Шло время. Мы шли в ногу со временем. Но не в вашу ногу, а в нашу. В голове моего друга Александра не знаю, что творилось. Вел он себя странно. Была моя смена, шли мы в космосе. Шли причем несколько недель по времени корабля (ну, то есть среднее время на Малек) прямиком через несколько каскадов метеоритных облаков. Не могу сказать, что сложно было обходить в космосе эти каменья. Пускай там, где мы шли, и не сказать, что было светло, но все ж таки расстояния между камнями были приличные (никак не меньше 15-17 км между ближайшими из тех, которые нам попались). Корабль-то наш юркий, я тоже с опытом маневрирования. К примеру, на подлете к 6 планете нашей системы¹ такие порой возникают истории, если вдруг посчастливилось попасть в дни галактической ярмарки искусств и ремесел. А при этом еще все штатные диспетчеры отказались работать до окончания сборища, потому что снова прилетели умельцы-кузнецы из соседней галактики и прилетели опять на своих двоих, на крыльях то бишь. И прилетели не вдвоем, втроем, вчетвером, а, наверное, всем табором, человек эдак 1,5 миллиона. По-моему, им просто нравится гулять вот так всей планетой в далекую глушь (ну, мы-то центровые, понятно, но для их галактики это глушь). Ну и у них, в общем, начинается гулянка, они в силу своих особенностей спокойно могут и в атмосфере летать, и без атмосферы, и над поверхностью планеты, и в открытом пространстве, и с воздухом, и без. Ну, в общем, по барабану им. А еще их в вакууме начинает, по-моему, уносить в сторону неутомимого веселья. Наступает у них эйфория на много часов и дней. Да еще и это все у них происходит без всяких последствий, то есть какого-то внутреннего стопора нет. 1,5 миллиона 5-метровых обаятельнейших крылатых людей в итоге крутятся, мягко говоря, в коконе собственного безопасного наслаждения вокруг планеты целый месяц. Это, как Вы понимаете, мало-мало затрудняет продвижение всяких торговых повозок с их габаритами, туристических лайнеров, да и вообще для любого движущегося объекта вне зависимости от объемов становится непросто пришвартоваться на станцию у планеты или тем более приземлиться. К тому же, заденешь корабликом одного такого — ну мало ли, межгалактические отношения, все дела. Они-то вроде ребята простые, но все же. Поэтому в очередной их прилет на очередную ярмарку диспетчеры решили поберечь естественный цвет своих волос на голове и дружно ушли в отпуск. Это был легендарный маршрут для каждого, кто в тот месяц пытался прорваться к планете. Лично нам с Александром нужно было (потому что очень хотелось) принять пассажира (родом из одного отдаленного местечка) с поверхности этой планеты и именно в тот момент для круиза по нехоженым тропам сразу за одной не очень далекой туманностью (ну, вы ее знаете, возможно, как «Северная Америка»). А когда мы поняли, куда влезли на подлете, то я поспорил с моим другом-капитаном, что проведу корабль так, что ни одно перышко с крыла галактических соседей не коснется парусов или обшивки нашего корвета по имени «Эвер». Так и вышло, хотя один из этих кузнецов залетел к нам на палубу и мы недолго с отдачей и искренним взаиморасположением пообщались (но перьями своими парусов и обшивки он не касался, я проконтролировал).

