— Давай посчитаем все синие платья, — Горин щёлкнул пальцем по боковому стеклу.

Мимо машины как раз прошла девушка в синем платье. Остановилась под светящейся надписью «Ликарство», посмотрелась в зеркальце и начала спускаться.

— Давай посчитаем, — сказал Велкин и достал пачку сигарет. — Это первая прошла. Только нужно какое-нибудь условие.

— Какое? — Горин смотрел на ночную улицу перед клубом и не оборачивался.

— Ну, допустим, если будет чётное число платьев, то уступишь мне. Если нечётное — даришь ты, как всегда.

— Ладно.

К лестнице, ведущей в клуб, приблизились парень с девушкой. Но не стали спускаться, пошли дальше. Правильно, подумал Горин, лишние нам ни к чему. Вроде бы «Ликарству» были нужны новые посетители, поклонники, много поклонников, но Горин, входивший в число десяти самых близких и преданных, ревновал к любому новичку. Вдруг их тоже примут в круг избранных, вдруг его опустят в рейтинге.

На ещё одной прошедшей мимо девушке была чёрная юбка и белая рубашка.

— Лучше белые платья считать, — сказал Велкин и выдохнул табачный дым в открытое окно.

— Да какая разница?

— Синее не особо видно в темноте. Ночь ведь с этим светом тоже, считай, синяя. Не чёрная ведь, как сажа.

— Ну да.

— Поэтому и не видно ничего. Вот идёт какого цвета?

В тусклом освещении витрин шла девушка. Издалека её платье показалось чёрным, но синело с приближением, будто свет фонарей вливался в него, разбавлял. Только не успела она дойти до машины, как Горин и Велкин поняли, что платье на ней фиолетовое.

— Я уже подумал, что синее, — Горин открыл-закрыл бардачок.

— Давай белые считать, — снова предложил Велкин. — Или можно красные, их точно увидишь в темноте.

— Нет, только не белые и не красные.

— Почему?

Горин ненадолго задумался, потом сказал:

— Помнишь Аню Норину?

Само собой, Велкин помнил её. Когда они были школьниками-одноклассниками, Аня училась на два года младше и была в двадцать два раза красивее всех в их тогдашнем мире.

— Её не забудешь, — ответил Велкин.

— Я как-то ей в любви признался, — Горин вздохнул.

— Да? Ты не рассказывал? Не помню.

— Нет, не рассказывал. Но так глупо получилось. Она в тот день показалась мне такой невероятной, и я подловил момент, когда она спускалась по лестнице и никого не было. Я глотал слова, заплетался, а она расхохоталась. И сказала, что если я правда её люблю, то должен поцеловать её каблук.

— Серьёзно? Вот же стервь.

— Я не стал, к счастью. И вот как раз она была тогда в белом платье и красных колготках. Не ярко красных, но таких, приглушённых. Сейчас мне бы показалось такое слишком броским, конечно. Но в тот день заворожило. С тех пор ненавижу белые платья и красные колготки.

Горин не забыл, но не стал рассказывать, как она тогда назвала его жалким. Так и сказала, выставив ногу вперёд: «Какой ты жалкий».

От одного фонаря к другому перелетела линия. Затем полетела к следующему фонарю, вернулась. Как если бы на экране телевизора появилась вертикальная полоска и передвигалась то вправо, то влево. Буквы «Ликарства» задрожали, заволновались.

— Что это? — спросил Велкин.

Отвечать было не нужно. Это из непроглядной темноты спустилась леска с крючком на конце. Кто-то на небе решил порыбачить ночью.

Леска замерла рядом с машиной, словно невидимый бог задумался, куда повести, где клюнет. Не прошло и десяти секунда, как леска дёрнулась и перелетела на другую сторону улицы.

А там уже из темноты двора вышли две фигуры. Нетрудно было узнать в них бездомных, которые часто ошивались недалеко от клуба. Иногда их просили убрать мусор, отмыть грязь, расплачивались с ними выпивкой и сигаретами. Они были мирными и добрыми обитателями дна, никому не мешали и как будто боялись, что их прогонят.

Один из них, более тихий и послушный, первым подбежал к леске, схватился за неё и заглотил крючок. И сразу леска повела его в переулок без освещения. Второй бездомный последовал за пойманным другом.

— Ладно, считаем синие, — сказал Велкин и потянулся за ещё одной сигаретой.

Но синих больше не было. Значит, только одно, нечет.

На выступлении в эту ночь Лика утопила всех в потоках своего сознания.

А после, когда в тайном зале осталась лишь дюжина преданных поклонников, Горин, как самый-самый преданный, подарил ей стеклянный шар с моделью рождения Вселенной внутри. Встряхнёшь — и сразу из центра начнут разлетаться миллионы самых разноцветных огоньков.

 

***

 

На следующее утро Горин проснулся, всё ещё чувствуя поток сознания Лики, все её колокольчики. Чтобы взбодриться, подошёл к холодильнику и достал бутылку холодного кофе. Пушистая шерстяная нить тянулась мимо окна. Но не такая тонкая, как из мотка пряжи, а толщиной с провод линии электропередачи.

Вспомнилась вчерашняя рыболовная леска.

Горин хлебнул кофе, подошёл к окну и увидел под домом её. И узнал в то же мгновение, хоть и столько лет прошло. Хоть и видел её со спины, да ещё и эта шерстяная нить тянулась от затылка к небу, разделяла волосы.

Он быстро оделся, рванул дверь на себя, а когда спустился по лестнице и выбежал из дома, то будто оказался перед невидимой стеной, — город скрывал его за стеной шума. Можно было повернуть обратно, тихо подняться к себе, тихо прикрыть дверь, сесть на табурет у порога...

— Аня, — сказал Горин.

Она обернулась, и стена рухнула.

— Здравствуй, — её голос изменился, как если бы покрылся мелкими трещинами.

