Эпизод первый

В пригородном лесу уже наступили ранние сумерки. Я тихо задремал, лёжа на спине, под высоким раскидистым деревом. Из дремоты меня выводит звук, напоминающий кошачье мяуканье. Открываю глаза и вижу новоявленную луну, словно запутавшуюся в кроне дерева. На верхушке этого исполина сидит кошка, выбравшая сомнительное место для ночлега рядом с огромным птичьим гнездом. Непонятно для чего и непонятно каким образом она там оказалась.

Прилетает чёрный ворон. Он усаживается на упругую ветку, мягко и по-хозяйски, рядом с кошкой, белеющей на фоне темноты сумеречного неба. Раздаётся карканье, режущее слух, с явной угрозой. Ворон как будто бы требует, чтобы кошка немедленно освободила только ему дозволенное место. А она ещё крепче прижалась к ветке, шерсть на её спине вздыбилась от страха. Я подумал: ещё чуть-чуть и… Однако туго сплетённые ветви надёжно защищали кошку от немедленной расправы. Ворон переходит к решительным действиям: упругие крылья рассекают густой воздух со свистом. Но кошка и не думает отступать. Изрядно подпортив настроение ворону, мяукая издевательски спокойно, она словно бросает ему вызов: “Я тебя не боюсь!”.
 

Наступила пауза по инициативе ворона. «Почему он вдруг успокоился? Чего от него можно ещё ожидать? Неужели он меняет тактику?», – спрашиваю я себя.
 

Ворон всматривается в кошку созерцательным взглядом ясновидящего, без злобы и спокойно. Словно вспомнив, что он является вещей птицей, кажется, начинает предсказывать судьбу кошке. Я не сомневался – кошка будет расстроена. Не ошибся. Ей вдруг совсем расхотелось слушать ворона. Поджав хвост, кошка трусливо спустилась вниз по стволу дерева.
 

Эпизод второй

Бывают встречи, от которых переворачивается жизнь. Как-то раз я бродил в лесу, утонувшему в зелени жаркого пояса земного шара. Кругом воцарилась многозначительная тишина. Она будто бы обещает красивое зрелище в скором времени. Долго ждать не пришлось. Прилетает птица, которую называют шалашником. Она садится на упругую ветку. Оправдывая свое название, птица умело строит гнездо из кусков мха, стебельков и корешков в виде крытого сооружения, похожего на шалаш. И это был самец. Взмахнув крыльями, он спрыгнул на ветку ниже, и запел сильным голосом. Как жаль, что я не понимаю птичьего языка, подумал я.
 

Перестав петь, и вертя головой, шалашник оглядывается вокруг себя. Где-то поблизости должна быть самка. В брачный период, в тисках лихорадочного беспокойства, она жадно ловит голоса одиночки. И вот она! Прилетая, самка усаживается на ветку там, где сидит самец, но на почтительном расстоянии от него. А он решительно приближается к ней, красуясь рубиново-красным фартуком оперения на груди. Но вдруг, оробев, отступает. Приспустив крылышки и вздёрнув хвостик, прыгает с ветки на ветку развесистого куста в беспокойстве. Видимо, его сознание сверлит пленительный запах полового феромона.
 

Растопырив крылья в разные стороны, самец торопливо разглаживает пёрышки клювом. Следом забавляет самку неподражаемой переливчатой песней. Умолкает. Потому что самка, кажется, не слишком впечатлена. Самец устремляется туда, где он построил гнездо в виде шалаша. Самка следует за ним не только из любопытства. Надо было ей лишь осмотреться, чтобы увидеть красоту, потрясающую воображение любого зрячего существа. На земле, вокруг гнезда, простирается мозаика из мелких листьев и цветочных лепестков красной, оранжевой, жёлтой, фиолетовой и розовой окрасок. Пёстро – всегда красиво. Красивее, пожалуй, не бывает. Сверкают разноцветные мелкие осколки стекла, куски проволоки из меди и алюминия. Лоток гнезда выстлан конским волосом, растительным пухом и птичьими перьями. Порхнув крыльями, самка садится на самую макушку куста для лучшего обзора гнезда. На виду у всех безмятежно качается на тонкой ветке, любуясь красотой, заблаговременно сотворённой заботливым ухажёром.
 

