Свет осенних звёзд слепил глаза, запах можжевельника одурманивал.

– Долгие ле́та, уважаемая Хе́вда, – кнез переступил порог тесной хижины, сощурился на чадящий в уголке масляный светильник. Вежливые слова не могли замаскировать высокомерного тона человека, привыкшего повелевать.

У женщины, что бесшумно выступила из тёмного угла, были непроницаемые, словно вода в проруби, глаза. И такие же ледяные.

– И тебе долго здравствовать, кнез, – и голос у неё оказался холодный и равнодушный, как зимнее безлунное небо.

Мужчина едва заметно вздрогнул при её появлении и резко поправил края капюшона, будто всё ещё надеялся спрятаться за ними.

– Откуда знаешь, кто я? Как угадала?

Женщина мягко фыркнула.

– Нет нужды угадывать. Кто ещё явится в мою чащобу в сопровождении полудюжины воинов, что без дела толкутся на моих грядках? Чьи лучники прячутся вокруг, думая, что невидимы для лесных глаз? Всё так, кнез Ама́ль?

Кнез засопел будто пойманный с поличным мальчишка в ожидании взбучки. Хозяйка хижины преувеличенно сдержанным жестом сложила на груди маленькие натруженные руки, тёмные от постоянной возни с растительными отварами.

– Может, вместо попыток запугать меня ты лучше поведаешь свою просьбу, кнез? До восхода солнца осталось не так много времени, а я бы хотела ещё вздремнуть…

Кнез вскинул голову, гневно раздул ноздри тонкого породистого носа.

– Побольше уважения, ведьма, – процедил он. – Ты, похоже, совсем одичала в своей чаще?

– Вот как ты заговорил? Ты угрожаешь мне, кнез? – в голосе ведьмы слышалась едва угадываемая насмешка.

Кнез презрительно скривил полные губы, надменно кивнул. Ведьма усмехнулась, более не таясь.

– Что ты можешь сделать мне, кнез?

Раздражённым жестом Амаль откинул капюшон. В его голосе зазвучал неприкрытый гнев.

– Я многое могу. Могу приказать вырубить лес, где ты собираешь травы, весь до единого дерева! Могу приказать засыпать солью озёра и осушить болота! Ах нет, пожалуй, одно дерево я оставлю затем, чтобы вздёрнуть тебя на нём. Что ты там себе возомни…

Он не договорил – пламя светильничка вспыхнуло, словно в масло щедро плеснули воды. По стенам заплясали многочисленные горбатые и рогатые тени. Тело ведьмы истончилось и вытянулось, став выше кнеза едва ли не вдвое. Не успел он и рукой шевельнуть, как ведьма прянула к нему, обвилась вокруг мускулистым телом так, что дышать стало тяжело. Пламя погасло и в темноте были видны лишь удлинённые нечеловеческие глаза, смотрящие на застывшего от ужаса кнеза сверху вниз.

– Я выполню твою просьбу, кнез, – прошипело существо, – но не потому что испугалась твоих смешных угроз, и не потому что боюсь смерти или нуждаюсь в твоём золоте, а потому что когда-то поила твою мать травами, чтобы помочь с зачатием, а после и принимала тебя вот этими руками… Так что проси, кнез, проси. Твоя просьба очень важна, ведь ты просишь не для себя… Проси же и я помогу тебе, кнез, помогу… Но твоих угроз я не забуду…

 

* * *

 

Лето выдалось жарким и засушливым, дождь скупо проливался раз в месяц, прибивал дорожную пыль, внушал надежду и… исчезал.

«Не к добру, – качали головами старики, – сухая жара: жди смертеца́».

Сто лет назад такое же дурное лето родило смертоносный вихрь, что несколько часов кружил по округе. А когда устал и рассеялся, то оставил после себя пустошь – будто и не жил никто: ни домов, ни людей, ни скота. И озёра Лебяжье и Лесное вылакал до дна и дубраву, что испокон веку давала людям дрова и пропитание, словно косою снял под корень.

Но постепенно родники вновь наполнили Лебяжье, на месте погибшей дубравы проклюнулся редкий молодой бор – дубки вперемешку с соснами и берёзками – зазвенел птичьими голосами, наполнился грибным духом. Там-сям заблестели мелкие лесные озерца.

И люди вернулись.

А за воскресшим леском, через неглубокую топь, поднялся ещё лес. Деревья в нём были странными – не дубы и не падубы, и не каштаны. Рассмотреть их толком не удавалось – лес к себе не подпускал: у кого в голове шуметь начинало, кому дышать тяжко становилось. Особо упрямые всё равно подобраться пытались, через силу шли, да никто не дошёл. А как парочку особо отчаянных нашли близ опушки бездыханными, с залитыми кровью глазами и ушами, так попытки и вовсе прекратились. С тех пор лес стали звать Злым и порешили – место нехорошее, делать там нечего.

 

* * *

 

В животе снова заурчало, но Изя не обратил на это внимания – есть-то всё равно нечего: припасённый обед стащил хромой лис – Изя видел, как худой рыжий зверь подбирается к узелку с едой, но мешать не стал. Он и дома поест, а калеке-охотнику, видать, тяжко приходится, раз польстился на хлеб с огурцами. Ладно б мясо какое... Но Изя мяса не ел с тех пор, как увидел, как дед рубит курицу. Было ему лет пять тогда, а сейчас тринадцать уже, но за прошедшие годы не отпустило, нет.

Начинали донимать комары, день клонился к закату. Изя поднялся с колен, вытер испачканные ягодным соком ладони о штаны. Окинул взглядом крутобокие корзины, полные спелой ягоды – в одной голубика, в другой брусника вместе с листиками, как мать просила. Ягодка к ягодке, хоть на продажу.

Изя вздохнул: припозднился – мамка ругаться будет. А то и выпорет, если узнает, как далеко он опять забрался. Зато пироги отменные выйдут.

Изя всегда приносил полные корзины отборной ягоды. На дальние ягодники никто не совался, только облизывались завистливо. Он один заходил так далеко. Другие и рады бы последовать его примеру, но куда там – близость Злого Леса тут же давала о себе знать. Некоторые Изю хвалили, другие скрывали зависть за насмешкой, мол, что с блаженного взять?

Изя же чудного леса не боялся: ему, деревенскому простофиле, никто не мог объяснить, чего там именно надо бояться. Он спрашивал дедушку, почему люди не ходят в Злой Лес.

«Лес гонит от себя, – показывал дедушка Надо́р жестами, – он ненавидит людей».

«Меня не ненавидит», – также жестами отвечал Изя.

«Так ты ж у нас особенный, – разводил руками дедушка и прижимал к себе Изину кудрявую голову. – Вот и Дикуше ты приглянулся».

