Нитку – в иголку, чистый холст лоскута – на колени. Саша развернула первую записку.

«Любовь – это ветер, который может стать попутным, а может сорвать крышу твоего дома. Он надувает паруса и ломает деревья, он вращает колёса ветряных мельниц и смерчем проносится над землёй.»

Тишина гулко отражалась от стен музея современного искусства. Днём здесь проходили выставки, а по вечерам открывалось второе помещение с барной стойкой и холодильником, полным пива. Саша работала в музее уже второй год. Ей нравилось. Она считала, что нашла своё место – до этого лета.

***

Солнце медленно утонуло в море, и небо над горизонтом стало цвета чая с молоком. Пахло йодом и сосновыми иголками, мелкая галька под ногами хрустела и то впечатывалась в пологую тропу, то срывалась и катилась дальше. Ветер принёс звуки гитары, обрывок песни и мужской смех – тёплый, мягкий. Саша поёжилась и плотнее запахнулась в вязаную шаль.

На берегу, под шершавым боком утёса, догорал костёр. Вокруг сидели туристы из палаточного лагеря, который находился неподалёку – на той же стороне залива, что и домик, в котором Саша снимала комнату. Пляж уже опустел – ненадолго, пока небо совсем не почернеет и не уставится на море множеством звёздных глаз. Тогда парни и девушки из палаточного лагеря разожгут новые костры – отражения звёзд, принесут ещё гитар и вина, будут до глубокой ночи купаться, громко петь и разговаривать. Ну а пока они не пришли, узкая полоса гальки между морем и утёсами принадлежала Саше.

Она прошла мимо, не глядя в сторону туристов. Ей нравилось притворяться местной. Саша и впрямь считала, что вся Земля – её дом, а значит, она всюду хозяйка, а не гостья. А дома нужно поддерживать чистоту и порядок. Саша надела перчатки, достала мусорный мешок и быстро прошла вдоль берега, собирая печальные сувениры дневных посетителей: окурки, фантики, пустые бутылки. Ночные гости ничего не оставляли, кроме пепла, и уже только за это Саша была им благодарна – но не более того.

– Привет, – прозвучало из-за спины.

Саша оглянулась и молча помахала рукой. В пяти шагах от неё стоял парень из той компании, что сидела в тени утёса – высокий, с убранными в хвост длинными волосами.

– Я заметил, что ты каждый вечер приходишь, – сказал он.

Ну и что? Саша пожала плечами и вернулась к своему занятию. Позади что-то зашуршало. Она украдкой обернулась и увидела, как незнакомец, следуя её примеру, наполняет дневным мусором второй мешок.

Вдвоём они управились до того, как кобальтовые сумерки сгустились над морем.

– Спасибо, – сказала Саша.

– Меня, кстати, Андрей зовут.

– Александра, – сухо ответила она, избегая прямого взгляда.

Саша давно уже решила, что никаких имён знать не хочет. Незачем привязываться к случайным знакомым. Но все упрямо продолжали предъявлять ей свои ярлыки, указатели и аннотации.

Андрей вдруг негромко рассмеялся.

– Что? – спросила Саша.

– Я так и думал, что это твоё имя, – сказал он.

Его смех был мягким и тёплым.

***

Каждый день две недели подряд, с часу и до семи часов вечера, Саша приходила в музей и вышивала слова любви, которые ей принесли или прислали. Она садилась на стул в углу, заправляла кудрявую чёлку под красный берет и молчала, молчала, молчала. Пальцы взлетали и опускались над вышивкой, то встречая собственную тень, то расставаясь с ней. Саша думала о том, что произошло этим летом.

«Любовь – главная движущая сила Вселенной. Без любви даже хлеб не поднимется. Всё, что ты делаешь, нужно делать с любовью.»

На последнем слове зелёная нитка закончилась, и Саша сменила её на красную. Владимирский шов шёл этой фразе – или она ему? Саша повертела лоскут в руках и отложила готовую работу в сторону. Встала, потянулась, наклонилась влево и вправо, разминая онемевшую спину. Лиза, улыбаясь, поставила перед Сашей чашку чая.

– Облепиховый, – сказала она.

Саша улыбнулась в ответ. Во дворе дома, где она остановилась во время путешествия по Крыму, росла облепиха. Наверно, ягоды на колючих ветках уже налились соком и сладостью. Саша достала моток жёлто-оранжевых ниток, новый лоскут, записку и карандаш. Перед тем как вышивать послания, она выписывала их на ткани аккуратным, немного квадратным почерком.

«Любви не нужны слова.»

Саша кивнула. Любовь – не в речах, а в поступках. Потому-то она и затеяла этот перформанс: чтобы убедиться, что слова ничего не стоят. Эти записки – полная ерунда! Неужели кто-то поделился своими настоящими мыслями? То, что сделает их настоящими – Саша. Её время, её руки, её молчание. Овеществлённые, слова утратят эфемерность. К ним можно будет прикоснуться, их можно будет повесить на стену. Им можно будет поверить. Или не поверить, ведь, в конце концов, это просто нитки и ткань.

***

Из-за гор брызнули первые капли солнечных лучей. Саша перевернулась на другой бок, обняла Андрея, вплетая пальцы в длинные волосы. Лето заканчивалось, заканчивался Сашин отпуск. Настала пора возвращаться в её сумрачный, пряничный, игрушечный город в сердце России. Слишком тесный и слишком пустой – ведь в нём не будет Андрея.

– Саш, – позвал он.

– Тш-ш, – прошептала она, – молчи.