В общем, возвращаюсь к основному повествованию. После таких тренировок для меня идти через разреженный космический камнепад — это нормально, в порядке вещей. Но вот в чем странная штука-то все же. За 2 недели случилось нам на пути 2 таких приличных курумника посреди пустынных просторов. Потом в конце 3 недели пути — еще один небольшой и опять, говорю ж, посреди пустыни. А потом и еще интересней стало. Один за другим с интервалом в 5 дней на нас сверху посыпалось неизвестное что-то. Ну вроде как помесь обычного земного дождя с огнями Эльма — то есть такие маленькие мокрые светящиеся капельки. Они проходили через силовое поле корабля неизвестно почему, долго-долго, по целым минутам падали на палубу, пританцовывая в степенном ритме и как будто даже крутясь в танце со своими партнерами — такими же светящимися белым искристым светом невесомыми капельками. Потом они наконец упадали на палубу и еще сутки светились на досках, пока не растаивали, оставляя обычное, как от воды, мокрое пятно, но высыхало оно тоже очень долго, еще около суток. Они были при этом немножко теплые и, когда я потрогал одну такую каплю, от нее мне в руку ударил небольшой разряд, но не электричества, а чего-то похожего, силы более мягкой, даже ласковой, хотя и упругой, упорной. Через 20 часов примерно они растаяли и в первом, и во втором таком ливне. Мы и с одного такого случая с Александром ошалели, а уж когда это дважды повторилось, то и вообще углубились в длительные раздумья. По-моему, эти разряды еще и как-то ошеломляюще на нас подействовали. Естественно, мы оба по многу раз касались этих капель. Так вот потом еще в течение оставшегося пути (а это где-то полгода — туда и обратно очень всегда хочется — не больше) повысилась у каждого из нас в отдельности чувствительность, что ли. Я стал картины писать, пейзажи всякие, в основном, правда, пейзажи с обязательным изображением каких-либо изобретений в работе. Александр вдруг музыки насочинял. До сих пор, вон, шпарит. Как не зайдем в таверну у нас дома или еще где на космических просторах— если там живые музыканты есть (да или хоть бы просто инструмент какой) — обязательно попросят сыграть что-нибудь, если любители музыки найдутся, ну, те, кто в лицо узнал знаменитого теперь капитана-музыканта. Навострился, в общем. Но уверен, что это из-за прикосновения к тем каплям с нами такое приключилось художественное. Причем у друга моего еще и слава пошла. Мол, мелодии его оздоравливают, заживляют душевные ранения, которым, казалось бы, не бывать сносу. Возводят к радостному на постоянной основе состоянию. Так вот.

Кстати, в год начала нашего путешествия в созвездии Лебедь у вас там на Земле открыли рассеянное звездное скопление NGC 6874 (забавные вы названия даете, у нас как-то попроще принято), а к моменту нашего прилета в точку назначения вы, между прочим, допетрили разделить у себя в головах млечные туманности на истинные и ложные. Какой там у вас по вашему календарю год был — ну, это уж вам лучше знать.

А, кстати! С того похода через эти курумники и в особенности через 2 необыкновенных ливня, никогда до этого не встречавшихся нам, повидавшим многое корабелам, завелся в штате наконец-то (мы так были рады, как дети) свой, родненький, птах. Не попугай, конечно же, вообще какой-то странный птах. Но яркий, маленький, чуть больше снитча (ага, из Гарри Поттера), фиолетово-желтый по крылышкам, с брюхом оранжевым, белым носом, то есть клювом, и гораздо более всего этого многообразия оттенков цветастой речью. Да, он еще и говорящий же, оказалось.

