“Отчаянно старалось сохранить столько цветов, сколько может. Но руки горели, кожа слезала с пальцев, кистей. Огонь продолжал пожирать цветы. Ни цветов не сохранило, ни жизнь.”

В лесу холодно. До дрожи костей, которая голос превращает в мягкий и слабый шёпот, еле звучащий. Тишина, которой пропитан каждый угол, тяжёлым стеклянным колпаком накрывала мрак между высоких деревьев. Это была неясная тишина, не такая, к какой можно привыкнуть. Она – существо, которое держит в страхе. А может, это и есть страх? Она прикасалась своими холодными чёрными пальцами к миру, оставляя его во мраке, полном страшной неизвестности.

Но тишина иная. Безголосая, она продолжала сдавливать пространство в тисках. Тишь иллюзорная была лишь в голове. Когда ты боишься, уши словно закладывает. Взгляд затуманен: идешь, а сам не понимаешь, зачем и куда. Так и здесь. Холод заставлял дрожать и оглядываться.

Одинокое лето. Необычайно чужое, такое ненавистное и пугающее, с запахами папоротников и столетних дубов. Двадцать пятое июня. Юноша со своим отцом-профессором в бегах. Никто не знал, чем это закончится. Неизвестно, как удалось покинуть стены, пропитанные кровью невинных. Непонятно. Это осталось за теми стенами и, что страшно, могло вырваться наружу. Никто не стал бы их ловить, хватило бы одного простого движения, и тела упали бы на влажную землю. Но сейчас их волновало лишь то, насколько глубоко в лес они смогут уйти. Лишь одно.

Пытаясь укрыться от ужасных монстров, которых лишь скрепя зубами можно назвать людьми, они шли уже четыре дня. Бежали, прятались, снова бежали. Сон стал врагом, который мог бы убить их так же легко, как и чудовища с оружием.

Туман, окутавший страну лесных тварей, расстилался по мшистым холмам, по земле, пропитанной то ли слезами небес, то ли людской кровью. У отца и сына не было ничего из еды, кроме двух-трех корок хлеба, которые мужчина сохранил на случай, если сбежать всё же удастся, и фляжка с водой. Понимая, что без воды шансов продержаться в разы меньше, они терпели. Пили совсем чуть-чуть, по жалкому глотку воды, а то и меньше. Изнемождённые, уставшие. Ноги болели, в глазах темнело. Юноша и профессор решили остановиться, рискуя всем, что имели этой звёздной ночью, – друг другом. Сон, словно мрачный молчаливый убийца, ходил совсем рядом, нашёптывая убаюкивающие слова. Уснёшь – перережет глотку или задушит. Выхода не было. Смерть все равно придет, если не уснёшь.

Лунная ночь. Тишина молчаливого разума прорезалась. В лесу стали слышны шорохи. Звуки, которых становилось больше. Словно все твари повылезали из своих нор и убежищ, почуяв человеческую слабость. Звери, такие беспомощные и маленькие, перед людскими существами были ничем. Прятались в тиши и полной темноте, ведь они придут. Тьму рассеивали светлячки. За ними следовал шлейф, сияние которого, словно далекие звезды, притягивало и манило. Иллюзия спокойствия и блаженства, которых не было, и неизвестно, вернутся ли они когда-либо на землю. Где-то за сотней километров, пряча в своих ладонях отголоски неизвестного, делающего последние страшные вздохи, издавая последние крики отчаяния или в молчании безысходности, словно вопли умирающих чудовищ, доносились звуки орудий. Возможно, это лишь обман. Ночью под покровом тьмы разве можно убить? Беззащитное существо, которое и без того слабое и тихое, ночью совершенно уязвимое и беспомощное. Делай, что хочешь. Но разве так позволено? Правил как таковых нет. Эти существа давно позабыли, что способны забрать жизнь у таких же, как они: отделились от мира сего, став отдельной частью, давно сменив свою шкуру.

Да, вероятно всё это иллюзия. Непрекращающиеся выстрелы стали чем-то настолько привычным, что тишина отзеркаливала, эхом повторяя страшные звуки. Казалось, будто безмолвие – что-то, выдуманное необъяснимой людской фантазией.

