– …А капитаном у испанских мореходов был в то время один достойный идальго, звали его… э-э… Родригес…

– Кто?

– Нет, Гонсалес…

Сидевший напротив черноволосый франт поморщился.

– И что же было дальше?

– Ну, – пробормотал студент, – эти испанцы такие воинственные. Взяли неприятеля на абордаж и торжественно сожгли проклятый флаг янки. Пленных продали в рабство, и судьба их на знойных колониальных плантациях, должно быть, сложилась печально.

– Янки… Гонсалес с Родригесом… Н-да, ну вы даете, Бахвицкий… – Экзаменатор поднял лежащую на столе широкополую шляпу с белым пером и принялся обмахиваться ей с видом крайнего утомления.

– Эта битва произошла у берегов… Барселоны… в марте… м-м-м… 1678 года, – делая неуверенные паузы, продолжил паренек. – А когда победители вернулись, королева Изабелла воздала всем по заслугам, капитану даровала деревушку в Севилье, а Диего по прозвищу Турок дворянский титул…

От снисходительного внимания экзаменатора не осталось и следа.

– Кому? – закричал он, вскакивая и с грохотом опрокидывая стул. Его смуглое лицо пошло белыми пятнами – Да вы соображаете, сударь, что несете? Прохиндею Турку дворянство? Да я лично отправил этого удавленника пасти носорогов. Проклятие! – И он выхватил шпагу и произвёл эффектный выпад в сторону студента.

Тот пискнул, втянул голову в плечи и сполз под парту. В поле видимости осталась лишь белокурая макушка.

– Извините, пожалуйста, с-сеньор… – раздался его быстрый придушенный тенорок. – Я был не прав. Конечно, этого Диего сожрал крокодил. Страшная смерть, остались только ботфорты! – В аудитории стояла тишина, и Бахвицкий почувствовал себя бодрее: – Это произошло там, где юго-западную оконечность африканского материка омывает жаркое Эгейское море. Местные саванны в те времена были населены каннибалами. Целое племя дикарей, они заставляли дрожать от страха каждого, кто попадал в те места. Охотились на путешественников, приехавших на сафари, устраивали им ловушки и, как те ни были отважны, пленили их и закатывали дикие оргии. Турку тогда чудом удалось избежать плена, да что толку…

 

В аудитории не раздавалось ни звука. Студент вытянул шею и робко высунулся из своего убежища. На преподавательском месте, гордо выпрямившись, восседал чернокожий крепыш. Его широкую грудь украшало изображение пучеглазого коршуна, лицо было щедро измазано чем-то белым. Встретив взгляд Бахвицкого, он сладко улыбнулся.

Студент не смог удержать нервный кашель и оглянулся в поисках черноволосого франта. Кажется, он бесследно исчез, так же как и его шпага.

– Патарика, – произнес негр и снова растянул губы в улыбке.

– Это… Бахвицкий, очень приятно, Петя, – машинально пробормотал студент.

За спиной его что-то заскрипело и загрохотало. Презрев все физические законы, стена, украшенная портретами великих физиков, отползла в сторону, и на ее месте возникла веселая зелёная панорама. Крадучись среди стволов и лиан, под отдаленные звуки каких-то допотопных ударных инструментов из джунглей выбралось с десяток угрюмых молодцов и бесстрашно ступило на пыльный линолеум аудитории. Соплеменники сидящего за столом африканца, подняв копья, неслышно заскользили прямо к студенту.

Отступить бы, спрятаться, но куда? Согнувшись, стараясь стать как можно ниже, студент ринулся к окну, вскарабкался на широкий подоконник и забился в угол.

Первое же копьё просвистело совсем близко от правого уха, и, разбив стекло, кануло в тенистый университетский двор. Отвернувшись к стене, воткнув нос в сероватую побелку, студент на всякий случай зажмурился и крикнул первое, что пришло ему в голову.

– А беднягу Диего съел крокодил! – и радостно ощутив вновь возникшую недоуменную тишину, добавил с почти галилейским пафосом: – Настоящий нильский аллигатор!

 

…Когда Бахвицкий несмело приоткрыл глаза, на преподавательском месте, положив массивные локти на стол, снова сидел доцент Павел Александрович Кривожуков, фамилию которого за скверность характера студенты сократили до Жука, и смотрел на Бахвицкого укоризненно.

– Прям-таки настоящий аллигатор? – переспросил он густым басом. – Тоже дело… А давайте, голубчик, вернемся к нашим баранам. Посчитайте-ка мне по алгоритму, как ведет себя кривая второго порядка на графике в си-проекции. – И он подвинул к себе лист со списком экзаменующихся.

– Это… Как там… – произнес вялый от всех переживаний студент и сделал неопределенное движение рукой, силясь возобновить мыслительный процесс.

– Ну так как? – Кривожуков нетерпеливо прищурился.

– Йар-р-р! – вдруг донеслось сверху. Преподаватель со студентом синхронно подняли головы. Под потолком, на пыльной люстре переступал лапками большой белый попугай. Люстра раскачивалась и сыпала побелкой. Птица внимательно наблюдала за сидящими, не забывая заниматься и своими перышками. Опустив глаза, взбешенный доцент обнаружил, что список экзаменуемых лишился сразу троих – их место заняла довольно большая зеленоватая лужица.

– Это что? – голос Жука не предвещал ничего доброго.

– Так попугай же, – обречённо ответил Петя. – Небось, из джунглей прилетел.

Пернатое, снова огласив комнату торжествующим криком, снялось с люстры, вылетело в открытую форточку и скрылось в листве ближайшего дерева.

