Веснушка готов к тому, что сегодня может умереть во второй раз.

Первый был шестнадцать лет назад, в день, когда он родился – на две недели раньше срока и совершенно молча. Технически Веснушка был мёртв двадцать семь секунд, пока реанимационная команда не заставила его сердце забиться снова. Потом врачи удивлялись, как младенческая асфиксия прошла для него без последствий.

Позже Веснушка узнал, что многие становятся шаманами именно так: заглянув за пределы земного царства.

Если Веснушка покинет его сегодня, то уже навсегда.

Ему не страшно. Шаманы не боятся смерти точно так же, как сантехники не боятся труб, а пекари – хлеба. Но это лишь одна из причин. Вторая – или первая, если на то пошло – в том, что Веснушка сыт по горло.

Он замирает на входе в грязный переулок, потому что чувствует на себе чей-то взгляд. Однако за мусорными баками никто не прячется, и Веснушка стряхивает с себя ощущение чужого присутствия. С чего бы кому-то за ним следить? Он всего лишь тщедушный подросток с длинными патлами и гитарой. Его легко не замечать, пусть даже у него на пол-лица горит акне. Этот город огромен; мало ли в нём прыщавых мальчишек?

Роуз как-то сказала, что лицо у Веснушки похоже на луну, а луна красивая. Роуз, женщина, которая решительно отказалась двигаться дальше, пока не удостоверится, что с теми, кого она любит, всё будет в порядке.

Веснушке хотя бы можно не волноваться, что он её подведёт. Роуз не нужны услуги шамана; душа этой женщины сама без труда найдёт дорогу в иное царство. Когда будет готова.

Он сбрасывает с плеча гитарный чехол, расстёгивает молнию. Гитары внутри, конечно же, нет – Веснушка ещё год назад подарил её бездомному уличному музыканту. Перед тем, как покинуть мир живых, дух бродяги мечтал сыграть ещё хотя бы разок. Мало кто знает, но да, призраки вещей тоже существуют, хоть и очень недолговечны, так что Веснушка разбил старый несчастный инструмент у входа в метро, где музыкант так любил сидеть, а чехол остался на память.

Веснушка вытаскивает из своего импровизированного рюкзака бледно-зелёную медицинскую форму, делает глубокий вдох и, задержав дыхание, ныряет в слишком большой для него блузон. Вместе с тканью ему на плечи падает всё сразу. Веснушка чувствует, каково это – захлёбываться собственной рвотой, пытаться позвать на помощь, когда у тебя в горле трубка, в агонии отчаяния и ужаса взывать к небесам – господи, пожалуйста, господи, я не хочу, я не хочу, я не...

За эти шестнадцать лет Веснушка бывал в ином царстве тысячу раз. Он никогда не видел там признаков, что бог существует.

Сегодня одному шаману-недоучке предстоит проникнуть в за́мок жестокого короля, в офисное здание, завёрнутое в сто слоёв волшебной защиты, но, к счастью, некоторые из них можно обойти. К вещам, взятым в местах, где умирают – например, в больницах, – прирастает память о боли, тоске и страхе, и сейчас тени десятков умерших в ближайшем отделении скорой помощи окутывают Веснушку невидимым облаком. Охранные контуры здания засекут проникновение, но сигнализация не сработает: в городе, где постоянно происходят аварии и преступления, такие вот бродячие сгустки негатива не в диковинку...

Пришлось украсть эту форму из шкафчика медсестры, и теперь она подумает, что её взял какой-нибудь извращенец. Неприятно, но она это переживёт. Веснушка не понаслышке знает: медсёстры – одни из самых сильных людей на свете.

Он касается своего браслета с крошечным декоративным бубном, вытаскивает из гитарного чехла посох – пластмассовый черенок швабры. Настоящие шаманы, которые получают дипломы и не ночуют в заброшенных гаражах, наверняка могут позволить себе и натуральную кожу, и берёзу с ясенем, но Веснушка твёрдо знает: инструменты – всего лишь опора. Если на то пошло, можно вообще без них. Маленький бубен Веснушки – обычный сувенир, ведь важен не сам предмет, а ритм, помогающий войти в транс. Веснушка вставляет беспроводной наушник в одно ухо, выбирает на экране телефона любимую лоу-фай радиостанцию, и голову наполняют знакомые уютные мелодии.

Он прячет чехол за мусорный контейнер, в последний раз касается целой связки оберегов на шее, проверяет карманы, чтобы убедиться, что всё на месте. Шумно вдыхает, выдыхает через рот; сжимает и разжимает кулаки.

Это последнее мгновение, когда ещё не поздно повернуть назад.

Тряхнув головой, Веснушка поднимается на крыльцо чёрного хода. Набирает на кодовой панели нужные цифры, и замо́к щёлкает, пропуская его в логово Великана.

Любой в городе сказал бы, что соваться сюда – самоубийство, но Веснушка подготовился так хорошо, как только мог. Он с весны слушал, что говорят живые и мёртвые; забирался в районы, куда ходить не стоило, утешал разгневанную застреленную проститутку, терпеливо разбирал слова среди рыданий призрака человека, безголовое тело которого выловили из канала. Подкармливал домовых этого офисного центра, похожих на мышей, слепленных из пыли, безлактозными сливками и шерстью счастливых домашних котов, пока они не выболтали код от двери.

Кто не мог рассказать Веснушке вообще ничего, так это те, кто захлебнулся нектаром фейри.

Всё, что они вообще могли – это в ужасе и растерянности сверху вниз смотреть на собственные обезображенные, заживо начавшие гнить тела. Смерть освобождала сознание из оков затуманенного наркотиком мозга; они впервые за недели, если не месяцы, без прикрас видели, куда их завело обещание сказки, и шок на их лицах разбивал сердце. «Как же так? Я ведь не собирался пробовать эту дрянь! Как же так? Я ведь только что поступила в университет! Как же так? Мама ведь предупреждала!..». Как же так, как же так, как же –

Веснушка умел работать с людьми на разных стадиях принятия собственной смерти. Он мог вынести их апатию, отрицание, гнев и торг, но точно знал, что не выдержит, если ещё хоть раз увидит это выражение изумлённого, непонимающего горя.

Нектар фейри. Такое глупое название. В легендах о фейри ведь ясно говорится, что в их царстве ничего нельзя есть и пить – иначе никогда не вернёшься назад. Впрочем, кто знает, когда чувствуешь себя крохотной песчинкой в мире, где из-за смога трудно даже просто дышать, корпорации не считают людей за людей, и часто всё, что у тебя вообще есть – это долги и усталость... Может быть, не возвращаться – это именно то, чего они все и хотели?