Самец улетает в направлении лесной лужайки, облюбованной туристами. Возвращается быстро с миниатюрным ножиком в клюве. Находка ложится у входа в шалашик. На стальном лезвии ножика играет солнечный зайчик, ослепляя глаза самки вязью зыбких бликов. В это время самец теребит мочало на сухой ветке. Следом подбирает перья на месте птичьей драки. Гнездо продолжает подновляться все новыми и новыми порциями разнообразных средств. И, наконец, оно приобретает совершенный вид. Самка решается войти в него. Ухажёр ликует, трепеща крылышками. Почему же он медлит, думаю я в порыве мужской солидарности, даже понимая, что есть грань, которую нельзя преступить. Ведь он до сих пор терпеливо вертится вокруг избранницы. И даже умудряется сохранять хладнокровие, не совершая ни единого поступка, несовместимого с птичьей моралью. Терпеливо ожидает хотя бы завуалированного намёка на благосклонность со стороны самки. Размеренные прыжки ритуального танца приближают его на расстояние вытянутой крылышки от неё. Но она охлаждает его порыв еле заметным телодвижением.
 

Самец улетает. “Надолго ли?”, – гадаю я в волнении. Он возвращается довольно быстро, приняв ванну в водопаде. Сидя на ветке, судорожно встряхивает крылышками. Мелкие брызги, разлетаясь в воздухе, искрятся то голубыми, то розовыми, то голубыми крупинками в лучах солнца. Самка потрясена неустанными стараниями неугомонного ухажёра, но сдерживает себя железной уздой воли. Я мысленно формулирую свою догадку: «Она, без сомнения, предвкушает наслаждение; в то же время ассоциативная память, связанная с эмоциями, видимо, ей подсказывает, что в этот раз ожидаемое романтичное приключение вряд ли окажется слаще, чем в прошлом».
 

Уже не в силах противостоять неодолимой соблазни, самка медленно приближается к самцу робкими шажками. И, прикасаясь друг к другу лишь взглядами, птицы оказываются на волоске от наивысшей степени близости. В это же время неожиданно звучит потрясающая песня. Самка, покорённая нежной трелью самца, дрожит. Неотвратимо приближается долгожданный момент: в неукротимом желании она медленно смещается в его сторону в едва заметном поклоне. Главное приключение уже близко, оно никуда не уйдет. А у меня навернулись слезы восторга от увиденного. Ведь они, как два талантливых артиста, влюблённых в одно и то же искусство, превосходно справились во своими ролями. Я себя спрашиваю: “Мы, люди, можем ли поступать так же красиво, как эти птицы, в подобных обстоятельствах?

 

Эпизод третий

Ожидалось полное солнечное затмение. Я ни секунды не сомневался, что скоро стану свидетелем мимолётного чуда. Луна, заколдованная Землёю, вот-вот должна была преградить путь потоку солнечного света.

Началось! Медленно угасает дневной свет. Наступает гробовая тишина, та самая тишина, в которой в которой даже писк комара может кому-то показаться слишком громким. Вдруг тишину прорезает тягучий гул в подобие басовитого хора ангелов. Он словно раздается неоткуда, временами напоминая заупокойное пение. Угнетает меня с такой силой, что я, кажется, вот-вот сойду с ума. Одновременно мой слух улавливает тревожный лепет луговых лилий в перламутровых безлюдных полях, панический шёпот кочующих в барханах песчинок и горький шелест травы. Жду, чем всё это закончится. Время тянется утомительно долго. Ослабевая бесповоротно, гул, наконец-то, затихает. А я чувствую, как тлеет земная жизнь на грани угасания. То, что она ещё никогда не нуждалась в спасительной соломинке, как теперь, мне было понятно вне всякого сомнения. Мой чуткий слух чётко улавливает шумливые голоса животных, птиц и насекомых, словно медленно умирающих от страха. Мне хочется голосить вместе с ними и разрыдаться от страха, но не мог этого делать, потеряв голос от нервного потрясения. Перед мысленным моим взором мелькают прослезившиеся испуганные глаза и глаза – не только крокодилов, чуть ли не окаменевших от ужаса. Я задаю себе безответный вопрос: а что лежит там – за границей всеобщего плача?

