#Туз_пик

 

То, что наша семья огромная, как мировая каракатица, я поняла, когда однажды в нашу с мамой дверь постучал самый настоящий монгол. Нормальный, кстати, парень оказался: сын дяди, служившего на дальней границе. Роман кончился, а Виталик остался и вырос, приехал учиться, зашёл в гости, привёз родственникам в подарок солёного чая. Списывались недавно – они с женой за третьей дочкой пошли.

Чаще всего поводов для встречи два: свадьбы и похороны, оба мероприятия такие интересные, что я избегала их изо всех сил и с родственниками общалась только через мамины рассказы.

Мама – фанат семьи, весталка в лучшем смысле этого слова – сор из избы не выносила, а ссыпала в семейный очаг историй, искры и дым от которого разлетались во все концы необъятной родины и дальше.

Знаком ли вам человек, который украсил бы кухню фамильным древом? А мне он мать. Проект по истории задавали в седьмом классе, я увлеклась и нарисовала ветви по континентам. Антарктиду не включила: кто же знал, что жена папиного двоюродного брата тётя Галя после развода решит лечить душу на Южном море, которое озеро (#девятка_черви)?

 

Мамина фишка – звонки не вовремя: беда не приходит одна.

Здравствуй, ма. Что-то срочное?

— Вадим умер.

Мы заговорили одновременно, а потом одновременно расплакались. Дядя Вадя – сводный двоюродный брат – даже для нашей семьи считался чудаком. Я любила его из чувства противоречия.

— Машка-промокашка! – последний раз мы виделись на карининой свадьбе (#валет_черви). — Сними с дурака шляпу!

Я запомнила его таким: лоснящаяся колода в кулаке, тельник под белой рубашкой, щетина, дурацкие прибаутки, криво приклеенная улыбочка на одной половине лица.

В ритуальном зале толпа не умещалась, вытекала наружу, безобразной кляксой пачкая белый снег.

— Сколько людей, — на гроб я старалась не смотреть, крутилась, выискивая знакомые лица.

— Ты что, — мама промокнула глаза. – Это же Вадим.

Появился батюшка, началось отпевание, затем прощание, и я так и не смогла поцеловать восковой лоб, зато заметила колоду, торчавшую из нагрудного кармана пиджака. Гроб закрыли, застучали молотки. Я вырвалась на улицу, хватая мокрый воздух ртом, как рыба. «Может, это шутка? Дядя Вадя вполне способен на такое. Сейчас прикатит автобус оттуда выпрыгнут клоуны, и он ворвётся на руках?». Но чуда не произошло ни на кладбище, если не считать чудом, что его отвезли на еврейское, закрытое ещё в середине прошлого века, ни дальше. Из узкой прорези могилы не вылетели шары, наоборот, туда опустили вызывающе красный гроб. Никто не привёл медведя в кафе, все сидели тихие, трезвые, если б там летали мухи, их бы точно было слышно, но там сновали только официанты-армяне, больше похожие на народных артистов в расшитых жилетах и зеркальных туфлях.

— Как странно: еврейское кладбище, где не хоронят с прошлого века, армянский ресторан, куда не попасть без брони и связей, и наш дядя Вадя.

— А что ты хотела. Решала.

Приятно познакомиться, да. Мария Решала, фамилия у нас такая. Всю счастливую школьную пору её ненавидела, то ли из-за тройки по алгебре («Решала, что нарешала?» — математичка была уверена, что это смешно), то ли из-за Серёги Остудина (#семёрка_пик), дразнившего меня Трешалой. Хорошо, что в восьмом классе придурка вывели на домашнее обучение, и больше я его не видела.

— Интересно, кто теперь будет? — мама остановилась, поправляя шапку.

Я промолчала. Некоторые вопросы лучше оставлять без ответа, иначе из тупика уже не выйдешь. Матушка – тот самый человек, который пожизненно перепутал детскую непосредственность с детской неожиданностью, и остался в счастливом неведении, а люди вокруг – в лёгком недоумении.

 

#Король_черви.

 

Если б мои утры были игрой, то шашками: чёрно-белыми и абсолютно одинаковыми. Чёрный экран телевизора загорался и становился белым, сочащимся дружелюбием, как чёрная мамба – ядом. Белая ванная, чёрная зубная паста с берёзовым углём, чтоб не травмировать зубы, вы вообще цены на стоматологов видели? Белое яйцо, чёрный кофе, белый верх, чёрный низ, белая маршрутка, чёрная грязь.

Никогда и ничего не случалось и не происходило. Только сегодня на белом столе лежали карты. Красно-зелёные рубашки, загнутые уголки – я бы узнала эту колоду из тысячи, ведь к ней прилагались волосатые руки с наколками: на правой руке – масти, на левой – «ПЕС», я специально искала, среди тюремных такой аббревиатуры нет.

— Дядя Вадя? – глупо, но я надеялась, что вот сейчас он выйдет из кухни, отмочит шутку, и всё станет, как раньше.

Мне никто не ответил. Я машинально собрала карты, сдвинула мизинцем левой руки на себя («К себе – на свой интерес, от себя – на чужой»). Выпал король черви, как тогда, у Каринки. Впрочем, за два года у меня королей не прибавилось. Я подумала и решила позвонить маме.

— Доброе утро, солнышко! – она ответила быстро, как будто караулила у трубки. – Ты всё-таки решила ехать с нами?

— Куда ехать? – деменция подкралась незаметно, если я что-то и обещала, то забыла напрочь.

— К Вадиму. Олег отвезёт.

Ах, Олег. Это тот самый сын маминой подруги, только сын маминой племянницы – улучшенная версия всех на свете. В детстве я его ненавидела, сейчас, когда он смешно облысел и отрастил пивной животик, жалею, с такой женой и денег не надо (#дама_треф).

— Да, — спонтанность – моя суперсила.

— Мы заедем через полчаса.

Колоду я сунула в сумку: оставлю на кладбище. Дяде Ваде – дедевадино.

Снег ещё не успел замаскировать мёрзлые комья, они торчали, продолжая чёрно-белый тон утра. В небе лениво кружили вороны, хрипло и редко каркая.

Мы потоптались минут пятнадцать, обжёгшись ледяным воздухом и ватной тишиной, и ушли. Карты удалось незаметно сунуть под крест, нарушив чувства верующих. По затылку скользнул чужой взгляд, спина мгновенно вспотела. Я успела краем глаза заметить качнувшуюся еловую лапу и тень за ней.

— Тут кто-то есть, — я остановилась и взмахнула рукой.

Олег и мама подошли ближе. За голубой елью прятался печальный мраморный ангел с женским лицом. На глазах блестели, как слёзы, льдинки.

— Пойдём, — мама тронула осторожно рукав. – Тут много, кто есть, но они уже давно лежат спокойненько.

Следующим утром я вытащила колоду из сумки, попытавшись расплатиться за проезд. Водитель, усатый и невозмутимый, как морж, не удивился, наверное, за долгие годы навидался всякого:

— Карты принимаю только банковские, — шутил он настолько серьёзно, как будто и не шутил вовсе.