Единственное, что точно было реальностью, – страшный рёв двигателей самолётов, рассекающих небо. Гул пронёсся и начал удаляться. Он напоминал, что Ад существует. Не прячется в глубине, а находится на Земле. И он здесь, рядом, а монстры – не мифические демоны: это настоящие живые существа, носящие на своих лицах маски.

Наконец ночь снова утихла. Мужчина, кожа которого и без того была болезненно бледной, сейчас, во тьме лесной чащи казалась мертвецки белой, покрытой кровоточащими порезами, ранами и следами ожогов. В плече ранение от пули, перетянутое кусками тряпок. Он сильно похудел: теперь был похож на скелет, обтянутый остатками истончившейся оболочки, больше похожей на мерзкую шкуру. По лбу стекали капли пота, перемешиваясь в дурной смеси с дорожками крови, а грудь медленно вздымалась от каждого тяжёлого вздоха, сопровождающегося болезненными стонами. Словно у человека наконец появилась возможность выразить свою боль в звуке. Словно наконец стало позволено устало опустить руки.

Они давно сошли с тропы, вернее, на неё и не ступали. Забрели в густую чащу, такую холодную и пустынную, что в первые мгновения было невыносимо страшно даже дышать. Вдруг и здесь могут найти. Но уверенности не было, как и сил на то, чтобы идти дальше. Мужчина потянул за ворот рваной ткани рубашки юношу, что еле стоял на ногах, словно замерший в иллюзии наступивших минут спокойствия. Он резко повернул голову на отца, втянул носом прохладный воздух и чуть больше приоткрыл глаза. Когда-то яркие каре-зелёные радужки теперь побледнели. Мужчина в тишине посмотрел на лицо сына. Его взгляд долго блуждал по юному, но такому состарившемуся лицу, испещрённому ранками, царапинами, надрезами и мелкими ожогами, серыми и красными пятнами. Профессор поморщился. Морщинки на лице его стали более явными, а в уголках глаз блеснули бусинки слёз. Но ни он одной не проронил. Молча кивнул в сторону холма, поросшего мхом и прочими зарослями, упрятанного среди колючего терновника и, чуть задрав рукава своей верхней одежды, больше похожей на рваный мешок, потянул сына за собой. Пробрался сквозь ветки, которые, словно хлысты, били по израненному телу и лицу, и, будто с вековой усталостью, медленно опустился на влажную землю. Трава и кусты были посыпаны пеплом, а грязь сроднилась с влагой прошедшего дождя. Но всё это не имело значения. Юноша также тихо присел рядом, глаз не сводя с чащи.

Мужчина поправил разбитые очки, которые теперь уж не имели никакой ценности, кроме памяти о прошлом, и, едва передвигаясь, прилёг на спину, прикрыв глаза. Тяжело сглотнул, словно пытался напиться собственной слюной, и опустив руку на плечо сына, похлопал два раза. В жесте чувствовалась немая просьба, глухое «спи», но юноша так и не сомкнул глаз.

Мужчина всё же уснул, пока юноша вслушивался в странные шорохи, доносящиеся, казалось, с каждого угла. Где-то пробежала ящерица, а где-то старый слуга ветер коснулся лепестков вороньего глаза. Звуки словно стали чётче, оттого на душе было неспокойно. Молодой человек взглянул на отца: его грудь тяжело вздымалась при каждом болезненном вздохе, пока кровавые подтёки из-под грязной марлевой повязки осторожно сползали вниз. Юноша снова отвернулся. В кустах послышалось пение сверчка, тишина сменилась на звучание странного природного оркестра, что потерял своего дирижёра: в глубине чащи ухнула сова, где-то поблизости, словно взявшись их ниоткуда, зажурчала вода. Он дёрнулся. «Неужели вода?» – пронеслось в голове, но также быстро осело где-то там же. Усталость была выше и больше.

На деле даже сотни лесных звуков, успокаивающих какую-то жалкую частичку души, не давали отпустить и забыть про то, что даже сейчас, в минуты мирового сна, их могут искать и желать убить. А могут и не искать, ибо жизни их для тех людей ничего не значат. И всё же страх перед смертью отзывался тяжестью в кровавом сосуде, сокрытом в груди.

