Смотрелись они, конечно, грозно.

Спереди молодой княжич Горислав со своим толмачом. Позади его дружинники, двадцать человек. Дальше уже все прочие.

Лошади при свете дня выглядели похуже, чем ночью, но все равно страшно. Степняки перешептывались, на них глядя. Княжич в боевых доспехах тоже был чудо как хорош. Высокий, статный, Никто ж не знал, что на самом деле он глуп, как пень еловый. Хорош только мечом махать, да песни орать.

Сама Вида стояла скромно, волосы и нижняя часть лица прикрыты темным платком. Вроде бы и для тепла, и для уважения к традициям. А на самом деле очень удобно – внешность у Виды хоть и не самая приметная, но все же кто-то из людей хана мог ее узнать.

Женщин в их группе всего было две, вместе с Видой, вторая тоже в платке, стояла по левую руку от Рината. Служанка Матрена, вечно полусонная, выбрана нарочно за глупость. Хорошая служанка невольно бы сторонилась Виды, а эта стояла дуб дубом. Хорошо.

Горислав через толмача беседовал с ханом. Выходило небыстро, пока толмач переведет раз, потом еще раз. Княжич хмурился, разговор видно и с толмачом был для него труден. Но хмурился он тоже красиво и грозно, так что это было на руку.

Ну сколько можно, подумала Вида. Она за это время успела и замерзнуть и всех рассмотреть. Но шамана среди людей хана не было. А на самого хана смотреть ей было неинтересно.

Наконец, приветственные речи закончились, Горислав со свитой развернулся и поехал назад. В этот момент одна из лошадей под дружинником начала крениться набок. Сейчас упадет, подумала Вида. Даже не испугалась, потому что страх за три дня путешествия весь ушел.

Не упала.

***

Пока ставили шатры, Вида маялась. Сперва бродила по лагерю, все пыталась отыскать место, где бы ветер не пробирал до костей. Вскоре, конечно, поняла, что пустое это.

Не было во всей степи такого места. Ветер дул со всех сторон одновременно, мелкая снежная крупка засыпалась даже за воротник.

Лошади тревожили ее сильно, но пока что к ним было нельзя. Подождите, мои хорошие, прошептала она мысленно. До темноты только подождите.

Лошадей этих задумали еще три года назад вместе с Димитриусом. Работа на первый взгляд простая, а на деле оказалось – куда как непросто. Сколько всего надо вложить лошади, чтобы и рысью могла, и галопом, и человека слушалась. Вида сама не из опытных всадниц, тогда всю задницу себе отбила, пока поняла, что к чему.

Шкуру мертвяцких лошадей еще промазывали жиром с добавлением порошка из толченых гнилушек. Живая лошадь такого, понятно, не выдержит, а этим хоть бы что. В темноте кожа светилась сине-зеленым, вполне себе жутко. Пока ехали сюда волки к их лагерю ни разу даже близко не подошли.

Тут Матрена тронула Виду за руку, показала глазами на шатер. Мол, поставили уже, можно проходить. У них был свой, поменьше, чем у княжича, но по крайней мере отдельный. И даже огонь внутри разожгли, чтобы можно было обогреться с дороги.

Оказалось Вида, уплыла совсем в свои мысли. Последнее время это с ней часто случалось.

***

В шатре Вида позволила себе немного выдохнуть. Что ж, можно сказать, что первая четверть работы – позади.

Платок она скинула. Намочила тряпочку в теплой воде, обтерла лицо и шею сзади. Хотя что толку умываться, если вся одежда на ней была затвердевшая и несвежая. Вида лишь поморщилась. Ужасно хотелось в баню, набрать самую большую лохань и долго сидеть в горячей воде, чтобы все тело покраснело.

И свежего творога поесть со сметаной и медом. И выпить.

Ринат уже был внутри, мерил шагами шатер (а этих шагов, то было десять, не больше) и что-то бубнил. Эта его ужасная привычка обнаружилась уже в дороге. Хорошо хоть голос у мальчика был приятный, иначе Вида давно бы его придушила.

Увидев человека, напуганного сильней, чем она сама, Вида немногоп риободрилась.

– Тебе становится легче от ходьбы?

– Немного, – кивнул Ринат.

– Ну что ж, только дырку в земле тут не протопи. И постарайся поспать хорошо. Завтра с самого утра будешь говорить с шаманом.

– Вида, почему ты сама не пойдешь к нему?

Вида вздохнула.

– Шаман не станет разговаривать с женщиной. Да и мне, вдовице скорбной, разве пристало встревать в дела такой важности.

Ринат промолчал. Даже на «вдовицу скорбную» ничего не сказал. Привык уже.

Это была не ложь, конечно. Так – полправды.

– План может не сработать.

– Разумеется, – ответила Вида. – Разумеется, план может не сработать. Но лучше иметь план, который может не сработать, чем вовсе никакого плана.