Падаю на спину, утратив свободу воли. Необъятная глыба мрака меня придавливает к земле. Дышу с трудом, сам себе напоминая куриное яйцо, дышащее через микропоры скорлупы. Не выдержав ощущения непосильной тяжести, чувствую пробоину в моей неосязаемой защитной оболочке, о существовании которой я до сих пор и не подозревал.

Затмение миновало. Засияло ласковое солнце. С полей потянуло сушью и зноем. Я, вставая на ноги, дышу легко и ровно. Моя душа, наконец, вернула утраченную гармонию. Успокаиваюсь. Думаю о беззащитных обитателях дикой природы. Они, по моему интуитивно-мистическому ощущению, крайне бурно отреагировали на солнечное затмение, как на божье предупреждение о конце света. Было ли на самом деле так? Неужели моя бурная фантазия нарисовала мне то, чего не было? Возможно, кто-то и скажет, что мои ощущения были сформулированы в свете неверного представления себе непостижимого явления. Я не отрицаю это. Ведь представление любого человека – о чём угодно, может оказаться ложным, сугубо личностным, и даже – незрелой интуитивной догадкой. А ведь догадка – одно, а истина – совершенно другое дело.

 

Эпизод четвёртый

Птицы – удивительные создания природы, не обделённые практическим складом ума. Однако не всё так однозначно, как кажется на первый взгляд. И это в связи с тем, что существуют межвидовые различия. К слову, смекалка у ворон проявляется в разы ярче, чем у пернатых других видов. Эти слова принадлежат авторитетному орнитологу, рассказавшему мне забавную историю.

Рядом со скромным холмиком над свежей могилой сидит молодой мужчина, подобрав под себя ноги. Словно неподвижное изваяние, не обращает внимания на редких посетителей кладбища, проходящих мимо него. Ночью ему не спалось, и теперь не перестаёт клевать носом. На молодом лице запечатлены ранние морщины. И у него совсем не осталось сил терпеть жажду. Страдает от голода, горюет безутешно. Хотя, казалось бы, в этом не было особого смысла: ведь не сегодня, а тремя днями ранее умер его отец.

Мужчина только теперь начинает осознавать, что он, оказывается, никогда прежде не интересовался здоровьем отца. Он был единственным ребёнком в семье, рос без матери, умершей при родах. Всю свою жизнь избегал задушевной беседы с отцом, каждый раз ссылаясь на дурное самочувствие, что неудивительно при его образе жизни. И нигде он не работал, но путешествовал регулярно, объездил много стран. Безуспешно пытался вести такой образ жизни, который бы удовлетворил его, а не других. В мечтах видел себя баснословно богатым, хотя и никогда не чувствовал себя стеснённым в средствах благодаря отцу. Теперь мужчина копается в приносящих боль воспоминаниях. И сожалеет о том, что он не умел признавать свои промахи перед отцом, который часто ругал его за то, что он слишком долго делает то, на что хватало бы минуты. В ответ сын легко разгневался – это состояние для него было привычнее признания своей вины. На глазах у отца, бывало, выступали слёзы, когда впадал в отчаяние, сокрушаясь: «Сын мой, жизнь с тобой – все равно, что жизнь на краю пропасти!».

