В лесу слышался стук копыт.

Он единственный нарушал здешнюю тишину. В такую спокойную лунную ночь, в час, когда в монастырях по всей Франции служат утреню, ни один крестьянин носу не покажет из дома, и уж тем более – если, конечно, у него есть хоть капля ума и желание жить – не сунется на лесные поляны. Один поцелуй прекрасной женщины в зелёных одеждах, и больше никто никогда не увидит такого смельчака. Уведут его эльфы в своё царство, заберут с собой навсегда.

Но те, кто ехал по лесной тропе, здешнего зла не боялись. Они привыкли сами быть злом – всадниками ада, эллекином, как на своём языке говорили французы. И сейчас они несли ад с собой.

– Тут, милорд, – сказал один из лучников, указывая вперёд. Ехавший рядом с ним рыцарь натянул поводья и вскинул руку, приказывая отряду остановиться. Несколько мгновений – и тишина снова опустилась на лес.

Рыцарь молчал, вслушиваясь в неё.

Это была далеко не первая деревня, до которой добрался эллекин, и англичане хорошо знали, что делают. Там, за спиной, осталась армия короля Эдварда, а они – одно из множества её щупалец – рыскали по Нормандии, уничтожая всё на своём пути. Где прошли всадники ада, не должен жить больше никто, так повелел король, и его люди рьяно исполняли приказ. Жгли, убивали, грабили и снова жгли, не оставляя ничего тем, кто возвращался на пепелище. Следами эллекина была пустошь, и пустошь эта ширилась с каждым днём.

Безмолвный знак рыцаря – двое лучников тут же спешились и, сойдя с тропы, крадучись отправились вперёд. Если они и боялись эльфов, то ни единым словом не выдавали этого – а может, и вовсе считали, что скорее эльфам стоят бояться их командира. Томас Клиффорд не спешил разубеждать их. Порой он сам начинал сомневаться, а бьётся ли ещё его сердце.

Он знал, какие слухи ходят про него в армии. И что он с феями хороводы водил, и что ведьм встречал, и что чёрная магия ему нипочём. Половина – враньё, конечно. С феями якшался его брат, ведьму он видел только однажды, а магия... от магии у него на поясе висела кроличья лапка, накормленная десятками жизней. С каждой деревни, куда заходил эллекин, собиралась эта дань. Вилланам все равно предстояло умереть, так какая разница, на что пойдёт их кровь?

– У меня плохое предчувствие, милорд, – сказал лучник, который указывал дорогу. – Я был здесь два дня назад, а всё кажется незнакомым.

– Тебе чудится, Уилл, – равнодушно ответил Томас. – Полная луна дурманит людские умы, в такую ночь в лесу может привидеться что угодно.

– Это что-то другое. Это...

Впереди хлопнула тетива длинного лука, и Томас увидел, как на вышке у ворот шевельнулся едва заметный силуэт. Шевельнулся – и упал.

Можно было начинать.

Он пошёл вперёд, забыв про слова Уилла. Отметил взглядом деревенские ворота – новенькие, ещё дышащие свежим деревом. Это раньше крестьянам можно было не бояться, а сейчас англичане диктовали новые правила. Наверняка этому частоколу нет ещё и недели. Глупцы думали, что смогут укрыться за ним – зря.

Короткая лестница упёрлась в неошкуренные жерди, один из стрелков с гибкостью кошки взлетел по ней и, подтянувшись, в мгновение ока очутился по ту сторону. За ним последовал второй. С улиц донёсся предупредительный крик – их заметили.

Слишком поздно.

Засов упал на землю, ворота распахнулись, и эллекин ворвался внутрь.

 

***

 

Томас медленно шёл среди домов, слушая, как снова повторяется до боли знакомая ночь. Точно так же кричат женщины, так же хлюпают фальшионы, вонзаясь в их плоть, а скоро затрещат факелы, и владения эллекина снова расширятся. А потом лучники сбросят добычу в обоз, колесо закончит оборот, и охота начнётся снова.

Крики. Лязг стали – кто-то из крестьян всё же решил сопротивляться. Липкое чавканье английских клинков.

Снова и снова.

Лучники брали всё, что могли унести, но Томасу было плевать на рухлядь. Он жаждал огня, горячее яркое пламя, которое не разжечь обычным огнивом. Его собственный огонь затух давным-давно, и теперь приходилось искать людей, которые могли бы им поделиться. Иногда это был чужой рыцарь, отдававший искру в честной схватке, иногда – женщина, дарившая толику огня вместе со своей любовью, а порой, как в такие ночи, любой человек с пламенем в жилах, тепло которого Томас забирал себе. Забирал, грелся этим недолгим огоньком – и начинал искать снова.

И в тот миг, когда Томас уже решил, что ночь закончится ничем, судьба подбросила ему подарок. Потому что знакомый, привычный гул резни вдруг пробил дикий вопль боли, и принадлежал он не крестьянину.

Так не кричат, получая удар вилами или цепом.

Он ускорил шаг, чувствуя, как в нос бьёт резкий запах горелой плоти. Там, за углом, стояла деревенская кузница, там же жил и кузнец - он стоял у своего дома, сжимая в руках тяжёлый молот, рядом застыл юноша с мечом, должно быть, отцовской работы. Будь на месте Томаса кто другой, кузнец остался бы жить – такие работники нужны везде. Но рыцарь был частью эллекина, а тот нёс только смерть.

К тому же не эти двое вынудили его подойти сюда. Ни мечом, ни молотом они не смогли бы сотворить то, что увидел Томас: выжженные, изуродованные жаром небывалой силы трупы его людей. Тисовые луки сгорели дотла, раскалённые кольчуги прожгли поддоспешники, добравшись до живой плоти. Что ж, по крайней мере, они умерли быстро. А тот, кто их убил...

