Стало темно. Те, кто жалуются на скоротечность кастильских закатов, не знают мгновенности наступления ночи в южных морях. Будто тот, кто на небесах, задувает свечу. Только редкие всполохи месяца пробиваются сквозь облака. Ветер хороший, к утру будем у цели. Но матросы вовсю недовольно ворчат на филиппинском наречии. Капитан запретил зажигать фонари, приказал идти в тёмную. Словно пираты. Их в этих водах как грязи. Когда я услышал, что Альваро Тентасо набирает наёмников на свою каравеллу, я расспросил о нём в порту. Он один из первых португальцев, кто стал ходить к берегам Японии. И не раз об его корабль истекали кровью пиратские команды. Нанимаясь, я потребовал откровенности: предполагает ли он, что в пути нас могут ждать опасные встречи? В ином случае я бы не согласился. Интересно, был ли капитан так же честен с самураями?

Стою у борта, вглядываясь в колышущуюся бездну. Хорошо, что нет фонарей. Глаза, не соблазняемые ярким светом, привыкли к темноте и различают, как водная гладь, перекатываясь, выискивает отдельные отблески звёздного света, обозначая горизонт. Вдруг на этой линии темнота стала заметно плотнее. Из неё выделился мрачный высокий барельеф. «Корабль по курсу!» — крик разносится по всей палубе, и она, ещё секунду назад пустынная, наполняется десятками топающих ног. Японские наёмники поправляют доспехи, матросня взъерошенно копошится у снастей. Но приказ капитана — не менять курс. Сам он молчаливой статуей стоит позади штурвала. Подгоняемое дерзким ветром, наше судно резво идёт прямо на корабль, который тоже не пытается маневрировать. Не знал, что пираты таранят корабли. Боцман, то ли с указания капитана, то ли самовольно, начинает отбивать на барабане приветственный сигнал. И тут же море перед нами озаряется светом. На приближающемся корабле от носа до кормы вспыхивают бледные фонари.

Наш гость — длинный корабль, на двух мачтах которого раскачиваются веерообразные паруса. Он всё ближе. Воодушевление команды всё сильнее отдаёт страхом. Матросы вцепляются в снасти, кто-то вот-вот прыгнет за борт. Самураи готовятся к бою. Я тоже, пускай и не уверен, что от нашей каравеллы хоть что-то останется, когда мы врежемся. На приближающемся корабле уже хорошо видна команда. Высокие силуэты в светлых одеждах угрожающе толпятся вдоль борта. В руках у них ковши и вёдра. Ещё через секунду я различаю их глаза. Взгляд. У них тот же взгляд. Как тот, что я вижу каждый раз, когда пытаюсь заснуть. Не думал, что когда-нибудь снова… Пальцы обеих рук до боли впиваются в бортовые доски. Корабли сталкиваются. Но меня не вышвыривает за борт. Наоборот, с дикой силой утягивает вниз, в невидимую пустоту под ногами. Как в детстве, в Сеговии, когда слишком сильно раскачался на подвесных качелях, и всё тело замирает в страхе, несясь к земле. Вместо треска и грохота от лопнувшей древесины уши с комариной назойливостью заполняет странный пронзительный писк. Наш корабль проходит сквозь сумрачное судно, как игла сквозь шёлк. Покрытые пылью борта, заплесневевший такелаж и жестокие лица команды — всё это рассеивается в воздухе, поравнявшись с нашими мачтами. Сжимаясь в бессильной злобе, призрачные руки тают на моей шее. Свет от фонарей будто схлопывается внутрь.

Ещё через несколько мгновений мы остались одни посреди молчаливого моря.

Корабль двигался вперёд, не потеряв ни курса, ни скорости. На горизонте всё шире растекалась угрюмая линия очертаний острова. Я судорожно сжал эфес шпаги, пытаясь унять дрожь в руках. Не думал, что в этом мире есть что-то, что ещё способно меня напугать. Но эти глаза... В них бушевала истинная ненависть. Та же, что и у него. Палуба постепенно освобождалась от оцепенения. Кто-то бессильно скулил, прижавшись к палубным доскам. Кто-то пытался ожить, сжимая товарища в объятьях. Над морем разносились молитвы на всяких языках.

