- Для примера рассмотрим работу великого комбинатора, — сказал Костя. — Мадам Грицацуева владела необходимым для Остапа стулом. Брак с ней придавал видимость законности обладания деталью гарнитура. В то время как кража, Василий Петрович, предприятие грязное и топорное.

- Вы собираетесь мне читать лекцию по литературе? — Вася дернулся. — Я этого довольно наслушался в школе. Он поправил длинные волосы, обнажив тыльную сторону руки с чернильным пистолем.

- Учиться нужно у лучших, Василий Петрович, — осуждающе сказал Костя, выдвинул соседний стул и положил ногу. Нога еще не поджила: он чувствовал, как штанина елозит по обгоревшей коже.

- Я думал, это вы лучший, — ответил Вася, но собеседник покачал головой. — А кем был ваш предшественник?

Костя задумчиво погладил подбородок.

- Тоже в своем роде комбинатор.

- И что случилось с этим в своем роде?

-Он меня подставил, Василий Петрович, — улыбнулся Костя. — Прошел через белую рамку и растворился в небытие.

На правом виске вздувался шрам. В первый раз он выстрелил неаккуратно — тряслась рука. Константин всмотрелся в отражение. Голова наполовину седая, лицо гладкое, чисто выбритое, круглое; глаза грустные, безнадежно влюбленные. Он поправил в петличке гвоздику. Зря он, конечно, так вырядился. Фрак какой-то средневековый с фалдами, брючки со шптрипкой.

В туалет зашел официант и бросился в кабинку. Константин поморщился: «У них, что, нет служебного?» Он не стал выяснять причину торопливости и дернул на себя дверь. «А, черт, руки ведь уже помыл!»

В зале его ждала Людмила, нельзя было ее томить. Он подошел со спины, нагнулся над вырезом, из которого выглядывали лопатки и зашептал:

- Немилосердная, немилосердная красота!

Людмила подняла глаза. Хорошенькая, в меру пухлая, розовощекая русская азалия.

- Что будем заказывать? — спросила она томным голосом.

По хитрому взгляду он понял, что она уже со всем определилась, только хотела понять, каков ее ценовой диапазон. «Ровно такой, — подумал он. — Чтобы съесть твою душу».

Он щедро улыбнулся:

- Что душенька твоя пожелает.

Людмила откинулась на спинку и сделала призывный жест официанту, да такой круглый, да такой мягкий, словно гейша японская. Константин нащупал рукоятку пистолета во внутреннем кармане. Пекло уши и пощипывало ноздри. Еще чуть-чуть осталось подождать.

Он протянул руку и убрал с лица Людмилы прядь волос:

- Поедешь со мной в большое индийское приключение?

Она выплюнула изо рта соломинку и распахнула глаза. Константин устал от этих уловок. Все эти девки были одинаковы: они картинно поднимали глаза, будто на самом деле думая, что он как киношный разносчик рухнет от ее пущенный стрелы. Про себя Константин уже давно отметил, как она поправляет поясок, как закручивает локоны на одну сторону, как выставляет грудь. Представление для одного, и оно прекрасно, если бы он не имел удовольствие его наблюдать эдак раз сто. До сотни ему оставалось всего ничего, две штуки. И рука не дрогнет. Такое уж ли он большое совершил преступление, что должен откупаться три года кряду? Разве все это в итоге не должно вознаградиться каким-нибудь языческим раем? Вальхаллой, например. Он, конечно, ростом не вышел да размах плеч у него не тот, чтобы биться с викингами. Но он найдет себе место на кухне, или, скажем, на женской половине, и вся недолга.

- Мы посмотрим Джайпур, Розовый Город, а затем в местной обсерватории будем считать звезды. В храмовом комплексе Кхаджурахо отыщем барельефы, на которых сладостраснейшие из женщин учат любви, главной индийской мудрости, — процитировал он проспект, который он взял у прыщавого подростка при выходе из метро.

- Камасутра? — сморщилась Людмила, ее маленький носик пошел морщинками, как спинка белой мыши жировыми складками.

- Ну почему Камасутра? — переспросил Константин. — Они учат любви по книге, вот и все. А потом мы, конечно, заедем в Тадж-Махал.

- Кто махал, а кто дирижировал, — прыснула Людмила.

«Дура, — со скукой подумал Константин. —Такую даже не жалко». Что с ними дальше происходит он, по совести, не знал. Но старался об этом не думать: понятно, что ничего хорошего. Как там у Жуковского: «Вдруг — глухой подземный гром /Страшно доски затрещали / Кости в кости застучали/ Тихо, тихо вскрылся гроб...»

Он взял ее ручку, пощекотал ладонь и поцеловал.

- Ну скажи, что поедешь со мной! Я брошу к твоим ногам все сокровища Великого Могола. Скажи, что мои чувства взаимны!

Людмила вытерла салфеткой губы. Она так жадно глотала воду, что Константин всерьез обеспокоился: не мучает ли девушку сушняк.

- Ну же, — вкрадчиво прошептал он.

- Так сразу я и не могу, — жеманно ответила девушка.

Официант принес заказ. Пока передник расставлял тарелки, Константин злился, злился на себя, потому что понимал, что растерял форму. Переходить в разряд сорокалетних ему не хотелось, с возрастными было просто и сложно. Они были ревнивы, капризны, плаксивы, а еще прилипчивы. Чаще всего у них бывали дети, тоже ревнивые, капризные и плаксивые. Прилипали они, как правило, к матери, и мешали процедуре охмурения. Попросту говоря, они болтались под ногами, путались в юбках и блуждали в трех соснах. Константин еще раз посмотрел на свою визави. Пустое лицо, будто Фаюмская маска, а не человек. Будто настоящая, а все-таки подделка. Он отобрал ее именно по признаку глупости, и что же вышло? Вышло все наоборот. Как, черт возьми, он устал! Константин сдернул фрак, чтобы белая рубашка оттенила смуглое лицо.