Или думали, что хотели. В чём Великан точно смыслит, так это в маркетинге.

Поэтому-то его нужно остановить.

Веснушка вспоминает мэра, счастливо перерезающего ленточки на открытиях детских площадок. Начальника полиции, который с сокрушённым видом разводит руками. Даже чёртовы Лейоны...

Он с досадой трясёт головой. Что толку от злости?

В этой части здания тихо и пусто. Веснушка нарочно пришёл днём, когда мафия засыпает. Найдя дверцу с табличкой «Хозяйственный инвентарь», он с облегчениема сбрасывает форму медсестры и накидывает халат уборщика; посох-швабра смотрится как раз на своём месте в тележке, полной моющих средств. Не хватает разве что бэйджа клининговой компании, но кто вообще станет присматриваться к деталям?

Кроме самого Великана, конечно. Его не обмануть никому. Но Веснушка и не собирается играть с ним в две правды и одну ложь.

Веснушка собирается его убить.

Да, смерть босса ещё не равна краху всей наркоимперии, но убери из стаи вожака – и те псы, которые не разбегутся, передерутся за главенство. Если удастся, Веснушка качнёт чаши весов, и тогда кому-нибудь другому – кому-нибудь сильному – не останется ничего, кроме как довести дело до конца.

Он отыскивает на плане эвакуации пункт охраны и катит скрипящую тележку мимо его дверей. Косит глазами на широкую спину человека перед экранами видеонаблюдения: тот на посту один. Пока везёт, только думать об этом нельзя – непременно спугнёшь, как нельзя думать и о...

Мэдди. Веснушка не успевает вовремя нажать на тормоз, и имя само заскакивает на язык. Мэд-ди. Всего два знакомых слога, всего...

Он останавливается и заставляет себя дышать. Чего ему сейчас не хватает, так это панической атаки.

Охранник, скучая, играет на телефоне. Веснушка достаёт из кармана заговорённую банку от джема, в которой плавает стайка зеленоватых искр – почти как светлячки, только без плоти, чистый оживший свет. Откручивает крышку, осторожно вытряхивает блуждающие огни на волю.

Когда-то сородичи этих малюток заманивали в чащи и поедали сотни людей в год. Вот только теперь и чащ-то почти не осталось. Веснушка читал, что за последние полвека вырубка лесов разрушила восемьдесят процентов естественной среды обитания лесных духов. Многие в итоге подались в город, как еноты или опоссумы. Эту колонию Веснушка нашёл в самом грязном, самом запущенном городском парке ...

Изнывающие от голода огни чувствуют крупного, живого, вкусного мужчину и знают, что делать. Охранник вдруг поднимает голову; прислушивается.

– Кто здесь? – говорит он сердито и тут же – совсем другим, дрогнувшим, мальчишечьим голосом:

– М-мама?..

Громила резко встаёт, опрокинув стул, и, будто во сне, идёт к дверям. Веснушка прячется за тележкой, но охранник даже не смотрит в его сторону. Огни бесшумно плывут по воздуху, уводя его куда-то за угол.

Не глядя ему вслед, Веснушка проскальзывает в охранный пункт.

Ему хотя бы не нужно тратить время на флэшбэки о собственной матери – потому что он её не помнит. Веснушка отдал память о ней как выкуп, когда торговался со злым духом за тело женщины, умершей из-за того, что муж в порыве ярости толкнул её на кухне, и она разбила голову о плиту. Дух настолько тёмный точно наворотил бы дел, заполучи он человеческую оболочку, рядом плакал маленький сын погибшей, и тогда эта цена казалась разумной: мать за мать. Веснушка помнит своё детство в трейлерном парке, но не помнит тепла её рук, не помнит, как её звали и что с ней стало. Всё, что осталось у него от мамы – чёрные узкие глаза на смуглом лице инуита и его собственное имя, которым он больше не пользуется.

Он не помнит, был ли с ней счастлив. Не помнит, любила ли она его.

Веснушка спешно разматывает специально принесённый кабель, подключает свой телефон к компьютеру системы видеонаблюдения. Тапает кнопку «окей», запуская скачивание.

Он не берёт денег за свою работу. Часто он делает её именно для тех, кому нечем платить. Но иногда в благодарность ему предлагают услуги, и на днях Веснушка как раз напомнил об обещании одному парню, который разбирается в технике. Программа, которую Веснушка загрузил с телефона, мгновенно устанавливается на компьютер охранника и распространяется по локальной сети. Многочисленные мониторы мигают и выдают синие экраны смерти. Это не всесокрушающий чудо-вирус из фильмов про хакеров, но восстановление системы займёт какое-то время, и до тех пор здание останется слепым.

Этот бизнес-центр – как целая крепость, город в себе. Веснушка знает, что на первом этаже расположены серверные, кухни и прачечные, выше – конференц-залы и офисы, ещё выше – апартаменты подручных Великана. Сам большой босс живёт и работает в пентхаусе на самом верхнем, двенадцатом этаже.

Говорят, он почти не покидает своей обители. Веснушке хотя бы не нужно бояться, что он не застанет хозяина на месте.

Он вновь берётся за ручку тележки и отправляется искать лифт для персонала. Призрак невезучего наркокурьера, которого обезглавленным бросили в реку, рассказал про это здание много полезного, но, конечно, не всё, так что Веснушка выуживает из бумажного пакета пучок сушёных трав; поджигает его. Тошнотворно горький дым укажет хотя бы на некоторые из возможных ловушек и защитит от злых чар. Конечно, кто-нибудь точно учует запах, но все подумают, что штатные колдуны просто проводят регулярную зачистку от плохой энергетики. Для этого, правда, используют не чабрец с полынью, как у Веснушки, а чабрец и лимонник, но разве кто-нибудь заметит разницу? Не все же тут такие крутые шаманы, учившиеся по обрывкам чужих знаний, видео в интернете и собственным ошибкам...

Из-за приоткрытых дверей шумят вентиляторы и гремит в мойках посуда, в одной из кладовых проводят инвентаризацию, в другой – принимают доставку. Никто даже не смотрит на паренька с вёдрами и тряпками.