— А ты не паниковал, всецело доверился капитану, — голос с плохо скрываемой дрожью принадлежал Андзиро, командиру наёмников-самураев. Он, кажется, испугался сильнее меня, интересно, а ему о чём напомнили призраки?

— А что паниковать, если мои действия ничего не изменят? Или ты ожидал, что я прыгну за борт? — ответил я с показной бравадой.

— Несколько матросов так и поступили, но им это не помогло. Фунайурей забрали их с собой.

— Так вот как их называют… Даже вблизи их корабль казался настоящим.

— Да, они — тени моряков, которых предали. При жизни они жгли и убивали, повинуясь своему господину. Но когда император послал флот и велел прекратить разбой, то господин объявил их пиратами и отдал на растерзание палачам. Так говорят. А ещё говорят, что, когда на небе растёт месяц, они рыщут по морям, охотясь за одинокими кораблями. Их привлекают проклятые души — убийцы, предатели, клятвопреступники. И почуяв такого на корабле, они вынуждают судно остановиться, хватаются за борта и начинают заливать палубу водой, которую невозможно вычерпать…

— Не видел бы сам, подумал бы, что это очередная история из тех, что в кабаках рассказывают. Ты в них верил до сегодняшней ночи?

— В мире множество духов, независимо от того, верю я в них или нет. И глупо бы было не прислушиваться к рассказам стариков о встречах с духами, даже если они рассказаны под сакэ. До этого я не видел ёкаев глазами, но не раз ощущал их присутствие и делал всё, чтобы не вызвать их гнев. Таков мой путь война.

— И что же, существуют рассказы, в которых призрачный корабль можно просто взять и протаранить насквозь? Капитан действовал очень решительно. Откуда он мог знать, что мы останемся живы?

— Я о таком не слышал. Но я знаю, что господин Тентасо последние несколько лет прожил в поселении на острове Накадори. Как раз там, куда мы направляемся. Быть может, в тех местах о морских духах знают больше, чем на моей родине.

Вдруг на палубе снова раздались выкрики. За время разговора корабль сменил курс и теперь шёл параллельно заметно приблизившемуся берегу. В свете выглянувших звёзд чётко вырисовывались высокие горы, покрытые мохнатыми лесами. Внимание матросов привлекла странная светящаяся точка на берегу. Они взволнованно обсуждали, кто зажёг этот яркий фонарь и хороший ли это знак. Быть может, кто-то с земли видел наше столкновение с призрачным судном? И теперь даёт нам сигнал, приглашая пристать к берегу и залечить душевные раны. Но, словно в насмешку над этими предположениями, светящийся пучок пришёл в движение и, сойдя с берега, стал уверенно скользить в нашу сторону по поверхности воды. На несколько мгновений все замерли, надеясь, что свет окажется носовым фонарём какой-нибудь быстрой рыбацкой лодки. Но чем ближе он становился, тем сильнее бросалось в глаза, что это самый настоящий шар жёлтого пламени. Бесплотный огненный хищник, взявший след нашей каравеллы и с каждой минутой подбирающийся всё ближе. На берегу тем временем разгорался ещё один пучок света.

— Это тоже духи, охотящиеся за душами предателей?

Андзиро ответил на мой вопрос неопределённым кивком, а затем прошептал словно самому себе:

— Рю:То, предвестники смерти…

Вот теперь на корабле расцвела настоящая паника. Для людей, только что переживших смертельную опасность, нет ничего губительнее, чем осознание факта, что их жизни всё ещё что-то угрожает. Их охватывает безумное желание выжить. Матросы метались по палубе, спотыкаясь, сбивались в группы. Звучали проклятия в адрес капитана, корабля и всей этой ночи. Самураи сконфуженно сгрудились у единственной шлюпки и нервозно ожидали команды от Андзиро. Но он оцепенело стоял рядом, будто не до конца веря в происходящее. Наверху, над морем и страхом, на мостике возвышался капитан Тентасо и хладнокровно продолжал вести корабль прежним курсом. Поборов поедавший меня ужас, я бросился наверх.

— Не губи корабль! Отдай мне лодку или, хочешь, выкинь меня за борт, только вычеркни меня поскорее с этого судна, — выпалил я, едва взобравшись по шканцам. Альваро бросил на меня взгляд своих чёрных глаз и усмехнулся, ничего не ответив.