— Давно не виделись.

— Давно.

Она и сама изменилась. Уже не та, что стоит всего мира, уже не лучше всех. Простая, обычная, одна из многих.

— А ты всё тут живёшь, — сказала Аня.

— Живу. А это? — Горин показал пальцем на толстую шерстяную нить, тянущуюся к небу. Жест получился глупый.

— Это я поймала. Или меня поймали. Не знаю, как правильно.

— Да как так? — Горин подошёл ближе, присел рядом.

— Трудно рассказать в общих словах, — начала Аня. — Мы поссорились с Марком. Ну, мужем моим. Первый раз так разругались. В общем, я его заподозрила... Причины были. Неважно. А потом я стала кричать, никогда так раньше не злилась. Даже уши закладывало. А потом я ушла в свою комнату и мне захотелось что-нибудь разбить, сломать, что-то такое сделать... заметное. Чтобы он пожалел. И тогда я увидела эту спицу.

— Спицу? — Горин ещё раз осмотрел нить. Толстая, почти корабельный канат, она тянулась от затылка Ани и уходила в небо.

— Да. Висела в углу, прямо в воздухе. И я не испугалась, сразу поняла, что она пришла ко мне как к отчаявшейся, хотя на меня раньше ведь никогда не охотились. Я схватила её и вонзила себе в шею.

— Ты... зачем?

— Боли не было. Она просто прошла сквозь горло, и я почувствовала, как из меня потянулась нить прямо сквозь потолок. Странное чувство. Мне показалось — мою тень скрутило и протянуло через меня.

Горин смотрела на Аню и ничего не говорил.

— Я была в таком отчаянии, — продолжила она, — не соображала, что делаю, лишь бы хуже стало. А потом вернулась на кухню, где сидел Марк, и увидела, как он испугался, увидев меня с этой нитью. Но он не смог её оборвать. А я смотрела ему в испуганные глаза и говорила: «У тебя есть кто-то. Её любишь?».

— Нет, — сказал Горин, не понимая, что ещё добавить.

— Да, да. И знаешь, что ещё? — голос её дрогнул, сейчас совсем разлетится на кусочки. — Отец тоже не смог разорвать. Да никто, никто не смог из всех, кого я знаю. Всякие знакомые и коллеги то понятно, я для них не самая важная в жизни. Но папа и Марк...

— Быть не может. Но ведь найти кого-то можно, — сказала Горин. — Помнишь, какой ты была популярной?

— Была, — голос её совсем треснул. — Что теперь делать, не знаю. Как же глупо получилось. Но может ты попробуешь? Я ведь нравилась тебе. Я не забыла твоё признание на лестнице, — она едва заметно улыбнулась, первый раз за этот разговор, и голос её словно чуть окреп.

— Я тоже не забыл, как раз вчера вспоминал.

— Вот, хорошо, — ещё чуть крепче. — Тогда попробуешь?

— Я? Да можно. Давай.

Горин потянул руку и сразу понял, что у него тоже не получится, не сможет разорвать. Будто сам город шептал ему на ухо:

— И у тебя не получится.

Не получилось. Он дёрнул раз, дёрнул сильнее, ещё раз. Не рвалось.

— Ладно, это не последняя надежда, — сказала Аня совсем уже осколками голоса. И Горин понял, что последняя.

— Пойду я, — она потянулась, как за сумочкой, только сумочки у неё не было. Огляделась и добавила: — Дома оставила.

Потом поднялась. Или её дёрнуло за нить, как куколку. Горин не понял, показалось ему это или нет.

— Главное, не сдаваться, правда? — сказал она и направилась в сторону пешеходного перехода. Толстая нить разделяла её волосы на затылке, и они лежали неровно, немного путались.

Шум города скрыл стук её шагов почти сразу, точно говоря:

— Я ведь предлагал тебе развернуться и уйти. Зря не послушал.

 

***

 

Горин работал, отдыхал, сходил на очередное выступление Лики, где она зажигала фонари, разгоняя темноту вокруг и внутреннюю тьму из каждого посетителя. Только образ Ани с шерстяной нитью в затылке не ушёл вместе с тьмой. Найдётся тот, для кого она важнее всех на свете, убеждал себя Горин, найдётся. Ведь она была королевой, неужели все рыцари бросили её? Неужели затерялись в суете города, поменяли замок на тесные офисы и цеха огромных заводов?

День сменился ночью, будни выходными, серое небо заволокло фиолетовой, как платье той незнакомки, тучей. Пошёл дождь.

Горин сидел у окна. Хотелось просто сидеть и смотреть, как поливает улицу. Вода стекала с тротуаров на мостовую, заливала клумбы и небольшие балконные садики. Около дома на другой стороне, как показалось Горину, потоком воды подняло канализационный люк.

Позвонил Велкин.

— Ты был какой-то рассеянный на последнем выступлении, — сказал он. — Тебе повезло, что она не заметила твоего отстранения. Ты ведь для неё самый преданный, первый среди равных.

Велкин напомнил о других выступлениях, на которых очищали разум, даровали счастье, наполняли жизнь смыслом. Вспомнил своё любимое, когда Лика ночью вывела всех поклонников из клуба и город оказался пустым. Горели витрины, рекламные щиты, свет в окнах, но людей не было. Поклонники вместе с Ликой заходили в чужие квартиры, осматривали чужую обстановку, пробовали чужую коллекцию виски. Сходили в музей, где не было охраны, полежали на антикварных кроватях. А потом отправились на кладбище и долго сидели в закрытом склепе. Лика рассказала, что в нём покоится известная танцовщица, руки и ноги которой поймали верёвками, как марионетку, и задёргали, затанцевали насмерть.

— Да, помню, — сказал Горин.

— Вот и не забывай. А то ещё Лика опустит тебя в рейтинге.

