Вагончик мотыляло из стороны в сторону. Керосиновая лампа под потолком чадила и бросала на стёкла дрожащие отсветы.

Меллит поёрзала на жёстком пластике сидения и ткнулась лбом в стекло.

Шершавые стены тоннеля пролетали мимо, не давая взгляду зацепиться.

– Ты чего опять в пещеры суёшься, сопля? – буркнул хмурый горняк с сидения напротив.

Меллит закатила глаза и внутренне подобралась, готовая к очередной душеспасительной беседе.

Она повернулась к собеседнику, откинулась на спинку сидения и скрестила руки на груди:

– А что, девкам в пещерах не место? – Меллит приподняла брови, уставилась в упор. Узкие, заплывшие от частых возлияний глаза собеседника сузились до щёлок:

– Другим девкам может и место, но не вашей бедовой семейке. Мамка, батя, братец, все сгинули. Неясно, чтоль — горы вас не принимают.

Меллит вскинулась, сжимая пальцы в кулак. Вагон качнуло. Предательский пол поехал из-под ног.

Меллит рухнула бы на пол, если чьи-то цепкие руки не подхватили бы за пояс, не дёрнули обратно, на жёсткое сидение.

Соседи по вагону загоготали. Отсветы лампы заплясали, высвечивая приоткрытые в предвкушении рты и широко распахнутые глаза. В жизни горняков не слишком много развлечений и свара в метро грозилась стать самым обсуждаемым событием недели.

Меллит засопела, сбросила чужие пальцы со своего пояса и обернулась к спасителю.

Злые слова застряли в горле.

Старик был сед, как снежные шапки на горных вершинах. Блёклые серые глаза, белоснежная тонкая косица, ползущая по плечу, короткая белёсая бородка. Под слоями драной, дурно попахивающей одежды вырисовывались широкие ещё плечи.

– Давин, не влезай, – прикрикнули из дальнего угла вагона, – Такое развлечение портишь!

Давин ослабил лямки рюкзака, щёлкнул поясной пряжкой. Из раскрывшейся горловины потянуло затхлостью и плесенью. Меллит поморщилась, попыталась отстраниться, но чужие руки втиснули ей в ладони сухой и твердый кусок лепешки.

– Угощайся, деточка, – проскрипел Давин ласково. Меллит скривилась, растянула губы в вынужденной улыбке и скомканно поблагодарила. Под пристальным водянистым взглядом она сунула лепешку в карман и пробормотала тихо:

– Пока не голодна.

Горняки услышали. Со всех сторон зазвучали ядовитые реплики про кожу и кости, про ветер, которым уносит таких тощих девок. Меллит сцепила зубы и задышала через нос, коротко и рвано. Хотелось огрызаться. Заявить, что она – маленькая и юркая – способна залезть в любой шкуродёр, а здоровые неуклюжие мужики с широченными плечами только и могут, что ждать червя с добычей в гротах. Но сказать подобное – практически сознаться в страшном.

Меллит сжала губы, вцепилась пальцами в колени и уставилась в пол.

Вагон резко вошёл в поворот – её прижало к спинке сидения – а потом так же резко затормозил. Двери с шипением разъехались в стороны. Лампа ворчливо заскрипела, покачиваясь на крюке под потолком.

Горняки шумной гурьбой потянулись из вагона. Меллит ступила на платформу, привычно любуясь мозаикой стен – бесполезной, но яркой и красочной. Горняки толкались, гремели объемистыми рюкзаками, бряцали фонарями, гомонили.

Меллит повела плечами. Она рюкзаков не таскала. Всё необходимое умещалось в маленькой поясной сумке.

Воровато оглядевшись, она нырнула в закуток, вытащила фонарик и открутила днище, проверяя камень. Он светил ровным желтоватым светом – хватит на пару часов непрерывной работы. Меллит поправила камень в гнезде, закрутила крышку и выглянула из укрытия.

Платформа опустела. Рабочие бурным горным ручьем стекали в тоннели. Перед раззявленными дверями поезда застыл Давин. Он растерянно комкал лямку рюкзака и подслеповато глядел вслед уходящим. Оборванный, старый, с сутуленными плечами. Внутри шевельнулась жалость, но Меллит быстро запихала её поглубже. В одном хамоватый сосед по вагону прав – горы не терпят сопливых девок.

Она спрыгнула на рельсы и уверенно зашагала в темноту. Лопатки зудели, словно пристальный взгляд серых блеклых глаз переместился на её спину.