Дикушей звали странного человека, жившего в ближнем лесу отшельником. Худой и обросший, закутанный в тряпьё, он чурался людей, однако Изю любил. Может, потому что мальчишка был наполовину сирота – мужа мама потеряла много лет назад. А может, Изина чудаковатость роднила их в Дикушиных глазах и он оказывал мальчишке покровительство – на крыльце дома с утра частенько находись подарочки: тушка зайца, тетерева, связка зубастых щук или золотистых сазанов. Иногда Изя встречал Дикушу в лесу, однако тот скрывался прежде, чем он делал в его сторону хоть шаг.

В животе снова заурчало. Пора и честь знать. Изя подхватил корзины и напоследок бросил взгляд на озерцо – круглое словно одна из монеток, которые дедушка Надо́р иногда привозил с ярмарки. Озерцо заболачивалось – недавно от сплавины, что нарастала с берега, оторвался здоровенный, едва ли не в треть озера кусок. Теперь он медленно колыхался на воде. Изя любил качаться на нём – сплетённый из корневищ и мха, поросший пушицей и росянкой зыбун гнулся, проминался, но лёгкого мальчишку держал. Изя ложился на спину и смотрел в небо. Сплавина двигалась плавно, дарила ощущение покоя и Изе казалось, будто он куда-то летит. Это было хорошее чувство.

В кустах сбоку что-то мелькнуло. Изя повернул голову, успев зацепить взглядом рыжий сполох. Хромой лис вернулся. А, может, и не уходил далеко. Изя знал, что при должном терпении мог бы с ним подружиться – звери не боялись его. Он легко находил общий язык и со злющим цепным кобелём и с норовистым бычком. Змеи не торопились убраться с его пути, а птицы слетали на протянутую ладонь.

С людьми было сложнее. Ровесники смеялись над ним, взрослые смотрели так, будто он был отсталым. И не объяснишь… Не имея возможности говорить, Изя искал другие способы выразить себя – рисовал в дорожной пыли или танцевал под одному ему слышимую музыку. А во снах видел то, чего быть не могло – дома высотой до неба; дороги, ровные и широкие будто русло Бирюзы летом; мчащиеся сами по себе повозки; людей в такой диковинной одежде, что и выдумать невозможно.

Поняв, что снова замечтался, Изя встрепенулся и зашагал к опушке. Выйдя из-под деревьев, он сразу понял, что зря так долго возился – небо уже налилось предгрозовой синевой. Воздух стремительно густел, хоть ножом режь. И ни ветерка. Короткое затишье перед бурей.

А вдруг старики правы и гроза приведёт смертец? Изя шмыгнул носом – страсть как посмотреть хочется, но мамка, конечно, загонит домой, в погреб, пережидать непогоду. Он зашагал по узкой тропке и вскоре вышел на неширокую дорогу, по обеим сторонам которой тянулись поля ржи.

«Урожай пострадает», – жалостливо подумал Изя и вдруг будто чья-то рука толкнула его в спину. Он посунулся вперёд, корзины выпрыгнули из рук и взлетели вверх. Время замедлилось: в воздухе кружились пылинки, разноцветным дождём сыпались вниз ягоды. Изя больно ударился руками о землю, пропахал её, обдирая ладони и еле успел откатиться в сторону: конец кнута чиркнул по предплечью – ожгло так, словно кто уголёк приложил. Он перекатился на спину, живо сел, подобрав под себя длинные ноги. Узнал рослого всадника – Беру́к Булава́, кнезский окольничий: шишковатая голова, за которую он и получил прозвище, рыжая борода задиристо топорщится.

– Чёрт слепошарый! – Изю обдало злобой, будто из ведра ледяной водой окатили.

Всадник пронёсся мимо. Мелькнула взмыленная лошадиная морда, закрутилась столбом пыль на дороге. И всё это в мёртвой тишине.

Проводив всадника взглядом, Изя поднялся. Отёр ладони о штаны, потёр саднящее предплечье, отряхнулся как мог, взглянул вниз: серое полотно дороги пестрело яркими пятнами раздавленных ягод. Изя невольно засмотрелся – голубичины сложились в подобие летящей птицы: то ли ворон, то ли сойка. Изя наклонился, чтобы разглядеть, есть ли у птицы хохолок – дедушка Надо́р научил его понимать знаки: сойка – к удаче, ворон – к беде. Изя встал на четвереньки, потом и вовсе распластался, глянул сбоку – хохолка не было. Всё же, ворон… Ан нет, ворона, стало быть – к ненастью.

Оно и видно – Изя тихонько рассмеялся. Прямо перед лицом взметнулась пыль, попала в глаза. Утираясь рукавом, он вскинул голову и обомлел – всё пространство между ним и деревней превратилось в слабо шевелящуюся синевато-сизую массу. Небо нависло над землёй, почти придавив её. Грозовые тучи ползли, сминая грузными тушами рожь. В необъятных утробах сверкали искры. Налитые тёмным золотом колосья ходуном ходили под стремительно набиравшим силу ветром.

Ничего себе, прокопошился. Изя растерянно потёр рукавом лоб, подхватил пустые корзины, побежал к деревне, прямо через поле. Мешая смотреть, в воздухе висела поднявшаяся пыль и мелкий сор. Ветер срывал колосья, швырял их в воздух целыми охапками и всё это медленно, будто нехотя закручивалось в чудовищной толщины столб, в котором то и дело проскакивали синеватые искры.

И тут Изя ощутил угрозу: настоящую, смертельную – прямо пути не было, стороной не обойти. Он развернулся и побежал назад. Над головой сверкнуло так, что едва не ослепило. А мгновением позже бело-голубой столб вонзился в землю в шаге от него. Изю отшвырнуло, перевернув в воздухе и он увидел разворачивающийся позади ужас – небо, земля и пространство между ними перестали существовать, превратившись в единую вращающуюся чёрно-серую массу. Изя вскочил и, забыв про корзины, побежал со всех ног. Теперь над головой сверкало почти непрерывно. Ещё одна молния ударила в землю впереди, другая угодила в росший в отдалении клён – зелёное дерево вспыхнуло будто сухая лучина.

Изя вбежал под кроны, но скоро понял, что лес его не спасёт – он едва достиг середины, когда ширящаяся воронка коснулась крайних деревьев. Оглядываясь на бегу, Изя видел, как чудовищная ладонь ломала дубы и клёны.

Позади грянулась о землю сосна, оцарапав его макушкой. Он упал, в очередной раз ободрав ладони, рывком поднялся и побежал дальше. Кинулся прямо через озерцо. Сплавина рвалась у него под ногами, он промок до пояса, но выбора не было.

Лес кончился и Изя вывалился на опушку. Теперь меж ним и Злым Лесом простиралось бывшее Лесное озеро, а ныне поле – не поле, мшара – не мшара: идти по нему долго и неудобно. Изя и не ходил раньше – ни к чему. Но теперь…

Он вскинул глаза на Злой Лес. От него веяло покоем и Изя побежал. Под ногами хлюпало, он потерял обувку, но почва, хоть и изрядно сырая, кое-как держала. Злой Лес выжидающе смотрел на бегущего мальчишку, будто ожидая его. От себя не гнал. Изя приблизился вплотную и, не раздумывая, вломился под развесистые кроны.