Томас поднял глаза – за спинами мужчин, в чёрной как бездна лунной тени, стояла женщина.

Сбежавшиеся на крик англичане тоже стояли, не решаясь приблизиться. Они привыкли убивать крестьян, ополченцев, даже конных рыцарей, чьи доспехи не могли выдержать прямого попадания стрелы из длинного лука – но не сражаться с колдовством.

Томас шагнул вперёд, переступая через мертвецов и поглаживая кроличью лапку на поясе. В ответ ведьма подняла руки в замысловатом жесте – но ничего не случилось. Зато под пальцами Томас ощутил тёплую кровь.

– Всё кончено, – равнодушно проговорил он, доставая меч. – На меня это не действует.

– Будь ты проклят! – сын кузнеца ринулся вперёд, вскидывая свой клинок. Слишком медленно, слишком размашисто. Слишком глупо. Он даже не понял, что случилось – так и упал, выронив оружие и кашляя кровью.

– Будь ты проклят! – в голосе кузнеца звучало отчаяние. Он знал, что сейчас будет, знал, что сдаваться и просить пощады бесполезно. Но не мог не попытаться.

Замах – слишком долгий, чтобы достичь цели. Томас рубанул кузнеца по пальцам и почти тут же серебристым росчерком ударил по горлу.

На миг он остановился, сбрасывая кровь с меча.

– Будь ты проклят, – сказала ведьма, и теперь это были не пустые слова.

С кроличьей лапки текла густая алая жижа.

– Пусть боль от содеянного затмит твой разум. Пусть увидишь ты могилы всех родных и близких!

Она раскинула руки, и Томас с силой вонзил острие ей в грудь, в последний миг понимая, что делает ошибку. Потому что на лице ведьмы не было боли – только спокойствие.

Тогда же по мёртвой деревне пронёсся грохот конских копыт.

Всадник в чёрном и красном пронёсся сквозь умершую деревню, взмахнул сверкающим клинком, и обезглавленное тело одного из стрелков рухнуло на землю. Странная смесь бешенства и восхищения захлестнула Томаса – он снова потерял человека, но как же точно и мастерски был выполнен удар! Неведомый рыцарь даже не обернулся на убитого – лишь пришпорил коня, и через несколько ударов сердца скрылся в ночной мгле.

Кто он, откуда здесь взялся, почему не принял бой – об этом Томас не думал. Он снова ощущал себя живым, снова чувствовал горячую кровь в жилах, и это стоило двадцати таких слуг. Может, за это он даже пощадит пришельца.

– Милорд! – окрик настиг Томаса, когда он уже взлетал в седло. – Стойте, милорд!

Уилл. Бледный, как смерть – сначала даже показалось, что это игра лунного света, но нет, парень выглядел так, будто самого дьявола увидел.

– Что такое? – Томас натянул поводья.

– Не нужно ехать за ним, милорд, – Уилл старался говорить спокойно, но голос его дрожал.

– Надо думать, ты можешь сказать, почему? – холодно осведомился рыцарь.

– Потому что он не человек. Разве вы не видели? Из-под копыт его коня летели искры, будто он скакал по стальным плитам, а его глаза? Они жёлтые, и горели в лунном свете, как светлячки.

– Да ты поэт, Уилл. “Как светлячки”. Только почему ты видел морок, а я – обычного рыцаря в красных и чёрных одеждах?

Вместо ответа лучник поднял правую руку. Точно, вспомнил Томас. Уилл же с самого начала, как только они вступили под сень нормандских лесов, таскал на запястье эту штуку – широкий кожаный браслет с искусно вышитым серебряной нитью символом: трилистник, знак святой Троицы. И трепался, будто талисман помогает от эльфийских чар. Видать, не врал.

– Правда? – Томас усмехнулся, стараясь отогнать тёмные мысли и понимая, что Уилл прав. Будь это другая ночь, наверное, он бы даже послушал его и не стал бы гнаться за эльфом – но встреча с ведьмой и проклятый всадник слишком взбудоражили кровь. Всадник дал ему искру, и Томас не хотел, чтобы она погасла. – Ну раз так, садись на коня и езжай за мной. Поможешь мне против его чар. Живо!

Должно быть, Уилл многое готов был дать, чтобы остаться здесь, в деревне, на пожарище среди изуродованных трупов. Но отказаться не посмел.

 

***

 

– Остановитесь, милорд, – говорил лучник, пока они ехали по тропе. Сначала Томас пустил коня в галоп, но вскоре замедлил шаг: следы рыцаря-эльфа смоляными пятнами выделялись на серой, залитой лунным светом тропе, и было видно, что он тоже поехал медленней. Значит, и торопиться некуда.

Их собственные следы – двадцати английских лошадей – исчезли.

– Ты волен повернуть назад, если хочешь, – каждый раз отвечал Томас. И каждый раз лучник умолкал, продолжая вести коня рядом. А вскоре начинал снова:

– Посмотрите, деревья стали другими. Те, французские, совсем не такие яркие и густые. И кусты по обочине тоже. Поверните назад, милорд!

– Плевать мне на деревья и кусты, – отвечал Томас.

Он знал, что лучник прав, но огонь всё ещё горел, и ни рыцарь-эльф, ни его колдовство не пугали англичанина. Он и сам, надо думать, неплохо управляется с мечом, и кроличья лапка на поясе – разве она только что не доказала снова, что защищает от чар? Забрать бы у Уилла его браслет с трилистником, но тогда парень останется совсем беззащитным, и толку от него не станет никакого. А так будет подспорье.