От стыда я мгновенно согрелась, выудила кошелёк, а карты выбросила в ближайшую урну – что бы это ни значило, мне оно не надо. Не помогло, проклятые бумажки переехали по очереди в карман пальто, в ковшик для варки яиц, холодильник, и стиралку. Я успела их сжечь, смыть в унитаз, выбросить с балкона, подкинуть соседке в почтовый ящик и даже сбросить в утилизатор для бумаг.

 

Огня и перца добавляли мамины звонки:

— Маша, представляешь, у тёти Кати пропал кот.

— Если пропал, пора хоронить, — мрачно пошутила я.

— Что? – переспросила мама.

— Ничего. Трудно сохранить животное, говорю, если оно на самовыгуле.

— Где бы он мог быть?

— В душе не знаю! Мам, я на работе.

— Да, конечно. Но как ты думаешь?

— Пусть на балконе посмотрит. Давай! — я успела положить трубку, пока не начался новый виток бессмысленной беседы.

Вечером мама перезвонила:

— Представляешь, эта скотина и правда выбежал на балкон!

— Представляю. Надеюсь, бедняга не отморозил бубенчики!

— Скажу, чтоб отвезла к ветеринару! — испугалась мама.

— Обязательно, — на этот раз отключиться я не успела.

— Кирилл (#валет_пик) совсем съехал в школе. А ведь ему поступать!

— Ничего, в армии научат родину любить.

— Маша, ты уверена, что только так?

— Мам, а как ещё? Если вместо учёбы долго пинать вола, вол однажды больно пнёт тебя. Ольгу жалко, но она сама разбаловала сына.

— Согласна, — судя по голосу, согласна мама не была, просто не хотела спорить.

— Вот и хорошо.

 

Но это не самое странное. Они начали приходить. Они – это родственники, которые раньше про меня и знать не знали, думать не думали. О Нелли никто ничего не слышал лет двадцать, с тех пор, как она вышла замуж за грека и уехала то ли на Крит, то ли на Кипр или Кносс.

— Привет! – женщина напротив сияла каратами на пальцах и дорогими зубами во рту.

— Здравствуйте! Чем могу помочь?

— Ты, наверное, не помнишь меня, Маша, я Нелли, племянница твоей мамы. Она сказала, что к тебе можно обращаться по любому вопросу. Я овдовела полгода назад.

— Мои соболезнования! – маму явно ждал серьёзный разговор.

— Мне сорок семь, я миллионерша и совершенно не понимаю, чем хочу заниматься.

— А чем вы занимались до этого?

— О, в Греции очень важно любить себя: вкусно есть, хорошо выглядеть, интересно проводить время и много смеяться. Они гедонисты.

— Так почему вы здесь, а не там?

— «Тоска по родине – давно разоблачённая морока», — до замужества Нелли закончила филфак, наверное, цитировать – наша фамильная фишка.

— А что вы хотите от меня?

— Решения, естественно, — нюдовый ноготь постучал по табличке, — Мария Решала.

Некоторое время мы изучали друг друга. Я думала, что никогда не буду выглядеть вот так: золотые шёлковые брюки, короткая шуба, ассиметричная стрижка и чёрные брови вразлёт. Думала ли Нелли, неизвестно, но идеально ровная кожа оставалась идеальной, без морщин, складок и тени мысли.

— Ты же работаешь в банке. А я принесла деньги. Придумай, куда бы их деть.

Логика – это как наркоман и кактус: оба колятся.

— Женский клуб, — меня озарило.

— Что?

— Нелли, вы великолепно выглядите. Наши женщины так не умеют, вы научите их наслаждаться жизнью, ухаживать за собой, пить вино и радоваться. Сейчас очень выгодное предложение для корпоративных клиентов: аренда коммерческой недвижимости в жилищных комплексах. Если арендовать суммарно от тысячи квадратов, получится хорошая скидка.

— Звучит многообещающе, — Нелли качнула головой, в ушах блеснули серёжки-попугаи.

— Но ваш клуб будет особенным, — Остапа несло. – Можно сотрудничать с волонтёрами: кошки, собаки – животные – прекрасный антистресс, плюс такого точно никто не делал! (И приютам вечно не хватает денег и передержек).

Нелли кивала, как болванчик, а я распечатывала документы – куй железо, пока полезло. Начальница беззвучно танцевала джигу-дрыгу в кресле, подсчитывая нули в квартальной премии.

— Маша, ты чудо! – я вышла проводить перспективную клиентку.

— Спасибо, Нелли! Приятно было познакомиться! – вызывающе алый автомобиль замер у ног почти античной богини. Водитель опустил стекло, высунул смуглую руку, поросшую чёрными кучерявыми волосами, помахал, потом деловито выпрыгнул и распахнул дверь, слёзы набежали на глаза от ветра, я сморгнула и помотала головой.

— Чего не померещится: как будто на голове мужика – витые чёрные рожки.

До мамы дозвониться не удалось – очень продуманная женщина.

 

— Подъём, Машка-рубашка! Проснись и пой!

Я открыла глаза. Дядя Вадя сидел на кресле, закинув ногу на ногу, и пил кофе.

— Дядя Вадя? Ты умер девять дней назад, — я не удивилась, но посчитала нужным сообщить.

— Умер-шмумер, лишь бы был здоров! – он заржал и пролил кофе на грудь. – Вставать собираешься?

— Нет. Если я проснусь, ты исчезнешь, а колода так и продолжит появляться.

— Вот дурилка картонная! В унитаз-то зачем? Слив забился, что делала бы? Мужика так и не завела!

— Да потому, что достали меня! – я поняла, что ору, когда запершило в горле. – Как в дешёвом фильме ужасов: Фриде – платок с голубой каёмкой. Привалову – неразменный пятак, а мне – карты.

— Это ж книги, — дядя Вадя был интелектуалом.

— А есть разница?

— Как же! Одна даёт, вторая дразнится!

— У тебя на тупые шутки безлимит?

— Так понятнее.

— Да пошёл ты! – я попыталась открыть глаза, но они уже были открыты.

Дядя Вадя устроился поудобнее, наблюдая, как я по очереди щиплю руку, кусаю подушку и стучу ногой по полу.

— Никак? – спросил он заботливо.

— Почему я не могу проснуться?

— Может, потому что ты не спишь? – какой вопрос, такой и ответ.

Я машинально расчёсывала болячку на руке, пока не выступили красные капли. От вида крови стало действительно страшно:

— Отче наш, сущий на небесах,— я крестила то себя, то дядю, но он не исчез.

— Мария, опомнись, ты атеистка!

— А ты покойник, — я огрызнулась и натянула одеяло.

— Давай поговорим.

— А давай ты просто свалишь к ядрене макарене?

— Вот так-то лучше! – он обрадовался и подскочил. – Узнаю любимую племяшку! Вставай уже, пошли на кухню. Есть тема.