 

***

Фонарь пришлось доставать уже через десяток шагов. Свет от платформы поблек и рассеялся. Шершавые стены тоннеля потеряли текстуру, превратились в давящую чёрную стену.

Меллит щёлкнула кнопкой и узкий луч фонаря вгрызся в густую чернильную тьму.

Она повертелась по сторонам. Свет очертил края лаза.

Шкуродёр был узок до ужаса. Меллит легла на живот, коротко выдохнула, стараясь успокоить частящее сердце, и поползла вперёд. Мокрый камень скользил под ладонями. Штанины моментально вымокли. Колени и локти заныли от соприкосновений с острыми каменными осколками. Защитная ткань, намотанная в несколько слоёв, поползла вниз. Меллит остановилась и подтянула один из наколенников.

Лаз сужался. Камень царапал лопатки, сжимал бока. Часто вздымающаяся грудь касалась холодной мокрой поверхности. Меллит остановилась и ткнулась лбом в ладони. В груди колотило.

Она крепко сцепила зубы и замычала тихую мелодию. Голос дрожал и срывался. Меллит замолчала, подышала и запела снова. Мелодия окрепла, набрала обороты. Горы умолкли прислушиваясь. Камень словно бы потеплел под пальцами. Шкуродёр неохотно расступился, позволяя Меллит ползти дальше.

Бабуля рассказывала, что раньше с горами говорили все. Советовались, просили. Но время убило магию. Гусеницы поездов, громыхающие по тоннелям, вонючие чадящие лампы, кирки и взрывчатка разгневали горы. Люди больше не просили. Они торговались, а если не выходило — брали силой.

Лаз выплюнул Меллит в грот. Огромный, с гулким потолком, изъеденный круглыми дырами как червивое яблоко.

Меллит звала этот грот перекрёстком.

Она прислушалась. Где-то невдалеке шумел тонкий, но бурный ручей. Капли ползли по стенам, срывались вниз, с плеском разбивались о каменный пол. В дырах шуршали черви.

Меллит присела на корточки, заглянула в самую крупную нору. Луч фонаря нашарил кожистый грязно–бурый хвост, покрытый зубьями наростов. Судя по толщине хребтового гребня, червь был старым. Почти древним. Он лениво копошился в лазе, даже не думая отправляться на поиски добычи. Наверное, его хозяин месяцами не приходил в пещеры. Стар для горного дела, или напротив, слишком юн. Связь, истончившаяся, но всё ещё крепкая, держала подземное чудище на перекрёстке, но вскоре порвётся и она. Лопнет, как верёвка, истертая об острые камни.

Меллит протянула руку, поскребла ногтями жёсткую влажную кожу под гребнем. Червь тяжело вздохнул.

Остальные норы пустовали. Их обитатели бродили в недрах гор, прогрызая новые пути, разыскивая для своих хозяев рудоносные жилы.

Меллит села на влажный холодный камень. В бедро ткнулся острый обломок. Она поёрзала, подвернула под себя ногу и расстегнула поясную сумку. Потухший фонарик с глухим стуком лёг рядом. Меллит на ощупь достала нож, тронула лезвие, проверяя. Острие взрезало кожу на указательном пальце. Она почувствовала, как тяжёлая горячая капля скользит по ладони, срывается вниз, с плеском разбивается о камни.

Бубен – маленький, истёршийся, доставшийся ещё от бабушки – сам прыгнул в ладони. Меллит ударила о туго натянутую кожу. Горы вздрогнули.

Мелодия полилась из-под пальцев. Ритмичная, гулкая, сильная. Неукротимая, как горный сель. Нежная, как путающиеся в скалистых вершинах облака.

Эхо подхватило песню, раздробило, вознесло к потолку. Горы подпевали.

Порезанный палец саднил, но Меллит продолжала отстукивать зазывный ритм. Просила совета. Помощи.

В мелодию вплелись слова. Гортанные, чуждые человеческому горлу, вибрирующие на кончике языка. Так должны говорить стронутые с обрыва валуны. Так говорили поколения горняков до того, как в их хрупкий мир вторгся прогресс.

Тьма пришла в движение. Вспыхнула цветными всполохами, заклубилась облачками пара. На камнях проступили желтоватые светящиеся узоры. Зазмеились вокруг нор, где-то гуще, где-то едва заметно. Меллит криво усмехнулась и поднялась на ноги. Бубен отправился в поясную сумку. Она сунула в рот кровоточащий палец и заглянула в ближайшую подсвеченную дыру. Крупный добротный лаз был выгрызен старой и опытной особью. Такие на мелкие жилы не размениваются. Но старые пещерные черви хуже поддаются внушению. Меллит двинулась дальше.

