Серьга едва заметно вибрировала в ухе, подёргиваясь в сторону божьего поля. Северо-северо-запад, определила она. Вчера направление было другое. Поле плутало, будто заметая следы.

Керо раздражённо прихлопнула серьгу ладонью и повернулась на другой бок.

Она давно зареклась рассказывать про серьгу. Правду говоря, она и не начинала, но люди как камни на божьем поле, все разные: кто тупой, кто пёстрый, а кто себе не в радость острый. Попался один паломник издалека на третьем году её проводничества, который углядел её привычку вертеть и трогать украшение, клонить голову на сторону, прислушиваясь. Ночью серьгу вырвали из её уха в первый раз, вырвав её саму из глубокого сна. Тот паломник, хоть и наблюдательный был, но на её девчачье счастье зачем-то побежал прочь и упал, оступившись со скалы. Керо тогда долго спускалась с утёса, молясь богу-камешку, чтобы вороны не утащили серьгу, клюя тело. Снимая тяжёлую ярко-синюю каплю камня с коралловыми бусинами на длинной проволоке, воткнувшейся в разбитую ладонь паломника крюком, она поняла, что от прежних привычек пора отучаться.

 

Паломник басисто похрапывал с другой стороны костра. И во сне шумит, подумала Керо, засыпая. Тут, в стране сна, она тоже шла под облаками, быстро затягивающими небо и так же быстро отпускающими. Мягкие линии хорошо знакомого, плавного — будто кто вязал из зелёных снопов — пейзажа успокаивали взгляд, трава шелестела на ветру, обтекая мягкие кожаные сапоги Керо. Под утро, к концу безметяжного похода по долам, Керо развеялась по ветру, летя пыльцой над крохотными цветочными чашечками куда-то далеко на запад.

Утром она никак не могла протереть глаза и вернуть бодрость. Будто и правда рассыпалась во сне в пыль и сейчас пыталась собрать себя воедино по крупинке со всех равнин. Спутник уже успел подняться и умыть круглое лицо, и сейчас бросал на неё подозрительные взгляды поверх ломтя белого хлеба с сыром.

— Устала, что ли? — спросил он. Подначку Керо уловила: мол, втемяшилось же старухе лазать по горам, мерить землю, а зачем, коли на всё про всё ей понадобится пять локтей земли.

— Сегодня идём туда, — махнула рукой она в сторону гор вместо ответа, вгрызаясь в свою дешёвую лепешку. Паломник резко мотнул головой.

— Позавчера ты говорила, к югу от гор.

— Направление поменялось.

— Опять?!

Маленькие, широко расставленные глазки буравили её из-под шерстяного капюшона. Керо развела руками.

 

Этот паломник из далёкого восточного города ерепенился с самого начала. Стоило ему завидеть в таверне за стеной Мерра приземистую старуху с шапочкой белых волос под кожаной шляпой, в видавшей виды когда-то красной накидке, как бодрая улыбка сменилась вялым выражением лица, и вместо скрепляющего сделку хлопка по лопатке она получила едва заметное скольжение пальцев по ткани накидки. А что послужило тому причиной, то ли что она была женщиной, или старухой, или жительницей равнин, кто его разберёт. Даже имя её, Керо, удивило горожанина — девчачье, мол, имя-то. Не то что его жена, как там её звали, Латисс, Молисс, Сирлисс? Имя Керо сразу же выбросила из головы, и только шипящий суффикс мужней жены засел в голове: паломник повторял его на все лады. Исс да исс.

На ходу от Мерра он разливался соловьём, и хозяйство-то у него, да жена, да работа в городе. Керо слушала со снисхождением — до его молодости, до гордости жёнушкой, до новых, только что пошитых знаний о мире, переполнявших так, что больше не помещалось ничего нового, а мнения расплескивались на каждом шагу как из грозящей пролиться чаши. А больше всего до незнания, что незаметная река времени ломает и разносит эти новенькие знания как хрупкий хворост, обтачивает по себе.

Послушать молодого, так женушка-исс шагу неверного не делала. Ходила по городским традициям, как по натянутым верьвям предписанного, не зная, что стоит оступиться, и нога проваливается в пустоту. Керо эта пустота с детства не пугала, зато сложная вязь людских правил страшила, нет, душила, как это и бывало у проводников. Стоит родиться тихому ребёнку, чурающемуся детской возни, кому-то, кто с детства держится чуть наособицу, как у старейшин сразу серьга с синим камнем наготове.