Юноша поднял голову вверх. Небо казалось необыкновенным. Вселенная проснулась в глубинах омутов, мелькали в них крохотные точки звёзд, рассыпающихся так, будто то не звёзды вовсе, а бусины в шкатулке. Сразу вспомнилась мать. Но и эта мысль ускользнула так же ловко, как и впуталась в поток сознания.

Он прилёг в заросли, опустив голову. Растения царапали кожу, но это не имело никакого значения. Юноша постарался заснуть, но сон скрывался, словно фея, что совсем не желала быть пойманной. Вдруг из глубины леса послышался страшно искажённый вой то ли птицы, то ли другого животного. Казалось, будто кто-то притворяется, прячется за маской и чужим голосом. От того становилось дурно и страшно. Он резко раскрыл глаза и бесшумно приподнялся, молясь Богу, чтобы зверь ничего не учуял. Если то был зверь, конечно.

Стали слышны шаги, от которых даже сырая земля будто содрогалась. Всё смешивалось со стрекотом насекомых, а потом отчётливо зазвучал шёпот, появившийся из неоткуда. Чей только?

Он вглядывался во тьму, прижавшись к отцу, закрывая его всем телом. Глаза заметались в страхе. «Медведь…» – пронеслось в голове. Шаги были слышны всё ближе и ближе, пока из-за высокого дерева не появилось Оно.

Всё вокруг словно замерло. Юноша застыл. Оно выглядело ужасно. Отвратительно, пугающе, иллюзорно, дико. Напряжение чувствовалось, словно лезвие клинка или натянутая леска, сухой и кровоточащий животный ужас в человеческих глазах. Оно глядело на него, застыв на месте средь кустов и тяжёлых стволов. А глаза, словно перламутр на крыльях бабочки, сияющий так нереально. Оно чуть склонило голову, изучая.

Юноша боялся отвести взгляд. На периферии здравого смысла и постепенно приходящего сна теплилась надежда, что это лишь странная иллюзия. Но Оно продолжало вглядываться. Опустило голову, затем снова чуть склонило по-совиному. Шерсть существа переливалась разными цветами, пока Оно глядело из тени, а лунный свет мягко ложился на его тело. Наконец чудовище сделало шаг. Послышался резкий хруст ветки и шелест травы под его крупными лапами, отчего юноша дëрнулся, всё сильнее прижимаясь к отцу. Его дыхание участилось, сердце же забилось сильнее. Чудовище медленно перевело свой взгляд на спящего мёртвым сном мужчину, будто с любопытством разглядывая. Снова сделало шаг. Ещё один. Подкрадывалось без страха и угрозы. Юноша нервно сглотнул, крепко держать за край ткани отцовской одежды. Подойдя ближе, Оно остановилось, глядя на юношу, боясь приблизиться. Теперь они оба чувствовали страх. Сделав очередной шаг, существо медленно склонило свою голову. Молодой человек глядел на него, а после с ужасным волнением приподнял свою руку и поднёс к морде чудовища. Ужас плавно перерастал в любопытство, но трясущиеся пальцы всё ещё не могли дотронуться. Существо приподняло голову к самой руке юноши. Его глаза расширились от неожиданности, когда он почувствовал мягкую шерсть. Встретились взглядами. Миг, что, казалось, тянулся слишком долго. Мгновение, разделившее время надвое. В голове стали мелькать странные картины.

Всё превратилось в хаос. В глазах существа отражался мир. Его красота болезненно отозвалась в сердце, пока сияние далёких звёзд иллюзорно яркими вспышками мелькало перед ним.

 

Детские воспоминания. Тёплое молоко. Мягкий плед. Скрип половиц. Садовник и синагога. Сладкие яблоки. Патефон. Мать.

Все рассыпалось через мгновение, превратившись в пыль, которой он уже привык дышать. Серебряное свечение и… его глаза сомкнулись. Он провалился в сон легко и почти безболезненно. Существо повернулось в сторону профессора и приблизилось к нему. Тихо и спокойно оно наблюдало, пока не опустило голову и не надкусило свою же лапу. Оно тяжело вздохнуло от боли, после чего поднесло лапу к человеческим ранам. Кровь капала на грязную марлевую повязку, тонкими струйками стекая по руке.

Последний раз взглянув на них, существо медленно развернулось и, прихрамывая, побрело вглубь тёмной чащи.