Следующий лаз был уже. Свежий, топорщащийся необтёсанными сколами. Оставленный молодым червём.

Она подтянулась, упёрлась мыском ботинка в скользкий камень и впихнула себя в узковатый проход. Жёлтая светящаяся паутина приветственно замерцала. Меллит поползла. Шоркаясь пузом о камни, пригибая голову, обдирая бока о стены. Это было хуже шкуродёра. Нора, выгрызенная подземным чудищем, непригодная для костистых неуклюжих существ вроде людей. Но Меллит ползла. Стиснув зубы, игнорируя ободранные колени. Лаз вихлял, забирал ввер, круто нырял вниз. Пробивающийся сквозь камни свет слабел. Меллит испугалась, что заговора не хватит до конца пути, но следующий виток тоннеля вывел в новый грот. Небольшой – Меллит не смогла распрямиться во весь рост. Свернувшийся поперёк грота лиловый червь поднял морду и ощетинился тремя рядами желтоватых игольчатых зубов.

Червь мелко задрожал, пуская по полу ощутимую вибрацию. Чудище злилось, тревожилась и звало на подмогу сородичей.

Меллит вытащила бубен и ударила, вслушиваясь в гул под ногами, стараясь почуять ритм расходящихся по пещере вибраций.

Мелодия поймала пульс и замедлилась, успокаивая, одурманивая. Червь опустил голову на камни, поёрзал, свивая длинное тело кольцами. Меллит отстраненно отстукивала ритм, но глаза её жадно обшаривали стену. Червь нашёл богатую жилу. Камень, отзываясь на музыку бубна, разгорался рыжими всполохами. Если поторопиться, она наковыряет несколько крупных кусков до прихода хозяина червя.

Охотиться на чужих жилах — преступление. Если кто-то поймает за руку.

Но Меллит привыкла быть осторожной. Одурманенный червь забудет, что пустил к добыче чужачку, а собственного червя, связанного кровью и магией, Меллит не завела. К радости или к сожалению.

Чудище закрыло пасть и тяжело вздохнуло. Бубен смолк.

Меллит замерла, напряжённо вслушиваясь.

Удар сердца. Второй. Третий. Червь мирно дремал, уткнувшись слепой мордой в кончик собственного хвоста.

Меллит проскользнула мимо, старательно задерживая дыхание. Пальцы коснулись камня. Он пульсировал теплом. Словно просил вызволить его из плена, забрать наверх, обменять на шуршащие мягкие бумажки.

Меллит забылась. Слишком глубоко ушла в свои мысли. Ногти соскользнули с влажной поверхности. Растревоженный порез закровил. Алая капля ударилась о пол, смешалась с текущей по камням капелью, поползла к дремлющему червю. Прорези ноздрей дёрнулись.

Чудище приоткрыло пасть, обнажило игольчатые зубы и затряслось в беззвучном крике. Дурман спал.

Меллит бросилась к лазу, моля горы задержать червя, дать ей время скрыться в узком ответвлении. Но горы не вняли мольбам.

Рванувшееся наперерез стремительное тело отрезало путь к лазу. Меллит отшатнулась. Подошвы оскользнулись на мокром камне. Она шлёпнулась на зад и поползла спиной вперёд. Острые мокрые камни сдирали кожу ладоней, цеплялись за штанины. Лопатки упёрлись в стену. Меллит зажала рот ладонями и постаралась задержать дыхание.

Червь зашарил слепой мордой по сторонам, втягивая заполнившие грот запахи и безошибочно повернулся к затаившейся чужачке.

Она зажмурилась и сжалась, ожидая удара.

Горы вздрогнули. Стены задрожали, выплевывая мелкие осколки камней. Меллит открыла глаза.

Червь извивался на полу, пытаясь дотянуться пастью до повисшего на его хвосте сородича. Мелкий зелёный червь-подросток вцепился в хвост противника и, словно дикий пёс тряс мордой, расширяя рану. Кровь — чёрная, густая как смола — ползла по камням, заполняя воздух острым аммиачным запахом.

Лиловый махнул хвостом. Зелёного с грохотом приложило о стену. Грубая кожа лопнула, оставляя на камнях потёки парящей черной жижи.

Меллит отмерла. Она бросилась к лазу, стараясь пригибаться и держаться ближе к стенам. На ощупь отыскав проход, Меллит отдёрнула пальцы. Ладонь коснулась тёплого и вязкого. Она принюхалась, поморщилась от острого аммиачного душка и нырнула в кромешную тьму лаза.