Тут уже Ринат ничего не ответил. Пошел к своему сундуку, начал чем-то греметь внутри. У него тоже амулетов и оберегов было с собой немало. Запасливый мальчик. Виде такие всегда нравились.

– Ты наврал ведь про свой возраст. Сколько тебе лет на самом деле?

Ринат опустил голову, промолчал.

– Скажи правду, домой уже не отправлю.

– Двадцать один.

Вида глубоко вздохнула.

– Ничего, Морена милостива к смелым.

Когда Ринат, наконец, оставил ее одну, Вида тоже открыла свой сундук.

Фляга с брагой была у нее в сундучке. А толченый корень плакун-травы – в малом мешочке на шейном шнурке вместе с любимой иглой.

Вида еще дома сказала себе твердо, что до завершения дела пить не будет. Если все получится, то уже перед обратной дорогой потешит себя.

Но… ехали сюда они и впрямь долго. Один раз не туда свернули, потом еще метель разыгралась, пришлось на полдня остановиться прямо на дороге посреди леса. И Вида подумала, что немного дурмана она заслужила. Самую-самую малость.

Раньше, чем она додумала мысль, руки уже потянулись к шнуровке мешочка. Насыпали порошок в чашечку, влили брагу, поболтали.

Цвет сменился на черно-красный, запах плакуна вмиг достиг ноздрей. Когда-то он казался ей резким, даже неприятным, а сейчас слаще ничего на свете не было.

Осушила чашу в три глотка – первый маленький, потом два больших. Лицо сразу потеплело, а следом и тело, даже пальцы ног отогрелись. Стало неважно, что она в грязном шатре далеко от дома, что внутри все в дыму, а снаружи пахнет лошадьми, и потом десятков людей, и кислым молоком. И смертью.

Вида блаженно прикрыла глаза, и Димитриус встал перед ней. Взял двумя пальцами за подбородок, провел по щеке рукой.

Ты справишься, сказал ласково. Ты у меня умница.

Не хочу про дело сейчас, отмахнулась Вида. Хочу про любовь.

И стало все, как она хочет.

В жизни Димитриус, конечно, никогда не послушал бы ее, но в этом плакунном дурмане она была главней. Он нагнулся, притянул ее к себе, поцеловал жарко. Пальцы стиснули шею так сильно, что могли бы остаться синяки.

Но не останутся, конечно.

Очень жаль.

***

Перед сном уже в полной темноте Вида все же сходила проведать лошадей.

Та, за которую она испугалась днем, и впрямь была уже совсем нехороша. У еще двух узор тоже мог прорваться. Вида подлатала всех, как сумела, руки еще немного тряслись после плакуна, пришлось залить теплоты с избытком. Первый оберег стал совсем легким, там едва на донышке оставалось. Но ничего, в сундуке у нее еще много. Вида сейчас теплоты не жалела, она все свои обереги и амулеты с собой взяла.

Мертвым ведь зачем обереги?

Главное, чтобы на обратный путь хватило, подумала она. Или хотя бы только до границы. А там уже пешком дойдем.

***

К шаману они пошли на следующий день прямо с утра.

Ринат выступил вперед, достал дары. Год назад Димитриус ей сказал, что шаман очень хвалил мед в сотах, а у них его не достать. Хорошо, что Вида тогда все записала. Так что меда ему привезли всякого разного. И медовухи еще на всякий случай. Ну и пушнину, конечно, это самом собой.

Вида скромно стояла позади, глаза в пол. Зато пока мужчины разговаривали, она успела рассмотреть мертвячку. Та тоже сидела позади шамана, не двигалась. Вида прищурилась рассматривая ее узор. Такого сложного ей раньше видеть не доводилось, сотня жилок, не менее. И это еще она не все разглядела.

Осмелев, Вида просунула руку, немного, на пробу. Так работали целители – не собственные петли вязали, а как бы совали руку в ту петлю, что уже есть. И мертвячка внезапно подчинилась, дернула головой в одну сторону, в другую. Вида поспешно убрала руку. Хорошего понемногу.

Только тогда позволила себе посмотреть на шамана.

Он был нестарый еще, лет сорока пяти. Лицо обманчиво мягкое, глаза глубоко в складках. Оберег из соколиного черепа выглядел жутко, но теплоты в нем было чуть.

Вида и к его петлям потянулась. Коснулась легонько, он, увлеченный разговором, и не почувствовал.

Не похож на сильного хозяина, подумала Вида. Неужто я не смогу тебя превзойти?

Ты сможешь, ты умница у меня, как будто снова услышала слова Димитриуса.

Вида зажмурилась. Почему-то некстати вспомнила, как привезли его мертвого на телеге.

Ее тогда сразу увели в дом и больше к телу не пускали.