И сразу же будто в другой мир попал. Сеющий разруху смертец остался позади. Здесь же было спокойно. Наверху сияло солнце, небо как скорлупка дроздового яичка. Там, снаружи, у него сердце скакало, как сумасшедшее, а здесь сразу унялось.

Тропинок не было – ни одной. Да они и не нужны были: лес – редкий, без низовой поросли – просматривался во все стороны. Из-под земли выпирали узловатые корни, похожие на уснувших во время игры громадных змей. Они сплетались меж собой, будто чудной лес был неким подобием паутины. Весь остальной мир и бушующий в нём смертец потеряли всякое значение, просто исчезли из Изиного сознания.

Почти час, он, забавляясь, бегал туда-сюда по древесным тенётам. Лес смотрел на его нехитрые забавы чуть насмешливо, будто Изя был маленьким игривым котёнком. А потом меж ветвей что-то блеснуло. Заинтересовавшись, Изя двинулся туда и вышел к небольшому озеру. Оно-то и было центром этой удивительной паутины.

Чёрная вода казалась полированным куском металла. Корни со всего леса сбегались сюда и погружались в воду, будто изнемогающие от жажды диковинные животные. А посреди озера на крохотном островке возвышалась глыба чёрного гладкого камня.

Изя подошёл к кромке воды и странное ощущение зародилось в его позвоночнике – лёгкое-лёгкое, почти невесомое, похожее на прикосновение усиков насекомого. Оно росло и ширилось, щекоча руки, лицо и шею, словно на Изю отовсюду слетались сотни бабочек. Защекотало внутри головы, в ушах. Непривычные ощущения испугали его и напомнили о чём-то, что он давно забыл.

А потом он понял, что это такое – это были звуки! Глыба пела! Да как красиво! Будто соловушку, что каждую весну прилетал в их сад, поцеловало небо, сделав песню ещё краше.

Изин взгляд упал на торчащий возле берега валун. А за ним следующий. А там ещё и ещё. Прям как для игры сделано – прыгай, да прыгай! И Изя прыгнул. И ещё раз. И допрыгал до островка с Чёрной Глыбой. Замер перед ней в восхищении, разглядывая во все глаза – вся она будто из блескучих крупинок! Красиво, аж жуть. А вокруг камушки разбросаны, такие же красивые. Изя подумал и поднял один. От камушка по руке тут же побежало тепло. И Изя вспомнил…

…как бродил по лесу один и наткнулся на домик дедушки Кози́мы, как зимовали вместе и как весной шли по тропинке. И как дедушка начал спотыкаться, а потом упал в мягкую пыль и замер, запрокинув лицо к ярко-синему небу. Как Изя, а тогда ещё не Изя, а просто малец, сидел рядом с дедушкой, держа в ладошках его сухую руку до тех пор, пока она не стала совсем неживой. Как брёл по тропинке один, как хотел пить, потому что не подумал взять у дедушки бурдючок с водой. Как наступила ночь и неподалёку выли волки. Как на рассвете сорвал лист лопуха и, сложив чашечкой, выпил собравшуюся росу. Как услышал позади крики настигающего его человека, испугался и побежал со всех ног. Как увидел очертания домиков, как и говорил дедушка Козима, и, обрадовавшись, выскочил на улицу, прямо под копыта мосластого битюга. Как покатились с накренившейся телеги тяжеленые бочки и его зажало меж двух стянутых ободами круглых деревянных боков. Как сдавило голову.

Когда его вытащили, он безостановочно твердил: «Больно-больно-больно» и хватался за уши, в которых горел огонь, но его никто не слышал, потому что для всех его губы шевелились беззвучно. Изя вспомнил, как тянула к нему руки плачущая женщина, которой он не знал.

– Да от страха мальчонка одурел! – Кричал кто-то грубым голосом. – Хватай его, Не́та! Сынок тебе будет!

А он кричал и отбивался, как мог. А потом чужая женщина всё-таки схватила его на руки. И мир погрузился в тишину…

…а теперь вынырнул из неё – зазвучал, запереливался трелями и шепотками, шорохами и журчанием. От разлившейся вокруг радости Изя поцеловал Глыбу и сам засмеялся своей выходке. А потом попрыгал обратно, не выпуская камушка из руки. На берегу помахал Глыбе рукой и вон из леса. Сам не заметил, как до опушки добрался. И тут же сказка кончилась – Изя очнулся.

Вокруг стояла мёртвая тишина. Он даже подумал, что слух снова пропал. Чем дальше шёл, тем больше беды видел – смертец натворил дел: выкорчевал рощицу и дубраву, сровнял с землёй загончики, в которых по теплу выпасали телят, уничтожил пасеку дедушки Надора, разметал крыши полдеревни, повалил заборы. Повсюду – крики, ругань, да плач.

Изя прошёл мимо рассыпавшейся баньки, по переулку, ставшему широким из-за сложившихся заборчиков. На площади, которую смертец зацепил лишь краем, стояли люди – почитай, вся деревня, кого не покалечило. Изя шёл тихо, но кто-то указал на него и все оглянулись. Изя заробел, остановился. Увидел мать – лицо белое, безумные глаза. Вздохнул – как пить дать, выпорет.

Мать едва заметно махнула, веля идти в дом. Изя, сгорбившись, двинулся к своей улочке.

Она влетела следом, впопыхах не притворив двери. Замахнулась. Изя покорно стоял, не пытаясь увернуться. Лишь самую капельку глаза прикрыл.

– Кнезов окольничий сказал, что на дороге, перед самым смертецом тебя видел! Ты представляешь, что со мной было?! Где хоть шлялся, горе моё?! Молчишь, немтырь!

Изя видел, как кривится её рот, какие белые у неё щёки. Слышал слова – вслух они звучали чуть иначе, чем представлял он, читая по губам. Она так и не ударила: рухнула на лавку, закрыла лицо руками. Он видел, как мелко дрожат её плечи. Пробормотал:

– Не плачь, мам…

С непривычки получилось плохо – забытые слова толкались, налезали одно на другое, царапали горло. Мать икнула и застыла. Отняла руки от лица и уставилась на него растерянным взглядом.

– Ты… как это? – спросила она и, всхлипнув, вдруг зарыдала в голос. Вскочила, вцепилась ему в плечи, затрясла так, будто хотела душу вытрясти. А потом обняла, стиснула сильно-сильно. Изя стоял столбом, ждал, когда всё прекратится – чего плакать-то вообще?

Наконец Нета утёрла слёзы, отстранилась.

