетаетесь! Ну спи давай, Ноер.

***

На следующий день я совсем разболтался. Про своих бабок рассказывал Пасе – они у меня деревенские, классические. Рассказал, как меня маленького отец на поезда смотреть водил... На секунду показалось, что Паса растрогалась, как самая обычная бабушка. Но в следующий миг непристойнейшим образом отругала автобус, тащившийся перед нами.

В самый жаркий час мы подъехали к стоянке – про неё дальник в Кате ещё говорил, что хозяин рябой и комнаты упаси господь. Была моя очередь покупать еду.

У дверей магазина стоял стенд с картой. Заколдованная, поневоле остановишься поглазеть: серые речки текут, облачка парят в сантидоре от поверхности. Вон мои любимые ночные скалы – чернее бабкиных помыслов, как она сама бы пошутила. А что касается хозяина, стоявшего за прилавком в магазине, то рожа у него была – не станешь описывать, чтобы не портить себе аппетит.

Собирался я заплатить за наши булки с газировкой, полез в карман – а там пусто. Только что ведь деньги были!

– Обожди чутка, – говорю хозяину, продукты оставляю, выхожу из магазина.

И вижу: уезжает мой бэр, а за рулём бабка сидит и визжит от восторга!

Моего бэра?! Угнать?! Ну, мать! Ты попляшешь у меня!

Кто у дальника решил увести машину, тому я рекомендую сразу составить завещание.

Я провёл по серой татуировке на предплечье, и её узор почернел. Инфральная темнота потекла с ладоней. Для меня потускнело солнце, утих полуденный жар. Потерялся рёв двигателя уезжающего бэра. Я не чувствовал песка под ботинками, ветра, треплющего волосы.

Сплёл руки за спиной. Топнул так, что взметнулись почерневшие песчинки. Вскинул кулак, рубанул воздух ладонью. Подчиняясь бионическому танцу, темнота слетела на песок, легла тремя волшебными знаками: Дигаль, Обь, Айджар.

Я позвал бэра. Инфральную темноту, стучащую, как сердце, в трёх кристаллах его двигателя. Восемнадцать одинаковых граней, отшлифованных моими руками. И вырезанные на гранях восемнадцать разных знаков, каждый из которых я мог назвать. Мои мысли превратились в знаки, эти грани я чувствовал пальцами.

Бэр стал замедляться. Остановился резковато, так что человека в кабине тряхнуло. Этот человек давил на педали, жал на кнопки: требовал ехать. Но воля бэра сильней.

Стёкла в окнах поднялись – левое чуть не прижало сунувшуюся руку человека. Бэр не позволил открыть дверь. Направляемый своим хозяином и другом, стоявшим в пятистах дорах, бэр поехал назад.

Остановился он точь-в-точь так, чтобы кабина оказалась напротив меня. Дверь распахнулась, и сиденье выкинуло Пасу прямо в мои жёсткие руки, ещё пахнувшие темнотой.

– А ну-ка, мать! – прошипел я. – Посмотри на меня!

Вскидываю её подбородок – а у Пасы глаза стеклянные. В углу рта – нитка слюны. Что-то шепчет. Я наклонился так, что её губы коснулись моего уха, и разобрал:

– Небо... не-бо...

– Семь ветров! – ругнулся я.

Положил её на песок, а сам – скорей за облачным нейтрализатором. Он лежал в ящике за сиденьем. Я поднёс нейтрализатор к голове Пасы, нажал на кнопку.

– Сейчас, сейчас поможет! – бормотал успокаивающе.

Паса вдруг выгнулась, чуть не выбила нейтрализатор из рук. Захрипела. Упала набок, стала кашлять так, что я совсем перепугался – как вдруг услышал ругань между кашлем. Повторять не буду.

– Отпустило, что ли?! – воскликнул я.

– Ага... КХЕ!!! КХА!!! Дрянь! Дрянь эта ваша Облачная!

Я выдохнул. Пронесло, спасибо Риму Чёрному.

– Что было-то? – слабо спросила Паса.

– Ты бэра увела.

– Я?!