Сначала, когда Александр стал музыку сочинять (а началось это через неделю после невероятных ливней), я стал прислушиваться и удивляться, что, дескать, ничего себе, этот запыленный ящик в капитанской (т.е. моей при путешествиях в космосе) каюте — это, оказывается, клавесинус. Да еще рабочий и даже, по-моему, настроенный (а может, Александр сам настроил, а что, талант откуда-то к сочинению музыки ж вдруг проявился, вместе с ним и слух, ну). Потом этот наш новый житель заговорил. Первым делом подтвердил наши подозрения, что он создан из невидимых и неосязаемых флюидов от этих капелек. Дальше он про себя как-то не распространялся особо. Назвался Адамонти (не кличка, говорит, а необходимость). Влился в наш небольшой коллектив, даже не ахти какую работу (ну, для космических пространств) впередсмотрящего (больше вездеболтающего) стал выполнять. Потом, когда мой утонченный друг стал выдавать более-менее сносные мелодии (эт я преуменьшаю, на самом деле в том-то и история, что мелодии его сразу стали за живое задевать), а я в это же время написал уже третий десяток маленьких картин (чертежной бумаги было миллион в рулоне, потом я и холсты варганил из запасной парусины, карандашей полно, да и краски, пускай и строительные, не только в оперении космического птаха присутствовали), птичка вылетела из клетки, образно выражаясь. В один из дней сижу я, скрестив руки и ноги, на палубе, передо мной самодельный мольберт (сколотил из реек), на нем холст с пейзажиком, где изображено припорошенное снегом по берегам полузамерзшее озеро в круге доброжелательных, но грозных и резких гор. Обозреваю дело рук своих. Тут из моей (ну да, клавесинус же там) каюты раздается задорная закрученная мелодия. Мелодия быстрая и, как чувствую, не предназначенная для либретто. Но вдруг вступает тоненький, но твердый, отчетливый голосок птаха и поет в очень-очень быстром темпе слова, четко попадая в ритм. Слова-то, между прочим, необычные, хорошие. Я вот хорошо, что и так на палубе сидел, но и то — чуть не прилег. Очень удивился. Ладно поет. Но я потом спросил — свои стихи поет, животное. Качественно. Но вот ладно бы упражнения музыкальные друга моего Александра в течение года каждый день по 2 часа. Это вроде как медитация такая. В конце концов, я ж всегда в трюм могу уйти, да? Там не слышно, если за 4 мешками с зерном забаррикадироваться. А вот голос этого нашего космического не-попугая — он же не от мира сего, он все равно проникает, стихи его необычные. Признаю, талантливые. Но иногда, то есть очень часто, его заносить стало (видимо, на него тоже музыка так вдохновляюще действовала) и он порой всякую подряд молол. Не то чтобы чушь. Но и не откровение, так сказать. Просто птичью свою сермяжную обывательскую правду. Такой вроде как птичий шансон с налетом волшебственного происхождения и необыкновенных условий исполнения. Надоел, в общем, немножко. Помню, в какой-то момент после полудня, после обеда (в основном, овощи на обед, у нас небольшая грядка есть с быстропроизрастающим, буквально за сутки, разнообразным свежим рационом овощей, зелени и фруктов) подошел я босой и без кителя, в одной тельняшке к фальшборту, неторопливо огляделся, взглянул вверх (через силовое поле видно всю красоту космоса, как сквозь мытое стекло). Там были яркие спокойные звезды. Рисунок пространства уже изменился, почти ничего я не узнавал, все объекты на взгляд были новыми для меня. В эту область и вообще в эту сторону космоса мы еще не заходили с Александром. Если смотреть на карту, то мы двигались от Денеба влево, примерно как на запад. Не то чтобы это совсем непопулярное направление, но нам в той стороне бывать не доводилось. Я, помню, поймал себя на мысли, что «мне бы сейчас зерно в трюме в мешках пересчитывать (захватили попутно 3 мешка малекского зерна 3 культур — зерно обычно на дальних рубежах всегда спросом пользуется получше металлов или еще чего, зерновые на каждой планете уникальны, обмен культурами, так сказать) или паруса проверить, а я тут на звезды глазею». И — ба-бах — после этой мысли моей тут же взревел (ну, преувеличиваю, запел) клавесинус легкой трелью, но отправляющей прямо туда, вверх, водить хороводы между и вместе со звездами. Казалось, и сами звезды отозвались, и задрожали, как в божественном экстазе, и своей великой силой передали эти хороводные узоры мне в голову. Пока звучала музыка, я бродил вдоль левого фальшборта, запрокинув голову, изучая этот удивительный танец и пытаясь найти хотя бы кусок пространства, не отозвавшийся на мелодию обворожительным движением. Не было такого куска на полотне, каждая звездочка желала двигаться в такт музыке. Когда музыка закончилась, я долго еще ухмылялся про себя, качал головой и удивлялся новым возможностям моего друга и детскому баловству светящихся шариков над нами. Такое повторялось еще несколько раз за время годового пути. Причем не каждый раз звезды танцевали под музыку Сашкину. Как будто и правда должно было совпасть их настроение и звучание в этот момент мелодии. Еше одна странность.