– Чудо, не иначе, – сказала серьёзно. – Когда смертец, всегда так, и горе, и чудо. Голодный?

Изя покивал, обрадованный восстановленным миром.

– В печке заяц тушённый, подарочек тебе от Дику́ши, чёртушки лесного.

– Опять приходил? – невольно улыбнулся Изя.

– Да куда от него денешься-то! – притворно-сердито ругнулась мать. В сенях вдруг громыхнуло.

– Доброго денёчка, хозяюшка.

Изя сходу понял, кто к ним пожаловал, но всё равно оглянулся посмотреть, угадал ли. И не ошибся – на пороге и впрямь стоял Берук Булава. Мать мигом отёрла лицо, вытянулась в струну – шуточное ли дело, главный кнезов прислужник пожаловал.

– Чем обязаны, господин Берук? – Она старалась держаться с достоинством, но получалось плохо.

– Да вот, – глаза Берука – холодные глаза змеи – скользнули по комнате, – хочу с твоим мальчишкой поговорить.

Услышав такое, Изя замер, будто это могло сделать его невидимкой. Мать глянула на него, словно у неё было несколько сыновей и она неточно поняла, о ком идёт речь.

– С Изей?!

– С ним. Выйди, женщина, не мешай.

Мать растерялась. Берук спокойно ждал, однако Изя видел, что спокойствие это напускное: внутри человека кипела злоба.

– Иди, – он дотронулся до маминых пальцев. Она послушалась, вышла на негнущихся ногах.

– Дверь за собой закрой, – приказал Берук. Он прошёлся по комнате, глянул в окно и сел на табурет, вытянув перед собой ноги.

– Знаешь кто я?

Изя кивнул. Все знали.

– Ехал мимо вашей дыры, – продолжал Булава. – Непогода застигла, пришлось переждать. А тут мне говорят, что ты был глух и нем и вдруг исцелился. А я как раз ищу некое лекарство…

«Кто мог сказать?» – поразился Изя, уверенный в том, что мама была первым человеком, с которым он заговорил. Однако перечить не посмел.

– Ты знаешь, что исцелило тебя?

Изя вытащил из-за пазухи камень и показал кнезову человеку.

– Дай-ка сюда, – тот протянул руку. Смотрел холодно, недобро. Изя и не думал противиться – вложил в жилистую ладонь чёрный блестящий осколок. Берук поднёс камень к глазам, всмотрелся так, словно думал прочитать в нём свою судьбу.

– Так дело в камне? – Он покрутил его в пальцах, рассматривая искристые неровные грани. – Откуда он у тебя?

– Взял на озере, в лесу… – прошептал Изя. Ему всё ещё было трудно говорить – слова всплывали из глубин памяти тяжело, будто тела утопленников.

– Ты подержал его и заговорил? – Спрашивая, Берук не смотрел на мальчишку, крутил камень так и сяк, отчего тот рассыпал во все стороны серебристые искры.

– Да.

– У меня болит здесь, – Берук коснулся груди, – мне поможет?

– Не знаю…

– Что ж, попробуем… – Берук несколько мгновений изучал камень взглядом, затем небрежно сунул осколок в поясной мешочек. – Я заберу его, поношу с собой. Сможешь отыскать то место?

Изя встрепенулся.

– Зачем?

– Не твоего ума дело! – Рыкнул Берук, однако тут же взял себя в руки: – И́ния – дочь кнеза Амаля – хворает. Ей нужен такой камень. Утром отведёшь меня туда.

Изя ему не поверил. Этот человек пугал его – недобрый взгляд с прищуром, желваки так и ходят. Но он понимал, что выбора нет: если кнезов человек сказал, то так и будет.

– На рассвете будь готов, – велел Булава. – И не вздумай хитрить. Сбежишь – и я запорю твоих мать и деда. Понял?

 

Мама поднялась до рассвета: Изя слышал, как она суетится у печи. Когда он поднялся, на столе ждали пироги с яйцом и капустой.

– В дорогу, – в маминых глазах металось беспокойство, руки судорожно ткань юбки.

Пока завтракали, Изя спросил, знает ли она что-нибудь про кнезову дочь.

– Зовут И́ния. Не говорит, не общается ни с кем.

– Как я? – удивился Изя.

– Ты – другое дело, – фыркнула мама, – ты ж не дикошарый, а она только сидит у стены и малюет целыми днями! Ну так говорят.

– Что малюет?

– Всякое непонятное.

Молчавший до того дедушка Надор вдруг заявил:

– С вами поеду.

Изя смолчал, хоть и понимал, что затея пустая – Берук не позволит. Так и вышло.

Когда они с дедом подошли к дому старосты, Берук стоял возле двух осёдланных лошадей. Увидев деда, подкрутил рыжеватый ус и осклабился.

– А ты куда, старый хрыч, намылился?

Шутливый тон не обманул деда – это был приказ не соваться. Но он не был бы собой, если б не попытался выгородить внука.

– Можь, того, не ходить вам в лесок-то? Изя и сам добудет камушков для вас. Злой Лес, он того, чужаков не любит…

Берук искоса глянул на деда.

– Может, мне ещё духов ваших лесных задобрить? Хлебных крошек посыпать, а? – Он раскатисто рассмеялся и тут же посмурнел. – Иди-ка старый, не мешай делу.

Дед смущённо потоптался на месте.

– Как бы беды не вышло.

– Чего-о?? – Глаза Булавы мгновенно налились кровью.

– Как бы беды не вышло, говорю, – простодушно повторил дед.

– Угрожаешь? – Берук нехорошо прищурился.

– Что ты! – Дед виновато заулыбался, замахал руками. – Какое там! Но Злой Лес…

Булава резко шагнул к деду, выхватил из-за голенища кнут.

– Пшёл отсюда! – рявкнул он. – Пока я тебя не выстегал как следует!

Дедушка побагровел, попятился. Изя побелел.

– Господин Берук! – окликнул он. – Давайте поедем уже.

Тот оглянулся, окинул мальчишку взглядом, коротко хохотнул: «И впрямь – чего тянем?» и взлетел в седло. Изя сел на свою кобылку, махнул дедушке на прощанье и они тронулись.

 

Лошадей пришлось бросить на полпути – они нипочём не желали приближаться к Злому Лесу. Но и пешком не лучше пошло – войти-то они вошли, но тут же принялись кружить.

– Он не пускает дальше, – признался Изя.

– Кто – лес? – ухмыльнулся Берук. – Это меня, что ли? А так пустит?!

Молниеносным движением он схватил Изю за волосы, запрокинув ему голову. Тот вскрикнул от неожиданности, но тут же подавился криком, когда кулак больно ткнул под ухо.

– Ты мне не дури, – прошипел Берук. – Веди давай, а то шею сверну, как курёнку.

Лес вдруг заволновался. Изя почувствовал исходящие от него волны гнева, похожие на дуновение сухого горячего ветра. Даже Берук ощутил угрозу, втянул голову в плечи, огляделся недобро.