— Ты же знаешь, что призраки охотятся за чёрными душами. За проклятыми. Им нужен я. Я предал и убил самого близкого мне человека!

— Так уж и убил? Не верю!

— Не всё ли равно? Главное, что ты веришь в призраков, а потому дай мне покинуть корабль! Я не хочу, чтобы ещё кого-то забрали вместе со мной!

— Чтобы привлечь таких ёкаев, надо обладать действительно уродливой душой. Что ты сделал? Расскажи, и, если я решу, что оно ужасно, то лично вышвырну тебя в море.

— Ты что, ослеп? Твой корабль вот-вот погибнет, а ты хочешь слушать меня и судить?

Во взгляде Альваро промелькнула дьявольская искра, и он, подойдя к перилам мостика, громогласно прокричал:

— Андзиро, отзови воинов от лодки! Пусть все, кто захочет покинуть корабль, смогут спокойно это сделать! Но предупреждаю: оказавшись за пределами судна, вы перестанете находиться под моей защитой! И назад я вас не приму!

Голос капитана Тентасо будто развеял злые чары. Все находившиеся на корабле вздохнули свободнее. Демонические огненные шары никуда не делись, но, по-видимому, они не собирались или пока не решались нанести вред кораблю. К этому моменту их стало четыре. Длинная огненная цепочка, в которую они выстроились друг за другом, словно пылающий хвост, тянулась за нашей кормой. Самый ближний из них держался от нас метрах в двадцати пяти, и можно было различить пульсирующие языки пламени, расходящиеся ореолами от его призрачного центра. Пока я рассматривал огни, Альваро вернулся к штурвалу и стал зажигать висящий позади фонарь.

— Наш маршрут всё равно теперь известен всему острову, так что незачем говорить в темноте. Давай к сути. Нанимая тебя, я искал хладнокровного ветерана. Из тех, кто беспечно ведёт беседу под градом пуль французской пехоты. И мне казалось, я в тебе не ошибся, и даже встреча с самим дьяволом не выбьет тебя из колеи. Почему ты решил, что призраки охотятся за тобой? Кого ты предал?

— Его звали Сантиано. Я любил его, как родного брата, — справа на берегу тем временем разгорелся пятый жёлтый огонь и тоже начал движение к морю. — Он родился на той же улице в Сеговии на пять лет позже меня. С тех пор мы были неразлучны. Мы вместе искали славы и богатства. И вместе поступили на службу к губернатору Малакки.

— А, так ты участвовал в той бесконечной войне с малазийским султаном?

— С войсками султана мы сталкивались нечасто. В основном мы сражались с повстанцами и бандитами. Жестокость рождает жестокость. Мне тоже не нравилась такая война, но Сантиано приходил в бешенство от окружающего бесчестия. От необходимости молчать, выполняя бесчеловечные приказы. Он несколько раз просил меня уехать с ним подальше от несправедливой войны, но я всё медлил. Хотел заработать побольше, перед тем как начинать новую жизнь.

— И в какой-то момент он не выдержал?

— Он загорелся. Вспыхнул ярче самых ценных звёзд. Нас послали собирать налог рисом в целях возмездия и устрашения. И Сантиано выступил в защиту бедняков. Он говорил. И говорил так, что многие солдаты вспомнили ценность добытого пиренейским пахарем хлеба. Он говорил, и многие отказались отбирать у султанских бедняков пищу, взращённую слезами и потом. К несчастью, далеко не все прониклись состраданием. И не успел офицер отдать приказ грузить на телеги мешки риса, как в ход пошла испанская сталь. Пролилась кровь и перестало биться несколько сердец, среди них — сердце племянника губернатора. А Сантиано и его друзей-мятежников приговорили к казни.

— И как ты остался жив?

— Как старший, я должен был его остановить. Как любящий, я должен был к нему присоединиться. Но как трусливый, я просто остался в стороне. Лишь в последний миг я отважился взглянуть ему в глаза. И с тех пор уже три года я бреду по миру, не боясь ничего, ведь ничего более страшного я уже не увижу. По крайней мере, так я думал, до этой ночи.