- Ма шери, — сказал он. — Дорогая, милая, солнышко мое лесное, ты у меня одна словно в ночи..., а черт! — Он пылко сжал ее руку. — Поехали, любимая, кататься. Я вызову лимузин, будем колесить по ночной Москве. С одной стороны Кремль, с другой – Курский вокзал.

Он чувствовал, как заканчиваются силы, как будто их по капле пил какой-то нетопырь, и ведь правда припекало уже — последнюю Людмилу он сдал в утиль – почти три месяца назад. Все это время он валялся разбитый, истерзанный, не чувствуя ни малейшего желания жить.

- Людка, — протянул он и поцеловал ей руку долгим слюнявым, практически облизыванием, а не поцелуем.

Людмила посерьезнела. Она встала и приложила ему ко лбу руку:

- Бедненький, да ты весь горишь!

Он отстранился и еще раз с дистанции посмотрел на нее.

- Это от любви, — пробормотал он.

Но она его уже не слушала.

- Поехали, я позабочусь о тебе!

Он вынул кошелек, медленно встал, влез во фрак. Она тянула его за собой, а он на ходу отсчитывал деньги, чтобы бросить на стол. Последняя купюра упала на пол.

Он обогнал ее, прильнул к пышным губам и закружил:

- Выходи за меня, — бухнулся он перед ней на колени.

- Сумасшедший! Вставай, вставай сейчас же, — смущенно шептала она, силясь поднять. — У тебя лихорадка, ты бредишь!

Константин обрадовался. Вот оно, он нашел, чем ее подцепить: она не выносит давление социума! Сейчас она сделает все, что он захочет.

- Скажи да, скажи, что любишь! — он еще прочнее встал на колено, будто врастая в пол.

- Люблю, да! – выкрикнула она, прижимая руки к груди.

Люди вокруг захлопали. Константин обнял ее, а точнее схватился из последних сил: упрямство вымотало его. Он кружил ее, как на киношной платформе. Кругом сияли лампы, звенели тарелки, бокалы, вилки и ложки. Людмила смеялась тихим, счастливым, почти девичьим смехом и утирала слезы.

Он остановился и сказал гораздо холоднее, чем полагалась в такую минуту, и она, как охотничья псина, это, конечно, сразу учуяла:

-Я сейчас!

Он вырвался из ее рук, и почти видел, как затухают глаза Людмилы. Он сделал над собой усилие и впился в ее губы — пусть последний миг будет сладок. Константин влетел в туалет и проверил кабинки. Действовать нужно было быстро. Средняя кабинка была занята, и он забарабанил по ней.

- Живо выметайтесь, — громовым голосом сказал Константин.

- Не могу, — пискнул кто-то из-за двери.

Константин нагнулся. В щель он увидел грубые ботинки и припомнил официанта, который застал его врасплох пятнадцать минут назад.

- Вернитесь на кухню и проглотите три ядра горошка, — сказал Константин. Он еще не потерял способность потешатся над ситуацией, хотя ковать железо нужно быстро. Кто-то рванул дверь, и Константин, выбросив из петлицы цветок, гаркнул:

- Занято!

-Да что там у вас случилось? — официантик выкатился из кабинки. Константин схватил его за шкирку и вытолкал за дверь. Юноша на ходу звякал ремнем и придерживал штаны.

Константин воткнул швабру в дверную ручку, не ручку, а какую-то скобу. Пошарил в кармане и вытащил Смит анд Вессон. Он прислонил рукоять ко лбу. «И вправду лихорадит, мать моя преисподняя, гиена моя огненная, глотка отца моего дьявола — принимай. Константин облизал пересохшие губы, сунул пистолет в рот, посмотрел прощальным взглядом — он и сам его не любил этот прощальный взгляд бездомной псины, которую на полном ходу выкидывают из машины — и не увидел ничего, кроме оранжевых линий на кафельной плитке и нажал курок. Красные брызги замазали стенку, и тело Константина тяжело осело.

Белые флаконы с наклейками, где собаки бегали по парку, казались одинаковыми. Ирландские сеттеры, лабрадоры, немецкие овчарки и йоркширские терьеры попадались чаще. Репрезентативность этих пород объяснялась длинной шерстью или высоким рейтингом в списках «самые дружелюбные породы», «собаки-компаньоны» и «собаки для детей». Тут, конечно, вставал вопрос: рейтинги формируют спрос или спрос формирует рейтинги.

Ряд белых бутылок по своей образцовой стерильности напоминал стоковую фотографию с ветряными мельницами. Света подумала: поедет ли она на практику в Германию этой осенью или нет. А потом: почему доступность сразу опошляет предмет. Тетка в нулевых завела корги, нет, вельшкорги пемброк, не путать с вельшкорги кардиганами (те, что рыжие, это корги). В подмосковной Шатуре собака породы — «наполовину такса, наполовину немецкая овчарка» — была одна. И она, тетка, не собака, говорила: «Такая только у меня и у английской королевы». Когда корги развелось, как приложений на смартфоне, и теткина корги, и английская королева почили в бозе, тетка завела лабродудуля.

-Люда, учишь? — зачем-то спросила Катя. На летучке она велела Свете разобрать полки, чтобы ассортимент от зубов отскакивал. Но когда она произносила — коверкала — названия, ей хотелось зубы выплюнуть — так они ей мешали.

Катя — единственная из работников зоомагазина на Рублевке, не магазина, а ковчега посреди безвидных вод — ходила без бейджиков, без халатов и без фирменных футболок, а как белый человек: в джинсах и черной футболке. Она могла сидеть у себя в кабинете, а могла ходить по залу и делать втыки уставшим консультантам, решившим прикорнуть на мешке с кормом (для этих целей лучше подходил мешок на 12 кг). Катя походила на гибрид орла с шакалом. Широкоплечая, но с узким тазом она легко и бесшумно передвигалась по магазину. Выручало только одно: на мизинце она все время крутила ключи от бэк-офиса, и вертолетный треск предупреждал о появлении начальства.