Ночь прошла в спокойствии, когда утром юноша открыл глаза и чуть не спохватился, не заметив отца. Но мужчина проговорил, поворачивая голову к сыну:

– Проснулся? – он серьёзен.

Юноша лишь кивнул, сразу же переведя взгляд на руку.

– Представляешь, раны почти затянулись. Я думал, что они снова открылись, но нет, что странно. – он опустил взгляд, словно размышляя, а затем шёпотом проговорил себе под нос. – Всё же стоило забрать ту тетрадь. Чего ж я…

Но юноша не вслушивался в слова. В голове мелькали воспоминания о вчерашней ночи. Но всё так, словно то был лишь сон. Вокруг пели птицы. Их лёгкая и сладкая трель была мёдом для ушей, и это казалось неправильным. Странным и безумным. Слишком спокойным.

Вспомнился шум ручья. Он поднял голову.

– Отец. – проговорил юноша.

– Мм? – лишь промычал мужчина, ладонью поправив разбитые очки, что сейчас были больше похожи на кривой никудышный монокль с уродливо изогнутыми дужками.

– Там, похоже, болото поблизости или ручей.

– Хазман маадиф¹. – проговорил он себе под нос. – Надо посмотреть. Воды не осталось. – взглянул на сына со странной едва заметной жалостью, но не стал ничего говорить, снова поправив очки. – Без меня не ходи. Жди здесь. – сказал уверенно и строго, будто сдавив кожу до костей железной рукой.

Юноша лишь кивнул, когда мужчина поднялся и, оглянувшись, побрёл в другую сторону. Молодой человек не стал задавать лишних вопросов, продолжил сидеть у холма, поросшего колючей зеленью. В воздухе смешивался запах трясины, влажной земли, пепла и цветущих растений. Но благоухание цветов было очень смутным, едва уловимым ароматом, отчего казалось, что это снова лишь обрывки из прошлого. Юноша смотрел вглубь леса, когда заметил вдалеке существо, что уже видел ночью. Он дёрнулся и резко подскочил, раскрыв глаза от удивления. Заозирался, словно выискивая фигуру отца, но его не было, а существо всё продолжало наблюдать. Оно медленно отходило, заманивая. Средь всей загадки было ясно одно: то был не сон.

Юноша медленно пошёл за чудовищем, переступая ветки и ямы, пни и мшистые валуны, камни и муравейники. Обернулся назад, выискивая отца, но, так и не заметив, последовал дальше. Глупое решение, совершенно безрассудное, отчего где-то внутри неприятно кольнула совесть. И всё же любопытство, граничащее с безумством и ощущением пристально глядящей на него надежды, было выше желания ждать.

Он брёл по стопам существа, попадая обувью в выемки от следов его когтистых лап. На секунду в голове пронеслось молчаливое сомнение: сам ли он следует за зверем или же его ведут? Но и оно быстро исчезло, когда юноша понял, что существо остановилось у высокого холма. Деревья здесь были причудливой формы и, казалось, люди с оружием сюда не дошли. Тишина, опьяняющая сознание, словно нектар, убаюкивающая, как нежный голос матери. Он осмотрелся. В кустах шуршали какие-то мелкие звери, лесные твари словно и не прятались. Существо не отводило от юноши своих чудных глаз, заманивая дальше, за холм. Пару мгновений юноша с сомнением стоял на месте, боясь пошевелиться и думая лишь о том, какие яркие ему стали сниться сны. О том, что они вообще ему снятся. Правда это было реальностью, от которой он отвык.

Сделал неуверенный шаг. Чудовище повело его за холм. Переступив последние высохшие ветви, что давно поросли лишайниками и трутовиками. Поднял голову и застыл на месте.

В холме, что был окружён тяжёлыми старыми деревьями, запрятанном средь шелестящих кустов, – нора. Вокруг цветы, аромат которых шлейфом разносился по воздуху, словно приняв живую оболочку. Слышна громкая трель птиц, журчание ручья, стрекот насекомых. Лёгкий ветер колыхал крупные бутоны цветов, которые казались лишь иллюзией. Такие цветы не должны здесь расти. Но это не важно. Юноша с трепетом разглядывал каждую мелочь, словно видел впервые. Многое он действительно никогда раньше не встречал, оттого его глаза сияли от невинного благоговения. Юноша перевел взгляд на существо, которое подошло к дальнему дереву, стоящему чуть выше. Его глаза-перламутр с хрустальными зрачками уставились на юношу. В них чувствовался разум. В них была видна боль.