Горину не хотелось рассказывать о визите Ани. Но история танцовщицы была так похожа: там верёвки, у Ани шерстяная нить. И он рассказал.

— Её удочкой поймали, как того бомжа? — спросил Велкин.

— Нет, спицей для вязания.

Не хотелось рассказывать, но он рассказал, как она пришла, какой слабой выглядела, с какой надеждой смотрела.

— Вот как бывает, — равнодушно произнёс Велкин. — Попалась наша стервочка.

— Мне её так жаль, — сказал Горин. — Сам не знаю, почему так сильно.

— Старые чувства пробудились?

— Может быть.

— Хотя знаешь, в школе она мне не прям так сильно нравилась. Ну как, классная была, конечно, но грубая. Самое яркое, что помню, это как после уроков она вышла из школы с каким-то крутым парнем из старших и крикнула своим одноклассникам: «Пока, придурки». А потом развернулась в сторону нашего класса и сказала: «Вас это тоже касается».

Горин усмехнулся и посмотрел в окно. Дождь не утихал, казалось — даже усилился. Заискрил провод под магазинной вывеской.

— Сейчас Аня другая, — сказал Горин.

— Все мы сейчас другие, — сказал Велкин.

 

***

 

Никому не хотелось рассказывать, ни с кем не хотелось обсуждать, как он нашёл Анин адрес, как пришёл к ней и попытался ещё раз выдернуть нить, разорвать её. И снова не получилось.

— Ты очень добрый, — сказала Аня.

Как уговорил её снова сходить к отцу. Оказалось, что он лежал в санатории. Не хотелось рассказывать, как старик плакал, дёргал за нить, а она не отрывалась.

— Как же так, как? — говорил он.

Горин не понимал. И город вокруг тоже не понимал, тоже говорил:

— Я не понимаю, как и все вы.

Потом, когда Горин проводил Аню до дома, она сказала ему:

— Папка всегда хотел сына. Это осталось в глубине, он не осознаёт.

— Так не бывает, — сказал Горин.

— Ты сам всё видишь.

Он видел, но это не должно было быть правдой. Не хотелось обсуждать это, рассказывать, хотелось отмолчаться об этом.

После очередного выступления поклонники разошлись, «Ликарство» опустело. Горин остался один в тайном зале. Охранники не подходили к нему, не просили выйти. Словно знали, о чём он думает, как не хочет возвращаться к повседневному.

Пускай, думал он, у Ани не осталось того блеска, какой был раньше, но всё же она хороша. Неужели никто не влюблён в неё, как я тогда, не мечтает о ней.

— Замечтался? — услышал он голос за спиной, обернулся и увидел Лику.

Она обошла столик и стала напротив.

— Ты в последнее время очень печальный.

— Всё хорошо, — сказал Горин и тут же ухмыльнулся, поправил себя: — Зачем я обманываю? Да, всё нехорошо.

— Возьми, — Лика указала на поднос с тарелкой и ложками, — и пошли за мной.

Они долго поднимались по каменной винтовой лестнице. Лика шла впереди, а Горин не мог оторвать взгляд от банта на её поясе, прямо на талии. Лика всегда выступала в элегантных платьях, но вот этот бант смотрелся странно, как-то не по-женски, совсем по-девчачьи.

Хотя вот сколько ей лет, подумал Горин. Выглядит как первокурсница, но слишком уверенно разговаривает. Всегда хотелось спросить, но не спрошу, конечно, не спрошу.

Поднимаемся, поднимаемся, ступеньки, ступеньки, ступеньки. У клуба всего три этажа, а конца лестницы не видно. Сливочный суп, наверное, уже остыл.

Скоро выше облаков поднимемся, продолжал Горин размышлять. Выше облаков... а вдруг Лика сейчас выведет меня на облако и я увижу всех этих небесных рыбаков, охотников, вязальщиц, что ловят простых людей.

— Устал? — спросила Лика.

— Немного.

— Ладно, тогда хватит, — она остановилась, протянула руку, и дверь перед ней открылась.

Выйдя на крышу, Горин взглянул наверх, посмотрел по сторонам и не увидел ни высоких домов, ни облаков. Звёзды и луна светили холодным светом.

— Поставь там, — сказала Лика и пошла к столику с двумя стульями.

Горин последовал за ней.

— Садись, — Лика села, взяла ложку и зачерпнула супа.

— Приятного аппетита, — сказал Горин и сел напротив.

— Тебе тоже, — она взяла ещё одну ложку и протянула ему. — Поешь со мной из одной тарелки.

— Не хочу, — смущённо сказал он.

— Опять зачем-то обманываешь. Зачем?

— Ладно, — Горин взял ложку, зачерпнул совсем немного.

— Расскажи, что печалит тебя, мой самый преданный поклонник.

И вот сейчас не хотелось рассказывать сильнее всего. Совсем не хотелось. Но он рассказал.

— Это и беспокоит.

— Понимаю, — спокойно сказала Лика. — Что же, если не найдётся никого, для кого твоя подруга ценнее всех в жизни, то из неё свяжут шарф. Или свитер. Не знаю, что там нужно этим бездельникам с неба.

— Она говорит, что ей с каждым днём всё холодней. И сама квартира у неё трескается, зеркала трескаются, ножки у мебели стали хрупкие. Я случайно стул у неё сломал. Присел — и он развалился.

— Тянет из дома тоже.

— Я вот думаю, что ей нужно носить...

— Послушай, — перебила Лика, — это не поможет. Помогут только чувства человека, для которого она важнее всех на свете. Он сможет разорвать нить.

Горин вздохнул и сказал:

— Таких пока не нашли.

— Такие всегда сами находятся, — Лика ненадолго задумалась и продолжила: — Меня однажды тоже поймали.

У Горина из рук выпала ложка и зазвенела о поднос. Звёзды дёрнулись.