— Бокал в раковину отнеси!

Дядя Вадя вышел из комнаты, так и оставив на столе недопитый кофе, знал, что побегу убирать. Ненавижу, когда берут мои вещи и не ставят на место.

На кухне засвистел чайник, хлопнула дверца холодильника. Я зашла в ванную, умылась, вгляделась в отражение: вид, конечно, так себе, на троечку, но глаза не безумные, неотложку вызывать рано.

— Почему тебе не страшно? – спросила я у отражения.

— Потому что всему и всегда есть разумное объяснение, — ответила сама себе. – Призраки не режут колбасу прямо на столе, так делает только дядя Вадя. Я всё вижу!

Пространство между ванной и кухней как-то так искривлялось в зеркале, что я действительно видела розовые колёсики докторской, слышала щёлканье ножа по столешнице – по доске звучало бы иначе.

— Если видно, то и не стыдно! – другого ответа я и не ожидала.

Пока я беседовала с зеркальной двойняшкой, дядя Вадя успел организовать закуску: колбаса, сыр, горький шоколад, орехи – все мои запасы.

— Стопки не нашёл, — отрапортовал он, разливая содержимое плоской фляги по чашкам.

— Да? – переспросила я максимально язвительно.

— Звезда!

— Судя по запаху, три звезды. Коньяк в десять утра?

— Тебе надо больше пить. Не будешь такой занудой.

— Зануда или алкоголичка? Что выберут карты?

— Карты выбрали тебя решалой. Пей, Машка-чебурашка! И начнём вводный инструктаж.

— Не хочу, — я не притронулась к чашке. – Не хочу пить с утра. Не хочу быть решалой. Не хочу карты.

— Да что ж ты упёртая какая? – дядя Вадя всплеснул руками. – На всё у тебя своё мнение!

— Это называется критическое мышление.

— Кретиническое, блин!

— Мне не нравится такой тон беседы.

— А что тебе нравится? Хоть бы разок чего у дяди попросила, нет, всё сама! У тебя вообще всё на «Я» повёрнуто! Так и останешься одна! — он налил вторую чашку и выпил залпом, поморщился, утёрся кулаком.

— Закусывай что ли.

— После второй не закусываю! — тоже мне, Сергей Бондарчук в роли Андрея Соколова!

— То есть вся эта постановка, чтобы я, наконец, обзавелась мужиком, а мама – внучиками? – мне стало смешно.

— Лимона нет? – он снова хлопнул дверцей холодильника.

— У меня аллергия на цитрусовые.

Некоторое время мы молчали. Я смотрела в окно, как бегут по почти весеннему небу лёгкие облака. Дядя Вадя вылил последние капли из фляги, допил и закусил бутербродом из колбасы и сыра.

— Даже хлеба у тебя нет.

— Бедная я несчастная! – я демонстративно застонала.

— Давай заново, Мария. Раньше решалой был я, потом умер, карты перешли к тебе. Поверь, это не мой выбор, так повернулась судьба. Тебе остаётся только смириться и запомнить, что я скажу, потому что времени немного, сама понимаешь, мёртвому в мире живых делать нечего.

— Вот скажи мне, дядя Вадя, почему если человек обманывает, у него всегда максимально честный вид и он просит ему поверить?

Дядя Вадя жевал и смотрел на меня во все глаза.

— Сейчас я оденусь и выйду из дома ровно на час. За это время ты либо исчезаешь, куда угодно, предварительно помыв посуду и стерев со стола, либо вызываешь маман, и вы вдвоём рассказываете мне, как провернули фокус с картами.

— Маша!

— Ни фига не ваша! – обрубила я уже из коридора, завязывая ботинки. – Гуд бай! У тебя ровно шестьдесят минут!

 

Я выбежала из подъезда, сама не понимая, куда собираюсь, а главное, зачем? Ледяной ветер задувал под пижамные штаны: голубое небо оказалось такой же обманкой, как и смерть дяди Вади – зима никуда не делась. К тому же хотелось есть. Ноги понесли к любимой шаурмечной на углу.

— Переводом можно расплатиться? Одну в сырном лаваше, пожалуйста.

Вместо знакомого Ваграна из окошка ларька выглядывал хмурый светловолосый парень.

— Через пять минут будет готово, — я успела заметить длинные музыкальные пальцы без обручального кольца.

— Какой сервис, — возмущение пропало впустую, форточка захлопнулась.

Под курткой что-то завибрировало:

— Алло? – впервые пришлось отвечать по карточной колоде.

— Машка! Выручай! У нас тут проблемка нарисовалась.

— У меня, по всей видимости, тоже, — я оглянулась, но вокруг не было ни души, кроме замуровавшегося шаурмена. – Привет, Диман!

Дима – наша гордость. Серьёзно, если уж хвастаться старшим братом, то только им, пилотом того самого первого борта.

— За тобой уже выехали, — продолжил он. – Не ссы.

Я услышала шуршание шин, краем глаза успела заметить движение: низкий черный автомобиль затормозил рядом. Меня аккуратно взяли под руки и почти ласково засунули в салон.

— Села? – голос оставался невозмутим. – Вот и ладушки!

— Эй! А заказ!

Кажется, я слышала крики или это урчал голодный желудок?

— Извините, пожалуйста! – я повернулась к правому человекообразному телу в чёрном костюме и зеркальных очках-авиаторах, но тело не дрогнуло.

— Простите, куда мы едем? – левое тело в точно таком же костюме и точно таких же очках точно так же молчало.

— Двое из ларца одинаковы с лица.

Хотелось есть, пить и писать, причём одинаково сильно. Я автоматически перетасовала зажатую в руках колоду.

— Кто снимет с дурака шляпу? – и на эту выходку сопровождающие никак не отреагировали. – Я тоже не хочу, но почему-то приходится. Что, уже приехали?

Я успела сдвинуть колоду, #король треф ухмылялся ехидно и едва не подмигивал. Машина замерла, и из открытых дверей меня препроводили в распахнувшийся лифт.

— Значит, едем дальше. Как там, всё выше и выше стремим мы полёт наших птиц?

Лифт остановился. Белый коридор вытянулся одинаково белыми дверями вправо и влево.

— Простите, а где здесь туалет? – желание пописать победило остальные.

Чёрные костюмы ничего не ответили, зато открылась ближайшая дверь. На пороге стоял мужчина хорошо узнаваемой внешности.

— Рад знакомству, Мария Александровна! Вадим Леонидович множество раз оказывал неоценимую помощь, за что я ему благодарен. Надеюсь, и с вами сотрудничество будет плодотворным. Пройдёмте. Наверняка у вас есть вопросы.

«Да. Где санитарная комната?» — но язык так и не повернулся озвучить то, что действительно волновало.

Мы прошли в кабинет: панорамные окна, овальный стол красного дерева, аккуратные папки с бумагами. Кружка с недопитым кофе и тарелка в подсохших крошках смотрелись, как бедные родственники на королевской свадьбе.