Веснушка овладел искусством становиться невидимым, оставаясь на виду, ещё в приюте. Веснушка не любит вспоминать то место, но он вполне мог бы там выжить, если бы не Дэвин. От других задир можно было спрятаться в бельевом шкафу или в кроне старой яблони во дворе, но Дэвину даже стены были не помеха. Он умер в том самом доме двенадцать лет назад. Другие дети потехи ради заперли его в сарае – откуда им было знать, что у Дэвина случится приступ астмы? Веснушка стал первым, кто видит его призрак, и Дэвин вымещал на нём обиду, боль и злость, накопленные за годы. Тогда Веснушка ещё не умел отпускать умерших, привязанных к месту своего последнего вздоха, в иное царство. Всё, что ему оставалось – спасаться бегством.

С тех пор прошло... сколько? Всего семь лет? Кажется, будто сотня.

Шаманы – они про этот мир и тот, другой, то есть в основном про рождение и про смерть. Веснушке доводилось проводить новорождённым обряды имянаречения и даже помогать будущим матерям, переставшим чувствовать шевеления плода, найти отлетевшую душу их ребёнка и позвать обратно. Но в нынешнем мире почти со всем, что связано с рождением, справляется медицина, а вот для мёртвых она ничего уже сделать не может, и тогда Веснушка принимает вахту.

В равнодушном котле большого города трудно даже живым, что уж говорить об умерших? Веснушка указывает дорогу душам внезапно и страшно погибших в автокатастрофах и тёмных переулках, которые слишком растеряны, чтобы самим разобраться, как так вышло и что дальше. Выслушивает сожаления умирающих пьяниц, откликается на чужие имена, которыми его называют старики в деменции, держит людей за руки, пока у них ещё есть руки, пока они не оставляют свои тела позади, как больше не нужный багаж. Кидает специально припасённый мячик призракам собак, отравленных догхантерами – принести его они уже не могут, но им нравится эта игра. Сидит рядом с самоубийцами, которые плачут, потому что передумали, но слишком поздно – иногда всё, что ему остаётся, это просто сидеть рядом, но, странное дело, порой это и есть то единственное, что может помочь. Каждую зиму, когда ударяют морозы, стиснув зубы, отправляет в иное царство души бездомных. Однажды, когда ему повезло найти ещё тёплого бродягу, дух которого не успел уйти далеко, Веснушка раскрутил его на пари, что скорая приедет за пятнадцать минут. Склочный старикан с пеной у рта доказывал, что тут и надеяться нечего, но всё-таки согласился подождать и доказать свою правоту.

Скорая не приехала через пятнадцать минут. Она приехала через десять, и Веснушка потом навещал старика в больнице.

Он не знал, что стало с тем человеком после. Не мог знать. Не мог больше ничего для него сделать. Если на то пошло, Веснушка не знал даже, какая зима станет последней для него самого. Прошлую ему повезло переждать в подвале под магазинчиком старой Гретхен, где он тайно жил и по сей день, а вот следующую... Ему повезло, что старуха глуховата, но, как бы Веснушка ни старался быть тихим, в последнее время она всё равно вечно ворчит, что под полом, похоже, завелись мыши.

Веснушка старается не думать о будущем. В конце концов, прямо сейчас неизвестно даже, есть ли оно у него.

Жаль было бы не увидеть, как дочка Роуз сделает первые шаги.

Большинство тех, кто остаётся в мире живых в виде призраков, застревает здесь по мелочным, глупым причинам – от жадности, от ревности, от ущемлённого самолюбия, – и лишь немногие, такие, как Роуз – от любви. От настоящей. Такой, что сильнее смерти.

Роуз не стало во время родов. Вроде бы врачи говорили что-то про разрыв аневризмы в мозгу. Веснушка подслушивал за полуприкрытой дверью, пока её муж, только что бывший большим и храбрым мужчиной, рыдал, как ребёнок. Роуз попросила не говорить ему, что она всё ещё рядом – сказала, не хочет, чтобы человек, которого она любит, сошёл с ума, цепляясь за прошлое. Чем быстрее он примет, что её больше нет, тем лучше.

Веснушка редко встречал таких мудрых призраков.

Они с Роуз провели немало вечеров, наблюдая через окно её бывшего дома, как её муж учится пеленать дочурку. Как носит её по комнате, похлопывая по спинке, как качает на руках, и слёзы бегут по его бородатому лицу, словно им нет и не может быть конца.

Роуз давно могла бы уйти в иное царство, наслаждаться покоем, но она решила, что пока не хочет. Не прямо сейчас.

Почему-то Веснушка о ней не волнуется. Он шаман, а не предсказатель, но ему хочется верить, что папа с дочкой справятся, и тогда Роуз отправится в путь с лёгким сердцем.

Веснушке не нравится, что всё это ни с того ни с сего приходит ему на память. Всем ведь известно, накануне чего часто невпопад вспоминается прошлое?

Он наконец находит обшарпанный грузовой лифт; замирает перед кнопкой, когда на него вдруг накатывает волна почти невыносимой тревоги. Ерунда – это всего лишь чары, и у сотрудников здания наверняка есть специальные обереги. Вот Веснушкиным амулетам, похоже, это колдовство не по зубам, и ему остаётся только запалить новый пучок чабреца и слушать успокаивающий бит в наушнике, подстраивая под него ритм сердца. К его удивлению, в бумажном пакете вместо одной последней травяной связки лежат целых две. Да уж, что и говорить, разные волшебные штуковины в крохотном магазине у Гретхен наивысшего качества, не то что в сетевых супермаркетах, но вот сама хозяйка, похоже, сдаёт. Это уже не первый раз, когда она по ошибке кладёт Веснушке три пучка трав вместо двух или дорогой звёздный кварц вместо обычного розового...

Веснушка клянётся себе, что когда-нибудь заплатит ей всё, что должен. Если сегодня получится. Если только получится.

Он бросает тележку, прихватив только посох, и видит на кнопках в кабине номера от одного до десятки. До пентхауса лифт не идёт – что-то поджидает гостей на последних двух этажах?

Ладно. Поехали.

От горького дыма в замкнутом пространстве начинает мутить. Звякнув, лифт останавливается, открывает двери. Веснушка делает шаг наружу...

И замирает.

Всего один шаг. Всего одна секунда. Этого достаточно, чтобы он отчётливо понял: конец.

Ему не следовало приходить.

Нужно сейчас же повернуть назад. Спуститься вниз и бежать, бежать, наплевав на скрытность, наплевав вообще на всё.

Веснушка не делает этого только потому, что не может. Не может шевельнуться. Не может дышать. Он чувствует себя так, будто врезался на машине в опору моста, и ему пробило грудь рулевой колонкой.