Света смотрела на солнце и на зелень травы этикеток, и большую часть названий, которые шли на других языках — не запоминала. Оставалась надежда, что Катя так замотается, что забудет о поручении. Спокойствие, можно даже сказать преступную халатность, девушке внушала мысль, что задание дано с единственной целью (и она выполнена), чтобы она не сидела без дела в своем кресле (почти директорском) перед пустым аквариумом груминг-салона. Катя, замдиректор, не любила, когда работники простаивают. А праздный и даже скучающий вид Светы всех выводил из себя.

Катя ставила всем в пример Сашеньку, мальчика из Скрябинки, который «вылизывал» клиентов. До Сашеньки Светлане было очень далеко, начиная с того, что универ она еще не кончила.

Свету поставили администратором по причине миловидной внешности. Знание экселя и неоконченное высшее придавало ей вес, но только общественный. Уборщица, что ходила со шваброй, была немногим старше ее. Выражение на лице девушки было презрительным, и легко считывалось: провалились бы вы все пропадом со своим собаками и их шампунями (и их ассортиментом). Она лениво возила тряпкой по полу и яростно вскидывала глаза. В обязанности уборщицы входило опорожнение мусорной корзины, но она до того выдрессировала Светлану, что мусор выбрасывался, а чистый пакет стелился еще до прихода уборщицы. Света крутилась в кресле и, пользуясь навыками, полученными на уроках информатики, суммировала выручку за день. Выходило негусто — кот наплакал и собака прослезилась, но салон только раскручивался, и это не имело значения. Звякнул мобильник.

- Как папа? — сразу спросила она..

Эзотерики утверждали (Света в них не верила, но в них верила мать), что спина — это зона ответственности. И вот спина Светиного отца треснула в тот момент, когда мать его, а Светкина бабушка уехала на карете скорой помощи. Света была выставлена на работу, но сохраняла надежду, что осенью, или хотя бы через год, она все-таки сможет продолжить обучение. На вопрос она ожидала немедленного ответа: отец здоров, как бык, и бегает как молодой козлик. Но мама полчаса грузила ее скипидарными ваннами Залманова.

В зале, у клеток, Света услышала громкие голоса, и они звучали как скандал. Стенка, что отделяла покупателей от работников представляла собой клетки с животными. Это были попугаи (ара, неразлучники и волнистые), кошки (сфинксы, мейн-куны, вислоухие шотландские и британцы) и собаки (той-терьеры, джек расселы и вест-хайленд терьеры), белки, хомяки и крысы. В последних она разбиралась меньше, хотя имелся опыт передержки одной такой крысы на письменном столе. Когда Света вернула хозяйке крысу, оказалось, что грызун сожрали все, что плохо, но особенно то, что хорошо лежало.

-Вы посмотрите, они задыхаются! Нельзя так издеваться над животными! Я засужу вас!

Катя сжимала кулаки, и Света увидела, как Сашенька метнулся на охрану.

-Люда, чего тут? — спросила Света Маню, хотя прекрасно видела и так, что тут происходит. Привычка перетирать даже скучную новость по триста пятьдесят раз на дню — было главным развлечением.

Маня была маленькой, юркой, щекастой и представляла собой среднюю арифметическую своих подопечных. Свете нравилась думать, что она сама как крайние значения кривой распределения Гаусса. Маня крутилась, надувала щеки и так быстро меняла выражение лица, что Света не поспевала за ней. Должность Мани называлась — смотритель животных. Маня убирала клетки, и поставляла всем новости из мира животных и людей.

-Уладь тут, — сказала Катя охраннику и ничего не сказала девушкам.

Зоошиза была в короткой маечке, рубашке оверсайз, в потрепанном портфеле, с которого свисала мягкая игрушка и тоже видавшая медные трубы — брелок. Волосы короткие, взъерошенные, на макушке — солнечные очки.

-Девушка, тут за ними хорошо ухаживают, — сказала Света и сразу пожалела.

Маня прошептала:

-Не суйся!

Катя прожгла Свету взглядом до подвздошной. С таким видом Варвара Петровна говорила Степану Верховенскому: «Я вам этого никогда не забуду!»

А девушка зашла на второй вираж

-Живодеры! — выкрикнула она. — Живодеры! — выкрикнула она. —Не покупайте собак в зоомагазинах! На УЗИ посмотрите — кишечник дырявый, печень не работает, почки отказывают. Им же, разведенцам, все равно, они же деньги делают, а вы ведетесь! Возьмите бездомных, они бесплатные, и здоровье у них лучше! Этих путь заводчикам вернут — на доживание!

 

Мест в кафе не было, и Светлана спросила у мужчины:

- Здесь свободно?

Константин даже не удосужился ответить. Он кивнул. Константин не пил ничего крепче этого шоколадного напитка вот уже больше трех дней. Он крутил ложкой в остывшем шоколаде: этим утром ему пить было нельзя, потому как он уже долго выдерживал новую Людмилу и свидание вот-вот должно было состояться. Он даже прикинул и стал загибать пальцы – действительно ли он трезв три дня? Мозг был ватный, и, казалось, что этот войлок просто лезет из него.

Пока он гнул непослушные, почти металлические пальцы, из-за разговора, который вели девушки, он потерял нить размышлений.

-В пользу полифилетического происхождения собак высказывался Келлер, немецкий зоолог. Его мысли подтверждает разнообразие и неоднородность группы домашних животных. Основным предком собаки, скорее всего, является волк, но в течение эволюции койоты и шакалы тоже могли принимать участие, – говорила Света. И Константин засмотрелся: длинное каре, карие глаза и веснушки, вылезшие на крупный нос, как земляника на бугорок.

- Да ну? — удивился Константин вслух, а потом извинившись, представился,

-Простите, вы так увлекательно рассказывали, — сказал он Свете и второй барышне, которая тоже внимательно слушала подругу.