— У меня точно такая же посуда.

— Уборщицу сегодня не приглашали, извините, — мужчина немного смутился и попытался ладонью прикрыть безобразие. – Начнём?

Руку обожгло. Карты!

— Снимите с дурака шляпу, — я сказала быстрее, чем подумала, но он не удивился, сдвинул мизинцем к себе. Выпал #туз_бубен.

— Что это значит?

«Что по нам дурка плачет», — я незаметно начала рифмовать, как дядя Вадя.

— Расскажите, что произошло.

Мужчина вздохнул и провёл рукой по остаткам волос на голове. Говорить ему явно не хотелось.

— Мы ... то есть я потерял документы, а это очень важные документы финансового плана, — он замялся.

— Их содержание меня не касается.

— Вы и вправду так думаете?

И что тут ответить?

— С вами кто-то был? Может, работали камеры? – под потолком горели красные огоньки.

— Нет. Все разъехались, а на записях только я.

— Понятно, — я постаралась сделать умный вид.

— Ежу понятно, — дядя Вадя возник у дальней стены. – А тебе хрена лысого понятно. Ещё скажи «ясно».

Я зажмурилась, представив реакцию хозяина кабинета, но ничего не произошло.

— А что у вас там? – я ткнула пальцем прямо в дядю Вадю.

— Там? – в голосе послышались удивлённые ноты. – Лаундж-зона.

Он мягко подошёл, нажал на белую панель, часть стены отъехала, демонстрируя холодильник, барную стойку с микроволновкой и раковину.

— Ну, Машка! – дядя Вадя восхищённо цокнул языком. – Подальше от начальства, поближе к кухне? С тобой не пропадёшь, но горя нахлебаешься.

Никогда не думала, что переполненный мочевой так стимулирует мозговую деятельность, но меня подстегнуло именно желание побыстрее попасть в уборную. Я зажмурилась, мысленно рисуя картинку: человек сидит за столом, в руках чёрная папка, он устал, глаза режет от напряжения, хочется есть! Точно! Он встаёт, идёт к холодильнику, открывает, заглядывая, что там есть. Рука тянется к колбасе, маслу, но мешает машинально прихваченная папка. Куда бы её деть?

— Посмотрите в холодильнике, средняя полка.

Некоторое время мужчина смотрел на меня, но всё же открыл дверцу.

— Как? – восхищение смешивалась в голосе с недоверием.

— Я Решала. Извините, где у вас туалет?

— Вас проводят, — шкаф в костюме возник будто бы из воздуха. – Спасибо!

Я улыбнулась и махнула рукой, потому что если б открыла рот, полилось прямо оттуда.

 

Счастье – ближе, чем кажется. Живёшь, думаешь, что тебе нужна трёшка в Москве, билет на Гоа или бриллиантовый гарнитур Картье, а потом достаточно пописать, и ты уже на седьмом небе.

— Философствуешь? — голос дяди Вади звучал рядом, но видно никого не было.

— Любуюсь, — когда ещё увижу бронзовые краны и настенные панели морёного дуба?

В кармане дрогнул телефон, неизвестный номер.

— Мария?

— Слушаю.

— С вами всё в порядке?

Я напряглась:

— Кто это?

— Вы заказали у меня шаурму, а потом быстро уехали. Всё хорошо?

Очень мило! Нелюбезный шаурмен забеспокоился, не украл ли меня чёрный мерин!

— Всё хорошо, как там моя шаурма?

— Скучает и ждёт, — он поддержал шутку.

— Тогда мы идём к вам!

Проводили меня до дверей, похоже, обратная доставка в пакет услуг не входила.

— Пока вы гуляли, шаурма нашла пару и завела самый настоящий кофе!

— Как вы меня нашли?

— По голодному урчанию! Будем есть в машине или на улице?

— Есть – будем, — я забрала ближайший свёрток. – Боже! Это безумно вкусно!

— Лучший комплимент повару – быстро исчезнувшая еда, — почему мне показалось, что он бука? Такие глаза!

— Куда вас отвезти?

— Домой. Или давайте к ларьку.

— Вагран – счастливчик, что его точка – дом родной для красивых девушек.

У этого парня суперспособность – рассмешить меня.

— Кстати, куда он делся?

— Рожает вместе с Эльзой, просил подменить по старой памяти, мы вместе учились.

— А на самом деле вы миллионер, плейбой, филантроп?

— Нет, я повар. Любите комиксы?

— Смотрю и мгновенно забываю, но смешные моменты застревают. А вы?

— Жаль. Могли бы сходить в кино, вышел новый фильм DC.

— А вас не смущают язвительные комментарии по ходу действия?

— Я куплю большое ведро попкорна.

— С сыром?

— С сыром – два.

— Тогда я согласна!

Некоторое время мы посидели в машине. Сложно оценить человека в зимней куртке, но я очень старалась. У него аккуратные ногти, маленькие прижатые к голове розовые уши и вкусный парфюм.

— Спасибо, что спасли меня! – я неуклюже вылезла из уютного машинного брюха.

— От чего?

— От голода и холода! —ледяной ветер отвесил оплеуху, втолкнул в подъезд, и я поняла, что не спросила имя. «Меня зовут Алексей» — чирикнул телефон, словно прочитав мысли.

Квартира встретила абсолютной пустотой и тишиной, как и бывает, когда живёшь одна, только валялись посреди коридора тапочки, а на зеркале — записка: «Нужен – ищи в телеге».

— Значит, так, да? Исчез, да? Ну, и ладно! – я убирала постель и чувствовала себя дурой, как в тот раз, когда мама обещала сводить в зоопарк, но не повела из-за дождя, а потом уже замялось само собой.

 

Телефон взвизгнул и затрясся, как припадочной. Блин! Звонила начальница:

— Мария! Ты где? Сделка через пять минут! Быстро ко мне!

Совершенно вылетело из памяти, что именно сегодня Нелли должна всё подписать. Естественно, я опоздала, мялась под дверью, потея и пытаясь понять, чем всё это для меня кончится. Кончилось ожидаемо – увольнением.

— И скажи спасибо, что без записи в трудовую! – припечатала моя “госпожа”. – И без отработки. Собирай манатки и выметайся!

Спорить было бесполезно.

— Спасибо! – съязвила я. – Работа – от слова «раб», «увольнение» — от слова «воля». Желаю узбеков вашей шарашкиной конторе!

Чтобы собраться, мне потребовалось минут пятнадцать, чтоб на прощание хлопнуть дверью, вся дурь. Охранник грозно кричал вслед, но я не обернулась, иначе они бы заметили слёзы. Не дождётесь!

 

Зализывать раны я поехала к маме, позабыв и про серьёзный разговор, и про карты, и про дядю Вадю.

— Всё, что не делается, к лучшему! – от утешений слёзы катились градом.

— Я на них семь лет отпахала!

— Чудесное совпадение! Американские психологи советуют менять сферу деятельности каждые семь лет!