А еще, кстати, забыл сказать, кусты мха после ливней у нас местами стали произрастать. Такого нормального мха, искристо-завихристого, аккуратного, воспитанного, но все же мха. Цвета дерева аскаци², которые, если помните, так любят вырастить у себя кругом официальных (да и личных) сооружений разные деятели организующей направленности (ну, руководитель речного или космического порта, или там ответственный за бытовое наполнение какой-нибудь колонии на одном из спутников, ну, вы поняли). По этому мху умиротворительно ходилось, хотя и непривычно было, что на палубе мягкий ковер (к концу нашего тогдашнего путешествия, на подлете обратно к дому мох понемногу весь вышел, экологически испарился, более мы его не видали, воспоминание только оставил, чудак такой).

Чудесные были недельки, скажу я вам. Я, понятно, моряк знатный, весь в краске, тельняшка уже не тельняшка, а местами краповый берет. Александр тоже днями занятый, как и я, лихорадкой творчества, вдруг постигнувшей нас. Этот птах певучий. Нормальный собеседник в миру, мы с ним играли иногда вечерами после паужина в слова. Он у меня выигрывал. Я-то ничего еще, а Александр однажды после такой победы, признаться, не сумел проявить по отношению к Адамонти Титово милосердие. Поймал жесткой волосатой большой своей ладонью и метко опрокинул в деревянную бочку со свежей, ледяной из трюмового громадного морозильника, водой (на табурете стоит у нас в кают-компании в углу, чтоб удобно было — в космосе все ж такой качки-то нету). Птах тогда не задумался особо, отряхнулся и пару раз в ту ладонь ощутимо так ткнул клювом. Извинились они потом друг перед другом. Но птах не успокоился, все равно у нас выигрывал. Нам стало ясно, что пора переходить к шашкам. Несколько недель играли в шашки на троих потом по вечерам.

Ну, достаточно сумбурно было. Хотя нескучно. Я уж и палубу разрисовал, и на комингсах орнамент-окантовку вывел, и уж подумывал, а не вылезти ли, и ватерлинию в другой цвет перекрасить: из красного в фиолетовый, к примеру. Единственное, думал, как команда отнесется к причине моей вылазки. Решил, что ладно, такое уж путешествие. Полез уже (день был, солнце было бы чуть за серединой небосклона, если б мы на родной земле были) за скафандром, краску уже намешал красивого оттенка, лавандового, можно выразиться. Думаю, 5 литров хватит. Тут слышу, Адамонти опять запел ерунду какую-то неудобоваримую да еще на наречии не нашенском. Резкие отчетливые звуки, углообразная, пусть и льющаяся все ж гармоничным потоком из клюва пернатого солиста, речь. Причем такое четкое чувство, что это что-то настоящее, истинное, правдивое, не только что придуманное разноцветным шутником. Я даже немного осадил, присел, задумался. «Куда это меня тянет, краски как на мозг влияют, однако» — так подумалось мне. Задача моя как капитана — максимально быстро доставить мой корабль в место назначения и при этом с максимальным комфортом и в полной безопасности для команды, пассажиров, груза и самого корабля. Как на скорость и безопасность влияет мое занятие в часы движения разукрашивание всего, что под руку попадется? На комфорт, может, и влияет, ладно, все ж необыкновенно становится, обновленная атмосфера. Это тоже важно в длительном путешествии в условиях постоянного нахождения в закрытом и закругленном в смысле своей завершенности пространстве, да еще и с небольшим количество живых существ на борту. Надо включить приоритетность в голове.