Боялись, что разупокоит. Такие случаи бывали, от потери, от горя хозяева мертвых переставали собой владеть. И мертвяки получались на редкость живучие, потом упокоить никто не мог кроме самого поднявшего. Или поднявшей.

Может это и к лучшему, что запомнила его живым. Потом только руку, свесившуюся с телеги иногда вспоминала.

А вот надгробие, серое и холодное, никак с Димитриусом не вязалось. На погост, может, два раза сходила за все время.

***

Первый разговор с шаманом ничем почти не окончился. Он сказал только, что новая мертвячка и впрямь нужна, но делать ее будет не раньше следующего утра.

Весь остаток дня Ринат был с шаманом, обучал его своим целительским умениям. Вида сидела одна в шатре. Баюкала в руках полупустой оберег. Немножко вытягивала из него теплоту и снова выливала назад. Обогреться она не успевала, зато хоть руки были заняты. И мысли свернуть не успевали.

Много видов теплоты есть на свете: есть теплота солнца, и теплота человеческих и звериных тел, есть жар наших чувств и желаний, людской ненависти и любви. Теплота заставляет реки течь, травы и деревья тянуться к небу, а птиц вить гнезда. Но на самом деле вся теплота – единого коня.

Издавна маги учились запасать теплоту в оберегах и использовать ее по своему усмотрению.

Маги-воины могли с помощью теплоты создавать грозное оружие и крушить врагов. Целители использовали ее для лечения болезней.

А некроманты или хозяева мертвых вливали эту теплоту назад в умерших людей и животных. Так получались мертвяки – не живые и не мертвые.

Но теплоту надо не просто влить, надо попасть в те же жилы, где она была при жизни. Здесь нужно было действовать с умом. Зальешь слишком много теплоты – тонкие жилки полопаются. Зальешь мало – сил не хватит, мертвяк не поднимется.

Проще всего было оставить одну главную жилу. Такой мертвяк мог идти прямо, но ничего сверх этого. В Новиграде таких спускали в шахту, и они там день деньской крутили подъемное колесо, пока весь заряд теплоты не кончался. Дело полезное, конечно.

Чтобы например, сделать носильщика для работы на рынке, нужно было добавить еще несколько жил. Одна жила, чтобы идти, вторая, чтобы мешок не ронять, третья, чтобы слушать хозяина. Такие сочетания нужных жил назывались узором.

Сплетая узор, некроманты работали иглой. Цепляли жилку за жилку, сшивали, сплетали кружево. Жилки эти руками пощупать никто бы не смог, но заговоренная игла ведь не руки. Она в два мира насквозь проникает.

Вида думала, что многие женщины могли бы стать искусными некромантками. Пальцы тонкие, ловкие, привычны к тканью, к прядения и другой мелкой работе. Опять-таки, женщины не брезгливы по природе. С юных лет и за детьми-стариками смотрят, и кур режут, и мясо разделывают.

Но девочки, понятное дело, не очень желали такому искусству обучаться. Да и родители всегда противятся тому, чтобы их доченька с мертвяками возилась. Приходят, просят перевести на целительский, и дары сулят и пугают. Но у Виды, круглой сироты, понятно, скандалить некому было. И сама с детства была не из пугливых.

Во время учебы Вида быстро стала лучшей. Ей поддавались самые сложные и тонкие узоры. После учебы, когда уже с Димитриусом стала жить, ей тоже все хотелось что-то особенное сделать. Такое, чтобы все удивились.

Ее мертвяки и плавать умели, и гвозди забивать, и глину месить.

А прошлой зимой Вида сделала гребца. Это была мечта ее давняя.

Но не для забавы, нет, дело было нужное.

Новиград почти половину своих доходов имел с пушнины. Шкуры добывали в лесу и везли с заимок по маленьким рекам на лодках-долбленках. Парус на такой лодке не поставишь, шли на веслах и туда, и обратно. С такими лодками, где гребут день и ночь, и ни воды, ни еды для гребцов не везут, конечно любой купец озолотится.

Вида тогда на пристань каждое утро ходила, все смотрела на разных гребцов. Оказалось, не так это просто - веслом махать. И угол важен, и усилие, и скорость. Опять же, надо и на других гребцов успевать посматривать, и на воду, вдруг там камень или что еще.

Когда составила узор, оказалось что нужно тридцать пять жилок, больших и малых, да все соединить. Кто-то бы отказался от затеи, но не Вида.

Правда из трех попыток получился у нее тогда лишь один мертвяк, второму все же пережгла жилки, третий уже в самом конце бросился на нее, и пришлось упокоить.

Весной Видиного гребца отправили на испытание. Вместе с ним поплыл Фрол, ее ученик. С первой стоянки отправил весточку, что от сырости мертвяк не размок и веслом машет исправно. Прочие гребцы первое время сторонились, но сейчас привыкли, даже смеются. Потом написал еще раз, что все в порядке, идут по плану и даже чуть быстрее.