Словно позабыв о том, насколько всё это неправильно, он уподобился ребёнку, что путешествует по фантазиям собственного сна. Проговорил тихо, указывая на цветы и земляничную поляну: «Это твоё?». Но, разумеется, существо ничего ответило. Снова по-птичьи склонило набок голову, с любопытством разглядывая юношу.

Он тяжело вздохнул, словно надеялся услышать ответ, хоть то было и глупо. Юноша ступил на поляну, но сразу же остановился, снова взглянув на зверя, спрашивая лишь глазами. Мгновения тихой беседы прошли так же быстро, как мимолётные секунды, когда звезды падают с небес. И, главное, друг друга поняли.

Он побоялся оставаться здесь и дальше. Хотел привести сюда больного отца, показать воду и ягоды. Но в глубине его души страх взывал к совести и разуму. «Вдруг правда лишь дурной сон, а я совсем уж обезумел от голода?». Юноша никак не мог поверить в то, что видел. Глядел на поляну, пока всё внутри выворачивалось наизнанку от голода и жажды. Глядел на скачущих по древесным стволам белкам и постыдился своих же мыслей. Резко отвернулся, зажмурился и начал шептать себе под нос: «Великий избавитель, дарующий росу…»², когда вдруг его перебил резкий звук, хруст ветви. Он обернулся и увидел зверя, что теперь стоял на всех четырёх лапах у ягодных кустов, пристально глядя на юношу. Оно опустило голову к плодам, зазывая. Юноша сглотнул, медленно поклонился и тихо проговорил: «Мы придём».

Обратно он уже бежал, спотыкаясь об упавшие высохшие деревья и валуны. Вернулся, а отец сидел у покосившегося ствола и плакал. Завидев сына, тот быстро поднялся, схватив юношу за ворот одежды и прижал к себе сильнее: «Дурное, дурное… Я же сказал… Я же просил…». Он говорил тихо, голос надрывался.

Юноша лишь шёпотом проговорил почти беззвучное «прости». Успокоил отца, долго глядя на его усталое тело. Он стал старше, болезнь и страх забирали его годы, словно вырывая перья у ещё живой птицы. Юноша снова заговорил:

– Там ручей, если чуть дальше в лес пройти. И ягоды лесные. – мужчина поднял взгляд на сына.

– Какие ягоды? Не может быть ягод здесь. Здесь ничего не может быть. Посмотри на землю. – безумие постепенно поглощало его, оттого казалось, что будет сложно его переубедить, но юноша решил настоять.

– Пойдём, покажу. – глядел на исхудавшее тело отца, чувствуя голод и за себя, и за него. – Правда.

Мужчина противиться более не стал. Тяжело вздохнул и, оглянувшись, последовал за сыном.

Шли недолго, но юноша торопился. Как бы там ни было, они не ели уже очень долго, а мысль о чистой воде, стекающей по горлу, превращала в зверей. Теперь не было разницы в том человек ты или пёс, все мы одинаковы, когда наша жизнь на грани.

Солнце спряталось за тучи, вдали снова слышался гул пролетающих самолётов. На мгновение юноша подумал о том, что, быть может, тот холм и ручей – иллюзии, созданные его больным и изголодавшимся разумом, но быстро прогнал эту мысль, когда они добрались до этого места. Глаза мужчины расширились от осознания, он сглотнул и подобрался к ручью. Упал на колени и начал пить, набирая холодную воду ладонями. Юноша сделал то же. «Хвала…» – бормотал мужчина, глядя на земляничные кусты на поляне. Собрал горсть красных ягод и протянул сыну. Юноша с жадностью съел, а после стал озираться, пытаясь отыскать глазами чудного зверя, которого он повстречал недавно. Но существо так и не объявилось, а отцу юноша говорить ничего не стал. Такого потрясения его сердце бы точно не вынесло.