– Ещё хохотала! Как чёртова бабушка!

Как-то само получилось, что я заговорил полушутливо, хотя на самом деле сам ещё не успокоился. Паса засмеялась, поднялась, стряхнула песок.

– Поехали, чего на солнышке загорать! – сказала преувеличенно бодро. – А, и заправиться же надо.

Потом ещё обнаружила мои деньги у себя в кармане и несказанно удивилась. Вспомнила кстати историю – смешную, но всё-таки мне казалось, что держится она как-то скованно.

Я слушал вполуха, а сам думал: соврала, значит, бабка. Если Облачная разум забрала – нет у неё никаких внуков. А может и есть – у меня ведь тоже отец есть, – да толку нет. Но расспрашивать не стал.

Мы осторожно проехали по серпантину. По длинному тоннелю, по мосту над порожистой Итой. Скалы показывались тут и там, у них были мягкие, порой самые причудливые очертания. Дорога нырнула в лес, где в тени крепких квепов росли невысокие шик ники с их будто бы пушистой хвоей.

Часам к пяти сделалось совсем пасмурно: облака обложили небо. Так низко нависли, что казалось, квеп повыше зацепит их. Далёкие горы прикрыл туман.

Я не тревожился. Нейтрализатор действует в радиусе двух доров – значит, он выгнал облака из лёгких у нас обоих, у меня и Пасы, ещё в начале дороги. Рим обещал, что мы проедем без проблем.

И сказка эта не страшная. Красивая. Я в детстве любил воображать, что кучевые облака – это замки. Я туда попаду, буду прыгать по ним, как по батутам. Кого-нибудь спасу. Однажды спросил отца: может такое быть, что какой-нибудь поезд идёт до облаков?

«Конечно! – ответил он и указал на тот, что грохотал в ту минуту под нашим мостом. – Вот этот самый! Повернёт налево, направо, опять налево – и попадёт на небесный вокзал. Там в кафе целая гора сладкой ваты».

Впереди показалась своротка налево, на грунтовую дорогу. Я повернул. Машина стала подрагивать на кочках.

– Мы куда? – спросила Паса.

– Налево.

– Так ты уже ездил тут?

Ездил или нет? Я задумался над этим простым вопросом: что-то было родное в хвойном запахе, в тумане, окутывающем верхушки квепов, даже в этих кочках. Как вдруг Паса вскрикнула:

– Ноер! Изо рта у тебя!

Изо рта и из носа у меня вытекал будто бы тонкий парок, как на морозе.

– Надышался, дурень! – Паса вцепилась в свою бандану. – Говорил же – у тебя есть какие-то дома!

– Нету, – отвечаю спокойно. – Я нейтрализатор купил вместо них.

– Так доставай!

– Так на тебя потратил.

Где же поворот направо? Я устал его ждать. Между деревьями появился просвет, и я свернул туда. Машину затрясло, ветки захлестали по лобовому стеклу.

– ДА ЧТО ТЫ... – Паса рванулась к рулю, но я легко оттолкнул её. Она выругалась.

– Ноер! Прости! Разыграла я тебя! У стоянки! Просто так бэра увела, без облаков!

Я с трудом улавливал смысл её слов.

– Я б сама вернулась, а тут ты... со своей бионикой... я подумала, не поверишь...

Мне показалось, что я наконец-то понял: так она бэра хотела украсть! Позабыв о дороге, я занёс над Пасой кулак. Но молниевые узоры вспыхнули на её руках мгновением раньше. Со звериной быстротой Паса начертила знаки в воздухе – и успела коснуться моего предплечья. Молния прошла по мне. Тело обмякло.

Голубые искры ещё летали по кабине, а Паса уже добралась до руля, меня отпихнула на пассажирское сиденье. Остановила машину. Медленно, не разворачиваясь, поехала назад.

Я сразу успокоился. Если двигаться не могу, то и переживать смысла нет. И зачем я хотел ударить Пасу? Дорога всё равно заберёт её. Там будет кафе, в котором горы сладкой ваты. Из окон чудесный вид: облака, озарённые заходящим солнцем. Конечно, мы выберем столик у окна. Будем сидеть и болтать с отцом, с Аль Микой, со всеми, кому я когда-то пытался быть другом. Для всех хватит места.