— На выступлении одном, но я тогда выступала в другом клубе и у меня были другие поклонники. Я не была в тот момент в отчаянии, напротив — чувствовала себя лучше не бывает. И тут с потолка спустилась сеть. Мне сперва показалось, что это ловчая сеть паука. Иногда так бывает, что на пике счастья делаешь глупости, вот я и нырнула в эту сеть.

Горин слушал не перебивая.

— И тогда все мои поклонники схватили её и разорвали. Значит, я для них была самой-самой, — Лика придвинулась ближе и зачерпнула ещё супа. — Надеюсь, и для тебя? Ты ведь смог бы меня освободить, если бы попалась я, а не твоя подруга?

— Смог бы, — сказал Горин.

Лика молчала, словно ждала чего-то ещё. Как оценивала, прозвучали слова уверенно или нет. Она явно ждала других слов и смотрела на него своим неморгающим взглядом. Горин не мог вспомнить, видел ли он хоть раз, как она моргает.

На звёздном небе за её спиной медленно поднималась кисть. Даже с такого расстояния было понятно, что её щетина размером не меньше нескольких стадионов.

Лика заметила удивление во взгляде Горина и обернулась. Потом поднялась и махнула рукой, подзывая его следовать за ней. Они подошли к самому краю и стали у ограждения. Весь город был внизу, и Горин увидел, что они на верхушке башни, тянущейся из клуба.

Тем временем кисть мазнула по краю неба, почти у линии горизонта, оставив огромное пятно серо-бежевого цвета.

— Похоже на облако, правда? — весело сказала Лика.

— Не знаю... Первый раз вижу такую огромную кисть. Значит, им ещё и рисовать нравится.

— А цветом прям как суп наш, — ещё веселей сказала Лика.

Горин обернулся в сторону тарелки, снова взглянул на пятно — да, такого же цвета.

— Ладно, мне нужно готовиться к следующему выступлению, — голос Лики стал серьёзней.

— Готовиться? Так оно же через пять дней.

— Они пролетят быстро.

— Тогда я пойду?

Она кивнула.

— Я смогу спуститься без тебя? — спросил Горин.

Она ещё раз кивнула, смотря, как кисть снова поднимается, чтобы оставить след на ночном небе.

Горин развернулся и пошёл к двери.

— Не знаю, зачем я это всё придумала, — сказала Лика ему вслед.

Он остановился. И Лика продолжила:

— Меня никогда не ловили никакой сетью, и я не знаю, смогли бы меня спасти или не смогли. Просто захотелось придумать что-то такое. Наверное, потому, что ты не был полностью искренним со мной.

Горин думал возразить, но Лика уже отвернулась, словно за одно мгновение позабыла о нём.

 

***

«Я смогу», — согласилась прийти бывшая одноклассница.

«Приду», — согласилась другая.

«Где?», — спросил старый друг.

«Когда?»

«Не смогу» — написала одна школьная знакомая.

«Мне своих проблем хватает», — написала ещё одна.

Ну да, разочарованно говорил себе Горин, надуманных проблем всем хватает. А когда настоящая беда, внешняя, такая, когда требуется помощь, мало кто хочет помочь.

Все собрались в каменной беседке на заднем дворе той школы, где они когда-то учились. Собрались немногие. Некоторые, кто согласились прийти, не пришли. Ладно, думал Горин, ладно. Хоть так, хоть кто-то.

«Мне этот способ подсказала одна знакомая, — писал он всем, когда уговаривал прийти. — Что, если мы попытаемся оторвать нить все вместе? Ведь каждому из нас, хоть немного, Аня может быть чем-то дорога. Мы объединим наши чувства в одно, и этого может хватить».

Сейчас он смотрел на всех и оценивал, кто изменился сильно, а кто немного. По фотографиям в соцсетях этого было не видно, но у всех была тяжесть во взгляде, в движениях, даже голоса стали какими-то тяжёлыми, точно говорить, пусть о самом простом, — нелегко.

— Как же так вышло? — спросила одна из пришедших.

— Из-за ссоры с мужем, — ответила другая. — Только при ней не напоминайте. Он не смог нить порвать.

— Значит, так любит.

— Это тоже не стоит говорить при ней, — сказал Горин.

— Не будем, не будем, — понимающе кивали все.

Выше деревьев, растущих около беседки, появилась шерстяная нить. Пролетела над изгородью, и на дорожку вышла Аня. В тёплом жакете, под которым виднелось белое платье. На ногах были красные колготки.

— Здравствуйте, — тихо сказала она, подойдя к беседке.

Все поздоровались с ней.

— Жаль, что повод такой, — Аня остановилась в проходе.

— Да ладно, поможем тебе, — сказала одна.

— Не сомневайся, — сказала другая.

Только Горин заметил, что все отводят взгляд, не хотят смотреть на Аню. Быстро взглянут — и сразу в сторону. Снова взглянут, снова отведут взгляд.

Аня присела на скамейку напротив всех. И тоже смотрела по сторонам, смотрела без особой надежды.

— Получится, — сказал Горин. И задумался, пытаясь отыскать в памяти какой-нибудь эпизод из школьной жизни Ани и остальных. Чтобы все вспомнили, какой она была.

— Пробую вспомнить что-то хорошее из тех времён, когда мы учились вместе, — сказал он, надеясь на подсказку других. — Мы с Аней не особо ведь ладили?

— Да мы если и пересекались, то в коридорах или на школьных концертах, — сказал один.

— Я вот помню, — сказала другая, — как ты целовалась в этой беседке, а мы подглядывали. Помнишь?

— Целовалась? — Аня задумалась, будто и правда не помнила. Потом устало добавила: — Вроде было.

— Ты нас тогда заметила и крикнула нам, чтобы мы проваливали. Ещё и мымрами обозвала.

— Не помню, — сказала Аня, но прозвучало не убедительно. Поэтому добавила: — Та «я» осталась в прошлом.