До него доходили слухи. Но это ведь просто слухи. Они не могут быть правдой. Просто не могут, и всё. Не потому, что Веснушка отдал бы всё на свете за то, чтобы они не были правдой, а потому, что речь даже не о каком-нибудь онрё или демоне – речь о гидре. Никому не по силам совладать с гидрой. Никто не держит её как питомца. Она бы мигом уничтожила всех не то что в этом здании – в этом районе. Гидры, они ведь...

Мэдди, произносит голос у Веснушки в голове. Её зовут Мэдди, ты слышишь? Мэдисон Арлин Паркер. Ты не смеешь её расчеловечивать. Когда пациент болен раком, мы не называем его самого «рак».

Когда пациент умирает у нас на операционном столе, у него всё равно есть имя. Мы не называем его «моя ошибка».

Голова становится странно лёгкой, и Веснушка чувствует, что вот-вот упадёт. Он панически пытается заземлиться, зацепиться хоть за что-нибудь, и его мечущийся взгляд натыкается на табличку «пожарный выход».

Вот оно. Лестница за той дверью точно должна вести наверх. Если честно, Веснушка уже почти забыл, зачем пришёл, но теперь его разум хватается за спасительную соломинку определённости: за этим.

Вот только выход на пожарную лестницу находится у дальней стены, по ту сторону огромной лаунж-зоны без перегородок – одни эргономичные кресла, кофейные столики и декоративные колонны.

На полу толстый слой пыли, но в остальном здесь довольно уютненько. Даже... по-своему мило?

И абсолютно негде спрятаться.

Разум Веснушки перепуганным зверьком кидается в единственное укрытие, которое у него остаётся – в злость. Какого чёрта? Его вообще не должно здесь быть! Это даже не его работа. Он должен приводить в этот мир и провожать из него, он ведь шаман, а не безбожно богатый неототемист, возомнивший себя самопровозглашённым защитником города. Он, блин, не долбаный Лейон!

Клан Лейонов верит, что их род произошёл от львов. Эти люди отыгрывают свою роль со смаком, и, как бы Веснушка на них ни злился, эта роль им идёт. Они гордые, напыщенные, храбрые, щедрые, царственные – назови любой стереотип из гороскопов и попадёшь в точку. Им нравится, когда ими восхищаются, но они не просят, чтобы это восхищение рождалось на пустом месте. Нравится казаться благородными покровителями слабых – но ещё сильнее нравится ими быть.

Лейоны владеют прибыльным бизнесом по переработке отходов, но их кредо – очищать город не только от буквального дерьма. Нет точной статистики, на сколько процентов эта семья снизила местную преступность за годы своего расцвета, но когда в конце прошлого века в городе зверствовал неуловимый для полиции маньяк, Лейоны провели семейное собрание, связались с кем нужно, и директор одной престижной школы внезапно скончался по невыясненной причине. С тех пор маньяк больше не объявлялся ни разу.

И тем труднее Веснушке взять в толк, почему Великан вообще до сих пор жив.

Ладно, и полиция, и городские власти запуганы или подкуплены. Но, чёрт побери, какие оправдания Лейоны находят для своих венценосных предков?

Неделю назад, когда Веснушкино терпение лопнуло, он заявился к ним прямо на рабочее совещание. Разумеется, охрана не хотела его пускать, но Веснушка посмотрел на них своим фирменным взглядом шамана, тем самым взглядом, который видел тайны рождения, смерти и других вещей, о которых обычным людям лучше не знать, и побледневшие секьюрити расступились, не сказав ни слова. Этот взгляд – одна из Веснушкиных шаманских суперсил и, если на то пошло, одна из самых полезных.

Он вошёл в конференц-зал, и все головы повернулись к нему. Веснушка не смотрел ни на кого, кроме Алишера Лейона, нынешнего главы клана. Прошагав прямо к нему, Веснушка молча бросил на стол свежий номер газеты с передовицей о пожаре в ночном клубе, который унёс восемнадцать жизней. Аварийные выходы не были перегорожены или заперты. Этим людям не обязательно было умирать, у них хватало времени, чтобы выбраться. Они просто не стали.

В организме у каждого потом нашли нектар фейри.

Алишер Лейон с тонкой улыбкой посмотрел на газету, которую наверняка и так уже прочитал за утренним кофе. Анаит Лейон, его дочь, любимица и наследница, обритая под ноль – львицы грив не носят – и с ног до головы в леопардовом принте, лишь на мгновение оторвалась от телефона, смерила Веснушку взглядом и снова принялась лениво листать ленту.

– Погоди, – сказал старший Лейон. – Разве не ты проповедуешь, что в смерти нет ничего страшного?

Лейоны купаются в лучах своей медийности, как шиншиллы – в песке, они много общаются с журналистами; должно быть, именно у них Алишер научился вырывать цитаты из контекста.

Иногда, если Веснушке кажется, что это может помочь, он рассказывает, что смерть – это всего лишь этап, такой же, как и все остальные; неизбежный, да, но и естественный, как смена времён года, как выпадение молочных зубов. И ещё – что он там бывал, и в ином царстве нет ничего плохого. Ни наказания, ни суда. Там покой. Для всех, даже для тех, кто, если по-честному, не очень-то его заслужил. Что-то вроде медитации. Что-то вроде сна.

Да, Веснушка говорит людям, что в смерти нет ничего страшного.

Чего он не говорит, так это того, что в смерти вообще много чего нет.

Например, заката.

Горячего фалафеля из палатки с уличной едой после долгого трудного дня.

Треков, от которых у тебя по телу бежит электрический ток.

Оттепелей в феврале, когда птицы щебечут совсем как весной.

Пушистых милых зверюшек.

Лошадей.

Объятий.

Если бы Веснушка мог обратиться ко всем людям мира, он сказал бы: «Пожалуйста, пожалуйста, давайте просто наслаждаться всем этим, пока мы здесь».

– Как бы то ни было, – сказал Лейон, – не наше дело вмешиваться в естественный отбор. Вы, шаманы, – он произнёс это слово тоном взрослого, потакающего детским фантазиям, – в него верите? Если эти люди настолько глупы, возможно, без них мир только выиграет.