— А про российскую коммуналку они слышали?

— Тебе не хватает денег? Я дам. Займёмся пока ремонтом, переклеим обои у бабушки.

— Ты уже всё купила?

— Нет, я ещё даже не уговорила её. Может, ты попробуешь? – мама смотрела, как кот из «Шрека».

И мы начали операцию «Ремонт». Бабушка, сымитировав сердечный приступ, любезно разрешила навести порядок, обои выбрали спустя три скандала и пять магазинов, день Х пришёлся на субботу.

Первый рулон уже был раскроен, клей набухал в ведре, когда пришло сообщение: «Привет! Пойдём сегодня в кино? Я купил билеты» — Алексей решил выполнить обещание.

— Мам, мы тут надолго?

— А что? – она подозрительно прищурилась.

— Да в кино зовут.

— Кто?

— Ты всё равно не знаешь, зачем спрашиваешь?

— В другой раз нельзя сходить?

Я пожала плечами: «Привет! Сегодня не получится, клею обои, давай в другой раз?». Пришло время мазать стену, я отвлеклась, и только перед сном поняла, что ответа не получила.

— Обидчивый какой! – мне стало немного не по себе. – Ну, и ладно! Все вы, мужики, одинаковые! Чуть что – сразу в кусты.

Сон долго не шёл, я ворочалась, думала, разглядывая тени на потолке, последний раз посмотрела на часы в 2:03 – наступило третье марта.

 

Есть женщины – бомбы, они непредсказуемы, опасны и притягательны. Есть женщины – кошки, они манящи, игривы и грациозны. Есть женщины – скалы, их не обойти, не сломать и не сдвинуть. Ленусик – женщина–праздник. Она лёгкая, как воздушный шар с гелием, мобильная и яркая, как неоновая реклама. Без неё я бы впала в депрессию или вышла замуж, с ней примерно раз в месяц хожу потанцевать и забыться.

Мы решили отметить международный женский день чуть раньше, кто бы нам попробовал запретить?

— Как дела, Маруся?

Как сажа бела, — можно было рассказать, но лучше напиться и ни о чём не думать.

Выручила коктейльная карта.

— Хочешь «Каприз»? Шампанское с энергетиком и немного вишни.

— Звучит многообещающе! Официант, два «Каприза», пожалуйста!

Музыка приподняла меня и понесла. Мы танцевали, пили, флиртовали и снова пили. Вечер кружился дискошаром, разбрасывая блики на лица. В один момент я целовала невысокого крепыша – и вот уже обнималась с демонической внешности брюнетом в шёлковой рубашке на крыше.

— ...красиво?

— Что? – я встряхнула головой, но тошнота только усилилась.

— Посмотри, как красиво!

Город распластался под ногами бриллиантовой шкурой.

— Холодно!

— Иди сюда, согрею.

Он попытался прижать меня и поцеловать, но я увернулась: вот будет номер, если вырвет прямо на жёлтые носы модных ботинок.

— Извини, мне нужно... Я скоро вернусь!

Вертолёты в голове кренились и гудели, я кое-как добралась до кабинки и даже закрылась.

За нашим столиком сидела компания, Ленусик растворилась в дыме и музыке, а мне было невероятно, космически плохо.

Я забыла, где гардероб, где номерок и куда-то пошла.

— Какая ты красивая!

— Спасибо, ты тоже! – сообщила я туловищу, в которое врезалась.

— Маша, всё в порядке?

Я подняла голову. Светлые волосы, широкие плечи, серые глаза.

— Лёша? Мы не в кино.

— Нет, мы в коридоре. Подожди, я вызову тебе такси.

— Такси? – я обиделась. – Хочешь от меня избавиться?

— Хочу, чтоб ты отдохнула.

— А ты?

Он вывернулся из моих объятий и что-то поискал в телефоне.

— А мне ещё три часа работать. Позвони, как доедешь. Хотя лучше я тебе сам наберу.

— Какие же у тебя классные уши, — кажется, я норовила потянуть за мочку, но точно не помню.

Такси приехало почти мгновенно, Лёша только успел накинуть на меня пальто и замотать в шарф. Водитель, пожилой мужчина с усами казачьего атамана, улыбался:

— Давно женаты?

— Мы? – от удивления хмель немного развеялся. – Второй раз в жизни увиделись.

— Надо же! Я был уверен, что это муж, он так нежно вас усаживал. Значит, поженитесь – в таких вещах не ошибаюсь.

Я что-то промычала и отвернулась: продолжение беседы могло закончиться плачевно, тошнота вернулась с новой силой.

Как дошла до дома, не помню, только хоровод черно-зелёных всполохов и морская качка.

 

Обычно с утра мне нужна доза кофе, но сегодня мутило лишь от одной мысли о еде. После второй чашки чая стало легче, я трясущимися руками взяла телефон, обнаружив сообщение от Ленусика: «Ты где?» и своё – Алексею: «Я дома».

— Слава Богу! – в глазах посветлело. – В этот раз без дури, почти.

От воспоминаний, что я творила, загорелись уши и снова закружилась голова, пришлось сесть на стул. На столе – красная скатерть в зелёную клетку – яркое пятно в бежевом мирке кухни.

— Всё. Больше не пью. В этом месяце точно. Или хотя бы на этой неделе.

Что-то мешало: на сиденье лежала колода карт. Похмельный мозг категорически отказался удивляться:

— Звонок или случайная встреча?

Ни то и ни другое: уведомление на электронную почту: «Ваш рейс А56 Москва – Санкт-Петербург, пятница, 19.30», обратно – воскресенье, 13.42». Паспортные данные совпадали, а вот с Седовым Алексеем Викторовичем ещё нужно разобраться.

— Привет! – голос, не дрожи!

— Привет, — томительное ожидание, но трубку он снял.

— Какие планы на следующую пятницу?

— Поработать, вечером посмотреть сериал и завалиться спать. А что?

— Поехали в Питер?

Он молчал так долго, что пришлось проверить, не оборвалась ли связь.

— Маша, ты нормальная?

— Нет.

— Справка есть?

— Есть. Хочешь, покажу? – теперь телефонный разговор даже обрадовал, по крайней мере не видно помидорные щёки и сумасшедшие глаза.

— Хочу.

— Сейчас, — я сделала скрин билетов. – Заодно проверь паспортные данные.

— Ого. Ты работаешь в ФСБ?

— Я нигде не работаю. Уволили за прогул две недели назад.

— Значит, преступница?

— Выходит, так.

— Мата Хари?

— Матом в харю тоже могу, но не сейчас.

Боже, какой у него смех!

— Серьёзно, Лёш, полетели. Я не знаю, как так получилось, но на почту прислали два билета до Питера, для меня и для тебя.

— Что мы там будем делать? Отрывать уши?

Господи, он всё помнит! Стыдоба-то какая!

— Пока не знаю. Пить вино и целоваться?

— Лучше водку. И сигареты без фильтра.

— Согласна! Ну, что скажешь?