- Так. Попугай! А ну ко мне!

Тот подлетел безропотно.

- Давай начистоту. Что за птица? Кто послал?

- Да сам я по себе — отвечает. А клювом улыбается и глазом хитрым.

- Сам по себе, это я вижу. Здесь сам по себе почему оказался?

- Да ну летел мимо, вижу, кораблик уж совсем странный для этих мест. Дак еще и чудо-ливень-вдохновение идет прям на вас. Без него не смог бы.

- Для каких этих?

- Ну здесь в этой Спиральке за последний ее оборот вокруг своей оси я такие видел уж и не помню, когда.

- Что значит — за последний круг? Галактика за миллиард лет вокруг своей оси оборачивается.

- Ты засекал, что ли?

- А ты?

- А я счастливый, часов не наблюдаю.

- Ясно. Ну давай, без оговорок. Кто такой?

- Пристал, правда что. Пристанище думал найти я тут, средь добрых людей, на деревянных-то мостках. А тут капитан-капитанище раздухарился. Не приемлет моих виршей, не уговаривается моими рассказами. Вот ты бывал на Таити?

- Щас ты там побываешь.

- Короче, дело вот в чем. Вы с товарищем заметили, может быть, некие странности нашего с вами путешествия?

- Да, еще до тебя.

- Спасибо, ага. «Я странен. А не странен кто ж?». А что до меня было?

- Ну, во-первых, полтора миллиона ангелов из соседней галактики (Магелланово облако по-земному) прилетели на галактическую ярмарку к нам — это еще перед началом путешествия. Во-вторых, заказчик, которого мы забрали, продравшись через примерно 3 миллиона крыльев, оказался полуматериальным. Как говорится, «радуйся, истинное тело». Сказал, что для путешествия тело ему не нужно, но нужно передать через нас 12 пудов чистейшего рабаландского³ серебра. Мы согласились, тем более, что за перевозку серебра он нас образно осыпал золотом, так сказать. В-третьих, до этих ливней вдохновения... Тут меня перебили.

- Не ливней вдохновения — не-попугай с насмешкой точно передразнил мою манеру спокойно излагать — А это и было само вдохновение. Как электричество, ты ж сам подметил. Только вдохновение. Вторая часть явного проявления божественности как свойства мира. Электричество — тоже такое проявление.

- Ах вот как. А я думал, это просто красивое выражение твое. А откуда ж ты это знаешь так наверняка?

- Дебилом нужно быть, чтоб не знать. Сам-то че, не согласен?

- Ну после того, что дальше начало происходить, сложно с тобой спорить тут. Ну так откуда?

- Так я сам часть этого вдохновения, я ж объяснял вначале еще.

- Ясно. Короче, вот до тебя и твоего ливня еще неведомо откуда взялись три метеоритных порога. Не опасно, но реально странно было. Одолели мы их благополучно.

- Естественно, кто ж передо мной-то.

- Перед тобой лучший мореход в окрестностях Денеба, но речь о тебе.

- Да ясно. Ну, что еще было?

- Да вроде все. А, ну, кстати, ты, птица, должен бы обратить внимание. Грызуны есть на корабле?

- Не-а.

- Вот. Ни одной крысы. Хотя мы, как всегда при дальних космических переходах, захватили с собой несколько мешков зерна. Да и другое продовольствие не хуже.

- Вот уж странность. С твоим опытом, столько видел, и рассказываешь мне, что крыс отсутствие — это в диковинку.

- Да что ты понимаешь, кудахталка.

- От слова «куда»?

- От слова «бессмысленность речи».

К этому моменту и Сашка подошел (перед этим замолчала музыка, поэтому мы его ждали), серьезный (Александр человек сложный — и, как сложные люди, сам про себя он так не говорил, ведь, как вы знаете, «сложными» себя называют обычно понятные и простые люди), глаз щурит на свету, устал от электрических ламп в замкнутом пространстве. На палубе-то у нас я постарался: установили такие прожекторы на всех 3 мачтах, которые как родное солнышко светят, очень похоже.