 

***

Входная дверь противно завизжала несмазанными петлями. Меллит застыла на пороге вслушиваясь в тишину квартиры.

Первым заголосил ребёнок. Надрывно, до кашля. Следом запричитала его мать. Сбивчиво и хрипло.

Меллит скинула ботинки и скользнула в ванную. От одежды несло аммиаком, керосином, сыростью и дёгтем. Она пахла метро, горами и червями. Стоило избавиться от этих ароматов. Иначе Аннит снова распереживается, начнёт реветь, растревожит безымянного ещё малявку.

На кухню Меллит вышла благоухающая дегтярным мылом, оттёртая мочалкой до алых полос на распаренной коже.

На столе парила кружка. Хвостик чайного пакетика в несколько витков оплетал ручку. Жидкость внутри была практически прозрачной. Заваренный на пятый раз пакетик не давал уже ни вкуса, ни запаха, ни цвета.

Малявка лежал на лавке в гнезде из одеял, заткнув крикливый рот собственным пальцем. Аннит сидела рядом, шаря по стенам отсутствующим взглядом. Перед ней кружки не стояло.

– Чего нового? – Меллит из вежливости отхлебнула напиток, поморщилась и подвинула кружку к Аннит.

– Это я должна спросить. Ты ведь была в горах?

Аннит повернулась. Льющийся из окна свет очертил впалые щёки, запавшие глазницы в тёмных полукружиях синяков, заиграл в выцветших глазах. Аннит больше не походила на задорную улыбчивую девчонку, два года назад выскочившую замуж на брата Меллит. Досрочные роды и жизнь впроголодь, высосали из неё все жизненные силы, оставив иссушённую оболочку.

– Я не спускалась в пещеры. Была на станции. Просила милостыню, – ложь сорвалась с губ легко и привычно.

Меллит почти разучилась говорить правду. Несколько месяцев неизвестности и голод — хорошие учителя.

– Жад будет злиться, когда узнает чем ты занимаешься, – бесцветный голос Аннит окреп и наполнился тревогой. Малявка беспокойно завозился, чуя материнское настроение.

– Жад мёртв, – слова оцарапали горло, но Меллит выпихнула их наружу. – Думаешь, он просто так пропал на несколько месяцев, бросив беременную жену без монетки за душой?

Аннит зажала рот ладонями, ловя судорожный всхлип. Малявка нахмурил ниточки бровей, скуксился и разразился очередным приступом плача.

Меллит раздула ноздри и уперлась взглядом в скатерть. Аккуратную, узорчатую, заботливо вышитую Аннит в первый, счастливый год брака. Скоро скатерть отправится на барахолку. В компанию к подаренным на свадьбу серебряным ложкам, резной шкатулке — наследству родителей Аннит — и мало-мальски новой одежде.

Безымянный малявка требовал еды, которую иссхохщийся от голода и стресса организм матери предоставить уже не мог. А ещё безымянный малявка слишком быстро вырастал из одежды и цеплял каждую встреченную заразу, словно проверяя их маленькое семейство на прочность.

Пальцы привычно коснулись браслета. Каменные бусины — жёлтые и зелёные — потекли между пальцами.

Браслет — один из парных, похожих как две капли, вырезанных в далёком детстве умелыми руками Жада, стоил хороших денег. Но снести его в барахолку рука не поднималась. Меллит ни за что не призналась бы даже себе, но браслет давал надежду. Тёплые, согретые кожей каменные бусины словно бы говорили: "Не сдавайся".

– Где же твоя милостыня? – справившись с голосом поинтересовалась Аннит. В тоне прорезалась издёвка.

– В кармане куртки.

Меллит равнодушно проследила, как братова жена поднимается из-за стола, пересекает невеликую кухню, роется в её куртке, возвращается назад с зажатым в ладони куском лепешки.

– Будешь? – Аннит смущённо отвела глаза. Меллит, с трудом поймав ползущие вверх брови, помотала головой. Про подаяние от старика из метро она успела позабыть.

 

***

– Мэл, шевели своими тощими ходулями!

Мужчины за барной стойкой заржали. По залу покатилась волна скабрезных комментариев о Меллит и отдельных частях её тела.

Она сжала зубы и дёрнула кран. Из трубки с шипением хлынула пена, оседая над бортами кружки пушистой шапкой. Кружка была тяжёлой. Меллит едва дотащила её до заказчика и с грохотом водворила на подставку.