- А что вас так удивляет? — спросила Света.

- Не разумнее ли предположить, что волк, собака и шакал — это изначально разные виды?

- Ваша версия скучная, — сказала Света. — К тому же эксперимент, проведенный в университете Огайо, показал, что поведенческие реакции собаки и волки одинаковые. Изучение поведения шакалов не показало ничего подобного. Хотя общее у них все так имеется. Вот смотрите, как делятся породы, — Света увлеклась и опрокинула чашку. Маня принялась перекрывать потоп салфетками. Константин вернулся чашке вертикальное положение, а Света даже не заметила конфуза.

- Существует около десяти пород собак, которых можно разделить на «волкообразных» и «собакообразных». Когда я вижу на улицу бездомного пса, я безошибочно могу определить, какие породы повлияли на ее экстерьер.

- Люда, может быть, нашему случайному знакомому, это не так уж интересно? — спросила Маня.

- Нет, нет, — Константин выпрямился, как под электрическим током, и впервые за три дня почувствовал вкус. — Продолжайте, пожалуйста.

Света откинула со лба волосы, вовсе не задумываясь о том, лягут они красиво или как придется.

- Вот возьмем, например, шпица и мастифа. Кто похож на волка, а кто на шакала?

- Ни тот и ни другой, — сумрачно ответила Маня.

- А вот и нет. В неволе под влиянием искусственного отбора шакалы и волки изменились. Зубы стали теснее, рост меньше, сократилась вариативность окраса, в целом они стали куда менее свободолюбивые и агрессивные. Селекция привела к тому, что мы имеем корги или левретку — это красивые собаки, и в природе мы таких не встретим.

- А как вы относитесь? — вдруг спросил Вильгельм, нервно ероша волосы. — К природе добра и зла? Они тоже имеют один корень?

Маня потянула Свету за рукав и громко просипела:

- Он сумасшедший, идем!

Света отцепила ее руку и повернулась к Константину:

- Вы хотите, чтобы я ответила вам по аналогии с моим вопросом? Что ж, давайте рассуждать. Если допустить, что человек искусственно из века век производит селекцию добра и зла, то в каждом отдельном человека добра и зла становилось больше или меньше, в зависимости от совершенных им поступков. Эволюция устроена так, что идет запрос на выживание гена.

- А если какой-нибудь плохой, очень плохой человек захотел бы стать добрым, что ему следовало бы предпринять? — Константин уставился на Свету проясневшим взглядом.

- Идем, Люда, — Маня решительно поднялась.

- Иди, я тебе догоню, — сказала Света, повернулась к Константину и не заметила, как он вздрогнул, когда услышал имя. — Я не могу говорить о вашей категории, но наука разведения животных отвечает следующим образом: чем больше вариативность генов у потомства, тем жизнеспособней особь. Это доказал на довольном простом эксперименте с горохом Мендель.

- То есть, если экстраполировать ваше утверждение на мою область, плохому человеку нужно окружить себя добрыми людьми?

- Я в вашей области не эксперт, — сказал Света и намазала губы прозрачной помадой. – Но, если захотите еще пообщаться, приходите как-нибудь в эту кафешку. Мы тут всегда обедаем. Извините, мне пора.

Света легко поднялась, и сначала заслонила собой стеклянную дверь, а потом все уменьшаясь и уменьшаясь исчезла в толпе. Поток света хлынул на Константина. Он оплатил счет, и с какой-то веселостью подумал, что он сюда больше не придет. А когда решил, что не придет, он понял, что придет, теперь придет точно.

Константин спешил. Его ждала последняя Людмила. Ноги пружинили, к щекам прилила кровь. Он в считанные секунды превратился в красавца с лубка. Барышни заглядывались на него, а мужики хотели дать в смазливую морду. Константин подмигнул старушке в дивной шляпе с пятью розами и запрыгал по ступеням картинной галереи.

Они договорились встретиться у Репина, у картины, где была изображена дочь художника на высокой ветке. Константин припомнил, что девушка превратилась в невероятную дурнущку, когда выросла, но вот на этом холсте, буквально раскачивающаяся под потолком, она выглядела прехорошенькой.

Константин обнял Людмилу, и через ее шубу не сразу нащупал талию. Женщина была тощей и костлявой, как лещ в супе.

-Я думала, ты не придешь, — недовольным тоном сказала Людмила.

- Пробки в Москве просто чудовищные, если сложить все машины в городе, а потом вскарабкаться на них, мы можем колонизировать Марс!

-Правда? — улыбнулась Людмила, зубки у нее были жемчужные. Она оттаяла и уже все ему простила. Добыча будет легкой, — подумал Вильгельм.

 

Катя сказала, что заляпана стеклянная дверь салона. Света ответила, что уборка в ее обязанности не входит. Но замдиректора быстро доказала обратное. Инвентарь не включал тряпок и моечных средств, поэтому Света включила их в список покупок, куда уже входили на постоянной основе пакеты для мусора.

Рабочие устанавливали вторую ванну, будто бы им было одной мало. Они жужжали, дребезжали и скрипели так сильно, что Света пропустила звонок матери. Света проверила график грумеров, и обнаружила, что запись где-то по два с половиной пса в день. Половиной пса обычно оказывались коты. Из-за чего нужно было городить огород — оставалось загадкой.

Мастер оказался веселым дядькой в трениках и майке на голое тело, который сказал, что она загубила орхидею. Цветок торчал на шкафу прямо надо Светкой, и она точно не знала, кто кого убьет первым. Мастер по ванным полез в горшок с ножницами, что-то отрезал и сказал, что теперь все в порядке. Звякнули ключи, появилась Катя и первым делом спросила: «Где орхидея?» Свете пришлось сказать, что цветок погиб.