Следы свернули в лес.

– Давайте вернёмся, милорд, – снова подал голос Уилл.

– Возвращайся, – не оборачиваясь, ответил Томас и направил коня в чащу.

И будто в ответ среди деревьев зажёгся первый светлячок. Ярко-жёлтый, точно крохотное солнце.

Лес говорил, бормотал едва слышно, так, что было не понять ни слова. Шелестела сочная, изумрудно-зелёная трава, хоть и не было никакого ветра. Один за другим зажигались новые светлячки, медленно плывя по воздуху вперёд – в сторону, куда уехал рыцарь-эльф, и туда же осторожно начинали крениться деревья.

Вскоре появилась тропинка, поблескивая в лунном свете влажной землёй. Никаких следов на ней уже не было, и всё же Томас упрямо вёл коня вперёд. Отступать он по-прежнему не хотел.

Уилл следовал за ним.

А затем деревья расступились, выпуская их на поляну – ковёр из алых, как свежая кровь, кувшинок. Тут и там меж зелёными листьями сверкала вода, и в самом центре этого колдовского озера стоял рыцарь-эльф.

Томас спешился и без страха шагнул в воду, чувствуя, будто насмехается над евангелическими чудесами. Вряд ли его можно было назвать истинно верующим, скорее он, как святой Пётр, утоп бы под взглядом Иисуса, но цветы держали крепко. Он будто шагал по каменной мостовой.

– Добро пожаловать, мессир, – сказал эльф. – Вы так упорно гнались за мной, что было бы невежливо не дать, наконец, встречи.

– Вы убили моего человека, – равнодушно ответил Томас, остановившись. – Я не могу это так оставить.

– Похвальное стремление, – эльф слегка улыбнулся, будто видел насквозь эту ложь. – Но на что вы надеетесь? На крест? На лапку, что носите на поясе? Это не поможет. Уж лучше бы вы взяли у своего слуги браслет с трилистником.

Конечно, Томас не поверил эльфу. Крест на то и крест, чтобы защищать от нечисти, да и лапку он видел в деле уже не раз. Вот только откуда эльф знает про трилистник? Не мог же Уилл и ему разболтать?

А глаза-то и правда золотисто-жёлтые, как янтарь, подумал Томас. Не горят огнём, как говорил Уилл, но всё равно у людей таких не бывает. И сам эльф бледный, холёный, и алый с чёрным камзол его, должно быть, немалых денег стоит, да и сапоги из красной испанской кожи не всякому купцу по карману. А на поясе – espée de guerre, длинный меч, такой же, как у самого Томаса. Что ж, значит, это будет честный бой.

Если можно назвать бой против нелюдя честным.

– Довольно разговоров. Меня зовут Томас Клиффорд, – сказал он, доставая клинок. – Назовётесь, мессир?

– В земном мире у меня много имён, – ответил эльф, кладя ладонь на рукоять своего меча. – На вашей родине меня зовут Кернунн, в германских землях – Вотан, в Уэльсе – Гвин ап Нудд. Здесь же, во Франции, меня называют именем, которое очень хорошо вам знакомо. И которое вы присвоили себе.

Лезвие сверкнуло в лунном свете.

– Меня зовут Эллекин, – сказал он, и Томас едва успел отбить стремительный удар в лицо.

Ещё удар – на этот раз секущий в горло, и снова англичанин успел парировать лишь в последний момент, да так, что посыпались искры. На миг эльф пошатнулся, Томас змеиным броском метнул острие ему в грудь – но слишком медленно. Снова лязг стали, снова стремительное, едва уловимое движение эльфа, и англичанин отскочил на шаг, переводя дыхание.

Эллекин улыбнулся, и Томас понял, что этот бой ему не пережить.

Он атаковал – осторожно, не раскрываясь. Эльф без труда отвёл этот выпад, тут же попытался достать его на рипосте, да так ловко, что лишь на ноготь разминулся со щекой Томаса. Англичанин ударил в ответ, почти не целясь, клинки лязгнули, сталкиваясь, и противники снова разошлись.

Третий раз будет последним, подумал Томас. Что ж, тогда он умрёт, чувствуя, как огонь кипит в крови.

Черед нападать снова выпал Эллекину. Эльф крутанул клинком, чтобы поймать человека на непредсказуемости движений, но Томас был готов к этому и отступил на шаг, не желая попадаться в ловушку. Тут же вскинул меч, отбивая новый удар, потом снова и снова – эльф будто вошёл в раж, пытаясь взять его грубой силой, но одновременно открываясь для контратаки. Вот сейчас – встречным ударом Томас отбросил клинок Эллекина и тут же рубанул его по голове.

И понял, что проиграл.

Эльф ушёл от атаки плавным вольтом, повернувшись всем телом и ударив в ответ – а Томас уже не мог защититься. Он слишком подался вперёд, пытаясь достать неуловимого противника, и это стало роковым.

Томас увидел стремительный росчерк эльфийского меча, а затем по шее резанула боль, и мир завертелся юлой, стремительно погружаясь во тьму.

 

***

 

Это было похоже на пробуждение от долгого сна. Сперва Томас услышал звуки – далёкую, переливчатую мелодию арфы, затем голоса – гомон многих разговоров, как бывает за большим столом. Только потом он понял, что действительно сидит за столом, а напротив с мрачным видом расположился Уилл, уставившись в пустую тарелку.

– Вы очнулись, милорд, – сказал он.

Томас не ответил – он ощупывал шею, пытаясь найти рану, шрам или хоть что-то, оставшееся от того удара. Но кожа была чиста. Зато исчезли доспехи и оружие – он остался в одной рубахе и шоссах.