– Эй, крошка, тут одна пена! – посетитель с трудом сфокусировал разбегающиеся глаза на запотевших стеклянных боках. – Как это пить?

– Могу дать ложку, – буркнула Меллит.

Смена шла к концу. Голова варила со скрипом.

Пораненный в пещерах палец, перемотанный сейчас несвежим бинтом, пульсировал нудной болью. В висках стучало. Меллит потёрла слипающиеся глаза, воровато огляделась и сунула в рот неразмолотое кофейное зёрнышко. Уже десятое за эту бесконечно длинную ночь.

Горечь заполнила рот. Пульсация в висках стихла, но Меллит знала, что эффекта хватит ненадолго.

Она помотала головой, прогоняя сонный дурман, подняла глаза и застыла. В ведущем к дебаркадеру коридоре стояла, скрестив руки на груди, хозяйка заведения, и в глазах её читался приговор.

Меллит отшатнулась, спешно пытаясь проглотить улику, но пересохшее горло противилось.

Хозяйка сделала несколько шагов вперёд, ухватила Меллит за подбородок и впилась пальцами в углы челюсти, вынуждая открыть рот. Меллит закашлялась, вывернулась из жёстких пальцев и сплюнула на недавно вымытый пол густым и чёрным.

– Обжираешь меня, дрянь неблагодарная? – прошипела хозяйка. – Нерасторопная, с гостями огрызаешься, работаешь только по ночам, а теперь ещё тащишь в рот всё, что не приколочено?

Меллит молчала, крепко стиснув губы. Глаза пекло, и она уже не понимала, от недосыпа, или подступающих злых слёз.

– Так её, мамуля! – радостно хрюкнул посетитель, салютуя ополовиненной пивной кружкой. – Пусть будет поласковее! А то собака дикая, а не девка. На днях чуть не вышибла честному трудяге зубы. А он лишь чуток потрогать собирался.

– Смену достоишь и выметайся, – припечатала хозяйка. Она брезгливо отерла пальцы тряпкой для полировки бокалов и приторно улыбнулась сгрудившимся у стойки мужчинам.

– Денег дайте, – произнесла Меллит, надеясь, что голос дрожит не сильно заметно. – Вы за две недели задержали. Мне семью кормить.

– Это какую семью? – хозяйка подняла густо подведённые брови. – Бабу твоего брата ещё вечером в больницу увезли. Вместе с недопёском её. А ты мне за стаканы битые должна. И это я ещё ревизию не проводила. Если окажется...

Дальше Меллит не слушала. Она оттолкнула сунувшуюся было поперёк прохода женщину и понеслась, почти не разбирая дороги. Вслед неслись крики посетителей и истеричный визг хозяйки.

Остаток ночи и утро смешались в серый сумбурный ком. Меллит оббивала пороги приёмного отделения, пока сердобольная медсестричка не сообщила, что поступившие вечером женщина с младенцем живы, но оба в тяжёлом состоянии. Острое отравление. Желудок промыли, но нужно капать, наблюдать.

Меллит дремала на скамейке под окнами больницы, дожидаясь, когда к дверям потянется заспанный и хмурый административный персонал.

Пришлось побегать от кабинета к кабинету, пока седой мужчина с пустыми глазами не сообщил, что медицинская страховка Жада на его семью не распространяется. Аннит с малявкой подлатают и вытулят на улицу. Кормить дармоедов больница не обязана.

Домой Меллит ушла только к обеду. Сторговав несколько дней госпитализации на полном пансионе за браслет из желто-зелёных каменных бусин.

 

***

Двери с шипением распахнулись. Меллит замерла в проходе, пытаясь собрать плывущую картинку. Глаза пекло. Порезанный палец пульсировал жаром.

В спину грубо толкнули. Меллит практически вывалилась на платформу, но даже не обернулась, чтобы посмотреть на обидчика.

– Что с тобой, деточка?

Меллит с трудом сфокусировала взгляд на морщинистой старческой руке, словившей её под локоть. Стоять стало легче. Она заторможено подняла голову.

Давин цепко вглядывался в её лицо.

Собрав остатки сил, Меллит отстранилась.

– Всё отлично, – с трудом ворочая языком пробурчала она. – Съела что-то несвежее.

Старик запричитал, бестолково взмахивая руками, но Меллит уже не слушала. Задравшийся замусоленный рукав обнажил запястье, опоясанное браслетом. Знакомым до щема в груди браслетом из жёлто–зелёных бусин.