— Я подумаю.

— Ты обиделся за вчерашнее?

— Нет. Просто мне надо подумать. Решить кое-какие проблемы.

— Проблемы? Давай решу! – я захлопала руками по столу. Где же карты?

Дядя Вадя тасовал колоду и качал головой. Губы собрались строгой куриной гузкой, я таким его никогда не видела.

— Спасибо, Маша, я сам. Пока!

Лёша положил трубку, а я от неожиданности расплакалась.

— Почему вы всегда всё портите?

— Маруся! Нам ли быть в печали?

— А в чём ещё мне быть, если без вас ни вздохнуть, ни пёрднуть?

— Что за выражение? Ты же леди!

— На велосипеде, блин! Ты знал, что меня с работы выперли? Мама не пустила в кино, потому что обои не поклеены, а мне, на минуточку, двадцать восемь лет! И голова болит.

— Ну, вчера ты вполне самостоятельно вешалась на мужиков и хлестала коктейли.

— Это другое.

— Правда?

Ответить было нечего.

— Он мне позвонит?

Дядя Вадя пожал плечами:

— Как карта ляжет. Я расскажу тебе историю, почему так и не женился. Её звали Матильда. И она была женщиной мечты.

— То есть у меня могла бы быть тётя Мотя?

— Я нарушил запрет, о котором не знал, и потерял возлюбленную. Ты едва не совершила ту же ошибку.

— Серьёзно?

— Серьёзнее некуда. Когда получаешь силу, она кажется безграничной, мнишь себя почти богом. Но это иллюзия. Мы помогаем только своей крови и своему имени. Чужим – нельзя.

— Почему?

— Мы познакомились случайно. Меня буквально силой затащили в гости товарищи. Она приехала к родным. Синие глаза сияли , как сапфиры, чистейшей воды, прозрачная фарфоровая кожа, смоляные кудри, смех как колокольчик – я влюбился даже не с первого взгляда, а с первого вздоха, ещё не зайдя в комнату, я знал: там – Она. Догадываешься, что дальше?

— Полное фиаско?

— Умница! Я решил её поразить, достал карты, поклялся выполнить любое желание. Не знаю, за кого она меня приняла, может, за дурака или шулера, но посмеялась, послушно сдвинула колоду, и через два месяца вышла замуж за очень богатого и красивого мужчину, они уехали вскоре за границу, где счастливо прожили, родили троих. Мы больше никогда не встречались, разные круги, но я следил за её жизнью, не мог не следить.

— Что она загадала?

— То, что карты выполнили, #туз_черви.

— А ты?

— Карты дают и отбирают одно и то же: шанс. Ты можешь дёрнуть судьбу за ухо, связать разорванное, склеить разбитое, но платишь своей жизнью.

— А если я не хочу платить?

— Уверена? Отмотаем назад? Не найдёшь папку, не подаришь идею с женскими клубами...

Не встречу Лёшу, не уволюсь с опостылевшей работы, не полечу в Питер...

— Молчишь? Вот это правильно, Мурка. Ты всегда была умной девушкой.

— Не называй меня Муркой! Ненавижу эту песню!

На пол упала колода, хитро подмигнул улыбающийся бородатый король черви, а дядя Вадя пропал.

— Класс! Пришёл, увидел и исчез. Ничего нового.

 

До конца недели я успела раздобыть лекарства для бабушки, найти репетитора по азербайджанскому племяннице, открыть заевшую дверь у тётки и замотаться в край. Мне казалось, что вместо нервов теперь – километры спагетти, которые бесконечно прокручиваются в голове. Лёша не писал и не звонил, а я спала с телефоном под подушкой.

В воскресенье я сдалась и написала сама, благо, был повод: Масленица, все прощают всех, закусывая обиды блинами. «Прости меня!» стёрла; «Привет! Как дела? С Масленицей! Прости, если обидела» тоже. В итоге отправила анимированную открытку – мама прислала таких уже десяток, наверное, от всех родственников скопом.

«С праздником!» — ответ пришёл тогда, когда я успела триста раз пожалеть о решении и с горя сломать ноготь.

«Как настроение?»

«Не очень».

«Устал?»

«Занят немного».

Вот и поговорили.

«Может, прогуляемся вечером?».

Больше Лёша не отвечал.

Как там у Пушкина? «Молчанье было ей ответом?» И что сделала Татьяна? Поплакала? Сбежала в сад? Поговорила с няней? А мне что делать? Лучше б не писала, ей-богу!

Я выключила звук, спрятала телефон под подушку, ушла в ванную. В злости есть и свои плюсы – таким чистым унитаз не был давно, и раковина, и ванная, и даже зеркало.

Когда достала телефон из подподушечной тюрьмы, оказалось, что Лёша звонил трижды. Дура!

— Привет!

— Привет! – судя по шуму, он куда-то шёл. – Ты ведь живёшь на улице Строганова?

— Да, а что?

— Ещё не передумала гулять?

— Не передумала. Через десять минут выйду.

И он на самом деле ждал около подъезда. Синие сумерки пахли весной и тревогой.

— Каким ветром к нам занесло?

— Не знаю. Наитие. Я кое-кого ищу. Я тебе не рассказывал, — мне стало грустно: понятно, у него есть девушка. – У меня есть младший брат, не родной.

— Продолжай, — ух! Отлегло!

— Отец умер, когда мне исполнилось девятнадцать. Толпа людей, соболезнования, родственники. И женщина с мальчиком у гроба – оказалось, вторая семья, поздняя любовь и неземная страсть. Мать это приняла достойно. Я никак. Обижаться на мертвых – глупо. Возиться с шестилеткой – скучно, тем более, что они жили в области. В прошлом году Данил закончил школу, поступил в универ, а потом перестал отвечать на звонки матери. Она приехала, пошла, естественно, к нам. Других знакомых нет.

— Где он живёт? В общаге? На съёме?

— В общежитии его никто не видел неделю.

— А полиция?

— Приняли заявление. Но я не могу это оставить просто так, он мой брат! – кулаки сжимались и разжимались, костяшки побелели.

Наплевать! Будь, что будет.

— Тогда сними с дурака шляпу, — колода грелась в правом кармане джинсов.

— Что?

— Карты сдвинь, говорю. Мизинцем на себя. Всему учить надо, молодёжь! – за нарочито бабкиным ворчанием прятался страх. – Вы в соцсетях друзья?

Лёша помотал головой и сдвинул карты. Выпал #валет_бубен.

— Фамилия? Тоже Седов? – я уже открыла поисковик. – Год рождения?

— Используешь связи?

— Конечно. Нейронные. Хочешь найти зумера – найди профиль в инстахраме. Посты, истории, геолокация – там всё.

Через три минуты мы знали, что Даня Седов был на связи два часа назад, последнее фото выложил вчера, а отмечал некую Аннику, которая поставила тэг «beerлога» — в паре кварталов отсюда.

— Что ж, предчувствия тебя не обманули. Пошли? — Я схватила его за руку. Ладонь была тёплой и мягкой.