— Да ладно, сейчас весело такие моменты вспоминать, — сказал один.

Остальные согласились, закивали. Горин сказал:

— Ну что, — и подошёл к Ане, взял в ладонь нить.

Остальные тоже подошли, тоже взяли. И все потянули в разные стороны. Но нить не разорвалась.

— Это проба. А теперь... — сказал Горин и потянул снова, сильнее.

Кто-то чуть ослабил хватку.

— Держи сильнее, — сказал Горин.

И тут Аня засмеялась. Совсем не звонко, немного неискренне, как смеются обречённые, проигравшие.

Все замерли. А потом убрали руки.

— Хватит, — Аня поднялась. — Спасибо. Только никто не разорвёт эту нитку.

— Разорвём, — сказал Горин.

— Разорвём, — сказал один.

— Конечно, — сказал другой.

Они снова потянули руки. Аня покачала головой и шагнула вперёд.

— Ладно, спасибо вам, что попытались. Правда спасибо.

Она развернулась, вышла из беседки и пошла по дорожке, завернула за изгородь. Горин бросился догонять.

Аня не плакала, но смотрела отстранённо.

— Я думал... — начал он и не знал, как продолжить.

— Ты сделал, что мог, но, как видишь, нет никого, для кого я самая ценная в этом мире. Только не вини себя. Даже если отец не смог, то что уж вы все.

— Давай ещё раз попробуем, но пригласим больше людей? Нужно всех собрать, — сказал Горин и обернулся. Никто не спешил за ними.

— Всех не соберём, — Аня вздохнула.

— Но что мы теряем, если попробуем ещё раз?

— Теряем... время. Обманываем сами себя. Помню, слышала от кого-то глупость, что человеку больше всего в жизни нужен другой человек. Как же это гадко звучит, лживо.

— Знать бы ещё, что вообще правдиво, — сказал Горин.

— Но это самая большая ложь в мире, самая. Люди и сами для себя не самые ценные. Если было бы иначе, я бы сама смогла оторвать эту нитку. Но я пробовала — не могу.

— Мы справимся, — Горин услышал, как его голос дрогнул.

Аня мельком глянула на него и сказала:

— Ладно, ты молодец. Не вини себя. Кстати, я заметила, что ты узнал мой наряд, — она расстегнула жакет, открывая верх белого платья.

— Наряд? Ах да.

— Я очень жалею, что тогда посмеялась над тобой. А вообще, ты был единственным в школе, кто осмелился признаться. Хотя было дело, призналась одна моя подруга, что ненавидит меня. За то, что я сердца всех мальчишек собрала, с другими не делюсь.

— Это кто так признался?

— Ева Ёлкина.

— Серьёзно?

— Ага.

— Я ей писал, но она ответила, что ей своих проблем хватает, — Горин осёкся, пожалел, что сказал. Нужно было не говорить.

— Видать, до сих пор не может простить. Ладно, неважно, — Аня начала застёгивать жакет. — Знал бы ты, как холодно.

— Представляю.

— Нет, не представляешь.

— Почему? Я правда представляю.

— Смотри, — она остановилась, потянулась, поцеловала в губы.

Горину резко стало не хватать дыхания, будто снегом подавился. Аня слабо улыбнулась и сказала:

— Лучше представь, что тогда, на лестнице, я приняла твоё признание.

А ночью Горина никак не отпускала мысль, что на них смотрят. Темнота скрыла все треснувшие зеркала в Аниной квартире, скрыла дыры на месте оторванных обоев, лезущие из люстры провода. Только это не помогало, Горина и Аню было видно. Вязальщица с неба смотрела сквозь темноту. Смотрела, как Горин целует Аню в холодные губы, холодную шею, как ведёт ладонью по животу и ниже. И Горину казалось, что тело Ани — это льдина посреди вечной северной ночи. Сейчас треснет, распадётся на части и уплывёт в разные стороны.

Но ему не хотелось, чтобы треснула, распалась, поэтому он обнимал крепче.

И старался не дрожать.

 

***

 

— Зря ты не пришёл, — сказала Лика, стоя в центре поклонников. — Зря. Тут вчера в зале такие пески были, из самой лучшей пустыни. Мы слушали песни кочевников, я тоже спела. Правда хорошо было?

— Правда.

— Правда, — подтвердили поклонники.

— Правда, — согласились стены и потолок.

Опустившийся на колени Горин молчал и не поднимал взгляд выше лодыжек Лики. Смотрел на её чёрные туфли с толстым ремешком и золотой застёжкой, — его недавний подарок.

Он не знал, как оправдываться. Ведь когда-то он поклялся, что не пропустит ни одного её выступления. Перед глазами мелькали моменты из прошлого. Как зарывался в проблемах, как оплетала рутина, давил бессмыслицей каждый прожитый день. Горин тогда думал только о том, что лучшая часть жизни позади. И смирился, что осталось лишь доживать в одиночестве.

Но однажды увидел её выступление. После она подошла, сказала:

— Я вижу, что ты будешь жить ради меня. Будешь ведь?

— Да, — не раздумывая, ответил он в тот вечер.

А сейчас не мог произнести и такое простое слово. Не мог сказать ничего.

— Я уже заподозрила, что небесные бездельники поймали тебя. На поводок, например, — в голосе Лики послышалась ирония.

Она перекинула ногу на ногу и продолжила:

— Неужели ты не подумал, что мне может не хватать твоего внимания? Ладно, не говори, где ты был. Не интересно, — она посмотрела на остальных поклонников и сказала им: — Вы идите.

Поклонники быстро покинули клуб, оставив Лику и Горина вдвоём.

— Ты знаешь ведь, что нарушил закон и за это я могу тебя выгнать. Ты никогда не найдёшь мой клуб, если я так сделаю. Будешь ходить кругами, натыкаться на магазин и салоны, но не на «Ликарство».