День наклевывается ясный. В считанных метрах от могилы, сразу за кладбищенской оградой, ярко зеленело луговое разнотравье. Мужчина никогда не был мазохистом. Но теперь жаждет мучений, уверовав, что награда воздастся терпеливому. Он намерен терпеливо сносить любые трудности и неприятности самым смиренным образом. Испытав сполна тяготы последних дней, подозревает, что становится более чувствительным, чем прежде. И даже звуки, еле различимые слухом, создают нереальные картины перед его глазами.

Мужчина заинтересованно прислушивается к монотонному стрекотанию, раздававшемуся издалека. Оно сначала прозвучало медленно, а потом все быстрее и быстрее. И ему стал мерещиться источник звука – огромная стрекоза, играющая на соломенном музыкальном инструменте наподобие виолончели. Изо всех сил он старается понять, о чём говорит ему стрекоза. Но мешает хоровое жужжание мух над головой. Его кусают комары. А он терпеливо переносит все неудобства неприятного соседства.

Перед самым его носом зажужжала оса. Мужчина лениво отмахнулся от неё. Настойчивая оса, всё же, садится ему на лицо, жалит. Острая боль воспринимается мужчиноцй как данность и необходимость, подозревая, что в жизни людей любая мелочь может иметь значение.

После непродолжительного затишья снова раздаётся стрекотание, но теперь – отрывистое, призывное и властное. Усиливаясь в убыстренном темпе, оно начинает превышать допустимый предел громкости. По всему телу мужчины стала разливаться холодная немота. Ему, уже оказавшемуся в глубоком трансе, кажется, что стрекоза внушает ему надежду и оптимизм, обращаясь к нему замогильным человеческим голосом, твердя: «Он не совсем умер. Он не совсем умер. Вымолви у покойного отца прощение за былые грехи. Он же видит и слышит тебя».

Стрекотание ослабевает. Мужчина успевает по-своему трактовать последние отголоски звука, прежде чем он совсем прекратился: «Молодой человек! Скоро обретёшь покой, вернёшься к привычной жизни. Твои проблемы разрешатся самым неожиданным способом».

У него в мыслях забрезжила вера в счастливый конец. Рука потянулась пригладить растрёпанные ветром волосы. Отпил глоток воды из бутылки. Прилетают две вороны. Без колебания они садятся на макушку высоченного тополя. Кладбищенские вороны, видимо, оказались здесь совсем не случайно, думает мужчина. Они будто на него поглядывают вполне осмысленными взглядами, выражая готовность откликнулся на любую его просьбу. В сознание мужчины закрадывается мысль: «Прежде наверняка я видел их, а теперь могу позволить себе разговаривать с ними как со старыми знакомыми”.

В паре шагов от себя мужчина увидел прозрачный целлофановый пакетик, внутри – зелёное яблоко. Он чуть не присвистнул, но вовремя остановился, не желая вспугнуть птиц. Следом он мысленно обращается к ним: «Спускайтесь вниз, и приземляйтесь прямо передо мной. Я вас приглашаю к завтраку...».

Вороны взмыли в небо. Вместе совершив круг над человеком в бреющем полёте, словно нанизанные на невидимую нить, приземлились. И уселись прямо перед ним. Следом начинают кружить мелкими шажками вокруг целлофанового пакета в нерешительности, одновременно наблюдая за человеком. Мужчине кажется, что даже беглый взгляд крошечных глаз ворон не пропускают ничего, что делалось кругом. «Разорвите пакет!»,– подаёт он голос. Ему даже хватало самодовольства подумать, что он озвучил один из лучших приказов, какие ему приходилось отдавать.

Одна ворона, оказавшаяся проворнее и увереннее другой, орудуя лапками и клювом, разорвала пакетик. Это отняло у неё две, не больше, минуты. Из пакетика выкатилось кем-то надкушенное яблоко вместе с крошечным кусочком хлеба. Переводя глаза с яблоко на умную ворону, мужчина восторженно исторгает пронзительный шёпот одобрения: «Здорово! Браво! Браво, умная ворона! Угощайтесь на здоровье!».