По-хорошему, Веснушке следовало бы прийти в ярость. Сбросить на пол все эти важные бумаги, перевернуть стол, ударить Лейона, хоть Веснушка бы, конечно, тут же за это поплатился. Но в тот момент ему вдруг стало очень ясно: этот человек в прямом смысле не способен понять. Да, богатые тоже плачут, но у них есть психотерапевты, чтобы утирать им слёзы, и хорошая медицина, и уверенность в завтрашнем дне.

Не всем так повезло.

Сейчас Веснушка жалеет, что не попробовал их убедить. Он не видит способов, как именно должен был это сделать, но должен был. На мгновение он представляет себе, как люди Лейонов ворвались бы сюда, все эти колдуны, жрецы, священники и экзорцисты, с огнемётами и тактическими кадилами наперевес...

Вот только... А помогло бы это? Против гидры – может, и нет.

Тем более что в том, что случилось с Мэдди, виноват он. Только он один и больше никто.

Стоит Веснушке об этом подумать, как гидра наносит удар.

Веснушка едва успевает защититься, горизонтально вскинув посох, будто фехтовальщик. Сокрушительная боль пронзает руки до самого плеча, по лопаткам бежит в позвоночник; пахнет горелым пластиком. Гидру – Мэдди – отбрасывает назад, но лишь на секунду. Оставаться зажатым в угол – верная гибель, и Веснушке не остаётся ничего другого: уворачиваясь от новых атак, он бежит на открытое пространство.

Гидра перед ним, за ним, повсюду одновременно. Он видит её, когда моргает, в ту короткую долю мгновения, когда ресницы смыкаются почти полностью; она мерцает, словно испорченное видео, исчезает здесь, появляется там, выстреливает лучами острых чёрных шипов. Она – мрак самой длинной ночи в году, холодный ужас неизлечимого одиночества; она – концентрированное ПТСР, принявшее форму мутировавшего морского ежа, только её иглы – это фракталы, и каждая из них пронзает воздух мириадом таких же хищно разрывающих пространство игл, а каждая из них – ещё мириадом, а каждая из них – до бесконечности, и если ты заденешь хотя бы кончик одной из них, пускай только взглядом, тебе конец. Веснушка ловит движения гидры краем глаза, не смея поднять головы́, пока, будто заяц, мечется среди колонн. Он мог бы нарисовать в пыли на полу защитный круг, который дал бы ему время прийти в себя; мог бы с привычным выдохом соскользнуть в транс, растворяя сознание в ритме, играющем в наушнике, и вспомнить, что он шаман, что духи – это его хлеб, даже такие. Вот только сейчас никакой он не шаман. Он задыхается от паники, все защитные знаки, которые он знал, расползаются, будто змеи, и человек не может, объективно не может быть быстрее гидры, и если даже пока Веснушке каким-то чудом удаётся на сотую долю шага опережать чудовище...

Мэдди.

Веснушка мёртвой хваткой вцепляется в этот последний якорь. Её зовут Мэдисон. Мэдди для семьи и друзей. Что бы сегодня ни случилось, он не станет думать о ней как о монстре.

Собака, которую натаскивали для подпольных боёв, не монстр.

Маленькая девочка, которую насиловали и пытали, и замучили насмерть. Не. Монстр.

Она всё ещё маленькая девочка, хоть и мёртвая.

Та самая, любимый цвет у которой – оранжевый, а любимое животное – трубкозуб. Та самая, благодаря которой шестеро детей в новой школе, куда она перешла, перестали стесняться носить очки, потому что Мэдди быстро дала всем понять, что очки – для умных и крутых.

После того, как он подвёл её, как он обрёк её на то, чтобы стать вот этим, Веснушка узнал о Мэдисон Арлин Паркер всё, что было можно. Он пытался остановиться. Пытался запретить себе, но не смог.

Мэдисон Арлин Паркер, которой было и навсегда останется восемь лет.

Которая победила в городской олимпиаде по орфографии, а потом, когда у неё брали интервью для новостей, фыркнула и сказала: «Легкотня!».

Которая обыгрывала в верёвочку и классики даже девчонок из средней школы.

Веснушка больше не слышит бита в наушнике, но его дыхание становится ровнее и глубже. Он думает о Мэдди, о девочке, с которой не был знаком, пока она не умерла, но ему почему-то кажется, что был; о девочке, которую он превратил в чудовище, но ему всё равно так удивительно просто представить её живой, и эти мысли становятся его собственным невидимым бубном, и транс прячет Веснушку в тихие объятия, в которых он снова чувствует себя собой.

Время замедляется, ровно настолько, чтобы он успевал думать, и руки почти что по собственной воле чертят в толстом слое пыли под ногами знакомые линии, вот только это не защитный круг. Это клетки классиков.

Гидра застывает, всего на один удар сердца, и сейчас жизнь Веснушки зависит от того, помнит ли Мэдди саму себя.

Если бы бог был, он бы видел, что лучше бы не помнила. Это значило бы, что Веснушка ошибся, и девочка, которую он не смог спасти, ушла навсегда, и ей больше не больно.

Но мгновение неуверенности проходит, и гидра прыгает на первую клетку.

Некоторые создания иного царства не могут продолжать погоню, пока не пересчитают рис, рассыпанный у них на дороге.

Веснушка не ждёт, когда гидра перепрыгнет через клетку «огонь». Он со всех ног бежит к пожарной лестнице, на ходу вытаскивая из-за пазухи измятый бумажный пакет. Зачарованный чабрец для гидры что слону дробинка, но, когда Веснушка вышел из лифта, именно травы старой Гретхен купили ему несколько секунд форы. Если только он сможет...

Шаря в пакете, его рука натыкается на что-то, чего там быть не должно.

На мгновение Веснушка уверен, что это ошибка, и в то же время точно знает, что никакой ошибки нет. Пальцы мигом узнают диковинные очертания семечка в форме звезды.

Веснушка ни в жизнь бы не поверил, что Гретхен вообще держит их у себя в лавке. Они ведь безумно редкие и сто́ят как – как – да даже Лейоны наверняка скрипят зубами, услышав цену! Отправляясь на бой с Великаном, Веснушка и мечтать не мог вооружиться чем-то подобным. Семя призрачного тиса! Если размолоть – станет ядом, от которого нет лекарства; если проглотить, не жуя – на то время, что семечко остаётся в теле, сделает любого волшебника сильнее вдвое...

И тогда у Веснушки появляется идея, дикая и спасительная одновременно.