– Шагай! – Он грубо толкнул Изю в спину.

Изя двинулся вперёд. От отчаяния он мысленно обратился к лесу:

«Батюшка-лес, помоги, если можешь. Дозволь взять у тебя целительных камушков, если то не во вред будет».

Попросил, ни на что особо не надеясь, но заросли цветущего кустарника вдруг расступились и перед ним раскинулось Чёрное озеро.

– Недурно… – пробормотал Берук и оттолкнул от себя Изю. Однако не выскочил на поляну как попало: вышел, подобравшись, чуткий и настороженный, будто матёрый лесной зверь. Изя сидел на земле, потирая ноющую после Беруковых ручищ шею.

Мягко ступая, Булава прошёл к озеру, присел на корточки, зачерпнул полую пригоршню воды, пригубил. Распробовав, принялся жадно пить. Напившись, принялся разглядывать озеро: его взгляд неторопливо скользил по воде, пробираясь всё дальше, пока не добрался до островка.

– М-да, предивная штука… – протянул он, разглядывая Глыбу и ведущие к ней валуны.

– Ты по ним допрыгал? – он развернулся, отыскал взглядом Изю и ткнул пальцем в ближайший валун. – Иди-ка сюда.

У Изи не было желания приближаться к Булаве, однако он поднялся и поплёлся ему навстречу.

– Знаешь, что я подумал… – медленно проговорил тот, снимая с пояса нож и поворачивая лезвие так, что от него во все стороны хлынули солнечные зайчики, – никто не должен знать, на что способен этот камень. А я уж на себе испробовал, что он может. Здесь, – Берук постучал себя по груди, – больше не болит. А узнают и хлынут толпы проходимцев…

– Никто не узнает, – заворожённо глядя на нож, выдавил из себя Изя. – Без меня лес никого не пустит. И зачем вам камни? Тот, который вы взяли, вас исцелил. Значит и Инии поможет…

– Как-то ты поумнел в последнее время, – Берук прищурился. – А говорили, дурак дураком был…

Изя пропустил слова мимо ушей. Другое не давало ему покоя.

– Кто вам сказал, что я исцелился?

Берук попробовал пальцем остриё ножа.

– Девка какая-то… Я у старосты в погребе смертец пережидал, а как всё поутихло, в сени вышел, там девку встретил. Она и спросила – знаю ли я, что Изо́ри, сын Не́ты Лесни́цы, от глухоты и немоты излечился?

Изя заморгал.

– Но никто не знал… И староста наш бобылём живёт…

Берук вдруг рассвирепел.

– Что ты мне голову морочишь, гадёныш! – зашипел он, – шутки вздумал шутить…

Изя замотал головой, попятился.

– А знаешь что? – Берук одним прыжком догнал его, сграбастал за рубаху. – Давай-ка проверим, на что способен этот камушек, а?

Взлетел нож, ударил Изю в грудь. Он тихонько и как-то растерянно ахнул, изо рта плеснуло алым, залило рубаху. Берук отступил на шаг и мальчик упал на колени. Чтобы устоять, ему пришлось упереться руками в землю. Так и стоял, роняя изо рта красные капли. Берук равнодушно смотрел сверху вниз.

– Попробуй, исцелись, – он бросил камень возле Изи, но так, чтобы дотянуться до него, тому бы пришлось проползти несколько шагов. Не оглядываясь, Берук отошёл к воде.

– Попробуем… – примерился и прыгнул на первый валун, затем на следующий. Примерно на середине озера он услышал несущиеся с берега завывания. Оглянулся – возле Изиного тела сидел одетый в лохмотья сильно обросший человек. Он хватал себя за волосы и, горестно воя, раскачивался туда-сюда. Берук заколебался на мгновение, затем прыгнул на следующий валун – со странным оборванцем можно разобраться попозже.

Добравшись до островка, он подошёл к чёрному камню. Вокруг валялись небольшие обломки, но Берука больше интересовала сама глыба – оказалось, что внутри таится небольшая полость, издалека невидимая на общем фоне. Берук заглянул в неё и, ругнувшись, отпрянул – внутри кто-то был. Человек стоял у дальней стены: невысокая стройная фигура, укрытая плащом; на голове – капюшон. Услышав возглас незваного гостя, человек поднял голову. Капюшон упал с головы – девка!

– Ты тут откуда? – узнав девку из избы старосты, рявкнул окольничий и попытался сцапать её за волосы. Она легко уклонилась и он, не удержавшись, едва не приложился о стену. Девушка оттолкнула его и Берук, не устояв, грянулся в озеро. От неожиданности глотнул воды, замолотил руками, пытаясь удержаться на поверхности. Девушка вышла из пещеры, глянула в сторону берега и её брови сошлись на переносице будто крылья хищной птицы. Не глядя под ноги, она легко пересекла озеро по валунам.

Оборванец, что ползал возле Изиного тела, пытался вложить ему в руки чёрный осколок.

– Мёртвому он не поможет, к сожалению… – девушка погладила оборванца по спутанным волосам. Тот глянул на неё и завыл ещё надрывнее. Девушка опустилась на колени возле тела Изи, перевернула его на спину, бегло осмотрела рану. Тяжело вздохнула. А затем положила маленькую белую руку на растёкшееся по рубашке багровое пятно и закрыла глаза.

Земля вокруг задрожала. Оборванец прекратил выть, отполз в сторону и сжался меж корней деревьев. Вода в озере забурлила, вздыбилась и понеслась к берегу громадной волной. Выплеснулась и рассыпалась бесконечным множеством брызг, оставив на берегу заходящегося в хриплом кашле окольничего. Цепляясь руками за траву, на карачках тот пополз подальше от воды.

Увидев его, оборванец оскалил зубы и зарычал. Девушка же не обратила на Булаву внимания, полностью сосредоточившись на своём – от напряжения черты её лица заострились, а кожа побледнела настолько, что стала почти прозрачной. Несколько мгновений казалось, что сквозь неё и впрямь проходит солнечный свет. Крупная дрожь пробежала по её телу и девушка распахнула глаза.

– Изо́ри, просыпайся. – Она легонько потрепала мальчика по плечу, голос её слегка дрожал. – Давай, поднимайся.

Изя открыл глаза. Он помнил удар ножа, пришедшую за ним боль и последующее небытие. Ничего не понимая, он взглянул на девушку.

– Ты знаешь моё имя?

– Я – Хевда. И всё про тебя знаю, мой мальчик.

Такое обращение из уст почти ровесницы заставило Изю улыбнуться. А потом он увидел оборванца…

– Дикуша?!