- А что — говорит — Адамонти у нас человек новый, расскажи ему, Павел, тайну про грызунов на корабле.

- Нет. Ему посвящение нужно пройти — это раз⁴. Да и, чую я, не задержится он у нас.

Кстати, так и оказалось — не задержался птах. Ну то есть весь год пути он с нами протусовался, это да. Словарный запас наш обогатился благодаря ему. Не только из-за щедрой пернатой речи, но и в связи с его выходками. Не думалось мне до этого, что классический моряцкий попугай будет не просто ярким пятном жизни морской, незавуалированной, но и постоянной докукой, которую так и хочется порой упихнуть начинкой в макароны по-флотски. Случай был. Однажды Адамонти в четыре часа утра залетел ко мне в каюту (к счастью, в такое время даже и в том знаменательном маршруте каюта и правда была моей — спал в ней только я, клавесинус тоже отдыхал от трудов праведных) да как заорет прямо мне в пятку: «Полундррра! Мы движемся прямо на камни! Вставайте, вы, 4-лапые пингвины!». Я ему спокойно говорю: «Ты чего в пятку орешь мне, ежик?».

- Потому — говорит — что я музыкален до краев, и точно ведаю, что медведь тебе на ухо наступил, а так, мож, хоть через кость звук будет передан в мозг.

- Ладно — говорю — дурень ты вдохновенный. А на какие камни мы в космосе движемся? Опять астероидный поток какой-то, что ль?

- Да нет — отвечает — вы серебро куда доставить-то взялись?

- Ну вообще, как по карте если, которую наш странный заказчик оставил, на вторую звездную систему, которая нам встретится по пути. Первая состоит из двойной звезды и 4 маленьких, как Меркурий, планет вокруг. Все заселенные, но в меру. На второй одна звезда и одна планета, но громадная, как самовар.

- Слушай —задумчиво спросил птах — а они ж твердые все?

- Думаю, да.

- Типа из ядра, коры состоят, из разной плотности известняка там, гранита, базальта ну и чего там еще нет, так?

- Ага, скорее всего — зеваю.

- Ну тогда Полундррра! Мы движемся прямо на камни! Свистать всех наверх, морские вы котики!

Фортелей таких множество навыкидывал чудо-птах за год. В случае вышеупомянутом нам лететь оставалось еще больше 14 недель в одну сторону, как раз Малекский Новый Год неделю как справили.

Ну да ладно. Возвращаюсь к нашему диалогу.

- Задержусь-не задержусь — возвещает Адамонти — но ты скажи, товарищ сэр-капитан, а с твоим сослуживцем, кроме всех ваших чудес за этот месяц, ничего не произошло? Он всегда так себя ведет? В этот момент животный стал разгуливать по шкоту гок-мачты почти как Шерлок.

- Что со мной? — естественно, интересуется Александр.

- Ну, ты с самого начала пути не просто очень задумчив, а еще и впадаешь в какое-то состояние — говорю я — как будто ты вообще-то здесь, в нашем мире, но головой можешь поглядывать в миры другие, более ясные. Знаешь, примерно как когда телом ты стоишь в воде по шею, а голова над водой, и ты стоишь такой, оглядываешься, ногами на песчаном дне стоя и жизни радуясь.

- Хм, как завернул. Забавно — тут Барсо задумался — да, и правда чем-то похоже — растянул губы, как в улыбке, но только в своей характерной гримасе задумчивости — действительно видения посещают, еще когда от Малек двинулись. Как будто взглянешь вверх и там мир совершенный видишь, как поверх нашего, более будто бы плотный. Мир, где события становятся мыслями существ неизмеримо более развитых и великих, чем мы. И мне нужно с этим считаться. Как вот с вами я стою и разговариваю, вступаю в беседу, так и на события нужно реагировать, общаясь с сущностью, которая объемлет весь мир и маловероятно общаться с ней по-другому. А не общаться нельзя — если, по сути, Бог с тобой вступил в диалог, как можно не принять это, да? — тут он качнул головой, ухмыльнулся левой половиной лица — а вы говорите — странно веду себя.