А потом весточек не стало.

Только в конце лета узнала Вида что на юге, где Поддорка впадает в Веку, напали на них холмовиты. И утоп весь караван вместе с грузом пушнины и воска, с бедным Фролом и с Видиной мечтой.

Больше гребцов делать Димитриус ей не дозволял. Говорил, мол затея хорошая, но сейчас не время, холмовиты готовятся к войне, надо делать воинов.

Тут они всегда начинали ссориться, Вида говорила, что для воинов нужен невероятно сложный узор, а если хоть немного ошибешься,то будет только хуже, такой мертвяк больше своих положит прежде, чем до противника доберется. Тогда Димитриус и придумал, что Виде надо потренироваться на лошадях.

На том они до поры сошлись.

Ну а вторая его идея была – съездить поучиться к степнякам.

Все знали, что главному степному шаману прислуживают мертвячки. Живым женщинам не дозволено касаться шамана, а мужчине такая работа не по чину. Что их только две, и только у главного шамана. И делают они любую работу, еду готовят, белье моют, чуть ли не говорить могут. Значит, у такого шамана можно поучиться, как сложные узоры плести.

И вот прошлым летом Димитриус поехал в кочевье. Взял еще нескольких некромантов, но Виду оставил в Новиграде. Пока его не было, она вся извелась.

Вернулся он через месяц, угрюмый, несчастный.

Нет, не прост шаман, сказал Димитриус Виде. Работает с малой теплотой, но узоры – куда как сложнее наших. Ни одному мастеру над мертвыми не удалось ухватить его обряд.

Вообще, чужую манеру перенять непросто. Рука ведь уже привыкла, сама идет. Узор знакомый чертит. Да и шаман – он чай не ученый некромант. Объясняет все через пень-колоду, так половину еще толмач переврет.

– А если подослать к нему молодого, – предложила тогда Вида. – Кто еще не имеет своей манеры, своих узоров.

Они сидели на веранде, слуг всех услали. Больше всего Вида любила такие разговоры с мужем. Будто в целом мире они одни.

– Да, это мысль, – сказал Димитриус. – На следующий год, если все будет благополучно, поеду сызнова. И молодых возьму, и язык подучу.

У Виды все сердце тогда оборвалось.

Но виду не подала, конечно. Знала, что споры все равно ни к чему не приведут.

– С малой теплотой, говоришь. А если взять не мастера над мертвыми, а целителя, – сказала вместо этого. – Ведь целителей учат тому же. Они узоры чувствуют. И как раз умеют с малой теплотой работать. Может Опять же есть молодые целители, кто работал в деревнях в пограничьи. Они хорошо умеют на степном наречии говорить.

Димитриус тогда подхватил ее на руки. Закружил. Сказал, что она у него умница, самая лучшая.

Сейчас даже вспомнить тот разговор без слез Вида не могла.

Когда Димитриус умер, больше всего ей не хватало их разговоров. Когда мысль сливается с мыслью собеседника, укрепляется. И вот уже там, где был еле видный росток, раскинулось древо с сильными ветвями.

Первый месяц ей казалась, что никогда уже она не сможет думать так легко и привольно, как вместе с мужем. Что ей теперь хромать мысленно до самой смерти.

Потом привыкла, конечно.

***

После смерти Димитриуса сначала Вида про поездку к шаманам и думать перестала. Какие шаманы, когда встать утром и спуститься в мастерскую уже казалась работой претрудной.

Тогда в разговоре с мужем она больше для красного словца это все придумала. Да и не верила, что найдется целитель, который согласится на такое.

Но потом к ней пришел Ринат и оказался ровно таким, как она описывала: молодой, смелый, обученный работе с малой теплотой.

– А на степном наречии ты не говоришь? – спросила его Вида.

С тайной надеждой, что может не говорит. И тогда ехать не придется по крайней мере до будущего года.

– Говорю, – расплылся в улыбке Ринат. – И тебя могу научить.

И впрямь научил потом. Пока готовились к поездке и в дороге Вида успела сотню слов выучить.

Дальше все тоже пошло одно к одному. Княжич Горислав должен был ехать к хану, дары везти и укреплять непрочный союз. Вида сходила к Князю, он дал добро на эту поездку.

Осталось придумать,как свести Рината с шаманом. Но целители чай не хозяева мертвых им везде рады. Решили, что Ринат представится княжеским целителем, который очень интересуется степными обрядами. Он покажет шаману свое умение а шаман ему – свое. Получилось, что может поехать и Вида. Вроде как она помощница Рината.

В общем, все сложилось на удивление легко. И Вида поняла, что придется ехать.

Была и другая мысль – там, позади прочих. Вида до поры в нее глубоко не заглядывала. Если получится исполнить все, что хотел Димитриус, то можно будет и жизни себя лишить? Тогда с чистой совестью к нему придет Вида.