Катя разозлилась и велела Свете купить фотоальбом, чтобы демонстрировать животных «до» и «после». Света хотела сказать, что у нее нет фотоаппарата, но тут пришла грумер Яна и нашла, что идея отличная. Она сама фотограф, и ей для портфолио как раз бы пригодились образцы. Когда Катя и рабочие ушли, Света сказала Яне, что вчера звонили клиенты и пожаловались, что их собака после процедур начала извергать завтрак, а потом обед и так до ужина причем с двух концов собаки. Яна заверила, что все шампуни натуральных составов, блевать и дристать там не с чего. Свете было хорошо известно, что натуральные яды мало чем хуже синтетических, но все-таки позвонила хозяйке шпица и сказала, что шампуни из натуральных ингредиентов. Хозяйка пригрозила разбирательством, а Света подумала: говорить Кате или не говорить.

Выстроилась очередь. Яна забрала йорка. Света обрадовалась клиентам и тому, что больше не нужно изображать занятость, а можно быть занятой на самой деле. Имитация отнимала много сил.

-Что за порода? — заглянула она в переноску и обнаружила шерстяной комок пшеничного цвета.

Света признала характерный «бородатый» подбородок, это был терьер, но определить какой именно она не смогла.

-Не все ли вам равно? — сказал подросток, который шкурой чувствовал, что интерес у Светы шкурный.

Мама сделала выговор подростку, а потом сказала Свете:

-Керн-терьер.

Света выдавила комплимент терьеру: «как пшеничное поле Ван Гога» — подумала, что комплимент не самый удачный (вороны на пшеничном поле было последним, что нарисовал художник перед тем, как свести счеты с жизнью) и записала собаку на свободный слот.

 

Константин навалился на барную стойку и покрутил стопку.

- Знаешь, Петя, я думаю, я плохой человек.

Петр отъехал на табурете и стукнул приятеля по спине — то ли пробуя на прочность, то ли по-дружески — и рассмеялся.

- Конечно, ты плохой человек, иначе тебя здесь не было бы.

- Я убил людей, — сказал Константин

- Конечно, — подтвердил Петр. Он так и не убрал руку, и она вдавливалась в плечо. — Иначе тебя бы здесь не было.

Константин опрокинул стопку:

- Тебе тоже так плохо?

- Что такое небольшой жар для настоящего мужчины? — сказал Петр. – Не затягивал бы ты с Людмилой, как рукой бы сняло.

Петр поцокал языком и неопределенно махнул бармену с определенным желанием, чтобы тот обновил.

- А если я не стану заканчивать сотню? — спросил Константин и вскинул глаза. Петр убрал руку и пожал плечами.

- Тут все просто. Ты пройдешь через светящиеся белые ворота, вернее, тебя, протащат, и ты физически исчезнешь. Исчезаешь ты, и все то, чего ты успел сделать на этой грешной земле.

- Мои дети умрут, а жертвы обретут жизнь?

- Твои дети исчезнут, — подтвердил Петр. — Что касается жертв, то останутся живы их дела, идеи и всякое такое. Воскрешение мертвых — это следующая часть программы, и произойдет она, как известно, не на земле.

Константин заметил, что Петр на этот раз избежал слово грешной.

- Высший разум — разумен, а Бог милосерден, никто из них не станет убивать моего ребенка, — сказал Константин, выдвинул челюсть и пьяно, по широкой амплитуде покачал головой.

- У тебя кто? Мальчик или девочка?

- Девочка, — нехотя ответил Константин.

- Повезло, а у меня сорванец, такой же негодник, как его папаша. Васькой я его зря назвал. Надо было Вениамином.

Петр сделал пару выпадов и даже стукнул ногой по стойке.

-Знаешь, так это не работает. Мир лежит во зле, но есть озерки добра, эти два водоема никак не пересекаются. Вера зороастрийцев в то, что добро — это одно, а зло — совсем иное качество м справедлива. Никто спасением твоей жалкой души заниматься не будет. Всем головы запудрила идея о том, что Иуда, мол, служил интересам Христа. Он был лоботрясом, сребролюбцем и прохвостом, и Леонид Андреев это хорошо знал. В общем, дорогой мой друг, если позволишь, совет: проконтролируй логистику последней Людмилы, а уж князь Тьмы, он же князь Тишины, постарается, чтобы ты ни в чем не нуждался.

- Но почему мне так паршиво? – спросил Константин, ероша волосы и упираясь лбом в барную стойку. Сквозняк обвил его цепями, и даже толстое пальто не спасало от холода.

- В той катастрофе ты угробил пятерых человек, почему тебе должно быть легко? Тут только один путь — увеличить количество жертв, путь, так сказать, экстенсивный, распашка трех полей, помнишь учебник истории?

- Я не хотел, чтобы они умерли, я хотел, чтобы я жил, — тихо сказал Константин.

- Эвфемизмы тебе не помогут, ты желал им смерти, а себе жизни, — Петр стукнул Константина по лопатке, и почувствовал, как она, сопротивляясь, выставилась.

Константин положил голову на руки, закрыл глаза и уснул.

 

Кассирша пикала товарами и жаловалась Свете, что с них снимают недоимки. Света смотрела, как она быстро отсчитывает деньги, что-то берет, что-то возвращает, и в этом кружении средств было что-то астрологическое. Немудрено потерять полтинник или даже сотенную. По дороге в салон она решила проводить Маню. Они шагали вдоль клеток с собаками и спорили.

- У этого прикус неправильный, — говорила Маня. В этот момент она напоминала Свете волка из советских мультиков. — А этот крипторх.

- Так он же щенок, — заступилась Светка.

- А у этого дисплазия суставов, смотри, как лапа прилегает к полу. Разве так она должна стоять? Где бочковатость ребр и комкость лап? А этот! Ты гля, как скошен таз. Чего у этого немца со спиной, его, как в «Обители Зла», лазером срезали! А вот этот хорош – ну что за стойка у собаки!

-Людка, он фекалии ест!

- Пустяки, ты смотри, как хвост свечкой держит!

На диване Свету ждала хозяйка йорка, и они затеяли разговор.