Они лежали на остывшей за ночь, но нагретой их теплом гальке и слушали речитатив прибоя, крики чаек, шум просыпающегося лагеря. Андрей прижался носом к Сашиной щеке, губы скользнули к подбородку и ниже, накрывая пушистый завиток волос на шее. Саша обняла его ещё крепче, спрятала лицо на груди, возле тонкого шрама, вдохнула глубоко-глубоко запах йода, можжевельника и тёплой кожи, а потом задрала подбородок и вдруг поймала его губы своими.

Они никогда не говорили о том, что будет дальше.

***

Перед отъездом Саша захотела попрощаться с Андреем. Она пришла к палаткам утром, когда все ещё спали, и только худой, смуглый парень с длинной ниткой бус на шее наблюдал за тем, как из-за гор поднимается солнце.

– Доброе утро, – сказал он, увидев Сашу.

– Доброе. Извините, а где я могу найти Андрея?

Парень задумался.

– Чернова или Зинченко? – спросил он.

Саша растерялась. Фамилии она, конечно же, не знала.

– Спросите в той жёлтой палатке, наверняка кто-нибудь подскажет, – посоветовал ей парень.

Саша поблагодарила его и пошла дальше. Жёлтая палатка в глубине лагеря была похожа на жука – четыре опоры, как четыре лапки, твёрдо стояли на земле, а ещё на двух держался козырёк над входом. Саша дотронулась до колокольчика, подвешенного под козырьком.

– Чуть свет уж на ногах? – спросила лохматая и бородатая голова, которая высунулась в ответ на звон. – Здрасте, а вы не из нашего лагеря?

Саша покачала головой.

– Я ищу Андрея.

– Хм-м. Чернова или Зинченко?

– Я не знаю.

– Хорошо, пойдём другим путём. Андрея, который играет на гитаре, или Андрея, который мешает вино с коньяком?

Саша рассмеялась.

– Ну и приметы! Нет, вроде ни первого, ни второго.

Рядом с бородатой головой появилась вторая, женская – с множеством разноцветных кос.

– Кто-то потерялся? – спросила девушка.

– Да не-ет. Тут какого-то Андрея ищут.

– Чернова или...

– Да не-ет, – перебил её бородач. – Непонятно.

– А этот ваш Андрей, – девушка обратилась к Саше, – как он выглядит?

– Высокий, с длинными волосами. Он обычно убирает их в хвост, – Саша показала, как. – У него ещё на груди старый шрам, вроде после операции. Где я могу его найти?

Девушка с разноцветными косами побледнела так, что даже загар не смог этого скрыть.

– Вы ничего не перепутали?

– Нет, а что? – удивилась Саша.

Девушка посмотрела ей в глаза и тут же отвела взгляд.

– Просто тот, кого вы описываете, утонул прошлым летом.

Стало так тихо, что было слышно, как падают иголки с сосен. Даже море, казалось, застыло на мгновение. Саша моргнула, и наваждение пропало.

– Простите, наверно, я ошиблась, – сказала она.

Ей что-то кричали вслед, но она не слушала. Только на берегу, под шершавым боком утёса, Саша остановилась. Волны то подступали к её ногам, то отползали обратно. Пена таяла на мокрой гальке.

– Тебе рассказали? Я не знал, как объяснить.

Саша обернулась. Андрей подошёл ближе.

– Ну так скажи как есть.

Андрей вздохнул.

– Я и правда утонул прошлым летом. Знаешь, я всегда верил, что мы не умираем до конца, так вот – так и случилось. Сначала всё было зелёным, как на глубине. Потом появились другие цвета, звуки. Словно я вынырнул на поверхность.

– Значит, ты кто-то вроде Русалочки?

Он улыбнулся.

– Не бойся, в пену не превращусь.

Саша отвернулась.

– Я завтра уезжаю. Прости.

Уходя, она не стала оглядываться.

***

Приходили разные люди, знакомые и незнакомые, смотрели на Сашу. Приносили новые записки. Для каждой вышивки Саша брала другую нитку. Чёрный, красный, синий, зелёный. Оранжевый, как симферопольское солнце.

«Когда я смотрю вокруг, то вижу, что всё пронизано любовью. А потом протираю глаза и понимаю, что любовь была только в моём взгляде.»

Это послание оставил Артём, тоже художник и коллега по бару. Саша улыбалась, вышивая его слова – в них был он весь, от растрёпанного кончика бороды до неизменного томика Марка Аврелия в рюкзаке.

Лиза написала всего четыре слова:

«Дело не во мне.»

Летом она рассталась с парнем. Закончив вышивку, Саша скользнула за стойку и обняла Лизу.

– Цыплёнок, – пробормотала та, целуя Сашу в лоб. – Уже почти не болит, но спасибо.

На улице стемнело, и в баре зажгли свет.

«Ты – мой маяк в бурном море, я чувствую твой свет через километры. Ты - тепло костра, согревшее мою душу. Но всякий костёр рано или поздно гаснет. Наше пламя обернулось золой, и мы не будем вместе ни-ког-да.»

Ни-ког-да. Саша вытерла подступившие слёзы. Руки задрожали, капля крови окрасила полотно. Саша убрала лоскут и смазала палец йодом. Две недели перформанса подходили к концу.

– Саш, – позвал её Артём. – К тебе пришли.

Саша подняла голову и чуть не закричала, забыв про обет молчания. Андрей стоял, прислонившись к стене и скрестив руки на груди. Саша закрыла глаза. Открыла. Андрей всё ещё был здесь. Она глубоко вдохнула, выдохнула, разбежалась и прыгнула в его объятия, как в высокие волны залива. Последняя записка упала на щербатую плитку пола.

«Когда дышишь сердцем, происходят чудеса. Свет притягивает свет. Верю в любовь.»