К нему вдруг возвращается воспоминание из детства, которое не навещало его давным-давно. Как-то раз в мамин трейлер заползла гадюка, и старый сосед, заросший щетиной и сгоревший на солнце, как зажаристый стейк, объяснял Веснушке премудрости змееловства. «Она боится сильнее, чем ты, малец. Не пытайся её хватать, тогда точно куснёт. Предложи ей, где спрятаться, например... О, подай-ка мне во-он ту лейку. Во-от! Смотри, а теперь прямо в ней выносим наружу...»

Веснушка знал, что ему не освободить Мэдди. Нет. Это сделает кто-нибудь другой. Старше, сильнее. Он уже попытался. Одного раза хватило.

Но если она правда всё ещё здесь. Плачет от боли и ужаса там, внутри, среди всех этих шипов.

Веснушка бросает тисовое семечко в рот, с усилием проглатывает звезду, царапающую нёбо. Выступает из-за колонны прямо гидре навстречу.

Закрывает глаза.

Открывает душу.

Веснушка помнит время, когда ему самому казалось, что в нём нет ничего, кроме ужаса и боли. Будет помнить, пока не умрёт, и, может, после этого тоже.

Тогда ему хотелось одного: найти безопасное место. Нору, в которой темно, тихо, и никто тебя не достанет.

Гидра – Мэдди – несётся на него, словно поезд. Пронзает его тысячами отравленных игл.

Он впускает её в себя.

Веснушка не смог бы этого пережить – но Веснушка, помноженный на два, кажется, сможет.

Гидра бьётся у него в груди, словно в клетке, но вырваться не в силах. Добро пожаловать. У меня внутри полно тёмных углов; выбирай, какой нравится.

Веснушка знает: его хватит на то, чтобы какое-то время хранить её у себя внутри. Что делать с ней дальше, он подумает потом.

Он делает трудный, дрожащий вдох, и по холлу разносятся медленные издевательские аплодисменты.

– Надо же, – говорит Великан. – Только посмотри на себя. Ты справился с нашей малышкой. Кто бы мог подумать?

Мир замирает, и Веснушка, у которого нет и никогда не было дара прозревать прошлое других людей, вдруг видит его ясно, как своё собственное. Когда-то, когда Великан ещё не был силой, с которой необходимо считаться – вернее, был, просто никто, кроме него самого, этого ещё не понял, – его называли Великаном в насмешку, точно так же, как самого Веснушку начали звать Веснушкой за безобразные созвездия акне. Только Великан не просто принял это добродушно-презрительное прозвище – он сделал его своим.

Сейчас ему лет сорок, и волосы у него уже начинают редеть. Он очень среднего роста, может, даже чуть ниже, и выглядит, как карикатурный офисный клерк. А почему нет? Наркобизнес – это тоже менеджмент и бухгалтерия, разве что простые клерки не носят таких шикарных брендовых костюмов. Важную шишку выдают и бриллиантовый зажим для галстука, и дорогие очки, и смарт-часы на запястье...

Веснушку прошибает холодный пот.

Это всё не просто аксессуары. Это артефакты.

Великан – обычный человек, все это знают. У него нет собственного природного волшебства. И тем не менее о его пугающей силе – «он залезет тебе в голову и всё там поломает!..» – ходят легенды. Теперь Веснушка понимает, почему. К каждой из Великановых побрякушек привязаны души умерших магов, десятки душ, хотя «привязаны» – не то слово, потому что они распяты, распялены, как лягушки после вивисекции, и намертво примотаны колючей проволокой, и при этом всё ещё живы. Не задумываясь, Веснушка мысленно тянется к ним; в этот момент он забывает о Великане, всё, чего он хочет – это прекратить их мучения, но, стоит ему коснуться пленников, как его отбрасывает, будто мощным ударом тока.

Великан не спеша достаёт из кармана телефон, открывает что-то – как становится ясно, файл с досье. Вслух читает:

– «Прозвище: Веснушка. Шаман. Настоящее имя: Анчи Акари»... – он делает паузу. – «Настоящее имя»? Бога ради. Да это же имечко персонажа мультфильма. «Выказывает значительное могущество для своих лет и многообещающий потенциал, однако в целом не представляет ни интереса, ни угрозы, так как принимает куда большее участие в делах мёртвых, нежели живых».

Он поднимает глаза. Смотрит на Веснушку поверх очков.

– В таком случае, я польщён, что тебе небезразличен. И что ты собираешься сделать? Убить меня? Поправь, если я ошибаюсь, но у шаманов как будто бы нет такой силы.

Веснушка не поправляет. Это правда. Шаманы не убивают. Это не их функция.

Зато одна из их функций – изгонять злых духов.

Никто не говорил, что дух при этом должен быть чужд телу, в котором обитает. Если он исполнен зла, шаман имеет право и власть отправить его туда, где таким тварям самое место.

Правой рукой Веснушка крепче сжимает посох, левой – срывает с шеи мешочек заговорённой соли. Он уже делал это. Он сможет. Он смо...

Рука, вдруг переставшая слушаться, роняет соль. Левое колено подгибается, и Веснушке приходится ухватиться за стену, чтоб не упасть. Половина лица немеет; угол рта ползёт вниз.

– Не так быстро, – безмятежно говорит Великан. – Ты ведь мультяшный герой. Играй по законам жанра.

Он делает быстрое движение, и пол вдруг превращается в штормящее море. Веснушка роняет посох и падает на колени, потому что физически не может стоять. Сквозь панику мелькает: комната стоит на месте, это с тобой что-то не так, что-то отказало, что-то...

Мозжечок.

Веснушка торчит в больницах часами. Он наизусть заучил плакаты с устройством мозга. За равновесие отвечает мозжечок, и Великан что-то с ним сделал.

«Он залезет тебе в голову...»

Великан улыбается, глядя на него сверху вниз.

– Разве по сценарию ты не должен, ну, например, спросить, зачем я делаю то, что делаю?

Веснушка чувствует, как по подбородку течёт слюна. Он ни о чём не собирается спрашивать.

Он и так понимает.

Деньги и власть делают тебя большим.

Иногда Веснушка тоже готов отдать что угодно, чтобы стать большим. Когда пьяный урод в баре зажимает девушку в угол, и все вокруг старательно смотрят куда угодно, но только не в ту сторону. Когда хохочущие подростки пинают бездомную собаку и снимают на телефоны. Когда мужчина, только что толкнувший свою жену головой на плиту, смотрит на тебя большими честными глазами и лепечет: «Это не я, она сама виновата, она сама виновата, она сама!..».