-Три килограмма собака, а мозг — один грамм, всюду ссыт и гадит. Завели дети, а я теперь должна с ней возиться. То на прогулку, то в салон, никакой жизни! Скорее бы подохла.

Лицо женщины было истеричным и измученным. Свете стало интересно, кого она имеет в виду: собаку или себя.

Она подумала, что, если она будет так выглядеть в 35 или 40, лучше бы заранее приготовить двустволку.

-Может быть, она забавная эта ваша Дуся? — спросила Света и откатила кресло на колесиках.

-Ничуть, — хозяйка отказывалась давать шанс несчастному йорку.

Они через стекло видели, как Яна ловко орудует ножницами. Ножницы были здоровые — два кольца, два конца, а посередине шуруп — но грумер ловко подстригала челку и умудрялась при этом не проткнуть собаке глаза. У Дуси двоились коленки — она до смерти боялась подхватить глазную болезнь царя Эдипа.

 

Константин на автомате выполнял протокол: дарил подарки, пышные букеты. Еще ни одна Людмила так просто ему не давалась. Петр, который захаживал к нему по вечерам, не мог нарадоваться.

- Еще чуть-чуть, мой друг, и ты выплатишь свой долг.

- Петр, а что будет, если я не стану убивать последнюю? – вдруг спросил Константин, пытаясь снять ценник со стеклянного стакана. Она намокла под водой, но все равно не отдиралась.

Петр нахмурился, плюхнулся в кресло и постучал зонтом-тростью об пол.

- Да ничего хорошего, я же говорил тебе! Хотя ты и был вдрызг. Неужто ничего не запомнил? — спросил он, а Константин покачал головой. — Видал я таких дроздов, они вот так же, как ты, в последний момент хватались за очко. Не трусь, мой друг, это не достойно твоего славного хайка.

- А все же? — настаивал Константин. Он поставил перед Петром стакан, и фиолетовая жидкость расплескалась.

- Белая рамка, мой друг, ты, твои дела и дочка исчезнут, а боль, которую ты испытаешь, не будет ни с чем сравнима, — Петр показательно зевнул. —То жжение кожи, которое ты испытывал в минуты апатии — это ничто перед тем, что ты почувствуешь.

- Откуда тебе знать? Ты же не проходил через эту рамку! – допытывался Вильгельм.

- Почему же, я пытался, в первый же день. Это медленно и очень больно, так описывал муки Данте. Вот послушай. «Я видел двух, спина к спине сидевших, как две сковороды поверх огня, и от ступней по темя острупевших» ...

- И что же дальше?

Петр опустил лицо, и оно почти скрылось за меховым воротом:

- Я сказал: «Довольно, мой князь, я буду служить тебе вечно!»

- Так ты стал вербовщиком?

Петр кивнул и медленно свел ладони в хлопке.

-Ты можешь избежать этой участи, князь Тьмы щедр с теми, кто выплатил долг.

Константин задумался и отер лицо.

- Да что с тобой? — удивился Петр. —Я не вижу следов депрессии: ты подтянут, молод, и я слышу, как бежит кровь по твоим жилам.

- Будущее страшит, — Константин пожал плечами.

- У тебя нет будущего! — медленно произнес Петр и положил на шею Константину тяжелую ладонь, как Раскольников топор на голову старухе.

- Я влюбился, — ответил Константин, стряхивая руку.

Петр расхохотался: он ржал с открытым ртом и показывал свои блестящие ровные виниры.

- Надо же и в тебе проснулся Казанова! Эту стадию обычно проходят в первый год, а ты так влетел мордой в фонарь на исходе срока?

Константин обиделся и принялся вертеть в руках пустой стакан. На донышке плескалось вино, окрашивая стенки фиолетовым кольцом.

- Ну-ка плесни еще, — попросил Константин.

Петр дотянулся до бутылки и опрокинул ее над стакан, пока она булькала, наполняя емкость до краев, он говорил:

- Понимаешь, Константин, ты труп, тебя не существует на самом деле. Ты удачный гомункул. Князь Тьмы сконструировал твое тело, и впихнул туда твой грешный дух. Ты слаб, ты жалок, ты мертв. Влюбленность для тебя — это как влюбленность подростка в кинозвезду. Ты примеряешь на себя костюм не по размеру, ты треснешь, Константин. Ты властен лишь над духом, ты можешь принять решение развоплотиться или насладиться загробной жизнью. Думаю, там тебе выдадут Армани.

Константин хотел что-то сказать, но Петр хлопнул ладонью по столу.

- Не говори ничего, — Петр залпом опрокинул стакан. —Завтра я приглашаю на экскурсию, и как ты понимаешь приглашение это лишь вежливая форма приказа.

- Завтра у меня свидание со Людмилой, — хотел было увильнуть Вильгельм.

- Наше предприятие куда важнее, — сказал Петр, потянулся, задел руками ламу, она стала угрожающе раскачиваться, окрашивая то одну, то другую сторону в черные и белые цвета.

 

Света заметила, как дым стелется по полу и пошла выяснять, в чем дело. Белка в клетке прыгала как сумасшедшая. Света вспомнила зоошизу и подумала, может, правда, вид людей, тесная клетка и невозможность наблюдать природу в ее естественном цвете наносит непоправимый вред диким животным. Впрочем, имитация флоры в клетках тех животных, кому деревья были необходимы, была соблюдена, да и электрический свет внутри не был таким холодным и безжалостным, как в остальном магазине.

-Чего это у нас — Твин Пикс? — спросила она Маню.

Маня сложила руки на груди, сейчас она была похожа на мультяшного хомяка, и экспертно заявила:

-Вентиляция не справляется! Эти пожары! Эти торфянки! Когда уже лето кончится!

Света поймала свое отражение в зеркале, и подумала: а на какого зверя похожа я? И быстрая мысль: а поеду ли я осенью в Германию?

-Люда, а чего тойчик?