— Знаю, — ответил Горин.

— Хотя я не хочу сегодня слушать оправдания. Просто прощу тебя на этот раз. Можешь встать.

Горин поднял голову и взгляну на неё.

— Поднимайся уже, — Лика помахала ладонью.

Он поднялся.

— Считай, что это тоже было представление. Я наказала, я и простила. Разрешаю тебе идти.

На улице Горин отряхнул штаны на коленках и пошёл по направлению к центральным улицам.

И почему я всегда молчу в самые тревожные моменты, думал он. Может, лучше было бы рассказать о том, какие ещё тогда, в школьные годы, воображал свидания с Аней. Даже после школы не перестал воображать, как ходил с ней ночью по мосту, как она читала мне книгу вслух, как вместе пробовали курить трубку, а потом кашляли, а потом смеялись.

Сейчас нить тянет жизнь из Ани, Аня тянет небывшее прошлое из меня. Такое нелегко рассказать другу, но легко случайному попутчику в автобусе, одиночке в баре.

Горин начал оглядываться, смотреть в лица прохожих, будто действительно искал, кому бы рассказать о себе и Ане. Недалеко от перекрёстка сидел один из двух бездомных, которые раньше крутились около «Ликарства». Не тот, заглотивший крючок, а второй.

Горин подошёл к нему и спросил, где его друг.

— Забрали Урю, забрали.

— Куда забрали?

— За ним пришёл человек с неба, с удочкой. Он дёрнул ею, и Уря повис в воздухе.

И ещё бездомный рассказал, что человек с неба выглядел обычным. Такой довольный жизнью, весёлый. Такой, у которого всё есть.

— А если всё есть, то зачем он поймал Урю, зачем?

Горин сделал вид, что ему нужно позвонить, достал телефон и шагнул в сторону. На экране светилось уведомление о двух непрочитанных сообщениях.

«Больше не приходи», — говорилось в первом.

Второе было длиннее.

«Нить продолжает тянуть из квартиры. Один мой телефон треснул и не включается. Скоро и этот, с которого сейчас пишу, перестанет работать. Напишу на прощание, что я очень благодарна тебе за всё, что ты пытался сделать и сделал. Но от этих тщетных попыток только больнее. А мне сейчас не нужно, чтобы было больнее.

Я решила, что это конец, Дима».

 

***

 

Аня не отвечала на звонки, не выходила онлайн, не открывала дверь. Горин сидел у неё под домом, всё ждал — вдруг сейчас приедет скорая помощь. Следил за теми, кто входил в парадную дверь. Вот один мужчина, вот другой. Может, какой-то из них — её муж?

В сети было много сообщений о том, как спасли кого-то, пойманного небом. Но правда ли это? Может, люди сами придумывали подобные истории, чтобы привлечь к себе внимание. Истории все были похожи: любимый освободил любимую, любимая освободила любимого. Одну бедную девушку, судя по сообщениям, спас богатый незнакомец, отворил дверь огромной птичьей клетки, в которую она угодила. Явно ведь сказка, понимал Горин. Ну да, многим хочется, чтобы рыцари бросали тесные офисы и цеха огромных заводов, возвращались в замок.

Вечером, когда Горин пришёл домой, зазвонил телефон. На экране высветился неизвестный номер. Голос женщины был незнакомым.

— Это Ева, Ева Ёлкина. Мне очень жаль, что я не смогла прийти. Правда была серьёзная причина. Но у вас ведь получилось?

— Нет, — сказал Горин как можно резче.

— Как жалко...

— Ладно, у меня тоже есть дела.

— Подожди.

Ева начала рассказывать, что в школе в Аню был влюблён их учитель математики. Ей одной пятёрки ставил, хотя Аня почти не готовилась к урокам, при этом заваливал всех отличников.

— После выпуска Ани он уволился, — рассказывала Ева. — Он жил по соседству и с мамой моей общался, я от неё всё про него узнала. Насколько я знаю, он за городом сейчас живёт, на участке восемнадцатой линии. Я подумала, а вдруг он не забыл её? Такая несчастная последняя любовь часто самая крепкая. Да и кого ещё ему любить? Может, если он узнает о беде, — говорила Ева с надеждой в голосе, — то сможет помочь.

Горин сидел в зале ожидания и посматривал на табло с расписанием. Судя по времени, скоро должен был подойти областной поезд, забрать пассажиров и выехать за город, обогнуть его несколько раз, всё отдаляясь и отдаляясь, пересекая линии проживания. Но пока что он запаздывал, от вокзала отходили только междугородние экспрессы.

Нельзя было медлить, поэтому он вчера, сразу после звонка Евы, купил билеты. Если старый математик может помочь, то нужно обязательно привезти его в город, пускай попытается, пускай уже хоть кто-то разорвёт эту жестокую нить. Пускай шанс и невелик, но математически он есть, не равен нулю.

А ещё, думал Горин, он вчера кое-что пропустил. Кое-что очень важное. Его мир должен был рухнуть, но не рушился. Горин знал, что не нужно пока задумываться об этом, а то и правда рухнет. Потом подумаю, потом. Сейчас важно найти математика. Шанс не равен нулю, нет.

За стеклянными стенами зала ожидания показался областной поезд. Наконец-то появился его номер и время отбытия. Горин ещё раз взглянул на билет и направился к выходу на платформу.

Чем дальше состав подходил к краю города, тем больше попадалось старых, несовременных зданий. Но город держался достойно, трущоб или заброшенных домов Горин не заметил.

Вот посреди просторов, около перелесков стали мелькать пустые ангары, заброшенные водокачки, даже обломки церкви и каких-то крепостных стен.

Вдали показалась рухнувшая башня. Ведь это та самая, по которой мы поднимались с Ликой, подумал Горин и пододвинулся к окну. Но рассмотреть не успел, башня скрылась за холмом.