– Откуда вы его взяли? – Меллит вцепилась в ладонь старика. Проходящие мимо горняки обернулись. – Этот хлыщ медицинский сказал, что придержит браслет, пока я не заработаю денег!

– Тише, девочка, – дрожащие пальцы Давина коснулись застёжки. Змейка браслета стекла в ладонь. – Мне он почти даром достался, если хочешь, забирай.

Меллит нахмурилась.

– Чего расшумелись? – на её плечо приземлилась тяжёлая ладонь. – Мэл, этот старый хрен до тебя домогается?

– Тебе-то что? – буркнула Меллит сбрасывая чужую руку с плеча. Горняк был смутно знакомым — одним из приятелей Жада. Одним из лицемерных уродов, пивших пиво на их кухне, пока брат был жив, и позабывших дороги к их дому, когда Жад пропал.

– Мне ничего, – горняк поджал губы и нахмурился. – Люди поговаривают, ты примерилась к чужим жилам. Брось это дело, пока цела. Если нужны деньги, мы собирали, но...

– Подавитесь своими жилами и деньгами, – Меллит с силой толкнула горняка в грудь, выхватила браслет из ладони растерянного Давина и почти бегом бросилась в темноту тоннеля.

Ноги заплетались. Она едва не полетела на землю, запнувшись о подвернувшийся под ногу рельс. За спиной мерещились тяжёлые шаги.

В шкуродёр она нырнула, не заботясь о раненной руке. Поползла на ощупь, даже не попытавшись достать фонарь.

Уши горели. В носу щипало.

Перекресток встретил привычным шорохом воды по камням и ритмичным перестуком капели.

Меллит вытащила бубен и ударила. Слишком резко и громко. Горы не отозвались. Меллит положила бубен на колени, выровняла дыхание и ударила снова. На этот раз мелодия была правильной. Тягучей, звонкой, отскакивающей от стен, проникающей в червоточины, смешивающейся с журчанием воды.

Камни замерцали внутренним светом. Наполнили грот трепещущими всполохами. Меллит запела. Мелодия, поначалу сильная и правильная, сорвалась и задрожала. Меллит закусила губу, в попытках сдержать рыдания.

Горы не желали показывать путь к чужой добыче. Горы гневались. Горы дышали разочарованием.

– Я не сделала ничего плохого! – Меллит вскочила на ноги и швырнула бубен в темноту. Он обиженно загудел, ударившись о камни. Всполохи стали ярче. Грот затопило алым. Дыхание, вырывалось из разгоряченного тела, клубилось кровавым туманом.

– Я брала немного. Только чтобы прокормить Аннит с ребёнком, – Меллит утёрла нос рукавом. – А своего червя у меня нет.

Горы молчали, но Меллит чуяла их ответ. Своего червя у неё нет лишь потому, что она решила сжульничать. На её зов отозвались бы. Но Меллит захотела срезать путь, получить быстрых денег.

– Чтобы прокормить семью, – едва слышно возразила она самой себе.

Семью, которую готовы были кормить горняки. Ровно до той минуты, когда она сунулась в метро, ведущее к пещерам. Заняла место брата, обозначила, что не нуждается в помощи. Влезла в чужие кормушки.

– Я не знала, – вышло совсем тихо и неубедительно.

Горы загудели. Захохотали, сотрясаясь от её глупых попыток оправдаться.

Меллит знала. С того мгновения, когда у Аннит начались досрочные роды, она уже знала, что Жад не вернётся домой. Ступая в пещеры она знала, что обязана позвать помощника. Покровителя, защитника, проводника. Надзирателя. Черви – глаза гор. Черви – пуповина, связывающая ныне живущих и ушедших. Меллит пережала пуповину и спряталась от строгих глаз.

Она поднялась на ноги. Прислушалась к нарастающему в каменной тверди шороху.

Червь появился из небольшого свежего тоннеля. Пыльно–зелёный, совсем юный, с мягкими наростами позвоночного гребня. На боку чернела засохшая кровь. Меллит пошевелила забинтованным пальцем и расхохоталась. Горы, не дождавшись, пока она решится выбрать себе помощника, всё сделали за неё.

– Ну что, веди, – она вытерла мокрые щеки, достала из поясной сумки фонарь и в упор посмотрела на червя. Тот ощетинился многозубой пастью и загудел. Меллит в этом звуке почуялась радость, густо замешанная с укором.