Маня повздыхала еще о пожарах, а потом сказала:

-Забрали ночью, кесарево делали. Эти искусственные породы! Этот узкий таз! Займи пятихатку до пятницы, — вдруг сменила тему Маня. — Вчера на пляже обгорела, пантенол бы купить. Кожа вся пониже спины слиплась, не пошевельнуться.

Света вытащила из кармана деньги, а Маня пошла вычищать говно из клетки фокстерьера. Возвращаться было неохота. Света прошлась вдоль клеток и застыла за спинами папы и сына. Последний клянчил сфинкса. На счет этих кошек существовало только два мнения: фу, какая мерзость и о, какая богическая тварь. Наблюдая сползающие к шее, к подмышкам, к изгибам бедер морщины (так вот как я буду выглядеть в старости), Света склонялась, скорее, к первой версии. Однако глаза кошки были зеленые, большие и очень походили на кристаллы из онлайн-игры. Кристаллы нужно было складывать одну за другой, и, если их выстроить в ряд, можно выиграть бонусы и побить рекорд. Света часто видела, как в транспорте люди (чаще senior: потреблять больше белков, меньше жира и углеводов), яростно нажимая на кнопки, сбрасывали напряжение. В общем, она, наверное, и ко второй версии склонялась тоже. Кошка смотрела высокомерно, она презирала всех и делала вид, что ей не страшно. Чтобы смотреть с таким презрением нужно, во-первых, все-таки быть напуганным, а во-вторых, презирать и то, что тебя напугало, и самое себя. Свете стало жалко кошку, и она пристала к папаше, чтобы он купил сыну сфинкса.

-Шерсти наглотаешься, так вылизывать, — сказала Маня. Катя одобрительно скользнула по Свете взглядом.

-Бенгальскую надо брать, — сказал отец. — Они дружелюбные.

-Это кто вам сказал? — вмешалась женщина с тремя пакетами, явно принесенными из дома. — У меня такая дикарка, что гости приходят караваями, а уходят нарезными батонами.

Самоеда записали на девять часов утра, и это было самое неподходящее для большой, пушистой собаки время. Чтобы вычесать Джерри, который был, нужен был стол, которого не было. Поэтому самоеда держала Света — прижимала его к стеклу, а Яна стригла. Катя часто проходила мимо, даже когда ей было в другую сторону. Света никак не могла постичь причину такого поведения, и была не до конца уверена, что ей нравится происходящее, пока Катя не выдавила из себя что-то одобрительное. Возможно, это было даже не слово, а какой-то звук. Но Света с Яной его хорошо расслышали. Света подумала, что, если выбирать тотем, то они с Яной были летучими мышами.

Инвентаризация проводилась ночью. Работники магазина сводили количество продуктов на полках с количество продуктов на бумаге. Как и запоминание шампуней, подсчет не был сильной стороной Светланы. Такое никому — особенно на рабочем месте не скажешь: «Я не могу складывать цифры». 2+2 у нее никогда не было равно четырем. Каждый раз у нее выходила разная сумма. Люди обычно воспринимают такие заявления как шутку (они смеются и страдальцу тоже приходиться смеяться вместе с ними). Другие, кто воспринимает заявление серьезно, думают, что ты дурак и лентяй. Объяснить, что это искажение — твоя особенность — невозможно. К тому же эта особенность больше похожа на дефект, чем на преференцию, бенефициаром которого ты являешься.

Света вдумчиво рисовала галочку соответствия за галочкой, и эта стая дружно улетала к замдиректору магазина. Света опрокинула на себя кофе из термоса, и большую часть ночи просидела в салоне, высушивая одежду.

 

Петр стоял в своей любимой подворотне и изучал надписи. «Вася, выходи поговорим». «Fuck system». «Душа моя». «Нет, нет, да». «Люблю одного мальчика». «Ты будешь счастлив. Да-да, я тебе говорю!» Ледяной ветер гнал поземку, и хотелось спрятаться под одеяло.

- Наскальная живопись, — Петр дернул лицом. — Хочешь, процитирую тебе любимые выдержки?

- Идем, холодно, — сказал Константин.

- А я-то думал, что после вчерашнего тебя будет припекать, — усмехнулся Петр.

Он бодро засунул под пальто газету и зашагал вглубь. Чернота быстро сменилась белым. Константин увидел, что они входят во двор. Он услышал детские крики, а потом чуть в стороне разглядел детсадовскую площадку.

- Я не пойду, — сказал он.

- Как миленький пойдешь, — сказал Петр. Он вдруг стал меньше, его глаза — злыми, и он резко постарел. Константин почувствовал, что его тащит к забору, и он ударился лицом о решетки.

- Видишь, — сказал Петр, который вернулся в прежний размер. — Вон ту девочку в розовой шапке. Ой, уронила! Вот же какая неуклюжая, теперь испачкает. Смотри, как на нее кричит эта ужасная воспитательница. И где таких только штампуют?

- Прекрати, — сказал Константин.

- А я еще не начинал, — Петр выгнул в замке руки. — Если ты не добьешь своих Людмил, то вот эта кроха — плоть от твоей плоти, мой друг, умрет. Теперь ты понимаешь, что твоя влюбленность не имеет значения. Она — живая, а ты — мертвый. Она рыдает, а ты хладнокровно, спокойно, как обычно, делаешь свое дело. Думаешь, что, погубив 99 женщин, их хрустальные, нежные души, ты спасешься? Или тебя спасут? Нет, мой друг. Этот мир стоит на рациональных основаниях, тут нет ничего мистического. Делай, что должно, и будь что будет.

Петр сильно похлопал по спине Вильгельма, и, выпуская, изо рта облака пара пошел вперед.

 

- Ты ему яйца водой прямо из шланга полей. — сказал мужчина медианного возраста и дал отбой.