За этими мыслями я едва заметил, как Паса выехала на какую-то дорогу. Вроде бы наша трасса, только по её краям уже зажглись белые фонари. В их свете я увидел трещины на лобовом стекле, разбитое боковое зеркало. Эти горькие картины вроде бы отрезвили.

Язык, после молниевого удара, ещё плохо слушался. Я произнёс невнятно:

– Значит, есть внуки?

Но Паса всё же поняла. Ответила:

– Нету. Я тебя во внучки взять хотела. Уж прости старую дуру.

Она быстро вытерла слёзы.

Вдруг из асфальта что-то выросло – мы врезались, голова Пасы ударилась о руль, я стукнулся несильно. Машина остановилась.

Паса не шевелится. Я позвал её – бесполезно.

Туман за окнами сгустился. Теперь я видел, как он втекает сквозь трещины на стёклах. Струйки тянутся к Пасе и ко мне. Вдалеке что-то грохнуло, потом ещё раз, ещё, машину снова тряхнуло – но туман уже застилает разум, не давая пробиться тревоге. Представилось: это стучат колёса небесного поезда.

Паса меня хотела взять во внучки. А я? Не знаю... Я и сам о себе не знаю этого. Аль Мика однажды сказала: сердце у тебя чернее твоей инфралки, Ноер... Неужели правда? И я всё это заслужил...

Хватит. Объяви я себя хоть королём чертей, это не поможет никому. Я помогу Пасе, если выберусь. Выберусь, предложу проехать со мной ещё рейс-другой – а там и увидим... Велика беда, что мне человек не сделался другом за два дня! Я ни в чём не виноват, я не виноват. Надо выбраться, всё остальное потом.

Думай. Нейтрализатор не сработает. Пасу ты не приведёшь в сознание. Тело постепенно оживает – но неизвестно, можно ли доверять разуму. И почему ты так любишь сладкую вату, дурень... Если бы можно было не дышать...

Не дышать...

Татуировка, ещё не целиком посветлевшая после недавнего колдовства, сделалась вновь непроглядно-чёрной. Руки и ноги двигались как у пьяного – хвала ветрам, бэр был рядом, он понял; а может и подмогнул. С третьего раза я заставил инфральную темноту свиться в волшебные знаки. Они легли на мои руки, на лобовое стекло, на пол кабины – и сознание ускользнуло в бэра.

Грохот стал впятеро громче, дрожит асфальт под колёсами. ДЬЯВОЛ! – трасса перед кабиной, прямо на глазах, вспучилась огромным горбом... Кривобокий камень оторвался от асфальта – как падает капля с обледенелого потолка, – только упал не вниз, а вверх. Исчез в тумане.

Кррак! КРРУК! КРРОК!!! – падают с высоты белые камни вдалеке, в десяти дорах, в доре от фургона.

Не думая дальше ни секунды, я гоню вперёд. Вместо брани отчаянно бибикаю.

Камни выходят из земли и из асфальта, справа, слева – объезжаю. Хвала всем ветрам, от падающих тоже можно уклониться: они приближаются к земле плавно, они ещё похожи на облака – и срываются только в самом конце. Приникают к траве, мгновенно темнея, и трава обнимает их.

Дорога запетляла серпантином. Проклятье ветра, здесь же всего один серпантин, я днём проехал его! Людей внутри кабины кидает туда-сюда. Я обвил их как попало ремнями безопасности. У самого на боках и на лбу вмятины, но, возбуждённый, я почти не чувствую, как они ноют.

Проклятье ветра... Не осилив поворота, я съехал на обочину. Опять по глазам хлещут ветки, бьют по колёсам камни и корни. Справа просвет, и что это там мерцает? Длинное, большое – вывеска. Вывеска стоянки.

Смутно догадываясь, что происходит, я вывернул туда. Кончился лесок, и на песке я увидел: заправка, магазин, у дверей стенд с картой. Та самая стоянка, что мы проехали днём.