 

***

Идти по тоннелю за собственным червём было странно. Она ползла совершенно не скрываясь, останавливалась, давая передышку раненному пальцу, а огромное зелёное чудище терпеливо ждало, тихо гудя и шура жёсткой кожей о камни.

Лаз привёл к гроту с высоким потолком, унизанным натёчными наростами. Меллит пошарила лучом фонаря по стенам. Белоснежные камни вспучилась узорами, словно шрамами, но были совершенно чисты. Ни единого вкрапления ценных пород.

– И куда мы пришли? – поинтересовалась Меллит вслух, опуская луч фонаря.

Камни под ногами были непривычно сухими. Скорее всего, грот был выше подземных ручьев. Удобное место, чтобы разбить лагерь для отдыха посреди тяжёлого трудового дня.

Луч фонаря обшарил гладкие, обтёсанные поколениями ног камни, рассеялся, наткнувшись на преграду. Сердце пропустило удар. Бугрящаяся посреди грота песочно–жёлтая махина не была камнем. Свет очертил острый, выщербленный временем гребень, почти превратившиеся в панцирь наросты по бокам.

Пещерный червь, старый и матёрый, лежал совершенно неподвижно. Сухая, потресканная кожа окостенела. Горы медленно поглощали тело своего служителя. В горле пересохло. Потому что песчаная окраска была знакома Меллит до последнего развода под гребнем.

Перед ней лежал червь Жада. Совершенно недвижимый и абсолютно мёртвый.

Меллит попятилась. В спину мягко толкнули. Её новоиспеченный напарник настойчиво требовал двигаться вперёд. Подойти к мёртвому чудищу. Увидеть, что оберегает свитое кольцами тело.

Меллит не хотела подходить. Потому что прекрасно знала, кого охраняет мертвый пещерный червь.

Ноги почти не слушались. Меллит запнулась на ровном месте, упала, больно саданув колено. Зелёные кольца обвились вокруг, помогая подняться, понукая двигаться дальше.

Сердце застряло в горле. Меллит судорожно сглотнула и позволила лучу фонаря выскользнуть из-под ног, очертить змеящиеся кольца.

Червь защищал хозяина до самого конца и даже после. Окаменелые витки не позволяли разглядеть тело, но выглядывающая из просвета рука не оставляла маневра для сомнений. Иссохшаяся, с тонкой пергаментной кожей и знакомым с детства безобразным шрамом на запястье. Шрамом, который Жад стыдливо прятал за браслетом.

Зелёный заклокотал, ткнулся мордой под руку.

В кармане застучали, ударяясь друг о друга, каменные бусины.

Меллит вытащила браслет, подняла, разглядывая. Она присела на корточки, положила фонарик на землю и свела концы браслета и щёлкнула застёжкой. Браслет, слишком большой для её запястья, свободно стёк с руки.

Каменные бусины звякнули о каменный пол. Звук растекся по гроту и растаял, сплетаясь с другим звуком. Гулким, ритмичным. Знакомым до мурашек.

Меллит потянулась к сумке, но отдёрнула пальцы, вспомнив, что выбросила бубен на перекрёстке.

Фигура, медленно ползущая по гроту, была ей знакома. Сутулый, крепкий ещё старик с огромным рюкзаком. Камни разгорались под его ногами, подчиняясь заговору. Петляющей змеёй подползли к мыскам её ботинок.

Меллит поднялась на ноги, пошатываясь, словно одурманенная. Зелёный червь приподнялся, опираясь на основание хвоста, поднялся на весь свой немалый рост, застыл, подрагивая как сомнамбула.

– Без резких движений, деточка, – Давин подошёл почти вплотную и остановился безбоязненно возле самого брюха червя. Протянул морщинистую ладонь, потрепал зелёное брюхо.

– Откуда у вас браслет Жада, – сипло спросила Меллит.

– Снял с его руки, – пожал плечами Давин. – Тебе ли меня осуждать? Мы занимались одним и тем же. Брали у богатых, чтобы выжить.

Меллит яростно замотала головой и сделала шаг назад. Перед ней стояло её будущее — человек, заклинающий чужих червей, человек, обманывающий горы, человек, готовый на многое, чтобы получить свою долю от чужой добычи.

– Я никого не убивала, – крикнула Меллит. Слишком громко. Эхо подхватило голос, бросило о стены. Своды заворчали.

– Тише, девочка, – Давин поморщился. – Давай без истерик. Я тоже не убивал. Он умер сам. Съел что-то не то. В пещерах полно всякой дряни.