Девушка перевела взгляд на него и тот сжался ещё больше – сквозь глаза юной девушки на него смотрела старуха. Он и сам не заметил, как по лицу заструились слёзы и…

…воспоминания обрушились на него, будто катящиеся с горы пудовые валуны. В висках, разрывая голову, бешено стучал пульс. Настоящее и прошлое тянулись друг к другу, слипаясь и перемешиваясь.

Снаружи, за стеклянной дверью воздух плавился от жары, внутри было прохладнее. Дэн стоял у витрины, выбирая сигареты, когда в голове зашумело. Ему и до того было фигово – от дозы, которой он закинулся с утра, к вечеру осталось лишь слабое послевкусие. Требовалась новая. Он постучал себя пальцами по одному уху, другому. Шум усилился, перешёл в звон. Его бросило в жар и тут же облило холодным потом, в глазах потемнело и, чтобы не упасть, он схватился за прилавок, опрокинув стойку с шоколадками.

– Мужчина, вам плохо? – продавщица на всякий случай отодвинулась.

– Всё… нормуль… красавица… – Дэн усмехнулся через силу. Фигура продавщицы начала расплываться и колебаться, а голос превратился в комариное жужжание. Дэн отмахнулся от него, попал во что-то мягкое, услышал смутный далёкий вскрик. Чьи-то руки попытались схватить его, но он вырвался и побежал по лабиринту стеллажей. Чтобы не упасть, хватался руками за полки, с которых сыпались упаковки чипсов и вафель. Он добежал до зоны погрузки и осмотрелся. Зрение вернулось частично, в виде светового пятна прямо перед глазами и в этом пятне Дэн увидел коляску-бустер для близнецов. Рядом худенькая девушка лет тридцати – видимо, мать – выбирала помидоры. Он навис над коляской, вглядываясь в двойняшек – мальчик и девочка лет трёх – и попытался вытащить девочку, но ремешки, которыми она была пристёгнута, не дали этого сделать. Толчок в спину заставил его покачнуться. Скривившись, он оглянулся – на него, словно птичка, защищающая гнездо, наскакивала мать двойняшек. Она снова наскочила и он ударил её, отбросив на ящики с помидорами. Схватил коляску и через зону погрузки выскочил на крыльцо, упёршись в спину вышедшего покурить сотрудника. Недолго думая, двинул ему по затылку, спихнул с крыльца, спрыгнул сам, спустил коляску и побежал.

Впереди темнел причал, позади истошно вопила мать близняшек. Толкая перед собой коляску, Дэн промчался до причала, вместе с коляской ухнул в воду…

…и пошёл ко дну. Поняв, что тонет, судорожно забил руками и ногами. Коляска тянула вниз, но он не отпускал, болтал ногами, рвался к светлеющему наверху пятну и-таки вынырнул на поверхность. Заколотил по воде одной рукой, другой удерживая коляску. Дети в ней молчали.

«Захлебнулись, – мелькнула гадкая кроваво-чёрная мысль, – бросить к чертям».

Однако он продолжал волочить коляску за собой. Берег медленно приближался, вот под ногами заскользило дно. Цепляясь за траву, он выволок себя на сушу, вытянул коляску. Глаза, нос и горло резало от попавшей воды, сил не было – хотелось рухнуть и лежать пластом. Однако он кое-как встал на колени и принялся расстёгивать ремешки. Теперь, когда за ним никто не гнался, это ему удалось. Дети выглядели как круто сделанные восковые куклы. Он уложил их на траву, неумело принялся за массаж сердца – получилась жалкая пародия на виденное из фильмов. Махнул рукой и в изнеможении повалился на землю, вырубившись прежде, чем коснулся травы.

Его разбудила боль во всём теле. Он открыл глаза и со стоном перевернулся. Несколько секунд потребовалось, чтобы сообразить, что он не на причале. Где асфальт, фонари, пирс, река? Откуда трава, громадные деревья, озеро?! Рядом валялась опрокинутая коляска. Он покрутил нещадно гудящей головой – странная картинка никуда не делась. Оставалось смириться с фактами – он похитил детей и нырнул с ними в реку. Чего он хотел? Получить выкуп? Хрена с два – он получит только увесистый срок. А скорее всего, пожизненное – ведь на нём теперь два детских трупа…

Он нехотя оглянулся – каким бы упырём его не считали, смотреть на мёртвых детей удовольствия было мало. Покрасневшие от воды глаза, которые он всё ещё щурил из-за рези, широко распахнулись: детей на берегу не было.

Дэн подскочил и заозирался. Увиденное его одновременно испугало и обрадовало – дети были живы: мальчик бродил по берегу, девочка сидела неподалёку, уткнувшись взглядом в траву.

– Как это? – он с силой потёр лоб. Мальчик услышал – повернулся и уставился на чужого дядьку широко раскрытыми недоверчивыми глазами.

– Эй, пацан! – Дэн поманил его. Тот подумал и нерешительно приблизился.

– Знаешь, кто я? Помнишь меня?

Мальчик ковырнул землю носком ботиночка и застенчиво промолчал.

– Ты говорить-то умеешь?

– Умею. Ты – страшный дядька из сна.

– Какого ещё сна?

Мальчик коротко глянул из-под ресниц.

– Страшного.

– Ага… – Дэн озадаченно почесал в затылке. – Сестра твоя? – Он кивнул на девочку.

– Ага, – эхом откликнулся мальчик.

– А чего как неживая сидит?

– Испугалась.

«Кого?» – чуть не брякнул Дэн, но прикусил язык – после истории с идиотским похищением это было бы слишком цинично и тупо даже для него.

– Ладно, – он поднялся, заметив, как попятился при этом мальчик. – Надо валить отсюда.

И тут же пришла мысль – что делать с детьми? Тащить на себе недомерков по лесу – нет уж, увольте.

«Брошу», – подумал Дэн и тут же покачнулся: показалось, кто-то запустил руку в мозг и ложечкой перемешивает содержимое.

«Ломка пожаловала», – успел подумать он и сознание провалилось в густую удушающую темноту.

– Пошли, – чужим голосом сказал он и ухватил мальчика за руку. Тот дёрнулся, пытаясь вырваться, но Дэн держал крепко. Они подошли к девочке и Дэн грубо вздёрнул её на ноги, однако она, будто тряпичная кукла, тут же повалилась на траву. Раздражённо цыкнув, Дэн наклонился и схватил её в охапку. Она не сопротивлялась – висела, как неживая. Зато пацан воевал вовсю. Дэн встряхнул его посильнее, едва не вывернув ему руку из плеча. Рявкнул:

– Прекратил, живо!

Однако тот продолжал упираться, хватался за штанину, царапался, мешал идти. Дэн злобно глянул на него и разжал пальцы. Мальчик покачнулся и упал.

– Ты сам напросился, малец, – развернувшись, Дэн зашагал прочь.

Он плутал по лесу до самого вечера. Когда ноги начали натурально заплетаться, а руки отваливаться, он посадил девчонку возле дерева и тупо уставился на неё.