Мы с Адамонти переглянулись, притихшие. Показалось, что и звезды прислушались. Александр помолчал, добавил:

- Еще и музыка легко-легко, по границе слуха набегает. Как вода на камешках перекатывается у берега.

Диалог на этом сам собой затих. Попозже, на следующий день, птах сказал, что все сходится, все эти странности не просто так, все они связаны, и поведение Сашки, и даже прилет ангелов, и посетившие корабль Вдохновение, и само появление Адамонти, и так далее. Не стал пояснять, но добавил, что для самой сути Вдохновения произошло большое памятное событие, важное для всей Вселенной. Сказал, что если провести самое грубое сравнение, то как сверзившийся в воду огромный кусок скалы нарушает спокойствие водной глади до самого дна, распугивая рыб, создавая кучу брызг и кругов на воде, так и это событие повлияло на спокойствие Вдохновения и оставило брызги в воздухе-бытии.

В любом случае я немного одумался и уже творческое свое почесывание рук соизмерял с задачами насущными и поставленным точно — добраться в течение 6 независимых месяцев до точки назначения и передать груз. Все сделали вовремя.

Но не удержусь, отмечу, что были и другие странности. То вдруг после очередного дня, полного музыки, на палубе на полу ни с того ни с сего окажется ма-а-аленькая флейточка светлого дерева длиной чуть больше пальца. То на всю нашу небольшую команду найдет неудержимое веселье, желание баловаться, словно разум снова стал детским. Пару дней подряд в приступе игривого настроения мы так разгадывали тайну отсутствия крыс на корабле (при том, что мы с Барсо эту тайну знали). Потом играли в прятки, в футбол (даже птах играл, правда, в основном, головой, но все же). Такие приступы посещали нас за время путешествия раз 10. Мы уже даже немного привыкли к ним.

А, может быть, чуть ли не самое странное из всего этого — то, что когда мы наконец прибыли к месту назначения, занялись на планете делами разгрузки, передачи новостей для коллег из дальнего космоса, продажей зерна (купили его у нас, как обычно, тут же, в порту по огромной цене, как и всегда в далеких рейсах), мы были не измученными и жаждавшими покоя усталыми путниками, а полными сил и радостного сознания живого бытия с достойно вздернутыми вверх подбородками мореплавателями с благородными опрятными бородами на лицах и даже Адамонти в своем постоянном актерстве (у меня это закончилось после пути в одну сторону, а этот по жизни такой) по случаю встречи хозяев планеты натянул торжественную, глубоко-пронзительно-синюю, как цвет вечернего неба, бутафорскую бородку.

Когда мы наконец-таки передали конечному потребителю нашу курьерскую драгоценную ношу —целых 12 пудов чудесного серебра в виде цельного шара — то лично я, сэр-капитан Павел Сандига, совершенно ясно понял, как мне стало полегче дышать, ушло постоянное чувство внутреннего полета и я опять твердо ощутил ногами родную моему сердцу теплую, нагретую лучами почти незнакомого (ну, глаза в глаза-то поздоровались все ж) солнца сосновую⁵ палубу (кому и корабль — как Мать-Земля). Кстати, этот конечный потребитель, как я понял, оказался служителем духовного ордена (что-то вроде церкви) Творчества. При коротком общении и передаче посылки творчествопоклонник нас уведомил между делом, что серебро в их ордене и вообще у них в обществе — это символ настоящего Дара, чистого, без всякой примеси корысти и желания славы, наполненного только божественной работой. К примеру, очень важно, если даришь что-то серебряное художнику, не забыть сказать, что это чистое серебро. Это высокая похвала. А то, что мы везли (он как будто намекал) — это небывало чистейшее 100% серебро. Число 12 в контексте их реалий — это главный знак Интуиции. При этом сочетание такого огроменного куска 100% серебра весом именно 12 пудов и переданного в совершенной форме шара через материю, не телепортацией (как мог бы сделать наш изначальный заказчик, оказывается) — это высшая честь. А кому такие почести— нам, как курьерам в этом приключении — может, лучше и не знать. Хотя свою награду и без всяких материальных благ мы получили. На этом он закончил. Я так и не понял, зачем был такой длительный пассаж. А вот мой друг с птахом молча обменялись долгим понимающим взглядом.