И может быть, он ее не осудит?

***

На следующий день ветер был еще злее. Пока шли к шаману, Вида боялась, что и вовсе повалит ее ветер, унесет в бескрайнюю промерзлую степь. Ринат и замедлял шаг, и петлял по-заячьи, лишь бы от ветра ее прикрыть. Она почему-то не давала, уходила в сторону, хотя это было глупее некуда. Такие игры только трехлетним детям впору.

В шатер шамана зашла продрогшая в конец.

– Время для обряда еще не пришло, – сказал шаман важно. – Завтра утром.

Ну еще бы, теплоты то у него в обереге на донышке, усмехнулась про себя Вида. И запасать толком не умеет. Конечно, не пришло.

Выход у шамана сейчас один – провести камлание. Люди начнут орать, волноваться, он теплоту эту в себя воспримет. И тут же, пока теплота не ушла, обряд и сотворит.

Интересно, а тело готово уже? Вряд ли оно снаружи, на промерзшем ничего не получится. Вида оглядела шатер, поискала глазами.

Внутри было полутемно, все наполовину в дыму. Слева от входа сидела давешняя мертвячка и с ней две живые девки. Дальше какие-то ширмы и ткани висели, может, тело за ними? Ринат тоже крутил головой. Не нашел спросил у шамана.

– Так вот же она.

И показывает на девку, ту, что помоложе.

В ушах у Виды поднялся звон. Ноги подогнулись.

– Вы делаете мертвячку из живой девушки? – спросил Ринат.

Очень спокойно спросил, молодец. Вида бы сама так не смогла.

– Так это же Жоголун аял.

– Что? – переспросил Ринат.

Тоже не знал этого слова?

– Жоголун аял. Полумертвая жена. У ней мужа убили. Она как бы мертвая уже внутри.

Ринат что-то еще тихо спросил, Вида не разобрала. Шаман ответил громко, с расстановкой:

– Если мужа не смогла сберечь, значит мертвая. Значит, отвернулись от нее боги.

Вот тебе и тонкие умения степных шаманов.

Вида и сама не помнила, как вышла на воздух. Наверное, кто-то смотрел на нее, но сейчас было все равно.

Ветер стал еще злее, но теперь она вдыхала его жадно. Унеси, взмолилась она, унеси это морок. Пусть окажется, что мне послышалось или привиделось. Или порошка плакунного я переела. Или еще-что нибудь.

Не надо тебе ехать к степнякам, говорил Димитриус. Женщинам там опасно, говорил Димитриус. Вида удивлялась, ведь в остальном они всегда были вместе. И в приграничную крепость Локоть ездили, и в Новиграде она с ним оставалась в то жуткое лето три года назад, когда холмовиты стояли в семи верстах. Но не спорила с ним, нет.

А оно вон как было, оказывается.

Димитриус знал, что она, Вида, никогда не согласится на такое.

Она и из-за лошадей вечно с ним ссорилась, хотела тренироваться только на тех, которые сами пали.

Как зашла обратно в шатер, даже не запомнила. Там шаман уже раскладывал свои корешки и снадобья, показывал Ринату. Тот послушно кивал, что-то даже записывал в малую книжечку на шнурке.

Это ведь отвар расковника, отметила Вида отрешенно. Они тоже с ним пробовали. И на иглу лили, и сухим дымом расковника помещение окуривали. Он действительно делал петли более крепкими и послушными в то же время, мертвяки дольше после него держались. А шаманы его, значит отвар дают выпить живым. Тогда он изнутри в каждую петлю проникает. Очень удобно.

Когда шли обратно, Вида даже перестала от Рината уклоняться. Никаких сил в ней не осталось. Никакого упрямства. Одно отчаяние.

– Попробуем забрать ее с собой? – спросил Ринат, едва они зашли к себе в шатер.

Довольно спокойно сказал, как будто все у них в порядке, никакого лютого кошмара и крушения всех планов не происходит.

– А что мы сделаем? – ответила Вида.

Горислав не захочет им помогать. Он же даже не знает, кто Вида такая, отец ему не объяснил. С чего ему ссориться тут со всеми, впрягаться за незнакомую девку. Да и если захочет он, вряд ли получится. Их двадцать, людей хана – полторы сотни, не менее.

– Давай поговорим с ней для начала, – не отставал Ринат.

И почему-то Вида ответила:

– Давай.

***

Девку никто не сторожил.

Похоже, никто всерьез и не верил, что ее могут украсть. Вида с Ринатом подгадали момент, когда она отошла от шатра, в снегу посуду почистить. Подошли к ней с двух сторон, не таясь. Конечно, у Виды был на себе амулет из льдистого камня, который делал их всех троих как бы скользкими для взгляда. Не то, что никто не увидит их, но взгляд лишний раз не задержит.