Поезд добрался до 18-й линии в предвечернем часу. И куда идти, подумал Горин, когда сошёл на пустой перрон. Впереди виднелись несколько домов с зажжёнными окнами. Дальше было поле. Но и там где-то стояли дома, горел свет.

Что теперь, стучаться в каждый и спрашивать, не живёт ли тут старый математик, не знают ли его тут?

Ничего лучше Горин придумать не мог. Но нельзя было медлить.

Он пошёл стучаться.

Во втором же доме ему открыли. На пороге стояла женщина в некрасивой поношенной одежде. Явно тут не привыкли встречать гостей.

— Здравствуйте, — начал Горин. — Извините за беспокойство. У меня один вопрос: не знаете ли вы Константина Фёдоровича Быкова? Он должен жить где-то в одном из местных домов.

— Проходите, — женщина развернулась и пошла внутрь дома. — Тут все друг друга знают.

Горин последовал за ней и прикрыл дверь.

— Тут все друг друга знают, — повторила женщина, когда вошла на кухню и присела за стол.

Горин осмотрелся. Что-то похожее он иногда видел на старых фотографиях. Но не мог вспомнить, у кого бы из городских знакомых в раковине лежала помятая алюминиевая кастрюля, а на крючке висело дырявое полотенце в цветочек.

— Выпить не хотите? — спросила женщина.

— Нет, мне нужно срочно найти Константина Фёдоровича.

— Он жив, жив, не волнуйтесь так. Вы его сын?

— Нет, мы не родственники. Он преподавал математику, когда я в школе учился.

— А, понятно, — женщина удивилась. — А зачем он вам?

— Есть дело к нему, причём срочное. Нужна его помощь.

— Ему самому нужна помощь. Вы знаете кого-нибудь из его родственников?

— Нет, — Горина начала раздражать эта недосказанность. — Так что с ним?

— С тех домов, где и его дом стоит, с них сняли цвет.

— Какой цвет? — не понял Горин.

— Ночью, не так и давно, огромная кисть опустилась там и забрала цвета у всего вокруг. С домов, с людей, что там жили, вообще со всего. Но это надо видеть, там всё теперь без цвета.

На подходе к тем домам, на которые указала женщина, Горин заметил, что земля и трава действительно потеряли свои цвета, стали одного цвета с камнями.

Как объяснила женщина, нужно было найти четвёртый дом справа от дороги. Горин отсчитал и постучался в дверь. Звук был не похож на тот, каким отзывается на стук дерево. Слишком глухой, слишком тихий. Горин толкнул дверь, и она открылась без скрипа.

Порог тоже не скрипел, когда он вошёл в бесцветный дом. Стены, пол, потолок — всё сливалось, как высеченное из одного куска меловой горы.

Тишина и бесцветье вокруг тревожили. Ведь кто-то мог прятаться тут, так же бесшумно красться, как и он, подумал Горин. Да кто может тут прятаться, кого тут бояться?

Горин проверил кухню, две небольшие комнаты, а в зале увидел Константина Фёдоровича. Он сидел в бесцветном кресле, и единственным цветом, который остался у него, был цвет глазного белка. Его голова, кисти рук, вся одежда стали цвета глазного белка.

— Константин Фёдорович? — спросил Горин как можно мягче.

Ответа не было.

— Здравствуйте, — Горин подошёл ближе. — Вы меня слышите?

Константин Фёдорович повернул голову, но не ответил.

Горин остановился рядом с ним и присел.

— Извините, вы помните Анну Норину? Вашу ученицу.

Константин Фёдорович едва заметно шевельнулся. Или Горину показалось, он не мог понять.

— Ей нужна помощь, её поймала небесная спица, и теперь только тот, кому она дороже всех на свете...

Горин не договорил, не было смысла договаривать. Старый математик никак не реагировал.

— Вы можете пойти со мной? — спросил Горин, прекрасно понимая, что не услышит ответа. Перед ним сидело нечто, уже мало напоминающее живого человека.

Возьми карандаш, обведи контур. Получится белое снаружи, белое внутри. Тот самый нуль.

На один миг в глазах Константина Фёдоровича что-то мигнуло, как искорка, и тут же погасло.

— Вы можете пойти? — повторил Горин.

В доме всё так же было тихо. Ни скрипа, ни стука, ни ответов на вопросы.

Выйдя на крыльцо, Горин зашагал быстрее, спешил покинуть бесцветное место. Злился, бессильно злился. Начнёшь проклинать всех небесных художников, рыболовов, охотников, вязальщиц, но какой в этом смысл? Всё равно никто из них не услышит.

Скоро бесцветная трава уступила живой, зелёной. Горин вышел на дорогу. Не прошло и часа, как он добрался до перрона.

Поезда не было. Его и не должно было быть. В билете у Горина стояло завтрашнее число. Можно было пойти к той женщине, она сама предложила комнату для ночлега и ужин. Только сейчас хотелось постоять в одиночестве, посмотреть на закат. Он никогда не видел закат за городом, когда солнце не скрывается за крышами домов, а уходит за горизонт, становится оранжевым песочным шаром.

Горин прошёлся вдоль маленького зала ожидания. Было пусто, лишь один старик сидел на стуле под навесом и курил. Наверное, ждал чуда.

 

***

 

Вернувшись в город, Горин прямо с вокзала поспешил к дому Ани. Хотя понимал, чувствовал, что она не откроет, что снова он будет стоять под дверью и чего-то ждать.

Повернул с главной улицы во дворы, чтобы срезать путь, и увидел под лестницей, ведущей к двери одного из домов, капкан. И сразу понял, что тогда не люк он видел во время дождя. Он видел капкан, этот самый капкан для него.

Что-то заставило его остановиться, подойти ближе.

Ближе.

Ещё ближе.