Теперь они оба сидели на поляне, пока вокруг шелестела трава и жужжали пчёлы у цветочных кустов. Вздохнув и поправив покосившиеся очки, профессор сказал, со тяжестью раскрыв бледные губы:

– Хайме, это благословение. – взглянул на сына, когда его глаза начали наливаться слезами. Юноша кивнул, а лицо его всё ещё было сосредоточено.

– Давай пока останемся здесь. Хотя бы пару ночей. У тебя ноги все синие. Хоть вода будет да еда какая-то.

– Нельзя, сын. Нельзя. Нагонят.

Юноша поразмыслил и проговорил:

– Здесь ни единого человеческого следа. Не думаю, что сейчас мы им нужны. – сам поверить не мог в наивность собственных слов. Но это место удерживало его мёртвой хваткой.

Мужчина задумался. Огляделся. Странный райский уголок, такой неправильный после всего того, что им пришлось видеть, казался манящим и зовущим. Здесь было спокойно. А если нет, то слишком удачная иллюзия. Ответил:

– Ладно. Я устал.

После они сидели и думали о чём-то своём в немой тишине, но в то же время полной лесных звуков. День тянулся медленно. Они побродили по округе, не отходя от загадочного холма, собирая сухие палки и ветки, подорожник. Так и наступил вечер, который быстро надел мантию ласковой ночи и убаюкал.

Юноша проснулся средь ночи от жуткого кошмара. Во сне снова была мать, зовущая и плачущая. Холодный пот стекал по его лицу, когда в темноте он разглядел уже знакомые ему перламутровые очи. Существо глядело на него, прячась за деревом. Сначала юношу пробрала дрожь от тех крупиц страха, что всё ещё остались в сердце. Вдруг прогонит из своих владений? Убьёт? Но Оно молча наблюдало, а после снова начало зазывать. Юноша медленно поднялся, стараясь не разбудить отца, и тихо подошёл к существу. Они в тишине глядели друг на друга, и на секунду молодому человеку показалось, что ему спокойно и хорошо, словно он там, дома, где нет грохота орудий и воплей умирающих людей. Где нет запахов горящей плоти и звука выстрелов.

Он снова дотронулся рукой до морды, погладил, словно домашнего зверька. Было во всём этом что-то неправильное, но сейчас не хотелось об этом думать. Прошептал: «Великий Избавитель, спаси отца моего и меня». Оно тихо глядело, а потом и вовсе прилегло на мягкую траву. Юноша чуть удивился, а потом опустился рядом. Полночи они просидели вместе, а затем снова нагрянул сон.

Дни стали тянуться быстро. Небеса становились чище. Каждую ночь юноша виделся со странным существом, в тишине слушая уханье ночной птицы и разглядывая мириады светлячков, круживших в дивном вальсе.

Но этот день стал особенным. Четвёртое июля. Небо снова затянули тучи. Солнечный диск спрятался за серым густым полотном, а в лесу стало холоднее. Послышался шум птичьих крыльев. Взволнованные, они перелетали с ветки на ветку. Казалось, что было слышно их сердцебиение, подпитанное тревогой самих небес. Всё вернулось.

Юноша решился показать отцу зверя, что залечил его раны и помог им не умереть от голода и жажды, создав свою крохотную обетованную землю. Он провёл несколько ночей в страшных муках о том, как объяснить это, разрываясь на части от мыслей, что, быть может, каким бы реальным ни было это волшебное существо, это всё лишь его безумие. Но медлить было нельзя, они собирались уходить.

Когда молчаливое солнце, упрятанное за тучи, стало медленно опускаться за горизонт, он подошёл к отцу и, усевшись с ним рядом, полушёпотом проговорил:

– Отец, веришь ли ты в чудо?

Мужчина задумался. Сын глядел на его поседевшие виски и морщины.

– Мы с тобой вместе, и это главное. – ответил профессор.

Юноша некоторое время молчал, глядя со странной тоской на небо цвета пепла. Холод прошелся по коже.

– Я знаю, ты подумаешь, что я болен или совсем обезумел. Но это место особенное… – не успел он договорить, как отец перебил его.

– Я знаю о твоём друге. Может, мы оба сошли с ума. А может, сам Элоим³ послал нам спасение. Однако я верю, что это нам за всё добро, что мы сделали. Уверуем в себя сначала, а потом всё, что кажется чудом, обратится реальностью. Я знаю.