Барсо с Адамонти, когда вышли на пару деньков прогуляться по гостеприимной планете, даже успели и в тавернах прогреметь на долгие годы, и мини-альбом в акустике записать. А я (вот умный человечище) примерно половину написанных за полгода картин там и сгрузил, тоже по тавернам, часть — в управлении полетами у них там оставил, и еще штук 50 разлетелись по всей этой Северной Америке. Я там не бывал после того случая, но мне коллеги рассказывали, что картины эти очень популярны и огромным пользуются почтением. Дескать, можно через них заглянуть как в другую Вселенную — такое, как объяснили мне, поверье, что ли, ходит.

И ведь как чувствовал! Полгода обратно когда шли — уже не было у меня такой славной тяги к художествам. А вот ватерлиния с той поры так и осталась милого умиротворяющего лавандового цвета. Впрочем, как и клавесинус. И часть паруса на грот-мачте. И еще пара перьев у Адамонти на макушке. Барсо, как я и предупреждал вас вначале, в отличие от меня не утратил эту творческую жилку и продолжил творить музыку. Правда, мы договорились (уже после возвращения), что на корабле во время работы это будет только раз в неделю по вечерам (если не случается какого-нибудь сверхпланового торжества). Ну и инструмент в кают-компанию перетащили из капитанской каюты.

В пути назад в усталости от многомесячной творческой работы до этого 6 месяцев подряд мы молча занимались каждый своим делом: я — навигацией, капитан Александр Барсо — посильной помощью по бытовым делам корабля, Адамонти — всем, до чего его крылышки дотянутся. Вокруг нас, не переставая, светили звезды со всех сторон корабля. Вокруг нас, повсюду, все эти обратные полгода в космосе, постоянно, также, как горят звезды (которые вблизи всегда оказываются огромными Солнцами), звучала самая чистая, 100%, великая и волшебная, поднимающая душу и дух вверх, как попутный сильный добрый ветер раздувает парус, музыка. Как всегда в случае с сотворением хоть чего доброкачественного, у этого доброкачественного, естественно, есть автор. Так завихренно и уверенно задумывался я. Есть автор и у этой великолепной Музыки, сопровождавшей нас, как ручеек, ведущий домой. Мне имя автора неизвестно. Но, может быть — ВАМ?

 

1. Напомню, Малек — планета вторая от нашего Солнца. Есть еще особенность. Наше Солнце — это звезда наподобие земной. Но относительно недалеко от нас находится сверхгигантский Денеб. Он находится намнооого дальше, но светит примерно также, как и звезда, в системе которой крутится Малек.
2. Хвойное дерево, очень похожее окрасом на земную голубую ель, но более разлапистое, лохматое. На Малек, к тому же, синие оттенки растительности — это норма, и наоборот — зеленый окрас встречается реже.
3. Рабаландска — звезда в центре Млечного пути. Не очень примечательная, в меру яркая (для центра галактики). На 4 ее планетах кора состоит из 100% максимально чистого серебра. Очень разумной жизни нет.
4. Посвящение на космическом корабле у космонавтов околоденебной окружности такое принято: недолгий выход в открытый космос (можно даже веревочкой пристегнуться) с чашкой горячего какао в руках. Важно успеть сделать несколько глотков.
5. Не удивляйтесь — сосны по всей Вселенной остаются соснами.