Присесть и смотреть. А ведь можно было протянуть руку, чтобы железная акулья пасть захлопнулась, поймала. И освободила наконец. Да, понял он, так и можно освободиться от всего. Только протяни руку — и станешь жертвой. Жертвы никому ничего не должны.

Звонок был как сигнал к пробуждению. Горин резко выпрямился, сунул руку в карман и достал телефон. Но нет, не Аня, надежда рухнула. Опять Велкин. Горин сразу понял, о чём будет разговор.

— Лика просила, чтобы ты зашёл. Сказала, «пусть зайдёт в последний раз».

Горин добрался до клуба, зашёл. В основном зале никого не было, кроме Лики, сидевшей за столиком в углу. Она не подзывала, сидела молча, подперев щёку ладонью, чуть выставив губы вперёд. Явно вид девочки, которая обиделась.

Он подошёл и сел напротив, положил руки на колени.

— Ты ведь знаешь, что я скажу? — голос Лики звучал спокойно.

— Знаю, — Горин смотрела в сторону, но взгляд Лики отражался во всём: на лакированном столике, в окнах, на бутылках, на ручках стульев. Точно множество Лик собрались, чтобы обвинять его.

— Ты нарушил закон клуба. Ты обещал, если не забыл, что я всегда буду самой-самой для тебя.

— Я не забыл. Просто пытался спасти свою подругу.

— Спас? — никакой заинтересованности в её голосе не было, всё то же равнодушие.

— Нет, — сказал Горин и только теперь посмотрел ей в глаза.

— Что же... жаль. Но закон клуба есть закон. Да и всё равно я скоро стану для тебя не самой-самой. Кто хоть раз шагнул в сторону, тот встал на другой путь.

— Можно мне вернуться?

— Нельзя. Я уже взяла новенькую. Вчера.

— Новенького?

— Новень-ку-ю, — Лика растянула слоги.

— Женщину? У тебя уже появились фанатки, для которых ты самая-самая?

— Не женщину, а девушку скорее. Хотя сложно сказать. А так была у меня давно одна поклонница. Но она ушла, — Лика откинулась на спинку стула и будто задумалась о чём-то. Добавила: — Потом её сделали марионеткой и затанцевали насмерть.

— Та самая? — Горин вспомнил склеп.

— Да, она. Новенькую, кстати, ты мог видеть. Она приходила, когда я выступала для всех. Чаще всего в синем платье. Наверное, цвет нравится.

— Я ни к кому не присматривался.

— Теперь и не присмотришься.

Слова Лики продолжали разить равнодушием, и Горин решил как-нибудь пошутить, добавить дружеского тепла в разговор. Но шутки на ум не приходили.

— Ладно, а то я уже подумал, что на моём месте будет Герман Велкин, — сказал он.

— Нет, конечно. Хотя он стремился больше всех. И да, он ведь не напоминал тебе о моих выступлениях?

— Нет, вроде, — Горин задумался: и правда ведь не напоминал, звонил уже на следующий день.

— Видишь, какой он друг. Да он и не расстроился, узнав, что я тебя выгнала.

— Понятно, — Горин вздохнул. — Ладно, что уж. Прощай.

Он поднялся и пошёл к выходу. Терпеть ещё и эту боль совсем не хотелось. Подойдя к двери, он услышал, как на стол что-то упало. Обернулся и увидел стеклянный шар с моделью рождения Вселенной. Его подарок.

Лика потрясла шар, в его центре раздался взрыв, и миллионы искорок начали разлетаться.

— Кстати, все так удивились, когда я взяла эту девушку, — начала Лика. — Но если бы ты поговорил с ней, то одобрил бы мой выбор. Она сидела, как ты сейчас сидел, напротив меня и говорила, говорила о том, что давно хочет посещать мои особые представления. Сильнее всех хочет. И знаешь, она очень ухоженная.

— Да многие девушки ухоженные, — сказал Горин, не понимая, куда клонит Лика.

— Но вот она совсем идеальная, и руки у неё такие белые, нежные, какие могут быть только у тех, кто никаким ручным трудом не занимался, никогда не работал. Как у бездельницы, в общем. И я вот смотрела, как она ими двигает в воздухе, будто у неё что-то в пальцах зажато. Ну, знаешь, как вяжут? Явно ведь привычка. И я сказала её, что она принята, что она будет моей первой поклонницей, равной мне самой. Но мои поклонницы не носят вязаные вещи, только строгие платья. Разве что небольшой бант разрешается. Так что пускай избавляется от ненужного сразу. И это закон, его нельзя нарушать, как и нельзя пропускать мои выступления.

Лика убрала шар со стола и добавила:

— Считай, это мой подарок тебе на прощание.

 

***

Вчера Аня долго смотрела в ту точку на потолке, куда затянуло нить. Не понимала, что произошло, не верила до конца. Думала, вдруг вернётся, вдруг спица появится снова и пронзит, подцепит, потянет.

А сегодня поняла, что не появится, что она свободна. Заводила руку к затылку — и не было шерстяной нити, не было.

Каждая чашка горячего чая наполняла теплом, добавляла сил. Невозможно было усидеть на месте, хотелось кружить по квартире, хотелось выбросить все истрёпанные диваны, стулья с поломанными ножками, сгрести всю сколотую посуду и отнести к мусорным бакам. А куда выбрасывают сломанные телефоны и другую технику? Нужно было обставлять квартиру заново. Но как вернуться к прежней жизни, как?

Она подошла к треснувшему зеркалу, в который раз посмотрелась. В который раз ей показалось, что не только волосы теперь не растрёпаны, лежат ровно, но и мелкие морщинки разгладились, и линия губ стала чётче, и во взгляде появился блеск, как у той школьной королевы, какой она была девятнадцать лет назад.

Она улыбнулась, игриво покачала пальцем своему отражению и сказала:

— Ещё не конец, не конец. Ещё услышите обо мне, уроды.