Вида присела рядом с девушкой, только тут и рассмотрела ее как следует. У нее были темные волосы, заплетенный в четыре косицы, лицо очень бледное без румянца. Губы нежные, розовые, глаза черные в пол лица.

В общем, красивая, конечно. Со зрачками правда у нее уже было нехорошо и в целом взгляд мутный, видно какие-то зелья ей уже начали давать.

– Хочешь отвара малины? – спросила Вида.

Чаша у нее была с собой, прикрыта тонкой дощечкой, чтобы напиток не стыл и снежная крупа не нападала в него.

Девушка вдруг протянула руку. Взяла чашу.

– Как тебя зовут? – спросила Вида.

Ринат перевел.

– У меня теперь нет имени.

– А было какое?

Девушка снова не ответила. Взвар малиновый, впрочем, пила с радостью. От сладкого на лице даже расцвел румянец.

– Тебя заставляют это делать? – спросила Вида.

Ринат снова перевел.

– Нет.

– Разве ты хочешь умереть?

Девка не ответила, пожала плечами.

– Мой муж умер. Зачем мне теперь жить? – сказала она как-то спокойно.

Чашку, впрочем, из рук не выпускала.

Вида набрала воздуху в грудь:

– У меня тоже муж умер. В том году, в Травень. Я с ним десять лет прожила. Но это же не значит, что мне надо тоже умереть.

Едва договорила до концу эту речь, голос в конце совсем осип.

Ринат перевел.

– Ты, наверное, его не любила, – ответила девушка.

Незло сказала, даже с пониманием. Мол, не любила и не любила, всяко бывает.

Допила остаток взвара, поставила чашку на землю.

– Ты знаешь, кто убил твоего мужа? - спросила Вида.

– А родители твои где? Хочешь к ним?

– Хочешь поехать с нами? В большой красивый город.

Ринат все послушно переводил. Но девушка больше не отвечала, водила пальцем по узору юбки.

– А малины еще хочешь? – спросила Вида уже без особой надежды.

И тут девушка внезапно вскинула голову. Впервые посмотрела Виде в глаза, ответила почти радостно:

– Хочу!

***

Димитриус стоял перед Видой, очень красивый, как всегда, хотя через него самую малость просвечивал выход из шатра.

– Ты обо всем мне врал или только об этом? – спросила его Вида.

Даже не сердито спросила, скорее – устало. Сомнений у нее становилось все больше. Очень уж удачно тогда пропал ее гребец. Да и вообще, сколько было моментов, когда она слишком уж легко верила мужу.

– Только об этом? – повторила Вида.

Димитриус не отвечал. Видно даже плакунный дурман не мог заставить его заговорить. А может, дело в том, что Вида не знала правильного ответа. А может – и знать не хотела.

Вида крепко зажмурилась, прогоняя видение. Что ж, раз ты говорить со мной не хочешь, то я и видеть тебя не хочу.

Вообще, плакун-траву она придумала пить еще летом.

Тогда ее больше всего занимал вопрос – можно ли увидеть Димитриуса снова. Оказалось – можно. Она знала, конечно, что плакун туманит голову и постепенно забирает разум, весь который у нее остался после смерти мужа. Понимала, что долго с этим не протянет.

Но долго ей и не хотелось.

А ведь, если сделать более слабый настой плакун-травы, то она будет действовать не как дурман, а как приворот…

***

Горислав сидел на уложенном прямо на землю седле и пил малиновый взвар. Девушка, имени которой они так и не узнали, сидела рядом на другом седле и тоже пила малиновый взвар. Княжич о чем-то спрашивал ее, она ему отвечала. Не на каждый вопрос, но пожалуй, чаще, чем Виде с Ринатом. Главное – приветливей. Вряд ли Горислав понимал хоть слово без толмача.

Но, похоже, ему это не мешало.

Он крутил чашу в руках, улыбаясь своей новой знакомой. Та тоже улыбалась ему – пока что тихо и несмело.

Вида выглядывала из своего шатра. Здесь главное было не пропустить момент.

Вскоре она увидела, что к Княжичу идет шаман, а с ним еще пятеро степняков.

Шаман приблизился к Гориславу, постарался улыбнуться как можно приветливей. Указал на девушку.

– Отдайте девушку. Она не ваша…

И потом еще что-то сказал. Вида сама поняла не все. Горислав, наверное, и вовсе ничего не понял.

Склонил голову к плечу. Чашку из рук не выпустил, сделал еще глоток.

Шаман сердито схватил девушку за руку, дернул вверх. Она не удержалась на ногах и упала, шаман поволок ее по земле. Девушка попыталась вырваться, тогда шаман ударил ее своим посохом по голове.

– Сын смерда!!! – заорал Горислав, выхватывая меч.