Веснушка вспоминает ребёнка той женщины, который сидел на полу и ревел, уткнувшись в мамину блузку. В тот момент Веснушке хотелось записать для него свой номер и сказать: «Вот, позвони мне, когда с тобой заговорят мёртвые», потому что если увидеть, как твой отец убивает твою мать, не считается за «заглянуть в иное царство», то Веснушка вообще не знает, что считается, и...

– О, – вдруг говорит Великан, и его лицо меняется, словно он прочитал Веснушкины мысли. – Так ты и сам знаешь.

Собрав всю свою волю, Веснушка встаёт, кое-как открывает дверь и бросается вверх по пожарной лестнице. Хотя... Какое там: он ковыляет, ползёт, подтаскивая себя за перила здоровой рукой, и это всё равно, что пытаться бежать во сне, когда движешься будто сквозь густой сироп. Великан идёт за ним следом – Веснушка слышит его неторопливые шаги; он продолжает говорить, вот только Веснушке вдруг начинает казаться, что язык какой-то чужой, и он не может разобрать ни слова. Отстранённо думает: ну вот, это был мозговой центр восприятия речи.

Два этажа, четыре лестничных пролёта, растягиваются на вечность, но даже у вечности есть конец, и Веснушка вываливается на смотровую площадку на крыше. Силы кончаются, весь мир вертится, как карусель; Веснушка падает на четвереньки, и его рвёт обжигающей желчью. Вместе с ней, раздирая горло, выходит звёздчатое тисовое семечко.

Гидра взрывается миллионом ядовитых жал, разрывая Веснушку на части.

Центр генерации речи тоже поражён, и Веснушка больше не может думать словами, не может спрятаться за словами, и всё, что он едва смог пережить даже в первый раз, обрушивается на него снова. Страдание, и горе, и ошеломлённый, ничего ещё не понимающий стыд, и отчаяние, когда ты больше не выдержишь, но время почему-то не останавливается, и наступает новое утро, и пожалуйста, пожалуйста, не надо больше, пожалуйста, не надо, я хочу к маме, и – совсем как в тот день, когда Веснушка попытался отпустить Мэдди Паркер, которую похитили и продали и мучили и убили, туда, где ей больше не будет больно, но сумел лишь открыть шлюзы её души, и их обоих смыло и размозжило о камни. Он прикоснулся к её тьме, потому что думал, что сможет выдержать, думал, что должен выдержать, но боль Мэдди вошла в кошмарный резонанс с его, Веснушкиной, болью, и их раны чудовищно приумножили одна другую и стали смертельными, и он треснул – надломился, как ветка под тяжестью снега, как позвоночник птицы под чьим-то каблуком, не справился, не сдюжил, подвёл её.

Не закончил ритуал.

Всё повторяется, совсем как в тот день, и воспоминания Мэдди захлёстывают Веснушку мутными волнами, мешаясь с его собственными. Он видит грязный номер отеля, где её держали, испятнанную постель, шприцы на полу, но на всё это накладываются непристойные граффити на стенах общественного туалета с холодными мигающими лампами, и солёный вкус слёз, и шаги, опять шаги, и бесконечная череда расстёгивающихся ширинок.

Веснушка до сих пор умирает внутри, когда слышит звук, с которым открываются молнии.

Всего лишь маленький мальчик в огромном злом городе. Не последний. Не первый.

Веснушка оглядывается вокруг. Читает надписи на некогда белом кафеле. Вдыхает запах хлорки и нечистот и понимает: на этот раз он останется тут навсегда. По-настоящему навсегда, и не будет больше уборщика, который, открывая коробки с туалетной бумагой, обронил бы канцелярский нож, который Веснушка подбрал бы снова, но на сей раз использовал мудрее...

– Фу, – командует Великан. – Брось его. Плохая девочка. Брось.

Он говорит с гидрой, будто с непослушной, но всё равно любимой собакой, и чудовище, способное уничтожить любого на месте, втягивает шипы, съёживается, отступает. Хоть и всего одним глазом, Веснушка вновь видит небо.

– Послушай, – вдруг говорит Великан. – У меня идея. Что, если мы решим, что это у нас собеседование?

Двигаться не просто тяжело – почти невозможно, но Веснушка начинает медленно отползать от него прочь.

– Нет, правда. Я вижу, ты отличный кандидат. Мы, конечно, тебя подучим, уж за этим дело не станет, но неогранённые алмазы я узнаю с первого взгляда. Подумай о перспективах. Ты ведь не собираешься всю жизнь читать отходные всяким отбросам? К тому же... – Великан одаривает Веснушку улыбкой доброго дядюшки, – ты мне нравишься. Напоминаешь меня в молодости.

Отступать больше некуда: ладонь Веснушки нащупывает край крыши. Здесь должно быть защитное ограждение, но плохие парни, похоже, любят риск, и ничто не отделяет Веснушку от пустоты.

До земли двенадцать этажей вниз.

Он сейчас видит так, как видят с инсультом, когда всё вокруг кажется невероятно знакомым, но искажённым настолько, что ничего не узнать, однако всё равно встречает взгляд Великана, не отводя глаз. Его тошнит и колотит от слабости; во рту стоит горький вкус желчи.

Каково это было бы? Учиться у настоящих наставников. Полностью раскрыть свой потенциал.

Никогда больше не совершать ошибок, из-за которых получаются чудовища.

Никогда больше не отворачиваться, когда мерзавцы думают, будто им всё можно.

Наконец позволить себе стать видимым.

Невероятным усилием Веснушка поднимается на ноги. Это не обязательно, но он хочет.

Он думает о ребёнке, с которым два часа играл в загадки в одном из городских моргов, пока мама не приехала его опознать.

Думает о том, как с боем спроваживал из чужого двора мошенников-«экзорцистов», которых вызвали «изгнать полтергейста». Полтергейстом оказался призрак молодого рыжего кота, которого сбила машина, и он не был готов двигаться дальше, потому что ещё не насмотрелся на птиц. Веснушка отвёл его в парк, где пернатых видимо-невидимо, и иногда заглядывал с ним повидаться, а потом однажды пришёл на любимое котье место и увидел, что там больше никого нет.

Думает о том, как призрак музыканта играл на призраке гитары.

Только что прошёл дождь, и розовое вечернее небо застенчиво смотрелось в мокрый асфальт, и Веснушка сидел рядом на бордюре, не замечая, что замёрз, и слушал, и слушал, и слушал. И люди спешили мимо, но некоторые неуверенно оглядывались и замедляли шаг; они не слышали, но они чувствовали, и за это в то мгновение Веснушка любил каждого из них.