Альваро Тентасо некоторое время молчал, наблюдая, как очередной шар огня скатывается с берега в море. Затем произнёс:

— Правду ты сказал, в твоей душе настоящее болото. Но я не жалею, что взял тебя на корабль. Всё можно искупить. Поверь, не ты тот маяк, что приманивает сюда чудовищ. Призраки просто не хотят, чтобы наше плавание завершилось удачно. Чтобы мы добрались до цели.

Альваро ненадолго прервался, чтобы вынуть из сундука бутылку. Он сделал пару глотков и протянул её мне. Отхлебнув, я ощутил вкус отличного японского сакэ. Капитан продолжил:

— Поселение, в котором мы окажемся уже часа через полтора, называется Хамакуши. Последние пару лет это был мой дом, где я жил мирно в общине японцев, открывших свою душу Христу. Но потом духи взяли деревню в осаду. Проклятие будто наложилось на саму землю, и теперь и дома, и посевы порождают ёкаев и сзывают их с соседних земель. Духи пугают людей, убивают урожай и насылают на жителей тяжкую хворь, что сводит в постель даже самых сильных. Думаю, к нашему приезду смерть успела забрать уже многих.

— Так значит, рис мы везём не на продажу, а для спасения голодающих крестьян?

— Не удивлён, что ты изучил груз. Да, я снарядил корабль, чтобы излечить голод. С хворью сложнее, но я скупил все снадобья, которые смог найти. Уверен, что-то из них должно в конце концов помочь от болезни. Думаю, твоему Сантиано понравится такая цель.

Вместо ответа я протянул капитану руку:

— А после чего на деревню обрушилась демоническая напасть?

— Всё началось после смерти жрицы местного синтоистского храма. Она была убита, начался пожар…

Пока Альваро договаривал эту фразу, большая белка-летяга беззвучно и медленно спланировала на висящий позади нас фонарь и начала жадно лакать пламя.

— Как видишь, мы уже совсем близко!

Альваро снял с пояса пистолет и выстрелил в зверька. Получив пулю, белка лопнула с громким шелестящим свистом, забрызгав при взрыве половину палубы огненными всплесками. Призрачное пламя, несмотря на яркость, почти не обжигало, но легко прививалось на любую поверхность, начиная плясать на парусах, досках, одежде и коже. И в свете сотен огоньков показались многочисленные враги, уже успевшие перелезть через борта нашего корабля. Лысые. С седыми всклокоченными бородами. Осьминоги, вооружённые кто короткими каменными кинжалами, кто коралловыми трёхгранными копьями. Осознав, что их заметили, они хищно бросились на команду. Из глоток брызнули крики, из артерий вырвалась томившаяся там кровь. Но гибли не только люди. Были ли уродливые твари призраками или какими другими порождениями японского моря — испанская сталь заставила их с собой считаться. С утробными горловыми звуками осьминоги погибали под ударами шпаг и катан. Капитан сражался недалеко от меня, но, услышав от самураев крики о помощи, он бросился вниз, прорубаясь сквозь плотный строй щупалец. Я же в пылу боя оказался прижат к кормовым доскам и практически не видел тот ад, что творился на палубе.

Начавшись внезапно, бой так же внезапно завершился. В тот момент, когда мои руки уже с трудом удерживали шпагу, чудища вдруг начали отступать в море, переваливаясь липкими щупальцами через борт. Они оставили на корабле десятки трупов своих товарищей. Но победным наше положение никак назвать нельзя было — на ногах осталось семь человек, из них только двое матросов. Андзиро сидел на шканцах, и другой самурай перевязывал на его руке большую резаную рану. Его пластинчатый наплечник, которым японцы так гордятся, оказался оторван монструозным ударом. Заметив, как я спускаюсь, он махнул здоровой рукой:

— Не спрашивай меня, кем были эти твари, таких легенд я никогда не слышал.

Капитан, как и все вокруг, с головы до ног забрызганный фиолетовой кровью, тщетно пытался вытереть шпагу.

— Море забрало слишком многих… Но не смогло помешать мне довезти мой груз.