– Чё мне с тобой делать-то? Куда я тебя тащу вообще?

Девочка молча таращила распахнутые на пол-лица глаза. От этого невидящего взгляда Дэну стало не по себе.

«Брошу, – подумал он, – самому бы спастись. Доберусь до города, дам координаты спасателям, пусть ищут».

А потом из леса вышла Хевда. Тогда ей было за восемьдесят – высокая и сухопарая, с острыми чертами лица, она была похожа на сказочную злую ведьму. Когда она поманила его рукой, он и не подумал ослушаться – встал на гудящие ноги, поднял девочку и потащился следом. Теперь идти стало легче – перед Хевдой лес будто сам выстилал дорожку.

Потом лес кончился и они продолжили путь по широкой накатанной дороге. Вскоре впереди показался богатый старинный дом.

«Вот это хата!» – восхищённо присвистнул Дэн, сквозь закрытые кованные ворота разглядывая деревянную громаду, украшенную арками, вензелями и загогулинами, названия которых он не знал.

– Давай девочку, – повернувшись к нему, вдруг велела ведьма. – Ты своё отслужил.

– А мне куда? – он передавал ей ребёнка и глупо улыбнулся.

– Куда хочешь, – вытянув губы трубочкой, она дунула в него и Дэна словно сшибло струёй из пожарного шланга.

Он пришёл в себя ночью, под каким-то кустом. Ему снился мальчик, брошенный им посреди леса. Сердце скребла когтистая лапа. Кажется, он даже плакал.

С той ночи его жизнь превратилась в кошмар. Будто потерявший стаю волк, он рыскал по окрестностям, ища следы мальчика. Спал урывками, ел, что придётся – иногда это был брошенный сердобольной рукой кусок хлеба, иногда – пойманный кролик или птица. Примерно год спустя он наткнулся на жилище отшельника. Домик был заперт и Дэн, в прошлом домушник-рецидивист, легко вскрыл простенький замок и пробрался внутрь в надежде найти еду. А нашёл сделанный детской рукой рисунок машины. Эта нарисованная угольком на бересте машина заставила его рыдать несколько часов кряду. В здешнем мире машины могли бы появиться в лучшем случае лет через двести.

Успокоившись, он решил, что хозяин домика нашёл мальчика и приютил его. Нужно было дождаться их возвращения. Прождав сутки, Дэн решил попытаться пойти по их следам. Вышел утром и к полудню наткнулся на остывший труп старика. Мальчика нигде не было. Дэн заметался по округе – заглянул под каждый куст, осмотрел каждое дерево. А к вечеру, догадавшись пойти по ведущей к деревне дороге, увидел впереди маленькую фигурку. Он так обрадовался, что кинулся вдогонку, не подумав, что может напугать мальчика своим видом. И случилось несчастье…

Проклиная всё на свете и себя в первую очередь, Дэн бродил у деревни, по ночам пробираясь к дому женщины, приютившей покалеченного мальчишку. Вина грызла его, будто поселившаяся внутри крыса. Он принялся помогать семье, таская к дому немудрённые охотничьи трофеи. Постепенно это стало привычкой. Он забыл, как его звали, забыл самоё себя. Слышал, что местные кличут его Дикушей и видел, что мальчик, которого теперь звали Изей, больше не боится его. Ему этого было достаточно и впервые за долгие годы в его сердце воцарилось подобие покоя.

Но теперь он вспомнил всё: взгляд ведьмы сорвал выстроенные психикой заслоны и он понял, что нескольких тушек для искупления вины недостаточно.

– Нам надо идти, – сказала Хевда, – нас ждут.

Однако выглядела она плохо – руки дрожали, под глазами обозначилась чернота. Но они встали – Хевда и Изя. Дикуша напрягся, уверенный что ему с ними нельзя и страстно желающий бежать следом. Да что уж там, хоть ползти, если позволят. И всё равно – куда. Они позволили – Хевда улыбнулась, Изя протянул руку. Дикуша протянул в ответ свою, но коснуться не посмел. Встал и побрёл следом – почти счастливый.

Почти у самой опушки из кустов на них кинулось нечто – с перекошенным злобой лицом, занёсшее над головой нож. Дикуша не сразу узнал Булаву, тело среагировало раньше сознания – он прыгнул вперёд, закрывая собой ведьму и мальчика. Нож ударил в плечо, заставил развернуться. Дикуша выхватил свой, пырнул в ответ. Они сцепились, рыча будто звери, и покатились по траве. Что-то кричал Изя, Хевда – усталая и напряжённая – пыталась выгадать момент. Улучив его, она схватила Булаву за голову обеими руками и гортанно выкрикнула несколько слов. Голова вспыхнула и окольничий, вскочив, вслепую пробежал несколько шагов и рухнул на землю.

Изя подбежал к Дикуше. Он лежал на спине, глядя в небо и тяжело дышал. Под левой ключицей торчал вбитый по рукоять нож. Изя тихонько сел рядом, коснулся руки своего странного лесного друга.

– Прости… – прошептали посиневшие губы и Изя, хоть и не понял, за что он просит прощения, поспешно закивал. Дэн улыбнулся и умер – почти счастливый, примирившийся с собой и миром.

Хевда присела рядом, провела руками вдоль неподвижного тела. Почти сразу же трава вокруг зашевелилась, принялась стремительно расти и через несколько минут полностью поглотила его.

Хевда поднялась.

– Нам пора, – сказала она, – Иния ждёт.

 

Усадьба кнеза Амаля поражала роскошью. Такого размаха и узорочья Изя и в глаза не видывал. Окружавший усадьбу сад был не меньше леса по здешнему берегу Бирюзы. Широкую аллею перекрывали изящные кованные ворота.

Вышедший из привратницкой дюжий мо́лодец смерил обоих пренебрежительным взглядом.

– Передай кнезу Амалю, что у меня есть лекарство для его дочери, – Хевда сунула ему под нос украшенное ярким зелёным камнем кольцо. – И побыстрее.

Тот глянул недоверчиво, но, узнав кольцо господина, поспешно распахнул ворота.

– Идите по аллее, у крыльца вас встретят.

Напоследок он даже изобразил нечто вроде лёгкого поклона.

– Когда-то кнез дал мне это кольцо в знак нашей доброй дружбы, – усмехнулась Хевда, когда они отошли от привратницкой.

У крыльца их уже ждали. Слуга проводил их наверх. Изя шёл и не верил своим глазам. Он так засмотрелся на картины и украшения, что не заметил, как они вошли в кнезские покои.

– Хевда?! – звучный мужской голос заставил его очнуться. – Теперь тебе шестнадцать?!

Мужчина, что сидел у дальней стены на богато изукрашенном резном кресле, вскочил и быстро направился к вошедшим.