 

Горы лежали близко, в день пути, тёмно-зелёные и пологие под светом маленькой дневной луны. Сегодня её крестец болел сильнее, глухая боль отдавала вперёд и растекалась по низу живота. Керо отошла от лагеря, чтобы намазать спину мазью Салмы. Пальцы черпнули густую зернистую пасту, прочертив три линии на дне баночки, от мази спину тут же захолодило, а остатки Керо тщательно соскоблила с пальцев и размазала по животу.

Ноги самого Салмы отходили своё лет пять назад. Он выбрал не оседать в лагере для бывших проводников, предпочёл компании товарищей одиночество в толпе шумного торгового квартала. Она знала, что просторы не могут не звать его, так лежала земля проводников, но в редкие визиты Керо друг не жаловался, только с каждым разом выглядел бледнее и всё глубже ушедшим в себя, и будто не совсем уверенно помнил, кто она.

Войдя тогда в его палатку, она никого не нашла, только на столе были выставлены костяные баночки с мазями, каждая с именной запиской. Густой дух трав и горной смолы, всегда царивший в палатке, опал. У Салмы не было привычки куда-то отлучаться, и Керо, поколебавшись, откинула полог к его личной половине. Друг лежал на постели, черты лица заострились, лицо выглядело спокойным. Одна рука упала на пол, золотая чашечка, украшенная эмалевыми цветками, укатилась по домотканому коврику, на круглом дне виднелись высохшие следы настоя из синь-цветка. Керо кряхтя подняла чашечку с пола и сунула другу в карман — надо же ему из чего-то пить в походах по закатным просторам.

Она оглядела его в последний раз, поправила зачем-то складку на рубахе, после чего задёрнула полог и отправилась искать квартального.

 

По пути в горы паломник продолжал гудеть оводом за спиной Керо. Она слушала вполуха, высматривая по обочинам синь-цветок, который тут не мог встретиться, слишком густо здесь росла трава.

— Я читал книгу про поля, — поделился он.

Это ей показалось городской сказкой. Кто же будет тратить пергамента да чернил на целую книгу, и всю про поля?

— В ней сказано, что поле появляется силой воли проводника.

Керо закатила глаза. Если бы всё было так просто, разве бродили бы они по горам-по долам, как скажённые? Сиди дома на крыльце да вызывай себе поля, сколько хочешь.

Паломник продолжал говорить:

— А ещё пишут, что поля появляются там, где помирает дикий зверь скань.

— Это какой же? — не выдержала Керо. — У которого пламень торчит вместо хвоста, или который летать умеет? Хватит болтать, береги дыхание, вон какой толстый. Лучше синь-цветок высматривай. Он особняком растёт, среди жёлтых цветочков, меленьких таких.

Паломник замолчал. Надулся, подумала Керо.

Они миновали долину со стадом беленьких овец и двумя громадными белыми собаками, каждая как облако с чёрными глазками. Керо спустилась перекинуться парой слов с пастухом, посмеялась о чём-то с пастушонком и вернулась к паломнику, даже не успев запыхаться.

Тот продолжил говорить, будто и не останавливался:

— А ещё другой святой писал, что нет никакого каменного бога, а желания исполняют проводники. Исполняешь желания, а, Керо? Хотя если бы исполняла, не жила бы жизнью неприкаянной бродяжки.

Керо какое-то время буравила глазами горизонт, жуя дёсны. Ответа не требовалось, но она всё равно не утерпела.

— Как думаешь, равнина сожалеет о том, что она равнина, а не гора?

Махнув рукой, она ушла вперёд.

 

Воздух в горах был суше, дышалось вольнее. Керо убежала умом к растёкшемуся впереди горизонту с холмами, дала мыслям парить под облаками и очнулась только пополудни, на сходе с очередного пригорка, осознав внезапно, что давно не слышала пыхтения паломника за спиной.