Пока на палубе кипела битва, корабль продолжал идти верным курсом. Совсем недалеко от нас начинался широкий залив, в глубине которого виднелась россыпь огоньков. Видимо, это и есть деревня Хамакуши.

Но вдруг в сердце пронеслась жуткая дрожь. Опять ужасное ощущение, что под ногами только беспощадная пустота. Несколько мгновений я стоял, опершись о разрубленную бочку и пытался понять, что именно меня так сильно напугало. Корабль перестал двигаться. Не было ни скрипа, ни резкого толчка, как если бы мы сели на мель. Каравелла просто потеряла желание двигаться, как будто кто-то лишил её воли. Это осознали все, кто был на борту. Тентасо бросился к борту, попутно оглядываясь по сторонам — нет, паруса на месте и даже колышутся вслед за морским воздухом. У борта капитан зарычал.

Под висящим за кормой огненным шаром в воде виднелось круглое чернильно-чёрное пятно. Море за ним было расчерчено горящим пунктиром, уходившим давно уже до самого горизонта. По размеру пятно казалось чуть больше нашего корабля и медленно поднималось к поверхности. Сначала, когда оно только приподнялось над кромкой плещущейся воды, оно походило на идеально гладкую гальку огромных размеров. Но продолжая неумолимо подниматься, оно постепенно теряло очертания камня, и к тому моменту, как верхний край превысил высоту нашего борта, на нас взглянули огромные серые глаза.

— Уми-бо:дзу, Уми-бо:дзу… — начал истошно выкрикивать Андзиро. Он рухнул на колени и каждый раз, издавая клич, судорожно обхватывал руками плечи, затем снова разводя их широко в стороны. Его примеру последовали остальные японцы. По палубе перекатывалась волна ритмичных возгласов и вскидываемых рук. Альваро яростно метнулся к шлюпке:

— Они уже смирились с тем жребием, что им выпал. Но ты не такой. Докажи, что я в тебе не ошибся! Всё можно искупить!

Мы стали вдвоём возиться с канатами, надеясь поскорей спустить лодку с правого борта. Корабль всё ещё стоял неподвижно, молчаливо наблюдая, как из воды вырастает огромный чернильный силуэт. С головой, шеей, плечами, но лишённый хоть капли человечности.

— Я ведь не успел рассказать тебе про жрицу. Она настоящая ведьма. Ты бы видел её глаза... А волосы… Я влюбился, как только встретил её на процессии. Сам понимаешь, скоро мы были вместе. Мне ни с кем не было так хорошо, ни в одном из морей нашего мира. Она обучала меня своей магии, учила видеть скрытое от глаз… Знаешь, я, наверное, сам стал японцем, больше, чем любой из жителей деревни, которых я теперь пытаюсь спасти...

Лодка, слегка перекосившись, ударилась об воду. Альваро несколько секунд смотрел, как из исполинского чернеющего тела по бокам выдаются огромные руки без суставов.

— Но я же мужчина, понимаешь. Мне мало обладать её телом. Я хотел, чтобы она стала только моей. Разделяла все грани моей жизни. Воспитывала моих детей. И я слишком сильно любил, чтобы смириться с её отказом. Я пришёл за ней ночью, чтобы увезти туда, где у неё не будет ничего, кроме нашей любви. И, конечно, я проигнорировал её угрозы, даже когда они сменились обещаниями демонической мести. Мне казалось, я многое знал о ёкаях, но когда её одежда начала её душить, а половые доски стали поджигать друг друга, передавая факел по кругу, я растерялся. Любящий — я не смог её спасти, трусливый — я не смог вместе с ней погибнуть. А потому гибнуть стали невинные — проклятие перекинулось на всю деревню.

Сказав это, Альваро Тентасо спрыгнул в лодку.

— Всё можно искупить! Лекарства остановят хворь, еда исцелит голод. Не дай грузу пропасть.

Я смотрел, как лодка капитана продвигалась всё ближе к чернильному великану. Поначалу Альваро грёб вёслами, но спустя несколько метров лодку будто подхватило подводное течение, унося прямо к морскому исполину. Капитан, обнажив шпагу, готовился принять бой. В этот момент каравелла легко вздрогнула, и, придя в движение, быстро отправилась в сторону деревни Хамакуши. Из-за гор показались первые лучи рассвета.