– Что такое, кнез? – Хевда захохотала, тряся золотистой гривой. – Опять эта гримаса! Разве я плохо выполнила твою просьбу? Разве твоя дочь не копия прежней? Чтобы отыскать такую, мне пришлось потрудиться.

– Ты подсунула мне больного ребёнка! – гневно возразил кнез. – А У́лия успела привязаться к ней! Никто не смог помочь, ни за посулы, ни за страх. Все говорят, что от этой болезни нет средства! Я понял, что это наказание за гордыню… Я искал тебя, был готов молить о прощении, о помощи… Но ты исчезла.

Ведьма слушала молча, презрительно кривила тонкие губы.

– У меня были дела поважнее, – проворчала она. – Нужно было новое тело, старое, знаешь ли, износилось. К чему твои слова, кнез? Я предупреждала, что запомню угрозы. Но, кажется, ты усвоил урок. Я помогу. От болезни твоей дочери есть средство. У него. – И Хевда указала на Изю.

Изя обомлел, втянул голову в плечи, сжался как можно сильнее, мог бы – вовсе испарился. Кнез взглянул на него, будто только увидел, и нахмурился.

– Убери волосы от лица, – приказал он. Изя послушался – отвёл от лица отросшие пряди.

– Подними глаза, не бойся.

Изя взмахнул ресницами, взглянул кнезу в лицо. Тот смотрел молча, покусывал губы.

– Что у тебя есть?

– Небесный камень…

– Это ещё что?

– Что тебя удивляет, кнез? – Хевда небрежно пожала плечами. – Во время прошлого смертеца с неба упал камень. Он обладает совершенно чудесными свойствами…

Теперь кнез смотрел с насмешкой.

– Разум мешает мне поверить тебе.

– Ничего страшного, – усмехнулась Хевда, – это поправимо. Отведи нас к дочери.

– Хорошо, – кнез вздохнул. – Идите за мной.

Они вышли из покоев и пошли по коридору. Кнез шагал так размашисто, что Хевда и Изя едва поспевали за ним. Комната, куда они пришли, была просторной и светлой. И вся завалена листами плотной желтоватой бумаги. У окна, за столом сидела девочка и что-то рисовала. На их приход она никак не отреагировала.

Хевда подтолкнула Изю и он нерешительно двинулся к девочке. Подойдя, заглянул через её плечо и обомлел: на рисунках вздымались ввысь громадные многоглазые дома, сами по себе неслись экипажи, по широким улицам шли странно одетые люди. В небе парила железная птица. Изя еле сдержал восторг – девочка будто заглянула в его сны!

– Откуда… – выдохнул он, – ты всё это знаешь?

Девочка не ответила. Изя достал из мешочка камень и положил на стол рядом с ней.

– Это тебе, подарок.

Девочка бросила взгляд вбок, на искристый осколок, но тут же вернулась к рисованию. Однако через минуту вновь взглянула на него и принялась разглядывать. Затем прикоснулась пальцем и, наконец решившись, взяла.

– Тёплый, – сказала она. Позади громко охнул кнез. Девочка оглянулась. У неё было приятное, немного напряжённое лицо и светлые волосы, такие же вьющиеся как у Изи. И глаза такие же голубые. Она быстро ощупала ими всего Изю и, словно решив, что он неопасен, расслабилась.

– Я – Иния, – сказала она, – а ты?

– Изори…

– Почему ты похож на меня?

«О чём она?» – подумал Изя, на всякий случай пожимая плечами.

Иния встала, с серьёзным видом взяла его за руку и подвела к стене, на которой висело большое зеркало. Раньше Изя видел зеркальца – маленькие и мутные кусочки отполированного металла, это же было гладким и блестящим. Изя видел в нём их приближающиеся отражения.

– Мы похожи! – изумлённо воскликнул он.

Теперь Иния пожала плечами.

– А я что говорила.

Кнез Амаль едва сдерживался, чтобы не вцепиться в Хевду.

– Как это понимать? Откуда Иния родом?! – его глаза лихорадочно горели. – Они… оба…

– Ох, кнез, – Хевда привычным жестом сложила руки на животе. – У тебя есть дочь. Здоровая дочь. Чего тебе надо?

– Правду!

Хевда вздохнула.

– Хорошо, я скажу. Но не думай, что много поймёшь. Они не из нашего мира, как тебе такое? Они из мира домов, что выше деревьев, и экипажей, что бегут сами: мира, где можно говорить друг с другом на расстоянии. Этот мир наступит ещё очень нескоро. Когда небесный камень вонзился в землю, то освободил подземные воды. Вокруг разлилось озеро. Из-за камня вода в нём непростая. Сквозь неё можно пройти хоть куда. Ну как, ты удивлён?

– Не особо, – сквозь зубы процедил кнез. – Ей придётся туда вернуться? Им обоим?

– Не придётся. Они погибли в тот день, когда дурной человек похитил их и утопил вместе с собой. Я не могла предотвратить это. Смогла лишь выдернуть их всех сюда.

– Всех?

– О том парне можешь не беспокоиться.

– Хорошо… – Кнез почесал бородку. – Но что мне делать с мальчишкой? Посмотри на них! Они как два глаза с одного лица!

Хевда оглянулась на ребят – стоя у окна, они увлечённо болтали, будто знали друг друга всю жизнь. Кнез кашлянул.

– Как тебя там… Изори?

Изя оглянулся. От кнеза не ускользнуло, как Иния схватила его за руку, не желая отпускать от себя.

– Как твоя мамка готовит, ничего?

– Вкусно…

– Хочешь сюда переехать? К Инии поближе? Вы, смотрю, нашли общий язык… Как думаешь, согласится твоя мамка?

Дети переглянулись и на их лицах вспыхнули улыбки. Одинаковые. Изя обвёл взглядом покои, бросил взгляд в окно – на большой газон и яркие цветники. Вспомнил маму – тоненькую, вечно уставшую, едва успевавшую решать проблемы с дровами, деньгами, заготовкой припасов; отбивающуюся от ухаживаний толстого, вечно потного дядьки Или́ма, которого дедушка Надор всё грозится побить…

– А вам не нужен садовник?

Кнез возвёл глаза к потолку.

– Кого ты хочешь навязать на мою голову?

– Дедушку…

– Может, есть ещё кто? Любимый дядя? Двоюродная тётка? Юродивый кузен?!

Изя молча помотал головой.

– Я счастлив, – с кислым лицом сообщил Амаль. – Тогда остановимся на матери и деде. Сегодня же отправлю за ними повозку. Скарб свой пусть оставят, здесь у них будет всё, что нужно и даже лучше. Эй, ты меня слушаешь?

Изя не слушал – они с Инией смотрели в окно, показывая друг другу то зреющие яблоки, то севшую на ветку синюю птицу, то облако необычной формы.

– Не могу понять, – задумчиво проговорил кнез, – это подарок или наказание?

– Не ломай голову кнез, – ответила ведьма, – зачастую это одно и тоже.