Меллит словно ком снега за шиворот кинули. Она подняла глаза, ощупывая взглядом бесстрастное лицо Давина. Вспомнился кусок лепешки, втиснутый ей в ладони и попавшая в больницу Аннит. Повезло, что им вовремя пришли на помощь.

Жаду помогать было некому.

– Он нашёл слишком большую жилу, – в белесых глазах мелькнул алчный огонёк. – Молодняк жаден. Куда ему столько денег? Я предложил поделить добро, а он лишь посмеялся.

– Жад знал закон гор. Всё, что найдено его червём принадлежит ему.

– Надо же, а чего тогда ты совала ручки к чужим жилам? – Давин растянул губы в полубезумной улыбке. – Не вынуждай меня делать то, что тебе не понравится.

Меллит отступила ещё на шаг. Она вдруг остро поняла, что Давин пришёл её убивать. Лепешка была предназначена ей, не Аннит. И Меллит, если бы не забыла про её существование, съела бы угощение целиком, не оставляя долю заработавшейся родственнице. И умерла бы точно как Жад. Одна, в тёмной пещере, без надежды на помощь.

Меллит развернулась и бросилась вглубь грота. Оставленный на земле фонарик прочертил узкую, быстро растаявшую дорожку света. Меллит вытянула ладони, чтобы не налететь на преграду.

– Тебе не уйти, – Давин истерически расхохотался. – В темноте, без заговоров, червей или, хотя бы, фонаря ты свалишься в разлом. Сломаешь ногу и будешь умирать долго и мучительно. Или наткнёшься на охраняемый грот и чужой червь раздерёт тебя на мелкие куски.

Меллит всё-таки налетела на стену. Зашарила ладонями по холодным равнодушным камням. За спиной шуршала одеждой медленно приближающаяся смерть.

– Яд — это быстро. Совершенно безболезненно. Гораздо милосерднее, чем клыки подземной твари.

– На себе сначала проверьте, – буркнула Меллит. Пальцы наконец нащупали пустоту. Она приподнялась на цыпочки, попыталась определить размеры норы. Огромная. Меллит бы не сунулась в такую без крайней нужды. В огромных норах живут огромные черви. С огромными смертельно опасными зубами.

Но выбора не было.

Она поставила мысок ботинка на камень, чтобы подтянуться и вползти в нору, когда услышала внутри копошение.

Сначала тихое и едва различимое, затем нарастающее. За шорохом наростов о камни послышались голоса.

– Нет-нет-нет, – Давин тоже услышал. Вытащил бубен, заметался из стороны в сторону. – Мы с тобой договоримся без лишних глаз, деточка.

– Уходите! – срывающийся голос Меллит прокатился по норе. – Уводите червя, пока его не зачаровали!

Мужские голоса смолкли.

Удары бубна заполнили грот. Меллит всхлипнула, сползла на землю и зажала ладонями уши.

Мелодия насмешливо текла сквозь пальцы. Горы заговори снова и голос их сочился недовольством. Горы были разочарованы. Горы ждали от Меллит другого. Но седой человек с бубном разгневал их сильней.

Меллит всё ещё слышала удары бубна, но теперь это был только звук. Неумелая музыка, идущая не от сердца, вырванная по принуждению. В глубине грота завозился её червь, сбрасывая дурманный плен. Голоса в норе возобновились и зазвучали громче.

Меллит ничего не видела. Она смотрела на застывшего посреди грота памятником самому себе и хозяину червя. Тело била мелкая дрожь.

– Девчонку уведите, – на плечо легла тяжёлая рука. – С этим скотом разговор будет долгим.

 

***

Двери вагона зашипели и мальчишка выпрыгнул на платформу, не дожидаясь пока они разъедутся до конца.

– Сфен, паршивец мелкий, куда без сопровождения?! – Меллит рванула следом, но чужие пальцы поймали её за локоть, заставили остановиться.

Меллит насупилась. Горняки ухмылялись в усы и посмеивались. Не обидно. По-семейному.

– Если он сломает шею, Аннит меня убьёт.

– Хорош квохтать. Горы любят этого пацана. Больше, чем отца и тётку.

Меллит поджала губы, не зная что возразить. Впереди ждал очередной тяжёлый день. Червь нашёл хорошую жилу, вокруг которой она плясала уже неделю. Сфен, вызвавшийся помогать, больше отвлекал и создавал суету.

Словно почуяв, что думают о нём, мальчик застыл у спуска в пещеры и помахал рукой. На тонком запястье звякнул, обмотанный в несколько витков браслет из жёлто-зеленых каменных бусин.