Он огляделся. Нет, ему не почудилась арфа – вот и арфистка, девушка в свободных зелёных одеждах на мраморном постаменте. Постамент вырастал прямо из травы, так же как и белоснежный с чёрными прожилками стол, за которым они сидели. Не почудился и гомон голосов – сотни эльфов в таких же одеяниях пировали вокруг, кто за столами, кто на белых валунах, кто и вовсе прямо на траве. Никто не смотрел в сторону людей, будто вовсе не замечая их. Стояла всё та же ясная ночь, но ни единого факела не зажгли пирующие, видать, им хватало и лунного света.

– Я умер, – глухо выдавил Томас. – Но как-то непохоже это на ад.

– Умерли. Эльф отрубил вам голову, а тело утонуло в озере.

– Тогда как я оказался здесь?

– Не знаю, – с бесконечной тоской ответил Уилл. – Я просил эльфа отпустить меня, но он только посмеялся. И велел идти по тропе за светлячками. Я пошёл.

– И?

– Оказался здесь, а путь обратно исчез. Увидел за столом вас, живого. И вот теперь я в эльфийском царстве, пирую вместе с ними, и знать не знаю, жив я или мёртв. Сколько меня здесь продержат? И отпустят ли вообще?

– К чёрту! – Томас придвинул к себе тарелку и, схватив кусок хлеба, впился в него зубами. Тот оказался мягким и душистым, такой и у самого короля, пожалуй, не подадут. Затем пришёл черёд кубка, и лучшего вина он в жизни не пробовал.

– Эльфийская снедь, – сказал Уилл.

– Я всё равно уже мёртв, так чего бояться? – ответил Томас.

– Бояться всегда есть чего, – раздался голос Эллекина.

Там, где только что не было ничего, теперь стояло обитое бархатом кресло, а в нём восседал рыцарь-эльф.

– А, это вы, – сказал Томас и потянулся за персиками. – Помнится, вы меня убили.

– Всего только лишил жизни. Ненадолго.

– Значит, я и правда жив? Это не сон?

– Нет, не сон. Прислушайся к себе, Томас Клиффорд. Ты дышишь, твоё сердце бьётся, ты чувствуешь вкус пищи, хоть она и чужда твоему миру. Ты жив, хоть какое-то время и был мёртвым.

– Но зачем?

– О, всё очень просто, – эльф улыбнулся. – Я заключил договор, а ты нужен для того, чтобы его исполнить.

– Для этого вы меня вытащили из ада? Хотите предложить сделку?

– Нет. – Ёщё одна змеиная улыбка. – Ты и есть сделка.

Оранжевая мякоть персика брызнула из кулака, и пальцы Томаса впились в косточку. А затем он через стол бросился на эльфа.

И понял, что никакого эльфа нет – на его месте рос терновый куст. Нет и Уилла, и всех прочих эльфов с арфисткой, нет стола со всеми яствами и вином. Он остался стоять один посреди поляны, окружённый роями светлячков, а где-то там, за деревьями, слышался лай гончих.

Томас повернулся и бросился бежать.

“Сделка”, – стучали в голове слова Эллекина. Всё это наверняка было уловкой проклятого эльфа, но ничего другого просто не оставалось – только бежать. Он знал, что это бесполезно, и всё же не мог поступить иначе.

Его нагонят и убьют – пускай. “Двум смертям не бывать”, говорит пословица, только он уже убедился, что это ложь. А второй раз умирать не страшно.

Лай стал громче, и где-то позади затрубили в охотничий рожок.

 

***

 

Его настигли в небольшом овражике – застучали наверху копыта, раздались звонкие эльфийские голоса, и вниз прыгнули собаки. Тогда Томас понял, что умирать второй раз, может, и не страшно, но зато невероятно больно.

 

***

 

– Неплохой забег, Томас Клиффорд, – сказал Эллекин, изучая англичанина жёлтыми глазами.

– Это и есть сделка? – пробубнил Томас, набив рот виноградом. Он был почти как людской, только крупнее, сочнее и слаще. – Убивать меня снова и снова?

Тело снова стало прежним – ни единой царапины, даже шрама не осталось, но Томас ещё чувствовал, как собачьи зубы разрывают его плоть, и по коже тут и там пробегала боль. Пробегала – и тут же исчезала, словно напоминая о смерти.

И так же, как и раньше, они сидели на эльфийском пиру, и так же вокруг царила ночная мгла. Уилл уткнулся подбородком в сцепленные руки и, кажется, шептал молитву. Эллекин полулежал в своём кресле, держа в руке кубок с вином, но взгляд его, вопреки расслабленной позе, был цепким и внимательным.

– Это способ, – ответил он и пригубил вино. – Задачу на этот раз мне поставили не из лёгких, но и плата того стоит. Гораздо проще было бы вырвать твоё сердце и развеять прах по ветру, благо что заказчик уже не сможет это оспорить, но, увы, я всегда держу слово.

– Странно слышать такое от эльфа.

– Странно было бы услышать такое от человека. Вы лжёте везде и всегда, от доярки до короля.

– Это так, – согласился Томас. – Человек слаб.

– Да, слаб, и поэтому ты сейчас сидишь здесь. Ведь если бы не амбиции Эдварда и твои собственные, разве ты отправился бы в Нормандию? Разве дошёл бы до той безымянной деревни, где спряталась ведьма?

– Вряд ли, – Томас покачал головой. – Но неужто дело только в английских амбициях? Есть и другая сторона монеты.