— Ты очень умная женщина! – комплимент прозвучал абсолютно искренне.

Скоро я поняла, куда мы идём: останки социалистического строя — чудом не расселённые бараки железнодорожников.

— Не боишься? – он притормозил. – Давай один схожу?

— Не боюсь.

— А зря, — голос шёл из зарослей американского клёна.

Мы переглянулись и рванули на звук. Абсолютно пьяный мужик в расстёгнутом пиджаке и штанах с лампасами сидел в сугробе, рядом валялась палка и караулила мохнатая дворняга размером с телёнка. В лунном свете влажно блеснули клыки и послышалось раскатистое рычание.

— Тише, Альма! Вот, допился, — пожаловался он. – Стебанулся, до дома не дошёл.

— Если мы вас поднимем, собака не бросится?

— Кто, Альмушка? Да она если только залижет до смерти! – псина вывалила розовый язык и согласно задышала.

Трогать пьянчугу не хотелось, но Алексей уже протягивал руку, я подобрала палку.

— А вы кого тут забыли?

— Берлогу ищем.

— Хреновое там место, ребята. Шли бы вы назад?

— Разберёмся! – отрезала я.

Мы кое-как доковыляли до подъезда. Коричневая деревянная дверь противно скрипела.

— Тогда вам на четвёртый этаж. Вадиму привет, — странные глаза без радужки смотрели прямо и совершенно трезво.

— Сам передавай свои приветы!

Лёша оглянулся через плечо, но промолчал.

На четвёртом этаже две двери были заколочены, а за третьей гремела музыка.

— Останешься? – повторил он.

Вместо ответа я толкнула дерматиновую створку, она открылась неожиданно легко. Внутри пахло гарью и немытым телом, кто-то смеялся, кто-то монотонно матерился.

— Зарежу, сука! – на пороге туалета мотался высокий парень с чёрными волосами до плеч. Над провалившимся животом отчётливо выступали рёбра, а руки были пусты.

— Спи! – я толкнула белую дверь, он, судя по звуку, упал прямо на унитаз.

В комнате работал телевизор, по стенам скакали бело-сине-красные зайчики, а на ковре вповалку валялись тела.

— Видишь его?

Лёша прошёл, стараясь не наступить на руки, ноги и прочие части организмов.

— Нет. Балконная дверь!

На ограждении сидела нахохлившаяся фигура, со спины непонятно, мальчик или девочка.

— Слушай, мы сейчас спугнём, ещё сиганёт!

— Не сиганёт, — я прислушалась. – Она не умеет летать.

Дверь открылось, бормотание стало громче:

— Я чего сюда полезла, я и летать-то не умею!

Лёша уважительно покачал головой:

— Вот это ты Большой Ух!

— Подруга, а ты чего сюда полезла, ты ведь не летающая, — однажды в журнале попалась статья: чтоб успокоить человека, надо повторять его последнюю фразу.

— А хрен его знает, ребята! Холодно, блин!

— Блин, холодно! – отзеркалила я. – Давай мы тебя снимем?

— Я птица!

— Ты птица, но нелетающая, — мы аккуратно шагнули с двух сторон. – Ты киви.

Девчонка оказалась лёгкой и очень холодной на ощупь.

— Сиди тут, — мы прислонили её к батарее. – У тебя гнездо, а в нём яйцо. Жди, пока вылупится птенчик.

Она кивнула. Зубы стучали и щёлкали, как кастаньеты страстной Карменситы.

— Где Даня? – Лёша присел на корточки и сунул ей под нос смартфон.

— На кухне окуклился, — фразу удалось разобрать только с третьего раза.

— Маша, — он остановился и посмотрел мне в глаза. – Сейчас ты пойдёшь на лестницу и вызывешь сначала скорую, потом полицию. Я на кухню за братом.

— Почему?

— Потому что я не знаю, что на их жаргоне означает «окуклился», но не хочу, чтоб ты это видела.

Он аккуратно взял меня за плечи, развернул и подтолкнул к выходу. В оконный проём лестничной клетки заглядывал одноглазый фонарь, разливая жёлтое молоко электричества. Пахло разогретыми щами и холодом. Усталая женщина в скорой спросила адрес, данные и положила трубку, пообещав бригаду. Диспетчер полиции оказался веселее, попутно доложив Владяну, что опять на Стрелочной заваруха.

Лёша показался в дверном проёме, волоча тощего пацана. Белые высокие носочки смешно торчали из голубых джинсов.

— Где кроссовки, не знаю, ребята угашенные в хлам!

— А куртка?

— Куртку взял, запомнил, красная. Посидим на лавочке?

На улице я сняла шарф, закутала Дане ноги – жалко. Он неразборчиво бормотал и вяло отмахивался.

В остром воздухе ледяными иголочками звенели любопытные звёзды.

— Замёрзла? – голос звучал отстранённо, Лёше явно не было интересно.

Я шмыгнула носом, хотела показать большой палец, но одеревеневший кулак машинально сжался и выставил средний.

Алексей мгновенно замер, лицо стало чужим и злым, отвернулся к подъезжавшей машине скорой и больше не сказал мне ни слова, пока они не уехали.

— Вот так вот, — хотелось выть вместе с полицейской сиреной, но уже дома, всё дома.

 

#Туз_черви

 

Доброе утро начинается с кофе, отпуск – в обед, а утро после рыданий – с попыток найти глаза на роже китайского пчеловода.

Я смотрела в зеркало:

— Дура, — сама себя не поабьюзишь, никто тебя не поабьюзит. – Страшная зарёванная идиотина.

Я не хотела ничего плохого, просто показала не тот палец! Вот уж оскорбление, которое смывается только кровью. И что теперь, конец? Забирай свои игрушки и не писай в мой горшок?

Злость выпустила адреналиновую иглу, я немного собралась, поела и даже помыла посуду. Неужели из-за такой мелочи можно расплеваться до конца жизни? Мерзкий голосишко внутри на повторе рассказывал историю про тётю Мотю, повторяя вместо рефрена: «Сама, дура, виновата».

— Да. Помогла, — сообщила я кухонному гарнитуру. – И не жалею. Зато парнишка жив.

«Наркоман, — хихикнул внутренний голос. – Ты спасла грёбанного психа».

— Нет. Я спасла человека.

«Один раз не адидас?»

— Все ошибаются. Важно сделать выводы.

Телефон завибрировал, прерывая надоевший диалог. Не Лёша, мама.

— Привет! Что делаешь? – слишком бодрое начало, сейчас нагрузит очередной проблемой.

— Ничего, — промямлила я. — «Ем мозги чайной ложечкой».

— Не хочешь сходить на дачу набить снег?

Да, как у каждой уважающей себя постсоветской семьи, у нас есть законные пять соток. Нет, я терпеть ненавижу огородную повинность. Но тут в мозгу щёлкнуло и заискрило, наверное, тараканы решили зажечь свет разума: сколько ещё тухнуть дома? Там хотя бы свежий воздух и физические нагрузки.