Так, понятно: это изообъектное пространство. Свернули мы где-то в изопространственную яму, никак в лесу, с грунтовкой с этой... Тут объекты плюс-минус те же, но понатыканы в другом порядке. Теперь один ветер знает, какой дорогой выезжать.

Карта! По правилам карта меняется вместе с изопространством. Ну так и есть: я к стенду подъехал вплотную, едва не сшиб, осветил фарами – и разглядел эту стоянку и лес с серпантином.

Да я на краю Кор Онка! Немного осталось! Вот тут можно срезать, на востоке за Итой вернусь на трассу, дальше туннель, а там уже прямая дорога на Читару! Только мост через Иту сполз далеко на юг... Так, так... Придумал, поехали.

Песок шуршит под колёсами. Уже куда меньше падает камней и вырастает облаков, туман сделался реже. Хорошо, хорошо, почти всё. Я так приободрился, что вспомнил о грузе (хорош дальник). Сбавил обороты, заглянул в фургон – зрение бэра позволяло больше, чем человеческое, – но, сколько видел, ничего не побилось, не вытекло. Я всегда пенный изолятор от души заливаю, сколько раз выручало.

Шум Иты услыхал раньше, чем увидал её. С таким течением надо осторожно. Но вон длинная отмель, выше по реке ещё одна – я днём их приметил. Взять разгон...

– Что? – послышался голос. – Где...

Это Паса очнулась.

– Ноер! Ноер! – она затрясла плечо моего человека.

Вернуться в его голову? Нет, думалось там отвратительно. Доедем так.

Я понёсся на самую длинную отмель. Паса завопила:

– БЭР! Я больше не бу-уду-у-у!!!

Отмель – до середины реки. Вода брызгает из-под колёс. Вот передние ухнули в пустоту... Течение снесло кабину вправо. Но скорость я набрал хорошую – и спустя несколько жутких секунд колёса вновь почувствовали дно. Напряг все силы – и выбрался из реки.

Вот и трасса! Взъезжаю на насыпь, мчу во весь дух.

– Я больше не буду шутить! – застонала Паса. – А-а-а!

Голубые узоры на её руках загорелись, и Паса ударила по рулю. Молния пробежала по мне... Пощекотала переплетённые жилы кабелей и ушла в землю, не причинив вреда.

– Ох... подожди... – проговорила Паса, держась за сердце. – Так это мы едем? То есть... это ты, малец?! Ой!

«Ой». Люблю молниевых магов: сначала шарахнем, потом подумаем.

– Ты извини... Я это...

Туман уже почти совсем рассеялся. Вдалеке слышится: «крэк! крэк!» – но перед нами дорога ровная-ровная. Фух...

– МАМОЧКИ! – завизжала Паса в который раз.

И я увидел: земля перед нами поднимается, поднимается холмом... нет, горой... Затормозить не успеваю – мы въезжаем на гору, намеренную взлететь.

КРРРРРРК!!! – трещит внизу.

– Она от земли отрывается! – крикнула Паса. – Съезжай, съезжай!!!

Какая длинная... Я вижу впереди край, отделившийся от земли, но нам не успеть...

Напряжение разрывает меня на части. На миг я почувствовал избитое тело человека, увидел его глазами потолок своей кабины, и губы произнесли:

– Паса, дай разряд на жилу!

Это могло сжечь меня. Но второй человек всадил иглу инфральной молнии мне в сердце... Я почувствовал, как раскалились кабеля. Рассыпая голубые искры, рванулся вперёд – и съехал с горы.

Прямо в туннель.

Темнота. Не инфральная, не моя – и всё-таки я расслабился. Будто бы закрыл глаза. Отпустил руль.

Через полминуты ощутил: туннель кончился. Съехал на песок, остановился.

Открыл глаза – и увидел свои руки, покрытые синяками. Треснувшее лобовое стекло, озарённое луной.

Яркие звёзды. На небе ни облачка – они все улетели, облака, на небесный вокзал. Им надо успеть за сладкой ватой, пока всю не разобрали.