– Бедная, бедная Франция! – издевательски ответил Эллекин. – На троне сидит король-подкидыш, англичане выжигают всё от Валони до Парижа, да ещё ты винишь её в своих несчастьях!

– Нет. В своих несчастьях виноват только я сам.

– Вот как? Что ж, видать, смерть пошла тебе на пользу.

– Быть может. Зачем эта охота, мессир? Чего вы хотите от меня?

– Чтобы ты понял, Томас Клиффорд. Я мог бы просто рассказать, но это всё испортит. Ты должен понять сам – а чтобы тебе было легче, я дам подсказку. Не пропусти её.

 

***

 

Он не заметил тот миг, когда снова оказался на поляне. Так человек не понимает, когда засыпает и когда просыпается – вот сейчас он лежит, закрыв глаза, а теперь утреннее солнце щекочет ему веки.

Проклятая бесконечная ночь продолжалась. Снова за деревьями слышался лай собак, снова загудел рог – нет, вдруг понял Томас, что-то изменилось. Это был не эльфийский тонкий, переливчатый рожок.

Это был его собственный охотничий рог. Уж его он не спутал бы ни с чем другим.

На этот раз всё закончилось быстрее – его настигли всадники и просто расстреляли из луков. Вернее, попытались расстрелять, потому что Томас не стал ждать. Выдернув первую стрелу, он уверенным движением вскрыл себе наконечником горло.

 

***

 

– Сколько ещё смертей у меня в запасе? – Томас поискал глазами виноград, но его не было. Пришлось снова взяться за персики.

– Пока ты не сойдёшь с ума? – Эллекин хмурился. На этот раз у него не было кубка. – Много.

– Думаю, я понял вашу подсказку. Что отдала вам та французская ведьма? Душу?

– Нынче это называется именно так. Она обладала сильным даром магии, и после смерти могла бы возродиться в виде духа, а потом обрести силу, как давным-давно это сделал я – но предпочла покарать тебя. Это будет долгая ночь, Томас Клиффорд, и лучше бы тебе не артачиться. Я могу вернуть из небытия тело, но не разум. Над ним никто не властен.

– Даже Всевышний?

– Он-то? – в голосе Эллекина звучало презрение. – Он всего лишь бог, хоть ваша вера и дала ему огромную силу. Мы все скованы законами мироздания, и Сущий тоже.

– Если он сильнее, почему же ты говоришь, что не боишься креста?

Тут Томасу пришло в голову, что эльф-то мог и соврать, хоть и хвастался своей честностью. Он осенил себя крестным знамением, а потом перекрестил и самого Эллекина, но тот и бровью не повёл.

– Я уже пробовал, милорд, – раздался голос Уилла, и такого безразличия в этом голосе Томас не слышал ещё никогда. – Это бесполезно. Только трилистник меня и защищает, но пути домой даже он не покажет.

– Но почему? – Томас посмотрел на эльфа, встретившись с бесстрастным взглядом жёлтых глаз, и поёжился.

– Потому что я ходил по земле за сотни лет до того, как иудеи распяли Христа, а его ученики понесли орудие казни с собой, – ответил тот. – В ту пору на этой земле жили арверны и сеноны, а римляне называли её Галлией. Ни те, ни другие знать не знали, что такое крест, со мной они сражались другими символами и знаками. Только нынче все они сгинули, остался один трилистник, да и тот – потому, что тупые монахи назвали его символом Троицы.

– Значит, остаётся только холодная сталь, – задумчиво произнёс Томас, глядя в тёмную гладь вина в кубке.

– Не здесь, Томас Клиффорд. Ты в этом сам убедился.

Он поднял глаза – ни Эллекина, ни Уилла за столом больше не было.

Кубок превратился в серебристую сову и, ухая, полетел прочь.

Колесо закрутилось снова.

 

***

 

На этот раз он побежал в другую сторону, если только в этом лесу вообще существовали направления. По пути встретилась роща орешника, и Томас ненадолго остановился, чтобы сломать и ободрать толстую жердь – плохонькое оружие, на один раз, но лучше, чем ничего. Сдаваться без боя он не собирался, и плевать, чего там хочет чёртов рыцарь-эльф.

Собаки ушли куда-то в сторону, зато на лесную поляну выскочил всадник в зелёных одеждах. Увидел Томаса – и понёсся прямо на него, занося меч для удара.

Тот ждал. Густая эльфийская трава скрывала ловушку, а враг даже не смотрел под ноги – только на Томаса. И не успел вовремя остановить коня, когда англичанин подхватил лежащую в траве палку.

Удар был страшен. Томас едва успел отскочить – жердь, конечно, не выдержала, но этого хватило, чтобы эльфа выбросило из седла. И самое главное – он выронил меч.

Пальцы Томаса сомкнулись на рукояти, и он глубоко вздохнул, чувствуя, как по жилам разливается сила. Только что он был безоружен, в отчаянии, и вот теперь всё поменялось. Что-то сдвинулось в этом проклятом кольце времени. Значит, и выход близок.

Он с размаху вонзил острие в грудь эльфа – и понял, что убивает цветущий розовый куст. Ногу пронзила боль от впившихся в неё шипов, и Томас, выругавшись, дёрнулся назад. Поискал глазами коня – тот исчез, став зарослями дикой малины.

За спиной зашелестела трава, и Томас обернулся.

Перед ним с мечом в руке стоял Эллекин. Но если тогда, среди колдовских кувшинок, на его лице играла улыбка, то теперь эльф был угрюм и мрачен. Томас даже догадывался, почему.

– Ты делаешь хуже себе, – сказал Эллекин, занося меч.

– Ты можешь просто отпустить меня, – Томас поднял свой.