Света с хозяйкой четырех пуделей так уставились на мужчину, что он решил объясниться:

- Эта инструкция для коня и берейтора, – он похлопал по переноске с котом, проверяя жив ли Шредингер. Кота предстояло обрить, оставив его утешаться львиной кисточкой на хвосте. И это утешение состояло только в наименовании, поскольку кисточка больше походила на беличью, и не от белки, а от кисточки, что рисует дождь и другие явления природы.

- Арабский скакун? – Света решила продемонстрировать познания в области коневодства.

-Ахалтекинец, – ответил мужчина.

- У вас дом на Рублевке? – полюбопытствовала женщина. Она с тремя пуделями ждала четвертого. Пудели расползлись по полу и нервно разевали рты. Большая часть зубов отсутствовала, а те, что были в наличие умоляли, чтобы их вырвали. Это у хозяйки, у собак с зубами было все в порядке. Хозяйка заметила, что Света уставилась на собачьи челюсти.

- Натуралкой кормлю, видели бы вы, какие зубы привозят после сушки ветеринарам. Насмотрелась!

Мужчина вежливо спросил:

- А у вас собаки в каком количестве?

- Пятеро, — ответила женщина.

- И как вы располагаетесь?

- В однушке, дом у метро, – ответила женщина.

- Пятерых собак в хрущевке! Им же выгул нужен!

- Это предложение? – выпрямившись, спросила женщина.

Мужчина усмехнулся.

 

Константин поцеловал руку Людмиле, это были маленькие аккуратные, чуть жирноватые пальчики с красивым маникюром. Людмила вся изогнулась, подавая ему руку. Он собрался с мыслями. Эта любительница искусства, эта вечно сидящая на сельдерее барышня мечтала о замужестве, как только мать впервые ей сказала «нет». Она, послушная дочка, примерная барышня нуждалась в том, чтобы теперь в 33 года пойти наперекор матери и наконец выйти за первого прохвоста замуж. Она наконец скопила достаточно сил, чтобы бросить своим дряхлеющим любящим смертной любовью диктаторам вызов.

Константин почувствовал на себе взгляд. Он поднял глаза, и увидел Людмилу, ту, с которой уже три недели встречался, когда она не была на работе – в большом, похожим на ковчег Ашане, что на Рублевке. Девушка демонстративно положила деньги на стол и поднялась. Она вытащила зарядку вместе с телефоном из розетки и решительно направилась в сторону двери.

Константин вскочил и ножки стула протяжно взвизгнули.

- Ты куда? – капризно спросила Людмила

- На кудыкину гору, – коротко бросил он.

- Но я думала: кольцо, свадьба, – пробормотала она, теряя лицо. – Я уже всем сказала, что...

- Найти себе настоящего жениха, – Константин отцепил от пачки деньги и рванул.

- А ты какой? – спросила она, стряхивая слезы.

- Я — липа, — сказал Константин и побежал, чуть не сбив входящего посетителя с ног.

- Полиция, полиция! – обмахиваясь платком, закричала Людмила и съехала по шубе на пол.

Людмила ждала его у входа. Она сердилась, и между бровей запала складка. Константин вздохнул, если бы у него не было шанса, она не стала бы его ждать.

- Кто эта женщина? Почему ты целовал ей руку? – улыбаясь, сказал ей Константин.

- Не утраивай скандал, – ответила Света.

- Это Людмила, мне по работе нужно приволокнуться за ней, –Константин примиряюще положил ей руку чуть ниже плеча.

- Ты поехал на Людмилах? – в глазах Светы промелькнуло разочарование. Она морочила ему с именем голову и не думала, что у него тоже могут быть заморочки. – Пойдешь со мной или вернешься в ресторан?

Константин обнял ее за талию.

- Слишком быстро, – сказала Светлана, отстраняясь.

Константин вздохнул, его щеки заполыхали жаром. Добравшись до квартиры, он совсем занемог. Света уложила его в кровать и угостила малиновой микстурой.

Утром их разбудил стук в дверь. Света накинула халат и побежала открывать. На пороге стоял Петр, он отодвинул девушку и в грязных ботинках прошел в комнату. Он навис над Вильгельмом и сказал:

- У тебя не осталось времени. Мы неплохо устроимся здесь, друг!

- Петр, будь любезен, закрой дверь с той стороны, – тихо сказала Вильгельм.

- Ты еще пожалеешь, – сказал Петр, вложил ему в руки нож и вышел, оставляя за собой черные следы. Света посторонилась, когда он прошел. Она смотрела в его холодное, равнодушное, все знавшее мертвое лицо.

Света спеленала Константина и принялась петь ему колыбельную. Константин провалился в забытьи. Он очнулся через несколько часов, разлепил губы и потянулся к девушке. Она скользнула под одеяло, а он, чувствуя под боком рукоять ножа, на ухо спросил:

- Крылатая букашка ищет укрытия. Осень. Она залетает в подъезд и цепляется за потолок. Заснет она в этом подъезде или умрет во сне? Мертва она или жива?

Света прикрыла глаза:

- Она пережидает неблагоприятные условия в анабиозе, а весной расправит крылья и полетит на луг.

- Как ученый, скажи, – прошептал Константин и сжал рукоятку ножа. Света придвинулась ближе. – Может ли что-нибудь исчезнуть бесследно?

- Закон сохранения энергии, – быстро начала Светлана и вскрикнула. В грудь вонзилась рукоять ножа.

 

Света сгребала шерсть в груминг-салоне. Веник и савок шваркали об пол. Она выпрямилась и посмотрела в зеркало – большое во всю стену. Кошачья шерсть облепила халат, штаны и рукава. Шерсть попала на волосы и налипла на лицо. Она принялась стряхивать шерсть, а вместо этого царапала кожу. Она подбежала к двери. Под электрическим безжалостным светом она толкнула стекло, но оно не поддавалась. Стекло стало тяжелым, монолитным, как слюда. Шов между стеной и дверью исчез. Стекло затвердело и стало стеной. Света поймала отражение в зеркале. «Бенгальская», – подумала она и запрыгнула в пустую коробку.