— Хочу! – мама не ожидала быстрой капитуляции и растерянно молчала.

— Лопата в сарае, — наконец, сообщила она. – И возьми термос, горяченького попьёшь.

СНТ располагалось почти в городе, по крайней мере, от остановки идти было недолго, минут сорок. Если на улицах снег растаял, тут зима и не думала прекращаться, пухлую белую целину только кое-где разрезали цепочки следов: то ли птицы, то ли полёвки. Он поджидал меня за гаражами у заброшенных бытовок: тощий, рыжий длинноногий пёс.

— Гав! – лай разнёсся высоко и звонко.

— Привет. Есть хочешь? – мне всегда нравились собаки, но мама не разрешала завести.

— Уау? – интонация сменилась на вопросительную.

— Есть бутерброды с колбасой и котлеты. Ты знал, кстати, что котлеты делают из котов?

— Ам? – на морде явно было написано недоверие.

— Шучу, конечно! Эти из курицы. Проводишь меня? Я иду на дачу набивать снег. Не спрашивай, зачем, бессмысленный и беспощадный обряд, чьи корни уходят глубоко в анналы истории.

Пёс махнул хвостом и поскакал вперёд, изредка оглядываясь через плечо и улыбаясь. Вместе дело пошло веселее: даже белое безмолвие перестало быть настолько белым и безмолвным. Котлеты кончились сразу, как пришли, а бутерброды мы поделили по-честному: ему колбасу, мне – хлеб.

— Я назову тебя Бой или Кай. Ты ж мой снежный огненный мальчик! – я гладила лобастую башку, ласково покручивала мягкие уши и была безмерно счастлива.

— Пойдёшь ко мне жить? Будем гулять каждый вечер, куплю ошейник, поводок и лежанку.

Пёс посматривал умными карими глазами и смешно чавкал снегом – колбаса оказалась солёной.

— Ты прав, дорогой: весь снег не съешь, часть всё равно придётся затолкать в бак. Да и холодно, блин!

Не знаете, как согреть ледяное сердечко? Лопату в руки, сугроб побольше! Кай скакал рядом, иногда убегая и возвращаясь, чтобы проверить меня.

Закат облил небо персиковым, подсветив зубчатый край деревьев.

— Пошли что ли?

Пёс тут же подбежал к калитке и толкнул створку лапой.

— Умница! Что-то стало холодать! – потная спина очень быстро замёрзла, я мгновенно собрала вещи, закрыла дом и пошла за собакой – рыжие уши мелькали за забором.

На обратном пути Бой вёл себя беспокойно: носился вокруг, низко опустив нос, рыл снег и поскуливал.

— Кушать хочешь, мальчик? Сейчас придём домой, поедим, остались котлеты, — я ни минуты не сомневалась, что теперь у меня есть собака.

Сумерки обволакивали мягко, ватная тишина набивалась в уши, как глухота. Затылок щекотало, как будто на меня смотрели. Невольно я прибавила шаг:

— Кай! Ко мне! – он успел отбежать довольно далеко.

Пёс не отреагировал, поджарое тело напружинилось, он оскалился и не сводил взгляд с сухой травы, похожей на индейский вигвам.

— Домик для лилипута? — от шутки стало не смешно, а страшно.

Бой припал на передние лапы и раскатисто зарычал, а я рванула вперёд, не оглядываясь. В боку кололо, горло жгло, снег серебряно сверкал под ногами. Хруст наста – единственный звук – напоминал хруст битого стекла. Остановилась я только у гаражей, в безопасности электрического света и людских голосов.

— Кай? – вот дура! Потеряла собаку!

Чёрное пятно бесшумно неслось по моим следам: длинные лапы, вытянутая морда.

— Иди сюда, мальчик!

Зеленью сверкнули глаза, в раскрытой розовой пасти заблестели жемчужные клыки в два ряда – разве у собак так бывает? Я развернулась и побежала через гаражи в дома, поскальзываясь и задыхаясь.

— Откудова несёшси? – дед в калошах и расстёгнутой куртке смотрел с интересом.

— Там, — я никак не могла отдышаться. – У вас собака.

Заунывный вой потянулся к ультрамариновому небу.

— Слышь, воеть, зараза! Всех гаражных псов извела, и воеть, но сюды не ходить.

— Кто?

Дед пожал плечами и, шамкая неразборчиво, отвернулся.

Значит, собаки у меня не будет тоже.

 

«Когда не можешь найти рациональное объяснение, забудь» — именно так решил мозг, и я просто выбросила историю на свалку бесполезных воспоминаний, загнав боль глубоко внутрь.

— Не судьба! Да и куда мне пёс, если скоро лететь в Питер.

Жаль, что нежную обидчивую фиалку, которого по недоразумению назвали Лёшинькой, нельзя так же стереть.

Настроения собираться не было, родственники затихли, как перед бурей, зато активизировались магазины и банки: я выиграла в лотерею, получила купон на кожаный саквояж, попала в бонусную программу и два розыгрыша.

— Ваша работа? – дядя Вадя не появлялся, колода карт не отвечала, но и так было понятно, что их.

Даже такси в аэропорт приехало вовремя и бесплатно – подарок корпоративному клиенту от авиаперевозчика. Водитель молчал, Земфира пела – что ещё надо человеку, чтобы с головой нырнуть в омут воспоминаний, а вынырнуть уже со слезами на глазах?

На удивление, досмотр шёл быстро ровно до меня. Ремень застрял в джинсах, я злилась, пот лился, очередь приглушённо рокотала. На соседней ленте – трагедия местного разлива: у мужчины изъяли бутылку водки.

— Неужели в ручной клади нельзя? Я не знал! – повторял он снова и снова, но церберша в униформе лишь качала головой.

— И что, в урну? Я ж её в магазине купил!

Вот так, дружок, в урну. Им наплевать на тебя, покупки и ремни, они не люди — терминалы с масками вместо лиц, а сердце питается от батарейки. Ремень наконец-то вылез и стало не до размышлений, но осадочек остался: поезда лучше.

В салоне пахло дезинфекцией и пылью, колени мгновенно упёрлись в спинку кресла напротив. Я поёрзала, закрыла глаза и включила музыку – пока не взлетели, можно. Соседка тоже возилась, никак не могла устроиться, вставала и перекладывала сумки.

— Девушка! – кто-то настойчиво тряс меня за плечо. – Давайте поменяемся? Первый раз лечу, хочется в окно смотреть.

Сначала я открыла рот, чтобы сказать всё, что думаю о таких непосредственных гражданах, потом закрыла – голос был смутно знаком. Пришлось открыть глаза. Какая у него красивая улыбка, боже!

— Привет! — Лёша защёлкнул ремень. — Поехали?

Самолёт затрясся, словно в припадке, покатил, набирая скорость, подпрыгнул и взлетел. Где-то там остался синий вечер и жёлтая россыпь огней.