– Не могу, – он шагнул вперёд, и жёлтые глаза сверкнули в лунном свете. – Договор нерушим, Томас Клиффорд. Даже если заключён с мертвецом.

На этот раз Томас продержался дольше – за счёт того, что кружил по траве, не давая эльфу подступиться и пытаясь разгадать его тактику. И в конце концов попался на сложный финт, получив клинком по руке – а затем серебристая молния обрушилась на его голову, и колесо закончило оборот.

 

***

 

Смерть за смертью, оборот за оборотом. Томас действовал спокойно, безразлично, будто не в смертельной гонке участвовал, а в шутливой игре с придворными пажами. Огонь, подаренный ему эльфом, давно погас, и в душе не осталось даже тлеющих углей – один только пепел. Эллекин был прав, говоря про “много” смертей – Томас мог продолжать так очень, очень долго.

Иногда ему удавалось убить одного из преследователей, но каждый раз тот превращался то в терновый куст, то в розовый, а то и вовсе рассыпался лепестками кувшинок. Иногда его доставали собаки, порой – лучники, и каждая смерть эхом отдавалась в голове, и всё начиналось сначала.

Эллекин почти перестал появляться. Теперь после смерти Томас просыпался в том же лесу, и проклятый звук рога – он уже ненавидел его – возвещал начало новой охоты. И всё начиналось сначала.

Один и тот же лес. Один и тот же рог. Одни и те же убийцы.

Томас держался только надеждой на изменение, и однажды оно наступило.

 

***

 

Он снова сидел на пиру, только теперь тарелки были пусты, арфистка молчала, и гомон эльфов стих. Уилл сидел, обхватив голову руками, и едва слышно молился. Сколько дней он тут провёл?

Или, может, сколько веков?

– Ты проигрываешь, – сказал Томас.

Эллекин исподлобья взглянул на него.

– Любой лучник из твоего отряда сломался бы на десятке, не больше, – ответил эльф. – Они не отпетые мерзавцы, хоть и творят зло – им нужно просто показать содеянное, засунуть их в шкуру жертвы. Заставить их пережить то, что переживали убитые. Но ты не такой. Тебе безразлично всё на свете – и в первую очередь ты сам. Вот что не даёт мне исполнить уговор.

– Я гнался за тобой, надеясь, что смогу уберечь огонь. Но теперь его нет, и даже тысяча смертей ничего не изменит.

– Может, и так, – Эллекин пожал плечами.

– Ты знал это, когда заключал сделку с французской ведьмой?

– Нет. Я не провидец, хоть и знаю многое.

– “Пусть боль от содеянного затмит твой разум”, – проговорил Томас. – Остальное-то выполнить несложно, правда?

Эллекин молчал.

– Что дальше, эльф? Будешь мучить меня вечно?

– Рано или поздно я добьюсь своего, – хмуро ответил тот.

– Заключим сделку?

Казалось, эльф думал целую вечность, впившись в Томаса изучающим взглядом. Потом закрыл глаза и покачал головой:

– Нет.

Томас вздрогнул – он снова сидел за пустым столом.

Всё началось сначала.

 

***

 

Лай собак. Клыки, впивающиеся в плоть.

Шелест меча. Лезвие, рассекающее кости.

Свист стрел. Иглы, вонзающиеся в тело.

Томас Клиффорд продолжал умирать.

Ему было всё равно – о да, Эллекин был тысячу раз прав. Ему было плевать даже на собственную смерть. Он давно уже разочаровался в поисках уголька, который сможет согреть душу, и просто забирал огонь у тех, кто мог его отдать.

Но теперь Томас Клиффорд знал, как разорвать этот порочный круг. И каждый раз, чувствуя, как холодная сталь в очередной раз обрывает его жизнь, он умирал с улыбкой.

Теперь он не просто жил надеждой на изменение – он знал наверняка, что оно произойдёт.

 

***

 

– Сотня, – проговорил Эллекин.

– Всего сотня? – Томас улыбнулся, стараясь скрыть пронзившую его тело боль. Сто смертей. Он давно сбился со счёта, кажется, на третьем десятке. Просто стало безразлично, сколько ещё раз эльфы вонзят в него свои мечи и копья. Какая разница, если этого не изменить?

И всё же сотня. Кто ещё из людей в царстве земном умирал сто раз?

– О да. Я понял, в чём дело, Томас Клиффорд. Ты из тех, кто мёртв внутри, и только воля поддерживает в тебе жизнь. Ты ведь думал о том, чтобы наложить на себя руки, верно?

– Когда огонь гаснет, я думаю об этом постоянно.

– А сейчас? Сейчас огонь горит в тебе?

Томас покачал головой, и Эллекин вздохнул.

– Значит, нужно его зажечь, – сказал он. – И убийством дело не решить, ты просто погаснешь снова, как это уже случилось. Умом ты и так всё понял, и обычному человеку этого хватило бы сполна. Теперь нужно ощутить это душой, вернее, тем огарком, что у тебя вместо неё.

– Заключим сделку, – повторил Томас сказанные вечность назад слова.

– Чего ты хочешь? – эльф остался бесстрастным.

– Отпусти Уилла.

Наступила могильная тишина. Молчали эльфы, молчал Эллекин, кривя губы и водя пальцами по мраморной столешнице. Кажется, даже он не ожидал такого предложения.

– Милорд... – робко подал голос Уилл.

– Молчи, скотина! – бросил ему Томас. – В царстве эльфов или на земле, я всё ещё твой лорд, и вздумаешь перечить, я не отправлю тебя отсюда без пары-тройки смертей!