Другая ворона, поочерёдно поднимая и опуская голову в воинственной позе, грозно демонстрирует вздыбленное оперение вокруг шеи. Недвусмысленная угроза вынуждает умную ворону поделится завтраком с подругой. Пусть они даже сёстры, но и меж сёстрами неизбежно возникает соперничество, подумал мужчина. Поверив, что они и дальше будут прилагать обоюдное усилие, чтобы избежать драки, он вздохнул с облегчением. И потом, воображая себя умной вороной, говорит за неё, но обращаясь к самому себе: «Спасибо, добрый человек! Хлеб-то оказался расчудесной вкусности. Мы никогда в жизни не ели ничего вкуснее!». Со стороны кому-то могло показаться, что мужчина испрашивает награду для себя.

Яблоко осталось нетронутым. Оно, видимо, воронам показалось недозрелым.

Склевав последние крохи хлеба, птицы дружно взмыли в небо. Минутами позже обратно возвращается лишь умная ворона. «Что же происходит – плохая примета? Неужели она вернулась для серьёзного разговора со мной?», – гадает мужчина.

Ворона склонила голову в поклоне. Застывая в позе ожидания, она напоминает ему верную слугу. Мужчина широко улыбнулся. Выпрямил спину. Ему было приятно ощущать себя востребованным. Ворона, не дождавшаяся приказа, вприпрыжку перемещается по замкнутому кругу. Что за шаманский ритуал, думает мужчина в недоумении. Вдруг, независимо от воли и намерения, он начинает мотать головой, взад и вперёд, под ритм птичьего танца, погружаясь в созерцательный транс. Подсознательно он уверен, что его мысли текут сквозь птичье сознание. Минутами позже, вновь окунувшись в реальность, мужчина сообщает вороне о своём безутешном горе, вглядываясь в неё умоляющими глазами. Рассказывает ей историю сложных причин, почему у него не сложились отношения с отцом. А напоследок оглушающий крик врывается из его уст: «Умная ворона, скажи, как мне сгладить вину перед покойным отцом? Укажи мне выход из безнадёжного положения, пожалуйста. Что мне делать?!».

Ворона не испугалась крика, она даже каркает на удивление спокойно. Лицо мужчины обдувает взрывная волна тёплого воздуха. Сильный ветер, проснувшись, задувает ему под рубаху, но затухает быстро, вплоть до штиля. «Случайность ли..., или это просто совпадение? Телепатическая волна?», – спрашивает себя мужчина в догадках. Нехарактерный для текущего момента порыв ветра сначала-то ему показался именно случайностью. Но потом оказалось, что нет. В голове мужчины, как бы по подсказке ниоткуда, возникает идея – долгожданный ответ на главный вопрос. «Спасибо, милая умная ворона! Я поступлю так, как ты мне советуешь. На кладбище, оказывается, и даже не очень грустно», – сказал мужчина, воспрянув духом.

На четвёртый день после похорон отца у могилы появилось пианино стараниями сына. К клавишам прикреплены тонкие и плоские кусочки сала. Не заставили себя долго ждать те, для которых приманка предназначалась. Крупные и мелкие пернатые дружно стучали клювами по клавишам, склёвывая лакомство. Заблаговременно прикреплённые полосочки из обрезков доски не позволяли им садится прямо на клавиша. Мужчина слушал коллективную игру птиц на пианино в безмолвном восторге. Сердце радовалось до слёз. Трактуя разнообразные тембры звуков по-своему, он нисколько не сомневался: в сей миг, который уже проходит, неспокойная душа покойника наверняка внемлет беспорядочным и многоголосым аккордам, услаждающим слух. Посредством только такого рода музыки, выражающей его искреннее, хотя и запоздалое покаяние, мужчина надеялся на прощение за то, что он не оправдал вовсе не приземлённые земные надежды отца.