Степняки, конечно мигом подоставали копья, мечики свои, да только где ж им. В битве княжич был невероятно хорош, Вида даже залюбовалась. Раз, два – и двое степняков попадали на землю зажимая раны. Третий только проводил печальным взглядом свой меч, который теперь был в руке княжича.

Шаман закричал что-то, видно звал на помощь. Дружинники Горислава тоже уже спешили к нему – слева, от костра.

Вида бросилась к девушке, путь ей преградил шаман. Ударил посохом по плечу, замахнулся над девушкой, похоже намереваясь размозжить ей голову.

Но в этот момент Горислав одним длинным слитным движением рассек ему грудную клетку.

О, выходит не такой он дурак, подумала Вида. По крайней мере в битве хорошо соображает. Но это все мелькнуло где-то на обочине мыслей.

Потом шаман упал в одну сторону, княжич (со стрелой под ключицей) в другую.

После Вида и сама не верила, что получилось у нее такое.

Да, были хозяева мертвых, которые шли в бой и прямо там поднимали убитых, посылали их снова на врага. Смысл был в том, чтобы делать все быстро – полминуты на одного не более.

Научиться такому было непросто. Во-первых, теплоты на тренировках уходило немеряно. Во-вторых, упражняться можно было только на животных. Столько людей тебе никто не даст. Вида попыталась пару раз, поняла, что у нее не получается. Да и животных (она со свиньями пробовала) было жалко, если по-честному.

Но Димитриус говорил, ничего страшного. Он это искусство совсем не уважал. Теплота тратилась быстро, а враги переставали страшиться уже на второй раз.

Но сейчас у Виды все получилась с первой попытки. Недаром столько она смотрела Шамана, вслушивалась в его теплоту. Все его жилки послушно легли ей в руку, словно говоря: плети любой узор, какой захочешь, ты наша хозяйка. Но Виде было недосуг в них разбираться. Сжала все жилки в комок, потянула резко. Шаман дернулся, откинул голову назад, с губ сорвалась пена. Она вычерпала из его оберега все досуха, долила из своего. Пальцы заныли – столько теплоты за короткий срок она еще ни разу не пропускала. Виски налились каменной тяжестью.

Но шаман встал. Поднялся, развернулся к своим, бросился с криком. Голос был не хриплый, наоборот тоненький. Почти женский. Кровь брызгала из раны во все стороны разом.

Через десять шагов зашатался, упал. Вида же ему узор толком не замкнула, через грудную клетку все с кровью утекло. Но и этого хватило: все бежавшие на помощь степняки бросились врассыпную.

Дальше Вида помнила плохо. В глазах у нее уже темнело.

Оказалось, всеми командует Ринат. И внезапно все его слушались, и дружина, и прислужники.

Он только прикрикивал:

– Живее!

Потом:

– Да бросьте шатер! Без него быстрей!

И через малое время они запихнулись в возок. Лежали чуть ли не друг на друге. Княжич стонал, Матрена бубнила молитвы. Хоть девка, хвала богам молчала, лежала в беспамятстве. Ринат откинул полог быстро окинул их всех взглядом – проверить.

Лошади, лошади, подумала Вида. Надо проверить лошадей.

Вслух получилось только:

– Ло...

И рукой, как смогла, на оберег показала.

Но Ринат понял ее, молодец. Метнулся к лошадям, проверил каждую. Долил из своих оберегов.

Когда возок сдвинулись с места, Вида наконец прикрыла глаза. Позволила себе уплыть в беспамятство.

***

Когда Вида снова открыла глаза, возок ехал быстро и ровно.

Сама она чувствовала себя куда лучше. В глазах больше не мутилось, голова не болела. Подвигала на пробу руками, ногами – все в порядке. Боль осталась только в левом плече, по которому ее шаман своим посохом приложил. Похоже, теплоту Ринат очень аккуратно ей влил. Она даже места вливания не чувствовала. И это в дороге на качающемся возке, молодец какой. Обереги правда все небось пустые, но это ничего.

Обереги это дело наживное.

Сам Ринат сел рядом с Видой. Заметив, что она очнулась, придвинулся ближе.

– Как ты? Голова не болит.

– Не болит.

– Ты нарочно дала княжичу плакун-траву. Чтобы он влюбился, и не захотел девушку шаману отдавать.

Вида думала о горячей воде и бане. Поэтому только кивнула.

Ринат продолжил укоризненно:

– Могло бы и не выйти ничего. Порезали бы нас как курей.

Вида снова кивнула, пожала плечами.

Могло, конечно, и не выйти. Ну что ж, тогда бы она уже сейчас свиделась с Димитриусом. Сказала бы ему все, что думает о его вранье подлом.

Интересно, что бы он ответил.