Юноша смолк. Он глядел на отца, а в глазах его собирались сверкающие бусины слëз.

– Покажи мне своего друга, Хайме. – проговорил усталым голосом профессор.

Юноша поднялся и повёл его чуть дальше. Остановились меж двух дубов. Стали ждать. Молча и терпеливо. Когда на небе сверкнула звезда, Оно вышло из зелени тёмной чащи. Всё, как в первый день: шлейфом, словно дивными созвездиями, кружили вокруг него светлячки, цветы распускались, одурманивая своим чарующим медовым ароматом, глаза переливались нежными красками того далёкого неба, что пряталось за тучами, сияющим перламутром. Оно подошло ближе к мужчине. Его глаза загорелись светлым пламенем. «Красавец», – прошептал профессор. На секунду показалось, что оба они видят Его иначе. Мужчина потянул к нему руку, желая прикоснуться, а зверь не испугался. Его холодное дыхание коснулось шершавой ладони мужчины, отчего тот поëжился. Юноша же наблюдал. Минуты спокойствия длились недолго. Небеса разразились страшным громом, когда вдалеке отец и сын увидели свет фонарей и крики на языке, который вызывал у них кровавые картины в памяти. Замерли, склоняясь в желании исчезнуть. Мужчина схватил сына за плечо и, не оглядываясь, побежал, молча, тяжело дыша и округлив глаза от ужаса. Зверь не понимал, что происходит и кто эти люди, он оглядывался по сторонам, видя яркие точки фонарей. Словно слепой котёнок, появившееся на свет дитя, он переводил взгляд с одной точки на другую. Люди замерли, увидев чудовище. Были слышны крики, а какой-то вытянутый силуэт заткнул всех одной своей фразой. Послышался странный щелчок. Зверь повернулся, глядя на профессора и его сына. Перламутр его глаз сиял страхом. Юноша встретился с ним взглядом. Вырвался и что есть мочи побежал навстречу чудовищу. Подобравшись, обнял его за пушистую шею. Из толпы кто-то крикнул знакомую фразу, которую они с отцом часто слышали там, в месте, имя которому убежище смерти, кишащем существами в форме.

От Него пахло древесным соком и ежевикой, ветками и мхом. А вот и порох.

«Застрелить» – послушалось из толпы, когда тёмная фигура указывала на лесное создание. Юноша оторвался от зверя, глаза наполнились слезами, стал кричать: «Не трогайте!», «Молю!», «Оставьте нас!». Подвернувший ногу профессор как мог спешил к сыну. Тень уже направила оружие на зверя, когда юноша со всей силой ударил существо до боли сжатым кулаком по спине, напугав его. Зверь отскочил в ужасе, повернулся и… выстрел. Один. Два. Тело упало на мшистую поляну. Четыре. Семь. Кто-то отдал приказ остановиться. Отец, увидев своего дитя, лежащего на земле, завопил от боли, вырывая свои волосы. Существо растерянно глядело по сторонам, после чего осознало, что мальчик не поднимется. Оно стало подходить ближе, когда люди в форме схватили мужчину, стонущего и горько плачущего от отчаяния, Оно заскулило, словно крохотный зверёк.

Ещё один незнакомый звук. Пламя охватило цветы, кусты, деревья. Всё в огне. Чудовище распахнуло глаза, пытаясь оттащить тело мальчика из пламени, бросаясь от бутона к бутону, чувствуя запах горящей плоти и лепестков. Стало оттаскивать мальчика за ноги, глядя вдаль на уходящих существ в форме.

Главный цветок не дышал. Оно отчаянно пыталось спасти, но его руки уже горели. Кожа слезала с пальцев, кистей. Огонь продолжал пожирать цветы.

Взглянуло на небо. Завопило. Даже небо разразилось страшным громом от боли. Существо дико кричало, глядя на бездыханное тело, покрывающееся пятнами. А чудовища ушли.

И мир Его погряз в огне. То, чего Оно боялось, стало явью. Вслушивалось в треск горящих деревьев, а из глаз текли слëзы. Ни цветов не сохранило, ни жизнь.

 

1. от ивр. «Время благоволит».
2. отрывок из Амиды, или Шмонэ-эсре, (2) «Могущество».
3. от ивр. «Господь», «Бог».