Наверное, Великан успевает прочитать что-то у Веснушки на лице, потому что за его очками мелькает тревога.

Веснушка выдыхает и делает шаг.

Всего один шаг.

Назад.

~~~

Времени не хватает вообще ни на что. Только подумать: нет, стойте, отмотайте обратно, я пере... – а потом боль кончается, не успев начаться, и Веснушка кончается тоже.

~~~

Для настоящего шамана смерть – только начало.

Нет, тело – это не тюрьма и не оковы, это... скорлупа. Для птицы нормально какое-то время провести в яйце, но природа ведь создала её не за этим.

Только разбив скорлупу, можно расправить крылья.

Сила, которая всё это время ждала своего часа у Веснушки внутри, вырывается на свободу. Этой силе больше не нужны ни обереги, ни ритуалы. Она едва касается Великана, и злой дух покидает мир живых, растворяется в небытии, оставляя после себя лишь мёртвое заурядное тело. Сила легко распутывает клубок ночных кошмаров, слёз, судорог и боли, выпуская Мэдди из гидры, и душа девочки выскальзывает в покой и всепрощение иного царства, будто серебристая рыбка из сетей. Души магов, привязанные к артефактам Великана, с облегчением гаснут, как свечи.

Шаман, вышедший за ворота смерти, остаётся на границе миров совсем ненадолго, может, всего на минуту, но за эту минуту сила прокатывается по городу мощной приливной волной. Она отпускает в посмертие призраков знаменитого нехорошего дома, где грабитель убил целую семью. Заглядывает в роддоме в отделение для недоношенных и крепче привязывает души к крохотным телам. Дарит человеку, решившему покончить с собой, сон про умершую жену, которая просит его этого не делать.

Веснушки во всём этом уже почти нет, но та его часть, та искра, которая ещё остаётся, из последних сил цепляется за свою человечность, хоть и знает, что это неправильно. Он выполнил своё предназначение, теперь он должен разжать пальцы и отпустить, раствориться в ином царстве, стать ещё одной силой, которая бережёт покой всех, кто вечно спит по ту сторону, ведь там ты и сам сможешь обрести покой, сможешь наконец отдохнуть, сможешь – но ведь я ещё не устал, господи, пожалуйста, пожалуйста, я ещё не устал, я ещё не...

~~~

А потом случается что-то, чего случиться не может.

Веснушка открывает глаза.

Он судорожно ловит ртом воздух, и его лёгкие дышат, а сердце бьётся. Чудовищная боль пульсирует в голове ему в такт.

Больно бывает только живым.

Ниже шеи Веснушка не чувствует ничего, и от этой пустоты хочется закричать, но у него под затылком лежит чья-то широкая ладонь, и от утешающего жара, который расходится от неё волнами, становится легче.

– Ну привет, – над Веснушкой склоняется немолодой длинноволосый мужчина. Улыбается ему одним углом рта. – Добро пожаловать назад. Когда соберёшься повторить, зайди ко мне. Я научу тебя, как прыгать, чтоб уж наверняка.

Веснушку слушаются хотя бы глаза, и он замечает чуть поодаль знакомые седые волосы и вытертую цветастую шаль – как будто разом ведьма из пряничного домика и постаревшая девочка, оставлявшая в лесу след из хлебных крошек. Старая Гретхен улыбается ему, хоть в глазах у неё и блестят слёзы.

Кто-то подбегает, цокая высоченными каблуками, кричит команды в телефон. Веснушка узнаёт голос из светских новостей: Анаит Лейон. Она велит кому-то приезжать прямо сейчас, немедленно, слышишь, идиот?! У тебя есть инструкции! Захлопывает крышку золотой винтажной «раскладушки», встревоженно выдыхает:

– Как он, Док? Жив?!

Мужчина, рука которого лежит под головой у Веснушки, успокаивая боль, хмыкает:

– Уже да. Да и не был-то... – он театральным жестом смотрит на часы, – всего каких-то полторы минуты. Мозг может выдержать больше. Я бы успел докурить.

Медленно, очень медленно чувствительность возвращается. Руки и ноги колет, словно иголками, и Веснушка начинает дрожать. Док удовлетворённо бормочет что-то про терморегуляцию и «через часок будешь как новенький». Анаит меряет взглядом высоту офисного здания; в ошарашенном восхищении трясёт обритой головой.

– Это ж надо! Взял и прыгнул! Я бы ни в жизнь!.. Ну ты даёшь, Веснуш...

– Анчи, – мягко поправляет Гретхен и укрывает Веснушку своей тёплой шалью, пахнущей травами и кофе.

Анаит смотрит на неё с недоумением, потом её лицо проясняется.

– А. Ну да. Должно же у человека быть имя. Погоди, а ты-то откуда знаешь?

К бизнес-центру с разных сторон летит звук полицейских сирен. Множества сирен.

Гретхен улыбается.

– Роуз сказала.

И тогда Веснушка видит и её тоже – призрачную женщину, которая, словно стесняясь, стоит за спинами у живых. Запоздало понимает: так вот чьё присутствие он почувствовал там, в переулке у мусорных баков.

– Я давно знаю, что у меня в подвале мышь завелась, – улыбка Гретхен становится лукавой. – Думал, глупая глухая старуха ничего не заметит, да? Роуз поняла, что не сможет тебя отговорить, нашла меня, а уж я позвала на помощь.

– Мой отец идиот, – без злости сообщает Анаит. – Он что-то там несёт про естественный отбор, но почему-то всё равно пьёт лекарства, когда заболеет. А с этим Великаном давно пора было кончать. Если бы не ты, когда б я ещё решилась, поперёк папы-то...

– Значит, Анчи, – негромко говорит Док. – Очень приятно.

Он бережно касается Веснушкиного лица.

– Нужно будет потом подлечить и это безобразие. Чёрт с ней, с красотой, но ведь больно же, наверное.

Веснушка – Анчи – опускает веки, чувствуя, как из глаз катятся слёзы.

Кому-то не всё равно, что ему больно.

Док устало вздыхает и вытирает ему щёку тёплым пальцем.

Анчи открывает глаза и снова находит Роуз, женщину, которая умерла, но решила, что это не конец. Женщину, которая отказывалась покидать этот мир, пока не удостоверится, что со всеми, кого она любит, всё будет в порядке.

Роуз улыбается ему. Делает прощальный жест рукой.

И исчезает.