– Ты же лгал тогда, в кругу кувшинок, – медленно проговорил Эллекин. На лучника он даже не посмотрел. – О том, что гонишься за мной из-за своего человека. Почему сейчас просишь за него?

– Потому что это я проклят, не он. Я заставил его отправиться со мной сюда, значит, мне и возвращать его обратно.

– Что ж, так и быть, – помолчав, ответил эльф. – Я знаю, чего ты хотел попросить, и знаю, почему не сделал этого. Я всё равно выполню остальную часть проклятия, хочешь ты этого или нет. Договор нерушим.

– Я хотел попросить о брате. И матери.

– Только о них?

– Остальные меня не заботят.

– Пускай так, – вздохнул Эллекин. – Твои брат и мать умрут своей смертью, не от моей руки. Так же как и все остальные, кого ты знаешь.

– Ты нарушишь слово? – голос Томаса дрогнул. Он и подумать не мог, что эльф способен на такое, и где-то в глубине души шевельнулся червячок страха – может, стоило попросить об этом сразу, наплевав на Уилла?

Нет. Он всё сделал правильно.

– Я всегда держу слово, Томас Клиффорд. В проклятье сказано, что ты увидишь их могилы, и так и будет. Ты поймёшь, когда вернёшься под солнце.

– Тогда выполняй уговор.

– И верно, – Эллекин посмотрел на Уилла, будто лишь сейчас вспомнив о его существовании. – Ты слышишь меня, лучник? Иди за светлячками, они выведут тебя на тропу, с которой вы сошли. И больше никогда ты не станешь называться моим именем, не то угодишь сюда снова.

Пошатываясь, Уилл встал из-за стола. Бросил взгляд на Томаса – тот погрозил кулаком, и лучник захромал прочь. Вскоре его силуэт окончательно растворился в ночной мгле.

– Он вернётся к твоему отряду, – сказал эльф. – Что дальше – не моя забота. Теперь твоя очередь.

Томас кивнул.

– Я должен пережить то же, что та ведьма, – сказал он. – А у тебя есть её дух, а значит, и память. Ведь так?

– Так, – согласился Эллекин. Он переплёл пальцы и положил на них подбородок, задумчиво глядя на Томаса. – Странный выход, но может сработать. Я дам тебе частицу её силы. Но учти – это будет больно. Очень больно. Для тебя в особенности.

– Знаю. Но блуждать по твоему лесу хуже.

– Я не буду спрашивать, уверен ли ты в том, что делаешь, – покачал головой эльф. – Договор заключён, назад пути нет. Просто знай, что твой разум может не выдержать, и тогда ты навечно останешься бродить по лесу, не помня ни себя, ни земной мир.

– Пускай так.

Эллекин улыбнулся, щёлкнул пальцами – и в воздухе снова зазвенела переливчатая мелодия арфы. Из мрака выплыла бледная фигура, затем ещё одна, и ещё. Три эльфийки – три женщины в изумрудно-зелёных платьях – медленно шли к их столу.

– Иди, – сказал Эллекин. – Позволь им заглянуть в твою душу.

У них у всех жёлтые глаза, подумал Томас, идя навстречу гостьям. Холодные, но сияющие, как светлячки, в этом Уилл тоже был прав.

Первая эльфийка подала ему руку, и Томас, не колеблясь, взял её. И вздрогнул, потому что в душу его хлынуло ревущее пламя.

Пламя, которое он когда-то собирал по искорке.

– Отпусти! – взмолился Томас. Но он больше не был Томасом Клиффордом, не стоял на травяном ковре в царстве эльфов, хоть и знал, что всё это лишь морок. Он стал сыном кузнеца, и его жизнь подходила к концу.

Сначала были крики – крики его друзей и врагов, умирающих под английскими мечами. Потом – двое убийц, проклятых ублюдков, пришедших на их землю из своей проклятой Англии, и тогда мать в первый раз коснулась дара, хоть и клялась никогда больше не делать этого. Убийцы сгорели дотла – он никогда не думал, что такое вообще бывает.

В тот миг его коснулась искра надежды. Что, если она убьёт их всех? Им придётся уйти, это верно, односельчане не потерпят колдовства, даже если оно их спасёт. Вот сейчас она сплетёт заклятье, и английский командир упадёт, корчась от боли...

Мать зашипела сквозь зубы, как раненая кошка.

– Всё кончено, – холодным голосом сказал рыцарь, доставая меч. – На меня это не действует.

Томас вздрогнул. Настолько чёрное отчаяние, безысходность – было ли в его жизни подобное? Нет. Для этого нужен огонь, а не тлеющие угли.

– Будь ты проклят! – сын кузнеца бросился вперёд и замахнулся, не надеясь выжить – он хотел лишь забрать с собой этого человека, убившего всё, что у него было. И ощутил только резкую боль в груди, роняя меч.

Томас корчился в агонии, цеплялся за жизнь, отчаянно, из последних сил. Захлёбывался кровью, кашлял, пытаясь набрать воздуха в изуродованные лёгкие, чтобы хоть немного оттянуть неизбежный конец. Не потому, что боялся смерти – плевать он на нее хотел – а потому что знал, что будет дальше.

Вторая эльфийка прильнула к его плечу. Нежные руки скользнули по груди, холодное дыхание коснулось щеки. Он лишь чувствовал её, но не видел – он смотрел на себя, на Томаса Клиффорда, демона эллекина. И на сына, умирающего от удара проклятого английского меча.

Никогда прежде сэр Клиффорд не испытывал такой ненависти. Быть может, только сейчас он понял, что такое ненавидеть по-настоящему, и даже не мог толком сказать, его ли это чувства, или того погибшего давным-давно французского крестьянина.