— Глупая старуха, — ругнула она себя и вернулась назад, принявшись кружить по неглубокому ущелью, дну древней реки, густо затянутому полынной порослью и кустами. За узким скальным проходом она услышала тоненький вой, похожий на плач взахлёб, и тут же сообразила, что к чему. Взгляд нашёл валяющиеся на земле добротный плащ, сумку, книжку журнала, скатанную палатку и другие пожитки, которые паломник тащил не жалуясь который день, а сейчас побросал как попало.

Из зарослей опять раздался детский плач, а следом до Керо донёсся хрип. Паломник висел, запутавшись телом в тернистых ветвях, усыпанных белыми соцветиями.

— Керо, — только и сказал он, увидев её. Кустовые малышки, и правда похожие на заросших коричневой шерстью младенцев с круглыми оранжевыми глазами, теснились стайкой поодаль. Поминутно кто-нибудь из них издавал жалобный детский крик, пока другие дожидались своей очереди, чтобы захныкать.

— Доченька! — крикнул паломник и рванулся, чтобы тут же обмякнуть — успел надышаться испарениями цветов, определила Керо. Кустовые малыши смотрели, как она тащит его из зарослей, тихо вскрикивая от боли в спине.

— Папа здесь, — лихорадочно шептал паломник.

Керо оттащила его поодаль, связала ноги, чтобы не ушёл ночью бродить по кустам в поисках младенца, и сама повалилась рядом. К незаходящей дневной луне присоединилась тяжёлая ночная, суховатый воздух налился прохладой.

 

— Что это было? — спросил утром паломник. Он так и сидел со связанными ногами, не поднимая головы, пока Керо его не развязала.

— Кустовые малышки. Заводят путников в заросли сонника, чтобы те уснули.

Она не стала добавлять, что засыпали те путники насовсем.

— Малышки… У меня была дочь… — помолчав, отозвался Матта. — Родилась мёртвой.

Так легла земля, хотела сказать Керо, но промолчала.

— Ты же не водишь меня за нос, правда? Поле меняет положение?

Керо вздохнула.

— Поле, оно появляется, где камушек хочет, иначе и проводники были бы не нужны. А иногда приходится и поблуждать. И нет никакого зверя скань! — свирепо добавила она.

— Да зачем вам это? — внезапно спросил Матта. — Ведь могли бы… могли бы себе исполнять желания… никого к полю не водить… не подпускать…

Она жевала длинную травинку и думала.

— Так ведь наше желание — ходить везде свободно. Оно и так исполнено.

— Так лежит земля? — спросил Матта и впервые за все три дня улыбнулся.

— Так она лежит, — подтвердила Керо.

 

Четвёртый день погони за полем запомнился Керо смехом. На сходе с подножия гор воздух повлажнел и стал солоноватым, путники забрали далековато от запада и вышли на тракт к северному Розовому морю. Днём они наткнулись на небольшую узловую змею, со вкусным орешком в каждом сегменте. Матта долго гнался за ней, иногда приседая в траве с разведёнными руками, и Керо хохотала так, что упала на спину в корчах от смеха, а там её вспышкой пронзила боль такой силы, что затемнение сознания она восприняла с благодарностью.

Она чувствовала, что её куда-то тащат, чуяла, что воздух налился солью. Они встали, и Керо услышала хриплое дыхание Матты рядом. Стоило ей приоткрыть глаза, как тут же пришлось зажмуриться от лучиков маленького солнца, разбитых водой океана на осколки зеркал.

У самой кромки тихих волн неподвижно стоял лёгкий шаговик размером с небольшой домишко. Девять ног зверя были расставлены широкой аркой, он кормился, ловя воздушный планктон, который надувало ветром в полупрозрачный мешок-желудок. Рёбра шаговика плотным веером расходились от гибкого позвоночника, чтобы соединиться в люльку для детёнышей, сейчас пустую. Матта сначала влез в неё сам, а потом втащил Керо наверх. От рывка она вскрикнула и опять потеряла сознание.

 

— Эй, пошла! — крикнул Матта, зная, что ушей у зверя нет. Ветер тут же забрал слова, отшвырнул за спину вдоль бесконечной полосы песка.

Шаговик не обратил на окрик никакого внимания и ещё какое-то время продолжал ловить ветер с солёными каплями воды. Матта почти пропустил начало движения, когда шаговик начал переступать с места на место, острожно трогая длинными суставчатыми ногами песок, будто пробуя на вкус.