– А я понял, как с раковником у них работает, – сказал Ринат вполголоса. – Петли становятся более упругими. И послушными. Конечно, на живых это проще, но можно и на мертвых попробовать. Вот я еще в Поддорьце…

Тут Вида сразу оживилась. Приподнялась, не дала ему договорить, от души врезала по лицу. Даже ладонь у нее заболела. Потом врезала еще раз.

– Забудь. Забудь об этом. Ничего не было. Никто не должен знать об этом. Ни в Поддорьце, ни в Новиграде, нигде вообще!

И отвернулась, ища глазами Матрену. Ее не было, видно Ринат выгнал, когда начал лечение, велел пересесть на лошадь.

Ну не за возком же заставил ее бежать?

Но все равно, что-то Матрена могла слышать. И там в лагере, и в дороге. Вида вздохнула, прикидывая, что бы сделать с ней. Говорят, есть такие зелья, которые частично память отнимают. Успеет ли достать… Печать молчания жалко ставить ей, хоть и дурная.

Воины Горислава, пожалуй, не поняли ничего, да и чем им там понимать. Две извилины в голове и те заняты тем, как мечом правильно махать. Остается сам княжич – вот с ним, похоже придется поговорить убедительно. Не без амулетов, конечно. Вида заранее поморщилась представляя себе эту беседу.

Но так оставлять нельзя, конечно.

Если кто узнает, что из живых получаются такие ладные мертвяки – что у них в городе начнется? Да одна половина города другую прирежет в поисках идеального рецепта.

Скосила глаза назад на Рината – думала, обижается, а ему хоть бы хны. Держится рукой за щеку, там, где она его прибила, и улыбается.

– Да я же не дурак. Не скажу никому.

Вида кивнула.

– Но про расковник то дослушай. Можно попробовать отвар расковника брызгать через ткань, чтобы малые кали окутали все и оставлять на ночь. Может тогда и нам будет легче с петлями. Таких умелых, как у шамана, может и не получится. Но все же будет подспорье.

– Это можно, – согласилась Вида.

Уже сил спорить не было, и вообще – глаза закрывались. Как там брызгать через ткань она толком не поняла, но Ринат, похоже такое уже делал. Ну, значит спросит у него потом еще раз.

Но у Рината, похоже, много всего накопилось. Он помолчал немного и снова тронул ее руку.

– А если об обряде узнают холмовиты?

Вида вздохнула.

– Узнать узнают, а повторить не смогут. У них нет таких хороших некромантов и целителей, обученных работе с теплотой.

Но не то, чтобы это ее сильно утешило. Повторить не смогут, но сколько народу положат, пока будут пробовать.

– Переманят кого из наших, – задумчиво сказал Ринат.

– Это может быть, да, – согласилась Вида. – Но лучшие к ним не пойдут.

Потому, что лучшая это я, а я точно не пойду, добавила она мысленно.

Ринат, видно, понял. Улыбнулся краем губы.

– Потом, со степняками они всегда ладили хуже нашего. Да и кочевье сейчас ушло на восток. На следующий год они будут на других пастбищах, там холмовиты их не достанут. Так что год у нас есть, а то и полтора. Дальше – думать будем.

Ринат слушал ее внимательно, как всегда. Кивнул, опустил голову послушно, как будто уже начал думать. Но оказалось – не о том.

Он повернулся к девке, она все не приходила в себя.

– Мы ж так и не знаем, как ее зовут.

– Очнется, скажет, куда денется, – вздохнула Вида.

– Думаешь, она забудет своего этого .. мужа

– Не знаю, – честно сказала Вида. – Я была в ее годах, когда в первый раз собиралась замуж. И не вышло ничего, ему отец запретил жениться на некромантке. Я тогда ревела три недели, все казалось, не будет больше у меня никакой радости. Кончена жизнь. А через полгода встретила Димитриуса. Сейчас даже лица того первого жениха не вспомню.

Ринат слушал внимательно, теплел лицом. Значит за девку душа у него болела, подумала Вида. Ну еще бы, она молодая, пригожая.

А чего ж тогда щеку тер и улыбался?

Вида почувствовала досаду, даже сама себе удивилась. Умолкла на полуслове, привстала,потянулась к дорожному сундуку – будто бы платок хочет достать. Но Ринат все не унимался, снова тронул ее за руку.

– Вида…

– Ну что тебе?

– Ты говорила, вы с Димитриусом десять лет прожили?

Кивнула.

– Так сколько тебе лет, Вида?

– Двадцать восемь, – ответила она и быстро отвернулась.

А потом сделала такое, что и сама себе удивилась. Сорвала с шеи мешочек с остатками плакуна-травы, отогнула край полога, выпростала руку и швырнула мешочек со склянкой наружу. Он даже не звякнул, сразу провалился под снег.

А Вида еще немного отогнула полог и стала смотреть в вечернюю заснеженную темень. Там что-то мелькало, завывало, степь уже сменялась лесистым плоскогорьем.

До горячей бани оставалось менее дня пути.