– Будь ты проклят! – выплюнул он чужими губами и схватился за молот. Жалкий, бесполезный, бессмысленный жест. Меч англичанина серебристой змеёй взвился кверху, сбрасывая кровь юноши, и жуткая боль пронзила руку. Он знал, что это конец, и все же не верил. Как и все они не верили.

– Нет! Не надо! – вопил Томас, чувствуя, как отточенное лезвие рассекает ему горло, и жизнь водопадом льется в сухую летнюю грязь.

Третья эльфийка положила руки ему на плечи. Ледяные губы коснулись его губ, и Томас увидел себя в третий раз.

Ненависть. Не яростная, как у мужчины, а холодная, темная. И проклятие, готовое сорваться с языка. О да, она знала, что говорить. Одна часть – расплата: зло не останется безнаказанным. Другая – шанс на искупление: даже зло имеет на него право. Даже такое равнодушное зло, как выгоревшая дотла сущность Томаса Клиффорда.

И голос Эллекина, короля Дикой охоты, набатом звеневший в голове.

“Я всегда держу слово”.

– Будь ты проклят, – сказала ведьма.

– Хватит! – кричал Томас. Наверное, Эллекин даже слышал его. Только с таким же успехом можно было взывать к горсти пепла.

Остался последний штрих – она сделала, что хотела. Серебристая змея впилась в грудь, и, вздрогнув, Томас закрыл чужие глаза. Все кончилось.

С такой радостью он не умирал ещё никогда.

 

***

 

Томас проснулся от давно забытого чувства – тепла солнечных лучей на лице. Он лежал в траве у раскидистого дуба, в земной траве, казавшейся совсем блеклой после царства эльфов, и не было рядом ни Эллекина, ни его проклятого пира. Он вернулся под солнце, как и было обещано.

“Я всегда держу слово”, – прошептал Эллекин.

Да, подумал Томас, поднимаясь на ноги, видать, так и есть. Сверх того, эльф вернул ему меч, а вместо прежней грязной одежды выдал зелёный костюм, расшитый серебром – в таких щеголяли эльфийские охотники. Теперь, пожалуй, и за принца сойти можно.

Рядом шумела большая река – это, конечно, Сена, другой такой в Нормандии нет, если только это Нормандия. Ниже по течению виднелся город, и над его башнями реяли лилии и львы. Что ж, значит, там можно будет найти помощь.

Что-то не так, думал Томас, идя к воротам. Странное знамя, такого Томас прежде не видел. Эдвард разделил свой щит на четыре равные части, две отдал лилиям, две – львам, здесь же лазурного поля стало больше, а лилий на нём – меньше. Король снова подправил герб? Но зачем?

Ворота были распахнуты настежь – неужто война закончилась? – и стражники лишь проводили его любопытными взглядами, даже и не подумав останавливать благородного на вид господина. Тогда он остановился сам и спросил, где найти городского главу.

– Прямо по улице идите, милорд, там ратуша и будет, – последовал ответ. – Только придется порядком обождать, пока они с казнью закончат.

– Кого же казнят?

– Еретичку. Французскую ведьму, дьявольскую прислужницу и чёрт знает кто она там ещё.

Ведьму. Ну конечно. Прошлое всё ещё цеплялось за своё.

Расспрашивать стражника было глупо, и Томас пошел дальше. По пути он остановился у бадьи с водой и взглянул на отражение – волосы наполовину седые, а лоб прорезали морщины. Дорого ему далось проклятье ведьмы – той, прошлой, а не этой. Но теперь в душе тлел тёплый огонек, тлел и не угасал. И даст бог, ещё удастся раздуть это пламя.

Шанс на искупление, подумал он. Только искупления не было, лишь осознание. Этот путь ещё предстоит пройти.

А сейчас путь Томаса лежал к ратуше, и чем дальше, тем больше ему казалось, что это очередная шутка Эллекина. Город выглядел обыденно, и всё же каким-то другим. Дома – не такие, как прежде, люди – одеты по-другому, но что именно было не так, сказать Томас не мог. Что ж, будет ещё время разобраться.

Вот и площадь. Народу вокруг – пожалуй, полгорода, а то и больше, все поглазеть хотят. Там, у ратуши, поставили деревянный помост и сложили поленницу, а к столбу уже закончили привязывать молоденькую девушку в рубище. Какой-то сердобольный стражник дал ей соломенный крест, и несчастная прижимала его к груди.

– Епископ, я умираю из-за вас! Я вызываю вас на Божий суд! – по-французски крикнула девушка с высоты поленницы.

Никто не ответил ей.

– Жалко её, – сказал стоявший рядом горожанин.

– Еретичку? – удивился Томас. Пламя в его душе было согласно с этим человеком, и всё же он старался быть осторожным.

– Какая ж она еретичка, добрый сэр? Инквизиторы её несколько месяцев пытали, а так ничего толком доказать и не смогли. Это всё король Генри да его святоши, уж больно острой для них оказалась заноза.

– Король Генри?

Собеседник внимательно и слегка жалостливо посмотрел на него, как смотрят на тихих безумцев.

– Да, – в его голосе слышалось лёгкое удивление. – Его величество Генри Английский, наш нынешний король. Что такое?

– Ничего, – с трудом ответил Томас, стараясь унять мечущиеся мысли. Выходит, Эдвард мёртв? Он попытался вспомнить принца по имени Генри – и не смог. Сколько же времени прошло? – Скажите, кого сейчас казнят?

Палач зажёг факел.

– Жанну, конечно, – горожанин вздохнул. – Жанну д'Арк.

“Я всегда держу слово”, – в последний раз прошептал Эллекин – и умолк навсегда.