Подталкиваемое ветром в мембранные паруса, животное набрало скорость и шло легко, уминая вёрсты по заросшим травой песчаным кочкам. Путников почти не подбрасывало в люльке. Матта передвинул Керо к краю полости, убеждаясь, что она не скатится от движения, и улёгся рядом сам, глядя в безоблачное сероватое небо, перечёркнутое рёбрами животного.

Керо с тихим стоном очнулась на закате.

— Куда мы идём?

— Зверь чуть влево забирает, но путь держим обратно в Мерр.

— Нет! — вскрикнула Керо и тут же застонала от боли. — Поле близко!

— До поля тебе не дойти. Думаешь, не знаю, чего ты так яростно синь-цветок ищешь? Корневая болезнь тебя забирает, вот-вот вылезет наружу.

Керо ожгла его сердитым взглядом, и Матта понял, что сказал лишнего, преступил невидимую черту между ними.

— Прости, — смягчившись, сказал он. — Я не могу позволить тебе умереть на равнинах.

Проводники только так и умирают, подумала Керо, но вспомнила, что тогда он останется в незнакомых землях один, и тихо сказала, смиряясь:

— Так лежит земля.

 

Поле и в самом деле оказалось близко. Шаговик не успел даже обойти скалистые пригорки стороной, как заволновался, а потом и вовсе остановился. Матта растолкал Керо.

Перед ними раскинулось круглое выжженное поле, расходящееся концентрическими кругами пористого чёрного камня. Отсюда не было видно, но путники знали — в самом центре поля, точно посередине, лежит неприметный камешек размером с яйцо малой птички, и той же неброской раскраски.

— Бог-камень, — прошептал Матта. Не мешкая, он соскользнул вниз по ноге шаговика, второпях помог Керо спуститься самой, и побежал к центру поля, смешно переваливаясь на колдобинах углублений.

— Матта, — крикнула Керо, сама не зная, чего хотела от него. Предупредить, что бог-камешек сам решает, как и чьи желания исполнять? Уберечь от разбитых надежд?

 

Шаговик тронулся и зашагал прочь, деликатно переступая длинными ногами.

Где-то на краю поля ей привиделся проблеск синего, и она попыталась встать, но не смогла, и тогда она поползла, не замечая, что накидка цепляется за острые дырочки пористых камней.

Она слышала рыдания Матты над камнем, слышала, как они понемногу стихли, сменяясь судорожными вздохами. Краем глаза она заметила, как он помотал головой, шлёпнул по лицу ладонями и со смехом крикнул небу:

— Дикарские байки!

Она тоже засмеялась, лёжа на спине. Над травами вокруг поля жужжали прозрачные голубые мошки, мелкая чешуйка солнца светила с неба рядом с дневной луной. Её голова понемногу пустела, мысли исчезали одна за другой, как города, стёртые временем с лица земли. Она разжала кулак и уставилась на россыпь красивых синих камешков на своей ладони.

Смутно знакомый ей человек подходил ближе. Он споткнулся на базальтовой выбоине и чуть не упал, и она расхохоталась, в полный голос и звонко.

— Керо? — изумлённо спросил он. Она не узнала это имя, но всё равно поднялась с запёкшейся земли, отряхивая волочащуюся по земле накидку от чёрного крошева пемзы. Мужчина приблизился, и она протянула ему ладонь с синими камешками.

— Что это у тебя? — спросил он и сел на корточки рядом, чтобы их глаза оказались на одном уровне. — Камни проводников?

Она пожала плечами. Мужчина шумно вздохнул.

— Тебя звать Керо, женушку мою кличут Карисс, а я папа, — сказал он. Она внимательно посмотрела в его круглое лицо и повторила:

— Папа.

Он взял её за руку и огляделся. В траве щебетали птицы, в долине внизу паслась стая шаговиков.

— Да где это мы? К востоку от моря? И припасы мои все остались на горе.

Мужчина и маленькая девочка стали спускаться от поля вниз по холму. Мужчина приговаривал на ходу и быстро запыхался.

— Как вернёмся в город, возьмем кустовую малышку в питомцы и будем растить огород. А? А синь-цветок растить не будем.