– А вы хулиган, господин Бахвицкий, – твёрдо и тяжело заключил Кривожуков. – Я даже не собираюсь вас спрашивать, из каких побуждений вы принесли на экзамен эту птицу и разбили стекло.

– Да не мое это! – замотал головой вконец отчаявшийся Петя, – Ну, из джунглей же, нет? Ну, тогда, может, Маневич притащил? Валька? Точно, он как раз попугаями занимается, сам хвастался.

 

В аудитории в который раз все стихло. С портрета на стене тревожно смотрел на студента гениальный Исаак. Пете казалось, что и он укоризненно качает головой.

…На краешке преподавательского стула примостился юркий третьекурсник Валька Маневич, который, как все знали, был специалистом по пернатым, а также разводил и продавал какаду, что служило ему неплохим приработком. Сейчас Валька был занят – он быстро что-то записывал, склонясь над тетрадью.

– Да, да, – бормотал он, не прерываясь. – Большой желтохохлый какаду. Отличный был экземпляр.

Наконец, он вздохнул, бросил ручку и уставился на Бахвицкого.

– И что же нам с тобой прикажешь делать? – спросил Валька с жалобной интонацией. – Только пришел, первый курс, и уже всех достал. Простейший зачет не смог осилить. Про экзамен я уж не говорю. Ты же к нам после двух институтов, верно? Что, выгнали? Выгнали. И какого лешего ты забыл на мехмате? Зачем ты нам сдался со своими так сказать… сверхспособностями? Эх, Поттер ты наш, Гарри Иванович…

В глубокой задумчивости, словно разговаривая с самим собой, Валька перечислял:

– Четыре жабы, две гадюки, паучище огромный, страшный, мохнатый. И весь этот террариум только за минувший месяц. Завхоз, пожилая приличная женщина, лошадью три часа бродила по коридорам… И фантазии ведь кот наплакал, и знаний-то ноль! Вот африканскими какаду не бывают, а ты и не знал. А нильский аллигатор? Нильский! Нет, каково? – и он утомленно махнул рукой, при этом лицо его, веснушчатое Валькино лицо, неведомо как снова стало одутловатым, с заплывшими глазами, кривожуковским. Разглядывая свою все еще молодую тонкую кисть, доцент подвел итог:

– Итак. Тройку я вам поставить не могу. И рекомендую явиться на заседание кафедры, чтобы попытаться объяснить все свои художества. – Он вернул зачётку Бахвицкому, тяжело встал и направился к выходу. – Настоятельно советую обдумать хорошенько ваши слова. Быть убедительным, это так важно.

– Инквизитор, – едва слышно произнес Бахвицкий вслед преподавателю. И тут же услышал монотонные слова глухого речитатива:

– Уповай на Бога, отрок, но помни, что лишь святой огонь способен очистить душу от скверны заблуждений… – Брезгливо сорвав и отбросив чёрный плащ с капюшоном, Кривожуков обернулся: – Не забудьте: заседание кафедры завтра. В шестнадцать ноль-ноль.

 

***

Петя Бахвицкий смотрел в окно. Осенняя природа была щедра на сумрак и влагу. В душе тоже царила тьма. Фиг бы с ним, с мехматом, вот только мать не хочется огорчать, да и отец взбесится. Ну что у него за предки! Их сын настоящий феномен, а они заладили: «Первым делом выучись, сынок, встань на ноги. Вот получишь хорошее место, остепенишься, заведешь семью, а там фокусничай, сколько угодно, пока не наскучит». А как «выучись», когда одни увлекательные истории в голове держаться. Захватывающие, разнообразные, одна другой интереснее. Гордые благородные идальго, походы в дикие земли, враждебные племена, приключения! А наука вылетает, едва появившись. Нет, и из этого универа попрут, сто пудов. Вот же невезуха.

 

***

– Мишка, – жизнерадостно рокотал Кривожуков, прижимая к уху свой мобильник, – ну все, сделал я этого поганца. Да, конечно, как мы думали. Но не так-то и просто оказалось. У меня гипертония и остеохондроз, если ты забыл. А ведь боязно! То тебя в испанца превращают, то в каннибала. И все переживания – а что если не получится в обратную-то сторону? А как же? – он понизил голос. – А просто во всем, Мишаня, надо досконально разбираться. И обереги с амулетами приобретать у толковых спецов. Нет, совсем не у знахарки-колдуньи. Это же, братец, магическая нано-технология, новое слово в науке. Понял? Короче, решаем так. Приходишь завтра на кафедру, главное, короб захвати какой-нибудь, сачок, веревку, ну, сам сообрази… Да не пугайся ты раньше времени. Парнишка наш прост, как комод. А в кабинете будут четверо и секретарь. Так что считай, всего пять – или жабы, или змеи, а может, еще гады какие. Крокодилы? Ну, это невезение, да… – несколько мгновений он слушал собеседника. – Риск есть, конечно. Может, оружие какое притащишь на всякий случай? Ты, главное, не трусь. И не входи сразу, не торопись, дождись, как только наш Поттер недоделанный выбежит, вот тогда, значит, твоя очередь. Пару часов тебе хватит, не тяни, иначе они развоплотятся… А назавтра новость, только представь – многоуважаемые преподаватели кафедры вместе с заведующим внезапно и необъяснимо исчезли, как тебе?.. А вот как ты все устроишь, меня уже не волнует, даже не рассказывай, я с завтрашнего дня больничный беру. Гипертония и вообще осенняя хандра, – он хохотнул. – Так что ты там сам поворачивайся, Мишка, делай свою карьеру… Давай. Будешь завом, не забудь магарыч.